Где царь – там и Москва... Часть 101 / danila 16.01.21 г.
Когда в России началась неразбериха - кто станет царём, недруги Романовых на Востоке - персы, подстрекаемые Британией, сочли это за признак ослабления своего грозного противника и начали совершать набеги на приграничные области Закавказья. В Тегеран для выяснения обстоятельств и ведения переговоров отправилась
делегация во главе с А. С. Меншиковым. Едва делегация появилась в Иране, всех ее членов арестовали, а потом иранские войска вторглись в Закавказье.
Авангард их подошел к Тбилиси и разорил пригороды, но вынужден был отойти.
Однако, вопреки традиции, старый и опытный генерал А. П. Ермолов («сардар Ермулла», как звали его горцы) на сей раз действовал не столь энергично, как прежде. Но все же 13 сентября 1826 года армия Аббас-Мирзы была разбита под Елизаветполем (сегодня второй по величине город Азербайджана - Гянджа, отвечает за оплот национального духа в противоположность космополитичной столице Баку. Здесь родился великий поэт Низами).
Сражение выиграл И. Ф. Паскевич, в дивизии которого будущий император Николай I начал уже не «потешную», а настоящую военную службу.
За эту победу любимец Николая был награжден шпагой, украшенной алмазами с надписью: «За поражение персиян под Елисаветполем». Это была первая победа, одержанная в новое царствование, потому она была особенно приятна Николаю. 12 марта 1827 года И. Ф. Паскевич официально занял место А. П. Ермолова, обвиненного петербургскими стратегами в медлительности и нерешительности.
Сразу после победы русских под Елисаветполем, 25 сентября 1826 года – Оттоманская Порта, традиционно враждебная России, подписала в Аккермане проект конвенции, предъявленный Россией. Эта конвенция подтверждала положения Бухарестского трактата 1812 года и признавала переход к России Сухума и других приморских городов, а также предложенную российским уполномоченным графом М. С. Воронцовым границу по Дунаю.
Русские суда получили право беспрепятственного прохода через Босфор и Дарданеллы. Это позволило Паскевичу действовать еще более энергично, и весной 1827 года русские войска двинулись в Армению и Нахичевань. 3 октября был освобожден Ереван, а еще через 10 дней пал Тавриз.
Иранское правительство запросило мира, и Николай согласился, но переговоры оказались очень долгими и сложными. Именно в этих переговорах в полной мере проявился блестящий дипломатический талант А. С. Грибоедова, прикомандированного еще весной 1822 года в штат главноуправляющего Грузией «по дипломатической части».
В начале 1828 года Паскевич начал подготовку к походу на столицу Персии – Тегеран. Напуганный этим, шах 10 февраля подписал в селе Туркманчай мир. По этому мирному договору к Российской империи присоединялись Ереванская, Нахичеванская и Ленкоранская
области. В связи с этим Паскевич получил графский титул и стал именоваться «графом Паскевичем-Эриванским», кроме того, ему выдали в награду 1 млн рублей.
1829-й год начался резким обострением русско-иранских отношений. 30 января толпа религиозных фанатиков, подогреваемая ортодоксальными улемами и муллами, ворвалась на территорию российской миссии в Тегеране и зверски умертвила всех находящихся там. Был убит и посол Александр Сергеевич Грибоедов. В живых остался лишь секретарь
посольства Мальцев. Персидское правительство, напуганное возможным возобновлением войны, тут же заверило Паскевича, что виновные будут строго наказаны.
Последние изыскания по поводу резни в русском посльстве и Тегеране говорят, что и здесь без вмешательства Британии не обошлось: https://zen.yandex.ru/media/bo...
Вслед за этим персы отправили в Петербург старшего сына наследника престола – принца Хозрев-Мирзу. Напряжение было снято, Николай I удовлетворился извинениями персов и их заверениями в непричастности правительства к случившемуся в Тегеране, и на первый план выдвинулись задачи предстоящей кампании против Турции.
в России, и в Европе, да и в Турции тоже, хорошо понимали, что кампания 1828 года оказалась для России почти безрезультатной. Сам Николай в одном из писем брату Константину назвал ее «эта одиозная война», но был преисполнен решимости на следующий год добиться победы.
Так как фельдмаршалы П. X. Витгенштейн и Ф. В. Остен-Сакен были уже стары и дряхлы, Николай склонялся к тому, чтобы самому командовать армиями, взяв под свое начало генерал-губернатора Новороссии графа и генерала от инфантерии А. Ф. Ланжерона. Тому тоже было уже 65 лет, но здоровье его было крепче, чем у обоих фельдмаршалов.
Однако вскоре произошла решительная перемена во взглядах Николая на характер и план предстоящей кампании. Виной тому была смелая и беспристрастная, но критически острая и справедливая записка, составленная генералом И. В. Васильчиковым, в которой тот предлагал не ограничиваться блокадой придунайских крепостей, а перейти через Балканы.
Мнение Васильчикова было поддержано Николаем и одобрено в заседании специального комитета. В результате этого Витгенштейн был заменен И. И. Дибичем, а начальником его штаба стал генерал К. Ф. Толь. 6 февраля 1829 года был подписан этот рескрипт, а уже 15 февраля Дибич и Толь были в ставке Витгенштейна в Яссах.
Кампания 1829 года началась осадой крепости Силистрия, к которой войска приступили 5 мая. Когда же Дибич заикнулся было и об осаде Шумлы, то Николай ответил: «Повторять прошлогодние глупости я не могу дозволить». Пока шла осада Силистрии, Паскевич в Закавказье одержал победу при Милидюзе, взяв в плен Эрзерумского сераскира, а 27 июля овладел и Эрзерумом.
Еще не закончилась война с Персией, как вспыхнула новая война – с Турцией, в которой Николаю пришлось принять личное участие. 9 июня 1827 года, в полночь, он неожиданно для всех прибыл в Кронштадт, на флагманский корабль командующего эскадрой адмирала Д. Н. Сенявина «Азов». Его сопровождал начальник Главного морского штаба князь А. С. Меншиков. К 5 часам утра весь флот был под парусами.
За Красной Горкой император произвел флоту маневр, затем был отслужен молебен, потом он простился с командующим и, пересев на свою яхту, вернулся в Петербург. А флот пошел в Портсмут, где 24 июня был подписан Лондонский договор о совместной борьбе России, Англии и Франции с Турцией.
Поводом для заключения договора послужило намерение турок истребить христианское греческое население Мореи для устрашения всех христианских народов Османской империи. Договор был подписан в канун дня рождения Николая, и он увидел в этом некий провидческий смысл.
8 октября 1827 года союзный флот, находившийся у берегов полуострова Пелопоннес и состоявший из 27 кораблей при 1676 орудиях, полностью уничтожил турецкий флот из 65 кораблей при 2200 орудиях.
Султан Махмуд II настолько разъярился, узнав о гибели своего флота, что хотел казнить всех союзных послов, но был вовремя остановлен своим визирем. Ситуация на первых порах вроде бы разрешилась свободным отъездом всех трех послов из Константинополя, но уже 8 декабря султан обнародовал воззвание, в котором объявлял из всех союзных стран лишь Россию непримиримым и явным врагом Турции и призывал всех мусульман к священной войне с неверными – русскими.
Российские подданные были изгнаны из Турции, проливы перекрыты для русских судов, и турецкие дипломаты отправились в Персию, призывая шаха снова вступить в войну с Россией.
В Петербурге 14 апреля 1828 года были обнародованы Манифест о войне с Турцией, приказ войскам и указ о новом рекрутском наборе. Для военных действий против Турции была двинута 2-я армия фельдмаршала Витгенштейна, сосредоточенная на юге России. В задачу армии входило занятие Дунайских княжеств и взятие крепостей на южном берегу Дуная.
Под началом Витгенштейна было 3 пехотных и один кавалерийский корпус общей численностью 114 000 человек при 384 орудиях. За 2 недели до обнародования Манифеста, 1 апреля, из Петербурга начал по частям выступать гвардейский корпус, во главе которого встал великий князь Михаил Павлович.
25 апреля из Петербурга к армии выехал Николай, оставив секретное распоряжение (в случае его смерти считать наследником престола Михаила) и передав власть в столице и в стране на время его отсутствия
Временной верховной комиссии, состоявшей из В. П. Кочубея, П. А. Толстого и А. Н. Голицына.
Следом за императором в Одессу выехала Александра Федоровна со старшей дочерью – 9-летней Марией. Николай должен был остановиться в Измаиле, где решено было развернуть Главную квартиру. Императора сопровождали вице-канцлер Нессельроде, герои войны 1812 года генералы Жомини и Евгений Вюртембергский, члены свиты и некоторые дипломаты.
В коляске императора ехал А. X. Бенкендорф, с этих пор и на долгие годы ставший его неизменным спутником в многочисленных поездках по России и за границу.
Нетерпение увидеть войну подстегивало царя необычайно. Николай ехал днем и ночью и 7 мая настиг войска у Браилова, который был уже блокирован 2-й армией. С его приездом начались энергичные работы по подготовке к штурму крепости. Через неделю царь уехал в Одессу, но, пробыв там с императрицей всего 2 дня, поспешил в Измаил – в Главную квартиру.
После смотра войск и непременного парада царь поехал к селению Сатуново, где предстояла переправа через Дунай. Сюда же прибыл и Витгенштейн, получивший царским приказом подтверждение, что именно ему принадлежит власть Главнокомандующего, присвоенная «Учреждением о Большой действующей армии». Однако вскоре должен был прибыть великий князь Михаил Павлович.
Турки, сразу же заметившие скопление русских войск у Сатунова, немедленно стали стягивать войска к местам предполагаемой их высадки. Николай сам руководил подготовкой к переправе и провел ее так удачно, что потери во время всей операции по форсированию широкой и многоводной реки оказались минимальными. Следует заметить, что решающую роль в успешном осуществлении удачной переправы через Дунай сыграли казаки-запорожцы, некогда бежавшие в Турцию, но накануне переправы пришедшие в русский лагерь.
За это Николай присвоил атаману Осипу Михайловичу Гладкому (кошевому атаману Задунайской Сечи) чин полковника, наградил орденом Св. Георгия 4-й степени, а впоследствии назначил атаманом Азовского казачьего войска. Турки были сбиты с позиций и бежали в крепости Базарджик и Исакчу. Генерал-адъютанту П. Д. Киселеву, чьи войска первыми переправились на тот берег, Николай тут же присвоил звание генерал-лейтенанта.
Не дожидаясь, пока наведут через Дунай понтонный мост, Николай 28 мая сел в лодку и с 12-ю казаками-запорожцами, которые были его добровольными гребцами, переправился на южный берег. Осмотрев русские позиции, он тут же вернулся обратно.
Крепость Исакча капитулировала 30 мая, и русские войска двинулись в наступление по Добрудже к легендарному Траянову валу. 2 июня у стен Бабадага императора Николая ожидала казацкая делегация «некрасовцев», предки которых бежали с Дона после булавинского восстания более 100 лет назад. Однако в отличие от запорожцев они только изъявили свою покорность царю, но вернуться в Россию отказались.
Меж тем турецкие крепости сдавались одна за другой. Только в июне пали Мачин, Браилов, Гирсов, Тульча и Кюстенджи. Николай совершил ошибку, приказав отпустить сдавшихся турок на свободу. Эта ошибка нанесла русским ощутимый вред: две трети отпущеных на свободу прошли к крепости Силистрия и существенно усилили её гарнизон.
На другом театре военных действий – Черноморском побережье Кавказа – тоже был одержан успех: 12 июня князь А. С. Меншиков взял Анапу, после чего его войска соединились с армией Витгенштейна. На этом успехи русской армии временно прекратились, ибо Николай, окрыленный удачами в начале кампании, решил, что сможет одновременно действовать против трех мощных крепостей – Силистрии, Шумлы и Варны.
8 июля 30-тысячная русская армия подошла к Шумле и начала ее осаду, не зная, что в очень сильной крепости засел 40-тысячный неприятельский гарнизон. Николай, находившийся в осадном корпусе под Шумлой, сам наметил укрепления, диспозицию осадных работ, и сам сделал первый удар киркой при закладке первого осадного редута.
Однако дальше военное счастье изменило русским, и Николай, увидев, что осада ни к чему не приведет, 21 июля оставил лагерь под Шумлой и отправился под Варну, также осажденную русскими. По дороге на конвой Николая попытались напасть турки, но конвой был силен – полк конных егерей и конная батарея (всего 1300 человек) – и неприятель отступил, очистив дорогу.
Первую ночь Николай провел в солдатской палатке, слыша близкие оружейные выстрелы. На другой день было тезоименитство матери императора, и он невольно вспомнил пышные празднества в Петергофе. Контраст между той жизнью и этой – в степи, среди солдат, за скудной трапезой – поверг в уныние императора и его небольшую свиту, и, как писал потом бывший с ним Бенкендорф, «крайне поразил и государя, и всех нас, и навеял на наше общество невыразимую грусть».
На следующее утро отряд двинулся дальше. Дорога вскоре пошла через густой лес. Николай хотел ехать впереди всех, но его уговорили занять место за авангардом, перед отрядом прикрытия. Свита ехала вокруг него, как вдруг из леса грянул выстрел, и один из егерей упал, раненый. Стрелявшего найти не удалось.
Наконец 24 июля к вечеру отряд достиг Варны, осажденной с моря и суши флотом и войсками А. С. Меншикова. Обсудив с ним план осады, Николай переночевал и утром поспешил на флагманский корабль адмирала Грейга «Париж», стоявший вместе с 20-ю другими судами на рейде Варны. Затем на фрегате «Флора» император отбыл в Одессу, где его ожидали жена и дочь.
Подводя итоги началу кампании, Николай писал брату Константину: «Все, что касается этой кампании, представляется мне неясным, и я решительно не могу высказать что-либо определенное относительно моего будущего».
Таким образом, могущественная Порта, повоевав с Россией, поняла, что против целой Европы бороться ей тяжело, поэтому в правительственных недрах Турции вызревал союз с Британией и Францией. Только так можно было одолеть русского гиганта - мнилось султан. Да и сами правящие круги Англии и Австрии, не желали допустить ослабления Турецкой империи, усматривая в ней противовес России.
Артур Уэлсли, 1-й герцог Веллингтон-британский
Русский посол Ливен доносил из Лондона, что, когда он зачитал герцогу Веллингтону полученную из Петербурга декларацию относительно войны с Турцией, «черты последнего видимо исказились под впечатлением худо скрываемого гнева». Герцог заявил, что «отныне не может быть речи об общих действиях Англии и Франции с Россиею».
Руководствуясь правилом— «Победителей не судят!», Николай I надеялся избежать внешнеполитических осложнений завершением войны с Турцией в течение одной летней кампании. По плану царских военачальников, к 1 августа русская армия, перейдя Балканские горы, должна была уже вступить в Константинополь.
Но, как мы писали выше, эти расчеты не оправдались. и Россия увязла в штурмах турецких крепостей. Осада только одной придунайской крепости Браилов, сковала главные силы русской армии на целых пять недель.
Почти месяц они оставались в бездействии в болотах Добруджи. Затем главнокомандующий на Балканском театре войны дряхлый фельдмаршал Витгенштейн выделил часть своей армии для осады Силистрии, другую часть направил к Шумле, а то, что осталось, сосредоточил под Варной. В результате нигде не удалось достигнуть серьезного успеха.
Как сказано выше, только поздней осенью ценой больших усилий была взята, наконец, Варна. Но до Константинополя было еще очень далеко, а Балканские горы уже покрылись снегом. Витгенштейну ничего не оставалось, как отвести главные силы своей армии на зимовку в Валахию…
Где царь – там и Москва... Часть 102 / danila от 21 января 2021 г.
Почуяв оживление деятельности дворянства по ослаблению русского духа в самой России, и неудачный для неё ход летней кампании 1828 г. за Дунаем, русофобские зарубежные деятели оживились. Правительство Австрии оказывало прямую военную помощь султану, отправляя в Турцию оружие, боеприпасы и продовольствие.
В пограничных с Россией областях Галиции и Венгрии концентрировались австрийские войска. В декабре 1828 г. Меттерних выступил с предложением созвать международный конгресс для обсуждения вопроса об «умиротворении Востока». Это было открытым призывом к коллективному вмешательству западных держав в русско-турецкую войну.
Преднамеренно преуменьшая военные возможности России, австрийский канцлер в льстивых выражениях восхвалял военную мощь Англии. «Россия оказалась слабее, чем о ней думали, — отмечал он. — Англия может причинить много зла России, а Россия не может отплатить Англии тем же».
Заверяя английских дипломатов в искренности своих симпатий, австрийский канцлер ссылался на «старый и естественный союз», будто бы существующий между Лондоном и Веной, хотя никакого союзного договора между ними тогда не существовало, и оба правительства объединяла только боязнь дальнейшего усиления России на Востоке
Французское правительство поспешило высадить на юге Греции десантный корпус под командованием маркиза Мезона, чтобы создать там противовес распространению русского влияния. Британские дипломаты начали энергично сколачивать антирусский блок на Среднем Востоке,
склоняя к союзу с султаном Фетх-Али-шаха.
Стараясь еще более обострить русско-иранский конфликт, турки не без влияния посещавших Эрзерум британских дипломатов предприняли в феврале 1829 г. контрнаступление на ахалцихском направлении с целью вторжения через Боржомское ущелье в Грузию.
Однако небольшой русский гарнизон Ахалцихской крепости в течение 12 дней сдерживал врага и тем позволил вспомогательному русскому отряду под командованием ссыльного декабриста И. Г. Бурцова совершить глубокий обходный маневр и атаковать противника с тыла.
Как мы уже писали в предыдущей публикации, это поражение турецких войск отрезвляюще подействовало на шаха. Он не решился возобновить войну с Россией и принес, хотя и с опозданием, официальные извинения по поводу тегеранской трагедии. Так вслед за неудачной попыткой создать антирусскую коалицию в Европе потерпела крах, и попытка сколотить антирусский блок на Среднем Востоке.
Летом 1829 г. русская армия преодолела Балканский хребет и, опрокидывая заслоны врага, вышла в долину Марицы. Овладев Адрианополем, русские авангарды достигли затем рубежей, отстоявших всего на 60 км от турецкой столицы. В то же время на Кавказском театре русские войска заняли Эрзерум и подошли к Трапезунду.
Кто смотрел фильм «Турецкий гамбит», тот поймёт, что России оставалось совершить небольшой бросок и Турция была бы у ног Николая.
Есть мнение, что усилившееся в Петербурге и других центральных областях России масоно-либеральное движение, щупальца котрого проникли в высшие эшелоны власти, а также дружное давление Западной Европы, вынудили Николая поколебаться – он не решился отдать приказ о занятии Константинополя.
Созданный им секретный комитет из самых влиятельных сановников (половина из них масоны или сочувствующие им) под председательством В. П. Кочубея пришел к выводу, что этого делать не следует, ибо «выгоды сохранения Оттоманской империи в Европе превышают его невыгоды». Однако, комитет предупреждал о необходимости принять «самые энергические меры, чтобы вход в Черное море не был захвачен какой-либо великою державою».
Потом спохватились, но уже было поздно, все успехи на России на Востоке, политые кровью и потом русских солдат были похерены не без вмешательства врагов рода человеческого - масонов.
Кстати о Кочубее. Еще в начале царствования Александре I, на позициях государевой лояльности к русскому масонству находилось и его правительство. Недаром архимандрит Фотий в своих записках писал, что, несмотря на наличие в стране кроме масонских лож и обществ многих гнусных и нечестивых сект, расколов и скопищ, «никто внимания не обращал на поток неверия и нечестья явного. Министр граф Виктор Кочубей знал о сем и молчал».
Можно предположить, что В.П. Кочубей, обязанный по долгу службы следить за деятельностью всех обществ, молчал потому, что был окружён масонами в своём ведомстве и получал информацию о благонамеренных действиях масонских лож в России.
Масон Д.П. Рунич, например, в своих записках утверждал, что «масонство было терпимо потому, что не входило в разряд обществ, внушавших правительству опасения».
Этой точки зрения придерживалось и высшее руководство полиции, которое в одном из своих донесений, касаясь действий «вольных каменщиков», считало, что все масоны «следуют по разным системам, а потому не могут иметь единства при настоящем отношении их к правительству, кажется, положением".
А то, что Кочубей подписал бумагу о закрытии масонских лож в России, ещё не говорит о том, что он также не ушёл со своими «братьями-каменщиками» в подполье. Сколько их, спящих агентов - наших врагов всегда находилось в правительстве России любых эпох!
Разгромом декабристов кончается первый период европеизации России продолжавшийся целых 125 лет. Лютая ненависть, которую до сих пор питают к Николаю I масоны – представители Ордена Русской интеллигенции (спросите у мастера ВЛР Богданова, метившего когда-то в президенты России (!)) имеет своим основанием не реальные недостатки его характера и не недостатки его как правителя государства, а совсем иные причины.
Император Николай I не ограничился только тем, что победил декабристов, являвшихся представителями денационализировавшихся слоев высшего общества, которые в умственном отношении шли на поводу у русского и мирового масонства, но сделал еще важные выводы из намерения декабристов захватить власть и ликвидировать в России монархию. Выводы эти были таковы:
Заговор декабристов свидетельствует, что денационализировавшееся дворянство, разделяющее политические и социальные учения, возникшие под идейным влиянием мирового масонства, никогда не откажется от своего намерения разрушить монархический образ правления.
Никакие политические уступки не заставят масонских выучеников отказаться от их намерения захватить верховную власть в свои руки и создать в России республику на основании политических рецептов вольтерьянства и масонства.
Декабристы следовали порочной идее, утвердившейся в высших кругах дворянства, в результате успешных дворцовых переворотов XVIII века, что дворяне имеют право
нарушать данную присягу царю, если он ведет политику не соответствующую политическим или сословным интересам дворянства (как видим, других сословий для них не существовало!)
Само восстание декабристов 14 декабря 1825 года говорит о том, попытки переворота исходили из той же дворянской среды, которая в XVIII веке не раз делала подобные попытки, а орудием переворота избрана была та же гвардия, которая в XVIII столетии не раз служила подобным орудием.
В XVIII веке перевороты иногда удавались, и создаваемая ими власть получала тот или иной характер от условий минуты. Теперь, в 1825 году, попытки переворота не удались, но тем не менее было оказано влияние на новую власть, а само движение затаилось в недрах дворянства.
Император Николай не мог, конечно, не понимать, что это было новым проявлением старой шляхетской привычки мешаться в политику. Изменились с XVIII века общественные условия и строй понятий; в зависимости от этого получила новый вид организация и внутренний характер движения декабристов.
Вместо сплошной дворянской массы XVIII века, гвардейское солдатство стало в XIX веке разночинным; но офицерство, втянутое в движение было по-прежнему сплошь дворянским, и оно думало в своих видах руководить гвардейской казармой.
Что же питало это движение и способствовало его усилению?
Во-первых, только в России для этого была для этого благодатная почва, унавоженная ещё лжеПетром, когда он объявил крепостное рабство. Вечное унижение и нещадная эксплуатация крестьянского сословия ежедневно и ежечасно усиливали ненависть к дворянам-поработителям. Все это копилось столетиями и входило уже в гены крестьянских поколений.
Выдержать такое отношение к 95 процентам населения России, могло только «быдло» (по-польски – скот).
Но то, что ушло в подсознание всегда проявится, как прорывается гнойник на теле. Это прекрасно знали мастера масонских лож, сплошь и рядом состоящих из богоизбранного племени и, кстати, создавших это движение.
Апогеем прорыва гнойника стал 1917 год, когда годами копившаяся ненависть к династии Романовых-немцев и дворянству, выплеснулась кровавым валом и гибелью миллионов русских людей.
А пока во времена Николая, почувствовавшего подсознательной русской частью своей души, надвигающуюся угрозу стране, происходило переименование «декабризма» в «разночинство».
Сравните "диссидентство" в СССР, которое точно также подтачивало государственные устои...
Радикал-интеллигенты – чаще всего разночинцы, то есть «люди разного чина и звания» (выходцы из дворян, купцов, мещан, духовенства, крестьян и ремесленников, получивших образование и порвавших со своей средой) –нашли причину, при которой их ждёт успех. Это – крепостное право, которое Николай не пытался отменить.
Это «разночинное движение они начали под предлогом того, что хотят бороться за освобождение своих собратьев от средневекового феодального рабства.
В начале 1846 года в Киеве возникло тайное революционное Кирилло-Мефодиевское общество, в которое входило несколько десятков человек (Т. Г. Шевченко, историк-профессор Н. И. Костомаров и другие), ставившие целью освобождение Украины и создание международной Славянской федерации. В 1847 году общество было разгромлено.
Чуть раньше, в 1845 году, в Петербурге появился кружок «русских фурьеристов» (последователей французского социалиста-утописта Шарля Фурье), возглавляемый переводчиком Министерства иностранных дел Михаилом Васильевичем Буташевичем-Петрашевским.
В кружок входили Ф. М. Достоевский, В. Н. Майков (сподвижник В. Г. Белинского), М. Е. Салтыков-Щедрин, ученые, офицеры – всего более 100 человек.
Занимаясь вначале чисто научной деятельностью (чтением рефератов, дискуссиями на исторические и литературные темы), участники кружка со временем все более политизировались, чему способствовали события не только в России, но и в Европе. Особенно сильное влияние на деятельность «петрашевцев» оказала революция, вспыхнувшая в феврале 1848 года во Франции. Сегодня подобное движение мы называем НКО.
Николай I, как никто другой понимал, что масонское движение, «возникнув сперва во Франции, приносившее с собой мятеж и безначалие скоро сообщились сопредельной Германии, и, разливаясь повсеместно с наглостью, возраставшею по мере уступчивости правительств, разрушительный поток сей прикоснулся наконец и союзных нам империи Австрийской и королевства Прусского. Теперь, не зная более пределов, дерзость угрожает в безумии своем и нашей, Богом нам вверенной России. Но да не будет так!» (см. Манифест Николая I от 14 декабря 1848 г.).
Уже 19 марта, в годовщину взятия Парижа, началось выступление первых русских полков к западной границе. А вскоре там была развернута 300-тысячная армия, готовая по первому слову царя двинуться в Пруссию, Австрию, Венгрию или Францию.
Помощь в подавлении масонской заразы была оказана 1849 году Венгрии, подавив там революцию и сохранив в стране монархический режим Габсбургов. Во всех других странах правящие режимы справились со своими бунтарями сами.
Одержанная победа над венгерскими инсургентами показала, что впереди предстоит ещё более мощная борьба за русское самодержавие.
Подавление русскими войсками революции в Венгрии возродило надежду восстановления Священного Союза, тихо усопшего после революции 1830 года. В какой-то мере этому способствовала лояльность к России 20-летнего австрийского император Франца-Иосифа I.
Согласен был с восстановлением Священного Союза и прусский король Фридрих-Вильгельм IV, родной брат императрицы Александры Федоровны.
Но, раз возникнув, масонское движение, подобно эпидемии, способно разрастаться до невероятных размеров, при этом, как вирус, видоизменяясь и мутируя. Вместо прежних династических и случайных целей того или другого движения, декабристы под видом вопроса о престолонаследии, преследовали цели общего переворота. Но от этого не менялся общий смысл факта: представители сословия достигшего исключительных сословных льгот, теперь проявили стремление к достижению исключительных политических прав.
Если раньше Император Павел и Александр высказывались против дворянского преобладания, созданного в русском обществе законами Екатерины, то теперь, в 1825 году, власть должна была чувствовать прямую необходимость эмансипироваться от этого преобладания.
Шляхетство, превратившееся в дворянство, переставало быть надежною и удобною опорою власти потому, что в значительной части ушло в оппозицию.
Николай I — первый из всех царей и цариц, правивших Россией после смерти лжеПетра, освобождается от политической опеки высших слоев дворянства, в большинстве своем совершенно денационализировавшегося, и начинает править самодержавно.
Он единственный из царей послепетровской эпохи отважившийся наказать заговорщиков, замышлявших цареубийство.
Как записал Пушкин в своём дневнике в 1834 году: «Государь ныне царствующий, первый у нас имел право казнить цареубийц или помышления о цареубийстве: его предшественники принуждены были терпеть или прощать».
После петровских прозападных реформ Николай I был первым не дворянским, а общенародным царем. Он освободился от политической опеки европеизировавшегося дворянства и стал править не во имя удовлетворения тех или иных интересов дворянства, а во имя национальных интересов всего русского народа.
Из всех возможных путей Николай I выбрал самый трудный путь: он решил идти не с денационализировавшимися слоями дворянства, ни с русским, ни с мировым масонством против русского народа, а идти в национальных интересах порабощенного 125 летней европеизацией русского народа против русофобских слоев высшего общества, против русских вольтерьянцев, против русского и мирового масонства.
Николаю удалось выполнить политические замыслы своего отца Павла I, убитого русскими масонами, с помощью английских масонов, за попытки стать самодержавным, общенародным царем и править в интересах всех слоев народа, а не одного только дворянства.
Однако вернемся к русско-турецкой перипетии: 2(14) сентября 1829 г. в Адрианополе был подписан мирный договор между Россией и Турцией. Иностранные дипломаты были поражены умеренностью территориальных претензий русской делегации.
К России отошла лишь дельта Дуная, а на Кавказе — береговая полоса от Анапы до Поти (включая присоединенное к России еще по Бухарестскому миру 1812 г. побережье Абхазии и Менгрелии) и Ахалцихская область.
Зато в мирном трактате были особо оговорены обязательства султана по отношению к балканским народам: расширена автономия Сербии и Дунайских княжеств и предусмотрена широкая внутренняя автономия для Греции. Полгода спустя Греция была провозглашена независимым государством.
Таким образом, Адрианопольский мир был важной вехой на пути национального освобождения балканских народов, царское правительство в данном случае добивалось укрепления на Балканах своего политического влияния. Создание там национальных государств отвечало интересам России, ослабляя султанскую империю.
Разумеется, в Лондоне и Вене Адрианопольский мир был встречен с нескрываемой враждебностью. Ливен доносил царю, что преемник Каннинга лорд Абердин разговаривает в таком тоне, что со дня на день можно ожидать разрыва дипломатических сношений. До разрыва дело не дошло, но британская нота протеста была направлена в Петербург.
В ней говорилось, что расширение границ России на Кавказе «нарушает европейское равновесие». В ответной русской ноте довольно остроумно было сказано, что если присоединением Ахалциха и Анапы «Россия нарушила европейское равновесие, то английское правительство своими завоеваниями в Индии... систематически его нарушало»
Венский кабинет официально не протестовал. Но Меттерних с досадой назвал Адрианопольский мир «несчастьем», а
австрийский военный министр Радецкий заявил, что в результате русских военных успехов на Балканах, Австрия «низведена на положение государства второго разряда».
Конечно, подобные заявления имели по меньшей мере пропагандистский, если не сказать провокационный, характер. Однако они отражали один неопровержимый факт: попытки использовать начавшийся в 1821 г. восточный кризис в целях ослабления позиций России на международной арене потерпели полный провал…
Где царь – там и Москва... Часть103 / 24 января 2021 г.
В предыдущей публикации мы писали о том, как 8 августа при виде идущих на штурм русских колонн бежали защитники Адрианополя (нынешнего Эдирне), считавшегося второй столицей Оттоманской империи и бывшего последним оплотом на пути к Константинополю.
Передовые русские отряды доходили до Визы, «старой Византии» в 40 верстах от Константинополя. Английский наблюдатель заметил, что с турецкой стороны характер войны можно было описать возгласом «Спасайся, кто может!».
В Петербурге вспыльчивые патриоты мечтали, чтобы «пробили поход русские барабаны в Константинополе, и слава для России и Государя была бы вечна» (см. "Россия под надзором": Отчёты III отделения. 1827—1869. М., 2006. С. 46).
В Москве «екатерининские старики» вспоминали былое и жалели, что турецкая столица не взята русским войском. Николаю же его тайное масонское окружение внушало, что Константинополь был запретным плодом.
«Не гоже лапотной России иметь контроль над черноморскими проливами и, следовательно, Малой Азией, самой удобной дорогой с Запада на Восток. Этот лакомый кусок не должен достаться русским», - такое понимание ситуации получили от западных масонских кругов русские «братья-каменщики».
Науськанный «Особым секретным комитетом», Николай буквально умолял Дибича не допускать занятия турецкой столицы. Забыл русский царь, как брат его Александр въезжал на белом коне в столицу Франции.
Министр Нессельроде безапеляционно заявлял: «Мы не хотим Константинополя. Это было бы самым опасным завоеванием, которое мы могли бы сделать… Его Императорское величество считает, что положение вещей, существующее в Османской империи, должно быть сохранено самым строгим образом» (см. "Восточный вопрос во внешней политике России. Конец XVIII — начало XX века". М., 1978. С. 94).
Именно на основании такого взгляда Николая 2 сентября 1829 года был подписан Адрианопольский трактат, сохранявший европейскую границу империй по реке Прут.
После всех этих побед Николай… позволил себе заболеть. Лёгкие недуги император переносил на ногах, но тут, видимо, ослабел настолько, что, выйдя ночью на шум внезапно упавшей вазы, поскользнулся на паркете и упал, ударившись головой о шкаф. Долгое время он пролежал на холодном полу (дело было в конце октября), никем не замеченный (см. там же, С. 95).
Простуда вылилась в «лихорадку с жаром и воспалительными процессами», да такую, что врачи переполошились. К Николаю не пускали никого, кроме императрицы. Она, с заплаканными глазами, выходила к придворным сообщать новости о ходе болезни и спрашивала, «нет ли чего пересказать для развлечения». Царь страшно исхудал, «во всех чертах его отражались страдание и слабость».
Только 18 ноября к нему начали пускать самых приближённых, но и тогда им было велено «всемерно стараться не проронить ни единого слова, которое дало бы работать его голове». 8 декабря Николай, ещё худой и бледный, впервые появился в театре, а 10-го сам писал Дибичу: «Милосердие Божье на этот раз сохранило меня жене и детям; чувствую только слабость в ногах, однако я могу сесть верхом и, следовательно, готов на службу» (см. Шильдер Н.К. "Император Николай Первый, его жизнь и царствование". Кн. 2. М., 1996. С. 244—245).
К тому времени «Особый секретный комитет» пришёл к мнению, выраженному министром Нессельроде так: «Сохранение Турции более выгодно, чем вредно действительным интересам России… никакой другой порядок вещей, который займёт её место, не возместит все выгоды иметь своим соседом государство слабое, постоянно угрожаемое революционными стремлениями своих вассалов и вынужденное успешною войной подчиниться воле победителя» (см. Виноградов В.Н. "Двуглавый российский орёл на Балканах. 1683-1914. М., 2010. С. 243).
В 1833 году именно в силу «революционных стремлений вассалов» Николай пришёл на помощь султану, когда египетский паша поднял против него восстание. Продвижение египетских войск к Стамбулу создало угрозу османской династии и вообще существованию империи.
Ситуацию спасли русский флот, вошедший в Босфор, и русский экспедиционный корпус, буквально загородивший египтянам дорогу на Стамбул.
В благодарность султан заключил с Россией Ункяр-Искелесийский договор 1833 года, считающийся наивысшим достижением русской дипломатии в «Восточном вопросе». Фактически Россия и Турция заключили оборонительный союз на восемь лет: Россия обязывалась в случае необходимости прийти на помощь Турции «сухим и морским путем», а Турция должна была по требованию России закрывать проход в Чёрное море иностранным военным кораблям.
Н.Н. Муравьёв. Историк-археолог, новгородский губернатор; сенатор, тайный советник, статс-секретарь Александра I и Николая I.
Николай Павлович, уже отравленный «магией масонства», писал Николаю Назарьевичу Муравьёву: «Странно, что общее мнение приписывает мне желание овладеть Константинополем и Турецкой империей; я уже два раза мог бы сделать это, если б хотел… Мне выгодно держать Турцию в том слабом состоянии, в котором она ныне находится. Это и надобно поддерживать, и вот настоящие сношения, в коих я должен оставаться с султаном».
По всему видно, что только НЛП членов Особого секретного комитета вызвало у Николая такое непонимание сложившейся ситуации. Англия правила успешно завоёванной Индией не одно десятилетие. Очевидно было, что поступи подобным образом с Турцией, Николай мог бы не беспокоиться за территории Северо-Восточного Кавказа.
Тотчас была бы решена проблема борьбы с работорговлей и набегами горцев, контроля над феодальными и племенными правителями множества народностей, известных в России под общим именем «черкесы».
После победоносных войн на Востоке и подписания с Турцией Ункяр-Искелесийский договора 1833 года, выздоровев, император кратковременно «почил на лаврах».
1830 год начинался знаменитым стихотворением Пушкина «Мороз и солнце – день чудесный!», просиявшим со страниц литературного альманаха «Царское Село».
1 января в Зимнем дворце был устроен особый «бал с мужиками» — тысячи петербургских жителей заполнили царскую резиденцию. "Давка была страшная, полиция следила, чтобы во дворце находилось не более четырёх тысяч человек одновременно, а в залах лакеи, разливающие чай, сами размешивали сахар ложечками — чтобы никто не позарился на «сувенир»!" (см. Смирнова-Россет А.О. "Дневник. Воспоминания". М., 1989. С. 173).
Возвышенная картина единения с народом: императрица и фрейлины — в сарафанах, мужчины — в полной военной форме. Толпы расступаются перед Николаем и тут же смыкаются за ним. Повсюду гремит музыка, в дворцовой церкви служат молебны. На праздник сходятся до тридцати двух тысяч человек. Во дворце можно оставаться до полуночи, но намного раньше императорская чета удаляется в Эрмитаж, на ужин в окружении куда более скромной компании из пятисот персон…
Через три дня в Зимнем — костюмированный бал: его участники представляют богов и богинь Олимпа, причём богинь изображают мужчины, а богов — женщины. «Старый, исключительно уродливый и подслеповатый» граф Лаваль — в числе трёх граций, толстяк Станислав Потоцкий — «богиня Диана» …
Ещё через несколько дней — бал у Нессельроде. Император, по замечанию современников, «великолепен», императрица и великая княгиня «выглядят дивно»: «молодые, красивые, весёлые, смеющиеся» (см. Фикельмон Д. "Дневник". 1829—1837. "Весь пушкинский Петербург". М., 2009. С. 87-88).
«Я не припомню зимы в Петербурге, которая была бы более наполнена балами, празднествами и удовольствиями, — писал Бенкендорф генерал-фельдмаршалу Дибичу. — Мы наслаждаемся здесь истинною радостью, в целой Европе — внушительным положением, а внутри — спокойствием и доверием к правительству… Теперь мы свободны от каких-либо помех, сильнее более чем, когда бы то ни было в мнении всех народов; ничто не мешает отдаться с последовательностью улучшениям, новым реформам, в которых нуждается Россия. Это будет прекрасным плодом четырёх лет войны и напряжения, которыми началось царствование нашего повелителя» (см. Шильдер Н.К. "Император Николай Первый, его жизнь и царствование". Кн. 2. М., 1996. С. 246, 247—248).
Бенкендорфу вторит в своём дневнике супруга австрийского посланника (и внучка М.И. Кутузова) 25-летняя светская львица
Долли Фикельмон: «В прежнее царствование нравы были строже, удовольствия, особенно в последние годы, были так редки, что на всей общественной жизни лежал оттенок большей серьёзности, большей степенности. Сейчас всё постепенно становится более розовым, более радостным. Императрица — само счастье, веселье, призыв к всеобщему развлеченью. Император, молодой, красивый, окружён дамами, которые ловят его взгляды, жаждут их. Восхищение, галантность, смех и танцы ныне стали девизом». Впрочем, следом благоразумная Долли записывает и предостережение: «Это только начало, посмотрим через два года, чем сие обернётся для общества» (см. Фикельмон Д. "Дневник. 1829—1837". "Весь пушкинский Петербург". М., 2009. С. 93-94).
Предостережение стало сбываться весной, когда появились неприятные вести о подступившей к южным границам холере. В апреле страшная и непонятная болезнь была принесена из-за тёплых морей в Молдавию и Бессарабию, чуть позже — на нижнюю Волгу.
Вдобавок к холере, болезнь иного рода начала своё распространение на другой имперской окраине, в Царстве Польском.
В мае 1830 года Николай прибыл сюда на открытие первого в его царствование сейма — польского парламента. Цесаревич Константин называл это конституционное учреждение «нелепой шуткой», да и сам император в частной беседе признался, что хотят и понимает, что такое монархическое и что такое республиканское правление, однако «не может взять в толк, что такое конституционное правление». Он видел в нём «непрерывное жонглирование, для осуществления которого нужен фокусник».
Одновременно за фасадом торжества конституционализма уже звучали ясные голоса оппозиции. Сопровождавший Николая Бенкендорф отмечал, что в Царстве Польском становятся всё недовольнее самовластием Константина, что надежды поляков на перемены к лучшему исчезли, что даже многие русские из окружения цесаревича приходили доверять главе Третьего отделения «свои жалобы и общий ропот». Да и сама палата депутатов не проявляла особенного желания к «конструктивному сотрудничеству».
Однако эпидемия брала свое. Двадцать восьмого августа министр внутренних дел Арсений Закревский доложил Николаю, что холера вторглась в Центральную Россию. Эта «индийская зараза» неотвратимо поднималась по Волге: от Астрахани к Царицыну, от Царицына — к Саратову. Города и веси пропахли хлоркой — самым доступным средством борьбы с болезнью. О холере тогда знали мало, не могли даже решить — заразна ли она, путали с чумой и бороться пытались по примеру чумных эпидемий: заставы, карантины, окуривания.
Помогало это плохо, и Закревский был вынужден признаться царю: «Язва-холера пожрала уже множество народа, а быстрое распространение ея по разным направлениям угрожает дальнейшими бедствиями» (Барсуков Н.П." Жизнь и труды М.П. Погодина". Кн. III. СПб., 1890. С. 197).
Николай направил Закревского в Саратов — главнокомандующим по борьбе с нашествием холеры. Но Саратов быстро оказался «в тылах» наступающей эпидемии. К середине августа холера воцарилась в Казани,
а потом прогнала знаменитую Нижегородскую ярмарку («Бедная ярманка! Она бежала, как пойманная воровка, разбросав половину своих товаров, не успев пересчитать свои барыши!» — А.С. Пушкин).
В двадцатых числах сентября холера и смерть появились в Москве. Из города началось массовое бегство жителей: в первые недели, пока город не оцепили, каждый день за заставы выезжало по нескольку тысяч человек. Мужики, возвращавшиеся из Москвы, кричали встречным путникам: «Мор!»
На общем паническом фоне совершенно потрясающим оказалось обращение императора Николая, присланное московскому генерал-губернатору князю Дмитрию Владимировичу Голицыну: «Я приеду делить с вами опасности и труды».
«Родительское сердце не утерпело, — напишет растроганный Михаил Погодин. — Европа удивлялась Екатерине Второй, которая привила себе оспу, в ободрительный пример для наших отцов. Что скажет она теперь, услышав о готовности Николая делить такие труды и опасности наравне со всеми своими подданными?»
Въезд императора Николая I в Москву во время холеры 1831 года.
Утром 29 сентября 1830 года Николай стоял в Успенском соборе Кремля и внимал слову Филарета, митрополита Московского: «Цари обыкновенно любят являться царями славы, чтобы окружить себя блеском торжественности, чтобы принимать почести. Ты являешься ныне среди нас, как царь подвигов… чтобы трудности препобеждать. Такое царское дело выше славы человеческой, поелику основано на добродетели христианской. Царь небесный провидит сию жертву сердца твоего, и милосердно хранит тебя…»
«Нельзя описать восторга, — сообщает Погодин, — с которым встретил его народ, тех чувствований, которые изображались на всех лицах: радость, благодарность, доверенность, преданность…»
Умный либеральный скептик, князь Пётр Андреевич Вяземский, тогда же записал в дневнике: «Тут есть не только не боязнь смерти, но есть и вдохновение, и преданность, и какое-то христианское и царское рыцарство, которое очень к лицу владыке. <…> Здесь нет никакого упоения, нет славолюбия, нет обязанности. Выезд царя из города, объятого заразою, был бы, напротив, естественен и не подлежал бы осуждению, — следовательно, приезд царя в таковой город есть точно подвиг героический. Тут уже не близь царя близь смерти, а близь народа близь смерти!» (см. Вяземский П.А. "Полное собрание сочинений". Т. IX. М., 1884. С. 142).
Николай провёл в Москве восемь дней — все в постоянной деятельности: «Государь лично наблюдал, как по его приказаниям устраивались больницы в разных частях города, отдавал повеления о снабжении Москвы жизненными потребностями, о денежных вспомоществованиях неимущим, об учреждении приютов для детей, у которых болезнь похитила родителей; беспрестанно показывался на улицах; посещал холерные палаты в госпиталях и только, устроив и обеспечив всё, что могла человеческая предусмотрительность, 7 октября выехал из своей столицы» (см. "Николай I. Муж. Отец. Император". М, 2000. С. 348-349).
По дороге император и свита подали ещё и пример законопослушности, проведя 11 дней в Твери, в карантине. (Всего в карантинах на Московском тракте находилось до двенадцати тысяч душ).
Двадцатого октября Николай прибыл в Царское Село, 25-го — в Петербург. Император привёз с собой просьбу короля Нидерландов о помощи: ещё в Москве пришли неутешительные новости о победе революции в Бельгии и готовности французов использовать свои войска для поддержки нового государства в войне против Нидерландов.
Николай говорил, что он «не против Бельгии, а против революции, которая всё приближается». Он заручился поддержкой Пруссии в деле борьбы за сохранение «старого порядка» в Европе и приготовил шестидесятитысячную армию для вторжения. Дипломатический циркуляр трёх держав Священного союза напоминал Франции о их праве поддерживать оружием порядок в Европе и уничтожать во всякой стране общего врага, то есть революцию (см. Дебидур А. "Дипломатическая история Европы". Т. 1. Ростов н/Д., 1995. С. 271-272).
Франция в ответ стала готовить свои вооружённые силы. Надвигалась угроза общеевропейской войны.
Всё переменила начавшаяся 17 ноября 1830 года революция в Польше. Восстание готовилось давно, а угроза того, что русские войска наводнят Польшу перед походом на запад, ускорила решимость заговорщиков.
Польские офицеры подняли восстание в Варшаве. Цесаревич Константин чудом избежал смерти — "в какой-то момент его отделяла от убийц только дверь кабинета, закрытая на задвижку, — и бежал куда глаза глядят. Можно ли представить, - заметил Вяземский в дневнике, - чтобы Николай бежал из Петербурга 14 декабря 1825 года? (см. Вяземский Я.Л. Полное собрание сочинений. Т. IX. М., 1884. С. 150).
Через неделю Николай читал отчаянные письма старшего брата: «Вот мы, русские, у границы, но, великий Боже, в каком положении, почти босиком; все вышли как бы на тревогу, в надежде вернуться в казармы, а вместо сего совершили ужасные переходы. Офицеры всего лишились и имеют лишь то, что на них надето… Я сокрушён сердцем; на 51 ½ году жизни и после 35 ½ лет службы я не думал, что кончу свою карьеру столь плачевным образом.
Молю Бога, чтобы эта армия, которой я посвятил шестнадцать лет жизни, одумалась и вернулась на путь долга и чести, признав своё заблуждение прежде, чем против неё будут приняты понудительные меры. Но это было бы слишком хорошо для века, в котором мы живём, и я сильно сомневаюсь в осуществлении моих желаний».
Николай отозвался на восстание предложением о примирении — со всеми, кто «возвратится к долгу». «Ещё не поздно изгладить минувшее; ещё есть время предупредить бесчисленные бедствия, — гласил его Манифест от 12 декабря. — Кто не замедлит отречься от преступного, но минутного завлечения, того Мы не смешаем с упорными в злодействе. Обитатели Царства Польского! Внемлите увещевания Отца, повинуйтесь велению Царя вашего» (см. "Полный свод законов Российской империи. Собрание второе". Т. 5. "Отделение второе". СПб., 1831. С. 487).
Константину же он писал: «Моё положение тяжкое, моя ответственность ужасна, но моя совесть ни в чём не упрекает меня в отношении поляков, и я могу утверждать, что она ни в чём не будет упрекать меня, я исполню в отношении их все свои обязанности, до последней возможности; я не напрасно принёс присягу, и я не отрешился от неё; пусть же вина за ужасные последствия этого события, если их нельзя будет избегнуть, всецело падёт на тех, которые повинны в нём! Аминь» (см. Шильдер Н.К. "Император Николай Первый, его жизнь и царствование". Кн. 2. М., 1996. С. 302—303).
В семейном архиве князя Паскевича сохранилась «Солдатская песня» некоего «Сиянова», сочинённая на злобу дня:
Взбеленясь от злого нрава,
Царства русского жена
Расходилась вдруг Варшава —
Бунтовщица издавна…
Захотелось ей развода,
Быть чтоб полной госпожой,
Да разводы, брат, не мода,
На Руси у нас святой.
(см. Щербатов А.П.
"Генерал-фельдмаршал князь Паскевич. Его жизнь и деятельность". Т. 4. СПб., 1894. С. 121).
Николай, хотя и готовил войска к выступлению, ещё пытался погасить конфликт при помощи тех поляков, на которых, как ему казалось, можно было положиться.
Не признавая официально нового польского диктатора, поддержанного сеймом, — Иосифа Хлопицкого, — он, тем не менее, начал переговоры с его представителями, прибывшими в Петербург.
Встречи были частными, в Аничковом — а не в Зимнем — дворце. Там император в сердцах выговаривал одному из посланников, Езерскому: «Ведь вам же хорошо было! Конституцию, которую я застал, я уважал и хранил без изменения. Приехав в Варшаву на коронацию, я сделал столько добра, сколько мог сделать. Быть может, и было что-то нехорошее, но я тут ни при чём. Надлежало войти в моё положение и иметь ко мне доверие. Я желал, чтобы всё было хорошо, и желание своё, в конце концов, осуществил бы… Наконец,
я не могу оправдать революции, нападение на дом моего брата с намерением лишить его жизни…»
Николай думал, что Польша восстала только против дурного управления Константина и его сподвижников, и ещё надеялся водворить порядок, поскольку оставался коронованным польским королём. В первые дни восстания даже иронизировали: «Польский король Николай воюет с русским императором Николаем».
Но восставшие исправили эту ошибку. 13 (25) января 1831 года они объявили Николая низложенным: «Всему миру известно наше терпение. Обещанные под присягой двумя владыками и столь часто попираемые свободы освобождают обе стороны и польский народ от верности. Сказанные, наконец, самим Николаем слова, что первый же выстрел с нашей стороны всегда будет сигналом к гибели Польши, не оставили нам никакой надежды на исправление нанесённых обид, не оставили нам ничего, кроме благородного горя. Таким образом, народ польский, на сейме собранный, заявляет: он является независимой нацией и имеет право тому корону
польскую отдать, кого её достойным сочтёт, на кого рассчитывать будет, кто приведённый к присяге веры твёрдо и без ущерба соблюдёт обещанные присягой свободы».
Польские деятели восстания требовали не справедливого управления, а восстановления границы России и Польши там, где она проходила до 1667 года (а значит, присоединения к Польше Украины до Днепра, включая Киев).
На «Постановление о детронизации» Николай ответил манифестом:
«13-го сего месяца, среди мятежного противозаконного сейма, присваивая себе имя представителей своего края, дерзнули провозгласить, что царствование наше и дома нашего прекратилось в Польше и что трон, восстановленный императором Александром, ожидает иного монарха. Сие наглое забвение всех прав и клятв, сие упорство в зломыслии исполнили меру преступлений; настало время употреблять силу против не знающих раскаяния, и мы, призвав в помощь Судию дел и намерений, повелели нашим верным войскам идти на мятежников…» (см. Шильдер Н.К. "Император Николай Первый, его жизнь и царствование". Кн. 2. М., 1996. С. 310—311).
Вслед за объявлением манифеста стотысячная армия под командованием Дибича-Забалканского вступила в пределы Царства Польского...
В середине февраля, русские войска подошли к стенам предместья Варшавы – Грохов. В ожесточенном сражении русские войска под командованием Дибича, уже были готовы на плечах неприятеля ворваться в Варшаву, но тут… единый боевой порыв русских был остановлен - поступил приказ Константина, который "пожалел своих бывших подданных-поляков и именем старшего брата императора приказал «прекратить резню» (см. литературу: "Портфель графа А. X. Бенкендорфа. Николай I. Муж. Отец. Император". М., 2000. С. 355. См. также: Кучерская М. А. "Константин Павлович". М., 2005. С. 267—268).
Момент был упущен, Дибичу пришлось перегруппировывать и отводить войска, а «резня» только продлилась на многие месяцы.
Возмущённый и потрясённый Николай писал Дибичу: «Потеря 8 тысяч человек и никакого результата!... Я во всех ваших распоряжениях не усматриваю ничего такого, что бы давало надежду на сколько-нибудь удачное окончание кампании…» (см. Щербатов Л.П. "Генерал-фельдмаршал князь Паскевич. Его жизнь и деятельность". Т. 4. СПб., 1894. С. 2, 7).
Жёсткими и холодными стали и письма Николая Константину, бросившему армию после Гроховского сражения: «До сих пор мне ничего не оставалось, как представить вам полную свободу принять то или иное решение и восхищаться вашими решениями… Теперь положение дел изменилось. Дальнейшее ваше пребывание в армии было бы неприлично, и что ещё важнее, оно было бы опасно. Оставайтесь там, где вы находитесь теперь». Константин просился в армию, Николай его не пускал…( см. Кучерская М.А. "Константин Павлович". М., 2005. С. 269—270).
Фельдмаршала Дибича ждала отставка, Константина — приличествующая великому князю опала. Однако оба они избежали монаршего гнева самым печальным образом. И того и другого, с разницей в две с половиной недели (29 мая и 15 июня), унесла на тот свет холера.
В Польшу помчался спаситель-Паскевич. Он прибыл к войскам в ночь с 13 на 14 июня и немедленно начал готовить наступление. И именно 14 июня, в воскресенье, в Петербурге появились два первых больных холерой.
Через два дня в столице началась эпидемия. Один из очевидцев событий Александр Васильевич Никитенко записал в дневнике: «Холера, со всеми своими ужасами, явилась… Повсюду берутся строгие меры предосторожности. Город в тоске. Почти все сообщения прерваны. Люди выходят из домов только по крайней необходимости или по должности».
В Петербурге болели тысячи, из которых умирал каждый второй. При этом столица днями изнывала от страшной жары. Как записывал Бенкендорф, «духота в воздухе стояла нестерпимая. Небо было накалено, как бы на далёком юге, и ни одно облачко не застилало его синевы, трава поблёкла от страшной засухи; везде горели леса, и трескалась земля» (см. "Портфель графа А. X. Бенкендорфа // Николай I. Муж. Отец. Император". М., 2000. С. 359—360).
А ночами… «При красном мерцающем свете смолящих факелов, с одиннадцати часов вечера тянулись по улицам целые обозы, нагруженные гробами, без духовенства, без провожающих, тянулись за городскую черту на страшные, отчуждённые, опальные кладбища» (см. там же с. 361)
Двадцать первого июня Николай на всякий случай набросал своё завещание. В тот же день в столице страхи и страсти вырвались в народное возмущение. Тайна холерной заразы толкала доведённых до отчаяния жителей искать понятных объяснений. Люди не верили в способности докторов. Их били, считая «отравителями».
Медицинские кареты ломали, чтобы «освободить» больных. Искали злоумышленников, возможно, поляков: "...поймав человека с подозрительным флаконом, заставляли тут же пить содержимое. Содержимым часто были хлорка или уксус, рекомендованные как спасительные средства дезинфекции… Василия Перовского, адъютанта Николая, отправленного из Петергофа в столицу «на разведку», чуть не убили за то, что при нём был флакон одеколона". Пиком эпидемии стал холерный бунт на Сенной площади Петербурга 22 июня (см.Смирнова-Россет Л.О. "Дневник. Воспоминания". М, 1989. С.397).
Там толпа устроила жестокий погром больницы. Бенкендорф рассказывал об этих печальных событиях так: «Все этажи в одно мгновение наполнились этими бешеными, которые разбили окна, выбросили мебель на улицу, изранили и выкинули больных, приколотили до полусмерти больничную прислугу и самым бесчеловечным образом умертвили нескольких врачей. Полицейские чины, со всех сторон теснимые, попрятались или ходили между толпами переодетыми, не смея употребить своей власти» (см. "Портфель графа А. X. Бенкендорфа // Николай I. Муж. Отец. Император". М., 2000. С. 35).
Войска были поставлены «под ружьё» и окружили площадь, но в дело не вступили. Император Николай примчался из своего петергофского карантина и смог остановить погромы силой своего нравственного авторитета.
Потомки пытались говорить о каком-то гипнотическом влиянии императора, упрощали сцену до анекдота: "... император рявкнул «На колени!» — и все опустились перед ним на колени, и бунт кончился…
Но сохранились слова, которыми император убедил и утихомирил многотысячную толпу: «Обратясь к церкви Спаса, он сказал: Я пришёл просить милосердия Божия за ваши грехи; молитесь Ему о прощении; вы его жестоко оскорбили! Русские ли вы? Вы подражаете французам и полякам; вы забыли ваш долг покорности мне… За ваше поведение в ответе перед Богом — я! Отворить церковь: молитесь в ней за упокой душ невинно убитых вами!"» (см. ГА РФ. 728. Oпись. I.4.2. Ед. хр. 2271. Л. 40-40 об.)
Очевидец событий, князь Меншиков, подтверждает случившееся: царь не гипнотизировал толпу, он призывал её к покаянию — через собственный пример («В ответе — я!»). В описании Жуковского, сделанном по рассказам очевидцев, народ опустился на колени в невольном порыве: когда царь «обнажил голову, обернулся к церкви и перекрестился», то обернувшаяся с ним «толпа, по невольному движению, пала ниц с молитвенными возгласами»
Не просто на колени, а ниц, то есть лицом к земле, но не перед императором, а перед Богом!
Моральное воздействие императора было подкреплено полицейскими мерами. Как записал в дневнике московский почт-директор Александр Яковлевич Булгаков, получавший описания событий от брата Константина: «До 2000 человек взято и посажено в крепость крикунов, бывших в суматохе на Сенной, многие из них и невинны, до сего времени следственная комиссия… не приступила ещё к делу, отчего все родственники заключённых, и особенно взятых по одному токмо подозрению, ропщут» (см. "Из дневника московского почт-директора А.Я. Булгакова "/ Публ. С. Шумихина. Напечатано: "Независимая газета". 1999. 21 мая).
Порядок в городе был восстановлен, но с холерой боролись ещё долго. Лишь в середине июля Николай сообщил новому польскому наместнику Паскевичу: «Здесь всё тихо, и в порядке… Болезнь, слава Богу, столь же скоро исчезает, как страшно скоро разлилась»(см. Шильдер Н.К. "Император Николай Первый, его жизнь и царствование". Кн. 2. М., 1996. С. 339) .
Холера бросилась на Новгородские военные поселения и там привела к бунту, стоившему русской армии больше жизней, чем штурм Варшавы. Как писал в своих записках Бенкендорф: «Холера и слухи об отраве послужили… лишь предлогом. Военные поселяне дали волю давнишней своей ненависти к начальству и бросились с яростью на офицеров и врачей… всякий, кто не мог спастись скорым бегством, был беспощадно убиваем» (см. "Портфель А. X. Бенкендорфа. Николай I. Муж. Отец. Император". М., 2000. С. 360).
Восставшие отправили к Николаю депутации с докладами об истреблении «изменников и отравителей». Николай, оставив супругу на последнем сроке беременности «и в смертельном беспокойстве по поводу этой отважной поездки», бросился к бунтовщикам. Правда, к его приезду бунт удалось потушить.
Император «предстал перед собранными батальонами, запятнавшими себя кровью своих офицеров. Лиц ему не было видно: все преступники лежали распростёртыми на земле, ожидая безмолвно и трепетно монаршего суда. Государь приказал вывести из рядов главных виновников и предать их немедленно военному суду. Всё было исполнено с слепой покорностью» (см. там же. Стр. 361)
В день возвращения императора в Царское Село случилось радостное событие — 27 июля Александра Фёдоровна родила Николаю третьего сына. Его нарекли Николаем и тем как бы закрепили преемственность нового для дома Романовых имени. (Сыном великого князя Николая Николаевича тоже будет великий князь Николай Николаевич — с приставкой «младший»; в Первую мировую войну он будет главнокомандующим русской армией.)
«После всех испытанных напастей, — заметил Бенкендорф, — это радостное событие было первым проблеском и как бы началом новой, лучшей эпохи в его жизни. В прошедшем всё было омрачено печалями и бедствиями, над будущим висела, казалось, такая же чёрная туча. Война в Польше, бунт в западных губерниях, страшная смертность в столицах, мятеж на Сенной и в военных поселениях — всё это мало обещало хорошего. И вдруг всё изменилось; с каждым курьером стали приходить одна за другой добрые вести» (см. "Портфель А. X. Бенкендорфа// Николай I. Муж. Отец. Император". М., 2000. С. 362).
Одной из самых приятных вестей стало принесённое князем Суворовым, внуком легендарного полководца, известие о взятии Варшавы. Польская столица была обложена войсками Паскевича в начале августа. Главнокомандующий передал осаждённым обращение Николая I, в последний раз обещавшего амнистию при условии добровольной сдачи оружия и подчинения императорской власти.
Депутаты сейма отвергли предложение: «Поляки подняли оружие за национальную независимость в тех пределах, какие издревле отделяли их от России; народное правление ожидает извещения… в какой мере Его Величеству Императору благоугодно исполнить их желание».
Русские полки шли на штурм Варшавы с песнями (к примеру, такой: «Ах, на что было огород городить, ах, на что было капусту садить…»). 26 августа, в годовщину Бородинского сражения, Варшава пала, - прекратилось последнее организованное сопротивление польских мятежников.
Паскевич стал светлейшим князем Варшавским. «Ах, зачем я не стоял за тобой по-прежнему в рядах тех, кои мстили за честь России; больно носить мундир — и в таковые дни быть прикованным к столу, подобно мне несчастному», — писал растроганный Николай I (см. Щербатов Л.П. "Генерал-фельдмаршал князь Паскевич. Его жизнь и деятельность". Т. 4. СПб., 1894. С. 141).
Пришёл октябрь 1831 года. «Бедствия, целый год тяготевшие над Россией, миновали, — писал Бенкендорф. — Не было больше ни войны, ни бунтов, ни холеры. Государь, прежде разделив с Москвой угрожавшую ей опасность, пожелал теперь снова видеть древнюю столицу в ту минуту, когда с восстановлением мира и спокойствия исчезли все опасения» (см. "Портфель А. X. Бенкендорфа// Николай 1. Муж. Отец. Император". М., 2000. С. 364).
Он прибыл в Кремль 11 октября. Здесь, в Оружейной палате, к подножию трона Александра I были брошены трофейные польские знамёна и хартия, некогда пожалованная Александром Царству Польскому. «Покойница Конституция» — назвал её Николай и приказал хранить в особом ковчеге «как памятник великодушию нашего Александра I и польской благодарности…».
Заодно на арсенальном дворе Кремля было сожжено 1578 из двух тысяч печатных экземпляров той «русской конституции», которую мятежники нашли в архивах русской варшавской администрации, перепечатали и пытались распространять.
Проект Уставной грамоты был напечатан в большом количестве экземпляров в последние годы либеральных порывов Александра и тогда же весь тираж хранился в архиве в императорского представителя в Польше Николая Николаевича Новосильцева.
Николай был более чем недоволен тем, что поляки распространяют конституционные идеи близких к брату Александру либералов. «Печатание этой бумаги, — признавался он Паскевичу, — крайне неприятно; на 100 человек наших молодых офицеров 90 прочтут, не поймут и презрят, но 10 оставят в памяти, обсудят — и главное не забудут. Это пуще всего меня беспокоит… Вели… стараться достать елико можно более экземпляров сей книжки и уничтожить, а рукопись отыскать и прислать ко мне…» (см. Шильдер Н.К. Император Николай Первый, его жизнь и царствование. Кн. 2. М., 1996. С. 359).
Манифест 14 февраля 1832 года «О новом порядке управления и образования Царства Польского»гласил: «Злосчастия миновались: Царство Польское, снова Нам подвластное, успокоится и процветёт среди восстановленной в оном тишины, под сенью бдительного Правления».
По повелению императора Николая Польша лишалась Конституции 1815 года, парламента, армии и вообще становилась частью России с губерниями вместо традиционных воеводств. На её территории была расквартирована армия Паскевича, которая и в последующие мирные годы именовалась «действующей» (см. РГВИ А.Ф. 14013. "Военно-походная Канцелярия Главнокомандующего Действующей армией генерал-фельдмаршала Паскевича").
Польское восстание стало для Николая наглядным примером того, к чему приводят парламент и конституционная монархия. В завещании сыну Александру, написанном в 1835 году (когда доносили, что на царя во время его поездки в Германию готовится покушение), император прямо велел: «Не давай никогда воли полякам; упрочь начатое и старайся довершить трудное дело обрусевания сего края, отнюдь не ослабевая в принятых мерах».
Полякам в том же году было сказано: «При малейшем возмущении я прикажу разгромить ваш город, я разрушу Варшаву и уж, конечно, не я отстрою её снова… Поверьте, господа, принадлежать России и пользоваться её покровительством есть истинное счастье» (см. Император Николай Первый. М., 2002. С. 215).
И тем не менее в 1835 году Николай обратился к киевскому губернатору Александру Дмитриевичу Гурьеву: «Ты знаешь, что я после польского возмущения до поляков небольшой охотник; но если по предубеждениям и по страсти я увлечён буду на принятие каких-нибудь мер несправедливости против них, то обязанность твоя немедленно предостерегать меня» (см. Вяземский Я.А. "Полное собрание сочинений". Т. VIII. СПб.).
В 1833 году даже по замирённой Польше Николай мог спокойно проехать в сопровождении одного только графа Бенкендорфа да фельдъегеря, которому полагалось быть при государевой особе для обеспечения постоянной правительственной связи.
На почтовых станциях, правда, стояли небольшие казачьи пикеты; но, как отмечал Бенкендорф, император «брал прошения от поляков, с ними разговаривал и не принимал ни малейших мер предосторожности, как бы среди верного русского народа».
В коляске глава Третьего отделения держал на всякий случай пару заряженных пистолетов, но они ни разу не пригодились. В таком поведении Николая не было особой бравады.
Оно отражало принятие божественной предопределённости человеческой судьбы. «Я знаю, что меня хотят зарезать, — написал он однажды Паскевичу, — но верю, что без воли Божией ничего не будет, и совершенно спокоен»...
В 1833 году в русской жизни наступил период относительного спокойствия, и Николай снова вернулся к созидательной деятельности. «Дай Бог, чтобы мне удалось упорядочить благосостояние России», — написал он Паскевичу (см. "Письма императора Николая Павловича И.Ф. Паскевичу. 1832—1847" // "Николай I. Муж. Отец. Император". М., 2000. С. 457).
Император видел Россию будущего «идущей смело, тихо, по христианским правилам к постепенным усовершенствованиям, которые должны из неё на долгое время сделать сильнейшую и счастливейшую страну в мире» (см. "Император Николай Первый". М., 2002. С. 216).
Круг забот Николая показывает, насколько несправедливо отношение к нему как к самому воинственному из всех русских царей. З искоренение масонской заразы, вылившейся в перманентные революции в западных странах, его называли "жандармом Европы". Такая точка зрения не только существовала когда-то — она существует и сейчас.
Тревор Ройл, член Королевского общества Эдинбурга
и был членом Консультативной группы шотландского правительства по празднованию Первой мировой войны.
«Главная проблема Николая была в том, что он считал себя солдатом не меньше, чем императором», — пишет, например, современный британский историк ( см. "Trevor Royle. Crimea". Изд. "Palgrave McMillan", 2004. P. 8).
Нет, неправильно - Николай был сначала императором, а потом солдатом всё-таки. Положение России в Европе заставляло его быть "разносторонним специалистом", вникать в важнейшие государственные проблемы: в области законодательства, просвещения, экономики…
Либеральные историки пытались (и до сих пор пытаются) утверждать, что после 1831 года «первый, квази-реформаторский период царствования Николая Павловича кончился», что «оставив всякие попытки преобразований существующих государственных учреждений, император Николай… как бы нашёл самого себя. Взяв отныне новый, строго консервативный курс, он уже не допускал от него никаких уклонений» (см. Корнилов Л.С. "Курс истории России XIX века". М., 1993. С. 159).
Однако «бряхня все это» - внимательное рассмотрение деятельности императора в 1830—1840-е годы показывает, что под его руководством во внутренней политике России происходило немало серьёзных перемен.
О составлении Свода Законов российской империи мы уже писали в предыдущих публикациях Михаилом Сперанским.
Эта работа завершила собой необходимый подготовительный этап: светило российской бюрократии» сделало видимой грань между самодержавием и беззаконием. Либеральная оппозиция (например, в лице Виссариона Белинского) получила возможность требовать «введения по возможности строгого выполнения хотя бы тех законов, которые уже есть». Дело обновления законодательства досталось следующему поколению, но оно было подготовлено.
Жестоким и тягостным оказалось, среди прочего, дело развития системы образования. Одной из важнейших причин смертельно опасного для России декабрьского бунта 1825 года Николай считал слабость и неустроенность системы образования.
«Не просвещению, но праздности ума, более вредной, нежели праздность телесных сил, недостатку твёрдых познаний должно приписать сие свойство мыслей, источник буйных страстей, свою пагубную роскошь полупознаний, сей порыв в мечтательные крайности, коих начало есть порча нрава, а конец погибель», — гласил императорский манифест, изданный по окончании дела декабристов.
Таким разным людям, как Александр Сергеевич Пушкин, начальник южных военных поселений и управляющий Одесским Ришельевским лицеем генерал Иван Осипович Витт, литератор Фаддей Венедиктович Булгарин, чиновник и писатель Алексей Алексеевич Перовский, было высочайше «предложено» составить записки о проблемах воспитания и путях их решения.
Под началом этих лиц был образован комитет из директоров петербургских военно-учебных заведений, разработавший проект Общего положения и Устава для военно-учебных заведений. По новому положению все военно-учебные заведения были разделены на три класса:
к первому отнесены губернские военные училища и кадетские корпуса;
ко второму - Пажеский корпус и столичные кадетские корпуса;
к третьему - Инженерное и Артиллерийское училище.
Общая цель учреждения этих заведений была такова: "в доставлении юному российскому дворянству приличного сему званию воспитания, дабы, укоренения в воспитанниках правила благочестия и нравственности и обучив их всему, что в предопределенном для них военном звании необходимо, нужно соделать их способными с пользой и честью служить государю"
Таким образом, реформа, проводимая Николаем I, на первое место в системе образования ставила именно воспитание.
Безусловно, здесь речь идет, прежде всего о нравственном патриотическом воспитании, о воспитании в духе преданности государству и государю. Однако это как раз и было позитивным: проблемы воспитания стали существенной частью профессионального военного (и не только) образования, что позволило в дальнейшем расширить рамки понятия "воспитания", насытить его гуманитарной направленностью.
В отзыве на записку Пушкина «О народном воспитании» Николай высказал свою точку зрения: «Правило, будто бы просвещение и гений служат исключительным основанием совершенству, есть правило опасное для общего спокойствия, завлёкшее вас самих на край пропасти и повергшее в оную толикое число молодых людей. Нравственность, прилежное служение, усердие предпочесть должно просвещению неопытному, безнравственному и бесполезному. На сих-то началах должно быть основано благонаправленное воспитание» (см. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: В 10 т. Т. 7. "Критика и публицистика". Л., 1978. С. 462).
Наиболее соответствующими представлениям императора о системе образования и воспитания стали записки и отчёты сенатора и президента Академии наук Сергея Семёновича Уварова. Именно его Николай поставил во главе Министерства народного просвещения.
В марте 1833 года при вступлении в должность Уваров распорядился разослать по учебным округам циркуляр, подчёркивающий, что новая идеология деятельности вверенной ему отрасли освящена именем императора: «Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование, согласно с Высочайшим намерением Августейшего Монарха, совершалось в соединённом духе Православия, Самодержавия и народности».
Так родилась формула царствования, окрещённая позже либеральным историком Александром Николаевичем Пыпиным «уваровской триадой». Православие, самодержавие, народность — это, по словам Уварова, «истинно русские охранительные начала, составляющие последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего отечества».
Эти начала способны поставить и сегодня «умственные плотины» на пути потоков европейских либеральных идей и стать своей самобытной идеологией.
Православие, выдержавшая многие испытания вера предков, объединяет русский народ морально и духовно. Это ощущение внутренней общности целого народа возвышает, по мнению Уварова, Россию над Западной Европой, где христианство расколото, по меньшей мере, на протестантов и католиков, где велико число атеистов и тех, кто к вере предков безразличен.
В эпоху императора Николая I представлялось, что русская история, пережив периоды оторванности от Европы (начиная с периода Тартарии до Петра) и подражательности Европе (до победы над «двунадесятью языками» в 1812 году), вступила в счастливую эпоху мирового лидерства.
Самодержавие, неограниченная власть монарха, по мнению Уварова, оправдано тем, что оно со времён, по меньшей мере, Екатерины является сильным, человеколюбивым, просвещённым, осознаёт и осуществляет все необходимые государственные улучшения.
Император Николай был убеждён, что «Россию наиболее ограждает от бедствий революций то обстоятельство, что у нас со времён Петра Первого всегда впереди нации стояли её монархи» (см. (см. "Николай I. Муж. Отец. Император." М., 2000. С. 344).
Эта идея, высказанная императором в 1830 году, позже будет звучать и у мыслителей совсем другого склада ума. В 1832 году Пётр Чаадаев запишет: «Везде правительства следовали импульсу, который им давали народы, и поныне следуют оному, между тем как у нас правительство всегда шло впереди нации и всякое движение вперёд было его делом» (см. Чаадаев П.Я. "Полное собрание сочинений и избранные письма". Т. 1.М., 1991. С. 520).
В 1833-м и Александр Пушкин отметит в наброске статьи: «Со времён возведения н<а престол> Романовых, от Мих<аила> Ф<ёдоровича> до Ник<олая> I, правительство у нас всегда впереди на поприще образованности и просвещения. Народ следует за ним всегда лениво, а иногда и неохотно. Вот что и составляет силу нашего самодержавия» (см. Пушкин: "Исследования и материалы". Т. 4. М.; Л., 1962. С. 222).
Ответственный только перед Богом, но перед самим Богом, самодержавный государь является защитником, судьёй и опекуном всех подвластных ему людей и народов. Именно он отстаивает идею справедливости и не оставляет места раздорам, поскольку стоит и над сословиями, и над отдельными, даже самыми влиятельными лицами.
Народность означала то ощущение национальной самобытности, которое могло как выродиться в «квасной патриотизм» («мы лучше других»), так и развиться в чувство национальной гордости («мы не хуже других»).
В словаре Даля народность — это «совокупность свойств и быта, отличающих один народ от другого», в нынешнем научном лексиконе — «этнокультурное самосознание».
Образование в николаевскую эпоху складывалось в систему, базирующуюся на двух принципах.
Первый принцип — правительственный контроль, позволявший направлять образованные силы туда, куда больше всего требуется государству. Ради его осуществления Уваров предлагал «собрать и соединить в руках правительства все умственные силы, дотоле раздробленные, все средства общего и частного образования, оставшиеся без уважения и частию без надзора, все элементы, принявшие направление неблагонадежное или даже превратное, усвоить развитие умов потребностям государства, обеспечить, сколько дано человеческому размышлению, будущее в настоящем».
Новый Университетский устав 1835 года значительно ограничил автономию университетов, существовавшую с 1804 года, и ввёл более строгий государственный контроль со стороны попечителей (часто генералов). Даже в частном образовании вводилась государственная аттестация домашних учителей.
Однако правительственный контроль означал и правительственную ответственность. В 1833—1839 годах финансирование российского образования повышалось за счёт снижения военных расходов!
В николаевской империи поднимали жалованье учителям, ремонтировали и строили учебные здания (сохранился «уваровский» стиль гимназических построек), отправляли студентов учиться за границу.
«Надобно ездить за границу, — говорил Николай I, — и учиться у иностранцев на пользу отечества, но учиться доброму, а не худому» (см.Божерянов И.Н. "Граф Егор Францевич Канкрин, его жизнь, литературные труды и двадцатилетняя деятельность управления Министерством финансов".
СПб., 1897. С. 157).
Лучших выпускников университетов направляли на несколько лет на стажировку в Европу (чаще всего в Берлин, но иногда и в Париж) — с условием, что затем они будут преподавать в российских университетах. Среди таких студентов — будущие легенды русской науки: историк Тимофей Николаевич Грановский, хирург Николай Иванович Пирогов…Вторым принципом было сохранение сословных барьеров в образовании, что сохраняло неизменность общественного устройства и поддерживало старую идею служения сословий к всеобщей пользе — но каждого на своём месте.
Система: уездное училище—гимназия—университет«сужалась» кверху, постепенно отсекая возможности обучения для «нижних» социальных слоев. Уже на уровне уездных училищ доступ на эту лестницу образования был закрыт крепостным крестьянам.
Для поступления в гимназию «средним сословиям» требовались специальные разрешения «от обществ, к которым они принадлежат». В университет дорогу сужала намеренно поднятая плата за обучение.
Народность требовала особой символики, и в том же 1833 году по поручению императора Николая был создан знаменитый русский гимн «Боже, царя храни!».
«Я чувствовал надобность написать гимн величественный, сильный, чувствительный, для всякого понятный, имеющий отпечаток национальности, годный для церкви, годный для войск, годный для народа — от учёного до невежды», — вспоминал автор музыки гимна Алексей Фёдорович Львов. (см. Львов Л.Ф. "Записки" // Русский архив. 1884. № 4. С. 241).
По его просьбе стихи к музыке сочинил (точнее подобрал, выбрав из своего прежнего стихотворения «Молитва русского народа»)
Василий Андреевич Жуковский.
Очевидец вспоминает первое исполнение гимна в московском Большом театре декабрьским вечером 1833 года:«Тишина, царствовавшая в огромном здании, дышала величественностью, слова и музыка так глубоко подействовали на чувства всех присутствовавших, что многие из них прослезились от избытка волнения.
Все безмолвствовали во время исполнения нового гимна; видно было только, что каждый сдерживал ощущение своё в глубине души; но когда оркестр театральный, хоры, полковые музыканты числом до 500 человек начали повторять все вместе драгоценный обет всех русских, когда Небесного Царя молили о земном, тут уже шумным восторгам не было удержу.
Рукоплескания восхищённых зрителей и крики "Ура!", смешавшись с хором, оркестром и с бывшею на сцене духовою музыкою, произвели гул, колебавший как бы самые стены театра… По единодушному всеобщему требованию зрителей народная молитва была повторена несколько раз».
Николаевский принцип «идти смело, но тихо» заметно проявился в том, какими темпами Россия продвигалась по пути транспортной революции. В эту эпоху и шоссе — обычные дороги со специальным покрытием — были новшеством. Их начали строить только в 1817 году и строили в среднем по 34 версты в год.
Первое шоссе от Петербурга до Москвы было открыто в 1834 году. И в том же 1834-м австрийский инженер чех по национальности, Франц Герстнер воодушевился идеей постройки в России железных дорог.
В 1835-м Николай уже читал докладную записку энтузиаста: «Нет такой страны в мире, где железные дороги были бы более выгодны и даже необходимы, чем в России, так как они дают возможность сокращать большие расстояния путём увеличения скорости передвижения» (см. "История железнодорожного транспорта России". Т. 1. СПб.; М, 1994. С. 291).
Реакция Николая: «Убеждён, как и прежде был, в пользе сего дела». Противников железных дорог было много, начиная с министра финансов Егора Францевича Канкрина и главноуправляющего путями сообщения графа Карла Фёдоровича Толя.
Доводы против выдвигались самые разные, даже фантастические: что, мол, зимой дороги будет заметать на несколько месяцев, что на дрова для паровозов переведут все леса, что перегруженные вагоны будут быстро ломать рельсы, что дорога «испортит нравственность», что непобедимость России — в бездорожье…
Потребовалось высочайшее повеление даже для того, чтобы построить «экспериментальную» железную дорогу от Петербурга до Царского Села и Павловска.
И вот — 30 октября 1837 года: «Шестьдесят вёрст в час, страшно подумать… Между тем вы сидите спокойно, вы не замечаете этой быстроты, ужасающей воображение; только ветер свистит, только конь пышет огненною пеною, оставляя за собой белое облако пара. Какая же сила несёт все эти огромные экипажи с быстротою ветра в пустыне; какая сила уничтожает пространство, поглощает время? Эта сила — ум человеческий!» (см. "Санкт-Петербургские ведомости". 1837. 31 октября. Цит. по: "История железнодорожного транспорта России". Т. 1. СПб.; М, 1994. С. 38).
Император Николай был среди первых 256 пассажиров первой железной дороги — он ехал в экипаже, поставленном на отдельную платформу.
Эксперимент был успешным, и тем не менее все проекты по созданию сети железных дорог тормозились в Комитете министров и лично подпольным масоном графом Толем. И это при том, что уже было сделано прямое указание императора начать изыскания по строительству железных дорог в Центральной России и в Польше.
Несколько лет тянули, взвешивали «за» и «против», посылали за границу изучать опыт и только в феврале1842 года император подписал Указ о постройке «на счёт казны» магистрали Петербург—Москва. Как тут не вспомнить и нынешних министров, препятствующих решению путинских социальных реформ.
В речи перед купечеством царь объяснил своё решение так: «Мне надо было бороться с предубеждениями и с людьми; но когда я сам убедился, что дело полезно и необходимо, то ничто уже не могло меня остановить. Петербургу делали одно нарекание: что он на конце России и далёк от центра империи; теперь это исчезнет; через железную дорогу Петербург будет в Москве, а Москва в Кронштадте».
Николаевский вокзал в Санкт-Петербурге. Архитектор К.А. Тон. 1847—1851 гг. П.П. Мельников
Строительство шло дольше запланированного, хотя работу ускоряли выписанные из Америки паровые экскаваторы. 22 августа 1850 года в Москве, на юбилее коронации, Николай спросил руководившего строительством Клейнмихеля: «Когда же я приеду на коронацию по железной дороге?».
Генерал немедленно отрапортовал: «Через год, ваше величество!» — и весь следующий год провёл в чрезвычайном напряжении.
Тем не менее 19 августа 1851 года императорская семья отправилась на 25-летие коронации по только что построенной дороге.
Веребьинский мост Николаевской железной дороги. Архитектор Д. Журавский. 1851 г.
У Веребьинского моста царь вышел из поезда — то ли пройти полюбоваться уникальным сооружением, то ли «на всякий случай». Поезд тронулся — и тут же забуксовал на рельсах. Попытка «поддать пару» ни к чему не привела…
Оказалось, местное начальство «подготовилось» к выходу царя из вагона и приказало покрасить непрезентабельные заржавевшие рельсы густым слоем масляной краски. Сделано всё было в последний момент, и краска не просохла. Пришлось срочно посыпать рельсы песком и золой. Царь на юбилей успел. А вскоре после празднования, ещё не выехав из Москвы, повелел приступить к строительству железной дороги из Петербурга в Варшаву — «немедленно и в возможной скорости» (см. Корф М.А. Записки. М., 2003. С. 561).
Противник железнодорожного строительства министр финансов Канкрин вовсе не был непроходимым ретроградом. Министра можно назвать одним из героев войны 1812 года — именно благодаря его деятельности финансы России выдержали такую гигантскую катастрофу, как наполеоновское нашествие.
Канкрин учил наследника престола: «Основное условие хорошего финансового управления заключается в том, чтобы содействовать благосостоянию народа путём увеличения национального богатства. Богатый народ даёт больше доходов; обременять бедного податями всё равно, что срубить дерево, чтобы снять с него плоды».
Именно с именем Канкрина связывается серьёзная финансовая реформа, приведшая в порядок расстроенное денежное хозяйство империи (унаследуй Александр II такие финансы, какие были до преобразований Канкрина, ему было бы не до Великих реформ).
Николаю I достался внешний долг России в 102 миллиона рублейсеребром. К тому же прежнее правительство вовсю печатало бумажные ассигнации (их прозвали «сладкий яд государства»), стоимость которых постоянно падала, и торговля несла заметный урон.
Канкрин же говорил: «Правительства, прибегающие к выпуску бумажных денег, подобны юношам, увлекающимся азартною игрою».
С одобрения Николая 1 июня 1839 года министр финансов подчинил бумажные деньги полновесному серебру: «Серебряная монета впредь будет считаться главной монетой обращения. Ассигнации будут считаться второстепенными знаками ценности, и курс их против звонкой серебряной монеты навсегда остаётся неизменным, считая рубль серебра в 3 руб. 50 коп. ассигнациями».
Затем ассигнации стали изымать из обращения, а взамен были выпущены кредитные билеты («кредитки»), которые можно было свободно обменивать на серебро. Канкрин следил, чтобы количество находящихся в обращении кредиток в определённой пропорции соответствовало государственному запасу серебра (примерно шесть к одному).
Народ массово понёс на обмен надёжные, но тяжёлые и неудобные серебряные монеты.
Через три года в хранилищах Петропавловской крепости накопилось почти на 200 миллионов рублей металла. Это было крупнейшее в мире собрание резервного капитала. 15 процентов этого «госрезерва»(30 миллионов) Канкрин выдал в качестве кредитов для оказания помощи сельскому хозяйству и промышленности.
Через некоторое время и оставшиеся деньги заставили работать на страну, частично разместив вклады в фондах Франции, Англии, Голландии. Известный немецкий политэконом Фридрих Лист писал в 1841 году: «Достаточно просмотреть последние отчёты русского департамента торговли, чтобы убедиться, что Россия, благодаря принятой ею системе Канкрина, достигла благоденствия, и что она гигантскими шагами подвигается по пути богатства и могущества…»
«Вот что он оставил России в наследство, — пишет биограф министра, — благоустроенные финансы, твёрдое металлическое обращение, вексельный курс, оказывавшийся в пользу нашего отечества. Россия была в финансовом отношении могущественною державою, кредит которой нельзя было подорвать. И всё это было достигнуто без сколько-нибудь значительных займов, почти без повышения налогов, единственно в силу железной воли, необычайной бережливости и дарований одного человека, ставившего благо народа выше всего и умевшего ему служить» (см. Сементковский Р.И. Е.Ф. Канкрин, его жизнь и государственная деятельность. СПб., 1893 (серия «ЖЗЛ»). http://az.lib.ru/img/s/sementkowskij_r_i/text_1893_kankrin/).
Благодаря финансовой реформе Канкрина появилась на свет и дожила до наших дней такая знакомая всем Сберегательная касса, потерпевшая крах в 90-х во время реформистов Павлова-Гайдара, когда все вклады вдруг обесценились. Собранные по копейкам, рублям трудовые сбережения миллионов трудяг, были нагло экспроприированы у народа все теми же немцами (вы знаете о ком речь). В этом году Сберегательная касса отпразднует свой 180-летний юбилей.
Мы сознательно не называем Сберкассу Сбербанком, ибо эта экспроприация внутренними финансовыми паразитами России была незаконной, как и присовение ими всего Советского Народное Хозяйства. Наступит время, когда все вернется на круги своя - к истинному владельцу всех финансов и ресурсов государства – трудовому народу.
Как уже было отмечено, одним из крупных событий этого времени было открытие Николаевской железной дороги. 19 августа в 4 часа утра государь с государыней, наследником цесаревичем, двумя младшими сыновьями и многими другими членами царской семьи выехал по железной дороге в Москву, куда и прибыл к 11 часам вечера.
К началу 1853 г. положение дел на Востоке стало критическим. Ввиду возможности разрыва с Англией и Францией и неопределенного положения, занятого Австрией и Пруссией, Николай Павлович пожелал лично свидеться со своими союзниками. В начале сентября он был на маневрах в Ольмюце и оттуда проехал – в последний раз – в Берлин.
Вслед за этим австрийский император и прусский король отдали ему визит в Варшаве. Вплоть до самого объявления войны новые осложнения на Востоке оставались втайне от петербургского общества.
Смысл посольства в Константинополь Меншикова для многих был неясен. Через три месяца после свиданий в Ольмюце, Берлине и Варшаве Австрия, и Пруссия отвергли предложения императора Николая соблюдать нейтралитет в его предстоящей борьбе с морскими державами.
К лету следующего года, одновременно с началом военных действий в Крыму, английский флот появился перед Кронштадтом, и Николай из своего дворца в Александрии почасту смотрел в телескоп на неприятельские силы.
Тяжелым ударом для него было заключение Австрией союзного договора с Англией и Францией. «L'empereur d'Autriche, sur lequel je comptais tant, a tourne le fer dans mon coeur par sa conduite» (Император Австрии, на которого я так полагался, своим поведением вонзает кинжал в моё сердце) – сказал он по этому поводу.
С полным самообладанием выслушал он как громом поразившее его известие об Альминском поражении.
Из Севастополя продолжали приходить тяжелые известия. «Буди воля Божия, буду нести крест мой до истощения сил», – писал император Николай Павлович главнокомандующему армией кн. Горчакову (письмо 25 ноября 1854 г.).
Весь погруженный в дела, Николай как бы сознательно не берег себя. Достаточно было незначительной причины, чтобы истомленное здоровье в таких тяжелых условиях окончательно надломилось. В конце января 1855 г., перед масленицей, Николай Павлович слегка простудился на свадьбе дочери графа Клейнмихеля.
Первые дни он не обратил на это особого внимания, но на первой неделе Великого поста почувствовал себя худо и не мог, против обыкновения, приобщаться вместе со своей семьей. Простуда перешла в воспаление легких, и болезнь быстро начала прогрессировать. Бюллетени о здоровье государя не обнародовались, и потому в народе и обществе о его болезни знали очень мало.
В самом дворце до последнего дня оставались в неизвестности, так как лейб-медик Мандт продолжал уверять, что опасности нет.
Только за день до смерти, 17 февраля, истинное положение дел стало известно и слухи об опасности быстро распространились по городу. Мандт, исполняя обещание, данное им года за полтора до этого, предупредил государя о неизбежности конца. Государь встретил это известие с полным спокойствием и выразил желание приобщиться Святому Таинству.
18 февраля двадцать минут первого пополудни, простившись с императрицей, со всеми членами царской семьи, бывшими в то время в Петербурге, с приближенными и слугами, император Николай I скончался.
Его последние слова наследнику цесаревичу были: «Мне хотелось, приняв на себя все трудное, все тяжкое, оставить тебе царство мирное, устроенное и счастливое. Провидение судило иначе. Теперь иду молиться за Россию и за вас. После России, я вас любил более всего на свете. Служи России».
В столице тотчас же начала ходить молва о том, что государь, не пережив последних огорчений, отравился; в обществе были очень враждебно настроены против Мандта. До настоящего времени нет достаточно данных, чтобы судить, насколько все эти слухи были обоснованы. Хотя бы и лишенные фактического основания, они имели свой логический смыл.
Все существо покойного императора всецело срослось с той правительственной системой, выражением которой было все его царствование. Он сам был живым олицетворением того порядка, защите которого посвятил всю свою жизнь. Он пережил время действительных успехов своей политики и одно время мог, казалось, торжествовать правоту своего дела. Позднее наступили годы испытания и разочарования.
Теперь, когда возлелеянная и выполненная им государственная система дала трещину, жизнь государя Николая Павловича, как он сам себе возомнил - больше не имела смысла.
Николай I был, действительно, последним русским самодержцем… О нем можно повторить то, что в свое время он сам писал о Меттернихе:
с Николаем I исчезала целая система взаимных отношений, мыслей, интересов и действий. После него, в сущности говоря, начинается уже реставрация политического абсолютизма, реставрация да половинчатые поправки.
И какие пигмеи все герои этой реставрации и этих половинчатых уступок, все эти «освободители», «миротворцы» и просто «благополучно царствующие» в сравнении с железной фигурой "тюремщика"русской свободы!
И часто многое, что позднее выдвигалось как нечто самобытное и оригинальное, на поверку оказывалось заржавленным оружием, извлеченным из арсенала николаевской правительственной эпохи. Теперь ворота арсенала сломаны и старинное оружие перенесено в музей. Мы можем спокойно изучать его, не боясь, что оно кого-нибудь поранит.
Будем только остерегаться, чтобы нам не преподнесли его под видом какого-нибудь якобы самоновейшего государственного механизма. Ведь и николаевское правительство верило в силу «декретов»; ведь и оно оставляло за собой монополию понимать народные нужды, позволяло дышать только тем, кто «стоял целиком на платформе самодержавия»… Труп не оживет, но история знает своих политических и социальных оборотней...
Где царь – там и Москва... Часть 107 / От 4 февраля 2021 г.
Заканчивая повествование о правлении Николая I, не грех будет показать облик императора в глазах европейцев. При этом важно понимать, что восприятие Николая I большинством европейцев – особенно в высших кругах – существенно отличалось от его восприятия в России. Каждый выезд в Европу оборачивался для Николая очередным триумфом.
Вот отрывки из книги Астольфа де Кюстина «Николаевская Россия».
«При первом взгляде на государя невольно бросается в глаза характерная особенность его лица – какая-то беспокойная суровость. Физиономисты не без основания утверждают, что ожесточение сердца вредит красоте лица. У императора Николая это малоблагожелательное выражение лица является скорее результатом тяжелого опыта, чем его человеческой природы. Какие долгие, жестокие страдания должен был испытать этот человек, чтобы лицо его внушало всем страх вместо того невольного расположения, которое обыкновенно вызывают благородные черты лица.
Тот, кто всемогущ и властен творить что захочет, несет на себе и тяжесть содеянного. Подчиняя мир своей воле, он в каждой случайности видит тень восстания против своего всемогущества. Муха, которая не вовремя пролетит во дворце во время какого-либо официального приема, уже как будто унижает его. Независимость природы он считает дурным примером, каждое существо, которое не подчиняется его воле, является в его глазах солдатом, восставшим среди сражения против своего сержанта: позор падает на армию и на командующего. Верховным командующим является император России, и каждый день его – день сражения.
Лишь изредка проблески доброты смягчают повелительный взгляд властелина, и тогда выражение приветливости выявляет вдруг природную красоту его античной головы. В сердце отца и супруга человечность торжествует моментами над политикой государя. Когда он сам отдыхает от ига, которое по его воле над всеми тяготеет, он кажется счастливым. Такая борьба примитивного чувства человеческого достоинства с аффектированной суровостью властелина представляется мне очень интересной, и наблюдением за этой борьбой я был занят большую часть времени своего пребывания в церкви. Император на полголовы выше обыкновенного человеческого роста.
Его фигура благородна, хотя и несколько тяжеловата. Он усвоил себе с молодости русскую привычку стягиваться выше поясницы корсетом, чтобы оттянуть желудок к груди. Вследствие этого расширяются бока, и неестественная выпуклость их вредит здоровью и красоте всего организма. Это добровольное извращение фигуры, стесняя свободу движений, уменьшает изящество внешнего облика и придает ему какую-то деревянную тяжеловесность. Говорят, что, когда император снимает свой корсет и его фигура приобретает сразу прирожденные формы, он испытывает чрезвычайную усталость. Можно временно передвинуть свой желудок, но нельзя его уничтожить.
У императора Николая греческий профиль, высокий, но несколько вдавленный лоб, прямой и правильной формы нос, очень красивый рот, благородное овальное, несколько продолговатое лицо, военный и скорее немецкий, чем славянский вид. Его походка, его манера держать себя непринужденно внушительны. Он всегда уверен, что привлекает к себе общие взоры, и никогда ни на минуту не забывает, что на него все смотрят. Мало того, невольно кажется, что он именно хочет, чтобы все взоры были обращены на него одного. Ему слишком часто повторяли, что он красив и что он с успехом может являть себя как друзьям, так и недругам России.
Внимательно приглядываясь к красивому облику этого человека, от воли коего зависит жизнь стольких людей, я с невольным сожалением заметил, что он не может улыбаться одновременно глазами и ртом. Это свидетельствует о постоянном его страхе и заставляет сожалеть о тех оттенках естественной грации, которыми все восхищались в менее, быть может, правильном, но более приятном лице его брата, императора Александра.
Александр Первый Оригинал: 1631х2006
Внешность последнего была очаровательна, хоть и не лишена некоторой фальши, внешность Николая – более прямолинейная, но обычное выражение строгости придает ей иногда суровый и непреклонный вид привлекателен, то у него гораздо более силы воли, которую он часто бывает вынужден проявлять. Мягкость также охраняет власть, предупреждая противодействие, но эта искусная осторожность в применении власти – тайна, неизвестная императору Николаю. Он всегда остается человеком, требующим лишь повиновения, другие хотят также и любви.
Супруга Николая Первого Александра Фёдоровна
Императрица обладает изящной фигурой и, несмотря на ее чрезмерную худобу, исполнена, как мне показалось, неописуемой грации. Ее манера держать себя далеко не высокомерна, как мне говорили, а скорее обнаруживает в гордой душе привычку к покорности.
При торжественном выходе в церковь императрица была сильно взволнованна и казалась мне почти умирающей. Нервные конвульсии безобразили черты ее лица, заставляя иногда даже трясти головой. Ее глубоко впавшие голубые и кроткие глаза выдавали сильные страдания, переносимые с ангельским спокойствием; ее взгляд, полный нежного чувства, производил тем большее впечатление, что она менее всего об этом заботилась.
Императрица преждевременно одряхлела, и, увидев ее, никто не может определить ее возраста. Она так слаба, что кажется совершенно лишенной жизненных сил. Жизнь ее гаснет с каждым днем; императрица не принадлежит больше земле: это – лишь тень человека. Она никогда не могла оправиться от волнений, испытанных ею в день вступления на престол. Супружеский долг поглотил остаток ее жизни: она дала слишком многих идолов России, слишком много детей императору. «Исчерпать себя всю в новых великих князьях – какая горькая участь!»– говорила одна знатная полька, не считая нужным восторгаться на словах тем, что она ненавидела в душе».
А это воспоминания актера и военного писателя Луи Шнейдера:
«Я увидел императора – было время в Пруссии, когда под словом «император» разумелся не кто иной, как император всероссийский, – в первый раз в 1833 году. В Шведте, куда придворная берлинская сцена отправила контингент артистов, дабы давать представления во время происходившего там свидания короля Фридриха Вильгельма III с императором…
Я случайно находился перед Шведтским замком, когда прибыл император, после долгого томительного ожидания, но увидел я только человека весьма высокого роста, выскакивающего из экипажа с такою поспешностию, что он даже не дождался, пока отворят дверцы, а просто перескочил через них. Два линейных казака в их в высшей степени живописном одеянии представляли мне почти более интереса, чем император, которого я еще не знал. Лишь вечером, во время спектакля, увидел я его, сквозь занавесь, при входе в небольшую комнату, посреди которой возвышалась импровизированная сцена.
Кто видел императора Николая, согласится со мною, когда я назову его красивейшим из мужчин, какого только можно себе представить. Его необычайный рост, пропорциональность его членов, благородная осанка, внушающий почтение взор, привычка повелевать – все это соединилось в нем в один образ совершеннейшей мужественной красоты. Я, по крайней мере, никогда не видел более прекрасного мужчины.
Его обхождение с царственным тестем (Фридрихом Вильгельмом III. – Я. Г.) отличалось такою вежливостью, даже сыновьим почтением, что нужно было видеть это своими глазами, чтобы составить себе ясное понятие о том. На нем был мундир его прусского кирасирского полка, на короле же – мундир полка русского гренадерского его имени.
В качестве гостя короля император не обращал внимания на актеров и не появлялся подобно королю на сцене, но во время антрактов беседовал с присутствующими придворными дамами. Ко мне обратился он с речью самым куриозным образом, и, когда это случилось, или, правильнее, ввиду того как это случилось, я в самом деле и не подозревал, что со временем буду ближе стоять к императору.
Под впечатлением, произведенным на меня его личностью, я старался воспользоваться каждым случаем, чтобы во время антрактов взглянуть сквозь занавесь на место, которое было отведено зрителям. Так как это делали и другие, то я выискал себе в стороне, позади передней кулисы место, откуда я легко мог раздвинуть занавесь и смотреть через образовавшееся отверстие. При необыкновенной тесноте в зале император стоял со стаканом мороженого в руке на расстоянии не более двух футов от моей обсерватории, и я мог его видеть так близко, как только было возможно.
Я в точности вспоминаю о двойном ряде его зубов блестящей белизны, когда он, разговаривая, смеялся. Вдруг он устремил свои проницательные глаза на место, откуда я смотрел, и сказал, подражая в шутку берлинскому говору, который он только что слышал в совершенстве из уст актера Бекмана: «Отсюда выглядывает нос!» С быстротою молнии откинулся я назад и, конечно, думал, что император узнал и обладателя этого носа, того самого человека, которому суждено было впоследствии написать его военную биографию и быть почтену его доверием".
Из воспоминаний баронессы Фрэнсис фон Бунзен, жены прусского посла при британском королевском дворе.
«Где он ни показывается, всюду встречают его громкими восклицаниями. Статный и красивый мужчина всегда нравится Джону Булю – такова национальная его слабость. Кроме того, Джон Буль польщен столь высоким посещением, таким знаком внимания, оказанным его королеве и ему самому. На скачках император причинил большое беспокойство своей свите, отделясь от нее и быстрыми шагами направившись один в самую середину толпы. Граф Орлов, барон Бруннов напрасно пытались последовать за ним. Хоть он и отделялся от окружающего его народа высоким своим ростом и блестящим мундиром, но с трудом пролагал себе путь в толпе. Когда он возвратился к своей свите и заметил ее
смущение, то засмеялся и сказал: «Что с вами? Эти люди не причинят мне никакого зла!» Всякий со страхом вспомнил о том, что могли предпринять поляки…».
«Незадолго до пяти часов мы спустились вниз, чтобы ждать с детьми в малой гостиной. Вскоре после того вошел император и начал говорить с нами. Затем он сказал со вздохом и с чувством, смягчившим всю строгость его осанки: «Я уезжаю отсюда, государыня, с грустью в сердце, проникнутый вашей ласкою ко мне. Вы можете всегда и вполне положиться на меня, как на самого преданного вам человека. Да благословит вас Бог!» Он снова поцеловал и пожал мою руку, а я поцеловала его.
Он обнял детей с нежностью и сказал: «Да благословит их Бог вам на счастье!» Он не хотел, чтоб я провожала его, говоря: «Умоляю! вас! Не идите дальше! Я упаду к вашим ногам! Позвольте мне отвести вас в ваши покои!» Но, конечно, я не согласилась и под руку с ним направилась к сеням… Наверху немногих ступеней, ведущих в нижние сени, он снова крайне ласково простился со мною, и голос его обличал его смущение. Он поцеловал мою руку, и мы обнялись. Увидев, что он дошел до двери, я спустилась с лестницы, и он из кареты просил меня не оставаться тут; но я осталась и видела, как он с
Альбертом уехал в Вульвич».
Во время этих почти любовных сцен ни русский император, ни английская королева не подозревали, что всего через десять лет их солдаты сойдутся в смертельной схватке под Севастополем – схватке, поражение в которой станет прямой причиной ранней смерти красавца императора…
В Вульвиче государь осмотрел знаменитые доки и строившиеся на них суда, и в 7 часов вечера, простясь с принцем Альбертом, отплыл на английском корабле «Black Eagle». Барон Бруннов сопровождал его величество до Гревесенда, где государь вручил своему министру знаки ордена Св. Андрея для принца Валлийского.
Все состоявшие при императоре чины английского двора были щедро одарены золотыми табакерками и другими богатыми подарками. Перед отъездом государь пожертвовал значительные суммы на различные патриотические и благотворительные цели. Независимо от приза, основанного им на английских скачках, он велел препроводить от своего имени по 500 фунтов стерлингов герцогам: Веллингтону – на памятник Нельсону, а Рутланду – на памятник самому Веллингтону.
Такая же сумма была выдана, по его приказанию, для раздачи бедным англиканского прихода Св. Георгия, в черте коего находилось русское посольство, 1000 фунтов стерлингов назначено обществу вспомоществования неимущим иностранцам, а 100 фунтов – на содержание учрежденной для иностранцев больницы.
Судя по всему, император Николай Павлович и в самом деле был человеком искренним во всех своих проявлениях. Эта искренность была следствием абсолютной уверенности в своей правоте и убежденности в своей миссии. В политике это делало его, как ни странно это может прозвучать, наивным и уязвимым. Он и от других ждал той же искренности и считал, что личные отношения превалируют над государственными интересами. Но английская элита, так радушно его принимавшая,
придерживалась иных взглядов.
Из письма лорда Генри Палмерстона, лидера оппозиции в британском парламенте:
«Надеюсь, что русский император останется доволен приемом. Важно, чтобы он вынес благоприятное впечатление об Англии. Он могущественен и во многих случаях может действовать или в нашу пользу, или нам во вред, смотря по тому, хорошо или дурно расположен к нам; если мы можем приобрести его благоволение вежливостью, не жертвуя национальными интересами, то было бы глупо не поступить так. Впрочем, я могу сказать, что он будет принят прекрасно, ибо известно, что личность его, обхождение и манеры привлекательны".
Палмерстон, опытный и трезвый политик, оказался прав – для того, чтобы вызвать горячую симпатию Николая к английскому королевскому дому, отнюдь не понадобилось жертвовать национальными интересами. Хватило чисто человеческой доброжелательности. Это и понятно. Поскольку Николай, как некогда Людовик ХIV, считал, что государство – это он, то доброе отношение к нему лично безоговорочно переносил в сферу практической политики. Ему пришлось горько разочароваться в таком подходе…
Несмотря на то что королева Виктория была растрогана, она прекрасно понимала, с кем имеет дело, и умела отделить отношение к Николаю-человеку от отношения к Николаю-самодержцу.
Вот её письмо, адресованное королю Бельгии Леопольду I:
«Я была очень настроена против посещения, опасаясь стеснения и тягости, даже вначале оно мне нисколько не улыбалось. Но, прожив в одном доме вместе, спокойно и нестеснительно (в том и состоит, как весьма справедливо полагает Альберт, великое преимущество таких посещений, что я не только вижу этих важных посетителей, но и узнаю их), я узнала императора, а он узнал меня, в нем есть многое, с чем я не могу примириться, и я думаю, что надо рассматривать и понимать его характер таким, каков он есть.
Он суров и серьезен, верен точным началам долга, изменить которым его не заставит ничто на свете. Я не считаю его очень умным, ум его не обработан. Его воспитание было небрежно. Политика и военное дело – единственные предметы, внушающие ему большой интерес; он не обращает внимания на искусства и на все более гуманные занятия; но он искренен даже в наиболее деспотических своих поступках, будучи убежден, что таков единственный способ управления.
Я уверена, что он не подозревает ужасных случаев личного несчастия, столь часто им причиняемых, ибо я усмотрела из различных примеров, что его держат в неведении о многих делах, совершаемых его подданными в высшей степени нечестными способами, тогда как он сам считает себя чрезвычайно справедливым.
Он помышляет об общих местах и не входит в подробности, и я уверена, что многое никогда не достигает его слуха, да и не может достигнуть, если трезво взглянуть на дело… Я готова сказать даже, что он слишком откровенен, ибо он говорит открыто перед всеми, чего бы не следовало, и с трудом сдерживает себя. Его желание, чтоб ему верили, очень велико, и я должна признаться, что сама расположена верить его личным обещаниям. Его чувства очень сильны. Он прост, чувствителен и ласков, а любовь его к жене и своим детям, да и ко всем детям вообще – очень велика».
При всей критичности взгляда Виктории, Николай глубоко поразил ее как личность, и в письмах к своему дяде, бельгийскому королю, она постоянно возвращается к этому сюжету.
В письме королю Бельгии королева Виктория продолжает: «Он несчастлив, и меланхолия, проглядывавшая в его облике по временам, наводила на нас грусть. Суровость его взгляда исчезает по мере того, как сближаешься с ним, и изменяется сообразно тому, владеет ли он собою или нет (его можно привести в большое смущение), а также когда он разгорячен, так как он страдает приливом крови к голове.
Он никогда не пьет ни единой капли вина и ест чрезвычайно мало. Альберт полагает, что он слишком расположен следовать душевному импульсу или чувству, что заставляет его часто поступать несправедливо. Его восхищение женскою красотою очень велико. Но он остается верен тем, кем он восхищался двадцать восемь лет назад».
Как видим, европейские сановные лица, хотя и восхищались Николаем, как личностью, но всегда «отделяли котлеты от мух». Как русский царь-самодержец он всегда казался для них опасным варваром, несмотря на немецкую кровь, текущую в его жилах...
14 февраля 2021 г.
Где царь – там и Москва. Часть 108
Приступая к описанию царствования следующего немца Романова Александра Николаевича, есть надобность сказать несколько слов о крепостничестве в Росси той поры. Стараниями предыдущих Романовых помещиков освободили от государственной службы. Задумка была в принципе неплохая. По их мнению помещики должны были вложить все свои знания и умения в аграрную политику и добиться процветания сельского хозяйства в России.
На протяжении 30 лет (1730–1760 гг.) потомственное дворянство приобрело ряд выгод и преимуществ по душевому и земельному владению, а именно:
1) укрепление недвижимых имуществ на вотчинном праве со свободным ими распоряжением;
2) сословную монополию крепостного права;
3) расширение судебно-полицейской власти помещика над крепостными до тягчайших уголовных наказаний;
4) право безземельной продажи крепостных, не исключая крестьян;
5) упрощенный порядок сыска беглых;
6) дешевый государственный кредит под залог недвижимых имуществ;
Все эти преимущества сводились к резкому юридическому обособлению и нравственному отчуждению потомственного дворянства от прочих классов общества. В то же время постепенно облегчалась служебная повинность дворянства дарованием права поступать в военную службу прямо офицерами по образовательному цензу и установлением срока обязательной службы. Эти имущественные права и служебные льготы были увенчаны освобождением дворянства от обязательной службы.
В патриотическое царствование Елизаветы около престола стояли русские люди потомственно-дворянского и казачьего происхождения, которые не разделяли боярских замыслов 1730 г., но ревниво оберегали интересы сословия, в котором родились или приютились как приемыши.
В кругу этих людей росла зачавшаяся в испуганной дворянским холопством голове князя Д. М. Голицына мысль об окончательном освобождении дворянства от обязательной службы.
Вращаясь в кругу этих людей, племянник Елизаветы, голштинский принц, назначенный ею в наследники престола, мог усвоить себе эту патриотическую идею еще при жизни тетки.По вступлении его на престол под именем Петра III люди этого кружка
— Роман Воронцов, отец его фаворитки, и другие национал-либералы — немолчно «вытверживали» ему, по выражению современника, об освобождении дворян от службы. Это желание было исполнено манифестом 18 февраля 1762 г. о пожаловании «всему российскому благородному дворянству вольности и свободы».
Вот содержание этого семинарски-напыщенного и канцелярски-безграмотного акта. Все дворяне, состоящие на какой-либо службе, могут ее продолжать, сколь долго пожелают; только военные не могут просить об отставке во время кампании или за три месяца до нее.
Неслужащий дворянин может отъехать в другие европейские государства, даже поступить на службу к другим европейским государям и по возвращении в отечество быть принят с выслуженным за границей чином; только «когда нужда востребует», всякий обязан по призыву правительства немедленно возвратиться из-за границы. Сохранялось право власти призывать дворян на службу, когда «особливая надобность востребует».
Не была снята и учебная повинность: дворянам предоставлялось обучать своих детей в русских школах, или в других европейских державах, или же дома со строгим подтверждением, «чтоб никто не дерзал без учения пристойных благородному дворянству наук детей своих воспитывать под тяжким нашим гневом».
Манифест давал сословию косвенное, но суровое побуждение к службе: выражая надежду, что дворянство, не укрываясь от службы, будет честно ее продолжать, дворян, нигде не служивших и детей своих на пользу отечества ничему не обучивших, манифест повелевал всем истинным сынам отечества, «яко нерадивых о добре общем, презирать и уничижать, ко двору не принимать и в публичных собраниях не терпеть».
Нетрудно понять основную мысль манифеста: повинность, требуемую законом, он хотел превратить в требование государственной благопристойности, общественной совести, неисполнение которого наказуется общественным мнением.
Но по логическому развитию этой мысли в манифесте выходит, что он предоставлял дворянину право быть бесчестным человеком, только с некоторыми придворными и общественными лишениями. Снимая с сословия вековую повинность, спутавшуюся с целым миром разнообразных интересов, манифест не давал никаких обдуманных практических указаний о порядке его исполнения и о последствиях, из него вытекающих.
Легко понять, как встретило сословие эту новую милость. Современник Болотов в своих любопытнейших записках замечает: «Не могу изобразить, какое неописанное удовольствие произвела сия бумажка в сердцах всех дворян нашего любезного отечества; все почти вспрыгались от радости и, благодаря государя, благословляли ту минуту, в которую ему угодно было подписать сей указ».
Один из поэтов того времени, дворянин Ржевский, написал по этому случаю оду, в которой говорил про императора, что он России вольность дал и дал ей благоденство.
Манифест 18 февраля, снимая с дворянства обязательную службу, ни слова не говорит о дворянском крепостном праве, вытекшем из нее, как из своего источника.
По требованию исторической логики или общественной справедливости на другой день, 19 февраля, должна была бы последовать отмена крепостного права; она и последовала на другой день, только спустя 99 лет.
Такой законодательной аномалией завершился юридически несообразный процесс в государственном положении дворянства: по мере облегчения служебных обязанностей сословия расширялись его владельческие права, на этих обязанностях основанные.
Закон вводил крепостное право в третью фазу его развития, подготовлявшуюся с первой ревизии: личное договорное обязательство крестьянина по соглашению с землевладельцем до Уложения, в эпоху Уложения превращенное в потомственную государственную повинность крестьян на частновладельческой земле для поддержания служебной годности военно-служилого класса, крепостная неволя с отменой обязательной службы дворянства получила формацию, трудно поддающуюся правовому определению.
Она утратила свое политическое оправдание, стала следствием, лишившимся своей причины, фактом, отработанным историей. В этой фазе права крепостная неволя получила довольно запутанный юридический и хозяйственный состав.
Вместе с другими податными классами крепостные платили государству в виде подушной подати контрибуцию на содержание войска. Гораздо большая часть крепостного труда в виде денежного оброка, барщины и натуральных поборов шла в пользу владельцев. Эта часть слагалась из двух только мысленно различимых долей:
1) из арендной платы за земельный надел, которую крестьянин платил бы, если бы и не был крепостным, и за хозяйственную подмогу; 2) из контрибуционного специально крепостного налога на содержание владельца, обязанного службой, требовавшей особых расходов.
Судебно-полицейские полномочия служили помещику вспомогательными средствами для исправного исполнения обязанностей, возложенных на него еще до отмены обязательной службы, именно сбора с крепостных подушной подати и хозяйственной им подмоги в случае неурожая.
Даруя вольность дворянству, перенося дело с военно-политической на фискально-полицейскую почву, государство и дворянство поделили между собой крепостного: государство уступало сословию свои права на личность и труд крепостного за обязательство платить за него подушную подать и опекать его хозяйство, насколько это нужно было для поддержания производительности земли как финансового источника, «дабы земля праздна не лежала», по выражению указа 1734 года
Такие же права и поручения даны были управляющим дворцовых и церковных крепостных крестьян. Таким образом, около 4900 тысяч крепостных, составлявших не менее 73% всего податного населения по второй ревизии (1740-х годов), отдано было в хозяйственное и судебно-полицейское распоряжение частных
лиц и учреждений из-за ежегодного платежа 3425 тысяч рублей.
Независимо от возможных юридических определений на практике такая фискальная операция очень походила на сословный наследственный откуп с превращением личности и труда крепостного человека в доходную регалию. Потому крепостное право этого третьего образования можно назвать откупным, или фискально-полицейским, в отличие от двух предшествовавших, лично-договорного и наследственного военно-служилого.
Церковные земли с крестьянами вскоре были секуляризованы. Характер третьего крепостного права вполне и ярко обнаружился на помещичьих землях, на которых по второй ревизии числилось до 31/2 миллионов крепостных душ, что составляло более половины, именно 54%, сельского населения империи. В этом праве еще меньше правомерности, чем в прежних.
Короче говоря, освободившись от обязательной службы, дворянство должно было стать классом сельских хозяев и руководителем русского народного хозяйства. Но благодаря крепостному праву оно не стало ни тем, ни другим. В селе оно должно было заниматься не столько сельскохозяйственными операциями, сколько распоряжениями по управлению крестьян.
Заботы о земледельческой культуре, агрономии, о применении к обработке земли новых приемов и усовершенствованных орудий, постепенно отходя на второй план, уступали место заботам об эксплуатации крестьянского труда и об устройстве управления крестьянскими душами.
Таким образом, помещики из землевладельцев постепенно превратились в душевладельцев и полицейских управителей своих крестьян. Так начали смотреть на себя некоторые благоразумные помещики уже во второй половине XVIII в.
Один из них пишет, что он смотрит на помещиков, как «на наследственных чиновников, которым правительство, дав землю для населения, вверило через то попечение о людях, на оной жить имеющих, и за них во всех случаях ответственность».
Благодаря влиянию крепостного права на землевладельческое положение дворян, последние из дворян-землевладельцев превратились в душевладельцев; сам помещик — из агронома в полицейского управителя крестьян.
При таком влиянии на сельское хозяйство помещиков крепостное право дало неправильное направление сельскому хозяйству в дворянских имениях и воспитывало в них недобрые экономические привычки.
Каждая новая хозяйственная потребность помещика удовлетворялась посредством установления нового налога на крепостные души. Даровой крестьянский труд отнимал у дворянина охоту копить оборотный капитал.
В крепостном праве скрывался источник главных недостатков, которыми до последнего времени отмечалось дворянское хозяйство: им объясняют недостаток предусмотрительности, предприимчивости, бережливости, нерасположение к усовершенствованным приемам хозяйства, равнодушие к техническим изобретениям, которые прилагались в сельском хозяйстве других стран.
Простор власти — возможность все получить даром, посредством простого приказа из конторы заменял оборотный капитал и сельскохозяйственные знания.
Наконец, крепостное право оставило и крестьян без господского руководства и достаточного инвентаря: крепостной крестьянин при установившихся отношениях к землевладельцам лишен был указаний технического знания, которого не имел сам помещик, как и достаточного инвентаря, которого не копил помещик.
Он должен был обрабатывать землю, как умел, т. е. как привык. Притом, платя тяжелый оброк, он должен был прибегать к работам на стороне, к отхожим промыслам, которым восполнялись недоборы его домашнего земледельческого хозяйства; это заставляло крестьян разлучаться с семьями.
Отсюда крестьяне усвоили себе недостатки, подобные тем, которыми страдали владельцы, — неумение переходить от старых привычных способов обработки земли к новым, каких требовали изменявшиеся хозяйственные условия, наклонность пахать возможно больше земли и неумение пахать ее лучше, непонимание выгод интенсивного хозяйства.
Ho крепостное право вредно отразилось не только на сельском хозяйстве помещиков, но и на народном хозяйстве вообще. Здесь оно задерживало естественное географическое распределение земледельческого труда. По обстоятельствам нашей внешней истории издавна земледельческое население с особенной силой сгущалось в центральных областях, на менее плодородной почве, сгоняемое внешними врагами с южнорусского чернозема.
Таким образом, народное хозяйство в продолжение веков страдало несоответствием пустоты размещения земледельческого населения с качеством почвы. С тех пор как приобретены были южнорусские черноземные области, достаточно было бы двух-трех поколений, чтобы устранить это несоответствие, если бы крестьянскому труду было предоставлено свободное передвижение.
Но крепостное право задержало это естественное размещение крестьянского труда по равнине. Достаточно заметить, что в прежней Московской губернии, соответствовавшей до «учреждения» 1775 г. нынешней губернии Московской и всем с нею смежным без Смоленской и Тверской, но с прибавлением Ярославской и части Костромской, на этом пространстве сосредоточивалось около половины XVIII
в., по данным III ревизии, более трети всего крепостного населения государства.
Далее, крепостное право задержало рост русского города, успехи городских ремесел и промышленности. Городское население очень туго развивалось после лжеПетра; мы видели, что, по I ревизии, оно составляло менее 3% всего податного населения государства; в начале царствования Екатерины,
по III ревизии, — всего 3%, следовательно, его рост в течение почти полустолетия едва заметен.
Екатерина много хлопотала о развитии того, что тогда называлось «средним родом людей» — городского, ремесленно-торгового класса. По ее экономическим учебникам, это среднее сословие являлось главным проводником народного благосостояния и просвещения. Не замечая готовых элементов этого класса, существовавшего в стране, Екатерина придумывала всевозможные новые элементы, из которых можно было бы построить это сословие; в том числе в состав его предполагалось ввести и все население
воспитательных домов.
Главной причиной этой тугости роста городского населения было крепостное право. Оно действовало на городские ремесла и промышленность двояким путем. Каждый зажиточный землевладелец старался обзавестись в деревне дворовыми мастерами, начиная с кузнеца и кончая музыкантом, живописцем и даже актером.
Таким образом, крепостные дворовые ремесленники выступали опасными конкурентами городских ремесленников и промышленников. Землевладелец старался домашними средствами удовлетворять своим насущным потребностям, а с нуждами, более изысканными, обращался в иностранные магазины. Таким образом, туземные городские ремесленники и торговцы лишались в лице помещиков наиболее доходных потребителей и заказчиков.
С другой стороны, все более усиливавшаяся власть помещика над имуществом крепостных все более стесняла последних в распоряжении своим заработком; крестьяне все менее и менее покупали и заказывали в городах. Этим городской труд лишался и дешевых, но многочисленных заказчиков и потребителей.
Современники видели в крепостном праве главную причину тугого развития русской городской промышленности. Русский посол в Париже князь Дмитрий Голицын в 1766 г. писал, что внутренняя торговля в России не достигнет процветания, «если не будет введено у нас право собственности крестьян на их движимое имущество».
Наконец, крепостное право действовало подавляющим образом и на государственное хозяйство. Это можно заметить по изданным финансовым ведомостям царствования Екатерины; они вскрывают любопытные факты.
Подушная подать в XVIII в. возвышалась чрезвычайно медленно; установленная при Екатерине I в размере 70 коп., она только в 1794 г. возвышена была до рубля. Напротив, оброк с казенных крестьян рос значительно быстрее: при лжеПетре он был установлен в размере 40 коп., в 1760 г. возвышен до рубля, в 1768 г. — до 2 руб., в 1783 г. — до 3 руб. Чем объяснить эту разницу в росте подушной и оброка?
Подушная подать возвышалась медленнее оброка, потому что она падала и на помещичьих крестьян, а их нельзя было обременять казенными налогами в одинаковой мере с крестьянами государственными, потому что излишек их заработка, которым могла оплачиваться возвышенная подушная подать, шел в пользу помещиков, сбережения крепостного крестьянина перехватывал у государства помещик.
Кроме того, крепостное право простирало свое действие гораздо далее материальных отношений русского общества, оно глубоко подействовало на умственную и нравственную жизнь его. При первом взгляде может показаться непонятным, каким образом факт исторический и юридический, каким было крепостное право, мог влиять на такую интимную сторону народной жизни, как жизнь нравственная и умственная? Проводником этого влияния крепостного права на умы и нравы было дворянство. Крепостное право создало этому сословию довольно ненормальное положение в русском обществе.
Прежде всего ненормальность эту заметили внизу — низшие классы. Если вы припомните строй русского общества в допетровское время, наверху его стояло также дворянство или многочисленный класс служилых людей.
Эти служилые люди пользовались важными преимуществами, но за эти преимущества они и платили тяжелой служебной повинностью: дворянство обороняло страну, служило главным орудием администрации, со времен Грозного оно же стало обязательным проводником образования в русском обществе. Видя, какие жертвы приносило стране это сословие, низшие классы мирились с теми преимуществами, какими оно пользовалось.
После Смуты, когда у власти стали прозападный род бояр Романовых, это равновесие прав и обязанностей, на котором держался политический строй в России, нарушается: одно сословие продолжает пользоваться всеми прежними преимуществами и получает некоторые новые, в то время как с него спадали одна за другой его прежние обязанности.
Это нарушение равновесия и почувствовали живо низшие классы, и почувствовали тем живее, что осязательным выражением этого нарушения было крепостное право, всего ближе их касавшееся.
С половины XVIII в. в низших слоях нашего общества заметно пробивается смутная мысль, что политический порядок в России покоится на несправедливости; это смутное чувство выразилось в своеобразной форме.
Народная масса часто восставала, бунтовала и в XVII, и в XVIII столетиях, но мятежи XVIII в. вызывались совсем иными побуждениями — не такими, какими вызывались мятежи предшествующего века.
В XVII в. народные восстания обыкновенно направлялись против органов
администрации — воевод и приказных людей; чрезвычайно трудно уловить в этих восстаниях социальную струю, то были восстания управляемых против управителей.
Благодаря крепостному праву, веденному еще лжеПетром, привилегированное сословие ничего не делало. Широкое участие в местном управлении не задало ему серьезного общественного дела. Дворянское самоуправление уже в царствование Екатерины успело утратить серьезное значение, стало карикатурой, над которой смеялись остальные классы общества и литература.
Дворянские выборы стали ареной родственных или приятельских интриг, дворянские съезды — школой праздных разговоров и краснословия. И сельское хозяйство серьезно не занимало дворянина; пользуясь даровым трудом, дворянин не входил сам в хозяйственные дела, не вводил действительных улучшений в сельском хозяйстве, не старался принять производительное участие в народном труде, не хозяйничал, а правил крепостными душами и приказывал.
Таким образом, дворянство, освободившись от обязательной службы, почувствовало себя без настоящего, серьезного дела. Это дворянское безделье, политическое и хозяйственное, и было чрезвычайно важным моментом в истории нашего образованного общества, следовательно, в истории нашей культуры. Оно, это безделье, послужило урожайной почвой, из которой выросло во второй половине века уродливое общежитие со странными понятиями, вкусами и отношениями.
Когда люди известного класса отрываются от действительности, от жизни, которой живет окружающее их общество, они создают себе искусственное общежитие, наполненное призрачными интересами, игнорируют действительные интересы, как чужие сны, а собственные грезы принимают за действительность.
Пустоту общежития наполняли громкими чужими словами, пустоту своей души населяли капризными и ненужными прихотливыми идеями и из тех и других создавали шумное, но призрачное и бесцельное существование. Такое именно общежитие и складывалось в дворянской среде с половины XVIII столетия, впрочем, оно подготовлено было еще ранее.
Этот перекос во внутренней политике России стали более четко замечать императоры Александр I и Николай Павлович.
Замечали, но ничего радикального сделать не могли, поскольку в обеих перед глазами стояла сцена кошмарного убийства их отца - императора Павла.
Поэтому и распустились помещики, понимая, что самодержцы их побаиваются. Отошедши от обязательной государевой службы, это сословие стало паразитом на теле народов России.
Императору Александру II удалось сделать то, за что боялись взяться другие самодержцы, – освободить крестьян от крепостного гнета. Внутренние и внешние реформы Александра II по своему масштабу не сравнимы с другими преобразованиями XVIII столетия. Очень жаль, что трагическая кончина царя от рук террористов кардинально изменила дальнейший ход истории и через 35 лет привела
Россию к печально известным событиям 17-го года.
Итак, начнем свой рассказ о следующем Романове – Александре Первом Освободителе, как его назвал крестьянский люд за отмену крепостного права.
Для маленького Саши, родившегося 17 апреля 1818 года, день 14 декабря 1825 года был совершенно обычным и ничем не отличался от прочих. Накануне в жизни Саши произошло волнующее событие. В присутствии всех членов семьи
его отец, император Николай I, объявил ему, что отныне он является наследником российского престола, и взял с него клятву никому не говорить об этом до обнародования соответствующего манифеста.
Торжественность момента произвела на него столь сильное впечатление, что он разрыдался, даже не осознавая до конца причины своих слез. Теперь же, он не сомневался, что его отец уже принял важное решение.
После смерти бездетного императора Александра I, постигшей его 19 ноября 1825 года в Таганроге, корона должна была перейти к его брату Константину, но тот еще ранее отрекся от нее в пользу своего младшего брата Николая.
14 декабря 1825 года, в то время как Саша занимался рисованием, мятежные полки выстроились на Сенатской площади, лицом к лицу с полками, сохранившими верность новому императору. Николай приказал стрелять по ним из пушек. Понеся потери, бунтовщики рассеялись. С улицы до Сашиного слуха доносились звуки глухих разрывов. Он решил, что это учебные стрельбы, которые в те времена часто проводились в Санкт-Петербурге.
Генерал-адъютант Карл Мердер (1787–1834), воспитатель великого князя Александра
Николаевича. Худ. Ф. Крюгер. 1830-е годы. https://историк.рф/journal/40/...
В ту самую минуту в комнату вбежал офицер-ординарец и что-то шепнул на ухо Мердеру. Без лишних разговоров ребенка оторвали от любимого занятия, одели и усадили в невзрачную карету. Направление: Зимний дворец. Карета остановилась у крыльца, выходившего на набережную Невы.
Сашу ввели в гостиную, где его встретили мать, императрица Александра Федоровна, и бабушка, вдовствующая императрица Мария Федоровна, обе бледные от испуга и с заплаканными глазами. Ему повесили на грудь ленту ордена Святого Андрея, благословили, и он получил сотню произнесенных шепотом наставлений, которые едва мог расслышать.
Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге появился отец в парадном мундире. Это был гигант двухметрового роста с мощным затылком, квадратной челюстью и ледяным взглядом. Оробевшему Саше он представлялся ожившей статуей. Впрочем, вся семья трепетала перед этим человеком, приверженным традициям и обладавшим железной волей.
Он только что подавил мятеж, поднятый теми, кого позже назовут «декабристами». Россия принадлежала ему. Но пролилась кровь по вине горстки безумцев, которые хотели отнять у него трон и даже, как говорили, учредить нечто вроде республики. Среди заговорщиков – известнейшие люди страны. Столь страшное преступление не могло остаться безнаказанным. Николай решил устроить показательную расправу. Начались аресты.
Приняв поздравления своих близких, император распорядился одеть сына в гусарский мундир и спустился с ним во двор дворца, где был построен батальон гвардейцев, принявший его сторону в самом начале мятежа. Приветствуемый ликующими криками, он приказал командирам рот поцеловать нового наследника престола.
Саша ежился в объятиях незнакомых офицеров с грубыми лицами, от которых пахло потом и водкой, по очереди целовавших ему руки и ноги. Мальчик смутно сознавал, что эти люди любят его отца, тогда как те, другие, с Сенатской площади, хотели убить его и всю их семью. Как можно – думал он – ненавидеть эти милые его сердцу существа?
В столь нежном возрасте он уже столкнулся с такими жизненными реалиями, как недоброжелательство, заговор, насилие. Он никогда не забудет этот день, 14 декабря 1825 года, с его взрывами, запыхавшимися курьерами и разодетыми сановниками, заполнившими коридоры и прихожие во дворце.
Всю ночь в Зимнем царило возбуждение. Приводили подозреваемых в заговоре, и император лично допрашивал их. Это все были представители знатных дворянских родов. Вот результат влияния пресловутых французских либеральных идей, которыми русские заразились в Париже после крушения Наполеона! Но он, Николай, сумеет излечить свою страну от революционной гангрены. Достаточно лишь отсечь больное место.
В 1834 году Александру исполнилось шестнадцать лет, т.е по обычаям того времени он стал совершеннолетним. Но это не осовбодило его от дальнейшей учебы и занятий и не стало поводом для их прекращения, как это было принято в отношении принцев на Западе. Изменился лишь уровень преподавания – оно стало напоминать сочетание университета с военной академией. По-прежнему вели свои курсы Сперанский и Жуковский, академики П. А. Плетнев и К. И. Арсеньев.
Болгарский академик В. Николаев (лучший знаток биографии Александра II) считает, что «фактически Александр получил блестящее образование, которое в полном смысле слова было равноценно подготовке к докторской степени в лучших западных университетах».
Особенно интенсивной была военная подготовка и сильно увеличилась нагрузка по языкам, которые Александр любил и прекрасно усваивал. Лучше прочих языков знал он польский, великолепно владел французским, немецким и английским, удивляя потом степенью совершенства и поляков, и немцев, и французов, и англичан.
Весной 1837 года вместе с Паткулем и Вильегорским (юношами-аристократами, учившимися вместе с ним) – он сдал выпускные экзамены, заняв среди способных сверстников твердое первое место. А 2 мая уже
отправился в первое большое путешествие по родной стране, которую ему предстояло если и не узнать, то хотя бы увидеть, чтобы представлять, чем и кем предстоит управлять, когда наступит его время.
Путешествие цесаревича проходило весьма стремительно и походило на возвращение победителя-триумфатора с полей победоносных сражений: всюду гремели пушки и звонили колокола. Сопровождавший его В. А. Жуковский писал, что эта поездка напоминала чтение книги, в которой августейший путешественник читает лишь оглавление. «После, – писал Жуковский, – он начнет читать каждую главу особенно. Эта книга – Россия».
Останавливались они чаще всего в больших городах, и маршрут был таков: Новгород, Вышний Волочек, Тверь, Углич, Рыбинск, Ярославль, Ростов Великий, Переяславль-Залесский, Юрьев-Польской, Суздаль, Шуя, Иваново, Кострома.
Города следовали почти беспрерывной чередой. Почти каждый день перед цесаревичем появлялся новый город с неизменными балами и фейерверками, депутациями, речами, приемами и тостами. Разнообразие вносили только переходы с парохода на сушу, в экипажи, а затем снова – из экипажей на пароход.
От Ярославля кружным путем Александр поехал со свитой до Костромы, а оттуда направился через леса и деревни в Вятку, где в его честь должна была открыться богатая промышленная выставка. Одним из ее устроителей был А. И. Герцен, сосланный в Вятку за «вольнодумство и распевание пасквильных песен, порочащих царствующую фамилию».
Здесь вольнодумец и пасквилянт был принят на службу в губернское правление, а когда цесаревич прибыл в Вятку, был приставлен к нему гидом. Герцену было 25 лет, Александру – 19, и случилось так, что молодые люди с первого же взгляда понравились друг другу
Герцен откровенно рассказал цесаревичу о преследованиях жандармов, об университетской колонии и о декабристах, сосланных в Сибирь. Эта встреча произвела на Александра сильное впечатление и заставила задуматься о многом.
Из Вятки цесаревич проехал в Ижевск, а затем через Воткинские оружейные заводы добрался до Перми. Здесь он принял депутации ссыльных поляков и раскольников, ласково и внимательно выслушал их, хотя местные власти не советовали ему делать этого, и обрел среди них прочную репутацию народного заступника.
В селение Решты, что лежало возле перевала через Уральский хребет, Александр прибыл 26 мая и в тот же день переехал в Азию. К вечеру он был уже в Екатеринбурге, а потом объехал железоделательные заводы, золотые прииски и рудники, всюду встречаясь с купцами, заводчиками, инженерами, рабочими и самыми простыми людьми, выслушивая всех и вникая в их рассказы и судьбы.
Границы Сибири он достиг 31 мая. Там он посетил Тюмень и Тобольск, ставший самым восточным городом, который навестил. На обратном пути Александр побывал в Челябинске и Златоусте,
а потом заехал в Ялуторовск и Курган, где встретился с ссыльными декабристами.
Он был опечален их несчастной судьбой и пообещал попросить у царя смягчения их участи. Александр тут же написал Николаю письмо, и, еще не успев возвратиться в Петербург, получил с фельдъегерем ответ о решительном облегчении их судьбы.
Побывав в Оренбурге, Казани, Симбирске, Саратове, Пензе, Тамбове, Воронеже и Туле, цесаревич поехал далее по местам сражений Отечественной войны 1812 года – от Смоленска до Бородина, и в ночь с 23 на 24 июля въехал в Москву. Здесь, как и везде, он осмотрел все достопримечательности и святыни, провел обязательные смотры и парады, побывал на торжественных обедах и
балах и 9 августа отправился дальше на юг.
За 4 месяца он обследовал все южные области России и вернулся в Петербург лишь 10 декабря, увидев за время своего путешествия очень много. Самое сильное впечатление на него произвели встречи с ссыльными поляками и декабристами, и он стал их последовательным и принципиальным защитником. А когда вступил на престол, то всем им вернул свободу…
15 февраля 2021 г.
Где царь – там и Москва... Часть109
Настроение крестьян к концу царствования Николая Первого не оставляло для всякого трезвого взгляда никакого сомнения в близкой необходимости развязать узел крепостных отношений, который дамокловым мечом висел над Империей, предвещая 1917 год – страшную катастрофу, обрушившейся на многострадальны русский народ. Это была опасность похлеще Смутного времени.
В 1853 году началась Восточная война, в начале 1854 г. был обнародован "Манифест об образовании государственного ополчения", о призыве ратников на помощь регулярным войскам; это обычный манифест во время тяжелых войн, и прежде такие манифесты не приводили ни к каким особенным последствиям.
Но теперь время было не то; между крепостными распространился тотчас слух, что, кто из них добровольно запишется в ополчение, тот получает волю со всею землею.
Крестьяне (сначала в Рязанской губернии) стали обращаться к начальству с заявлением желания записаться в ратники. Напрасно местные власти уверяли, что никакого такого закона нет; крестьяне решили, что закон есть, но помещики положили его под сукно.
Волнение, обнаружившееся в Рязанской губернии, отозвалось на соседних: Тамбовской, Воронежской, Пензенской, распространилось и далее, до Казанской губернии. Всюду крестьяне приходили в губернские города и требовали у начальства государева закона о воле для тех, кто запишется
в ополчение; пришлось прибегать к вооруженной силе, чтобы усмирить это волнение.
Таково было положение дел, когда 19 февраля 1855 г. вступил на престол новый император.
Он был известен как радетель представителя дворянских привилегий, и первые акты его царствования поддерживали в дворянском обществе это убеждение. Актами этими было выражено и подчеркнуто намерение нового правительства нерушимо охранять дворянские права. Вот почему желавшие развязки тяжелого вопроса мало ждали от нового царствования. Пока правительство было отвлечено внешней борьбой, доставшейся по наследству от прежнего царствования. Наконец, 18 марта 1856 г. был
заключен Парижский мир.
В этот промежуток некоторые сравнительные перемены еще более убедили дворянство, что его права останутся неприкосновенными.
При воцарении нового императора министром внутренних дел был Бибиков, некогда на должности генерал-губернатора Западной Руси, т. е. в Киевской и прилежащих губерниях, показавший себя приверженцем интересов русского крестьянства.
Тогда он выработал в Западной и Юго-Западной Руси свои известные «инвентари», (Правила и акты, которыми определялось по каждому имению, сколько крестьяне должны платить или работать на помещика), которые хотя бы слегка сдерживали произвол землевладельцев по отношению к крестьянам. «Инвентари» произвели сильный ропот в западнорусском дворянстве.
Вскоре по вступлении нового императора на престол, в августе 1855 г., Бибиков, всегда неприятный Александру, был удален и на место его был назначен министром внутренних дел человек, равнодушный
к вопросу и считавшийся другом дворян — С.С. Ланской.
Бибиков, стесняя произвол дворян, на министерском посту настоял, чтобы исправники, которые прежде выбирались дворянством, назначались от короны. В начале нового царствования этот закон был отменен, и уездная полиция опять была возвращена дворянству в лице выборного исправника.
Итак, дворянское общество остановилось на мысли, что новое царствование будет царствованием дворянским, и довольно спокойно встретило манифест о мире, который призывал общество «к устранению вкравшихся в нем недостатков». Это принято было за фразы, которые писались из приличия, а не за программу нового царствования.
Вдруг случилось нечто необычное. В марте 1856 г., т. е. вскоре по заключении мира, император отправился в Москву. Здешний генерал-губернатор, известный крепостник граф Закревский, ходатайствовал перед императором о желании местного дворянства представиться государю по поводу распространившегося среди него слуха, что правительство замышляет отмену крепостного права.
Император принял московского губернского предводителя дворянства князя Щербатова с уездными представителями и вот что приблизительно сказал им: «Между вами распространился слух, что я хочу отменить крепостное право; я не имею намерения сделать это теперь, но вы сами понимаете, что существующий порядок владения душами не может остаться неизменным. Скажите это своим дворянам, чтобы они подумали, как это сделать».
Эти слова, как громом, поразили слушателей, а потом и все дворянство, а дворяне только что надеялись укрепить свои права и с такой надеждой готовились встретить коронацию, назначенную на август того года.
Новый министр — Ланской обратился к императору за справкой, что значат его московские слова. Император отвечал, что он не желает, чтобы эти слова остались без последствий. Тогда в министерстве внутренних дел начались подготовительные работы, цель которых еще пока не была выяснена.
На коронации в августе 1856 г. собрались в Москву по обычаю губернские и уездные предводители дворянства. Товарищу министра внутренних дел Левшину поручено было узнать, как они отнеслись к вопросу «об улучшении участи крепостных крестьян» (тогда еще избегали слова «освобождение»).
Левшин позондировал и с печалью донес, что дворянство ни с той, ни с другой стороны не поддается; некоторый луч надежды подавало лишь одно западнорусское дворянство, преимущественно литовское. Недовольные бибиковскими "инвентарями", предводители этих дворян как будто выразили готовность содействовать правительству, почему виленскому генерал-губернатору Назимову поручено было так настроить дворян, чтобы они сами обратились к правительству с заявлением желания улучшить положение своих крестьян; тем дело и кончилось.
Между тем по старому обычаю составлен был секретный комитет по крестьянским делам подобно тем, которые составлялись в царствование Николая. Этот комитет открыт был 3 января 1857 г. под личным председательством императора из лиц, особо доверенных. Комитету поручено было выработать общий план устройства и улучшения положения крепостных крестьян.
Деятельность этого комитета показывает, что в 1857 г. не существовало еще никакого плана, не собрано было еще сведений о положении дела, не выработаны были даже основные начала освобождения; так, например, еще не решили, освобождать ли крестьян с землею или без земли. Комитет принялся за дело. Между тем в ноябре прибыл в Петербург давно ожидаемый виленский генерал-губернатор Назимов с результатами своих совещаний с местным дворянством.
Назимов явился, повесив голову; предводители дворянства, может быть, под влиянием праздничных впечатлений в Москве, наговорили лишнего, за что получили должное наставление от своих избирателей, дворян литовских губерний. Местные губернские комитеты, составленные для рассмотрения инвентарей Бибикова, решительно объявили, что не желают ни освобождения крестьян, ни перемены в их положении.
Когда Назимов об этом доложил, составлен был следующий рескрипт на его имя, помеченный 20 ноября 1857 г. (Прошу вслушаться не в рескрипт, а в смысл.)
В Рескрипте значилось, что государь с удовольствием принял выраженное Назимовым желание литовских дворян улучшить положение крепостных, поэтому позволяет местному дворянству образовать комитет из своей среды для выработки положения, которым осуществилось бы это доброе намерение.
Комитеты эти должны быть составлены из депутатов от уездных дворян губерний, по два от каждого уезда, и из опытных помещиков, назначенных генерал-губернатором.
Эти губернские дворянские комитеты, выработав свои проекты нового устройства крестьян, должны были внести их в комиссию при генерал-губернаторе; она, рассмотрев проект губернских комитетов, должна выработать общий проект для всех трех литовских губерний. Рескрипт указывал и начала, на которых должны быть основаны эти проекты. Вот эти три начала: крестьяне выкупают у помещиков свою усадебную оседлость; полевой землей они пользуются по соглашению с землевладельцем.
Дальнейшее устройство крестьян должно быть таково, чтобы оно обеспечивало дальнейшую уплату крестьянами государственных и земских податей. Крестьяне, получив усадьбу и землю от землевладельцев, устраиваются в сельские общества, но остаются под властью помещика как вотчинного полицейского наблюдателя. С большим удивлением встретили местные дворяне рескрипт, данный Назимову, с трудом понимая, чем они подали повод.
Но тут блеснула еще другая искра в Петербурге. Решено было обращенное к литовскому дворянству приглашение заняться устройством положения крестьян сообщить к сведению дворянства остальных губерний на случай, не пожелают ли они того же, чего пожелало дворянство литовское. Говорят, мысль обобщения дела впервые подана была великим князем Константином, который перед тем был введен в состав секретного комитета; скоро эта мысль получила гласное выражение.
Тем временем воронежский губернатор Смирин попросил аудиенции у Александра. При встрече император государь неожиданно сказал ему, что дело крепостных крестьян решил довершить до конца и надеется, что он уговорит своих дворян помочь ему в этом.
Смирин обращается к Ланскому за разъяснением этих слов и с вопросом, не получит ли на этот счет воронежское дворянство какое-нибудь предписание.
«Получит», — отвечал Ланской, засмеявшись. Тогда кто-то вспомнил, что некоторые петербургские дворяне выразили желание определить точнее положение крестьянских повинностей в пользу землевладельцев и что по этому поводу существовал соответствующий акт, который был заброшен.
Теперь его откопали, и последовал 5 декабря новый рескрипт: «Так как петербургское дворянство выразило желание заняться улучшением положения крестьян, то ему разрешается устройство комитета и т. д.».
Дворянство с расширенными глазами встретило этот рескрипт, данный на имя петербургского генерал-губернатора графа Игнатьева. Наконец, все эти рескрипты Назимову и циркуляры министра внутренних дел разосланы были губернаторам всех губерний, с тем чтобы эти акты приняты были к сведению. С большим нетерпением ожидали в Петербурге, как отнесутся дворяне к этому сообщению.
Первым выступило рязанское дворянство, оно выразило желание устроить из своей среды комитет для выработки проекта нового устройства крепостных крестьян. Волей-неволей одна за другой следовали этому примеру и прочие губернии, причем Московская была в числе последних.
К половине июля 1858 г. во всех губерниях открыты были губернские комитеты, составленные подобно тому, как велено было составить губернские комитеты литовским генерал-губернаторствам, именно они составились под председательством губернского предводителя из депутатов — по одному из уездного дворянства — и из назначенных особо местным губернатором помещиков.
Эти губернские комитеты и работали около года, выработав местные положения об устройстве быта помещичьих крестьян. Так пущено было в ход неясно задуманное, недостаточно подготовленное дело, которое повело к громадному законодательному перевороту.
В феврале 1859 г., когда открывались первые губернские комитеты, тогда и секретный комитет по крестьянским делам получил гласное официальное существование, как главный руководитель предпринятого дела. При нем, по мере того как начали поступать выработанные губернскими комитетами проекты, образованы были две редакционные комиссии, которые должны были дать окончательную выработку губернским проектам.
Одна из них должна была выработать общие положения об «освобождении» крестьян, как, наконец, решили говорить о деле; другая должна была выработать местные положения для разных частей России, которые по своим условиям требовали изменения в общих положениях.
Первая комиссия общих положений составилась из чиновников, прикосновенных к делу освобождения ведомств (это были министерство внутренних дел, финансов, государственных имуществ и второе отделение Собственной его величества канцелярии, как учреждение кодификационное);
вторую редакционную комиссию составили из представителей дворянства, но не выборных, а из экспертов по назначению председателя комиссии из состава губернских комитетов или вообще из среды дворянства.
Председателем редакционной комиссии назначен был человек, пользовавшийся особым доверием императора, начальник военно-учебных заведений Ростовцев, который плохо знал положение дел, никогда не занимаясь изучением экономического положения России, но теперь, обнаружив искреннее желание помочь делу, внушал доверие.
Ростовцев и составил редакционную комиссию местных положений, призвав к ней опытных людей из среды губернских комитетов; работа преимущественно сосредоточивалась в тесном кругу наиболее мыслящих и работавших людей, приглашенных в состав комиссии; то были новый министр внутренних дел, Николай Милютин, и дворяне-эксперты: из самарского комитета — Юрий Самарин и тульского комитета — князь Черкасский. Они вместе с делопроизводителями комиссии Жуковским и Соловьевым и составили тот круг, который, собственно, и понес на себе всю тяжесть работы.
В главном комитете поддерживал их великий князь Константин;оппозицию дела составили преимущественно два приглашенных в редакционную комиссию члена: петербургский губернский предводитель дворянства граф Шувалов и князь Паскевич, к которым также присоединился
принадлежавший к составу московского дворянства граф Бобринский.
Эти две редакционные комиссии должны были, выработав общие и местные положения, внести их на рассмотрение общей комиссии, состоявшей при главном комитете, которая должна была подвергнуть положение окончательному рассмотрению. Эти работы и шли в продолжение 1859–1860 гг., постоянно развивая и выясняя основания нового закона. Губернские комитеты закончили свои занятия к половине 1859 г.
Император Александр II извещает московское дворянство о намерении освободить крестьян от крепостной зависимости. Гравюра второй половины XIX века.
Вся эта работа по крестьянскому вопросу происходила среди шумных и ожесточенных толков дворянского общества, которое теперь старалось остановить её. Тьма адресов, записок, представленных в комиссию, с ожесточением нападала на либералов в редакционных комиссиях. Согласно с обнародованным указом редакционные комиссии должны были выработанные ими проекты положений представить на обсуждение особо вызванным из губернских комитетов депутатам дворянства.
К осени 1859 г. редакционные комиссии обработали проекты по 21 губернии. Из этих губерний вызваны были депутаты; эти депутаты названы были депутатами первого призыва. Депутаты шли с мыслью, что они примут деятельное участие в окончательной выработке положений, составя, так сказать, сословное представительство; вместо того министр внутренних дел встретил их в своем утреннем наряде в передней, сухо поговорил с ними и предложил им, когда понадобится, дать некоторые сведения и разъяснения редакционным комиссиям.
Депутаты, которых даже не называли именем депутатов, пришли в негодование и обратились к правительству с просьбой позволить им собираться на совещание; им это позволили, и они стали собираться в кабинете Шувалова. Нет надобности рассказывать, о чем они там говорили; а там говорили о многом, шедшем дальше вопроса о крепостных крестьянах. Характер этих толков был таков, что потом посоветовали прекратить эти собрания. Раздраженные депутаты первого призыва разъехались по домам.
К началу 1860 г. обработаны были остальные проекты и вызваны были новые депутаты из губернских комитетов: депутаты второго призыва.
Между тем натянутые отношения между правительством и дворянством так сильно подействовали на председателя редакционной комиссии, живого и подвижного Ростовцева, что он заболел и в феврале 1860 г. умер.
Все общество, ожидавшее благополучного разрешения вопроса, было поражено, узнав его преемника: то был министр юстиции граф Панин. Он был крепостник в глубине души, и назначение было истолковано дворянством как признание, что смущенное правительство хочет отложить дело.
Но сверху настойчиво вели дело дальше, и редакционные комиссии, руководимые Паниным, должны были выработать и принять окончательное положение.
Депутаты второго призыва были приняты радушно; однако никто, даже Шувалов, не позвал их обедать. Этот второй призыв, уже заранее настроенный против дела, высказался консервативнее первого. В редакционных комиссиях тогда окончательно была принята мысль о необходимости обязательного выкупа помещичьей земли во владение крестьян; самые доброжелательные помещики желали только выкупа, чтобы скорее развязаться с крепостным трудом.
Депутаты второго призыва решительно восстали против обязательного выкупа и настояли на поземельном устройстве крестьян по добровольному их соглашению с землевладельцами. Этот принцип добровольного соглашения внесен, следовательно, представителями консервативного дворянства вопреки комиссиям.
Выслушав замечания от депутатов второго призыва, редакционные комиссии продолжали дело. Оно еще не было приведено к концу, когда наступил 1861 год; тогда последовало высочайшее распоряжение кончить дело ко дню вступления на престол.
Ускоренным ходом редакционные комиссии, давши окончательный вид общим положениям, провели их сначала через общую комиссию, в комитет Государственного совета, так что можно было напечатать общие и местные положения к 19 февраля 1861 г.
Так шла работа над этим законом, лучше сказать, над этим сложным законодательством, которое разрешило самый трудный вопрос нашей истории.
Вот основные черты Положения от 19 февраля 1861 года; закона, которого у нас в продолжении столетия, не было более важнейшего для русского народа. Пройдут века, и не будет акта, столь важного, который бы до такой степени определил собою направление самых разнообразных сфер нашей жизни. Вот эти основные черты.
Общие положения начинаются объявлением крепостных крестьян лично свободными без выкупа; это практическое развитие мысли, скрытой, как мы видели, в законе об обязанных крестьянах 1842 года. Но крестьяне, получая личную свободу, вместе с тем в интересах исправного платежа государственных и других повинностей наделяются землей в постоянное пользование.
Эти наделы совершаются по добровольному соглашению крестьян с землевладельцами. Там, где такого соглашения не последует, поземельное обеспечение крестьян совершается на общих основаниях местных положений, которые были изданы для губерний великорусских и белорусских.
Крестьяне, освободившись от крепостной зависимости и получив от землевладельца известный земельный надел в постоянное пользование, платят землевладельцу деньгами или трудом, т. е. платят оброк или несут барщину. Пользуясь на таком условии помещичьей землей, крестьяне эти составляют класс временнообязанных.
По желанию своему они выкупают у землевладельца свои усадьбы; они могут покупать и полевые угодья, но по взаимному соглашению с помещиком. Выкупая усадьбу или землю, они пользуются известной казенной ссудой; как скоро крестьяне выкупят землю, они выходят из положения временнообязанных.
До выкупа помещик сохраняет вотчинно-помещичий надзор над крестьянами; с выкупом прекращаются все обязательные отношения крестьян к землевладельцу, и они вступают в положение крестьян-собственников. Таково общее основание, на котором совершалось освобождение крестьян.
Выходя из крепостной зависимости, крестьяне устраиваются в сельские общества, получают известное самоуправление. Таким образом, весь акт освобождения слагался из трех моментов:
1) из устройства сельского общества; 2) из наделения крестьян землею в постоянное пользование;3)из выкупа этой земли, отведенной в постоянное пользование;
Для нас второстепенное значение имеет устройство земского сельского управления; замечу только, что все крепостные крестьяне устроены были в особые сельские общества.
Сельское общество — это поселок, принадлежавший одному владельцу, или часть большого поселка, принадлежавшего нескольким владельцам. Сельские общества, соседние друг к другу, соединяются в волости; волость, вообще приход.
Иногда, впрочем, могут быть соединены принадлежащие, например, одному землевладельцу смежные сельские общества разных приходов, но так, чтобы в волости было не меньше 300 и не больше 2 тыс. ревизских душ. Сельское общество как волость представляет хозяйственно-административное учреждение.
Сельский сход
Сельское общество управляется волостным старостой и сельским сходом; волость управляется выборным волостным старшиной и волостным сходом, составленным из домохозяев волости. Сельский сход, как и сельский староста, имеет чисто хозяйственное административное значение. Волостное управление сосредоточивало в себе еще и сословный суд, органом которого была коллегия выборных судей…
22 февраля 2021 г.
Где царь – там и Москва. Часть 110
Отмена крепостного права в России Александром I и выдача народу ваучера Чубайсом - гримасы истории. Но и в том и другом случае народу было не смешно.
"Претворение в жизнь грандиозной реформы оказалось делом еще более деликатным, нежели предполагал Александр I. Большинство именитых граждан, которых приглашали стать «мировыми судьями», под различными предлогами уклонялись от этой должности. Дорожа своим покоем, они не желали принимать участие в долгих и нудных торгах, тем более что за это их потом едва ли кто-нибудь поблагодарил бы.
Прошли три долгих месяца, прежде чем все губернии и уезды обзавелись этими посредниками. Их доводы, повторявшиеся сто раз, не убеждали крестьян. В наиболее отдаленных провинциях по деревням ходила легенда, будто мужикам нужно обращаться непосредственно к царю, чтобы получить всю землю, которую они хотят иметь. Почему бы ему не оказать им такую милость, ведь он может заплатить землевладельцам в качестве компенсации столько, сколько захочет?
Непонимание крестьянами ситуации достигло таких масштабов, что кое-где вспыхнули беспорядки.
Возле деревни Бездна (Пензенская губерния) пять тысяч мужиков, которых увлек за собой старовер-фанатик Антон Петров, отказались отступить перед войсками, пытавшимися рассеять их.
Генерал Апраксин, приготовившийся произнести речь, был встречен возмущенными криками: «Нам не нужны царские посланцы, дайте нам самого царя!».
Утратив самообладание, генерал приказал солдатам стрелять в толпу. Итог: пятьдесят один убитый, семьдесят семь раненых. Известие об этой бессмысленной бойне вызвало шок среди интеллектуалов. В Казанском университете профессор Чазов распорядился прочитать перед студентами «Реквием» в память о жертвах. Император усмотрел в этом оскорбление власти. Монахи, служившие панихиду по невинно убиенным, были сосланы в Соловецкий монастырь.
Сразу же после опубликования манифеста революционер Александр Герцен, эмигрировавший в Лондон, пишет в своем журнале «Колокол»: «Александр II сделал много, очень много, гораздо больше всех своих предшественников. Он боролся во имя прав человека, во имя сострадания с толпой алчных, жестоких злодеев и победил их!.. Из нашей далекой ссылки мы прославляем это имя, редко встречающееся в истории самодержавия, и произносим его без всякой иронии – царь-освободитель».
Но, едва лишь узнав о событиях в Пензенской губернии, он резко меняет тон: «Почему этот человек (царь) не умер в тот день, когда был обнародован манифест об освобождении крепостных?»
Другой знаменитый социалист Чернышевский отмечает со своей стороны: «Я стыжусь, вспоминая свою преждевременную доверчивость!»
Между тем работа «мировых судей» продолжалась. Во всех уголках России люди считали, вносили поправки, дискутировали, жульничали. Крестьяне и помещики не желали уступать друг другу. Империя напоминала огромный базар. Споры возникали вокруг каждой рощицы, каждого ручейка, каждой изгороди. Все были недовольны. И самыми недовольными были те, кто ничего не терял и ничего не приобретал в результате этих споров, – студенты.
С восшествием на престол Александра они подняли голову. Новый царь открыл им широкий доступ в университеты и освободил их от ношения мундиров. Они могли выбирать, какие лекции им посещать. Большинство из них стремились прослушать курсы истории, политэкономии и права в надежде почерпнуть в них рецепты счастья для России.
Некоторые профессора вернулись из-за границы, где совершенствовали свои знания, и студенты ловили каждое их слово с жадностью неофитов. Со своих кафедр они проповедовали социализм на европейский манер. Подстрекательский журнал Герцена «Колокол», тайно провозимый в Россию, переходил из рук в руки. Статьи из него цитировались, словно строфы из Библии. В скором времени каждый юноша, желавший получить образование, чувствовал себя вовлеченным в некий широкий заговор.
Для российской молодежи учиться означало отвергать существующий порядок. В 1857 году произошли серьезные волнения в Киеве, затем в Москве, где полиция нанесла телесные повреждения студентам, пытаясь разогнать их демонстрацию. Благодушный Александр отказывался видеть во всем этом бунт против режима и распорядился наказать чересчур ретивых полицейских. Однако спустя несколько месяцев поднялись студенты Харькова.
Это было уже слишком! Поскольку в этой стране образование приводило к неповиновению, следовало тщательно отбирать достойных сесть на студенческую скамью. В 1859 году в Санкт-Петербургский университет было принято семьдесят три человека из трехсот семидесяти пяти подавших заявления, в Московский – сто пятьдесят два из пятисот. В других университетах также был поставлен заслон против друзей пролетариата.
Александр сожалел, что приходится предпринимать подобные ограничительные меры. Будучи человеком терпимым по характеру и воспитанию, он тем не менее должен был сдерживать неистовые порывы народа, неожиданно пробудившегося после многовековой спячки.
Некоторые из его советников видели решение проблемы в закрытии университетов на период реорганизации системы образования. Он же удовлетворился заменой министра народного образования Ковалевского, пользовавшегося репутацией либерала,
на графа Путятина, вице-адмирала, который, по его мнению, обладал энергией и волей, вполне достаточными для того, чтобы восстановить дисциплину среди молодежи.
Более важные изменения произошли в руководстве министерства внутренних дел. Противникам реформы удалось добиться отстранения от должности старого графа Ланского и его заместителей Николая Милютина, Самарина и Черкасского.
Новый министр граф Петр Валуев не принимал участия в разработке плана освобождения крепостных, но втайне был настроен враждебно по отношению к этим переменам. Он считал, что реформа привела к бессмысленному противостоянию двух классов российского общества – помещиков и крестьян. По его мнению, нужно было выработать принцип пересмотра статуса крепостного крестьянина и пустить ситуацию на самотек, чтобы она развивалась постепенно, органично, в зависимости от обстоятельств.
«Хлеб не сажают снопами, вначале сеют семена», – записывает он в своем дневнике. Его присутствие рядом с императором рассматривалось всеми как возврат к политике консерватизма.
Это назначение вдохновило дворян, опасавшихся чрезмерного увлечения царя либеральными идеями.
Свидетель этих колебаний между двумя противоположными тенденциями, поверенный в делах Франции Фурнье пишет в Париж: «В правящей верхушке ощущается потребность испытать новые инструменты для защиты от всего неожиданного, необычного и тревожного, могущего возникнуть в ходе развития событий. К несчастью, эти генералы, пришедшие на смену другим генералам, знают о том, что нужно делать в создавшихся условиях, не более своих предшественников».
После беседы с вице-адмиралом Путятиным английский посол лорд Напьер, в свою очередь, пишет о новом министре народного образования: «Это видный морской офицер, хорошо образованный и привыкший командовать. Большую часть своей жизни он провел за границей, где женился на француженке. Вероятно, благодаря этому он знает мир, не чужд либеральных идей и склонен к полезным нововведениям. Но он фактически иностранец в родной стране. Ему не известны чаяния и устремления российской молодежи. Он не знаком ни с кем из российских литераторов. Он никогда раньше не изучал проблемы, решением которых ему предстоит заниматься. Возникает резонный вопрос: обладает ли он качествами, необходимыми для исполнения своей новой должности, и не лучше ли было бы ему незамедлительно отказаться от нее во избежание усугубления ситуации в будущем».
И действительно, несмотря на показательное назначение Путятина, волнения в университетах продолжились. Создавалось впечатление, будто студенты заразились «пролетарской болезнью». Теперь они протестовали против исключения своих товарищей, против введения права на платное обучение, которое до сих пор было бесплатным, против запрета на собрания, где обсуждались политические вопросы. Они использовали любую возможность, чтобы высказать в лицо властям свое негодование. Некоторых из них задерживали в назидание другим и бросали в тюрьмы, где они и не думали исправляться, а лишь обретали ореол мучеников.
Но отнюдь не волнения студенческой молодежи являлись главной заботой Александра. Его восшествие на престол породило опасные настроения в Польше. Поляков интересовало не освобождение крепостных, поскольку крепостное право у них было отменено с момента введения кодекса Наполеона, а освобождение всей нации из-под российского владычества.
Конституционная хартия, предоставленная Польше Александром I в 1815 году, была отменена после подавления Николаем I польского восстания в 1931 году. Тем не менее поляки надеялись поднять еще одно восстание и даже расширить свою территорию.
В 1856 году Александр II заявил делегатам польской шляхты, съехавшимся в Варшаву: «Оставьте ваши мечты о независимости, отныне они несбыточны».
Однако при этом он предоставил амнистию бывшим бунтовщикам, вернул им конфискованное имущество, выдал паспорта для выезда за границу и назначил вице-королем либерального князя Михаила Горчакова, последнего защитника Севастополя. Эти знаки доброжелательства вместо того, чтобы утихомирить буйные головы, разожгли еще большие страсти.
Шляхта, духовенство, университетская молодежь, видные деятели – все единогласно требовали положить конец российскому господству. Польские эмигранты, рассеянные по всей Европе, проводили агитационную кампанию в поддержку борьбы своих соотечественников.
В Париже они настроили общественное мнение в свою пользу и тронули сердце Наполеона III. Постепенно польская проблема стала проблемой не только России, но и Европы. В самой Польше события развивались стремительно.
Некое «Сельскохозяйственное общество», официально учрежденное в Варшаве в феврале 1861 года с целью изучения взаимоотношений крестьян и землевладельцев, сразу же превратилось в центр пропаганды борьбы за национальное освобождение.
Поначалу император Александр не придавал всему этому значения. «Я не завоевал Польшу, а унаследовал, и мой долг сохранить ее, – сказал он французскому послу герцогу де Монтенбло. – Я убежден, что сделал для нее все, что было в моей власти».
Но 13 февраля в Варшаве были распространены листовки, призывавшие горожан собраться на площади Старого города и пройти шествием до дворца губернатора в ознаменование годовщины битвы при Грохово в 1830 году, в которой повстанцы одержали победу. Демонстранты с факелами и знаменами, распевавшие псалмы и национальный гимн, были разогнаны полицией во главе с полковником Треповым. Через день была организована еще одна манифестация. В полицейских полетели камни. Те ответили беспорядочной стрельбой. Толпа с криками разбежалась. На земле остались лежать шестеро убитых и шестеро раненых.
Сразу после этого граф Анджей Зелински, председатель Сельскохозяйственного общества, собрал своих сподвижников, и они составили обращение к царю с требованием «во имя всей страны» восстановить в Польше права католической церкви, традиционных законодательства и образования, то есть, другими словами, предоставить Польше автономию.
Это обращение было передано делегацией князю Михаилу Горчакову, который, придя в полное смятение, обязался передать петицию императору, разрешил торжественные похороны жертв, обещал не выпускать полицию из казарм в день похорон, согласился отстранить полковника Трепова от командования и распорядился не препятствовать более проведению манифестаций.
Безрассудная смелость поляков и слабость Михаила Горчакова привели Александра в замешательство. Он приказал князю проявлять твердость. «Скажите им, что не смогли передать мне их обращение в силу неуместности и непоследовательности изложенных в нем требований, – пишет он ему. – Если волнения продолжатся, в Варшаве должно быть введено осадное положение. В случае необходимости обстреливайте город из крепости».
Этот всплеск ярости – вторжение тени Николая I в жизнь Александра. Это не он, а его отец отдавал грозные приказы. Не говорил ли ему Николай, лежа на смертном одре: «Держи все в своих руках»? Главная опасность для России заключалась в распаде под натиском составлявших ее разнородных народов. Нужно было срочно закручивать гайки.
Успокоившись, Александр вернулся в обычное для него расположение духа. Он созвал своих министров, чтобы выслушать их соображения по поводу польских событий. Большинство из них считали, что уступать бунтовщикам нельзя ни в коем случае, дабы не подвергать риску целостность государства. В то же время все признавали, что многие обещания, данные полякам, остались невыполненными. Не пришло ли время изменить политику?
Александр, со своей стороны, полагал, что правительство, достойное своего звания, может пойти на уступки, которые вовсе не обязательно должны расцениваться, как мягкость.
Дабы преодолеть кризис, он решил обратиться к влиятельному польскому дворянину графу Велопольскому. Тот мечтал о примирении между двумя славянскими народами, но отдавал себе отчет в том, что Россия не согласится с существованием независимой Польши. Хотя это и было вопреки всякой справедливости, исторические, географические и стратегические соображения не позволяли царю отделиться от этого буферного государства.
Все, на что могли рассчитывать поляки, – нечто вроде автономии под протекторатом России. В то время как его соотечественники пребывали во власти иллюзий, Велопольский, настроенный более реалистично, подготовил для императора ряд предложений. Ознакомившись с ними, Александр согласился с созданием в Польше Сената, Комиссии по делам образования и религии, а также с проведением реформы в учебных заведениях и правительственных учреждениях.
Назначенный председателем Комиссии по делам образования и членом правительственного совета, Велопольский стал в Польше более важной фигурой, чем сам Михаил Горчаков. Все зависело от этого честного, неподкупного человека, ратовавшего за сотрудничество с Россией. Однако сам факт его назначения царем бросал на него тень подозрения в глазах экстремистов. Они видели в нем не посредника, а прислужника врага.
Едва он приступил к выполнению своих функций, как манифестации возобновились. В Варшаве, по наущению членов тайных организаций, мужчины оделись в национальные костюмы, а женщины – в траурные платья. В костелах распевали революционные песни, на улицах освистывали полицейских и били стекла в домах русских чиновников.
Александр не мог понять, почему его инициативы, продиктованные самыми благими намерениями, наталкиваются на стену непонимания и ненависти. Неужели для разрешения русско-польских разногласий нет других средств, кроме насилия? И опять, протянув руку, он вновь забрал ее. Природные доброта и мягкосердечие постоянно боролись в его душе с необходимостью принимать жесткие решения. Эта борьба стала знаком его судьбы.
Больной, измученный политическими баталиями, Михаил Горчаков скоропостижно скончался. Для поддержания порядка Александр послал в Варшаву министра обороны генерала Сухозанета, а чуть позже, в качестве преемника Михаила Горчакова на посту вице-короля – генерала Ламбера.
Жесткий и усердный генерал Сухозанет был сторонником силового решения проблемы. Он считал, что с бунтовщиками не о чем разговаривать, их нужно уничтожать. По его приказу одни манифестанты были осуждены военными трибуналами по ускоренной процедуре, другие сосланы в отдаленные губернии на основании простого административного решения.
Эти репрессивные меры пришлись не по вкусу Велопольскому, все еще верившему в силу убеждения. Новый вице-король граф Ламбер, оказавшись между непримиримым Сухозанетом и миролюбивым Велопольским, соглашался то с одним, то с другим.
Тем временем положение продолжало ухудшаться. Солдаты врывались в костелы, где верующие молились об избавлении их от русских. За распевание революционных песен перед алтарем было арестовано тысяча человек. Прелат Бялобрежский, наместник архиепископа, высказал протест против этого «возврата в эпоху Аттилы» и приказал закрыть все костелы.
Пришедший в отчаяние Ламбер обвинил военного коменданта Варшавы Герштенцвейга в превышении полномочий.
Герштенцвейг не перенес обиды и пустил себе пулю в висок. Эта драма окончательно выбила Ламбера из колеи. Он слезно умолял царя освободить его от должности. Александр заменил его на генерала Людерса.Велопольский, уставший от постоянных споров с Сухозанетом, тоже попросился в отставку. На сей раз царь отказал.
Сухозанет тут же пишет императору письмо, предупреждая его об опасности, которую представляет этот человек. «Он (Велопольский) продолжает выказывать неповиновение и творит всевозможные нелепости, – заявляет Сухозанет. – Я не решаюсь предпринимать против него решительные действия, но терпеть его выходки далее становится опасным».
Александр уступает увещеваниям министра обороны и телеграфирует ему: «Ваше письмо убедило меня в том, что Велопольского нельзя оставлять в Варшаве. Передайте ему мой приказ немедленно прибыть в Санкт-Петербург. Если он не подчинится, арестуйте его и заключите в крепость. Держите меня в курсе событий».
Велопольский попросил дать ему несколько дней для приобретения шубы и удобной кареты. Прибыв в Санкт-Петербург, он обнаружил, что здесь тоже нет единодушия. Великий князь Константин и великая княгиня Елена решительно встали на его сторону, не видя иного выхода, кроме как проявления терпимости к братскому народу.
Под их влиянием царь в третий раз изменил свое мнение и признал – в присутствии Велопольского, – что в Польше необходимо отделить военную власть от гражданской. Более того, он решил поставить во главе гражданской администрации своего гостя. Должность наместника Александр оставлял за своим братом, великим князем Константином, чей либерализм, по его мысли, должен был умиротворить поляков.
Однако назначение Константина и возвращение в Варшаву Велопольского, облеченного доверием императора, возымели на участников сопротивления прямо противоположное действие.
21 июня на великого князя Константина было совершено покушение при выходе из здания театра. Пуля попала в эполет и слегка задела плечо. Константин, не утративший самообладания, телеграфирует брату: «Моя супруга была не очень сильно напугана этим известием. Ее подготовили соответствующим образом. Фамилия нападавшего Ярошинский, он портной».
Спустя несколько дней, обращаясь к польской знати, пришедшей поздравить его с чудесным спасением, он заявил: «Это второе покушение за одну неделю. Провидение защитило меня, и я считаю это счастливым случаем, поскольку он продемонстрировал стране, какой степени достиг разгул анархии. Я глубоко убежден в том, что благородный польский народ не одобряет преступления подобного рода. Но это все слова, а нужны действия. Мой брат желает вам счастья, и именно поэтому он прислал меня сюда. Выполняя свою миссию, я рассчитываю на вашу поддержку».
Вскоре после этой встречи произошли еще два покушения, теперь уже на жизнь Велопольского. Преступники, не сумевшие поразить свою цель, были схвачены, осуждены и повешены в крепости вместе с Ярошинским.
Эта казнь вместо того, чтобы испугать поляков, вызвала у них жажду мщения, и антирусские манифестации приобрели еще большую массовость.
Тогда Велопольский решил провести в Польше набор рекрутов в армию, но не по жребию, как обычно, а по спискам. В эти списки были включены все молодые люди, подозревавшиеся в революционной деятельности. Однако большинство из них были заранее предупреждены сообщниками, имевшимися у них в местной военной администрации.
Они бежали из Варшавы и создали в прилегающих лесах отряды, вооруженные косами, тесаками, саблями и старыми ружьями. Их примеру последовало множество людей по всей территории Польши.
Когда численность этих партизанских отрядов стала внушительной, Тайный комитет, руководивший их деятельностью, отдал приказ начать общее восстание в ночь с 10 на 11 января (с 22 на 23 января по григорианскому календарю) 1863 года. Повстанцы напали на гарнизоны русских одновременно в разных пунктах страны. У Венгрова русские в сомкнутых боевых порядках рассеяли нападавших.
По словам Монтенбло, Александр, узнав об этой битве, якобы вошел в комнату императрицы и, схватившись руками за голову, простонал: «Какое несчастье! Я вынужден проливать кровь в бесславной войне!»
Это был крик души. В очередной раз долг монарха вошел в противоречие с человеческими желаниями. Если он немедленно не пошлет экспедиционный карательный корпус для истребления бунтовщиков, за границей это наверняка оценят, и, возможно, во французских газетах даже появятся хвалебные статьи. Но русские точно не поймут, как он мог снести такое оскорбление со стороны польских сепаратистов.
Казалось, он был обречен на историческое проклятие: чем больше российским сувереном восхищаются за границей, тем больше его подданные опасаются, как бы он не предал их интересы ради тщеславного стремления всем нравиться. Александр должен был выбирать между уважением Европы и благодарностью России. В первом случае он следовал бы философским принципам, во втором – защищал бы целостность своей страны.
Хотя известия из Польши произвели на него тяжелое впечатление, он не мог нарушать протокол и в тот же вечер присутствовал на балу в Зимнем дворце. По свидетельству очевидцев Александр был мертвенно бледен и мрачен.
На следующий день он обратился к офицерам-гвардейцам: «Я не считаю польский народ ответственным за эти события, в которых явно прослеживается рука революционеров, всюду пытающихся сокрушить законную власть».
Подчиняясь его воле, правительство заявило, что оно не отменит сделанные полякам уступки после восстановления общественного порядка. Князь Александр Горчаков (не путать с князем Михаилом Горчаковым, вице-королем Польши, умершим в 1861 году), министр иностранных дел, выразил ту же самую мысль в более резкой форме: «Очень хорошо, что этот нарыв созрел; теперь его можно вскрыть и поставить целительную примочку».
Чтобы «вскрыть нарыв», в Польшу спешно отправились войсковые подкрепления. Был отдан приказ ужесточить репрессии и расстреливать на месте бунтовщиков, захваченных с оружием в руках. Однако рассеянные в одном месте отряды повстанцев вновь собирались в другом.
Это была партизанская война с ночными стычками среди враждебно настроенного населения. Ни угрозы, ни обещания не действовали на патриотов. На все предложения о примирении из Санкт-Петербурга лидеры сопротивления, сначала Мирославский, затем Ланглевич, отвечали: «Мы предпочитаем Сибирь и виселицу позорной амнистии».
В скором времени Тайный комитет был преобразован в «национальное правительство», которое провозгласило своей целью абсолютную независимость Польши, Литвы и Рутении, составных частей свободного польского королевства.
Такое притязание было, разумеется, неприемлемым для русского царя. Александр целиком и полностью зависел от прошлого своей страны. Если ему и было позволено в самом крайнем случае предоставить подобную автономию собственно Польше, он не мог отказаться от литовских, белорусских и украинских провинций, доставшихся ему по наследству, где поляки составляли национальное меньшинство.
Таким образом, наступил момент для решительного удара. Двести тысяч солдат были сосредоточены в районах, которым угрожала «революционная гангрена».
Слишком мягкий Константин был отозван из Варшавы в Санкт-Петербург и заменен на тщеславного и энергичного графа Федора Берга.
Поскольку мятеж распространился на литовские провинции, Александр назначил губернатором в Вильно еще одного «железного» человека, Михаила Муравьева, занимавшего до этого пост министра по делам государственного имущества.
Его коллега Валуев говорил о нем: «Это хан, паша, мандарин, кто угодно, но только не министр». Умный и одновременно с этим жестокий и угодливый, он быстро завоевал прозвище «Муравьев-Вешатель».
В Польше и Литве началась великая чистка. Тысячами поляков арестовывали, казнили и ссылали на каторгу в Сибирь. Функции местных церковных, налоговых и почтовых управлений были переданы в центральные управления в Санкт-Петербурге.
Русский язык стал обязательным для всех чиновников. Были закрыты католические монастыри, подозревавшиеся в оказании помощи партизанам. Монахи и монахини изгонялись посреди ночи из своих келий и переводились в другие монастыри, более лояльные властям. Папа Пий IX выступил с протестом. Бесполезно. Через три года последует разрыв Конкордата.
В Литве Михаил Муравьев усовершенствовал методы подавления сопротивления. Он не мог допустить, чтобы слабое польское меньшинство подстрекало всю губернию. На основании одного лишь доноса подозреваемые высылались и лишались имущества. Полякам было запрещено приобретать новые земли. Их прием на административные должности строго ограничивался. В школах больше не преподавался польский язык. Большинство монастырей, как и в Польше, были закрыты, дабы они не могли служить убежищем для повстанцев.
Спустя несколько месяцев губерния была полностью умиротворена. В знак признательности за его усилия Александр пожаловал Михаилу Муравьеву орден Святого Андрея Первозванного.
Вскоре и Федор Берг сообщил своему суверену, что в Польше, чье население изрядно поредело, вновь воцарилось спокойствие. Женщины даже боялись носить траур из страха подвергнуться штрафу. Что касается предводителей восстания, большинство из них бежали за границу.
Русское общество, если не считать отдельные голоса, тонувшие в общем хоре, одобряло действия правительства. Русский человек не может желать разделения своей страны – так писали газеты, и эту фразу единодушно повторяли в салонах приверженцы всех политических направлений. Александра превозносили на все лады…
О том, как относились в Европе к русско-польскому конфликту читайте в следующей публикации…
Где царь – там и Москва. Часть 111
3 марта 2021 г.
«Социальный восторг» в России по поводу усмирения Польши отнюдь не разделяли в Европе, особенно во Франции, где пресса называла русских не иначе, как «кровавыми варварами», и открыто поддерживала мятежников. Последние знали, что могут рассчитывать на симпатии Наполеона III, бывшего карбонария.
Между тем Проспер Мериме пишет Паницци 25 июня 1863 года: «Все то, что сейчас говорят в британском парламенте в адрес России, могли бы, с полным на то основанием, говорить в Санкт-Петербурге в адрес Британии во время подавления восстания сипаев в Индии. Никто не выразил возмущения, когда капитан Ходжтон собственноручно убил двух сыновей Великого Могола, виновных лишь в том, что их подданные совершили насилие в отношении англичан, теперь же все негодуют, когда русские вешают офицеров, покинувших свои части и перешедших на сторону повстанцев».
Европейские правители придерживались иного мнения. На стол Александра Горчакова со всех сторон посыпались дипломатические протесты, на которые он незамедлительно реагировал с неизменной светскостью и уверенностью. На
все упреки Лондона он отвечал, что система управления, введенная Россией в Польше, будет постепенно заменена конституционным строем по образцу британского.
Министр заявлял также, что польское восстание явилось результатом «космополитической революции» (ныне "цветной". Улавливаете связь времён?), поблагодарил Соединенные Штаты за невмешательство в дела Старого Света и предупредил Ватикан о существовании «союза между пастырями католической церкви и зачинщиками беспорядков, которые представляют угрозу для общества». Его способность воевать одновременно на всех фронтах вызывала восхищение у соотечественников.
17 июня 1863 года послы Франции, Англии и Австрии вручили Александру Горчакову ноту из шести пунктов, в которой три правительства требовали для Польши объявления всеобщей амнистии, создания автономной администрации и
национального представительного органа, предоставления свободы католической церкви, использования в качестве официального исключительно польского языка, введения упорядоченной системы рекрутского набора.
Эти требования встретили категорический отказ. Но если в ответах англичанам и австрийцам министр ограничился объяснением причин отказа, то в ответе французам высказал резкие упреки. "Париж, - пишет он, - содержит польскую эмиграцию, которая всеми силами старается настроить общественное мнение в свою пользу в надежде на иностранную вооруженную интервенцию".
Едкий тон, в котором Горчаков до сих пор говорил с англичанами и австрийцами, он отныне использует и в отношении разочаровавших его французов. Париж призывал Лондон и Вену подписать соглашение о совместных усилиях по достижению мира в Польше, но из этой затеи ничего не вышло.
Англичане уже достигли своей цели, заключавшейся в том, чтобы поссорить Францию и Россию, а австрийцы не были заинтересованы в осложнении отношений с Санкт-Петербургом. Таким образом, Франция осталась в одиночестве.
Приняв Монтенбло для прощальной аудиенции, Александр изложил ему в спокойной манере свою точку зрения: «Я не упразднял институты, дарованные мною Польше. Но почему вы ждете, что я позволю им функционировать в обстановке анархии и террора?.. В принципе я согласен с шестью пунктами ваших требований. Но разве возможно в данный момент претворить их в жизнь? Я хотел и хочу предоставить Польше автономию. Факты свидетельствуют о том, что я искренне, всеми силами стремился к этому. Дабы осуществить
это желание, я послал в Варшаву своего брата и поставил во главе гражданской администрации поляка, графа Велопольского. Все важные посты также заняли поляки.
И что из этого вышло? Меня фактически предали. На сегодняшний день гражданская администрация полностью дезорганизована… Как можно требовать от меня восстановления гражданского правления в стране, где подчиняются одному лишь тайному правительству, потому что боятся только его? Прежде всего, я должен восстановить в Польше свою власть… Если бы я мог, то предоставил бы королевству независимость, но это не в моих силах. Будь это практически осуществимо, это сделал бы мой отец… Польша не может существовать в своих пределах… Поляки не скрывают, что хотят создать государство в границах 1772 года, а это означало бы
расчленение России».
Сменивший Монтебло барон Шарль-Анжелик де Талейран-Перигор встретил в Санкт-Петербурге холодный прием. Когда он попытался ходатайствовать за трех французов, сосланных в Сибирь за участие в польском восстании, перед
Александром Горчаковым, тот сухо ответил: «Иностранцы, захваченные с оружием в руках, еще более виновны, чем поляки».
Дипломат продолжал настаивать, что император должен помиловать трех безумцев, и тогда раздраженный министр воскликнул: «Вы имеете дело отнюдь не с Нероном!»
Разрушив франко-русский союз, Наполеон III способствовал сближению России и Пруссии. (В будущем, это сближение дорого обойдется Франции в
1870 году.)
После того, как дипломатические баталии стихли, Александр трезво оценил ситуацию. К Австрии он испытывал недоверие и неприязнь со времен Крымской войны. Между Англией и Россией существовал устойчивый антагонизм. А французы, с которыми он связывал столько надежд, оскорбили и унизили его во время польского кризиса. Следовательно, единственной великой державой, с которой можно было установить дружеские отношения, была Пруссия. Впрочем, российские и прусские интересы совпадали в Польше.
Приняв когда-то участие в разделе этой страны, русские и пруссаки были связаны общим страхом перед народным восстанием. Сохранение статус-кво в Польше требовало проведения Санкт-Петербургом и Берлином согласованной политики. Новый прусский канцлер Бисмарк прекрасно понимал это с момента своего вступления в должность.
В соответствии с заключенным 27 января 1863 года российско-прусским соглашением Пруссия обязывалась оказывать России помощь в ее борьбе за восстановление порядка в Польше, и российским войскам разрешалось пересекать прусскую границу при преследовании повстанцев. Хотя последовавшие вскоре успехи русских в деле подавления мятежа сделали эти договоренности излишними, возникшее взаимопонимание двух держав будет еще долгое время определять политику Александра.
Опасаясь, что Париж будет теперь каждый раз поддерживать поляков в их сепаратистских устремлениях, император рассматривал усиление Германии как противовес французскому влиянию. Он пошел на этот союз без ненависти, с грустью в душе и едва ли не против воли. Во время этих дипломатических пертурбаций он ощущал поддержку своего народа. Вмешательство Запада во внутренние дела России вызвало негодование в обществе.
Русские эмигранты в Лондоне, поддержавшие польских мятежников, дискредитировали себя в его глазах. Даже интеллектуалы-либералы в Санкт-Петербурге и Москве не осмеливались протестовать. В воздухе витали националистические настроения.
Самый влиятельный из русских публицистов Михаил Катков пишет в своей газете «Московские ведомости»: «Это конец ожиданий, конец тревог.
Ответы нашего правительства у всех перед глазами, и каждый, прочитав их, вздохнет глубже и свободнее; каждый испытает чувство национальной гордости и благодарность по отношению к твердой руке, которая вершит судьбы России…
Полная спокойной и твердой решимости, Россия отвергла унизительные притязания трех держав, пытавшихся вмешаться в ее внутренние дела… И ознакомившись с депешами нашего правительства, русский человек должен вознести хвалу тому, кто их составил. Все в них тщательно взвешено и прекрасно изложено, все отвечает великим интересам, которые выразил князь Горчаков. Недвусмысленность отказа свидетельствует об энергичности, высоком понятии чести и здравом смысле».
Таким образом, тяжелый польский кризис укрепил в стране позиции наиболее реакционных сил. Раб этого всплеска популярности, Александр II понимал, что со временем ему придется считаться с теми, кто ставит патриотическую традицию превыше всего.В будущем он должен будет проявлять еще больше незаурядных качеств и смелости в проведении реформ.
Кое-кто из близких императора втайне укорял его в мягкости характера, из-за которой он менял свое мнение в зависимости от обстоятельств. Возможно, так оно и было при решении второстепенных вопросов. Но когда в голове этого чувствительного и рефлексирующего человека зарождался грандиозный план, его было очень нелегко остановить на пути к достижению поставленной цели.
Волю самодержца заменяло ему кроткое упрямство, жесткие решения – неторопливое упорство. Поэтому ни восстание в Польше, ни дипломатические проблемы с Францией, ни волнения в университетах, ни недоразумения, порожденные отменой крепостного права, не могли помешать ему проводить курс на либерализацию.
Для начала он заменил на посту министра народного образования вице-адмирала Путятина на человека более способного и менее реакционного – Александра Головнина. Этот последний входил в окружение великого князя
Константина и пользовался его абсолютным доверием.
С одобрения царя он вновь открыл ранее закрытые факультеты Санкт-Петербургского университета, разрешил исключенным студентам сдать экзамены и, привнеся спокойствие в бурлящие умы молодежи, взялся за общую реформу образования. В своей работе он руководствовался одновременно французским и немецким опытом. Более того, он потребовал, вопреки традиции, чтобы его проект получил широкую огласку в обществе.
Пресса освещала его мельчайшие детали, профессора высказывали свои мнения. Вся кухня подготовки реформы была выставлена напоказ. После пяти переделок тщательно разработанное новое положение было одобрено царем 18 июня 1863 года, в самый разгар польского мятежа. Он предоставил университетам полную автономию.
Во главе каждого университета находился ректор, избиравшийся на четыре года штатными профессорами, а управлялся он советом, в состав которого входили все профессора, как штатные, так и внештатные. Университетский суд из трех членов, избравшихся советом профессоров, рассматривал дисциплинарные дела. В целях воспитания новых научных кадров лучшим студентам выплачивались стипендии, и после выпускных экзаменов они могли продолжать работу в своих университетах.
Когда речь зашла о реорганизации начального и среднего образования, Святейший Синод потребовал, чтобы оно полностью перешло под его контроль. Головнин воспротивился этому и согласился отдать в ведение церкви только те школы, которые были основаны духовенством, в то время как все другие остались в подчинении у министерства образования.
Наряду с восьмьюдесятью классическими лицеями с обязательным преподаванием греческого и латыни были созданы двадцать современных лицеев, получивших название «реальные», в которых основное внимание уделялось математике и естественным наукам.
В России лицеи назывались «гимназиями» и включали восемь классов. Головнин также учредил лицеи для девушек всех сословий и женские педагогические курсы для подготовки преподавателей. Сумма кредитов была удвоена, стипендии выплачивались из императорской казны.
Одновременно с реформой образования на всей территории страны, в том числе и в Польше, проводилась аграрная реформа. Крепостные крестьяне стали свободными гражданами, и эта глобальная перемена требовала нового законодательства. Теперь уже их нельзя было подвергнуть телесным наказаниям, как прежде.
Императрица Елизавета отменила смертную казнь, но сохранила в обиходе старую добрую порку. Разумеется, кнут уже не использовался (он был запрещен в начале XIX века), но шпицрутены и розги являлись подлинными символами российского правосудия. Они фигурировали во всех книгах по праву, их применение было кодифицировано и воспринималось, как проявление отеческой строгости властей.
Пороли нерадивых учеников в гимназиях, непокорных крестьян на конюшнях, пьяниц и воров в полицейских участках, строптивых солдат в казармах.
Аргументация у сторонников телесного наказания была следующая: "Почему кожа не должна страдать, когда страдает душа? Впрочем, разве мужик, в силу своей природной грубости и выносливости, не лучше подготовлен к телесным наказаниям, нежели изнеженный дворянин? Существует нечто вроде физической предрасположенности, которой Бог наделяет человека при рождении".
Когда во время заседания Совета министров, проходившего под председательством Александра, встал вопрос об отмене телесных наказаний, раздались голоса, протестовавшие против этого опасного послабления. Старый реакционер Виктор Панин пояснил, что порка необходима для воспитания детей, «поскольку в деревнях полно маленьких воров», и женщин, «поскольку они слишком часто отказываются выполнять супружеские обязанности».
Русский обскурантизм переходил в фазу торможения, поскольку Александр стал чувствовать себя современным просвещенным европейцем. Для него, воспитанника Жуковского, была невыносимой мысль о том, что Россия, его Россия, уподобляется варварской стране, где слово «правосудие» является синонимом насилия. Большинство советников поддержали его в этом благородном порыве. Это уже был зародившийся источник нынешнего либерализма в России.
7 апреля Александр II подписал указ о запрете на порку, клеймение каленым железом и любые другие телесные наказания. Правда, с учетом возражений наиболее консервативной части своего окружения, среди наказаний, к которым могли приговаривать сельских жителей обычные суды, он сохранил порку розгами. И в этом случае крестьянина приговаривал к порке не помещик, а (какой изыск!) его же собрат крестьянин.
Точно так же наказание шпицрутенами за серьезные проступки было предусмотрено в дисциплинарных ротах и тюрьмах. Этот указ способствовал существенному улучшению имиджа страны. России теперь не приходилось краснеть за свои нравы перед иностранными гостями.
Но реформы уголовного кодекса не может быть без реформы судов. Александр и его соратники незамедлительно предприняли атаку на российскую судебную систему.
В России жаловались на медленность и сложность процедуры. Подследственные годами сидели в тюрьмах в ожидании решения своей судьбы. Следствие и судебное заседание носили закрытый характер. Какие-либо критерии для вынесения приговора отсутствовали.
Такое понятие, как спор двух сторон, было неизвестно. Обвиняемые не имели адвокатов. От судей не требовались какие бы то ни было дипломы. Взяточничество приобрело такие масштабы, что дело всегда выигрывал тот, кто больше дал судье. Поэтому Александр не видел другого средства, кроме как сломать эту прогнившую конструкцию и возвести на ее месте новую, из импортных материалов.
Государственный секретарь Бутков получил приказ создать новые юридические институты. Его первый проект был предан публичной
огласке, дабы, как и во время университетской реформы, вызвать как можно больше комментариев. Претворение в жизнь положения, разработанного Бутковым и его помощником, юристом Зарудным, длилось около двух лет. Наконец, 20 ноября 1864 года, император поставил свою подпись под документом.
«Изучив этот проект, – провозглашает он в своем манифесте, – мы нашли его полностью соответствующим нашему желанию основать в России быстрое, справедливое, милосердное правосудие, одинаковое для всех наших подданных, усилить судебную власть и укрепить в народе уважение в закону».
Новая система с самого начала гарантировала независимость и гласность правосудия, препятствовала административному вмешательству в ход судебного процесса, обеспечивала благодаря введению процедуры допроса контакт судьи со свидетелями, обвиняемыми или сторонами спора и предусматривала важную роль адвокатов, составивших весьма активную корпорацию..
Было официально признано равенство всех перед законом независимо от происхождения и звания. Сословные суды были упразднены и вместо них учреждались три инстанции: окружные суды, апелляционные суды и кассационный департамент Сената. Судьи этих инстанций назначались правительством пожизненно. Мелкие дела поручались мировым судьям, которые не назначались, а избирались на местах населением.
При рассмотрении уголовных дел решение судьи основывалось на вердикте жюри присяжных, где бок о бок сидели дворянин и бывший крепостной. Однако, чтобы стать присяжным заседателем, нужно было уметь читать и писать, быть не моложе двадцати пяти и не старше семидесяти лет и соответствовать определенным условиям ценза.
Несмотря на эти ограничения, введение жюри присяжных вызвало возмущение среди благонамеренной публики. Говорили, что "невежественные мужики неспособны понимать речи адвокатов", что они "никогда не посмеют пойти против церкви и что они будут проявлять большее снисхождение к беднякам, нежели к представителям высших сословий".
Тем не менее, несмотря на некоторые сбои, реформа осуществлялась вполне успешно.
Энергичный министр юстиции Замятнин призвал компетентных специалистов, всех людей доброй воли занять различные судебные должности, включая должности сенаторов кассационного департамента. Ему нужно было срочно найти четыреста судей.
Он набрал их среди молодых чиновников прежних судов и выпускников факультетов права. Новоиспеченные судьи были преисполнены веры в будущее. Благодаря их энтузиазму ускорилась процедура судопроизводства, прекратились злоупотребления, люди поверили в царское правосудие. Итак, Александр выиграл и эту партию.
Этот успех окрылил его и подтолкнул к действиям в иных направлениях. В 1859 году он создал специальную комиссию при министерстве внутренних дел, задача которой заключалась в административной реорганизации и привлечении населения к управлению местными делами.
Четыре года спустя, в 1863 году, министр Валуев представил ему проект создания, в дополнение к прежним собраниям провинциальных дворян, собраний представителей всех сословий, избиравшихся на три года и получивших название «земства».
Земства собирались на очередные и внеочередные заседания в административных центрах. На этих заседаниях всегда председательствовали предводители местного дворянства, под чьей опекой находились земства. Общее число их членов было установлено законом. Из 13 024земцев6204 избирались землевладельцами, 1649 – горожанами и 5171 – крестьянами.
Хотя землевладельцы и располагали относительным большинством, свои решения они могли проводить, только объединившись с одной из двух других групп. В верхнем эшелоне находились губернские земства, чьих представителей избирали среди своих членов уездные земства.
Зал заседаний губернского земского собрания г. Твери
Компетенция этих собраний не ограничивалась административными функциями. Они решали вопросы государственного призрения, начального образования, сельского хозяйства, торговли, снабжения населения, назначения мировых судей, управления тюрьмами и взимания местных налогов.
Впервые в истории России дворяне и крестьяне вместе обсуждали и решали насущные проблемы общественной жизни.
Это единение, еще более тесное, чем в жюри присяжных, людей, столь разных по происхождению, образованию и культуре, предвосхищало социальное сближение, тревожившее одних и радовавшее других. Дворяне, отставные офицеры, школьные учителя и мужики учились понимать друг друга.
Разумеется, земцам запрещалось заниматься политикой, и если они высказывали свое мнение по поводу государственных дел, их ждало суровое наказание. Но в повседневной провинциальной жизни они играли важную роль и выполняли значительную работу.
Используя скудные ресурсы, представлявшиеся в их распоряжение правительством, они создавали в деревнях бесплатные начальные школы, направляли в них врачей, инженеров, агрономов, старавшихся улучшить существование сельского населения.
Теперь нужно было преобразовать страну в современное капиталистическое государство, открытое "прогрессивным достижениям Запада". Поскольку для покрытия расходов государственных доходов больше не хватало, приходилось прибегать к займам, как внешним, так и внутренним, и к выпуску облигаций.
При своих необъятных просторах Россия крайне нуждалась в железных дорогах. В 1858 году их здесь насчитывалось всего 20 километров на миллион жителей, по сравнению с 208 во Франции, 273 в Пруссии и 536 в Британии.
Созданное в спешке «Общество железных дорог» взялось расширить железнодорожную сеть во всех направлениях от Москвы и Санкт-Петербурга. Хотя административный совет этого общества состоял из крупных русских помещиков, источниками фондов явились финансовые учреждения Запада. Возникло множество частных компаний, началось строительство, города стали ближе, население
привыкало путешествовать поездом.
Крестьяне, освободившиеся от своих хозяев, тысячами стекались в Москву, Санкт-Петербург, большие провинциальные центры, чтобы наняться на фабрики и заводы. Росла промышленность, и вместе с ней росло число мало зарабатывавших, плохо устроенных и скудно питавшихся рабочих, которые составляли городской пролетариат.
Для развития производства у фабрикантов имелось лишь одно средство – Государственный банк. Этого было явно недостаточно, и Александр санкционировал учреждение частных банков в форме анонимных обществ. В течение нескольких лет объемы импорта и экспорта увеличились в десять раз. Всюду строились промышленные предприятия. Из патриархально-аграрной страны Россия постепенно
превращалась в индустриальную державу.
В условиях бурного развития городов император решил создать в них муниципальные институты - думы, аналогичные по своим функциям сельским земствам.
1876 год. Московская городская дума.
Думы избирались на четыре года всеми горожанами, обладавшими недвижимостью или промышленным или торговым предприятием, либо патентом на производство или торговлю первого класса. Члены думы избирали исполнительный орган – правление, в котором председательствовал городской голова.
В Санкт-Петербурге и Москве городской голова не избирался, а назначался императором. К компетенции думы относились вопросы управления местными финансами, благоустройства города, снабжения населения, здравоохранения, призрения неимущих, пожарной охраны, народного образования, содержания театров…
Члены дум и земств, от которых ожидались ответы на такое количество вопросов, не имели возможности донести свое мнение до общества. На протяжении всего своего правления Николай I держал "демократию" в ежовых рукавицах, ограничив тогдашние СМИ в высказываниях и предложениях о работе правительства и императора.
Александр II решил повторно "расширить прорубленное окно" в Европу и дает указание министру внутренних дел Валуеву подготовить проект указа, согласно которому отныне прессе дозволялось обсуждать правительственные решения, а книги и периодические издания, публиковавшиеся в Санкт-Петербурге и Москве, освобождались от предварительной цензуры. Указ был одобрен 6 апреля 1865 года...
В следующей публикации посмотрим дальнейшие реорганизации. На этот раз в области внутренней и внешней обороны государства...
"Крёстный отец русского либерализма", каковым был Александр II до первого покушения на него, продолжил свои либеральные реформы, с истинной благожелательностью принявшись за реорганизацию армии.
Генерал Дмитрий Милютин, брат Николая Милютина, начал с сокращения срока службы – с 25 лет до 16– и модернизации офицерских школ.
Спустя несколько лет (указ от 1 января 1874 года) будет введена обязательная воинская повинность, предусматривавшая освобождение по трем категориям (освобождались единственные сыновья, кормильцы семей и молодые люди, чьи братья в данный момент уже служили в армии).
Рекруты будут призываться в соответствии со жребием и в зависимости от потребности. Первые шесть месяцев они будут служить в действующей армии, затем девять лет будут находиться в резерве, а потом, до достижения сорокалетнего возраста – в территориальной милиции. Необходимо было максимально уравнять шансы граждан разного социального происхождения.
Эти нововведения, не затронувшие основ прежней призывной системы, придали ей форму гибрида, напоминавшего костюм Арлекина, чья пестрота дезориентировала наблюдателя.
Во всех сферах старая Россия сближалась с молодой Европой, отжившие нравы сталкивались с новыми принципами, прошлое спорило с настоящим. Дабы привести в гармонию вчерашнюю традицию и сегодняшний закон, необходимо было создать некую «высшую Думу», законодательный орган, избираемый народом и действующий в согласии с монархом.
Царь серьезно размышлял над этой проблемой, и Валуев даже разработал соответствующий проект. Он предусматривал создание при Государственном совете «Специального конгресса» в составе 150–177 избираемых и 30–35 назначаемых императором членов, который собирался бы каждый год для обсуждения наиболее важных дел и направлял четырнадцать своих членов и двух своих вице-председателей на пленарное заседание Государственного совета, принимающего окончательные решения.
«Во всех европейских странах, – сказал Валуев императору, – граждане принимают участие в управлении государственными делами. Поскольку такой порядок заведен повсюду, он установится и у нас». Его поддержал великий князь Константин, страстный поборник либерализма. Но Александр не решился сделать этот шаг.
12 апреля 1863 года измученный Валуев подал ему прошение об отставке. Александр, с улыбкой на лице, отклонил его. Он даже попросил министра представить свои соображения по поводу реформы наиболее важных институтов империи на заседании совета министров, проводившемся в узком составе под его председательством.
Три дня спустя, 15 апреля 1863 года, Валуев сделал доклад перед суровым ареопагом. С самого начала дебаты приняли весьма неблагоприятный для него оборот.
Министр юстиции граф Виктор Панин сказал, что его предложения носят антимонархический характер.
Председатель совета министров князь Павел Гагарин патетически воздел руки к небесам.
Министр финансов граф Михаил Ройтерн поинтересовался, зачем нужно менять порядок вещей, который удовлетворяет всех русских.
Главы имперской канцелярии графы Модест Корф и Дмитрий Блудов заявили, что данная проблема неактуальна.
«То, что нам предлагается, – воскликнул министр иностранных дел Александр Горчаков, – это конституция и две палаты. Выборы противоречат нравам и традициям России!».
Только князь Василий Долгоруков признал необходимость реформы.
Дмитрий Милютин попытался успокоить своих коллег: «Это же произойдет не в одно мгновение!» Раздосадованный таким непониманием, Валуев возразил: «Когда вы требуете от русских жертв, то признаете их зрелость, но как
только речь заходит о других вещах, вы относитесь к ним, как к малым детям или как к людям, против которых следует принимать меры предосторожности». (см. Валуев: Дневник.https://runivers.ru/lib/book81... ).
Его порыв не произвел никакого впечатления. Александр присоединился к мнению большинства: «Пока еще не пришло время».
Вне всякого сомнения, он не оставил мечты о реформе верховного управления. Однако он опасался, что страна, пережившая в течение всего нескольких лет столь глубокие преобразования, еще не готова к этой последней метаморфозе. Нужно дать людям время, чтобы они усвоили либеральные идеи, впитали их в свою кровь, привыкли к воздуху новой России. Слишком быстрое продвижение вперед было чревато взрывом.
Спустя несколько месяцев, после встречи с Александром, Валуев пишет в своем дневнике: «Он не сказал мне ничего обидного, но было видно, что мой доклад ему неприятен. Он забыл все, что говорил мне в апреле относительно реформы Государственного совета, и заявил, что отверг эту идею с самого начала. Бурбоны ничему не научились и ничего не забывают».
Будучи абсолютным монархом, Александр тем не менее не был свободен в своих действиях, чувствуя на себе пристальные взгляды своих царственных предков. Каждый шаг вперед давался ему с усилием, поскольку ему приходилось тащить за собой груз династического прошлого.
С годами ему становилось все труднее и труднее сочетать преклонение перед отцом, Николаем I, и мечтой о политическом возрождении русского народа, хотя не понимал воспитанник Жуковского, что именно отец его закрепил, то, что он своей мечтой начал расшатывать
Вот тут-то мы замечаем, как рождается тенденция к демократии в неприспособленном для этого социальном строе России. Но, как говориться – «лиха беда начало», с Александра II монолитное здание России дало трещину, хоть небольшую, но все же изъян в несущей стене. Изъян, который ещё себя покажет, создав невидимую паутину еле заметных социально-политических трещин по всему зданию.
К. Маркс и Ф. Энгельс считали русскую монархию одним из самых серьезных препятствий на пути практического осуществления собственных теорий. Поэтому неудивительно, что эпоха правления русских царей с ее основными жизнестроительными началами православия, самодержавия и народности стала излюбленной мишенью как для "либеральной", так и для "коммунистической" историографии.
Александр II способствовал этому в силу своего масонского окружения, не смотря на заветы отца своего Николая I. В этой связи сделаем небольшое историческое отступление в сторону эпохи правления последнего.
В нынешней придворной историографии России существует пасквильный опус, созданный либерастами в 1993 году - сборник "Российские государи", вышедшего в издательстве "Новости" при поддержке Российского независимого института социальных и национальных проблем. Почитаете его и ужаснётесь зашкаливаемому уровню русофобии.
Так, например, представленная в сборнике статья о Николае I изобилует следующими выражениями: "Николай был по натуре своей тиран", задумавший "сделаться неограниченным властелином России"... "Бенкендорф, зверь в образе человека... безраздельно господствовал во всех отраслях правления"... "Николай довел учащуюся молодежь до последней степени унижения... уничтожил в России окончательно следы умственного движения"... "В своей собственной семье Николай был таким же деспотом, каким он был на
троне"... "Как многие утверждают, он принял яд и скончался в 1855 году 2 марта. Никто не помянул его добром. Вся Россия посылала ему проклятия и в гроб".
Авторы подобных суждений, ослепленные ненавистью ко всему русскому, грубо грешащие даже с чисто фактической стороны, особо претендовали на научную объективность, но всячески избегали вводить в оборот многообразные сведения и другие точки зрения, противоречащие их собственным выводам.
Категорические приговоры и огульное осуждение целого царствования заставляли всякого рода "силлогистов" сокращать огромное количество фактов, дававших материал для совершенно иных, положительных умозаключений. И таких заключений в истории множество.
В частности, говоря о том же Николае I, прусский король Фридрих-Вильгельм IV выделял после его кончины высокие качества русского царя: "Один из благороднейших людей, одно из прекраснейших явлений в истории, одно из вернейших сердец и, в то же время, один из величественных государей этого убогого мира отозван от веры к созерцанию".
О "благородной простоте обаятельного величия" царя говорил славянофил Ю. Ф. Самарин, хотя и встречал с его стороны довольно резкое несогласие в вопросах соотношения племенных и имперских начал во внутренней и внешней политике.
По свидетельству И. С. Аксакова, "с величайшим уважением" отзывался о Николае I Ф. М. Достоевский, оказавшийся, как известно, по его воле на каторге за участие в кружке петрашевцев. "Государем-рыцарем" именовал его митрополит Анастасий (Грибановский),
а К. Н. Леонтьев называл Николая I "великим легитимистом" и "идеальным самодержцем", призванным задержать "всеобщее разложение".
По словам В. С. Соловьева, "в императоре Николае Павловиче таилось ясное понимание высшей правды и христианского идеала, поднимавшее его над уровнем не только тогдашнего, но теперешнего общественного сознания".
Казалось бы, столь высокие оценки глубоких и авторитетных писателей и мыслителей требуют соответствующего осмысления или хотя бы минимального внимания. Однако и в широко популярных, и в сугубо научных трудах почти невозможно найти ссылки на мнения, события и факты, не укладывающиеся в общепринятые силлогизмы.
Поэтому, дорогие читатели, знакомясь с непривычной исторической информацией всегда имейте ввиду:чем больше грязи льётся на что-нибудь русское, знайте – это ложь, пышущая аллогизмами и ненавистью к народам России.
Но вернемся к Александру II. Освобождение крепостных коренным образом изменило структуру российского общества. Раньше его основу составляло дворянство, занимавшее все командные посты как в провинции, так и в столице. Теперь же «маленькие люди» играли все более и более активную роль, смело высказывались в земствах, приобретали земельные угодья, постепенно выходя из изоляции, в которой они находились в силу традиционного разделения сословий.
На фоне демократизации огромной массы народа аристократическое меньшинство утрачивало свои былые позиции. Среди студентов университетов появились сыновья мелких чиновников, ремесленников и даже крестьян. В воздухе витал масонский дух стремления к «прогрессу». Не этого ли добивались декабристы в 1825 году?
Каждый раз, когда Россия приходила в возбуждение, Александр мысленно переносился в тот день насилия и смуты. Когда-то, по случаю своей коронации, он вернул из ссылки выживших после попытки осуществления этой безумной «декабристской» затеи. У них появилась достойная смена. Первым в ряду оппозиционеров стоял Александр Герцен.
Незаконнорожденный сын московского дворянина, он унаследовал непокорный дух матери, Луизы Гааг, «богоизбранной» по крови.
Отец его Иван Алексеевич Яковлев с помощью своего брата Льва привез в Россию беременную 16-летнюю девочку Луизу, которая родила мальчика. Спрашивается – что за человек мог появиться на свет благодаря похоти своего отца и глупости ветреной девчонки? Так и вышло – появился «рэволюционэр»!
Воспитывавшийся в юности на трудах Шеллинга и Гегеля, непримиримый враг «лицемерия», сам заядлый лицемер, боровшийся против властей, в 1847 году он уехал из России. Через год принял участие в революции в Париже, а затем обосновался в Лондоне, откуда "гневно клеймил порядки", существовавшие на его родине.
Его газета «Колокол», запрещенная цензурой, каким-то таинственным образом (не без помощи масонских братьев) попадала из Англии в Россию. Получая информацию о событиях в России от своих соратников, он писал статьи о якобы творившихся там бесчинствах, называя имена чиновников, виновных в злоупотреблениях, призывал юное поколение к борьбе. При этом обращался непосредственно к императору, давая ему смелые советы, например, установить конституционную монархию. «Наш путь определен, – пишет он, – мы идем вместе с тем, кто приносит свободу».
Царь регулярно читал этот подрывной листок и даже иногда принимал к сведению его разоблачения.
Другой эмигрант, революционер Михаил Бакунин, был солидарен с Герценом в его "романтическом видении русского народа, тянувшегося к свету". Он тоже твердо верил в то, что монарх услышит голоса новых пророков.
"Царь и народ придут к взаимопониманию – полагал он – и лишат дворян их последних привилегий". Очень скоро эта надежда угасла. После реформы по отмене крепостного права, недостаточно радикальной по мнению экстремистов, Герцен пересмотрел свою позицию и обрушился на власть с критикой. Однако в то же самое время его аудитория заметно сократилась.
Молодежь искала новых учителей, более реалистичных и твердых. Герцен обвинял их в том, что они отреклись от своих предшественников и будто бы даже примирились с системой.
Бакунин встал на защиту юного поколения. «Не будь старым брюзгой, Герцен, – пишет он ему, – и не ворчи на молодежь. Ругай их, когда они не правы, но склони перед ними голову за их честный труд, за их подвиг, за их жертвы».
И опять же, очередной «рэволюционэр» Бакунин в своих произведениях указал на «богоизбранных», как на руководителей мировой революции уже в 1869
г. Теперь уже не стало секретом, откуда бьёт «источник всех революций и беспорядков» в мире.
Студенты, некогда мечтавшие о лучезарном социализме, стали профессиональными заговорщиками. Они объединились в подпольные кружки и организовали типографии в подвалах, где печатали прокламации.
Их новыми учителями являлись Чернышевский, Добролюбов и Писарев. Первые двое были сыновьями провинциальных священников. Гордые своим недворянским происхождением, они демонстрировали холодное презрение к людям «эпохи Герцена» за их бесполезную культуру и эстетическую деликатность и проповедовали
тотальное разрушение.
Сын разорившегося помещика Писарев подвергал современное общество еще более ожесточенным нападкам. «Нужно уничтожить все, что может быть уничтожено, – говорит
он. – Только то, что устоит под ударами, достойно существования. Все остальное, разбитое на тысячи кусков, – никому не нужное старье. Так что крушите все направо и налево».
Этот антагонизм между старым и новым поколениями революционеров нашел отражение в романе «Отцы и дети» Ивана Тургенева, находившегося на вершине славы. Его молодой герой Базаров символизирует победу демократии над аристократией, людей действия над мечтателями. Поборников ниспровержения старых идеалов Тургенев называет «нигилистами». Это определение получило широкое распространение.
С энтузиазмом неофитов нигилисты, вдохновившись идеями Фейербаха, ратовали за «реабилитацию плоти». Это привело их к "отрицанию пользы искусства, неспособного служить достижению социальных целей, и осуждению отживших структур семьи, общества и государства. Когда весь этот хлам наследия прошлого будет отброшен в сторону, русский народ, вдохновленный мессианской верой, организует свою жизнь по образцу сельской
общины. Никто не будет править, и будут править все".Таковы были идеи «нигилистов».
Наиболее популярным публицистом среди прогрессивной молодежи был Чернышевский. В основанном им журнале «Современник», в котором он же являлся и редактором, печатались статьи Тургенева, драматурга Островского и Льва Толстого.
Добролюбов, выступавший на страницах «Современника» в качестве литературного критика, заклинал своих сограждан перейти от слов к делу:«Лучше потерпеть кораблекрушение, – пишет он, – чем сесть на мель». Он обличал" деспотизм", сохранявшийся в патриархальных нравах после отмены крепостного права, и "бичевал ленивых помещиков, продажных чиновников и алчных купцов, преграждавших народу путь к прогрессу". Изнуренный туберкулезом и измученный непосильной работой, он умер на руках у Чернышевского.
Его дело продолжил Писарев, литературный критик из газеты «Русское слово». Он тоже ратовал за немедленные действия и считал, что наука является единственным источником истины, что живопись и поэзия имеют чисто воспитательное значение и что, поскольку массы рабочих и крестьян представляют собой лишь «пассивный материал», долг интеллектуалов заключается в том, чтобы подготовить их к финальному взрыву. В этом он полагался на студентов. «Судьбы людей определяются не в начальных школах, – говорит он, – а в университетах».
Итак, студенческая молодежь должна была вести революционную пропаганду в рабочей среде. Все больше и больше листовок печаталось в подвалах и распространялось по почте, на улицах, в заводских проходных. Теперь, как
снежный ком создает лавину, так «рэволюцинеры» ринулись в бой, жаждая крови. Теперь они уже отвергали введение конституционной монархии, что, по их мнению, превратило бы Россию в нечто похожее на Англию.
«Мы не нуждаемся в царе, – пишут агитаторы Михайлов, Костомарови Шелгунов, – мы не нуждаемся в порфире, прикрывающей наследственное бессилие. Мы хотим
иметь во главе государства простого смертного, земного человека, избранного народом и способного понять нужды этого народа».
Это «русское решение» приводило в восторг наиболее экзальтированных «рэволюционэров». Они считали, что европейцы скованы устаревшими традициями и только славяне могут набраться смелости и сбросить с себя исторические цепи. Искажая русскую славянскую сущность, они утверждали, что «воодушевленные варвары потрясут мир и установят новый порядок».
За распространением листовок последовало появление в Санкт-Петербурге организации под названием «Земля и Воля». Ее основателями были братья Зерно-Соловьевичи, происходившие из семьи мелкого чиновника. Приверженцы этого движения рекрутировались опять же среди мелкого чиновничества, в университетах, на фабриках, в мастерских и в казармах.
Комитет организации собирался в здании библиотеки на Невском проспекте. В скором времени ее филиалы возникли в четырнадцати городах. Были установлены связи с украинскими сторонниками автономии. Программа «Земли и Воли» предусматривала замену монархии на демократическую республику, разрушение существующего управленческого аппарата, введение выборных административных должностей на всех уровнях, отмену частной собственности и равные права для женщин.
Притягательная сила «Земли и Воли» была столь велика, что ее ряды пополнялись целыми группами. Из этой смеси рождались БУНД и РДРСП. Другие революционеры, пока сохранявшие организационную независимость, работали в том же направлении.
Уже тогда прослеживался большевистский мотив. Так, одна из распространявшихся ими листовок под названием «К молодой России» гласила: «Мы можем создать вместо деспотического режима федеративный республиканский союз. Власть должна перейти к национальным и региональным собраниям… Близок день, когда мы развернем знамя будущего, красное знамя, перед Зимним дворцом и с возгласом „Да здравствует социалистическая и демократическая Российская республика!“, сотрем с лица земли его обитателей».
Александр с изумлением и грустью ознакомился с содержанием этих листков. Говоря по совести, он явно не заслуживал такой ненависти. Не потому ли, что он имел слабость пойти на некоторые уступки в отношении наиболее обездоленных, революционеры вынуждают его сложить с себя полномочия монарха?
Неужели они не хотят, чтобы он спокойно и постепенно улучшал жизнь тех, чьими единственными защитниками они себя мнят? А может быть, они чувствуют, что он лишает их предлога для революции, шаг за шагом идя навстречу их пожеланиям? То, что они никогда не осмелились предпринять против бескомпромиссного самодержца, они предпринимают против него, все дела которого отмечены печатью доброжелательства. Однако интуитивно он чувствовал какую-то незримую третью силу, влияющую на русский дух. Неужели не мог понять - кого он пригрел на груди?
Масонский дух смрадно полз из Европы по русской земле, одурманивая и вынуждая простых русских людей озлобляться на государя. Как не мог царь распознать, что дух этот именуется масонством, которое своими сетями окутало дворянство, проникнув даже в высшие салоны аристократии?
Но, слава господу, вновь в нем проснулся дух его отца. 27 апреля князь Василий Долгоруков, министр обороны и шеф
жандармов, представил царю доклад, чья суть сводилась к тому, что "либеральное благодушие, проявляемое по отношению к революционерам, лишь подталкивает их к дальнейшим противоправным действиям".
«Социалисты» не ограничивались полумерами. Чем больше они получали, тем больше им было нужно. Далее так продолжаться не могло. Долгоруков требовал санкции на арест пятидесяти человек, в том числе и Чернышевского. Царь колебался. Как бы поступил на его месте Николай I? Его мучили воспоминания о 14 декабря 1825 года (декабристы).
В конце мая, словно в ответ на прокламацию «К молодой России», в разных кварталах Санкт-Петербурга вспыхнули пожары. В предместьях пламя охватило сотни деревянных хибар, в которых жили рабочие. Затем пришел черед Щукинских торговых рядов, Апраксинского рынка и соседних с
ним складов.
Через несколько часов от нескольких тысяч жилых домов, лавок и магазинов остались лишь тлеющие угли. Боялись, как бы огонь не перекинулся на общественные здания и учреждения, находившиеся поблизости от очагов пожара – Государственный банк, Библиотеку, здание Пажеского корпуса, театры… Совершенно некстати поднялся сильный ветер, и в городе нечем было дышать из-за сильной задымленности.
Растерянные представители властей не знали, что предпринять. Не имея других средств, пожарные вынуждены были таскать воду ведрами. Среди обезумевших горожан ползли зловещие слухи. Разумеется, пожар не впервые уничтожал деревянные постройки Санкт-Петербурга, но на этот раз бедствие приобрело такие масштабы, что невольно напрашивалась мысль о злом умысле.
"Не эти ли длинноволосые студенты призывали в своих прокламациях к свержению монархии и уничтожению собственности? Они начали осуществлять свои угрозы. Царь слишком добр к этим подонкам". Негодование в обществе было таково, что Иван Тургенев, незадолго до этого вернувшийся из-за границы, только и слышал со всех сторон: «Это работа ваших друзей нигилистов. Они хотели спалить столицу!»
Под влиянием общественного мнения (!) Александр создал следственную комиссию, которая тут же взялась за дело. Однако, несмотря на активные розыскные действия, предпринятые в оппозиционной среде, полиции не удалось выявить каких-либо поджигателей. Дабы спасти свою репутацию, комиссия начала преследовать вероятных вдохновителей этой чудовищной провокации.
По распоряжению правительства были закрыты воскресные школы, где под предлогом обучения неграмотных на общественных началах весьма сомнительные преподаватели внушали своим ученикам ненависть к режиму. Были запрещены газеты и журналы, проповедовавшие опасные идеи, в первую очередь «Современник». Были проведены многочисленные аресты среди сторонников прогресса.
Благодаря доносу полиции удалось задержать руководителей «Земли и Воли». Чернышевского заключили в Петропавловскую крепость, где он просидел до окончания следствия. Это время он использовал для сочинения своего знаменитого романа «Что делать?», в котором описывается применение теории нигилизма на практике.
Приговоренный к семи годам каторжных работ в Сибири, он должен был выслушать приговор в общественном месте. Цепь жандармов сдерживала напиравшую толпу. Большинство зевак видели в этом униженном человеке причину пожара, повлекшего за собой огромный ущерб, а также других бед, угрожавших стране в будущем. Но нашлось и несколько сочувствующих, которые бросали ему цветы через ружья конвоя.
Для пылких молодых людей осужденные были отнюдь не преступниками, а героями. Что касается здравомыслящей части общества, ее представители аплодировали царю за то, что он взялся, наконец, за наведение порядка в стране.
Редактор «Московских ведомостей» Михаил Катков, очнувшийся от своих наивных грез, превратился в выразителя чаяний консерваторов и патриотов. Он обрушился с резкими нападками на Герцена и других эмигрантов за то, что они впали в нигилизм: "Разве Герцен не поддерживал в своем журнале польский бунт и не призывал русских офицеров не стрелять в повстанцев? А Бакунин, так тот вообще помог организовать доставку полякам оружия, использовавшегося потом против русских войск".
Все эти в высшей степени непатриотичные поступки сильно повредили революционерам в общественном мнении. Даже те, кто одобрял их демократические устремления, не могли простить им то, что они встали на сторону поляков против собственного отечества. Тираж «Колокола» упал до пятисот экземпляров.
Между тем в 1863 году вновь с разрешения властей начал выходить «Современник», и его редактором стал поэт Николай Некрасов. Хотя и в более осторожной манере, он уделял не меньше внимания проблемам простого народа, нежели его предшественник. В нем даже анализировались предложения основателя германского социалистического движения Фердинанда Лассаля по поводу рабочих объединений, созданных под эгидой государства.
На какой-то момент деморализованные репрессиями студенты возобновили борьбу с удвоенной энергией. В своих кружках они до хрипоты спорили о том, какие средства расшатывания основ монархии наиболее действенны. Они пока еще не знали Карла Маркса, но Шеллинг, Прудон, Луи Блан и Этьен Кабе доставляли им истинное интеллектуальное наслаждение.
Самые "отмороженные" призывали к экспроприации собственности и даже убийству собственников. Узнавая о подобных разговорах, Александр все же надеялся, что речь идет о кучке сумасбродов, которые никогда не осмелятся перейти от слов к делу.
4 апреля (16 апреля по григорианскому календарю) 1866 года в четыре часа пополудни император вышел из Летнего сада после традиционной прогулки в сопровождении племянника, герцога Николая Лейхтенбергского, и племянницы, принцессы Марии Баденской, и направился к карете, ожидавшей их возле решетки.
Как всегда, у ворот сада собралась группа уличных зевак. В тот момент, когда он поднимался в карету, от группы отделился человек и навел на него револьвер. Подскочивший к нему крестьянин крикнул: «Ты что делаешь?!» – и
быстрым движением отвел дуло револьвера в сторону. Раздался выстрел, но пуля просвистела рядом с головой Александра, не задев его. Безумец приготовился было выстрелить вторично, но на него уже набросились люди и сбили его с ног.
Вырываясь, он кричал: «Почему вы схватили меня? Я крестьянин! Император обманул вас! Он не дал вам достаточно земли!» Толпа быстро разрасталась. Прозвучали призывы расправиться с преступником. Совершенно спокойный и быстро овладевший собой император категорически воспротивился этому и приказал охране из своей свиты увести его.
После этого он отправился в Казанский собор, чтобы отслужить благодарственный молебен за свое счастливое спасение. Вернувшись в Зимний дворец, он обнял супругу и детей, ошеломленных этим ужасным происшествием. Хладнокровие Александра резко контрастировало с волнением его близких.
С улыбкой на лице он сказал своему наследнику, великому князю Александру Александровичу: «Твой черед еще не пришел!» И министрам, собравшимся, чтобы поздравить его: «Ну вот, господа, кажется, я еще кое на что гожусь, раз меня пытаются убить!»
Тем временем на Дворцовой площади собирался народ. Не знавшие точно, каковы последствия этого безумного преступления, люди плакали и желали видеть монарха. Когда он появился на балконе, воздух огласился громкими криками «ура». Взволнованный, он спустился вниз, вышел из дворца, сел в карету и сделал круг по площади, с трудом протискиваясь сквозь плотную и шумную толпу, а потом вновь, вместе со всей семьей, отправился в Казанский собор, где был отслужен благодарственный молебен перед чудотворной иконой Казанской Божьей Матери.
Вечером он записывает в своем дневнике: «Я прогуливался по Летнему саду с Колей и Машей, и в меня выстрелили из револьвера… Промах… Убийцу схватили… Всеобщее сочувствие…»
Санкт-Петербург в тот вечер лихорадило. Улицы были запружены людьми, многие пели «Боже, царя храни». П.И. Вемберг рассказывал, как во время его визита к поэту Майкову в гостиную ворвался Федор Михайлович Достоевский, бледный, с трясущимися руками, и, не поздоровавшись с ними, воскликнул
прерывавшимся от волнения голосом: «Стреляли в царя!» (Достоевский, сосланный в Сибирь после раскрытия «заговораПетрашевского», получил разрешение вернуться в Санкт-Петербург в ноябре 1859 года. Пересмотрев в ссылке свои взгляды, он отказался от демократических устремлений и сделался убежденным консерватором,
националистом и верующим человеком.)
Они вскочили на ноги. «Убили?» – спросил Майков сдавленным голосом. «Нет, к счастью, спасли… Но ведь стреляли… стреляли…»
Вся страна пребывала в таком же оцепенении. Это был первый выстрел, направленный в русского царя. Раз какой-то безумец смог совершить подобное кощунство, отныне все было позволено. После ареста террориста Александр спросил его, не поляк ли он, и тот ответил: «Нет, я русский». Это обстоятельство еще больше изумило императора.
Если бы его решил убить поляк в отмщение за страдания своих соотечественников, это было бы еще понятно. Но чтобы русский по крови, вере и традиции осмелился поднять руку на помазанника Божьего – это он отказывался понимать.
Ему всегда казалось, что даже те, кто критикует его политику, не теряют из виду почти Божественное величие его назначения. И вот теперь он сошел с пьедестала и встал в один ряд с простыми смертными. Пуля, не попавшая в него, разбила тем не менее символ монархии.
Пытаясь осознать, что же все-таки произошло, он приказал привести во дворец незнакомца, спасшего ему жизнь.
Это был бесцветный парень лет двадцати, по фамилии Осип Комиссаров, полуграмотный рабочий-шляпник, прозябавший в нищете – тоже русский, человек из народа. В знак благодарности Александр тут же пожаловал ему дворянство
и распорядился выдать значительную сумму денег.
Его одели, причесали и начали таскать по театрам и банкетам, докучая ему трескучими патриотическими речами. (Комиссаров погряз в пьянстве, и власти сочли за благо отправить его в провинцию, где он и закончил свои дни.) https://mikhael-mark.livejourn...
Следствие сразу установило личность террориста. Им оказался некий Дмитрий Каракозов, студент, выгнанный сначала из Казанского университета, затем из Московского, в который он вновь поступил в 1863 году. Там он свел знакомство с другим студентом, Ишутиным, который основал
подпольную группу под названием «Организация» и маленькую народную школу, где учил детей бедняков принципам безжалостной революционной борьбы.
В этой бурлящей среде Каракозов быстро пришел к мнению, что истинным виновником всех несчастий народа является царь. Тот, кто покончит с ним, распахнет перед неимущими врата в социальный рай. В феврале 1866 года он объявил Ишутину и еще четверым своим товарищам, что
намеревается убить царя. Те тщетно попытались отговорить его. Одержимый навязчивой идеей, он приехал в Санкт-Петербург, изучил маршруты передвижений императора и 4 апреля занял позицию у выхода из Летнего сада.
Сразу после покушения Александр принял отставку шефа жандармов, старого князя Василия Долгорукова, и назначил на его должность молодого, энергичного графа Петра Шувалова. Должность генерал-губернатора столицы, которую занимал добродушный князь Александр Суворов, была
попросту упразднена. Генерал Трепов, руководивший подавлением мятежа в Варшаве, занял пост префекта полиции Санкт-Петербурга.
Расследование заговора было поручено Михаилу Муравьеву, прозванному «литовским палачом». Каракозов отказался назвать имена сообщников.
Тем не менее полиция выявила и арестовала членов «Организации».
Второстепенные персонажи были приговорены к каторжным работам, Каракозов и Ишутин – к смертной казни. В обществе были уверены, что царь, который всегда отменял смертные приговоры, пощадит двух революционеров. И действительно, он согласился заменить Ишутину казнь ссылкой в Сибирь. Тот узнал об этом, когда ему уже готовились надеть на шею петлю. В отношении Каракозова Александр колебался.
Терпимость, религиозное воспитание, воспоминания о Жуковском (Жуковский умер в 1852 году в Баден-Бадене) – все это подталкивало его к тому, чтобы помиловать несчастного. Ему, человеку и христианину, претило отвечать злом на зло. Но он не принадлежал себе. Он принадлежал России.
Каракозов направил свой пистолет не только на него, но и на всех его предшественников, от Ивана Грозного до Николая I. Подверглись угрозе и оскорблению три века российской истории. Требовалось примерное наказание, в противном случае был бы неизбежен рецидив. Скрепя сердце Александр отказал в помиловании. В детстве Жуковский называл его «свирепым ягненком». Не было ли это правдой?
Каракозов был повешен на гласисе Петропавловской крепости. Перед эшафотом собралась огромная толпа. В Санкт-Петербурге казни не проводились уже много лет, и пришлось вызывать для консультаций палача из Вильно. Каракозов взошел на эшафот, выслушал
приговор, опустился на колени, прочитал молитву и совершенно спокойно отдался в руки помощников палача. Вскоре его безжизненное тело покачивалось на веревке.
Но для Александра это дело не было закончено. Наказав виновных, он теперь хотел докопаться до корней зла. Его новое доверенное лицо Михаил Муравьев был убежден, что все несчастья страны исходят из среды интеллектуалов. Ответственным за это, по его мнению, являлся министр народного образования Александр Головнин, который не сумел навести порядок в университетах. По его
просьбе царь заменил Александра Головнина на графа Дмитрия Толстого, отличавшегося строгостью.
Он также уволил слишком либеральных министров Валуева и Замятнина, назначив на их должности более твердых генерала Толмачева и графа Палена. Как никогда прежде, ему было необходимо окружить себя железной гвардией.
В своем послании князю Павлу Гагарину, председателю Совета министров, от 13 мая 1866 года он так определил направления своей новой политики: «Провидению было угодно продемонстрировать России последствия безумных действий тех, кто борется против всего, что для нее свято: веры в Бога, основ семейной жизни, права собственности, уважения к закону и властям. Особое внимание я хочу уделить
воспитанию молодежи… Беспорядки более недопустимы. Все главы крупных государственных учреждений должны следить за поведением своих подчиненных и требовать от них неукоснительного исполнения отдаваемых им распоряжений.
Дабы обеспечить успех мероприятиям, направленным против пагубных доктрин, подрывающих фундаментальные основы религии, морали, порядка, которые в последнее время получили распространение в обществе, все главы крупных государственных учреждений должны опираться на поддержку консервативных элементов, здоровых сил, которыми, благодарение Господу, еще богата Россия. Эти элементы имеются во всех сословиях, которым дороги права собственности, гарантированные и освященные законом, принципы общественного порядка и безопасности, принципы целостности государства, принципы морали и священная истина религии».
Таким образом, выстрел Каракозова пробудил Александра от либеральных грез. Эра великих реформ завершилась. Были приструнены земства, стремившиеся выйти за рамки своих полномочий, были произведены обыски в среде оппозиции, был установлен контроль за студентами, которые теперь не осмеливались вести подрывную агитацию, были запрещены журналы «Современник» и «Русское слово»,
признанные симпатизировавшими либералам.
Даже Катков, поборник консерватизма, никак не мог поладить с министром внутренних дел. Он грозил прекратить издание своей газеты «Московские
ведомости» и просил аудиенции у царя. Он ее получил.
Александр, принявший его чрезвычайно доброжелательно, сказал ему: «Я тебя знаю, доверяю тебе и считаю своим человеком…» Взволнованный Катков не мог сдержать слов. «Храни этот священный огонь, который вдохновляет тебя, – продолжал император. – Тебе не о чем беспокоиться. Я внимательно читаю „Московские ведомости“».
В конце концов конфликт между газетой и министром внутренних дел был улажен, и Катков вновь возобновил борьбу против врагов монархии и православия.
Из российской прессы явствовало, что у нигилизма больше нет сторонников. Однако в подполье уже полным ходом шел процесс формирования новых революционных групп. Число их членов было невелико, и места их собраний менялись изо дня в день. Более компактные и мобильные, чем прежде, они легче уходили от сетей, которые расставляла на них полиция.
Они пока еще не заявили о себе, но Александр кожей ощущал их присутствие. Это ощущение камнем лежало на его душе и сказывалось на его манерах, придавая им некоторую натянутость....
Где царь – там и Москва. часть 113
15 марта 2021 г.
Ничто так не символизировало порядок в России, как армия. С раннего детства Александр II обожал военные парады. Его сердце всегда замирало при виде марширующего полка.
Он был способен часами обсуждать со своим министром обороны, какого цвета должны быть новые мундиры, преимущества и недостатки заплечного ранца, замену русского штыка на прусский клинковый, введение в некоторых воинских частях остроконечных касок.
Вне всякого сомнения, эту «солдатоманию» он унаследовал от своего деда Павла I. В его жилах было очень мало русской крови. Наследники российского престола традиционно женились на германских принцессах. Его мать – дочь прусского короля Фридриха-Вильгельма III, бабка – принцесса София
Вюртембергская, прабабка – Екатерина II, принцесса Ангальт-Цербстская, прапрабабка Марта Скавронская (Екатерина I) была "богоизбранных" кровей.
Но, как и все его предшественники, начиная с Екатерины Великой, он ощущал себя подлинно русским, как если бы все его предки родились на этой земле. В атмосфере России витает некая магическая сила поглощения, ассимиляции. Религия, народные песни, местные традиции, кухня, небо, линия горизонта – все это способствует обрусению тех, кто живет на этой земле. Всех, кроме "богоизбранных"
Помня о своем немецком происхождении, Александр тем не менее душой и телом был предан стране, вверенной его заботам. Он был проникнут высокой идеей своего долга в отношении народа и чувствовал свое единение с самыми глубинными его слоями.
Будучи неутомимым тружеником, с раннего утра он усаживался за изучение документов. Он председательствовал в бесчисленных комиссиях, советах, комитетах. Те, кто с ним работал, поражались его памяти. С автоматической точностью он запоминал все, что читал, слышал, видел.
Вспоминая о чем-либо, он, согласно выражению министра Дмитрия Милютина, производил впечатление «живой хроники». Однако временами, испытывая усталость под непомерным бременем абсолютной власти, он становился раздражительным и недоверчивым. Его улыбка становилась натянутой.
За каждым комплиментом ему чудилась ложь. Одному губернатору, разглагольствовавшему о благодарности народа, он возразил: «Можете не утруждать себя, я не верю ни в чью благодарность».
В его присутствии даже близкие чувствовали себя не в своей тарелке. Его товарищ юности, князь Николай Орлов, говорил о нем: «Все трепетали перед его отцом, Николаем I, но я по собственному опыту знаю, что с ним можно было говорить откровенно. Совсем другое дело Александр… Мы с ним вместе росли, но я терял дар речи, когда он устремлял на меня свой затуманенный взгляд. Создавалось впечатление, будто он не слышал, что я ему говорил». (см. Феоктистов: «За кулисами политики и литературы».)
Он не терпел, когда при нем упоминали о польском восстании. Одно лишь слово «Варшава» вызывало у него гримасу недовольства. Он постоянно держался в напряжении, никогда не откровенничал, и поэтому не мог снискать симпатии своего окружения. С людьми из народа он обращался, как с детьми.
Принимая в Кремле депутацию крестьян, он сказал им отеческим тоном, в котором отчетливо слышались фальшивые нотки: «Привет, мои молодцы! Рад видеть вас. Я дал вам свободу, но помните: это свобода закона, а не произвола. Поэтому я требую от вас полного подчинения назначенным мною властям». Эти наивные слова отражали его политическое кредо. Он хотел идти вперед, если народ последует за ним, соблюдая порядок.
Анна Тютчева пишет в своем дневнике: «Ему не хватает масштаба интеллекта. Отсутствие подлинной культуры не позволяет ему осознать огромное значение его собственных реформ. Его душа инстинктивно стремится к прогрессу, его мозг боится коренных преобразований. Он страдал при виде бедственного положения крепостных, несправедливости и злоупотреблений.
Но когда поток новой жизни хлынул через разрушенную его руками плотину, пенясь и брызгая грязью, увлекая с собой обломки прошлого, он испугался собственной смелости, отрекся от прежних убеждений и выступил в роли защитника порядка, который сам же и расшатал… Поэтому, несмотря на его доброту, его скорее боятся, нежели любят… По характеру и уму он недотягивает до того уровня, который требуется для таких свершений».
В самом деле, взаимопонимание между Александром и его народом отсутствовало. Демократ по убеждениям, по сути своей он был консерватором. В то время как умирающий отец завещал ему «держать» все в кулаке, не растерял ли он уже часть того, что должен был хранить, как священное наследство? Освобождение крепостных, выборные провинциальные собрания. И вот теперь интеллектуалы грезят конституцией. Все это соблазнительно звучит в речах и выглядит на бумаге, но на практике какая путаница и неразбериха в перспективе!
Впрочем, согласие царя стать конституционным монархом означало бы предательство по отношению к присяге, данной им по достижении совершеннолетия, в которой он клялся «до последней капли крови защищать самодержавие». Этого мнения придерживались большинство его близких. И вовсе не озлобленность революционеров вынудила его отступить.
Принимая члена дворянского собрания Московской губернии Голохвастова, он заявил этому человеку, называвшему себя сторонником более гибкого режима: «Что же вы хотите в конце концов? Конституционный строй? Вы, вероятно, считаете, что я не желаю отказаться от своих полномочий, движимый мелким тщеславием! Даю вам слово: немедленно, прямо здесь же, я подписал бы любую конституцию, если бы был уверен, что она принесет пользу России. Но совершенно очевидно, сделай я это сегодня, завтра же Россия
развалится на куски. Вы этого хотите?».
В эпоху царствования Александра II литература, музыка и искусство достигли в России невиданных доселе высот. В течение нескольких лет появилось множество оригинальных талантов.
Достоевский, Толстой, Тургенев, Гончаров, Лесков, Салтыков-Щедрин, Писемский публиковали свои великие романы («Преступление и наказание» был издан в 1866 году, «Война и мир» – в 1865–1869).
Некрасов рассказывал в своих поэмах о нищете и чаяниях народа. Островский описывал в своих пьесах нравы московского купечества. Художники Перов, Маковский, Крамской, Репин, Суриков живописали на своих полотнах в яркой, реалистичной манере сцены из крестьянской жизни и сюжеты из русской истории. Российская музыкальная школа объединяла таких великих композиторов, как Мусоргский, Бородин, Римский-Корсаков, Балакирев, Чайковский…
Российских интеллектуалов переполняли творческие силы. Распиравшие их чувства требовали выхода, и они были готовы разорвать по швам сковывавшие движения тесные одежды. Но их голоса не достигали высоких политических сфер. Там читали хороших авторов, ценили их, но не прислушивались к ним. Каждому свое: писатели должны развлекать, царь – править.
С высоты трона страна представлялась Александру слоеным пирогом, каждый слой которого жил своей собственной жизнью, подчиняясь своим правилам и следуя своему предназначению.
На самом его верху располагался двор.
Сразу под ним – высший свет двух столиц, состоявший из нескольких аристократических семейств, которые проводили большую часть своего времени в увеселениях – на французских спектаклях, музыкальных вечерах и балах.
Еще ниже находились землевладельцы, купцы и промышленники, подавлявшие своим богатством жалких мелкопоместных дворян, которые вели праздную жизнь в своих десять раз перезаложенных имениях.
Далее вниз следовал новый средний класс, состоявший из инженеров, врачей, адвокатов, чиновников, архитекторов, студентов, художников. Эти люди, фонтанировавшие идеями, даже если и не были нигилистами, хотели изменить мир.
На самом низу - огромная, серая, аморфная масса крестьян. Которую надо защищать от нигилистов. Слава Богу, мужики пока еще были защищены от революционной заразы своим невежеством, сохранившимся с эпохи крепостничества. Но как долго может длиться такое положение вещей?
Относительно семейных традиций Александр старался свято придерживаться семейного кодекса. Человек простой и полный жизненных сил, он крепко стоял обеими ногами на земле. Уважая свою супругу, разделяя с ней трапезы, приобщая ее к государственным делам, он не мог согласиться в свои сорок семь лет на абсолютное целомудрие.
Тщетно пытался он убедить себя в том, что супружеский долг может сочетаться с физическим наслаждением. Все его неудовлетворенное и разочарованное существо требовало перемен. Постепенно его внимание начали привлекать красивые женщины.
Поначалу он удовлетворялся невинными шутками. Как и его дядя Александр I, ничто он так не любил, как процесс ухаживания. Однако в скором времени ему, измученному длительным воздержанием, пришлось перейти к активным действиям. Его поползновения не ускользнули от внимания двора. Императрица стоически закрывала на все глаза.
Первой серьезной победой Александра стала фрейлина его супруги, юная княжна Александра Долгорукая.
Анна Тютчева, тоже фрейлина, так описывает свою подругу: «Временами восторженная, временами сдержанная, цветок, который закрывается, если к нему приблизиться, она волнует воображение. Ее чары притягивают. Она непостижима. Зачастую депрессия сменяется у нее буйным весельем. Ее движения напоминают повадки молодой тигрицы».
Увлеченный этой искрометной, переменчивой особой, Александр даже не трудился скрывать свои чувства. Он флиртовал с Александрой Долгорукой в присутствии своей жены, которая, сохраняя достоинство, делала вид, будто ничего не замечает.
«Сегодня вечером с Долгорукой случился обморок, – пишет Анна Тютчева. – Императрица продолжала спокойно листать книгу Буйе (Всеобщий словарь по истории и географии). Такая реакция наверняка является следствием большого интереса, который император проявляет к этой фрейлине».
А вот что пишет князь Черкасский: «Императрица выглядела печальной, это связывают с ее здоровьем. Долгорукая принимала участие в „живых картинах“, которые сама же и организовала. Она была очень оживлена. Император с интересом рассматривал ее, чего она и добивалась. Все осуждали ее, но благодаря ей вечер получился чрезвычайно веселым».
Вдобавок ко всему Александра Долгорукая открыто демонстрировала приверженность либеральным идеям и приветствовала первые реформы Александра. Ей дали прозвище «Главная Мадемуазель». И все же почтение, и дочерняя нежность, испытываемые ею к императрице, не позволили ей поддаться искушению.
Предательству в отношении своей благодетельницы она предпочла принесение себя в жертву, выйдя замуж за пожилого генерала Альбединского. Этой крайней мерой она умертвила свою плоть, но облегчила свою совесть. Удалившись от двора, она продолжала поддерживать связь с царицей.
Любовные терзания Александра были вполне искренними. Он пишет молодой женщине: «Я чувствую, что становлюсь все более и более чужим для вас, и не осмеливаюсь говорить с вами о том, что вам уже неинтересно. Должно быть, вы довольны этим результатом… Эта душевная рана еще долго не зарубцуется, а мое сердце, которое вы некогда читали, словно книгу, продолжает страдать…» (см. Константин де Грюнвальд «Письмо от 16 августа 1865 года»).
Но вот на горизонте появляется еще одна Долгорукая. Ее звали Екатерина. Для близких она была Катиш или Катя. Ее отец князь Михаил, любивший роскошь и красивую жизнь, промотал все свое состояние. Не выдержав бремени обрушившихся на него проблем, вскоре после этого он умер.
Учитывая прежние заслуги покойного аристократа, Александр распорядился принять под государственную опеку его поместье Волыни и взял на себя заботу о воспитании его шестерых детей – четверых мальчиков и двух девочек.
Он еще раньше виделся с Катей в ее фамильной усадьбе Тепловке, когда та была еще ребенком, во время проводившихся в ее окрестностях военных маневров. Однажды весенним днем, прогуливаясь по Летнему саду со своей горничной, она встретила императора, шагавшего по аллее в сопровождении адъютанта.
Он узнал бывшую воспитанницу Смольного, подошел к ней и, ничуть не смущаясь присутствием глазевших на них прохожих, завел с ней разговор.
Александр пожирал ее глазами. У нее были тонкие черты лица, кожа цвета слоновой кости, шелковистые русые косы, миндалевидные глаза и обольстительная улыбка. Яркая красота сочеталась в ней с трогательной наивностью. Какой контраст с иссохшей женой, изнуренной болезнью и чрезмерным увлечением религией!
Он настаивал на том, что должен увидеться с ней вновь, и она не могла ему отказать. Они часто встречались во время прогулок либо в Летнем саду, либо в парке на Елагином острове, а с начала июля – в рощах Петергофа. С каждым разом все более настойчивый, Александр в конце концов признался ей в любви. Он умолял ее отдаться ему, она отчаянно сопротивлялась.
Несколько месяцев спустя, 13 июля 1866 года, он увлек ее в дальний конец Петергофского парка, в заросшую зеленью беседку с колоннадой, бельведер Бэбигон, откуда открывался вид на Финский залив. Там она отдалась ему, сама не зная, из жалости или из любви.
Во всяком случае, их первая близость стала для нее ослепительным откровением. В объятиях императора она познала женское счастье. В ней очень быстро проснулась чувственность, и она без ложного стыда страстно откликалась на все желания своего возлюбленного.
В упоении своего торжества, покрывая ее поцелуями, он воскликнул: «Сегодня, увы! я не свободен, но при первой же возможности я женюсь на тебе, потому что отныне и навсегда считаю тебя своей супругой перед Богом. До завтра. Благословляю тебя!» ( см. Морис Палеолог: «Трагический роман императора Александра II»).
Ему было сорок восемь, ей – девятнадцать. Такая разница в возрасте его отнюдь не тревожила, скорее возбуждала. Осенью, когда двор вернулся в столицу, отношения Екатерины и Александра упорядочились. Три-четыре раза в неделю она скрытно приезжала в Зимний дворец и через дверь, от которой у нее имелся ключ, проникала в комнату на первом этаже, откуда потайная лестница вела в императорские апартаменты на втором этаже, где в свое время жил Николай I.
Очень скоро весь двор был в курсе малейших подробностей этой связи. В салонах о ней говорили не прямо, а намеками, ибо царская персона была священна. Одни жалели невинную девушку, ставшую добычей похотливого властителя. Другие называли ее интриганкой или обвиняли невестку-итальянку, жену старшего брата Михаила, якобы из корыстных соображений подтолкнувшую ее в объятия императора.
Родственники Кати, беспокоясь за её репутации и судьбу, во избежание скандала отправили её в Неаполь.
От этого неожиданного расставания Александр едва не обезумел. Екатерина стала для него объектом безумной страсти. В его возрасте – думал он – связь со столь юной особой была настоящим чудом. Он забыл о своем супружеском и отцовском долге и мечтал посвятить это дитя в тайны своей политики. Каждый день он писал ей, умоляя вернуться. Нежные, исполненные любви письма, которые он получал в ответ, делали еще более невыносимой разлуку с существом, которое отныне занимало главное место в его жизни…
Однако мы отвлеклись и попытаемся вернуться к царю настоящему, а не страдающему от разлуки венценосному Ромео.
Осуществляя с большим или меньшим успехом свои реформы, Александр не забывал и о необходимости экспансии на юг и восток. Согласно его мнению, предназначение России заключалось в том, чтобы расширять границы за счет соседних территорий, малонаселенных, плохо организованных и раздираемых внутренними междоусобицами.
Еще в начале своего правления он «отхватил» у Китая, на основании договоров от 1857 и 1858 года, земли по левому берегу реки Амур. Спустя два года, в 1860 году, в соответствии с другим договором, подписанным в Пекине молодым графом Игнатьевым, российский суверенитет распространился на богатый природными ресурсами район Уссури, где в скором времени вырос город Владивосток.
Таким образом, отныне Санкт-Петербург контролировал территорию Сибири вдоль всего побережья Тихого океана вплоть до границы с Кореей. Кроме того, полномочные представители Александра получили от Японии южную часть острова Сахалин в обмен на часть Курильского архипелага.
Взятие в плен имама Шамиля генералами Барятинским и Евдокимовым
Военные действия по «умиротворению» восточного Кавказа завершились в 1859 году взятием аула Гуниб и пленением грозного вождя Шамиля. Оставалось завоевать западный Кавказ. Окруженные русскими войсками, черкесы были оттеснены к Черноморскому побережью. Военные власти предложили им либо поселиться в специально отведенных для этой цели местах, либо эмигрировать в Турцию. Свыше двухсот тысяч горцев выбрали второй вариант. Остальные согласились стать царскими подданными.
Война закончилась в 1864 году.
Карта походов русских войск в Среднюю Азию
1200х834
Население территорий России, граничащих со Средней Азией страдало от набега воинственных племён в связи с этим генералы Александра устраивали карательные экспедиции, все дальше углубляясь на юг. В 1865 году присоединен Ташкент, в 1868 году пришел черед Самарканда. Еще
несколько лет, и Хивинское, и Бухарское ханства покорились России.
По мере продвижения к границам Китая, Афганистана и Персии русские дружелюбно были встречены местным населением. «Белый царь» был для них защитой и помощью.
Это медленное приближение к Индии вызывало беспокойство у британских дипломатов, которые видя такую «экспансию» засуетились, предприняв ряд военных маневров против российских войск.
Бухарский эмир Музаффар. Дмитрий Ильич Романовский (1825—1881) — русский военачальник, генерал-лейтенант. Видный деятель Туркестанской кампании Российской Империи. Происходил из дворян Тверской губернии.
Однако, невзирая на их маневры, Россия, мощная и невозмутимая, продолжала идти своим путем. Энергичный администратор генерал Кауффманн рьяно принялся осваивать природные богатства вновь образованной Туркестанской губернии.
Эти территориальные приобретения, достигнутые малой кровью, вдохновили и ободрили Александра. Хотя и не добившись решительного успеха во внутренней политике, поскольку нашлись безумцы, тормозившие проведение реформ, он мог поздравить себя с тем, что ему удалось присоединить к империи земли площадью в несколько миллионов квадратных километров. Он приобрёл для России новые, богатые ресурсами территории, простиравшиеся от Каспийского моря до Китая и Афганистана.
Но этого было недостаточно! Его внимание привлекал также европейский континент, и в первую очередь Балканский полуостров.
Тесные родственные связи, обусловленная историей общность интересов, разочарование поведением Австрии во время Крымской войны и Франции во время польского восстания – все это способствовало сближению Санкт-Петербурга и Берлина, и Александра не сильно беспокоили претензии Пруссии на гегемонию.
Хотя Вильгельм I и его министр Бисмарк не скрывали своего намерения объединить Германию, он сохранял нейтралитет во время войны пруссаков с Данией, завершившейся аннексией Шлезвига и Гольштейна (1864 год), а затем во время их войны с Австрией, в результате которой последняя была исключена из Конфедерации германских государств (1866 год).
Поражение австрийцев под Садовой даже порадовало царя, ибо он счел его реваншем за Севастополь. Тем временем, увеличив число своих подданных до одиннадцати миллионов,
Вильгельм I сделался правителем мощной державы, неожиданно поднявшейся в центре растерянной Европы.
Равновесие нарушилось. В своем стремлении восстановить его Александр Горчаков решил, что императору пришла пора нанести визит в Париж и возобновить дружеские отношения с Наполеоном III.
Со времен подавления польского мятежа Россия пользовалась во Франции дурной репутацией. Дабы обезоружить парижских друзей «нации мучеников», царь объявил широкую амнистию участникам восстания 1863 года.
Поверенный в делах Франции Габриак пишет: «Мотив этого шага – желание угодить Его Величеству (Наполеону III) и избежать упоминаний о Польше во время их бесед».
Отправляясь в этот вояж, Александр предвкушал и другие удовольствия помимо дипломатических. Ему было любопытно посетить Всемирную выставку, о которой так много говорили. Его сопровождали сыновья Александр и Владимир. Из Кельна он телеграфировал, чтобы за ним зарезервировали две ложи в театре Варьете, где в оперетте Оффенбаха «Великая герцогиня де Герольштайн» играла знаменитая Гортензия Шнайдер.
Наконец-то ему удалось воссоединиться с Екатериной Долгорукой, своей милой Катей, сосланной в Неаполь и приехавшей к нему во Францию. Они не виделись шесть месяцев. Это было выше его сил!
1 июня (20 мая согласно юлианскому календарю) 1867 года на Северном вокзале Парижа Александра встречал Наполеон III. Парижане устроили ему холодный прием. Пока они ехали с вокзала в Тюильри, несколько раз до его слуха с улицы доносились крики «Да здравствует Польша!».
То же самое повторилось 5 июня во время его посещения Сен-Шапель во Дворце Правосудия. Кучка адвокатов во главе с Шарлем Флоке принялась скандировать при его появлении «Да здравствует Польша!» Александр воспринял этот демарш, как пощечину, но при этом сохранил самообладание. "Французы –
думал он – не проявляли такую надменность, когда его дядя Александр I вошел в Париж во главе русской армии".
Ему оставалось лишь доставить себе удовольствие, поселившись в Елисейском дворце, где останавливался его великий предшественник. Он устроил Катю в уютный особняк на рю Бас-дю-Рампар, в двух шагах от дворца. Каждый вечер она легкой тенью проскальзывала за решетку на углу авеню Габриель и авеню де Мариньи. В ее объятиях он забывал о всех своих заботах и унижениях. В его глазах она была главным экспонатом Парижской выставки.
6 июня он присутствовал вместе с Наполеоном III и Вильгельмом I на большом военном смотре на ипподроме Лоншамп. На обратном пути открытая карета, в которой он сидел с императором Франции и двумя своими сыновьями, с трудом пробивала себе путь сквозь море людей, заполнивших аллеи Булонского леса.
Когда экипаж поднялся на Гран Каскад, человек из толпы направил пистолет на царя и дважды выстрелил в него. Однако один из берейторов Наполеона III, вовремя заметивший опасность, толкнул стрелявшего под руку. Пули слегка задели находившуюся рядом женщину и лошадь. И во время этого второго покушения на свою жизнь Александр продемонстрировал холодное безразличие.
Его смелость происходила от фатализма и набожности. Тем не менее упорство его врагов вызывало у него удивление. Единственное утешение: на сей раз покушавшийся, схваченный на месте преступления, оказался не русским, а поляком-эмигрантом Антоном Березовским.
Вернувшись в Елисейский дворец, Александр принял императрицу Евгению, которая, разрыдавшись у него на груди, умоляла его не сокращать свой визит из-за этого прискорбного инцидента. Александр успокоил ее: он останется, что бы ни случилось. После этой беседы он побежал успокоить свою Катю. Обуревавшие ее эмоции еще раз продемонстрировали всю глубину их взаимной любви.
В тот же вечер он сказал российскому послу в Париже Будбергу, что не боится, поскольку всегда готов предстать перед Господом. Но с этого момента его чувства к Франции значительно охладели. Он не мог простить ей уличных оскорблений и покушения на свою жизнь. Определенно, эти люди не любили и не понимали его.
Из вежливости он посещал в последующие дни все официальные мероприятия и балы, предусмотренные протоколом, и продолжал выражать удовлетворение оказываемым ему уважением, но от внимания публики не ускользнули его рассеянный вид, натянутость манер, вымученная улыбка, грустный, неподвижный взгляд.
Гюстав Флобер, видевший его на балу в Тюильри, пишет Жорж Санд:
«Русский царь мне совершенно не понравился. Он выглядел бесчувственным увальнем».
11 июня, разочарованный Александр покинул Париж, поблагодарив хозяев и щедро вознаградив берейтора, спасшего ему жизнь. Несколько дней спустя его старший сын, великий князь Александр, пишет своему другу князю Мещерскому: «При воспоминании о нашем пребывании в Париже меня охватывает дрожь… Да, нам пришлось там нелегко. Ни
единой минуты я не чувствовал себя спокойно. Никто не мог гарантировать, что это (покушение) не повторится… У меня было единственное желание: уехать из Парижа. Я послал бы все к дьяволу, лишь бы император мог целым и невредимым как можно скорее вернуться в Россию. Каким счастьем было покинуть этот вертеп!»
Словно провоцируя еще большее негодование в российском обществе, адвокат Березовского Эммануэль Араго на процессе обрушила на царя потоки злобной критики. Присяжные, под впечатлением ее речи, нашли в деянии поляка смягчающие обстоятельства, и он, избежав смертной казни, был приговорен к пожизненному заключению.
Александр был уязвлен дважды: во-первых, этот приговор свидетельствовал об извращенном общественном мнении французов, во-вторых, он лишил его возможности обратиться к Наполеону III с просьбой о помиловании осужденного на смерть в качестве жеста милосердия.
В Санкт-Петербург Александр вернулся с твердым убеждением, что России в своей внешней политике следует ориентироваться на союз с Пруссией. Его не беспокоило то, что Франция остается в одиночестве перед лицом германской угрозы.
Единственная польза, которую он извлек из этой поездки в Париж, заключалась в упрочении его отношений с Екатериной Долгорукой. После столь долгой разлуки их любовь приобрела зрелый и, так сказать, официальный характер. В столице Екатерина, вместе с братом и невесткой, проживала в роскошном особняке на Английской набережной. У нее были собственные слуги и экипаж.
В Зимнем дворце в ее распоряжении находился бывший кабинет Николая I для встреч с монархом. Во время пребывания Александра в Царском Селе, Петергофе и Ливадии она снимала виллу поблизости от императорской резиденции и жила там под вымышленным именем. Он назначил ее фрейлиной императрицы, дабы она имела доступ ко двору.
Раздосадованная, но тщательно скрывавшая свою досаду царица принимала реверансы соперницы с холодной улыбкой. Она видела в этой связи всего лишь легкую интрижку, мимолетное увлечение со стороны своего супруга. Разве могла она представить себе, что Александр, обычно столь отстраненный в общении с ней, способен наедине с Катей на безумства, совершенно немыслимые в его возрасте?
Молодая женщина избегала появляться на императорских приемах. Поглощенная своей любовью, она старалась быть незаметной и вела уединенный образ жизни, только изредка принимая приглашения на театральные представления и ужины. Каждый раз царю приходилось настаивать, чтобы она посетила бал. Катя прекрасно танцевала и в такие вечера доставляла ему истинное удовольствие, когда он наблюдал за тем, как она грациозно двигается под музыку по залу, пусть даже и в объятиях другого мужчины.
Однако постепенно политика в их беседах стала занимать все больше и больше места. Общаясь с ней, Александр больше не мог молчать об одолевавших его заботах.
Спустя некоторое время он уже не принимал ни одного важного решения, не обсудив его со своей возлюбленной. Будь то дипломатические переговоры, разногласия в императорской семье, интриги при дворе или соперничество министров – он посвящал ее во все свои проблемы и просил ее совета.
Он доверял ей, поскольку, далекая от интриг света, она не принадлежала к какой-либо коалиции. Раскрывая перед ней душу, он был уверен, что все сказанное им останется между ними.
Таким образом, как это повелось в семье Романовых, судьба России вершилась в алькове в перерывах между любовными утехами. Между тем при дворе зазвучали злые языки. Некоторые обвиняли суверена в «старческой любви».
Курорт Бад Эмс в Германии
Александр больше не мог обходиться без Екатерины и брал ее с собой во все поездки. В Эмсе, куда он ездил каждый год на воды, она занимала виллу неподалеку от особняка «Четыре Башни», где останавливалась царская свита.
В июне 1870 года в этом городе состоялись важные переговоры, в которых участвовали с одной стороны Александр и Горчаков, с другой – Вильгельм I и Бисмарк. Вечером император в подробностях обрисовал своей возлюбленной международное положение. По его мнению, Франция Наполеона III проводила авантюрную политику, ее столкновение с Пруссией было неизбежно, и Россия, связанная с последней союзническими отношениями, должна будет сохранять нейтралитет в этом конфликте.
Месяц спустя, когда пришла новость о выдвижении кандидатуры принца Гогенцоллерна на испанский престол, он ограничился тем, что попросил Вильгельма I отказаться от этой претензии.
Но после публикации «Эмсской депеши», тон которой был сочтен оскорбительным для Наполеона III, он бросил французскому послу генералу Флери: «Вы полагаете, будто только у вас есть самолюбие!» И заявил Екатерине: «Ты
видишь, я оказался прав! В этом деле Франция неправа во всех отношениях!».
Его совершенно не удивило быстрое продвижение германской армии. Посол России в Берлине д'Убриль предвидел, что Париж быстро падет под натиском пруссаков.
«И я уверен, – пишет Александр Екатерине, – что еще до того, как они придут туда (в Париж), Наполеон перестанет быть императором и что именно в Париже французы объявят о его отрешении от власти. Он заслужил это за все его несправедливости как в отношении нас, так и в отношении других. Прости меня, дорогая Катя, за то, что мне не терпелось покинуть тебя этим вечером, но ты должна понять, я не могу не интересоваться происходящим, все еще храня в душе память о Севастополе, который стал причиной смерти моего отца. Ты ведь знаешь, как я преклоняюсь перед ним. Я вижу в этом, как уже говорил тебе, руку Господа, карающего несправедливость».
Катастрофа при Седане, отречение Наполеона III, провозглашение республики – все это представлялось Александру справедливым возмездием за наглое поведение Франции в отношении России.
Когда в сентябре 1870 года Тьер приехал в Санкт-Петербург и умолял его повлиять на пруссаков, дабы те поумерили свои притязания, он натолкнулся на вежливый отказ.
«Объясните мне, – сказал Александр Тьеру, – каким образом я мог бы вам помочь. Я уже сделал все, что в моих силах, и охотно помогу вам. Но не могу же я вступать в войну или пригрозить вступлением в войну, ибо, в первую очередь, должен заботиться о благе своей страны».
Тьер уехал, не солоно хлебавши. «Наберитесь мужества и заключите мир», – посоветовал ему Александр на прощание.
Через несколько месяцев Париж пал, Тьер был назначен главой исполнительной власти, Франция потеряла Эльзас и часть Лотарингии, в Зеркальной галерее Версальского дворца было провозглашено создание новой империи, и Вильгельм I стал императором Германии.
У Александра потом возникнет смутное ощущение опасности, которую могла представлять для России мощная объединенная Германия, но в данный момент он не думал ни о чем другом, кроме как о том, чтобы в полной мере воспользоваться плодами своей политики нейтралитета.
Ему казалось, что теперь, в этом водовороте политических событий в Европе, наступила самая благоприятная ситуация для денонсирования Парижского договора, чьи положения противоречили российским интересам на Ближнем Востоке.
В циркуляре от 29 октября 1870 года Горчаков объявил, что отныне Россия считает себя свободной от ограничений в отношении ее действий в Черном море.
Это одностороннее решение вызвало цепную реакцию протестов в европейских столицах. Особенно были возмущены англичане, расценившие данный шаг как нарушение международного пакта.
Горчаков отвечал, что после поражения Франции в войне обстоятельства кардинальным образом изменились, и положения Парижского договора уже не раз игнорировались другими его участниками. Так, на следующий день после капитуляции Седана итальянские войска заняли Рим.
Последовали длительные переговоры, и 13 марта 1871 года в Лондоне был подписан новый договор – без статей, предусматривавших ограничения в отношении действий российского флота на Черном море.
Этот дипломатический успех вызвал в России волну энтузиазма. Земства посылали царю поздравительные телеграммы. Пресса превозносила Горчакова до небес. Александр пожаловал ему титул Светлейшего, благодаря чему он получил первенство перед другими князьями.
Между тем Александр отдавал себе отчет в том, что дела не так уж блестящи. В результате объединения Германии лишились престолов мелкие немецкие князья, правившие до сих пор милостью Божьей. Отрекшегося от власти императора Франции заменило республиканское правительство.
В этих двух случаях имело место отступление от принципа монархии. Не пришло ли время предпринять шаги по сближению автократических держав, как во времена Александра I? Он видел необходимость в возрождении Священного Союза, против которого был настроен враждебно в начале своего правления. Ради этого можно было даже забыть об обидах, причиненных России Австрией.
В сентябре 1872 года императоры Германии, Австрии и России собрались в Берлине. За ужином, во время которого они обращались друг к другу на «ты», обсуждалась единственная опасность, все еще угрожавшая мировому порядку: развитие и распространение революционных идей. По этому вопросу было достигнуто полное взаимопонимание.
Одновременно с этим министры иностранных дел трех стран выработали основы нового Священного Союза, призванного поддерживать монархический порядок в Европе. Однако без ведома Горчакова Бисмарк пообещал Австрии компенсацию на Балканах за ее территориальные уступки Германии и Италии.
Вернувшись в Санкт-Петербург, Александр лучился радостью. Ее причина состояла не только в договоренности с Германией и Австрией. Четырьмя месяцами ранее Екатерина подарила ему сына, Георгия(родился 30 апреля 1872 года).
Это случилось в Зимнем дворце, в бывших покоях Николая I. Среди ночи верный слуга был послан за акушеркой. Роженица поначалу испытывала настолько сильные боли, что Александр взмолился перед доктором: «Если необходимо, пожертвуйте ребенком, но ее спасите во что бы то ни стало!» Только к утру Екатерина смогла разродиться.
Обезумевший от счастья Александр едва успел увидеть новорожденного и обнять его мать. Было воскресенье, и весь двор ожидал его к заутрене. Заботу о младенце Александр доверил генералу Рылееву, главе службы личной безопасности Его Величества. Георгия отвезли в укромное место, находившееся под надзором жандармов, где его опекали русская кормилица и французская гувернантка.
Екатерина быстро оправилась после родов. Александр, опасавшийся, что материнство наложит на нее печать увядания, вздохнул с облегчением.
Тело молодой женщины вновь обрело стройность. Влюбленный в чистоту форм своей подруги, царь сделал набросок карандашом, изображавший ее обнаженной, лежащей на диване.
Несмотря на все меры предосторожности, новость не замедлила распространиться при дворе. Окружение царя пребывало в шоке. Двое любимых братьев императора, великие князья Константин и Николай, его старая тетка, великая княгиня Елена, были не на шутку обеспокоены появлением в доме Романовых
незаконнорожденного отпрыска.
Императрица Мария Александровна стоически переносила свое унижение и не опускалась до обвинений. Похоже, она отказалась от борьбы с болезнью, которая медленно подтачивала ее.
В аристократических кругах вполголоса осуждали Александра за то, что он не заботился должным образом о здоровье своей хрупкой супруги, чахнувшей на глазах, негодовали по поводу страсти пятидесятичетырехлетнего монарха, уже ставшего дедом, к «бесстыдной одалиске» и опасались последствий ее влияния на правителя России.
В следующем году недовольство царского окружения достигло апогея, когда стало известно, что фаворитка произвела на свет дочь Ольгу. (Екатерина Долгорукая родит в 1876 году второго сына, нареченного Борисом, который спустя несколько дней умрет от детской болезни.)
Граф Петр Шувалов, шеф тайной полиции (Третьего отделения) однажды осмелился посетовать в кругу друзей на столь низкое падение императорского достоинства. «Но я сотру ее в порошок, эту девчонку!» – сказал он. Через шпионов эти слова дошли до императора, и освобожденный от должности Шувалов отправился послом в Лондон.
В апреле 1873 года, когда Александр самозабвенно наслаждался своим внебрачным счастьем, в Санкт-Петербург нанес визит Вильгельм I. После двенадцати дней торжеств, отмеченных военными смотрами, балами, банкетами, концертами и спектаклями, они перешли к серьезным делам.
Граф фон Мольтке, прусский фельдмаршал, и граф Берг, русский фельдмаршал, подписали соглашение, в соответствии с которым та из двух империй, что подвергнется нападению со стороны какой-либо европейской державы, получает от своей союзницы военную помощь в виде двухсоттысячной
армии. Несколькими месяцами позже, во время визита Александра в Вену, Австрия присоединилась к этому союзу.
Между тем, заручившись союзническими отношениями с Россией, Германия в 1875 году собиралась вновь объявить войну Франции, обвиняя ее в вынашивании идей реваншизма. В действительности, Бисмарк считал, что Франция слишком быстро оправилась от поражения и нужно окончательно поставить ее на колени, прежде чем она начнет представлять угрозу для своих соседей.
Тон германской прессы становился все более и более воинственным. Встревоженный президент Мак-Магон обратился к Александру за поддержкой. Все попытки Горчакова призвать немцев к сдержанности потерпели неудачу. Тогда царь сам решил отправиться в Берлин, чтобы охладить германский пыл. Разумеется, его сопровождала Екатерина.
Царь приехал в немецкую столицу вместе с Горчаковым и остановился в особняке российского посольства, тогда как Екатерина поселилась в соседней гостинице. Сразу же принятый своим дядей Вильгельмом I, Александр без околичностей заявил, что не допустит нападения Германии на Францию.
Старый кайзер заверил его, что у него и в мыслях такого не было, но при этом обрушился с грубыми нападками на французское правительство. В унисон ему вторил Бисмарк. После завершения переговоров Горчаков отправил в Париж депешу, в которой говорилось, что благодаря его суверену мир гарантирован.
Эта декларация вызвала сильное раздражение Бисмарка, который обвинил своего российского коллегу в стремлении играть роль главного арбитра в Европе. Он со злой иронией предложил Горчакову отчеканить пятифранковые монеты со своим профилем в обрамлении надписи: «Горчаков защищает Францию». И добавил: "Горчакову не следует тешить свое личное тщеславие в ущерб германским интересам. Я добрый друг моих друзей и непримиримый враг моих врагов».
Патрис де Мак-Магон - президент Франции с 1873 по 1879 год.
Между двумя странами возник дипломатический холодок. Тем временем герцог Деказе, министр иностранных дел правительства Мак-Магона, пишет виконту Гонто-Бирону, послу Франции в Берлине: «Мы
избежали страшной опасности. Перед нами собирались поставить ультиматум: разоружение или вторжение. Нам была нужна внешняя поддержка. Могли ли мы на нее рассчитывать? Старая Европа, наконец, пробудилась».
Чрезвычайно довольный этим политическим успехом, Александр вернулся в Россию и обосновался с Екатериной в Царском Селе. Несколько отдалившись от Германии и вновь сблизившись с Францией, он принялся искать новых союзников и однажды попытался установить более тесные отношения с Соединенными Штатами.
Густав Ваза Фокс
После неудавшегося покушения Каракозова, Вашингтон направил в Санкт-Петербург специальную делегацию во главе с заместителем секретаря по делам военно-морского флота Д. Фокса с поручением принести царю поздравления.
Тепло принятые в качестве посланцев братского народа, также недавно отменившего рабство (крепостное право), американцы выслушали множество красивых речей и отвечали с таким же вдохновением. Но Александр понимал, что все эти взаимные комплименты не более чем формальность.
Соединенные Штаты, занятые проблемами своего огромного молодого государства, не имели ни малейшего намерения вмешиваться в европейские дела.
Единственным осязаемым результатом этих контактов явилась продажа американцам в 1867 году далекой и девственной Аляски, с которой в Санкт-Петербурге не знали, что делать, за смехотворную сумму 7 миллионов долларов.
Александр хотел бы завоевать симпатии и другой англосаксонской страны, Великобритании, но ее враждебное отношение к России, казалось, уже стало традицией. Две державы соперничали на Ближнем Востоке. Быстрое продвижение царской армии в Средней Азии очень беспокоило
британское правительство.
В каком бы направлении ни стремился Александр распространить свою гегемонию, он неизменно наталкивался на противодействие дипломатов королевы Виктории. Тем не менее в 1871 году появилась надежда на потепление отношений между двумя народами.
Дочь царя, великая княгиняМария, и младший сын королевы Виктории, герцогЭдинбургский, встретились у своих общих родственников в Гессене и полюбили друг друга. Вопреки колебаниям Виктории, не очень-то желавшей принимать русскую царевну в свою семью, 11 января (23 января согласно григорианскому календарю) 1874 года в Зимнем дворце состоялась пышная свадьба.
Праздничная программа предусматривала три придворных бала, ужины на три тысячи персон, оперу «Ромео и Джульетта» с Аделиной Патти в главной роли, охоту на медведя, катание на коньках и
путешествие в Москву.
Через несколько месяцев Александр сам отправился в Лондон. Его там встречали с той же пышностью и с тем же показным доброжелательством. На обеде, данном в его честь лордом-мэром, он произнес речь, в которой благодарил англичан за теплый прием, оказанный его дочери, и выражал надежду, что этот брак послужит укреплению связей между двумя великими народами, гарантами мира во всем мире.
Но за этими проникновенными словами скрывалось крайнее замешательство. Читая газеты, он ощущал, что английское общественное мнение по отношению к России оставалось недоброжелательным.
Впрочем, во главе консерваторов, получивших большинство на последних выборах, стоял Дизраэли, самый отъявленный русофоб, "английский" империалист с богоизбранной кровью в жилах, писатель и завсегдатай аристократических женских салонов (и будуаров тоже) Лондона, что во многом способствовало его продвижению на должность "премьера"...
Александр не мог понять: "Ну разве это не абсурд, что королева, заложница конституционного режима, должна считаться с мнением парламента? Не придется ли когда-нибудь и ему - царю прислушиваться к голосу народных представителей?". В детстве он об этом мечтал, но теперь не был уверен, что ему этого все еще хочется…:
Между тем на горизонте уже маячила война с неугомонными турками. Но об это в следующей публикации…
Где царь – там и Москва. Часть114
22 марта 2021 г.
Как Александр и предвидел, Парижский договор 1856 года не стал подлинным решением «восточного вопроса». Да, за годы, последовавшие за его подписанием, не было крупных военных конфликтов. Даже восстание на Крите в 1867 году не особенно встревожило правительства европейских стран.
Однако, несмотря на все официальные соглашения, Россия не могла отказаться защищать православных подданных Оттоманской империи. Российские дипломаты то и дело подавали султану протесты по поводу бесчинств, творимых в населенных славянами провинциях Турции.
Это чрезвычайно раздражало турок, которых поддерживали англичане, опасавшиеся российской конкуренции, с которой они уже столкнулись в Средней Азии. В 1875 году ситуация на Балканах резко обострилась вследствие восстаний в Боснии и Герцеговине, а затем в Болгарии. В дополнение к регулярным войскам Турция ввела туда нерегулярные части, сформированные из головорезов, «башибузуков».
Те устроили массовую резню славян, что вызвало негодование не только русских, но даже англичан. Все великие державы предпринимали попытки прекратить бесчинства на Балканах.
Тем не менее Англия продолжала тайком оказывать поддержку султану.Дизраэли, этот "фальшивый бриллиант" в короне Англии, открыто критиковал «политиков, которые, руководствуясь самыми гуманными чувствами, мешают правительству защищать жизненно важные интересы Великобритании».
Международная напряженность в подобных обстоятельствах не могла не возрасти. В знак солидарности с братьями-славянами Черногория и Сербия объявили Турции войну.
Сербской армией командовал русский генерал Черняев, покоритель Ташкента. Вторгшись в Турцию, он не сумел прорвать оборонительные линии неприятеля, отошел к границам и закрепился перед городом Алексинац, являвшимся ключом к долине Моравы.
31 октября 1876 года Алексинац пал, турки проникли на сербскую территорию, путь на Белград был открыт.
Александр, находившийся в этот момент в Ливадии, в Крыму, направил в Стамбул ультиматум с требованием согласиться на заключение перемирия в течение сорока восьми часов. Султан уступил. (Сербия была спасена в отличие нынешнего времени, когда через 150 лет очередные "башибузуки" под руководством потомков-сионистов Дизраели, теперь уже не турецкие , а американские раздолбают Белград и захватят не только Сербию, но и Россию, установив там свои марионеточные правительства).
А тогда царь дал английскому послу слово чести, что не собирается захватывать Константинополь и в случае необходимости ограничится оккупацией Болгарии.
Такая сдержанность резко контрастировала с патриотической лихорадкой, охватившей Россию. По всей стране создавались «славянские комитеты», которые занимались пропагандой и собирали денежные средства для повстанцев. Многие уезжали, чтобы вступить добровольцами в сербскую армию.
В прессе Аксаковы, Катков, Достоевский и сотни других известных людей настаивали на неотложности православного крестового похода. Во всех слоях общества – среди дворян и крестьян, интеллигенции и купечества – кипели бурные страсти. Всюду только и слышались разговоры о покорении Константинополя, о превращении Святой Софии в православный храм, о миссии русского народа.
Аксаков пишет: «История Россия – святая история. Ее следует читать, как жития святых».
Никогда со времен польского восстания 1863 года, когда страну захлестнула волна патриотизма, Александр не отмечал вокруг себя такого единодушия, такого порыва национальной религиозности.
Будучи от природы миролюбивым человеком, он боялся, как бы война не расшатала основы нового административного и социального порядка, который он с таким трудом создал (не напоминает ли это вам нынешнюю ситуацию, когда вся Европа и США ополчились против РФ?).
Тогда царь заявил представителям дворянства и городского собрания Москвы: «Я знаю, что за мной весь наш народ, и вместе с ним сострадаю нашим братьям по крови и вере. Но для меня превыше всего интересы России, и мне не хотелось бы, чтобы проливалась русская кровь… Я желаю заключить общее соглашение, но, если мы не получим необходимых гарантий, мне придется действовать в одиночку. Я убежден, что в этом случае вся Россия откликнется на мой призыв».
На самом же деле Александра терзали воспоминания о его отце, Николае I, который во время злополучной Крымской войны оказался один на один с объединившейся против России Европы. Кошмар турецкой западни преследовал его по ночам. Он говорил о своих страхах с министрами со слезами на глазах.
Через свою дочь, теперь Алису Гессенскую, он передал королеве Виктории: «Мы не можем, мы не хотим ссориться с Англией. С нашей стороны было бы безумием думать о Константинополе и об Индии».
В надежде оказать давление на Турцию, он добился созыва конференции послов в Константинополе. Эта конференция, собравшаяся в начале 1877 года, потребовала от султана положить конец зверствам, чинимым его войсками, и незамедлительно провести реформы в славянских провинциях. Переговоры зашли в тупик.
Как обычно, (сионистская уже тогда) Англия вела двойную игру. Александр обвинил Эллиота, британского посла в Константинополе, в том, что он «больший турок, чем сами турки».
Царь убедился, что Дизраэли пытается превратить решение «восточного вопроса» в дуэль между Россией и Англией и мечтает о том, чтобы Турция нанесла России поражение, еще более страшное, чем поражение в Крымской войне. «Мы искренне желаем реального улучшения положения христиан, в то время как другие удовлетворяются ничего не значащими обещаниями Порты» – пишет он своему сыну Владимиру.
В конце прошедшего года в России уже была проведена частичная мобилизация. Согласно секретной информации, полученной султаном, русские не были в достаточной степени подготовлены к войне. Все говорило за то, что при первом же столкновении колосс на глиняных ногах должен рухнуть. Так что же тогда церемониться?
31 марта 1877 года в Лондоне был подписан протокол, представлявший собой не более чем резюме предыдущих переговоров. Поддерживаемая английской дипломатией, Порта отвергла его, как унижающий ее достоинство.
В этот момент Александр находился в Кишиневе, в ставке своей армии. Он пишет Екатерине: «Я с удовлетворением отмечаю, что все меры приняты для того, чтобы войска двинулись вперед, когда последует приказ. Да поможет нам Господь, и да благословит наше оружие! Я знаю, никто лучше тебя не понимает, что сейчас творится в моей душе. Мне так хотелось избежать этой войны».
Тем временем было достигнуто тайное соглашение с Румынским княжеством о проходе русской армии через его территорию. 12 апреля (24 апреля согласно григорианскому календарю) 1877 года царь издал манифест, гласивший: «Глубоко убежденные в правоте нашего дела, вверяя себя милости Божьей и моля Господа благословить
наши храбрые войска, мы отдаем им приказ перейти границу Турции».
Это решение далось Александру нелегко. У него было ощущение, что оно принадлежало вовсе не ему, а стало следствием развития событий, энтузиазма его народа и, вполне возможно, посмертной воли его отца. Бурные проявления радости, которые он наблюдал в каждом городе на обратном пути, то утешали его, то вновь вызывали у него тревогу. Он был недалек от мысли, что толпа всегда не права.
В промозглой от дождя Москве, куда он прибыл 22 апреля, к десяти часам вечера все ведущие к Кремлю улицы были заполнены людьми, жаждавшими реванша за Севастополь.
Граф пишет: «На следующее утро в залах дворца и соборах мы стали свидетелями неописуемого зрелища. После ответа императора, краткого, но достойного, на поздравления градоначальника и предводителя дворянства толпа бросилась к нему в едином порыве восторга. Лишь с большим трудом удалось остановить ее натиск… Когда он появился на Красной лестнице, воздух огласился долго не смолкавшими приветственными криками».
21 мая император попрощался с супругой и своей дорогой Екатериной, с первой – сдержанно и почтительно, со второй – страстно и трогательно. Долг призывал его отправиться к театру военных действий. Александр уезжал с тяжелым сердцем.
Через день после отъезда он пишет из императорского поезда возлюбленной: «Здравствуй, милый ангел души моей. Я довольно хорошо спал, но пробуждение мое было грустным после всего того счастья, которое мы познали вместе. Мое бедное сердце сжимается от того, что я покинул тебя, и у меня такое ощущение, будто я увез твою жизнь с собой, а моя осталась с тобой».
Спустя четыре с половиной часа он добавляет несколько строк: «Все утро я провел в работе и только что отдохнул, горестно вздыхая о том, что не могу видеть тебя и наших дорогих деток… Твой навеки». (см. Константин де Грюнвальд. "Письма Александра II Екатерине")
Человек, ехавший на встречу со своей армией, ни в коей мере не обладал качествами полководца. Ему шел шестидесятый год. Его томила усталость. Он страдал от астмы. Сфера его деятельности – кабинет, документы, встречи с министрами и послами, официальные приемы и интимные вечера с молодой любовницей.
Он ехал вовсе не ради того, чтобы покрасоваться перед армией. Сознавая свою некомпетентность в области стратегии, он отказался принять на себя личное командование военными операциями, но при этом не мог оставаться в Санкт-Петербурге, в то время как лучшие сыновья России сражались на Балканах. Он тоже хотел испытать свою долю лишений и опасностей.
Он и представить себе не мог, что его присутствие с многочисленной свитой не только не воодушевит войска, но и внесет сумятицу в руководство ими из-за соперничества среди генералов.
Царя сопровождал генеральный штаб, чья численность составляла несколько сотен человек. Для их транспортировки потребовалось семнадцать железнодорожных составов.
Когда штабные генералы и офицеры высаживались из вагонов, роскошь их мундиров и экипажей вызывала восхищение. «За ними тянулась длинная кавалькада великолепных лошадей, – пишет английский военный корреспондент, - впряженных в фургоны и кареты, чрезвычайно удобные, способные превратить поездку по пересеченной местности в изящный променад. Кучера с плюмажами из павлиньих перьев, английские грумы, лакеи, снисходительно улыбающиеся с высоты своих скамей, повара, любующиеся окружающим пейзажем, – все это резко
контрастировало с простотой и будничностью экипажей армейских генералов. Это свита императора направлялась на боевые позиции».
Все ключевые посты в действующей армии занимали братья суверена. Великий князь Константин, адмирал, командовал флотом, великий князь Николай – Дунайской армией (двести тысяч человек), великий князь Михаил – Кавказской армией (сто тысяч человек). Командование армейскими корпусами было доверено царевичу Александру и его брату, великому князю Владимиру, хотя и тот, и другой отличались крайней некомпетентностью.
Только для того, чтобы князья Николай и ЕвгенийЛейхтенбергские приобрели командные навыки, были специально сформированы кавалерийские бригады. В таком семейном окружении царю вполне могло бы показаться, будто он находится не на войне, а на маневрах в Красном Селе. Тем не менее это был отнюдь не спектакль, успех которого зависел от состояния мундиров и стройности
шеренг. Шла война.
15 июня русская армия перешла Дунай и после короткого сражения закрепилась на его правом берегу. Затем авангард под командованием генерала Гурко достиг Балканских гор и, продвигаясь на юг, овладел перевалом Шипка. Эти первые успехи воодушевили русских. Они уже видели себя входящими в Адрианополь и – почему бы и нет? – в Константинополь. Все газеты превозносили храбрость солдат, воевавших под
знаком креста против варваров, преданных полумесяцу.
Однако очень скоро выявилась неспособность плохо организованной службы тыла удовлетворять потребности войск. Катастрофически не хватало врачей и санитаров. Если молодые офицеры, окончившие новые военные училища, вполне отвечали требованиям той эпохи, представители высшего командного состава страдали старческим склерозом.
«Люди весьма преклонного возраста, – пишет английский военный корреспондент Арчибальд Форбс, – они изучали военное искусство сорок-пятьдесят лет назад. Подавляющее их большинство никогда не открывали книгу и очень редко газету. Они вступили в современную войну, едва очнувшись после полувековой дремы».
В то же время доблесть русского солдата вызывала у него восхищение. «Простой русский солдат внушает мне самое искреннее уважение, – пишет он. – Он безропотно совершает бесконечные марши, сгибаясь под тяжестью ноши, и при этом еще весело поет. Он смело бросается в атаку с отчаянным криком „ура“. Он упорно обороняется и, даже зная, что ему грозит неизбежная гибель, не помышляет об отступлении. Раненый, он не
стонет, пытается помочь соседу и ожидает, что пошлет ему Бог или царь, со стоическим терпением, свойственным подлинному героизму».
Александра глубоко взволновал этот «подлинный героизм». Зрелище погибших и раненых солдат, руин и пожарищ потрясло его, словно ответственность за все это лежала исключительно на нем. В своих письмах Екатерине он сокрушается по поводу того, что вынужден жертвовать таким количеством людей во имя величия страны.
«После ужина, – пишет он ей 5 июля 1877 года, – я навестил двух несчастных болгар, жестоко изувеченных турками, которых привезли в госпиталь Красного Креста, расположенный в ста шагах от моего дома. Я пригласил Уэллесли (полковник Уэллесли, британский военный атташе при русском генеральном штабе), ужинавшего со мной, дабы он полюбовался зверствами своих протеже. Один из болгар умер перед нашим приходом, и у его постели рыдала бедная жена. У него на голове два страшных рубца от сабельных ударов в форме креста.
У второго на теле три раны, врачи сказали, что есть надежда спасти его».
Дни императора текли монотонной чередой. Он вставал с рассветом, посещал полевые госпитали, читал телеграммы, газеты, изучал документы, прикалывал к картам маленькие флажки, наблюдал в подзорную трубу за перемещениями войск, обсуждал детали операций со своими генералами. Дела шли далеко не лучшим образом.
Отступив поначалу, турки быстро вернули утраченные позиции. Объединившись под командованием Осман-паши, они создали укрепленный лагерь возле Плевны, на правом фланге русской армии.
Главнокомандующий, великий князь Николай приказал захватить город, без чего продвижение в глубь Балкан оказалось бы невозможным. Одна за одной, 8 и 18 июля, были предприняты две безуспешные попытки наступления, повлекшие за собой тяжелые потери.
«Хорошо еще, что турки не стали преследовать наших храбрецов, – пишет Александр Екатерине. – Иначе все погибло бы. Боюсь, как бы наше поражение под Плевной не приободрило турок».
Теперь о новом наступлении в ближайшее время не могло быть и речи. Генерал Гурко получил приказ отойти назад от перевалов, которыми он столь блистательно овладел. Одновременно с этим неутешительные известия пришли с Кавказа. После успешной кампании русские были вынуждены снять осаду с Карса, а затем уйти из Армении. Во время отступления их сильно потрепали войска Мухтар-паши.
Тон английской дипломатии резко изменился и стал угрожающим. Подзуживаемая Дизраэли королева Виктория дала понять, что, если война продолжится, она вступит в нее на стороне Турции.
Александр потребовал у Уэллесли объяснений. Тот в ответ лишь пробормотал: «Британское правительство не сможет противостоять мнению английского народа, которое желает войны против России».
На следующий день Александр пишет Екатерине: «Если Господь ниспошлет нам удачу и мы совершим этот марш (на Адрианополь и Константинополь), никто не гарантирует, что Англия не объявит нам войну еще в этом году, несмотря на лицемерные пожелания успеха нашим войскам, которые Уэллесли передал мне от этой выжившей из ума старухи. И он не посмел это отрицать».
30 августа Осман-паша нанес третье поражение русским под Плевной. Они оставили на поле боя шестнадцать тысяч погибших. Три попытки наступления стоили им в общей сложности двадцати шести тысяч человек.
Александр в отчаянии пишет Екатерине: «О Боже, приди нам на помощь и заверши эту проклятую войну во славу России и во благо христиан. Это крик твоего сердца (имеется в виду: сердца, принадлежащего тебе), которое никто не поймет лучше тебя, кумир мой, сокровище мое, жизнь моя!»
Дизраэли ликовал. Берлин предложил Александру отступить в Румынию и там перезимовать. Был спешно созван Военный совет под председательством императора. Все выглядели чрезвычайно озабоченными…
Премьер Британии во времена описываемых событий являлся подлинным бичом России и самым ярым сторонником русофобии, след которой тянется до нынешних дней. С этого авантюриста началась тотальная оккупация Старой Доброй Англии сионистами в Европе. Но об этом в следующей публикации…
Где царь – там и Москва. Часть 115
26 марта 2021 г.
Итак, Бенджамин Дизраэли, чьё имя восхваляется «богоизбранным» миром как всегда с неким превосходством "чёрного квадрата", мол только острый еврейский ум способен на такое (имеется ввиду головокружительную карьеру и соответственно, достойный вклад в дело сионизма).
Да, действительно, удивимся мы: «Каким образом в столь фанатично приверженной консервативным традициям стране, как Англия, смог достичь высшей власти безвестный выскочка, инородец, не имевший ни денег, ни связей, ни университетского образования, не окончивший даже средней школы? Он потерпел крушение как бизнесмен, у него была сложная личная жизнь и множество завистников и врагов, однако ему удалось, правда не всегда праведными путями,
преодолеть все препятствия и стать самым русофобским премьер-министром Великобритании XIX века»?
Вся его биография была составлена им самим и будучи уже премьером Англии, он её закрепил официально.
К концу XVII в. в Лондоне образовалась колония богоизбранных— выходцев в основном из Испании и Португалии. Это были не только в значительной части богатые люди, сумевшие вопреки превратностям судьбы сохранить свои деньги, но и знатные вельможи.
Многие из них, жившие в Испании и Португалии в период владычества там мавров, породнились с местной знатью, получили дворянские титулы и в Англии держались с соответствующим высокомерием. В их числе историки называют семьи Вилла-Реаль,Медина, Лара и ряд других.
Легенда о принадлежности к подобному семейству нужна была Дизраэли для того, чтобы ощущать себя аристократом с древнейшими корнями, равным по происхождению самым родовитым фамилиям Англии. Здесь и объяснение словам лорда Монипенни, который сказал: "Дизраэли чувствовал себя таким, хотел быть таким, какими он рисовал своих предков".
Но «сухая правда», какой она предстала перед исследователями, состоит в том, что его предки переселились в Италию не из Испании или Португалии, а из Леванта. И никаких следов аристократизма у этих левантийцев не установлено.
Поговорим сначала о Дизраэли как о писателе, следуя официальной биографии. Он - английский романист, один из представителей «социального романа». Предки его — испанские евреи, бежавшие в Англию от инквизиции.
Отец — Исаак Дизраэли — писатель и библиофил. Сын учился под руководством отца. В 1821 поступил практикантом к адвокату и сразу обнаружил блестящие дарования. Рано увлекся литературой.
Вслед за неизданным романом «Ayemes Papillon» написал «Vivian Grey» (1828). Это — история светских и политических похождений молодого честолюбца. Литературный успех открыл перед Дизраэли двери великосветских салонов, где он учился политической интриге и находил материал для романов.
Изворотливый практический ум, находчивость, остроумие, неотразимая личная привлекательность и любвеобильность, подкрепленная незаурядными физическими данными, честолюбие и железная настойчивость помогают Дизраели завязать связи в высших сферах; путешествия на Восток (Турция, Малая Азия, Палестина) обогащают его воображение, расширяют кругозор, а выгодная женитьба навсегда освобождает от денежных затруднений.
Дизраэли — характерная фигура карьериста-империалиста прошлого века. В своих произведениях, отмеченных байронизмом, он развил теорию «героя», которому «все позволено». Неслучайным является совпадение имен персонажей у него и и Оскара Уайльда(ср. «Вивиан Грей» и «Дориан Грей» и т. п.). Часто романы Дизраэли портретны: он изображал в них самого себя и других политических деятелей, что вызывало сенсацию.
Свою литературную работу в ее лучшей части Дизраэли сделал средством пропаганды своих социально-политических взглядов.
Первый его социальный роман «Coningsby or the New Generations» ("Новые поколения" 1844) провозглашает идеалы «Молодой Англии» — объединение всех социальных слоев нации в лоне эстетизированной государственной церкви под отеческим попечением земельной аристократии, омоложенной слиянием с новым классом промышленников, и под высшим протекторатом природного отца
нации — монарха.
Второй социальный роман Д. — «Sybil, or the two Nations» ( "Сибила" 1845) — пытается разрешить проблемы, заостренные чартистским движением. Автор предлагает религиозно-моральный и социально-политический союз между «двумя нациями» — между классами — правящими и
производящими.
Следующий роман Д. — «Tancred, or the new Crusade» ("Тэнкред или новый Крестовый поход" 1847 г. Русск. перев. в «Неделе», 1878, № 8—10), полный экзотики, является пропагандой английского империализма, шествующего под знаменем креста и полумесяца.
Исторический роман «Alroy» (Алрой) посвящен еврейскому вопросу. Изображая лжемессию XII века, автор выступает своеобразным палестинофилом. Это произведение было впоследствии использовано сионистами в целях пропаганды.
Однажды, вступив в глупый спор с сефардской синагогой, отец Дизраэли Исаак крестил своих детей по обряду англиканской церкви, когда Бенджамину было тринадцать лет, и воспитал их христианами. Если бы не обращение в христианство, Дизраэли никогда бы не стал 1847 г. членом парламента и позже премьер-министром.
Так, Лайонел де Ротшильд (послуживший, по мнению многих, для Дизраэли прообразом художественного персонажа Сидонии), избранный парламент в 1847 г., не допускался в палату до 1858 г. за отказ произнести установленную клятву: «По истинной вере христианина».
В 1826 г. он начал писать под псевдонимом серию сатирических романов о современной ему политической сцене. Книги нашли широкого читателя, но были жестоко раскритикованы, когда была установлена личность автора. В то время он пережил что-то вроде нервного срыва.
В 1830 г. Дизраэли покидает Великобританию, отправившись в «большой тур» по Средиземноморью, а конкретно на родину предков, в частности в Иерусалим. И родина «вылечила» его - он начал понимать «связь между своим еврейским наследием и западным христианством".
В 1833 году он пишет роман «Альрой», пронизанный насквозь идеями сионизма. Персонаж романа Давид Альрой, оказавшись в Иерусалиме, предпринимает неудачную попытку восстановить еврейское правление на Святой земле.
Позже, в романе «Танкред» первоначальный сионизм Дизраэли проявится в часто цитировавшейся потом фразе: «Раса, упорствующая в праздновании сбора винограда, хотя и собирать-то нечего, отвоюет свои виноградники».
Вернувшись в Англию, Дизраели благодаря своей растущей литературной славе и репутации фата с живым умом, проложил себе дорогу в светское общество и в спальни экстравагантных высокородных леди – эдакий Гришка Распутин в иной упаковке.
В 1831 г. он решил заняться политикой и стал в реальной жизни героем того же эпического пошиба, что и персонажи его художественных произведений. Изначально воспринимавшийся как радикал с сомнительной подноготной (иными словами, как богоизбранный) и с аморальными сексуальными привычками Дизраэли терпел неоднократные поражения.
Вступив в члены Консервативной партии (ТОРИ), он в 1837 году избирается в парламент. Далее происходит обычное внедрение богоизбранных в христианскую среду - он укрепил свое положение женитьбой на уважаемой и богатой вдове (на двенадцать лет старше его) бывшего члена парламента.
Кратковременная поддержка со стороны лидера тори сэра Роберта Пила, как и его развивавшийся талант «говорилки», добавили этому пройдохе популярности. Осознав это, он создает свою группу в партии, состоявших из молодых тори, твердо решивших, что необходимо реформировать правительство.
Короче, вирус сионизма проник в правительственные сферы Британии. Движение «Молодая Англия» стремилось превратить партию, состоящую из аристократов, в представительную организацию «британского народа» (вспомним, как через более чем 70 лет Россия падет от подобных идей «сближения с народом»).
От лидеров-аристократов тори он брал на вооружение их религиозные чувства, вопреки эскапистским и довольно романтическим представлениям его группы. Несмотря на кажущуюся бессмысленность подобных идей, Дизраели попытался объединить простых людей вокруг короны. И это ему удалось.
В 1852 году Дизраэли возглавляет палату общин и назначается министром финансов.
Все эти вехи в карьере смогли возникнуть только благодаря его «распутинским сексуальным качествам», в связи
с чем и появилась его очень большая «дружба» с любвеобильной королевой Викторией.
В те времена ещё не так был актвирован «институт еврейских жён», тогда преуспевали мужики с подвешенным языком и и с ещё кое с чем оригинального качества, весьма импонировавшем зажравшимся аристократкам Западной Европы.
В 1868 году Дизраели сменяет лорда Дерби на посту премьер –министра и на этом посту укрепил и без того большую «дружбу с королевой». Королева не любила неразговорчивого Уильяма Гладстона, бывшего премьера и влюбилась в очаровательного мистера Дизраэли, доставлявшего ей удовольствие во время каждой аудиенции.
Известно, что королева Виктория была замужем за двоюродным братом Альбертом. В этом браке было рождено 9 детей (шесть дочерей и три сына). Кто даст гарантию, что любвеобильная королева
не произвела часть потомства от Дизраели?
А сегодня эти потомки «богоизбранной крови» занимают престолы пяти из двадцати девяти существующих монархий. Самая очевидная продолжательница рода Виктории — ее праправнучка Елизавета II, занявшая британский престол в 1952 году.
В 2015 году она обошла Викторию по длительности срока правления: Виктория была на троне 63 года и 216 дней, а Елизавета на данный момент правит уже больше 67 лет. И вся эта ненависть Дизраели к славянской России, изысканное русофобство, продолжают отравлять существующий правящий класс Англии.
Величайшей заботой премьер-министра Дизраэли было сохранение «британского» могущества в Европе. Он рассматривал внешнюю политику в качестве своего первейшего долга и критиковал реакции Гладстона на кризисы в континентальной Европе за излишний пацифизм.
По настоянию Дизраэли Ротшильды предоставили Англии в 1875 г. капитал на приобретение акций Суэцкого канала у хедива Египта. Эти акции получили название «Ключ от Индии» и подтвердили британскую оккупацию Египта и контроль над жизненно важным путем в Южную Азию.
Для большего утверждения британского владычества правительство Дизраэли объявило королеву Викторию императрицей Индии. Ее благодарность Дизраэли вылилась в дарование ему звания пэра, превратив сефардского богоизбранного в первого графа Биконсфилд.
Неустранимым препятствием на пути деятельности Дизраэли находилась Российская Империя. Англия и Россия стали соперниками, игравшими развивавшимися средиземноморскими странами как пешками в мировой партии в шахматы.
Дизраэли добился своего, вынудив Россию, истощенную войной с Турцией, пойти на международное посредничество в выработке условий мира. На Берлинском конгрессе в 1878 г. Дизраэли познакомился с канцлером Бисмарком. Под угрозой применения военной силы Великобритания добилась сохранения Османской империи и надежной защиты пути в Индию от якобы российской гегемонии. Далее внимание внешней политики тори сосредоточилось на
малых войнах в Афганистане и Южной Африке.
С точки зрения сегодняшнего дня те колониальные действия в странах Третьего мира носили одновременно и репрессивный характер, когда уникальные культуры и религия вынуждены были подчиняться мрачному единообразию смеси иудаизма и католицизма в различных вариантах Британского содружества, откуда выкачивались материальные и людские ресурсы на обогащение правящего класса метрополии.
Английская историография единодушна в том, что высшим достижением в государственной деятельности Дизраэли являются его внешнеполитические акции, и именно те, которые связаны с Россией.
В 40-е годы Россия уже вызывала тревогу у Дизраэли, и не у него одного. Вопреки всем сложностям внутреннего развития (самодержавный строй, крепостное право) и козням внешних врагов Россия развивалась, набирала силу, а это означало, что другие страны должны были с нею считаться. Очевидно, старый ее недруг князь Меттерних внушил Дизраэли еще большую настороженность и недоброжелательность к России.
Австрийский государственный деятель Клеменс Меттерних
После последнего свидания с Меттернихом Дизраэли писал своей приятельнице маркизе Лондондерри, что на континенте «одна Россия развивается и она еще больше разовьется в великой борьбе, которая, вероятно, даже ближе, чем мы можем представить».
Это было объяснение укоренившегося в Англии в XIX в. явления, вошедшего в историю под названием русофобии. На фоне этого явления и с учетом его содержания формировалась и проводилась в жизнь внешнеполитическая линия Дизраэли.
Ответить на вопрос, страдал ли сам Дизраэли недугом русофобии, на первый взгляд не просто, так как в летописях его политической жизни можно найти прямо противоположные заявления: в одном случае он как бы объективно относится к России и ее интересам, в другом — солидаризируется с политикой враждебности и конфронтации по отношению к Российскому государству.
Водораздел между этими противоположными позициями можно условно провести по следующему принципу: одна позиция характерна для Дизраэли, когда он находится у власти и делает то, что считает необходимым, а вторая отражается в его выступлениях в качестве лидера оппозиции, задача которого по английской традиции состоит в том, чтобы критиковать действия правительства, с которыми он иногда в душе, может быть, и согласен
Иногда такие выступления могут отражать и нюансы противоречий и борьбы в руководящей верхушке консервативной партии.
Итак, в оппозиции — одно, в правительстве — другое. К этому обязывает принятая в Англии и действующая поныне традиция. Она усложняет задачу историка, но все же исследователь имеет возможность установить истинную позицию того или иного деятеля, тщательно сверяя его декларации с его практическими делами. Дизраэли дает пример такого «разночтения», относящийся к началу 40-х годов.
В связи с первой англо-афганской войной, выступая в парламенте, Дизраэли довольно убедительно доказал, что оправдание этой агрессии министром иностранных дел ссылками на «русскую угрозу» явно несостоятельно и что «истинным агрессором был наш (т. е. британский) министр иностранных дел», который занимался «интригами против России».
Примерно в то же время Дизраэли, будучи в Париже, в меморандуме на имя короля Франции излагает план создания под своим руководством партии, которая будет вести политику, «систематически направленную против России».
Он входит и в конкретику. Эта партия должна будет подталкивать английского премьер-министра к тому, чтобы он занимал твердую отрицательную позицию «в отношении господина Бруннова».
Барон Бруннов Филипп Иванович был отправлен царем Николаем I послом в Лондон с задачей добиваться радикального улучшения отношений между Россией и Англией. К достижению этой цели и были направлены все «угрожающие» усилия российского посла.
Вот некоторые мотивы русофобии.
Во-первых, это необходимо для понимания внешнеполитической деятельности Дизраэли и его отношения к России.
Во-вторых, это достойное сожаления явление оказалось очень живучим и перешло в международные отношения XX в. , учет характера этого явления необходим для успешной дипломатической деятельности по налаживанию нормальных отношений между Россией и Англией и в наше время, в XXI столетии.
В биографии Дизраэли, принадлежащей перу О’Коннора, читаем: «Лорд Биконсфилд хвастает, что он знает английский народ. Исходя из этого знания, он учитывает… старое и глубоко укоренившееся чувство ненависти к России. Он знал, что ненависть к России — это одно из самых глубоко укоренившихся настроений в умах англичан».
Учитывая это обстоятельство, О’Коннор замечает, что подобные настроения «не очень льстят здравому смыслу английского общественного мнения, но, к несчастью, они существуют». О’Коннор приходит к выводу, что «лорд Пальмерстон… активно проповедовал ненависть к России и преуспел в этом».
И далее автор заключает: «Лорд Биконсфильд также достаточно хорошо знал английский народ, чтобы рассчитывать, что апеллирование к чувствам ненависти, явного пренебрежения… не будет напрасным. Действительно, не существует такого народа, который не поддался бы этим настроениям, если на них играет опытный мастер, да еще при благоприятных обстоятельствах».
К сожалению, нельзя сказать, что русофобия принадлежит прошлому. Американский историк, закончивший в 1949 г. пятнадцатилетнюю специальную работу по исследованию русофобии в Англии, начинает введение к своей книге так: «Немногие проблемы имеют сегодня большую важность, чем установление взаимного доверия и терпимости между Советским Союзом и
народами, говорящими на английском языке. Я надеюсь, что данное исследование происхождения и развития на раннем этапе русофобии в Великобритании может хотя бы в небольшой степени содействовать установлению такого взаимопонимания».
Этот ученый прав: знание и учет прошлого во всех его положительных и негативных аспектах крайне важны для решения современных проблем в англо-русских отношениях.
Сегодня ряд историков-международников считают проблему русофобии в Англии безусловно актуальной и поэтому занимаются ее исследованием. Существует книга Дж. X. Глисона«Генезис русофобии в Великобритании», изданная в США в 1950-м, а затем в 1972 г., является фундаментальной монографией.
Выходящий в США научный журнал «Славик ревью» не обошел своим вниманием данную проблему. В 1985 г. он поместил статью Альберта Резиса «Русофобия и „завещание“ Петра Великого, 1822–1980 гг.». Указанные в заголовке годы означают, что проблема русофобии в том или ином виде давала о себе знать на всем протяжении этого периода.
Во время второй мировой войны в Англии и США появилось довольно много книг, как оригинальных, так и переизданий, вышедших в XIX в., относящихся к проблеме русофобии. В нашем отечественном англоведении обращает на себя внимание вышедшая в свет в 1982 г. работа Н. А. Ерофеева «Туманный Альбион». Книга имеет специальный раздел «Русофобия в Англии».
Под русофобией имеется в виду нагнетание враждебности в отношении России в государственной, политической и общественной жизни Англии. Россия в выступлениях министров, членов парламента, общественных деятелей, печати изображалась как крайне агрессивное государство, целью которого является завоевание или подчинение себе иным путем ряда стран Европы, Ближнего Востока, Азии, а по утверждениям некоторых наиболее рьяных русофобов — даже Северной Америки.
Некоторые авторы, возражавшие против таких обвинений, замечали иронически, что при перечне объектов предполагаемой российской экспансии забыли упомянуть луну. Наиболее активно пропагандировались «планы» захвата Россией Индии, Ближнего Востока, черноморских проливов. Так создавался, как теперь говорят, образ врага Англии в
лице России.
Стереотип врага относился не только к российскому царизму, его администрации, внешнеполитическим акциям России, хотя эти аспекты и были центральными в принятой схеме. Он включал и оскорбительно-отрицательную характеристику народов России, которые квалифицировались как крайне отсталые, одержимые дикими инстинктами, чуждые цивилизованности и неспособные к ее восприятию вообще.
Английские газеты «Таймс» и «Кроникл» писали, что русские подданные «лишены способности стремиться к политической свободе». Создавался, и, к сожалению, довольно успешно, стереотип народов России, аналогичный тому, который существовал в Древней Греции и Древнем Риме относительно народов, не принадлежавших к коренному греческому и римскому
населению и живших за пределами этих стран, — их именовали варварами.
В XIX в. для английских русофобов варварами были люди, жившие в пределах Российской империи.
Разумеется, имелись в Англии и люди, не разделявшие или бравшие под сомнение подобные утверждения и неодобрительно относившиеся к антироссийским акциям английского правительства. Однако в периоды подъема фобии они были в меньшинстве.
Термин «фобия» возник потому, что в определенные периоды отношения враждебности к России были «превалирующими» в английской политике, а «их интенсивность — такой сильной, что термин «русофобия» был наиболее подходящим для определения истинного положения». К тому же этот термин «применялся современниками и с тех пор привычно находился в употреблении».
Русофобия, выражавшаяся в позициях государственных деятелей, это состояние, когда у государственных деятелей «неприязнь в отношении иностранной державы наверняка достигает критической точки, после чего она становится настолько всеобъемлющей и сильной, что народ уже готов
психологически к войне против этой державы при наличии определенных политических условий».
Когда в середине XVI в. «купец-авантюрист», как таких людей называют в английской историографии, Ричард
Ченслер приплыл в Архангельск, это было открытие России для Англии. Полтора столетия связи между двумя странами оставались добрыми и ограничивались торговлей. Затем, по мере развития и усиления России, в Англии начали рассматривать ее как политический фактор, осложняющий борьбу Англии за доминирующее положение в Европе.
Когда же Россия начала искать выходы к морским путям Балтики, а потом и Черного моря, что диктовалось прежде всего ее жизненными экономическими интересами, целью английской политики стало помешать России выйти на берега этих морей. А когда это не получилось, в Лондоне проявили большую заботу о том, чтобы заблокировать русский флот в Балтике и Черном море, не дать ему выйти на широкие морские просторы.
При этом английский флот должен был действовать в этих морях. Такова была суть всех сложных дипломатических и иных акций в российско-английских отношениях, которым посвящены многие тома документов и исследований, в которых часто за деревьями читателю трудно увидеть лес.
Если к политике применить такой общечеловеческий термин, как справедливость (он чужд международной политике, ибо там все определяется соотношением сил), то достаточно внимательно посмотреть на карту Европы, чтобы сразу же стало ясно, что указанные стремления России следует признать справедливыми и обоснованными.
Установилась своеобразная закономерность — российско-английские отношения развивались волнообразно: за годами нормальных отношений следовали периоды их ухудшения, иногда резкого.
Серьезное ухудшение наступило в конце 70-х годов XVIII в. Оно было связано с русско-турецкой войной 1787–1792 гг. В конце XVIII — начале XIX в. под прямой угрозой самому государственному и национальному существованию обеих стран, возникшей со стороны наполеоновской Франции, Россия и Англия сблизились и объединились в военном союзе.
Великий союз ряда стран и народов был сложен и противоречив, но прежде всего усилия России и Англии обеспечили ему конечную победу. Исторический опыт этой великой борьбы многогранен, но обращают на себя внимание следующие особенности.
Во-первых, годы наполеоновских войн показали, что даже самые мудрые и талантливые государственные деятели допускают судьбоносные просчеты. Вряд ли кто-либо будет спорить, что Наполеон был великим полководцем и крупным государственным деятелем. Но он допустил огромный стратегический просчет, когда, собрав «Великую армию», двинулся походом на Россию.
Ему удалось дойти до Москвы, занять ее; древняя столица Руси сгорела, но наполеоновская армия была уничтожена целиком, сам император еле унес ноги, и вскоре русские казаки поили коней в Сене. На память они оставили Парижу название «бистро» для небольших закусочных.
Во-вторых, победа союза государств над Наполеоном показывает, что Англия в критические моменты истории одерживает или участвует в одержании победы в последнем сражении великих военных столкновений. Так было на поле Ватерлоо.
В-третьих, история возлагает на Россию принесение на алтарь общесоюзной победы самых тяжких жертв. Так было в начале XIX в.; то же повторилось и в двух случаях в первой половине XX в. Не было бы Бородина, не было бы и Ватерлоо.
Наконец, в-четвертых, еще одна закономерность: вклад России в общую победу не получает у ее союзников верной, справедливой оценки. Так было в победе антинаполеоновской коалиции, так дважды случалось и позднее.
А в действительности умные люди в правящих кругах Англии, когда они не размышляли о пропагандистских задачах, отдавали себе отчет в том, что именно огромный вклад России в победу над наполеоновской Францией лежит в основе резко возросшей ее роли в европейских делах.
Россия являлась союзницей Англии в смертельной борьбе, но такой исход дела не устраивал высшие английские сферы, где царствует прибыль и нажива любой ценой. Вот в этом и берет начало русофобия.
Руководителям Британии импонировало, что Россия внесла огромный вклад в спасение Англии от наполеоновской угрозы, а это означало и то, что была снята угроза французского вторжения на Британские острова. Но они явно желали, чтобы Россия не воспользовалась плодами общей победы. Аналогично сегодня это происходит с итогами
Второй мировой войны.
В 1812 г. генерал Уилсон являлся официальным английским представителем при главном штабе русской армии. Когда русские войска преследовали остатки уничтоженной французской армии, английский генерал вместе с русским командованием вступил в Вильно. Здесь он обнаружил огромные залежи французских пропагандистских материалов, в которых обосновывалась «необходимость» вторжения французов в Россию.
Наполеон, который «был сам себе министром пропаганды», дал указание прессе писать, что «русские — это нация варваров и что их сила основывается на их коварстве».
По этому поводу Уилсон, видевший русских в их войне против Наполеона, записал в своем дневнике, что найденные в Вильно материалы свидетельствуют о том, что «Бонапарт увенчал свои просчеты в отношении России разнузданной клеветой в ее адрес».
Прошло совсем немного времени, и английский генерал уже через два года после Ватерлоо начисто забыл, что он писал в 1812 г., и взял на вооружение лживые наполеоновские аргументы, чтобы «раздувать страхи, возникающие в Англии в связи с ростом мощи России".
Прямо повторяя наполеоновскую пропаганду, Уилсон писал, что, основываясь на собственном опыте, он может" предсказать русское нападение на Индию, захват Константинополя, господство в Центральной Европе, а также все акции правителей Санкт-Петербурга по установлению господства над миром!
Уилсон предупреждал, что Англия теперь должна признать, что победа над Францией привела к тому, что она оказалась перед лицом еще большей угрозы — России. Это было напечатано в 1817 г.
Все эти приведенные исторические данные только добавляют нам уверенности в том, что разнузданная британская «русофобия» никогда не затихнет и будет продолжаться до тех пор, пока «русский сапог волей-неволей не омоется водами Темзы»…
В следующей публикации продолжение "матча борьбы России с турками под судейством Британии".
Где царь – там и Москва. Часть116
30 марта 2021 г.
Сидение под Плевной начало отрицательно сказываться на ход устроенного англосаксами очередного матча Россия-Турция. На этот раз судьями были… впрочем, и так всем известны шакальи повадки Британии в подобного рода мероприятиях.
У игрока под именем Россия на повестке дня стоял единственный вопрос: что делать? Предпринять зимнюю кампанию? Установилась холодная погода, и в Балканских горах уже выпал снег. Как подвозить подкрепления, боеприпасы и продовольствие через горную местность, где отсутствуют более или менее проходимые дороги? Отступить на левый берег Дуная? Русское общественное мнение ни за что не приняло бы позорный отказ от того, что было добыто кровью стольких солдат-героев. Нет, если не мудрость, то честь требовала остаться на достигнутых позициях и организовать по всем правилам осаду Плевны, перерезав все ее коммуникации с Софией.
Приняв это решение, Александр спросил себя: сколькими жизнями ему еще придется пожертвовать и каких результатов он при этом достигнет? Полицейские донесения свидетельствовали о том, что в тылу зреет недовольство. Правительство обвиняли в слабости, администрацию – в продажности, генералов, включая великих князей, – в неспособности управлять войсками. У многих вызывала удивление пассивность императора.
Вместо того, чтобы командовать, он посещает госпитали, награждает умирающих, молится на панихидах и плачет. Раз он ничего не делает на фронте, почему тогда не возвращается в Санкт-Петербург? Он заметно похудел, дышал с трудом, плохо спал. Врачи советовали ему уехать, но он противился: «Я не покину армию, пока мы не возьмем Плевну». Единственным утешением ему служили
письма к Екатерине, которые он писал каждый вечер.
В начале ноября от пленных турок, захваченных во время штурма одного из бастионов крепости, стало известно, что осажденные остро нуждаются в продовольствии. Страдающие от голода, ослабленные дизентерией, деморализованные – их положение представлялось безнадежным.
Тем временем к русским прибыло подкрепление – гвардия и гренадерский корпус. Кроме того, румынский князь Карл прислал им на помощь пятьдесят тысяч солдат. Окрыленный великий князь Николай предложил Осман-паше капитулировать. Тот категорически отказался и 28 ноября попытался прорваться из
осажденной крепости вместе с гарнизоном, насчитывавшим тридцать восемь тысяч человек.
После шестичасовой кровопролитной битвы турки уступили. Раненый Осман-паша попал в плен. Представ перед Александром, он отдал ему свою шпагу. Тот взял ее за эфес, подержал в руке и вернул владельцу, сказав: «Храните ее в знак моего восхищения и уважения».
В главном редуте покоренной крепости был отслужен благодарственный молебен. На солдат пролился дождь медалей. Главнокомандующий, великий князь Николай получил большой крест Святого Георгия.
Спустя несколько дней Александр узнал, что на Кавказском фронте войска под командованием генерала Лорис-Меликова овладели, наконец, крепостью Карс. Теперь русские могли осадить Эрзерум. Они стали хозяевами Армении.
На Балканах, после падения Плевны, им открывался путь на Филиппополи, Адрианополь и Константинополь. За две кампании их потери составили сотни тысяч убитых, раненых и больных. Но победа была несомненной. По крайней мере на поле боя. Ибо в кабинетах европейских правительств велась лихорадочная работа с целью свести успехи русских к минимуму. Разработав план дальнейших
операций, Александр согласился вернуться в столицу для отражения дипломатического наступления.
Утром 10 декабря 1877 года он прибыл на Николаевский вокзал Санкт-Петербурга, где его встречали члены императорской семьи, министры, сановники, духовенство. Невский проспект заполнила огромная молчаливая толпа. При появлении царя раздались радостные крики. Но те, кто увидел его вблизи, поразились произошедшим в нем переменам.
Французский писатель Морис Палеолог, один из очевидцев писал: «Когда царь уезжал на войну, это был высокий, бравый солдат, немного склонный к полноте. Вернулся же он сильно похудевшим, ссутулившимся, с тусклыми глазами. Всего несколько месяцев превратили его в старика».
Беседы, церковные службы, поздравления – Александр поспешил как можно быстрее отделаться от всего этого, чтобы очутиться, наконец, в объятиях Екатерины.
Она его пожалела, утешила, ободрила. Он сказал послу Франции, генералу Фло: «Мы уже многое сделали. К сожалению, это еще не начало конца».
Турки, находившиеся на пределе своих возможностей, запросили перемирия. Александр тут же довел до сведения главнокомандующего, своего брата Николая, что об этом не может быть и речи.
«Поскольку они не приняли предварительные условия, операции должны быть продолжены с максимальной энергией" - напутствовал он Николая.
Русская армия уже находилась на расстоянии трех дневных переходов от Константинополя. Возможно ли, что он, Александр, сможет вернуть старые границы России-Тартарии? Он не смел думать об этом. Его вполне удовлетворила бы временная оккупация турецкой столицы.
В Англии царила паника. Британская эскадра вошла в Дарданеллы. Не обращая внимания на эту более чем недвусмысленную угрозу, Александр приказал брату продолжить продвижение войск к Константинополю, если полномочные представители Турции не примут его условия в течение трех дней. Турки приняли условия. Мир был подписан 19 февраля(3 марта согласно григорианскому календарю) 1878 года в маленьком городке Сан-Стефано, расположенном на побережье Мраморного моря неподалеку от Константинополя.
Турция признавала независимость Черногории, Сербии и Румынии, соглашалась на создание Болгарского княжества, обязывалась провести определенные реформы в Боснии и Герцеговине и, наконец, уступала России устье Дуная, Батум и Карс, а также гарантировала право прохода через проливы как в военное, так и в мирное время торговых судов нейтральных государств.
Англия и Австрия, не желавшие столь значительного ослабления Турции и стремившиеся извлечь собственную выгоду из сложившейся ситуации, выступили с протестом против условий Сан-Стефанского договора. Особенно негодовали англичане. В Лондоне открыто заговорили о подготовке к войне.
Александр оказался перед трагическим выбором: пересмотр договора или новая война, хотя мог бы уяснить, что на новую войну Англия бы не решилась, поскольку все её силы и флот были распылены на удержание и поддержание порядка на захваченных колониях по всему миру. Изнурённый ходом войны и озабоченностью не опозориться перед молодой пассией Екатериной, он начал терять ясность и трезвость мысли, хотя вначале был охвачен патриотический порывом.
«Разрыв с Англией почти неизбежен, – пишет он великому князю Николаю. – Мы должны быть готовы к энергичным действиям… Мы могли бы не входить в Константинополь, а занять несколько пунктов на берегу Босфора для контроля за проливом»
Но иные силы, скрытные и враждебные России, тайно окопавшиеся в эшелонах верховной власти, имели другое намерение. Великие князья Николай и Михаил, тайные члены масонской, ложи надавили на такого же масона Дмитрия Милютина, чтобы он настоял на заключении мира. К тому же приехавший из Лондона, масон Петр Шувалов тоже ратовал за почетный компромисс. Под таким давлением
усталый Александр был вынужден уступить.
И вот Бисмарк, один из "обоймы богоизбранных" в Европе, как и Дизраэли, активно начал подготовку к конгрессу в Берлине.
Россию, по настоянию вышеуказанной масонской братии, представлял престарелый канцлер Александр Горчаков.
Старик, прогруженный в маразм, утративший остроту и ясность ума, позволил Бисмарку переиграть себя. Под давлением всей европейской дипломатии русским пришлось отказаться от большей части статей, обеспечивавших им гегемонию на Балканском полуострове.
Тем не менее они получили в свое распоряжение Карс, Батум и Бессарабию, была подтверждена независимость Сербии и Румынии, создавалось новое Болгарское государство под турецким сюзеренитетом. И, наконец, Босния и Герцеговина становились протекторатом Австрии, а Англия получала Кипр.
Берлинский договор, подписанный 13 июля 1878 года, был расценен российским общественным мнением, как плевок в лицо Родины.
Почему славянские провинции Босния и Герцеговина были отданы Австрии? Почему не получила полную независимость Болгария? Почему русской армии не было позволено войти в Константинополь? Почему в Берлине были растеряны все преимущества, полученные в Сан-Стефано?
Военные обвиняли дипломатов в том, что те лишили их победы. Пресса метала громы и молнии в Бисмарка и Дизраэли, перехитривших своих российских партнеров. Германия, Англия и Австрия оказались в одной упряжке.
У России больше не было друзей. Трое государственных деятелей, участвовавших в переговорах, были дискредитированы в глазах общественности. Петр Шувалов и Николай Игнатьев вынуждены были уйти с дипломатической службы, Александр Горчаков уехал за границу.
По стране прокатилась волна недовольства. Начался поиск виновных. Ходили слухи, будто члены императорской семьи использовали войну с Турцией как возможность попрактиковаться в искусстве военной стратегии, оставаясь при этом в полной безопасности.
Александр реагировал на эти домыслы весьма болезненно. Ему казалось, что реформы, осуществленные им ради материального и морального блага его подданных, сегодня поставлены под угрозу из-за результатов войны, которой он не желал.
Никто больше не испытывал благодарности к нему за отмену крепостного права и телесных наказаний, введение суда присяжных и реорганизацию административной системы и армии.
Одолеваемый этими грустными мыслями, он находил утешение в объятиях Екатерины. Она изолировала себя от внешнего мира, чтобы целиком и полностью принадлежать ему. Ведя уединенный образ жизни, она воспринимала это двусмысленное положение, как необходимое условие своей любви. Возможно, она даже была довольна освобождением от протокольных обязанностей.
Ей вполне хватало для счастья периодических появлений Александра, навещавшего ее и их детей. Он же все больше и больше нуждался в ее постоянном присутствии. Бросая вызов условностям, он поселил ее в Зимнем дворце, под одной крышей с императрицей Марией Александровной.
Екатерина занимала три большие комнаты на третьем этаже, расположенные прямо над покоями царя. Наличие лифта позволяло ему подниматься сразу в ее апартаменты.
Императрица жила в покоях, примыкавших к покоям супруга. Она не протестовала против нового унижения, которому подвергал ее Александр. Измученная чахоткой, она чувствовала, что дни ее сочтены, и относилась к любовным излишествам царя с презрительным сожалением.
Тем не менее она сказала своей наперснице графине Александре Толстой: «Я прощаю оскорбления, нанесенные императрице. Я не могу простить мучений, причиненных супруге».
Александр удовлетворил свое желание постоянно иметь при себе любовницу, боготворимую им, но тем самым восстановил против нее весь двор. Как бы ни ограничивала Екатерина свое общение с миром, ей постоянно приходилось иметь дело со слугами, камеристками, лакеями, поварами, кучерами, интендантами и даже избранными сановниками. Отныне в доме Романовых проживала, в буквальном смысле слова, вторая императрица.
Речь шла уже не о тайной связи, а об открытом адюльтере. Некоторые придворные обращались к Екатерине, дабы она использовала свое влияние на царя в их интересах. У нее искали поддержки при осуществлении коммерческих предприятий. Ее просили оказать воздействие на того или иного министра. Но те же самые, кто стремился заручиться помощью фаворитки, больше других проклинали ее. В ней видели неиссякаемый источник скандалов.
Наиболее непримиримые ее противники возлагали на нее ответственность за политические промахи Александра. Из-за нее – говорили они – стареющий монарх потерял голову.
Изнуренный любовными экзерсисами, которые были ему уже явно не по силам, он больше не обладал ни волей, ни ясностью ума, необходимыми для эффективного ведения государственных дел. Главная его забота состояла в том, чтобы не слишком разочаровать в постели любовницу, чья молодость ему весьма льстила.
Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что он находится на пределе сил. Похудевший, ссутулившийся, малоподвижный, с пустыми глазами, страдающий одышкой, он напоминал неудачного бегуна в конце дистанции.
Тем не менее его еще ожидали семейные радости: 9 сентября 1878 года Екатерина произвела на свет третьего ребенка, девочку, которую нарекли именем матери.
Это событие вызвало возмущение при дворе. В салонах Санкт-Петербурга его рассматривали как доказательство того, что у царя отсутствуют какие-либо моральные нормы и что российская империя клонится к упадку.
Как скажет впоследствии лет через сто с лишним бандит Горбатый в фильме «Место встречи изменить нельзя»: "бабы и вино доведут до цугундера!"
Вдобавок ко всему прочему старого венценосного ловеласа ждала другая пакость - разгул терроризма в столице. Но об этом в следующей публикации…
Где царь – там и Москва. Часть 117
2 апреля 2021 г.
В результате активизации полицейский сил, последовавших за неудавшимся покушением Каракозова на императора Александра II в 1866 году, ряды заговорщиков значительно поредели. Одни были арестованы, другие ушли в подполье, третьи бежали за границу.
Для последних идеальным местом сбора была Швейцария. Именно там разрабатывались различные программы избавления России от монархии. Как видим, почему-то это «мирное нейтральное» государство всегда оставалось прибежищем антисоциальных, террористических мировых сил, действовавших на распад государств, неугодных Британии и её сателлитам. А поскольку англосаксы уже влили в себя донорскую кровь богоизбранных, мир начал разлагаться по нарастающей…
Александр II своими реформами, содержащими в себе черты западнического образа жизни, ослабил издавна присущий русскому народу самобытный менталитет. Но так и должно быть – правитель немецкой крови делает всё, чтобы его доминион медленно, но верно преобразовался в организм, работающий именно на крови его предков.
Но вот беда – не учел «правитель», что управляет не просто страной, а государственным образованием, состоящим из конгломерата многих народов. Поэтому любые преобразования в России всегда происходят болезненно и с большой кровью.
Жаль, что в истории сослагательного наклонения не бывает. Неизвестно, как бы развивалась Россия, не узурпируй Романовы власть? Ведь начиная с Рюрика до Ивана Грозного, Русь только росла не только своими территориями, но и менялась в социально-политическом аспекте. С последним русским правителем Грозным, вся «русскость» в государстве пошла на убыль. Никогда не знавший рабства, народ России попал в крепостную кабалу,
учинённой ЛжеПетром (Петром I на официозе).
Однако вернемся к нашим "революционэрам", которые подобно раковым клеткам, разлагали государственный организм России при Александре II.
Был такой «рэволюционер» Сергей Нечаев, по меркам того времени вызывавший наибольшие опасения для самодержавия.
Сергей Нечаев родился 20 сентября (2 октября по новому стилю) 1847 года в селе Иваново Шуйского уезда Владимирской губернии (позже - город Иваново-Вознесенск, ныне - Иваново).
Его дед Пётр Семенович Яковлев, дворянин и помещик, как-то захаживал к своей дворовой зазнобе Фатине Алексеевой, смазливой девушке с богоизбранными корнями.
В результате на свет появился - Геннадий Павлович Нечаев, внебрачный сын помещика. При рождении ему дали фамилию Нечаев («нечаянный», «неожидаемый») а отчество - по крёстному отцу. Дворянское происхождение этого мальчика утаили, поэтому как крепостной, он был в 10-летнем возрасте продан отцом вместе со своей матерью помещику Кобликову.
В 1834 году мать Геннадия получила вольную, её сын был зачислен в мещанское сословие. Впоследствии работал половым в шуйских и ивановских трактирах, после женитьбы помогал тестю-маляру в его мастерской расписывать дуги для упряжек, научился делать вывески, организовывал банкеты, свадьбы, званые обеды и прочие торжества.
Впоследствии отец Сергея Нечаева женился на Прасковье Петровна Литвиновой, также с богизбранными корнями, из мещанского сословия.
Несомненно, умный и талантливый, Сергей самоучкой дошел до 6 класса гимназии. Дело в том, что семья могла платить за хороших наставников, которые обучали Сергея латыни, немецкому, французскому, истории, математике и риторике.
Странно, но еще одна типичная черта у «русских рэволюционеров», получать образование «экстерном». Владимир Ульянов смог даже поступить в университет, правда закончить ему не дали, уж слишком рьяно проявился его буйный «рэволюционный дух».
Сергей Нечаев переехал в Санкт-Петербург, прошёл экзамен на учителя и начал преподавать в церковно-приходской школе. С этого момента он начинает вносить свою лепту в разрушение самодержавия.
"Русский мыслитель" М. А. Бакунин
С сентября 1868 года Нечаев познакомился с антиправительственной русской литературой декабристов, петрашевцев и Михаила Бакунина. Нечаев рассказывал, что спал на голых досках и жил на чёрном хлебе, в подражание Рахметову, аскету-революционеру в романе Чернышевского «Что делать?».
Видимо, зерна творчества этих писателей пали на благодатную почву - вдохновлённый неудачной попыткой покушения на жизнь императора Каракозовым, Нечаев принял участие в студенческом движении в 1868-1869 годах, руководя радикальным меньшинством вместе с Петром Ткачёвым.
Ненависть и жажда мщения к другим народам за свои гонения, веками накопленная в генах богоизбранных, брала своё. Он обладал железной волей и был крайне неразборчив в средствах. Став преданным учеником престарелого Бакунина, проповедовал уничтожение государства и упразднение всех классов, за исключением класса крестьян.
Однако система устрашения, введенная Нечаевым в своей группе, дискредитировала его в глазах Карла Маркса и вождей I Интернационала, основанного в Лондоне в 1864 году.
Свойственные ему бескомпромиссность, жестокость и нетерпимость толкнули Нечаева на убийство в Москве одного из своих сподвижников, Иванова, чья вина заключалась лишь в том, что он не подчинился его приказу. Его сообщники были схвачены и осуждены на каторжные работы. (Достоевский под впечатлением от этой жуткой истории написал роман «Бесы», в котором вывел Нечаева под именем террориста Верховенского.)
Самому же Нечаеву удалось скрыться за границей, в Швейцарии, где он издал свой «Катехизис революционера».
В этом труде он пишет о том, что революционер – это человек, который добровольно прерывает все связи с обществом, который отказывается от всех личных интересов и чувств и который должен испытывать лишь одну потребность – разрушения.
Свободный от буржуазных условностей, амбиций, а также родственных, дружеских и любовных уз, он ощущает себя заранее обреченным. Единственная цель его существования состоит в том, чтобы уничтожить как можно больше врагов народного дела, прежде чем он погибнет сам.
Такую судьбу поджигатель Нечаев уготовил университетской молодежи. Однако он был арестован швейцарскими властями, выдан российской полиции и заточен в Петропавловскую крепость. Его дело продолжили другие русские эмигранты, которым удалось избежать репрессий.
В январе 1870 года умер Герцен. В марте того же года в Париж приехал Петр Лавров. Бывший профессор Военной академии, здравомыслящий человек, обладавший высокой культурой, он считал себя учеником Карла Маркса. Его «Исторические письма» служили источником вдохновения для молодого
поколения.
Отвергнув нигилизм 60-х годов, https://sedmitza.ru/lib/text/4... основывавшийся на индивидуальном самосовершенствовании, он провозглашал необходимость единения в борьбе за народное благо. Юные ниспровергатели основ вдруг задались вопросом: не разумнее ли прекратить учебу и вернуться в Россию, чтобы заняться просвещением крестьян.
Центром дискуссий стал Цюрих, где проживало множество русских студентов, стремившихся пополнить багаж своих знаний у иностранных профессоров.
Появление здесь в 1872 году Лаврова и Бакунина взволновало умы, жаждавшие великих идей. Каждый из этих жрецов революции был вооружен собственной теорией и имел своих последователей. Бакунин призывал молодежь идти в народ не для того, чтобы учить его социализму и грамоте, но для того, чтобы подвигнуть его на немедленное и всеобщее восстание.
Он требовал от своих сторонников разрушить «раз и навсегда в сердце народа остатки этой несчастной веры в царя, которая на протяжении веков обрекала его на ужасное рабство».
На месте государства в России он видел «свободную федерацию» сельскохозяйственных и промышленных рабочих ассоциаций. Эта доктрина прямого действия привлекала больше неофитов революции, нежели умеренная доктрина Лаврова, который заклинал их продолжать учебу, чтобы быть лучше подготовленными, когда придет время просвещать массы.
Молодежь разделилась на «бакунинцев», которым не терпелось окунуться в гущу народа, и менее многочисленных «лавровцев», готовых к кропотливой и основательной работе по созданию условий для возникновения социализма в будущем.
В 1873 году в Цюрих приехал третий «лидер» – Петр Ткачев. Будучи учеником Чернышевского, он утверждал, что "невежественный, ограниченный, забитый мужик не может быть активным элементом революции. Он воспользуется плодами этой революции, не принимая в ней участия. Захват власти будет осуществлен хорошо подготовленной группой заговорщиков,
руководимой из единого центра. Для свержения режима гораздо больше подходила горстка решительно настроенных профессионалов, чем неорганизованная толпа с непредсказуемыми реакциями". (Позже этой теории будет придерживаться Ленин.)
Но большинство слушателей Ткачева были слишком большими идеалистами, чтобы принять эту суровую реальность. Сделать счастливым пролетариат без помощи самого пролетариата – это казалось им несправедливым и унизительным по отношению к трудящимся. Ткачев приобрел меньшее число адептов, нежели Бакунин и Лавров.
«Бакунинцы», «лавровцы» и «ткачевцы» сходились в одном: нужно было идти в народ. Одни мечтали поднять его на восстание против самодержавия, другие – обучать и просвещать его, третьи – прививать ему правильные взгляды на жизнь.
Но все они испытывали почти физическую потребность прикоснуться к мужику, подышать с ним одним воздухом, разделить его страдания. "Интеллигенты – говорили они – в долгу перед своими угнетенными собратьями. Они должны оставить свои книги и отправиться в деревню". Несомненно, тут давала себя знать генная память богоизбранных, считающих себя вечно угнетёнными…
Как раз в 1873 году вышел императорский указ, предписывавший всем русским студентам, обучавшимся в Швейцарии, вернуться на родину. Этот указ имел целью избежать пагубного влияния зловредных западных идей на молодые, неокрепшие умы
Результат же оказался прямо противоположным тому, на который власти рассчитывали. Вернувшись домой, молодые люди сделались страстными пропагандистами революционных теорий. Они пополнили ряды сторонников прогресса, деморализованных репрессиями последних лет.
Под влиянием последователя Чернышевского и Добролюбова Николая Чайковского некоторые из этих студентов начали образовывать небольшие общины. Совместные проживание и труд сближали их духовно и укрепляли их решимость в борьбе.
Так в России родились и расплодились полуподпольные кружки, призванные подготовить «хождение в народ». Разрушительные порывы охватили различные слои общества. Все больше и больше людей испытывали угрызения совести и сочувственно относились к этим неофитам, "чья цель заключалась – как похвально! – в братании с крестьянами".
Весной 1874 года возбуждение среди молодежи достигло точки кипения. Пришло время действовать. Разумеется, прежде чем идти в народ, нужно было соответствующим образом одеться – в рубахи из грубого сукна, картузы и сапоги.
«Миссионеры» прощались со своими родными и друзьями. Они говорили, что идут на Урал, на Волгу, на Дон, чтобы вести там жизнь сельскохозяйственных рабочих, лесников, лодочников, чтобы как можно глубже проникнуть в народную среду. Их поздравляли. Им желали счастливого пути. Их стали называть «народниками».
Крестьян удивило появление этих молодых господ и дам, бедно одетых белоручек, которые заводили с ними непонятные беседы. Поскольку вновь прибывшие осуждали алчность землевладельцев, их слушатели одобрительно кивали головами. Но как только они начинали проповедовать идеи социализма и восхвалять преимущества коллективного труда, то сразу наталкивались на глухую стену.
Мужики с подозрением поглядывали на этих велеречивых чудаков, притворявшихся своими. Исторически привыкшие в своем уважать и преклоняться царю-батюшке, они с недоверием относились к чуждым их менталитету переменам, о которых толковали чужаки, пришедшие из города.
Может быть, это ловушка и их просто проверяют на лояльность? Зачастую они сами хватали агитаторов и сдавали местным властям. Полиция всюду преследовала народников. Их имена были известны. Но правительство еще не знало, какой метод борьбы с этим явлением следует избрать.
В конечном итоге, было задержано четыре тысячи пропагандистов и семьсот семьдесят из них передано в руки правосудия. Среди них было сто пятьдесят восемь девушек, главным образом, из хороших семей. Маскарад закончился душевным опустошением.
В конце 1874 года министр юстиции граф Пален объявил, что «безумное лето» закончилось. Он решил организовать политические процессы, чтобы продемонстрировать нации опасность, которая ей угрожает.
Пален пишет в своем докладе: «Многие зрелые люди, занимающие видное положение, не только стоят на позициях, враждебных по отношению к правительству, но и оказывают эффективную поддержку революционерам, словно не понимая, что тем самым готовят гибель себе и обществу».
В результате эти процессы обернулись против того, кто их организовал. С одной стороны, они стали свидетельством существования в стране тайных организаций, с другой – дали обвиняемым возможность для критики режима и рекламирования преимуществ радикального решения всех проблем.
В прессе публиковались выдержки из их зажигательных речей. Брошюры, отпечатанные в подпольных типографиях, воспроизводили их целиком. Полагая, будто они пригвоздили народников к позорному столбу, власти на самом деле предоставили им трибуну. Отныне все в России были в курсе тех претензий, которые образованная молодежь предъявляла правительству.
Между тем неудача «хождения в народ» убедила революционеров в невозможности немедленно поднять бунт, опираясь на поддержку масс.
В деле расшатывания основ монархии они должны были рассчитывать только на самих себя. В конце 1874 года была создана тайная организация, гораздо более мощная по сравнению с прежними разрозненными кружками. Она получила название «Земля и воля», которое уже носило одно общество в 60-х годах.
Во главе ее стоял Центральный комитет, состоявший из нескольких секций – по делам интеллигенции, рабочих, крестьян… В скором времени всюду появились филиалы «Земли и воли».
По стране прокатилась волна забастовок, быстро подавлявшихся властями. 6 декабря 1876 года в Санкт-Петербурге перед Казанским собором на манифестацию собрались сотни рабочих и крестьян. Полиция рассеяла толпу и арестовала зачинщиков, которые попали в заключение или были депортированы.
Архип Петрович Емельянов (псевдоним Алексей Боголюбов)
Несколько месяцев спустя один из молодых людей, брошенных в тюрьму по этому поводу, студент Боголюбов, отказался снять головной убор перед шефом полиции генералом Треповым, посещавшим камеры.
Взбешенный Трепов стукнул студента по лицу и приказал подвергнуть его ста ударам розгами, хотя к политическим заключенным телесные наказания не применялись.
Об этом событии узнала жившая на берегу Волги в нескольких сотнях верст от Санкт-Петербурга двадцативосьмилетняя экстравагантная дама по имени Вера Засулич, очевидно, из подпольных газет. Хотя она и не была знакома с Боголюбовым, ее страшно возмутило нанесенное ему оскорбление.
Сама Засулич была когда-то связана с Нечаевым и отсидела два года в тюрьме за революционную пропаганду. Она давно вынашивала планы отомстить за страдания своих товарищей, и вот, наконец, ей представился случай пожертвовать собой и войти в историю.
24 января 1878 года она явилась к Трепову под видом просительницы и дважды выстрелила в него из револьвера, тяжело ранив его. Тут же схваченная и брошенная в тюрьму, она провела там около трех месяцев, прежде чем предстала перед судом присяжных, введенным в результате осуществления Александром либеральных реформ.
Относительно вердикта не было никаких сомнений, поскольку обвиняемая с гордостью призналась в преступлении, совершенном средь бела дня. Однако, как только первые свидетели начали давать показания, в зале заседания возникла атмосфера сочувствия к революционерке, несмотря на то, что все присяжные принадлежали к высшим слоям общества, а публика была подобрана из надежных людей.
Неожиданно она превратилась в обвинительницу, а он в обвиняемого. Каждый ответ Засулич воспринимался, как приговор. Возбуждение нарастало. Вместо того чтобы защищать свою подопечную, адвокат Александров произнес настоящую обвинительную речь против Трепова и правительства, которое тот олицетворял. Зал внимал ему с
восторгом. Наконец, присяжные удалились для принятия решения. Им потребовалось всего несколько минут, чтобы вынести вердикт «невиновна».
Публика, не ожидавшая такого финала, разразилась не вполне уместными аплодисментами. Вера Засулич вышла из зала суда под гул овации. Толпа, собравшаяся на площади перед зданием суда, приветствовала ее, как героиню.
Молодую женщину хотели с триумфом пронести на руках до дома Трепова, но жандармы и казаки остановили процессию. Выдвинувшийся к месту события пехотный полк открыл огонь. Толпа рассеялась, оставив на мостовой убитых и раненых. Во время беспорядочного бегства Вера Засулич исчезла с помощью своих друзей.
Позже эта женщина, в крови которой бурлила, жаждавшая мести за "русские притеснения" польская кровь, уедет в... Швейцарию. После этого Засулич будет постоянно курсировать между Швейцарией и Россией. Она примет участие во многих революционных акциях, станет известной меньшевичкой, окончательно вернется в Россию в 1905 году, отвергнет Октябрьскую революцию 1917 года и умрет в 1919 году. https://fb.ru/article/252979/z...
О скандальном вердикте и последовавших за его вынесением уличных беспорядках стало известно всей России. Иностранные газеты комментировали процесс и отмечали в связи с этим слабость русского самодержавия.
Все аккредитованные в Санкт-Петербурге дипломаты утверждали в своих депешах, что в отношениях между нацией и престолом наступил кризис.
Поверенный в делах Франции Вьель-Кастель сообщает своему министру: «За исключением тех, кто близок ко двору и правительству, представители всех слоев общества и, в первую очередь, буржуазия приветствуют решение присяжных и расценивают его, по меньшей мере, как протест против невыносимых злоупотреблений». (см. Константин де Грюнвальд "Письмо Вьель-Кастеля герцогу Деказесу от 21 апреля 1878 года").
Александр был ошеломлен. Как могло случиться, что столько здравомыслящих и состоятельных людей встали на сторону преступницы? Неужели они не понимают, что, проявляя благодушие в отношении террористов, они обрекают себя на скорую гибель?
Полный решимости вести непримиримую борьбу с насилием, он распорядился увеличить сроки наказания недавно осужденным ста восьмидесяти трем революционерам, наделил полицию правом высылать подозреваемых в Сибирь на основании простого административного решения и высказался за лишение присяжных компетенции выносить вердикты по политическим преступлениям и ее передачу военным трибуналам.
Однако, несмотря ни на что, Вера Засулич нашла множество горячих приверженцев и последователей среди революционеров.
Наступила эпоха терроризма. 24 мая 1878 года в Киеве от ножа фанатика погиб капитан жандармов барон Хейкинг. Там же было совершено покушение на жизнь прокурора Котляревского.
В Москве, Киеве, Харькове, Одессе прошли манифестации революционеров, жестоко разогнанные полицией. Организатор мятежного сборища в Одессе, Ковальский, был арестован, приговорен к смерти и казнен.
4 августа 1878 года генерал Мезенцов, незадолго до этого вступивший в должность шефа жандармов, был средь бела дня заколот кинжалом на одной из самых оживленных улиц Санкт-Петербурга, Итальянской. Нападавшие скрылись. (Позже стало известно, что убийцей был Сергей
Кравчинский, которому удалось бежать в Лондон.)
В конце года французский посланник Вьель-Кастель сообщает в своей депеше: «Хотя правительство демонстрирует намерение организовать репрессии, нигилисты, судя по всему, не собираются прекращать борьбу. Если даже допустить, что правительство одерживает верх над преступной группой, против него настроена значительная часть общества, которая хотя и не состоит в сговоре с убийцами, тем не менее твердо убеждена в порочности существующего порядка
вещей. Пусть эти люди не противоборствуют правительству открыто, однако они являются его врагами или по крайней мере недовольны им».
И в другой депеше: «Похоже, российское правительство ни в коей мере не собирается удовлетворять желание реформ, которое сегодня ощущается во всех слоях общества… Царь, никогда не прислушивавшийся к общественному мнению, имеет весьма смутное представление о сложившейся ситуации».
На этот счет дипломат ошибался. Александр чувствовал опасность, грозившую самодержавию, но он прекрасно знал, что "уступки с его стороны будут лишь побуждать противников монархии к дальнейшим требованиям. Революционерам свойственна ненасытность. В конце концов, удалось же ему обуздать их после покушения Каракозова. Может быть, полицейские преследования положат конец деятельности этих убийц?».
А тем временем жизнь двора шла своим чередом – балы, парады, официальные приемы, спектакли – словно в стране все было спокойно, и она не стояла на пороге гражданской войны. Но об этом в следующей публикации…
Где царь - там и Москва. Часть 118
7 апреля 2021г.
Террор окутал Россию своим чёрным плащом не на шутку. Александр, посещая мероприятия по дежурной дворцово-протокольной жизни, был апатичен и печальный. Даже находясь среди наиболее преданных придворных, он
иногда чувствовал, как по спине пробегает холодок недовольства, испытываемого страной по отношению к нему.
В надежде объединить вокруг себя всех людей доброй воли он приказал опубликовать в «Правительственном вестнике» обращение к народу, которое гласило следующее: «Какими бы суровыми ни казались решения правительства, как бы жестко и рьяно ни осуществлялись эти меры, как бы спокойно и с презрением власть ни относилась к угрозам банды злоумышленников, правительство должно опереться на общество и поэтому оно призывает все сословия русской нации
помочь ему вырвать зло с корнем… Лучшие представители русского народа должны продемонстрировать своим поведением, что среди них нет места преступникам, что они отвергают их идеи и что каждый верный подданный царя готов сделать все возможное, чтобы помочь правительству уничтожить общего врага, который подрывает нашу страну изнутри».
Этот патетический призыв был услышан лишь сторонниками монархии, которых вовсе не нужно было агитировать. Зараза политического убийства распространялась в России подобно эпидемии. По империи катилась волна покушений на прокуроров, судей, полицейских чиновников, офицеров жандармерии, начальников тюрем.
9 февраля 1879 года Григорий Гольденберг выстрелом из револьвера убил харьковского губернатора князя Кропоткина (двоюродного брата знаменитого анархиста).
1 марта того же года едва избежал смерти генерал Дрентельн, сменивший на посту шефа полиции генерала Мезенцова, убитого годом ранее. Карету, в которой он ехал вдоль набережной Невы, нагнал всадник и произвел по нему выстрел, не достигший цели. Полицейские бросились вслед за покушавшимся, но тот легко ушел от преследования.
По этому поводу в подпольной газете «Земли и воли», называвшейся «Листок», было заявлено, что террор «заставляет власти почувствовать все свое бессилие в условиях опасности, источник которой неизвестен».
Спустя несколько недель, утром 2 апреля 1879 года, Александр, совершавший традиционную прогулку в окрестностях дворца, заметил высокого молодого человека в чиновничьей фуражке, который шел ему навстречу быстрым шагом. Встревожившись, Александр оглянулся. Сопровождавший его полицейский офицер отстал шагов на двадцать пять.
На противоположной стороне, на площади Генерального штаба, находился капитан жандармерии. Прежде чем император успел окликнуть их, незнакомец выстрелил в него из револьвера. Александр уклонился вправо. Второй выстрел. Несмотря на шестьдесят один год, он ловко отпрыгнул влево. Третья пуля просвистела возле его уха. Он зигзагами побежал прочь. Четвертая и пятая пули едва не задели его.
Полицейские, наконец, схватили безумца. По дороге в участок он пытался покончить с собой, сунув в рот наполненный ядом орех. Тут же выяснили, что его зовут Александр Соловьев, что ему тридцать лет и что по профессии он учитель.
На вопросы следователя по поводу подготовки покушения и сообщников он отвечать отказался, с гордостью заявив: «Я крещен в православной вере, но в Бога не верю… Идея покушения на жизнь Его Величества возникла у меня после знакомства с учением социалистов-революционеров. Я принадлежу к российской секции этой партии, которая считает несправедливым, что большинство страдает ради того, чтобы меньшинство пользовалось плодами народного труда и всеми благами цивилизации, недоступными большинству». ( см. Г. Чулков: "Последние цари-самодержцы".)
И добавил: «Больше вы от меня ничего не узнаете. Я уже давно принес в жертву свою жизнь. Даже если я позволю себе в чем-либо сознаться, товарищи организуют мое убийство. Да, в этой самой тюрьме, где мы сейчас находимся». Его повесили 29 мая 1879 года.
В очередной раз избежав гибели, Александр по обычаю отслужил благодарственный молебен и принял поздравления придворных. Дерзкое покушение Соловьева, пусть и неудачное, потрясло общество. Всюду царила атмосфера неуверенности и тревоги. Теперь в молодежи видели не идеалистов, совершающих «хождение в народ», а преступников.
Те же, словно бросая вызов, стали появляться на публике в нарочито неряшливом виде: студенты с всклокоченными бородами и длинными волосами, одетые в красные рубахи и с шарфами на плечах; студентки в коротких юбках, с остриженными волосами и с папиросами в зубах. Потом, в 1917 году у подобных выродков появится новый атрибут - кожаная куртка и красная косынка.
Великий сатирик Салтыков-Щедрин пишет по этому поводу: «Это люди, которые начали читать, не зная азбуки, и ходить, не научившись твердо стоять на ногах». (см. Константин де Грюнвальд: "Русское общество и цивилизация в XIX веке".)
Даже не принадлежа к какой бы то ни было подпольной группе, они симпатизировали профессиональным агитаторам и упрекали своих родителей в том, что те цепляются за старый порядок. Что же касается родителей, они, трепеща при мысли о кровавой революции, сами хотели изменений. Каких? Они не могли ответить определенно на этот вопрос.
Западный образ жизни настолько вьелся в сознание русской либеральной интеллигенции, что она, трепеща от мысли о кровавой революции, сама захотела изменений. Они были убеждены в том, что существующий режим изжил себя.
"Будущее – думали они – не должно напоминать прошлое". Согласно их мнению, следовало различать заговорщиков-нигилистов и здравомыслящих либералов.
Последние, среди которых фигурировали ученые, высшие чиновники, литераторы, инженеры и врачи, мечтали о конституции. В этом деле интеллигенты были настолько активны, что император, грешным делом, уже сам подумывал, - а не пойти ли навстречу их пожеланиям?
Спецслужбы при дворах Западной Европы не жалели денег на поддержание террора на территории России, финансируя и снабжая различные антироссийские кружки и секции, действующих в их странах.
“Как тяжело жить, когда с Россией никто не воюет,” – озвучивал маниакальные мысли английской королевы лорд Пальмерстон в парламенте. Причем, воевать неистовая королева собиралась не только пушками и штыками. Это значило – гадить непрерывно, повсеместно и изобретательно.
В правление королевы Виктории Лондон превратился в центр политической эмиграции, где любой плевок в сторону России становился одновременно индульгенцией и основанием для материальной поддержки плюющего. Настоящей находкой и первым пробным шаром в информационной войне с Россией стал русский эмигрант Герцен, которого на свою голову «разбудили» декабристы.
«Россия налегла, как вампир, на судьбы Европы,» – заявил Герцен, и сразу получил политическое убежище,
двухэтажный особняк Orsett House в престижном районе Bayswater с видом на Гайд-парк и вспомоществование, позволяющее содержать политический салон, издавать альманах “Полярная звезда”, газету “Колокол”, право использовать адрес банка Ротшильдов для своей корреспонденции.
Почуяв дармовое корыто, в Британию хлынули самые разномастные проходимцы, ставшие в момент политическими изгнанниками, коллективный портрет которых запечатлел ФёдорМихайлович Достоевский в образе отцеубийцы Павла Смердякова.
«Я всю Россию ненавижу, Марья Кондратьевна… В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы, умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки», - говорит Смердяков в романе «Братья Карамазовы».
В Лондоне планировали свои теракты народовольцы и эсеры, там же отсиживались, скрываясь от российского правосудия. Безбедно и вполне комфортно в Лондоне творили Маркс с Энгельсом, объявившие русских реакционной нацией. Именно В Лондоне, в конце концов, проходили три из пяти съездов РСДРП.
Кроме Герцена и самых разнообразных революционеров, у королевы Виктории был ещё целый шкаф русофобских погремушек, которые она доставала по мере надобности.
Но вся эта околореволюционная возня не отменяла, а, наоборот, органично дополняла постоянные интриги против российского престола, организуемые с улыбкой на лице и с кинжалом за пазухой.
Подложить под русский престол генетическую мину, сплавив носителя гемофилии – “Солнце Аликс” – наследнику, Николаю Алексанровичу, влюблённому в неё до зелёных соплей, было солидной геополитической удачей, требующей, тем не менее, дальнейшего развития, над которым английская монархия работала вдумчиво и настойчиво.
А вспомним, сколько было геополитики, и ненависти среди солдат и офицеров английского экспедиционного корпуса, штурмовавшего Севастополь во время Крымской войны. Мало того, русофобия королевы не знала пределов.
Доходило до того, что игрушки, которые обожала дарить Виктория своим детям и внукам, например, тигр, который, если его подёргать за хвост, раскрывает зубастую пасть и глотает солдата в русской форме.
Виктория лично провожала английскую эскадру, отправляющуюся воевать с русскими в 1853-м, а в 1878 году писала премьеру Дизраэли: “Если русские возьмут Константинополь, королева будет так оскорблена, что, наверно, сразу отречётся от престола”.
Личная русофобия королевы Виктории настолько удачно наложилась на экономические интересы британской элиты, что стала знаменем, под которым Британия прожила вcю вторую половину ХIХ века и бережно перенесла его в ХХ-й и даже в XXI-й.
Итак, угнетенный создавшейся ситуацией в стране, Александр II, подумывая о конституции, всё-таки опасался, как бы его уступки не привели к распаду империи. Являясь абсолютным монархом, он не был абсолютно свободен в своих действиях, ибо имел обязательства перед своими предками и потомками. Его отец оставил ему богатство в наследство. Он должен был передать его в целости и сохранности своему наследнику. Все – министры, советники, жена, любовница – умоляли его проявлять осторожность.
Скрепя сердце он отказался от ежедневных пеших прогулок и покидал дворец только в закрытой карете под охраной казаков. Дабы охладить пыл революционеров, он наделил генерал-губернаторов Санкт-Петербурга, Москвы, Варшавы, Киева, Харькова и Одессы верховной властью с исключительными полномочиями:они могли арестовывать или высылать любых подозрительных лиц, приостанавливать или запрещать издание любого органа периодической печати, принимать любые необходимые
меры по поддержанию порядка.
Среди этих шести властителей были три генерала, прославившиеся во время последней войны – Тотлебен, Гурко и Лорис-Меликов.
Таким образом, в России фактически вводилось военное положение. Указ от 5 августа 1879 года гласил, что отныне любое лицо, обвиненное в политическом преступлении, может быть осуждено без предварительного следствия и заслушивания свидетелей и приговорено к смертной казни без права подачи апелляции.
Усиление репрессий лишь укрепило решимость революционеров. Однако со временем члены «Земли и воли» разделились на две фракции. Одни, среди которых был молодой Плеханов, были сторонниками пропаганды среди крестьян, другие ратовали за ужесточение террора.
Конфликт между ними все более обострялся, и руководители экстремистов собрались на тайную конференцию, которая проходила 17–21 июня 1879 года в Липецке, небольшом городке Тамбовской губернии, чтобы обсудить вопрос цареубийства.
Стояла прекрасная погода. Обстановка была самой идиллической. Растянувшись на траве в тени деревьев, заговорщики слушали пылкую речь Александра Михайлова, призывавшего убить царя. «Император, – заявил он, – в течение второй половины своего правления свел на нет почти все то хорошее, что ему позволили сделать сторонники прогресса после поражения в Крымской войне
– освобождение крепостных, судебная реформа. Должны ли мы простить ему за это все зло, которое он совершил с тех пор и еще совершит в будущем?»
Ответ был единодушным: «Нет!» В свою очередь революционер Желябов утверждал, что терроризм является не оружием «законной защиты и мести», а методом «борьбы за свободу и парламентский режим».
Приняв эту резолюцию, участники «конференции» отправились в Воронеж, где встретились с противниками террора во главе с Плехановым. Тот категорически отмежевался от террористов. Раскол партии стал свершившимся фактом. Ни одна из группировок не сохранила за собой название «Земля и воля». Приверженцы террора, вернувшись в Санкт-Петербург, основали новое общество «Народная воля».
Плеханову удалось расколоть организацию «Земля и Воля» на две части: «Народная воля» и «Черный передел». Впоследствии «Черный передел», стала РСДРП, а «народники» стали предтечей партии Эсэров.
26 августа 1879 года Центральный исполнительный комитет «Народной воли» проголосовал за смертный приговор Александру, который был бы приведен в исполнение, если бы царь не пошел на существенные уступки.
Небольшая кучка «поборников справедливости» поклялась пожертвовать своими жизнями в борьбе за правое дело. Они ездили из одного конца России в другой с фальшивыми паспортами, постоянно меняя имена, внешность, профессии. Появляясь в обличье рабочих, шахтеров, столяров, купцов, печатников, они вербовали сочувствующих во всех слоях общества.
Один агент Третьего отделения, проникшийся революционными идеями, предупредил их о грозившем им аресте. С ловкостью угрей они ушли сквозь расставленные на них сети. Ни одно перемещение императора не ускользало от их внимания.
В мае 1879 года он отдыхал в Крыму, проживая в Ливадии вместе с императрицей, чье состояние быстро ухудшалось. Разумеется, там же находилась и Екатерина Долгорукая, остановившаяся в соседней усадьбе, где она принимала своего возлюбленного в любое время дня и ночи.
После отъезда в Санкт-Петербург, куда его призвали государственные дела, Александр вернулся в сентябре в Крым с намерением остаться там до зимы. Между тем измученная недугом царица уехала в Киссинген, где надеялась немного поправить здоровье. Оттуда, по совету врачей, она отправилась в Канны, славившиеся своим благоприятным климатом.
Но в последние дни ноября подули порывистые северные ветры, резко похолодало, и Александр решил, что пришла пора возвращаться в Санкт-Петербург, в теплый Зимний дворец.
Тем временем террористы узнали о возвращении царя и решили заложить мину на пути следования его поезда, либо в Одессе, либо в Александровске (пригороде Харькова), либо под Москвой. Раздобыть динамит не составляло никакого труда. Однако маршрут императорского
поезда изменился, и он миновал Одессу. В Александровске мина по неизвестной причине не взорвалась.
Террористам не оставалось ничего другого, как попытать счастья в четырнадцати километрах от Москвы. Один из них, называвший себя инженером Сухоруковым (его настоящее имя было Лев Хартман, после покушения он бежал в Париж, где и жил до самой смерти), снял дом вблизи железнодорожной насыпи. Вместе со своими товарищами он прорыл подземный ход, который вел прямо под рельсы, и установил там заряд большой мощности. Им было в точности известно расписание поезда.
19 ноября, на рассвете, они ждали, затаившись, наступления судьбоносного момента, чтобы привести в действие механизм взрывного устройства. Согласно правилам, перед поездом Его Величества должен бы проследовать с получасовым опережением состав с багажом царя и персоналом императорской канцелярии.
Итак, террористы пропустили первый поезд и взорвали второй. Паровоз перевернулся, и несколько передних вагонов сошли с рельсов, образовав бесформенную груду обломков. Однако произошла ошибка. В Харькове в
одном из паровозов обнаружились неполадки, и в последнюю минуту было принято решение пустить первым императорский поезд. Так что в воздух взлетел не тот состав.
О жертвах не сообщалось. Тем не менее дерзость заговорщиков повергла власти в шок. Узнав о том, что он в очередной раз избежал смертельной опасности, Александр воскликнул: «Что они имеют против меня, эти несчастные? Почему они преследуют меня, словно дикого зверя? Ведь я всегда стремился делать все, что в моих силах, для блага народа!».
Проведя два дня в Москве, он уехал с Екатериной в Санкт-Петербург. Еще в Туле его настигла телеграмма из Канн, от императрицы: у бедной Марии Александровны случился сильный сердечный приступ, сопровождавшийся удушьем. Александр лаконично телеграфировал ей в ответ: «Сожалею по поводу твоей болезни. Чувствую себя хорошо. Нежно обнимаю. Александр».
Несмотря на все уважение к своей больной и далекой супруге, он ничего не мог с собой поделать и лишь безучастно наблюдал за ее угасанием. Ее присутствие, пусть даже едва заметное, угнетало и стесняло его. Ему не давали покоя угрызения совести, которые он старался гнать от себя. Новое неудавшееся покушение еще больше сблизило его с Екатериной. Она была для него источником вожделения, советницей, отдушиной и талисманом. Пока она рядом – думал он – революционерам своего не добиться.
В минуты сомнений – а они посещали его нередко – Александр говорил себе, что над любым правителем России, затеявшим реформы, всегда будет висеть неумолимый рок. Что бы он ни предпринимал, у него всегда найдутся враги, принадлежащие к самым разным лагерям. Консерваторы, расценивавшие малейшее нововведение, как святотатство, ожесточенно защищали привилегии, унаследованные ими от отцов. Они хотели жить и умереть в прежней России.
На противоположном фланге менее облагодетельствованные судьбой полагали, что царь, несмотря на свои красивые слова, не спешит удовлетворить их жажду свободы, равенства и справедливости. Поначалу превозносившие царя до небес, теперь они обвиняли его в лицемерии и предательстве. Некоторые из них даже хотели убить его в отместку за свое разочарование.
Подталкиваемый страхом одних и нетерпением других, Александр неуверенно брел навстречу своей судьбе, ограничиваясь полумерами, прибегая к уловкам, делая робкие попытки. Шаг влево, шаг вправо и, время от времени, шаг назад.
Насколько легче ему было бы воплощать свои идеи в жизнь где-нибудь во Франции или Германии, где его бы поняли и, возможно, оказали бы ему помощь. Но ни за что на свете не променял бы он Россию на любую другую, пусть даже самую уравновешенную, самую здравомыслящую страну.
Между тем террористы и не думали складывать оружие. Вскоре после взрыва поезда в Зимний дворец под чужим именем устроился на работу столяром молодой человек двадцати восьми лет.
В действительности его звали Степан Халтурин, и он принадлежал к боевой группе «Народной воли». Новый столяр отличался усердием и добрым, спокойным нравом. Неудивительно, что ему была доверена ответственная работа по устройству потолков в подвалах дворца. Прежде чем попасть туда, рабочие подвергались тщательному обыску. Однако со временем привыкшие к ним жандармы перестали заглядывать в их ящики с инструментом.
Таким образом, Халтурину не составляло труда проносить с собой ежедневно порцию динамита, который он прятал в куче строительного мусора.
Взрывчаткой его снабжал Желябов, один из руководителей «Народной воли». Когда динамита накопилось пятьдесят
килограммов, он поместил его в выкопанную яму и вставил внутрь бикфордов шнур. Но количество казалось ему недостаточным, и он все откладывал покушение, несмотря на настойчивые требования Желябова.
Однажды Халтурину поручили произвести ремонтные работы в кабинете Александра, и он оказался один на один с самодержцем. Ему ничего не стоило бы убить его ударом молотка без всякого риска быть схваченным, но он не сделал этого.
Террористка Ольга Лубатович(член
исполнительного комитета „Народной воли“) в своих „Воспоминаниях“ пишет: «Считая Александра II величайшим преступником перед народомХалтурин тем не менее находился под впечатлением от его обходительности в отношениях с рабочими. Он даже взял на память с царского стола какую-то безделушку, когда остался в кабинете один, но товарищи тут же заставили его вернуть ее на место. Да, только жизнь способна изобретать подобные противоречия, жизнь, которая создает важное и ничтожное, великое и мелкое». ( см. Кристин Форе. «Четыре женщины-террористки против царя», сборник статей).
Наконец, вечером 5 февраля 1880 года Халтурин с легким сердцем выбрался из подвала и объявил Желябову, поджидавшему его на улице: «Все готово».
В тот же самый момент земля содрогнулась, раздался оглушительный грохот и над Зимним дворцом поднялось густое облако дыма. К месту катастрофы собралась огромная толпа. Вскоре выяснилось, что основная сила
взрыва пришлась на столовую императорских покоев, но царь остался целым и невредимым. Люди осеняли себя крестным знамением и в один голос твердили о чуде.
И действительно, свершилось чудо. В тот вечер Александр должен был ужинать вместе с великим князем Александром Гессенским и его сыном, новым князем Болгарии. Но поезд, в котором они ехали, задержался в пути, и император ожидал гостей в соседней комнате. Окажись они в назначенное время за столом, все непременно погибли бы.
Взрыв тем не менее привел к многочисленным жертвам. Непосредственно под столовой, на первом этаже, располагалось помещение для охраны. Из-под обломков было извлечено шестьдесят семь солдат Финляндского полка – одиннадцать погибших и пятьдесят шесть раненых. Апартаменты императрицы, прилегавшие к столовой, не пострадали, хотя их стены и тряхнуло взрывной волной.
Во дворце была объявлена тревога. По лестницам сновали возбужденные жандармы. В коридорах задувал ледяной ветер, проникавший с улицы через разбитые стекла. Всюду ощущался запах газа. Едва различимые в сумерках, суетились пожарные. Слышались стоны раненых. Выжившие гвардейцы, несмотря на полученные раны, спешили вновь занять свои посты.
Посол Великобритании лорд Дюфферен писал маркизу Солсбери: «К счастью, заряд динамита был недостаточно велик для того, чтобы разрушить массивные колонны, на которые опирается конструкция этой части дворца. В противном случае Его Величество и большая часть его семьи и свиты оказались бы погребенными под руинами». ( см. Константин де
Грюнвальд: "Александр II и его время".)
Тремя днями позже Александр присутствовал на похоронах солдат, погибших во дворце. Он шел ровной поступью с высоко поднятой головой. Но лицо его было бледным, а глаза красными. Взглянув на выровненные в линию гробы, он произнес надтреснутым от волнения голосом: «Можно подумать, что мы все еще находимся в окопах Плевны!»
Столь тяжкое преступление вызвало в стране ужас и негодование. То, что террористы организовали покушение на царя в его собственном жилище, свидетельствовало об их неограниченных возможностях. Как они смогли замыслить, подготовить и осуществить эту акцию, беспримерную по своей отчаянной смелости в истории России? Кто из слуг, а может быть, даже из агентов, призванных обеспечивать безопасность императора, сделался их сообщником? Почему вездесущая полиция не сумела предотвратить покушение, готовившееся явно не один месяц? Кто виноват? Не последует ли за этим новая волна насилия?
Обезумевшие министры обвиняли в случившемся друг друга и не знали, какие меры нужно предпринять перед лицом возраставшей опасности. Халтурину удалось беспрепятственно скрыться. Его сообщники, разочарованные неудачей своего предприятия, наверняка уже приступили к подготовке нового, еще более страшного удара. В обществе циркулировали тревожные слухи. «Народная воля» представлялась воплощением революции.
Теперь было очевидно, что ее Центральный исполнительный комитет не остановится ни перед чем в достижении своей
цели. Восстание масс казалось неизбежным, как извержение вулкана, который начал ворчать.
Впрочем, в одной из прокламаций, распространявшихся террористами, утверждалось, что борьба будет продолжаться до тех пор, «пока царь не предоставит организацию общественной жизни заботам свободно избранного Учредительного собрания», и что, во всяком случае, «правительство стало препятствием на пути развития общества».
Люди, жившие по соседству с высшими государственными чиновниками, искали другое жилье из опасения стать жертвами покушения, направленного против их соседей. Благородные семейства, несмотря на холодную зиму, потянулись в свои сельские владения.
«Жители Санкт-Петербурга – пишет все тот же лорд Дюффрен, – страшно боятся террора, тем более что по городу ходят ошеломляющие слухи по поводу программы дальнейших действий нигилистов».
А вот что пишет генерал Шанзи, новый посол Франции: «Все только и твердят что о покушении. Оно является главным предметом разговоров, газетных статей и вызывает самые противоречивые оценки… Вокруг императора царит атмосфера бестолкового возбуждения. Просвещенные люди, сознающие необходимость реформ, прекрасно понимают, что между целью, преследуемой нигилистами, и законными устремлениями нации нет ничего общего, но они поступают неразумно,
смешивая в своих беседах все в одну кучу, поскольку это может вызвать опасную путаницу в сознании народа и создать у него впечатление, будто деятельность, которую он осуждает, имеет какое-то отношение к его интересам». (Константин де Грюнвальд.)
Виконт Мельхиор де Вог, секретарь посольства Франции, так описывает свои впечатления: «Те, кто стал свидетелем этих событий, подтвердят, что нет таких слов, которыми можно было бы передать ужас и ошеломление, охватившие все слои общества. Ходят слухи, будто 19 февраля, в годовщину освобождения крепостных, будут произведены взрывы в нескольких кварталах столицы. Называют улицы, на которых опасно появляться… Полиция, сознавая свое бессилие,
пребывает в полной растерянности; правительство способно лишь на рефлекторные движения; общество, понимая это, мечтает о новой системе правления, о пришествии спасителя».
Но по пафосу оценки всех превзошел великий князь Константин младший, записавший в своем дневнике: «Мы вновь переживаем эпоху террора, как во времена французской революции, с той лишь разницей, что парижане видели своих врагов, тогда как мы не видим их, не знаем и не имеем ни малейшего понятия об их численности… Всюду царит паника; люди окончательно потеряли голову и готовы верить любым, самым нелепым слухам».
Александр отдавал себе отчет в том, что творилось вокруг него и во всех структурах управления империей. Уже несколько лет он не ощущал под ногами твердую почву. Его советники представляли собой бессловесные тени, из которых трудно было что-либо вытянуть. В его присутствии они дрожали, заикались и переминались с ноги на ногу. Полагаться на этих почтительных марионеток было нельзя.
Он никак не мог взять в толк, почему самая мощная полиция в мире не способна справиться с кучкой террористов. Враг был всюду: на улице, на железной дороге, в аллее парка, в подвале дворца. Завтра, возможно, он окажется в царской спальне. В любом месте, в любой момент Александр рисковал жизнью. Разумеется, он не боялся предстать перед высшим Судьей. Как и преследовавшие его революционеры, он заранее принес свою жизнь в жертву. Правда, у них были противоположные цели.
Не подозревал наивный властелин огромной империи, что измена таится в стенах Зимнего, подобно коварной змее и имя её - масонская ложа.
Выражаясь словами виконта Мельхиора де Вога, он, как и все общество, мечтал о «спасителе», который взялся бы железной рукой за штурвал и выпрямил бы потрепанный в бурях и потерявший мачты корабль государства. Но, может быть, уже поздно? И где найти человека, ниспосланного Провидением, которому удалось бы избежать крушения монархии?
Где царь – там и Москва. Часть 119
11 апреля 2021 г.
Внутренние антирусские силы распоясались настолько, что столица империи напоминала город, затаившийся в осаде и не ведающий откуда будет нанесён удар. Но до царя и вельмож не доходил тот факт, что игры с масонским движением к добру и ладу в государстве не приводят. Благо то, что ещё император Николай I сумел подавить в зародыше очаг, откуда произошла эта зараза – масонское движение, ныне именуемое историками – декабристским.
Подавил, но не до конца. Не уследил Николай за воспитанием своих сыновей, которые ещё в юности подверглись заражению этой крамолой, и на первых порах царствования только раздували этот очаг своими реформами. Теперь пришла пора пожинать плоды своей беспечности в заигрывании с масонами.
Но рок неумолим - это было только началом Великой катастрофы для Российской империи.
Между тем шли дни, тревога в обществе нарастала. Александр II чувствовал, что настал момент для принятия важного решения. Раз самые суровые меры не приносят никаких результатов, почему бы не попробовать, путем серии компромиссов, смягчить если не революционеров, то по крайней мере либералов, чьи симпатии обеспечивают успех подрывным акциям?
К этому его подталкивал брат Константин. Министр Валуев тоже высказывал подобные мысли. Но наследник престола, великий князь Александр Александрович встречал в штыки все то, что, по его мнению, являлось уступкой со стороны самодержавия.
8 февраля 1880 года Александр II созвал в Зимнем дворце чрезвычайный совет, в котором приняли участие его брат Константин, его старший сын и несколько особо приближенных лиц. Наследник престола заявил, что источник зла кроется в отсутствии согласия между отдельными органами центральной власти и, озвучивая идею публициста Каткова, предложил создать «верховную комиссию», наделенную большими полномочиями и управляемую кем-то вроде диктатора.
Однако, мысль о новой «комиссии» не вдохновляла царя, полагавшего, что, кроме дополнительных гор бумаги и болтовни, толку от нее не будет. Совещание было перенесено на следующий день.
9 февраля его состав расширился за счет еще нескольких сановников и генерал-губернаторов Санкт-Петербурга, Одессы и Харькова. Открывая заседание, Александр выглядел не лучшим образом: сутулая спина, усталое выражение сероватого лица, отсутствующий взгляд. Как обычно, началась пустая говорильня.
Прислушиваясь к этому гулу противоположных мнений и взаимных обвинений, он еще раз убедился в неспособности своих советников переломить ситуацию. Лишь один из присутствовавших хранил молчание.
Это был граф Лорис-Меликов, генерал-губернатор Харькова, имевший уже готовую программу, в которой удивительным образом сочетались твердость и мягкость, властность и либерализм.
Согласно его убеждению, необходимо было усилить полицейский надзор и в то же время пойти на определенные, в рамках благоразумия, уступки. И над всем этим должен был стоять один человек с несгибаемой волей.
«Самое главное, – говорил харьковский губернатор, – обеспечить в империи единство руководства. Для этого нужно, чтобы вся власть была сосредоточена в руках одного человека, который бы пользовался абсолютным доверием Вашего Величества».
Услышав эти слова, царь прервал выступавшего и сказал: «Ты и будешь этим человеком», после чего закрыл заседание.
Указом от 12 февраля 1880 года была учреждена «Верховная комиссия по защите общественного порядка» под председательством Лорис-Меликова.
Хотя роль Верховной комиссии носила весьма туманный и расплывчатый характер, ее председатель был облечен поистине диктаторскими полномочиями: он осуществлял руководство всеми органами власти империи, распоряжался всеми государственными ресурсами и получал приказы непосредственно от императора.
Это был беЗпрецендентный случай - еще ни один самодержец не наделял подобной властью одного из своих подданных. БеЗпрецендентный и почти роковой для императора и страны в целом. О чем речь – об этом читатель узнает ниже.
Несколько дней спустя Лорис-Меликов пригласил к себе представителей городского собрания Санкт-Петербурга, чтобы выслушать их мнение по поводу деятельности террористов. Издателям крупных столичных газет он объявил, что хочет установить «диктатуру сердца».
В «Правительственном вестнике» было опубликовано его обращение к общественности, в котором он обещал употребить «все свои силы и все свои знания» для восстановления уважения к закону.
При дворе многие удивлялись, почему Александр не возложил функции диктатора на одного из своих традиционных соратников. Скажем немного о Лорис-Меликове...
Сей вельможа происходил из армянской дворянской семьи, предки которой были истинными семитами, народом царства Урарту, мигрировавшими на Аравийский полуостров. Впоследствии Урарту кануло в Лету, а на его месте образовалось могучее государство Великая Армения. Не зря Армению иногда величают вторым Израилем.
Великая Армения. Наибольшего расцвета добивается в I веке до н.э при царе Тигране II Великом. Этот правитель подчил себе все окрестные земли - Сирию, Антропатену, Иверию, часть Парфии. И
доходит аж до пределов современного Израиля, взяв Иерусалим!
В обществе к армянину-вельможе относились с почтением, как к национальному герою. Во время кампании 1877 года он взял крепость Карс, немного повысив тем самым престиж русской армии, терпевшей неудачи на Балканах.
Впоследствии, во время эпидемии чумы на нижней Волге, его энергичные действия предотвратили распространение паники. Чуть позже, назначенный генерал-губернатором Харькова, он смог обуздать революционеров и вместе с этим завоевать симпатии журналистов, профессоров и студентов.
Это создало ему репутацию жесткого властителя и тонкого дипломата. Все, кто был близок к нему, отмечали его изворотливый ум, хитрость и гибкость богоизбранных предков. Он одинаково хорошо умел воевать и наводить порядок.
Через неделю после назначения Лорис-Меликова, 19 февраля 1880 года, в России отмечались одновременно двадцатипятилетие правления Александра II и годовщина отмены крепостного права. Император и его окружение ожидали от террористов сюрпризов.
День начался большим стечением народа на Дворцовую площадь. Раздались артиллерийские залпы салюта, зазвонили колокола. Появившегося на балконе царя толпа приветствовала громкими криками. Но насколько искренними были все эти люди, кричавшие «ура»? Он также прослушал патриотические песни в исполнении хоров различных гвардейских полков.
После этого в Большом белом зале дворца Александр принимал поздравления высших сановников и представителей иностранных держав. Напрасно пытался он скрыть нервозность под маской добродушия. От присутствовавших не ускользнула его озабоченность.
Приглушенным от волнения голосом он отвечал на любезные речи своих гостей. Несомненно, ему не давала покоя мысль, что среди парадных мундиров в регалиях вполне может затаиться террорист. Всеобщее внимание привлекала плотная фигура стоявшего неподалеку от него Лорис-Меликова. Смуглое лицо, темные, искрящиеся глаза, черная с проседью борода – он производил впечатление человека в одно и то же время волевого и доброжелательного, энергичного и утонченного. Уже чувствуя в нем верховного правителя, придворные толпились вокруг генерала.
Виконт Мельхиор де Вог пишет: «По тому, как его приветствовали, можно было судить о высоте его положения». Вопреки опасениям императора ничто не омрачило этот большой праздник.
Но на следующий день, 20 февраля, около двух часов дня, когда Лорис-Меликов выходил из здания министерства, молодой богоизбранный из Минска, по фамилии Молодецкий, дважды выстрелил в него из револьвера. Обе пули застряли в толстой шубе.
http://rys-strategia.ru/publ/1-1-0-4812
Одним прыжком Лорис-Меликов настиг убийцу, повалил его на землю и потом сдал подбежавшим жандармам. Общественность с одобрением восприняла личное мужество генерала и расценила этот инцидент, как символ укрепления власти.
Лорис-Меликов сам допрашивал террориста, и тот был приговорен военным трибуналом к смерти. Казнь состоялась спустя сутки после приговора, средь бела дня, на Семеновском плацу, при большом стечении публики. Молодецкого привезли на повозке, на его груди висела дощечка с надписью: «Государственный преступник». Но тот с презрением смотрел на всех этих людей, собравшихся, чтобы пощекотать себе нервы зрелищем его смерти.
Подойдя к подножию эшафота, Молодецкий с гримасой ухмылки на лице бросил в их сторону несколько саркастических замечаний и угроз. Когда священник протянул ему распятие, он оттолкнул его. До самого последнего момента осужденный вел себя дерзко и вызывающе. Когда люди увидели, как его тело безвольно раскачивается на веревке, у них было ощущение, будто это повесили революцию, раз и навсегда.
В своих усилиях по «очищению» России наивный Александр хотел заручиться поддержкой Европы.
Лев Николаевич Гартман. Псевдонимы: Н. С. Сухоруков, Троицкий, Алхимик
Однако Франция, куда бежал революционер Лев Хартман, пытавшийся взорвать императорский поезд, отказалась выдать его России.
Французский писатель с богоизбранными корнями по матушке Виктор Гюго, написал тогда правительству Франции: «Ведь вы честное правительство. Вы не можете выдать этого человека. Существует нечто такое, что выше закона – право. Деспотизм и нигилизм – два отвратительных аспекта одного явления, и явление это – политика. Законы экстрадиции не действуют, когда речь идет о политике. Все нации соблюдают эти законы, и Франция будет соблюдать их тоже.
Вы не выдадите этого человека». (см. Виктор Гюго: «Действия и слова» ч. III (заметки 1880 года.)
Российская пресса негодовала. 21 марта царь сказал генералу Шанзи при личной встрече: «Решение вашего правительства по поводу этого мерзавца произвело на меня чрезвычайно неприятное впечатление. Это все, что я имею вам сказать".
В очередной раз Александр убедился, что французы забыли о той бесценной услуге, которую он оказал им, заступившись за них перед Германией во время кризиса 1875 года. Что касается Лорис-Меликова, он смотрел гораздо дальше дела Хартмана, и оно его мало интересовало.
По его мнению, истинная причина зла, от которого страдала Россия, заключалась в том, что в окружении власти было немало скрытых последователей масонского учения, исповедовавших западные идеи и желавших модернизации самодержавия в соответствии с современными принципами государственного права.
Однако эта партия либералов, некогда побудившая Александра к проведению первых реформ, ослабела и потеряла былое влияние. Император отдавал себе отчет в том, что, несмотря на все его усилия по реорганизации системы управления, продолжались злоупотребления, что административная машина постоянно давала сбои, что никто больше не испытывал к нему чувства благодарности за инициативы по улучшению жизни его подданных.
Мало-помалу он утратил веру, что либералами движет любовь к России, внушавшими ему, что народ его – быдло, и больше не верит в своего царя. Впечатлительная натура императора приняла этот тезис и поверила в него, начисто вычеркнув из памяти догадку, что либералам не нужна крепкая Россия, а значит и сам царь, как столп самодержавия.
Единственным человеком, понявшим всю суть назревавшей ситуации, был наследник престола Александр Александрович. Его единомышленники, сплотившиеся в Аничковом дворце, относились к малейшему ослаблению центральной власти, как к святотатству, ибо император не имел права отказываться даже от небольшой части своих полномочий, которыми его наделил Господь.
Они наперебой цитировали слова Николая I: «Уступив первоначальным требованиям французской революции, Людовик XVI пренебрег своим священным долгом. И Бог наказал его за это».
Александр находился под определенным влиянием этой точки зрения. Если он и не отвергал открыто либеральные теории своей молодости, то с грустью признавал, что, возможно, их претворение в жизнь следует отложить на неопределенный срок.
Но именно его нерешительность и вызывала ярость внешних и внутренних русофобов. Это был замкнутый круг, из которого он стремился вырваться. Лорис-Меликов очень скоро пришел к выводу, что нужно незамедлительно предоставить русскому народу все мыслимые свободы, допустимые в рамках абсолютной монархии, чтобы затем начать постепенно продвигаться в сторону конституционной монархии.
Однако хотя он, обладая диктаторскими полномочиями, и располагал всеми средствами, необходимыми для сокрушения нигилизма, любые нововведения, пусть самые незначительные, не входили в его компетенцию. Они должны были исходить только от самого царя. Но царь еще не был готов отказаться от самодержавных устоев. Лорис-Меликов понимал, что ему потребуется немало времени, чтобы переубедить Александра. А пока, дабы успокоить общественность, он отвлекал ее внимание разного рода прожектами и декларациями о намерениях, вызывавшими ожесточенную критику в консервативной прессе.
Между тем 22 мая 1880 года в своих апартаментах в Зимнем дворце тихо угасла императрица Мария Александровна. Царь в этот момент находился в Царском Селе с Екатериной Долгорукой. Узнав о кончине супруги, он спешно вернулся в столицу.
Спустя шесть дней тело покойной было перевезено в собор Петропавловской крепости. Александр и его сыновья сами несли гроб от церковной паперти до катафалка. Во время пышной погребальной церемонии царь, вне всякого сомнения, старался с нежностью думать о той, которая осчастливила годы его молодости, которая была матерью его детей и от которой он постепенно отдалился.
Однако к этим грустным мыслям невольно примешивалось радостное чувство избавления. Склонившись над лицом усопшей, чтобы попрощаться с ней, он едва не поблагодарил ее за то, что она ушла. По соображениям приличия Екатерина Долгорукая не присутствовала на похоронах царицы. На следующий день Александр воссоединился со своей возлюбленной в Царском Селе.
Теперь у них были развязаны руки. Ничто не препятствовало их свадьбе, о которой они так долго мечтали. Первым узнал о намерении царя министр двора граф Альдерберг. Хотя Александр ни разу не упомянул имени Екатерины Долгорукой, он, как и все придворные, был в курсе любовной связи императора. Но до этого дня он и вообразить не мог, что дело закончится у алтаря.
Обретя после минутного замешательства дар речи, Альдерберг принялся умолять Александра поразмыслить о последствиях столь необдуманного и идущего вразрез со всеми традициями решения. Неужели Его Величество не боится лишиться симпатий своей семьи и уважения своего народа?
Император отвечал, что честь, совесть и вера обязывают его узаконить узы, которыми он связан с этой восхитительной женщиной. «Уже четырнадцать лет я жду этого момента! – воскликнул он – Четырнадцать лет назад я дал слово!»
Собрав все свое мужество, Альдерберг спросил чуть слышным голосом:
- Ваше Величество, вы поставили в известность Его Императорское Высочество великого князя наследника?
- Нет, – ответил Александр. – Впрочем, его сейчас нет в столице. Я скажу ему, когда он вернется через две недели.
- Но государь, – возразил Альдерберг. – Он расценит это, как страшное оскорбление!
Император промолчал. Уходя от царя, у Альдерберга сложилось впечатление, что ему удалось поколебать решимость монарха совершить этот опрометчивый шаг. Но вскоре, во время второй приватной беседы, Александр объявил ему, что свадьба состоится в июле, по прошествии сорока дней со дня смерти императрицы.
Альдерберг заклинал его подождать хотя бы год. Александр молча слушал, неподвижно глядя перед собой. Его руки сотрясала мелкая дрожь.
Неожиданно он прервал его, велел пригласить в кабинет Екатерину Долгорукую, а сам вышел. Так, Альдерберг впервые встретился с любовницей царя.
Она тут же набросилась на министра, обвиняя его в том, что он препятствует императору в выполнении его долга, руководствуясь низкими политическими мотивами. Страсти накалялись. Александр приоткрыл дверь и спросил, может ли он войти.
- Нет, – ответила Екатерина. – Дай нам закончить разговор.
Он вернулся через несколько минут и заявил Альдербергу:
- Хочу напомнить тебе о том, что я являюсь единственным хозяином своей судьбы и единственным судьей своим поступкам.
Альдерберг удалился с твердым убеждением, что навлек на себя ненависть «этой дерзкой и вздорной женщины». (см. Милютин: «Дневник».)
Свадьба состоялась 18 июля 1880 года, в три часа пополудни, в большом дворцеЦарского Села. Александр, одетый в голубой мундир гусар-гвардейцев, зашел за Екатериной в комнату на первом этаже, где они обычно встречались.
На ней было скромное платье из бежевого сукна, и ни единого цветка в волосах. Эта простота была призвана подчеркнуть тонкость черт и свежесть лица. Царь предложил ей руку. Все офицеры, чиновники и слуги были оповещены о грядущем событии. Пройдя по длинным коридорам, жених и невеста проследовали в небольшой зал без мебели.
Там уже были протоиерей Зимнего дворца священник Никольский, протодьякон и псаломщик. На столе, служившем аналоем, лежало распятие, Евангелие, две свечи, венчальные венцы и обручальные кольца. Выступавшие в роли свидетелей адъютант царя генерал Баранов и генерал Рылеев держали венцы над головами новобрачных. Стоявшие сзади них подруга Екатерины и граф Альдерберг опустились на колени. Больше никто на церемонии не присутствовал.
Когда обряд венчания завершился, Александр и его супруга поехали вместе со своими детьми Георгием и Ольгой покататься по парку. Александр произнес вполголоса со слезами на глазах: «Как долго я ждал этого дня!.. Какое это мучение! У меня постоянно было ощущение, будто на сердце лежит тяжелый камень!».
Внезапно его лицо омрачилось. «Боюсь, что счастье мое продлится недолго, – горестно вздохнул он. – Ах! Хоть бы Господь забрал меня к себе не слишком скоро!»
В тот же вечер Екатерина пишет в своем дневнике: «Это самый счастливый день в моей жизни». Потом царь подпишет тайный указ, согласно которому его второй супруге, сыну Георгию и дочерям Ольге и Екатерине присваивались титулы Их Светлости княгиня, князь и княжны Юрьевские соответственно. Как будто княгиня Долгорукая, чей род восходил к XII веку,
нуждалась в подобном титуле!
Через несколько дней Александр вызвал в Царское Село Лорис-Меликова и сообщил ему о своей женитьбе. А затем сказал ему:
- Я знаю, что ты мне предан. Нужно, чтобы отныне твоя преданность распространялась также на мою жену и моих детей. Тебе, как никому другому, известно, что моей жизни угрожает постоянная опасность; меня могут убить в любой момент. Если со мной что-нибудь случится, не оставляй этих столь дорогих мне существ. Я рассчитываю на тебя".
Тремя днями позже наследник престола, вернувшийся из местечка Хаапсалу в Эстонии, где он принимал грязевые и морские ванны, был принят Александром и получил те же наставления. Бережно хранивший память о матери, он не выказал возмущения и безропотно склонился перед волей венценосного отца. Его братья и сестра поступили так же. Тем не менее все они были уязвлены до глубины души безнравственным поведением своего родителя.
Александра ничуть не заботило их мнение. Главным для него было счастье Екатерины. Долгое время остававшаяся в тени, лишенная возможности общаться с внешним миром – думал он – она имеет право на достойное вознаграждение. И действительно, после стольких лет добровольного заточения она, наконец, могла вздохнуть полной грудью.
Ей было тридцать три, и, казалось, ее стремление появляться на публике, блистать при дворе и принимать почести не знало границ. Кто знал, может быть, однажды царь возложит корону на ее голову?
На протяжении российской истории девушки из рода Долгоруких дважды едва не становились царицами: одна, невеста первого представителя династии Романовых Михаила, была отравлена завистливыми придворными в 1625 году; вторая потеряла своего жениха, Петра II, умершего в 1730 году.
Иногда бывают зигзаги истории. Возможно Екатерине и удалось бы первой из Долгоруких добиться этой высочайшей чести. Титул княгини Юрьевской, которым он ее наделил, был в этом плане весьма знаменателен, поскольку вызывал отдаленные ассоциации с Юрием Долгоруким, великим князем Суздальским и Киевским, основателем Москвы.
Светлейший князь
Георгий Александрович Юрьевский
Став императрицей, она могла изменить порядок престолонаследия заставить царя изменить порядок престолонаследия в пользу своего сына Георгия?
В этом случае истинно русская по крови династия заменила бы русско-немецкую династию Романовых-Гольштейнов-Готторпов.
"Конечно, трудно представить, что законный наследник и его четверо младших братьев (Владимир, Алексей, Сергей и Павел) могли быть бесцеремонно оттеснены от трона сыном императора от морганатического брака. Но для самодержца нет ничего невозможного, – говорила себе Екатерина и убеждала в этом своего супруга.
Новость о тайном бракосочетании императора распространилась по всей стране. Оборотистые фотографы уже продавали в своих лавках портреты княгини Юрьевской. В аристократических кругах царило уныние. Либералов же, похоже, в гораздо большей степени интересовали политические настроения царя, нежели его сердечные дела. И они были разочарованы. Видя, что проведение долгожданных реформ откладывается, многие из масонов, кто раньше благоволил к Лорис-Меликову, теперь сомневались в его искренности.
И тогда диктатор сделал хитрый ход, который, обрадовал британский двор и заодно вернул ему популярность. Вначале он упразднил знаменитое Третье отделение Императорской канцелярии, грозный орган спецслужб России, который был единственным оплотом самодержавия со времен царствования Николая I.
Во всеобщем упоении столь радостным известием никто не обратил внимания на тот факт, что функции расформированного учреждения передавались министерству внутренних дел, во главе которого стоял Лорис-Меликов.
Хитрый армянин сделал очередной хитроумный ход, умолив царя снять с него диктаторские полномочия, ставшие, по его словам, уже не нужными, и оставить в его ведении одно лишь министерство внутренних дел.
После этого он распустил Верховную комиссию. Пресса шумно одобряла возврат к прежнему порядку и без устали восхваляла патриотизм, сдержанность и скромность, проявленные «новым сильным человеком» России. Ратуя за проведение реформы школьной системы, он отправил в отставку министра народного образования Дмитрия Толстого, известного поборника
всего русского, входившего в ближайшее окружение царевича.
Ради достижения своих целей Лорис-Меликов предложил назначить на второй из постов, занимаемых Дмитрием Толстым, – обер-прокурора Святейшего Синода – другого близкого к наследнику престола человека, его бывшего гувернера, фанатичного православного богословаКонстантина Победоносцева.
Либеральные круги с воодушевлением восприняли замену Дмитрия Толстого на либерала Сабурова, как и замену минстра финансов адмирала Грейга, на Абазу, у которого уже лежала в кармане программа реформ.
И, наконец, Лорис-Меликов санкционировал создание ряда периодических изданий, призванных отражать все нюансы многообразия мнений российской общественности, в которых свободно публиковались материалы из общественной жизни Европы, особенно активно публиковалась информация из британских источников.
Однако для него все это было лишь средством развлечь публику в ожидании осуществления грандиозного политического замысла. Женитьба Александра изменила его планы. Поскольку царь намеревался короновать свою морганатическую супругу, нужно было внушить ему, что народ воспримет этот шаг гораздо благосклоннее в сочетании с введением конституции.
Но подобный маневр требовал тщательной подготовки, и Лорис-Меликов пока не осмеливался заговаривать с царем на эту тему. Он ждал удобного случая. Такой случай ему представился в средине августа 1880 года, когда он получил приказ сопровождать Александра и Екатерину в Крым, в Ливадию.
Где царь – там и Москва. Часть 120
16 апреля 2021 г.
Они выехали 17 августа вместе со своими двумя старшими детьми. Впервые в своей жизни Екатерина, садясь в
императорский поезд, разделила с царем почести, оказываемые ему его свитой, и поселилась в Ливадии не в усадьбе, а во дворце, в апартаментах покойной императрицы. Камергеры, адъютанты, секретари и даже слуги поражались той легкости, с какой она сделалась хозяйкой положения.
Она не оставляла императора ни на минуту, всегда садилась с ним за стол, ездила с ним на прогулки, в карете или верхом, заставляла его принимать участие в играх детей, отдыхала в его обществе вечерами на террасе, наслаждаясь счастьем, которого они оба так долго ждали.
Лорис-Меликов воспользовался этой идиллической обстановкой, чтобы познакомить царя и его супругу со своими масштабными проектами. Зачастую он беседовал с одной лишь Екатериной, поскольку знал, что она имеет большое влияние на своего мужа. И она знала, что «хитрый армянин» может содействовать ее коронации. Между ними был заключен негласный союз. Во имя стабильности императорской власти и безопасности своего супруга княгиня будет отстаивать перед
ним конституционные идеи Лорис-Меликова.
Взамен Лорис-Меликов не будет возражать против того, чтобы она стала императрицей по истечении срока траура. Оставалось лишь убедить в необходимости принятия конституции императора, который пока еще не готов отказаться от части своих полномочий. Каким образом можно ввести в стране некое подобие представительной системы и при этом не слишком ущемить права монарха?
В данный момент на вершине властной пирамиды империи находились два органа: Сенат, выполнявший функции верховного суда и регистрационной палаты, и Государственный совет, членами которого являлись великие князья, генералы и высшие чиновники, которые составляли законы и высказывали свое мнение, не обладая правом решающего голоса.
Лорис-Меликов видел три пути проведения реформы: введение в состав Государственного совета нескольких представителей земств, назначаемых императором; создание «думы», наделенной правом совещательного голоса, члены которой избирались бы земствами; либо робкая попытка учреждения парламентской системы.
Согласившись с необходимостью политической реформы и одобрив ее принципы, Александр колебался в выборе одного из трех предложенных ему вариантов. В конце концов, спешить было некуда. Вернувшись в столицу, он назначит комиссию под председательством царевича, которая представит ему на рассмотрение практические предложения. Он тоже считал, что эти либеральные нововведения помогут оправдать в глазах народа возведение его морганатической супруги в ранг императрицы.
Если Лорис-Меликов взывал к его разуму, то Екатерина – к его сердцу. Александр был совершенно беззащитен перед этой женщиной, столь молодой и столь желанной. Его врач Боткин говорил одному из своих друзей, что «физическая слабость монарха может быть связана с его сексуальными излишествами».
Однажды, во время беседы в Ливадии, Лорис-Меликов со вздохом сказал Александру: «Это было бы большое счастье для России, если бы у нее, как прежде, была императрица!».
В другой раз министр задержал нежный, задумчивый взгляд на маленьком Георгии, резвившемся на веранде, и произнес, обращаясь к царю: «Когда русские узнают этого сына Вашего Величества, они скажут в один голос: «Он наш!».
Александр ничего не ответил, но по выражению лица императора было видно, что эти слова затронули самые чувствительные струны его души.
Спустя некоторое время Лорис-Меликов удостоился самой высокой награды, о какой только мог мечтать российский государственный деятель – ордена Святого Андрея Первозванного.
Своей хитроумной лестью, свойственной исключительно масонам и сионистам, он получил от "озабоченного" правителя высочайшую награду России, которую дают за исключительную " веру и верность". Цинично и ужасно. Вполне возможно, что существует награда и у наших врагов - орден "Святого Иуды Незванного"...
Тем временем общество, пребывавшее в полном неведении относительно «разговоров» в Ливадии, начало проявлять признаки беспокойства. Лидеры либеральных групп порицали Лорис-Меликова за лживые обещания и называли его «лисой».
Консерваторы, со своей стороны, обрушивались с нападками на демократические тенденции «армянина», который медленно, но верно, выполняя сионистские заветы, вел страну к революции. Те же самые люди, которые еще совсем недавно не могли на него нахвалиться, теперь обвиняли его в том, что он поддерживает свою популярность с помощью «невыносимой двусмысленности».
Ливадийский дворец Романовых. Крым
Вернувшись из Крыма, Лорис-Меликов решил открыто ответить на эти обвинения. 10 сентября 1880 года он собрал в своем кабинете издателей всех крупных газет и с пафосом объявил им, что решительно, как никогда, настроен «идти в ногу со свободной прессой». Взамен он потребовал от них «не волновать понапрасну умы, настаивая на необходимости участия общества в законодательном процессе и управлении страной».
Его программа, "рассчитанная на пять или шесть лет – сказал он – призвана консолидировать деятельность земств, реформировать полицию,дабы сделать невозможными те беззакония, которые творились в прошлом, выяснить, с помощью специальной комиссии, каковы нужды и чаяния народа, и, наконец, гарантировать
прессе право обсуждать действия правительства".
«Но в настоящий момент, – закончил он, – не может быть и речи о созыве представительного органа, ни в форме европейского парламента, ни в форме русского земского собора». Нетрудно понять, что, играя на струнах двух разделившихся сословий России - либеральной интеллигенции и консервативного дворянства, он только усугублял назревание революционной ситуации в империи. словом
Журналистов ошеломили эти категорические заявления. Разумеется, они оценили, что царский министр впервые снизошел в их присутствии до подобных откровений. Но при этом им пришлось с горечью констатировать, что воплощение в жизнь мечты о конституции откладывается на неопределенный срок. Этот человек должен быть очень уверенным в себе, раз говорит в столь жестком тоне!
И действительно, с самого начала установления «диктатуры сердца», если не считать покушения на самого Лорис-Меликова, террористы, казалось, отказались от насилия. Это перемирие объяснялось тем, что революционеры выжидали, какие действия предпримет новый министр внутренних дел. Кроме того, произведенные полицией аресты охладили их боевой пыл.
Гольденберг, убийца князя Кропоткина, харьковского генерал-губернатора, заявил перед казнью, находясь в камере: «Я хочу разорвать этот порочный круг убийств. Я приношу себя в жертву ради всех остальных в надежде, что это будет последняя жертва. В противном случае за каждую каплю крови моих братьев их палачи заплатят своей кровью».
Чуть позже состоялся важный политический процесс, во время которого представшие перед судьями заговорщики высказали им в глаза свое мнение: «Вы и мы принадлежим к двум разным идейным мирам, и между ними роковое стечение исторических обстоятельств не оставило места для какого бы то ни было согласия. Только вы можете положить конец войне, от которой все устали. В зависимости от вашего решения либо мы и наши братья вновь с радостью примемся за работу во имя торжества наших идей, либо наши последователи, скрепя сердце, но решительно подхватят страшное оружие, выпавшее из наших рук». (см. «Отчет генерала Шанзи
Бартоломью Сен-Хилеру от 11 ноября 1880 года».)
Эта угроза не поколебала решимость судей наказать преступников. Революционеры поняли, что Лорис-Меликов не пойдет дальше нескольких административных реформ и некоторых послаблений в отношении студентов. Их голод невозможно было утолить такими крохами.
Такого же мнения придерживался и Александр, продолжавший отдыхать в Ливадии. Не готовят ли террористы, после короткой передышки, новые покушения на него? Сколько еще Господь будет спасать ему жизнь? Не будучи уверенным в завтрашнем дне, 11 сентября 1880 года он составил завещание в пользу своей жены.
Вот его текст: «Ценные бумаги, перечень которых прилагается и которые министр императорского двора, действующий от моего имени, положил в Государственный Банк 5 сентября 1880 года, на сумму три миллиона триста две тысячи девятьсот семьдесят рублей являются собственностью моей жены, Ее Светлости княгини Екатерины Михайловны Юрьевской, урожденной княгини Долгорукой, а также ее детей. Только ей я предоставляю право распоряжаться этим капиталом в течение моей жизни и после моей смерти. Александр».
Несколькими днями позже полиция перехватила пачку прокламаций, которые Центральный исполнительный комитет «Народной воли» намеревался распространить среди студентов и рабочих. Там перечислялись все «братья», осужденные на смерть за последние месяцы и возводившиеся в ранг мучеников, а также говорилось об ужасной и близкой мести.
Не удовлетворившись разговором с царевичем по поводу Екатерины, встревоженный Александр вновь просит его в письме-завещании от 9 ноября 1880 года: «Дорогой Саша, на случай моей смерти поручаю твоим заботам мою жену и детей. То дружелюбие, которое ты постоянно проявлял с самого первого дня, когда узнал их, и которое было для нас настоящим источником радости, служит для меня гарантией того, что ты не оставишь их и будешь для них защитником и добрым советчиком… Моя жена ничего не унаследовала от своей семьи.
Стало быть, все, что ей принадлежит сегодня – движимое и недвижимое имущество, – она приобрела сама. Ее родственники не имеют на это имущество никаких прав, и она может распоряжаться им по своему усмотрению. Мы с ней условились, что, если я буду иметь несчастье пережить ее, оно будет поровну разделено между нашими детьми, и сын получит свою долю по достижении совершеннолетия, а дочери – когда выйдут замуж. Капитал, который я положил в Государственный Банк, принадлежит моей жене согласно имеющемуся у нее свидетельству. Такова моя последняя воля. Я уверен, что ты
исполнишь ее добросовестно. Да благословит тебя Господь. Не забывай меня и молись о душе того, кто нежно любил тебя. Папа».
Устроив таким образом будущее жены и детей, Александр решил покинуть вместе с ними Ливадию в конце ноября. За несколько дней до намеченного полиция обнаружила мину, установленную на железнодорожных путях в Лозовой, неподалеку от Харькова. Этот инцидент не повлиял на решение императора. Его мужество подкреплялось фатализмом. Чем с большим ожесточением охотились на него революционеры, тем крепче верил он во вмешательство Господа во все перипетии его судьбы.
Пытаясь заниматься самоанализом, он приходил к выводу, что при принятии политических решений руководствуется скорее чувствами, нежели рассудком. Несмотря на свое положение и свою власть, он был всего лишь порядочным, благородным человеком. Ему казалось, что по масштабам личности он не годится на роль абсолютного монарха, готового выстилать телами подданных дорогу к достижению своих целей. И хотя он не соответствовал
своему предназначению, все же было что-то необычное в этом простодушном, чувствительном существе, грезившем в одно и то же время любовью и реформами.
Путешествие из Крыма прошло без приключений. Немного не доехав до Санкт-Петербурга, поезд остановился в Колпино, где собрались великие князья и княгини. Хотя все они были в курсе относительно женитьбы отца, только наследник престола и его супруга имели до этого возможность познакомиться с Екатериной поближе. Царь созвал членов своей семьи, чтобы представить им вопреки протоколу в скромной обстановке провинциального вокзала свою морганатическую супругу. Приветствия были подчеркнуто вежливыми, но холодными. Сыновья и дочь Александра молча осуждали своего отца.
Когда они 28 ноября приехали в Санкт-Петербург, император отвел Екатерине роскошные апартаменты в Зимнем дворце, заранее подготовленные по его распоряжению. У них была общая спальня, и они спали в одной кровати. Эта спальня примыкала к рабочему кабинету, и зачастую Александр после тяжелых объяснений со своими министрами сразу попадал в объятия жены. В качестве меры предосторожности вокруг дворца вырыли ров. Его окрестности прочесывались патрулями. Стояла холодная погода, небо было серым, лица людей угрюмыми, на крышах лежал снег. Солнце, синее море, лучистая умиротворенность Ливадии – теперь все это было не
более чем воспоминанием, постепенно утрачивавшим реальность в мире забот и тревог.
Между тем охота на государя постепенно набирала силу.
В начале 1881 года Лорис-Меликов мог поздравить себя с тем, что его усилия по приобщению представителей народа к управлению государством начали, наконец, приносить плоды, пусть пока и весьма скромные. После долгих колебаний наследник престола и царь все-таки дали согласие на осуществление проекта, сто раз пересмотренного и исправленного. Проект предусматривал создание двух подготовительных комиссий – экономико-административной
и финансовой.
Деятельность этих комиссий должна была контролироваться Генеральной консультативной комиссией, чьи функции заключались в обсуждении текстов законов с участием делегатов, избранных земствами и городскими собраниями. Эти тексты затем должны были передаваться на рассмотрение в Государственный совет, расширенный на 10–15 членов за счет избранных представителей провинции. Таким образом, речь шла не о формировании
парламентского органа, а о привлечении нескольких представителей народа к разработке проектов законов, содержание которых определялось бы заранее.
Мнение Генеральной консультативной комиссии ни в чем и ни в коей мере не ограничивало бы компетенцию единственного существовавшего законодательного органа, Государственного совета, института весьма бюрократического, поскольку в его состав входило ничтожное число делегатов провинций.
Заседание Государственного Совета 1884 год
Каким бы незначительным ни казалось это нововведение, Александр придавал ему чрезвычайно важное значение. Впервые в истории России народ, в лице своих представителей, примет участие в законодательном процессе. Разумеется, обновленный Государственный совет – это еще далеко не парламент.
Но те несколько делегатов из провинции, которые будут сидеть бок о бок с государственными сановниками, составят авангард сильной и грозной армии. Еще раз вступив на этот путь, не проснется ли он однажды в демократической стране?
Окружение царевича Александра страшно боялось этого. «Россия погибнет! – резонно твердили они. – Мы стоим на краю пропасти. Наследник престола попал в западню, расставленную этим шарлатаном армянином!».
Александр II тем не менее держался стойко и назначил тайную комиссию под председательством царевича, призванную выработать практические меры по осуществлению реформы. Деятельность комиссии была окутана плотным покровом тайны. Будоражить раньше времени общественность было ни к чему. «Раздастся несколько роковых выстрелов, – говорил Лорис-Меликов, – и со мной будет покончено, а вместе со мной со всей моей системой».
Наряду с этой проблемой царь не переставая думал и о другой, которая, по его мнению, была неразрывно связано с первой: коронации княгини Юрьевской. Она занимала его тем более, что Екатерина принимала активное участие в жизни двора, а статус морганатической супруги ставил ее в двусмысленное положение в глазах императорской семьи. Согласно протоколу, она обладала меньшими правами по сравнению с великими князьями и княгинями.
Так, за обедом она садилась не напротив императора, а в конце стола, между князем Ольденбургским и
герцогом Лейхтенбергским.
Александр больше не мог выносить такое унижение. Он поручил князю Голицыну отыскать в московских архивах сведения о подобной церемонии. В самом деле, до сих пор императрицы короновались вместе со своими мужьями, за одним лишь исключением: уроженка Ливонии Екатерина, на которой женился "Петр Великий" после того, как развелся с царицей Евдокией. Но это было так давно – в 1711 году! С той поры обряд претерпел значительные изменения. Нужно было изучить детали этикета, традиции, особенности коронации…
Это долгожданное событие должно было стать для Александра последним этапом его карьеры. Он уже обсудил все с Екатериной, и она дала свое согласие. У него оставались долги перед ней и народом. Объявив о реформе и короновав жену, он со спокойной душой отойдет от государственных дел. Через полгода, через год он отречется от престола в пользу наследника и покинет Россию вместе с женой и детьми.
Сложив с себя полномочия монарха, он, как того всегда желал, станет обычным человеком, который ищет не пышное великолепие двора, а тихое семейное счастье, и поселится где-нибудь во Франции, лучше всего в Ницце. По его просьбе ему представили список недвижимости, продававшейся на Лазурном Берегу. Мечты о светлом будущем придавали ему силы в изнурительных спорах с министрами.
Несмотря на все меры предосторожности, в начале 1881 года в Санкт-Петербурге пошли разговоры о том, что в ближайшее время следует ожидать великих перемен. Некоторые утверждали без всяких на то оснований, будто 19 февраля, в годовщину отмены крепостного права, Александр упразднит самодержавие, провозгласит конституцию и объявит о создании парламента на европейский манер (Вот она, мечта Британии)
Эти ложные слухи волновали умы, пробуждая надежды у одних и вызывая страх и ярость у других. Масла в огонь подливали революционеры. Для них принятие конституции не имело никакой ценности. Цель, которую они преследовали, заключалась не в обновлении царизма, а в его полном уничтожении.
Они поклялись убить Александра вовсе не потому, что он был деспотом, каким считали его деда Павла I. Они признавали, что на протяжении двух столетий Россия не знала более открытого, более благосклонного монарха. Они не забыли, что он освободил крепостных, ввел суды присяжных, запретил телесные наказания… Единственная его вина, по их мнению, заключалась в том, ЧТО ОН БЫЛ ЦАРЁМ!
Это суждение, разумеется поверхностно, но «собака была зарыта глубже» - просто выполнялась воля королевы Британии Виктории, которая, в период своей молодости, была безумно влюблена в Александра, когда он посещал Виндзор, будучи молодым красавцем-принцем. Тогда все шло к взаимной любви и Александр не на шутку строил планы относительно королевства. Но вмешался отец – Николай I и отозвал сына в Россию…
Кем может стать отвергнутая женщина, да ещё королевской крови? Правильно – мстительной фурией! Поэтому не взирая на высокопарные сентенции «рэволционэров», что самодержавие - бич народа, а царь воплощение этого принципа, все было банально просто – убить Александра и, по возможности, его потомков – королева Британии не жалела денег для «народовольцев».
Часть самых активных русских «рэволюционэров», несомненно, были агентами спецслужб Англии, которым внушили, что сама по себе идея даровать России некое подобие конституции могла бы лишить народ воли к дальнейшей борьбе. И царь Александр, соглашаясь на конституцию, выбивал почву из-под ног противников режима и, следовательно, им нужно было как можно быстрее убить царя, прежде чем он преподнесет конституцию своим подданным.
Руководили заговором трое мужчин и одна женщина, все члены «Народной воли».
Александр Михайлов, дворянин по происхождению, вначале был теоретиком революции, начитавшись подрывной литературы, пока не осознал
бесплодность дискуссий при закрытых дверях. Мало-помалу, поэт нигилизма превратился в холодного, расчетливого организатора политических убийств.
Его отношение к царизму можно было бы сравнить с отношением профессионального подрывника к грозящему рухнуть ветхому дому, который ему поручено взорвать. Помогал ему Николай Кибальчич. Этот молодой украинец, химик по образованию, поначалу принимал участие в националистическом сепаратистском движении и провел три года в тюрьме, в 1875–1878 годах, за распространение листовок.
Приехав в 1879 году в Санкт-Петербург, Кибальчич создал лабораторию по производству динамита. Ему тоже претило пустословие, и он стремился использовать свои технические знания на благо общего дела. Мины и бомбы были его страстью. Он купался в нитроглицерине.
Третьим заговорщиком являлся Андрей Желябов. Сын и внук крепостных слуг, он видел свое предназначение в
борьбе за народное счастье и считал, что для этого все методы хороши. Однако лично ему царский режим не причинил никакого зла. Благодаря своему отцу, управляющему богатого поместья в Крыму, он поступил в Одесский университет.
Женившись на дочери землевладельца, он даже начал заниматься сельским хозяйством. Но материальное благосостояние не смогло притупить в нем ненависть к самодержавию.
В 1877 году он оказался на скамье подсудимых среди обвиняемых по знаменитому «процессу ста девяноста трех». Оправданный за недостаточностью улик, он вышел из тюрьмы еще более озлобленным. Цареубийство стало его навязчивой идеей. Это он установил мину на железнодорожных путях в Александровске и снабдил Халтурина динамитом, использованным
для устройства взрыва в Зимнем дворце. Эти две неудачи отнюдь не обескуражили его. Он верил, что третья попытка будет удачной.
По словам революционерки Ольги Лубатович, «это был стройный, темноволосый юноша с бледным лицом, с красивой бородой и выразительными глазами. Он произносил страстные, пламенные речи сильным, приятным голосом и обладал всеми необходимыми качествами для того, чтобы стать народным трибуном». Товарищи Желябова уважали его за фанатизм, хладнокровие и целеустремленность. Он создавал вокруг себя мрачную, угнетающую, тревожную атмосферу. Сообщники называли его
между собой «ужасным Желябовым».
Ему было двадцать девять лет, он давно расстался с женой и состоял в любовной связи с еще одной участницей заговора, неистовой Софьей Перовской. Дочь генерала (военного губернатора Санкт-Петербурга до покушения Каракозова), она провела счастливое, безмятежное детство сначала в загородном поместье, затем в столице. Но очень скоро, в силу особенностей натуры, у нее открылись глаза на тщету и суетность светских удовольствий. Уединившись в
маленьком домике в предместье, она порвала все прежние связи и посвятила себя революционной деятельности.
Товарищ Перовской, Кропоткин, описывает ее следующим образом: «Увидев эту рабочую женщину в шерстяном халате, тяжелых сапогах и хлопчатобумажном платке, никто не узнал бы в ней юную девушку, несколько лет назад блиставшую в аристократических салонах столицы… Она была всеобщей любимицей… Твердая, как сталь, она совершенно спокойно относилась к мысли об эшафоте. Однажды она сказала мне: „Мы сделали великое дело. Возможно, в нашей борьбе
погибнут два поколения, и все же она должна достигнуть своей цели“».
Когда Софья Перовская встретилась с Желябовым, ее словно ослепила молния. Этот человек представлялся ей
воплощением ее революционного пыла. Она с радостью разделила с ним, почитаемым ею за выдающуюся личность, жизнь борца. Надменная и требовательная, она обожала его до такой степени, что не прощала ему малейшей слабости.
Иногда, измученный трудами и заботами, он плакал, уткнувшись лицом ей в колени, а она грубо отталкивала его от себя, не переставая безумно любить при этом. В их необузданной восторженности было что-то разрушительное. Знала ли она о той трагической параллели, существовавшей между страстью царя к молодой женщине и ее страстью к Желябову, возникшими в силу неумолимого исторического рока?
И если знала, то понимала ли, что, хотя их политические убеждения были диаметрально противоположными, они следовали, каждый на свой манер, одной и той же дорогой любви, постоянно подвергаясь угрозе насильственной смерти? Вряд ли. Она была слишком поглощена охотой на человека, чтобы иметь возможность сравнивать свою судьбу охотника с судьбой царя – жертвы.
Стоило кому-нибудь упомянуть в ее присутствии об императоре, она вскипала от гнева. Она ничего не хотела знать о его качествах правителя, патриота, мужа, отца семейства. Для нее во всем мире существовал лишь один человек, достойный того, чтобы она думала о нем с любовью и состраданием, – Желябов. Эдакая пара, на современный лад - Бонни и
Клайд-террористы.
Вокруг этой дьявольской пары сгруппировалась «боевая когорта», щедро подпитываемая золотом из Букингемского дворца - десяток добровольцев, презиравших социалистическую фразеологию и посвятивших себя «практическому терроризму», то есть подготовке взрывов и организации покушений.
Им внушили, что убийство Александра II вызовет такой шок, что царский режим развалится на куски. На обломках монархии возникнет народное правительство. Это и была конечная цель сионистских деятелей, окопавшихся в Британии и затевавших революцию, подобной той, что потом произойдет а 1917 году: "...Государство разделится на автономные области,
наделенные правом выходить из состава Российской Федерации; местные дела будут переданы в ведение сельских и городских общин; земля и промышленность будут национализированы; и Россия, избавившаяся, наконец, от тирана, познает счастье под управлением тех, кто прежде был угнетаем…"
Где царь – там и Москва Часть 121
28 апреля 2021 г.
Отслеживая перемещения монарха, наблюдатели группы установили, что он все реже и реже покидает дворец. Однако он продолжал регулярно присутствовать при смене караула в Михайловском манеже.
Следовательно, нужно было попытаться убить его во время одной из поездок туда. Добраться от дворца до манежа можно было двумя маршрутами. Один проходил по Инженерной улице и всегда пустынной набережной Екатерининского канала; другой, которым царь пользовался чаще, – по Невскому проспекту и Малой Садовой.
В начале сентября 1880 года террорист Кобозев снял в доходном доме на Малой Садовой подвал и открыл там вместе с молодой еврейкой
Гесей Гельфман молочный магазин. Сразу после этого Желябов и его сообщники начали рыть туннель, ведущий из подвала под проезжую часть
улицы. Эта работа продолжалась несколько недель, несмотря на обвалы и просачивание воды
Одновременно с этим специалисты производили химические опыты, а остальные упражнялись в метании бомб в безлюдных уголках предместья. Предусматривалось, что, если мина по какой-либо причине не взорвется, четверо заговорщиков бросят в царскую карету по бомбе, а если и эта попытка не увенчается успехом, Желябов вспрыгнет на подножку кареты и собственноручно заколет царя кинжалом.
Но полиция была настороже. 28 ноября 1880 года она арестовала Александра Михайлова, который имел неосторожность заказать в фотоателье фотографии двух казненных товарищей. Кроме того, открытие молочного дома в доме 4 по Малой Садовой вызвало у властей подозрение. Лжеторговцы проявляли удивительную некомпетентность, и выбор сыров в их магазине был настолько скудным, что мало у кого возникало желание переступить его порог.
Во время проверки санитарного состояния один важный чиновник в генеральском чине отметил наличие повышенной влажности в помещении магазина, но не сделал из этого никаких выводов. К тому времени в задней комнате образовалась огромная куча земли, выкопанной при прокладке туннеля. Террористы неумело маскировали ее углем и соломой. Полицейские порылись в магазине и ушли, не обнаружив ничего предосудительного. Заговорщики едва избежали провала. Однако их радость длилась недолго.
"Арест пропагандиста". С картины худ. Репина И.Е.
Желябов, ставший после ареста Михайлова единоличным руководителем группы, тоже попал в западню. Придя навестить своего товарища Тригони, находившегося под наблюдением полиции, он был схвачен у дверей его дома вместе с другими визитерами. Полицейские даже не поняли, какую важную птицу им удалось поймать.
Это сделал следователь, на первом же допросе узнавший известного террориста. На все его вопросы Желябов только и ответил: «Не слишком ли поздно вы арестовали меня, господа? Ведь я не один, не забывайте об этом!»
Узнав об аресте своего возлюбленного, Софья Перовская испытала приступ ярости, смешанной с душевной болью. Когда ее товарищи попытались отказаться от своего плана, осуществление которого теперь было чревато слишком большим риском, она именем революционной чести настояла на том, чтобы дело было доведено до конца.
На что она, собственно, надеялась? Может быть, она думала, что беспорядки, спровоцированные покушением на Александра, позволят им освободить Желябова из тюрьмы? Или же она просто не желала оставаться в живых, теперь, когда он был фактически обречен на смерть? Очевидно, она хотела разделить с ним боль, отомстить за него и погибнуть вместе с ним. Ею овладело безумие. Ее страстные речи приводили товарищей в трепет. Нужно было действовать без промедления.
На следующий день, в воскресенье, 1 марта 1881 года, царь должен был отправиться по своему обыкновению в Михайловский манеж. В их распоряжении оставалась только одна ночь для того, чтобы заложить мину и подготовить бомбы. Решение было принято единогласно, никто не осмелился возразить.
В это время Александр принимал в Зимнем дворце Лорис-Меликова, спешно явившегося к нему с сообщением об аресте Желябова. По сведениям министра, террористы готовили новое покушение. Он настоятельно советовал императору отказаться от завтрашней поездки на смену караула по соображениям безопасности.
Александр не желал его слушать: в Михайловском манеже соберутся все представители дипломатического корпуса, и с его стороны было бы просто неприличным не появиться там. И, меняя тему, он потребовал от него представить ему на подпись манифест, объявлявший о созыве комиссий, в которых должны были участвовать – небывалое дело! – избранные представители земств и городских собраний.
Лорис-Меликов положил документ перед ним на стол. Александр улыбнулся и окунул перо в чернильницу. Он сознавал, что, подписывая этот манифест – плод стольких трудов, впервые ограничивает власть императора. В
России начиналась новая, более либеральная эпоха.
Документ должен был стать законодательным актом после его утверждения Советом министров, заседание которого было намечено на 4 марта 1881 года. Когда Лорис-Меликов ушел, Александр вошел в спальню, где находилась Екатерина, и сказал: «Ну вот и все. Я только что подписал бумагу… Думаю, она произведет хорошее впечатление. По крайней мере русский народ увидит, что я дал ему все, что только было возможно!»
Вечером, во время ужина, он вновь завел речь о манифесте. Екатерина поздравила его с этим решением, но тоже попросила остаться завтра дома. «Не могу же я постоянно находиться во дворце, словно заключенный!» – воскликнул он.
Воскресенье, 1 марта (13 марта согласно григорианскому календарю) 1881 года, началось с заутрени в дворцовой часовне. Затем, поработав немного с Лорис-Меликовым и легко позавтракав – шел Великий пост, Александр стал прощаться с супругой и в 12.45 выехал в сопровождении шестерых терских казаков. Седьмой казак сидел слева от кучера. Кортеж замыкали трое полицейских офицеров.
Поездка прошла спокойно. Традиционная смена караула в обширном Михайловском манеже происходила в присутствии великих князей, генерал-адъютантов и дипломатов, среди которых находились послы Германии, Австро-Венгрии и Франции. После завершения церемонии Александр, коротко переговорив с некоторыми из гостей, отправился в соседний дворец к своей кузине, великой княгине Екатерине, дочери своей покойной тетки Елены Павловны.
Всех поразила его оживленность, столь несвойственная ему, особенно в последнее время. Возможно, этот душевный подъем был связан с подписанием манифеста. Выпив у кузины стакан чая, он откланялся, в 14.45 сел в карету и приказал ехать в Зимний дворец.
Софья Перовская, увидев, что карета императора поехала по набережной Екатерининского канала, поняла, что он возвращается тем же маршрутом, которым приехал. Следовательно, от мины, заложенной на Малой Садовой, толку не будет. Оставалось рассчитывать только на бомбометателей. Они направятся к каналу и займут заранее определенные позиции, а в нужный момент Софья, которая будет стоять на углу Инженерной улицы, подаст им сигнал платком.
Добровольцев было четверо: Николай Рысаков, девятнадцати лет, член рабочей боевой группы, специалист по пропаганде на заводах; Игнатий Гриневицкий, двадцати четырех лет, из мелкопоместных литовских дворян,
студент Технологического института; еще один студент, Иван Емельянов; и рабочий Тимофей Михайлов. Все они, сознавая свою ответственность, отказывались думать о моральной стороне своей акции, осуществления которой от них ожидала Софья Перовская.
В ночь с субботы на воскресенье химик Николай Кибальчич изготовил бомбы на конспиративной квартире террористов Веры Фигнер и Исаева. Утром в воскресенье Софья забрала их и раздала своим единомышленникам, встретившись с ними в трактире. Итак, все было готово. По условному сигналу бомбометатели заняли позиции в десяти шагах друг от друга.
Набережная Екатерининского канала была в те времена довольно безлюдным местом. Кроме пирожника, несшего на голове корзину с пирогами, нескольких полицейских и двух-трех прогуливающихся, никого не было видно. Отделение кадетов военно-морского училища выстроилось вдоль тротуара, чтобы отдать честь монарху. Вот уже показалась императорская карета, ехавшая быстрым аллюром в окружении казаков. За ней следовало несколько саней, в одних из которых сидел шеф полиции Дворжицкий.
Внезапно раздался оглушительный взрыв: Рысаков бросил свою бомбу. Когда облако дыма рассеялось, перед Александром открылась следующая картина: два казака и маленький пирожник лежали на земле в лужах крови;
рядом с ними лежали лошади со вспоротыми животами; карета с вылетевшими стеклами стояла вся искореженная. Это было настоящее чудо, что царь не получил ни одной царапины.
Счастливо избежавший смерти еще раз, он бросился к раненым. Со всех сторон сбегались люди. Офицеры полиции схватили Рысакова, который упал, пытаясь бежать. Полковник Дворжицкий умолял Его Величество сесть в одни из саней и как можно быстрее ехать прочь. Но Александр хотел увидеть лицо человека, пытавшегося его убить. Бледный и спокойный, он приблизился к Рысакову и тут заметил неприметного, невысокого, похожего на подростка молодого человека, одетого в осеннее суконное пальто и бобровую шапку.
Цареубийца, которого держали за руки полицейские, смотрел на него исподлобья, и в его взгляде отчетливо читались вызов и ненависть. Словно обращаясь к плохо воспитанному ребенку, царь спросил его строгим тоном: «Так это ты бросил бомбу?» Кто-то произнес: «Ваше Величество, вы не ранены?» Он ответил: «Нет, я цел и невредим, благодарение Господу». Рысаков поднял голову и осклабился: «Не рано ли благодарить Господа?»
В этот момент Гриневицкий, который стоял, прислонившись к парапету набережной, в двух метрах от царя, бросил в него вторую бомбу. Вновь страшный грохот и столб дыма и снежной пыли. Взрывная волна бросила
Александра на землю. Он попытался подняться, опершись на руки, но всю нижнюю часть его тела пронзила адская боль.
Ободранное лицо, изорванная в клочки шинель, обнаженные и раздробленные ноги – кровь ручьями струилась из его тела. Тело его убийцы, тоже тяжело раненного, медленно оседало, сползая вниз по парапету. Александр вытаращил глаза, стараясь рассмотреть окружающий мир, который рассыпался на глазах. И вдруг он уже больше ничего не видел. Его губы едва слышно прошептали: «Отвезите меня во дворец… Там я хочу умереть…»
Кадеты военно-морского училища аккуратно подняли его, находившегося в полубессознательном состоянии, и уложили в сани Дворжицкого. Они же накрыли его сотрясаемое дрожью тело шинелью и надели ему на голову фуражку. Сани помчались в сторону Зимнего дворца.
Екатерина, которой тут же сообщили о случившемся, огромным усилием воли взяла себя в руки, достала из своей аптечки лекарства и бросилась в кабинет императора. Она ворвалась туда в тот момент, когда казаки укладывали истекавшего кровью Александра на кровать, выдвинутую на средину комнаты.
С ужасом она увидела, что у него почти оторвана левая нога, а лицо и череп посечены осколками. Один глаз смотрел осмысленно, другой был лишен какого-либо выражения. Склонившись над ним, она протерла ему виски нашатырем и помогла врачам перевязать ноги, чтобы остановить кровотечение. Одновременно с этим она шептала ему на ухо слова любви, которые он уже не мог слышать.
В прилегающих залах, где толкалось множество людей, царила атмосфера ужаса и растерянности. Лакеи вынесли из кабинета изорванную в лохмотья шинель и нижнее белье, покрытые грязью и пятнами крови, и тазы с красноватой водой.
Все в один голос обвиняли Лорис-Меликова. Граф Валуев во всеуслышанье заявил: «Вот что принесла нам „диктатура сердца“ этого несчастного армянина!» Когда Лорис-Меликов, наконец, появился, все замолчали. Один сановник бросил ему в лицо: «Вот она, ваша конституция!»
Тем временем вокруг кровати, на которой лежал Александр, собрались члены императорской семьи, обливавшиеся слезами. Среди них находился испуганно озиравшийся двенадцатилетний мальчик в синем матросском
костюме. Это был великий князь Николай, будущий император Николай II. В 15.35 доктор Боткин объявил: «Его Величество покинул нас».
Все присутствовавшие опустились на колени, и среди них старший сын покойного, новый император Александр III. Этот тридцатишестилетний мужчина, высокий, широкий в плечах, казался чрезвычайно подавленным. Когда он поднялся на ноги, его лицо было искажено болезненной гримасой.
Открывавшаяся перед ним перспектива приводила его в ужас. Он обладал весьма средними способностями, и полученное им отнюдь не блестящее образование явно не способствовало расширению его горизонтов. Исповедовавший монархистские взгляды, традиционные для императорской семьи, он боялся нововведений в сферах политики, морали и религии.
Пока врачи занимались последним туалетом императора, Лорис-Меликов поинтересовался у царевича судьбой манифеста, объявлявшего русскому народу о реорганизации Государственного совета и постепенной трансформации самодержавия в парламентский строй. Наследник престола ответил: «Я буду всегда уважать волю моего отца». Но посоветовавшись ночью со своим консервативно настроенным окружением, он решил отложить на время публикацию документа.
Победоносцев убедил его пока не проводить реформу, от которой его отец ожидал чуда. Виконт Мельхиор де Вог со своей стороны с грустью отмечает: «Я думаю об этом несчастном человеке, простодушном и добром, который только что отошел в мир иной в результате кровавого преступления. Одним словом, освободить пятьдесят миллионов человек и погибнуть подобно загнанному зверю в собственной столице – ирония судьбы, предопределение свыше. Какая ночь для того, кто подберет в луже крови корону Мономаха!»
На следующий день тело императора было выставлено в часовне Зимнего дворца. На нем был мундир Преображенского полка. Вокруг катафалка с утра до вечера читали Псалтырь священники и монахи.
«Сегодня, 6 марта, – пишет Победоносцев, – я отстоял службу в часовне Зимнего дворца. После ее окончания, когда все вышли, я увидел, как из соседней комнаты вошла вдова, едва державшаяся на ногах и опиравшаяся на свою сестру. Рылеев подвел ее к гробу, и она опустилась на колени. Лицо покойного было покрыто тонкой тканью, которую нельзя было снимать. Но она сдернула ее и принялась покрывать лицо супруга поцелуями. Затем поднялась и вышла, слегка пошатываясь». Позже Екатерина отрезала у себя локон и аккуратно вложила его под пальцы покойного.
Спустя несколько дней княгиня Юрьевская покинула Россию вместе со своими детьми, чтобы больше никогда сюда не возвращаться. В третий раз судьба не позволила княгине Долгорукой стать русской царицей. Александр II мечтал поселиться вместе с ней на Лазурном Берегу после отречения от престола. Сюда она и уехала, но вдовой. В 1891 году Екатерина приобрела в Ницце роскошную «Виллу Жорж», где и умерла 15 февраля 1922 года, всеми забытая, в возрасте семидесяти пяти лет.
Дети Александра II и Екатерины не будут считаться членами императорской семьи. Князь Георгий Александрович Юрьевский станет лейтенантом русского флота и умрет в 1913 году.
Ольга выйдет замуж в 1895 году за графа Георга Меренберга (1871–1948), сына Натальи Пушкиной, дочери поэта, и Николая-Вильгельма Нассау-Люксембурга.
Екатерина выйдет замуж в 1901 году за князя Александра Барятинского (1870–1910), а затем, в 1916 году, за князя Георгия Оболенского, с которым разведется в 1922 году.)
Убийство царя повергло страну в настоящий шок. Общество лихорадили тревожные слухи: сенсационные аресты, захваты складов оружия и взрывчатки, обнаружение подпольных типографий. Уже в день покушения на Александра II Центральный исполнительный комитет «Народной воли» распространил обращение к народу в форме открытого письма Александру III.
Однако вопреки ожиданиям революционеров народ остался безучастным к их призывам. Желябов и его друзья не учли, что для крестьян личность царя обладала Божественной сущностью, и покушение на него они рассматривали, как святотатство.
Несмотря на очень тяжелые условия существования, мужики не были расположены бунтовать. В провинции убийство монарха вообще было воспринято крестьянами, как месть дворян их освободителю.
Что касается представителей интеллигенции, они были ошеломлены дерзостью террористов и теперь боялись скомпрометировать себя общением с ними. Их единственное желание заключалось в том, чтобы Александр III продолжил реформы, начатые Александром II.
Таким образом, убийство царя было совершенно бессмысленным. Революционная организация, требовавшая упразднения самодержавия, была дискредитирована в глазах общественности и оказалась в изоляции. Она распалась на отдельные группы и слабела день ото дня.
В надежде спасти свою жизнь Рысаков все рассказал и выдал своих товарищей. Все участники покушения были арестованы. Дольше остальных скрывалась Софья Перовская, пока ее не узнал на улице офицер полиции, после чего она воссоединилась в тюрьме со своими сообщниками.
Желябов, Тимофей Михайлов, Кибальчич, Рысаков и Софья Перовская были приговорены к повешению. Перовская стала первой женщиной в России, казненной за политическое преступление. Беременная Геся Гельфман избежала виселицы.
Революционеры выслушали приговор с надменным спокойствием и заявили, что готовы умереть «за социалистическую идею». Стоя на эшафоте перед собравшейся толпой зевак, Софья Перовская, которая вела себя поистине стоически, обнялась на прощание с товарищами и лишь к Рысакову повернулась спиной.
Священник протянул им распятие, чтобы они его поцеловали. Кроме рабочего Тимофея Михайлова, все отказались сделать это. Когда его вешали, оборвалась веревка, и он упал, получив несколько переломов, после
чего его вновь повесили. Теперь пять неподвижных тел висели ровно в ряд. Толпа постепенно рассеялась.
Однако в обществе все еще сохранялся страх перед новыми покушениями. Так как Лорис-Меликов настаивал на необходимости незамедлительного обнародования проекта реформы, Александр III созвал совещание для его дополнительного рассмотрения.
Во время этого совещания граф Строганов заявил, что если этот документ увидит свет, «власть перейдет из рук абсолютного монарха, который в настоящее время крайне необходим России, в руки шалопаев, думающих не о государственных, а о своих личных интересах».
Министр почт Маков высказался в том смысле, что идея, заложенная в этом плане, «приведет Россию к краху».
Победоносцев произнес с видом пророка вдохновенную тираду: «Вы хотите ввести конституцию в России или по крайней мере сделать первый шаг на этом пути… Но что такое конституция? Западная Европа дает нам ответ
на этот вопрос. Конституции, которые там существуют, служат инструментом совершения всякого рода несправедливостей и интриг… И кто-то пытается, на наше несчастье, на нашу погибель, ввести у нас эту оптическую иллюзию иностранного происхождения, которая нам совершенно не нужна. Россия всегда была сильной благодаря самодержавию, благодаря безграничному взаимному доверию, благодаря тесным связям между народом и его царем!»
Великий князь Константин, Лорис-Меликов, Валуев, Абаза, Милютин, Сабуров в один голос утверждали, что план не содержит «даже намека на конституцию», но Александр III не желал их слушать. В глубине души он осуждал все то, что сделал за время своего правления его отец.
Спустя несколько недель он пишет своему дражайшему Победоносцеву: «Лорис-Меликов, Милютин и Абаза продолжают вести ту же политику и хотят, так или иначе, установить в государстве парламентскую систему… Весьма сомнительно, что я когда-нибудь поверю в целесообразность этой меры, поскольку твердо верю в ее пагубность… Я все больше и больше убеждаюсь в том, что не следует слушать этих министров».
Уединившись в мрачном Гатчинском замке в окрестностях Санкт-Петербурга, Александр III исчез с глаз своего народа. Обер-прокурор Святейшего Синода Победоносцев умолял его проявлять максимальную осмотрительность:
«В данный момент необходимо предпринимать все мыслимые меры предосторожности. Ради всего святого, выполняйте следующие предписания:
1). Ложась спать, обязательно закрывайте двери, и не только двери спальни, но все двери в доме, включая входные. Надежный человек должен внимательно осматривать замки и следить за тем, чтобы были задвинуты внутренние щеколды всех двустворчатых дверей.
2). Также перед отходом ко сну удостоверяйтесь в том, что шнурки звонка находятся в исправном состоянии. Они могут оказаться обрезанными.
3). Каждый вечер проверяйте, все ли в порядке, заглядывайте под мебель.
4). Один из ваших адъютантов должен ложиться спать в соседней с вашей спальней комнате. Всех ли окружающих Ваше Величество людей можно с уверенностью назвать надежными? Если кто-то из них вызывает хотя бы малейшее подозрение, всегда можно найти предлог, чтобы удалить его».
Тот же Победоносцев призывал императора отказаться от либеральной политики его отца. Проект реформы был окончательно похоронен.
28 апреля 1881 года Александр III обратился к своему народу с манифестом, тон которого не оставлял никаких сомнений в его намерениях: «Голос Господа повелевает нам твердо встать во главе абсолютной власти. Веря в Божественное Провидение и в Его высшую мудрость, а также в справедливость и силу самодержавия, которое мы призваны укрепить, мы будем спокойно вершить судьбы нашей империи, обсуждение которых отныне будет происходить только между Богом и нами».
Через несколько дней Лорис-Меликов и другие министры, придерживавшиеся прогрессивных взглядов, подали императору прошения об отставке. Опальный учредитель «диктатуры сердца» отправился на Кавказ, откуда перебрался на Лазурный Берег, где и умер, дожив до шестидесяти трех лет. Великий князь Константин сложил с себя все обязанности и удалился от двора. Победоносцев торжествовал.
Возвысившийся в тени Александра II, обер-прокурор знал, что нация, втянутая в авантюру либерализации, в конечном итоге вернется к традиционному, здоровому укладу жизни. Сильная центральная власть, пристальный надзор за студентами, контроль за прессой, бдительность полиции – вот на чем, полагал он, зиждется величие и процветание империи.
И действительно, страна сохраняла спокойствие. Напрашивался вывод, что простой русский люд был равнодушен к "народовольческим" реформам, которых требовала либерастская "русская" интеллигенция. Народ считал, что нужен возврат к сильному монарху, который бы держал в узде распоясавшихся "русских" дворян" и чиновников.
Вся наша многовековая история свидетельствует о том, что Россия сильна своими государями чистой русской крови. Любое внешнее вмешательство в этот процесс приводит к тяжким народным бедствиям.
Таков уж менталитет народа русского. И это спокойствие при Александре III, это смирение, этот порядок были не более чем иллюзией. Под углями тлел огонь. Новый император не подозревал, что во время его правления, внешне стабильного и плодотворного, но уже покрытого раковыми метастазами либерализма, с каждым днем все больше углубляется пропасть между народом и монархом.
Основную роль в углублении этой пропасти продолжала играть страшная всеуничтожающая сила – международное сионистское политическое течение, истоки угрозы которого исходили от Британии. Разве мог предполагать новый император, что его любимый сын, будущий Николай II, спустя тридцать шесть лет в полной мере пожнёт кровавые плоды деяний этого сатанинского движения.
О правлении Александра III читайте в следующей публикации…
Где царь - там и Москва. Часть122
28 апреля 2021 г.
Александр III принял на себя правление в тот отрезок истории Руси-России, когда деятельность мировой сионистской мафии, зародившаяся в начале конца царствования последнего из Рюриковичей Ивана Грозного, стала набирать силу и успех в эпоху проникновения на престол государства, прозападного клана Романовых.
Сионская вакханалия в России стала выходить на самый пик после того, как народовольцы, являвшимися основным инструментом в руках сионистских сил Британии и других ведущий стран Западной Европы, зверски убили Александра II.
Посмотрим создавшуюся ситуацию, сложившуюся в тот период: отец только что был убит террористами-народниками; между властью и обществом назрело множество противоречий, все со дня на день в страхе ждали революции.
Александру Александровичу пришлось преодолевать этот кризис, в двадцатилетнем возрасте. Управлять такой огромной империей в окружении расцвета масонского движения, когда на империю давило величайшее зло, как извне, так изнутри, молодому государю приходилось непросто. Ведь его никогда не готовили к этой роли - наследовать престол должен был его старший брат Николай. Однако в 1865 году он внезапно серьезно заболел и вскоре умер, а заполнить пробелы в образовании новоиспеченного наследника так и не удалось.
Единственное, что ему удалось понять – это неумолимо надвигающееся падение империи в результате реформ, явившимся итогом заигрывания высших государственных лиц с масонством.
Он понял, что нужны были контрреформы. Но было уже поздно – сионо-масонский маховик передела мира остановить было уже невозможно. Уж очень сильно и продуктивно поработал на развал империи один из пунктов сионистского плана – крепостное рабство, введенное ЛжеРомановым Петром I...
Будущий российский император рос в семье многочисленной и многодетной. Только законных детей у Александра II было шестеро: Николай, Александр, Владимир и Алексей родились с перерывом в полтора-два года. Затем, уже после значительной паузы, Сергей и Павел.
Кроме того, в морганистическом браке с княгиней Долгорукой были рождены ещё двое мальчиков: Георгий и Борис (последний умер в младенчестве).
Старший из законных братьев, Николай, названный в честь деда, родился в сентябре 1843 года и был вторым ребенком в семье наследника престола (первым была девочка, Александра). Так что в этой семье не было острой проблемы престолонаследия, как у Александра I или Николая II.
Хотя официально великий князь Николай Александрович стал наследником не сразу, а лишь после смерти деда в феврале 1855 года, однако принцип преемственности власти по старшинству сулил царствование ему, и внимание родителей сосредоточилось, прежде всего, на нем.
В раннем детстве воспитание детей было сходным: все они были на попечении нянюшек-англичанок и целой армии кадровых военных, их опекавших. На этом настаивал дед-император, да и отец придерживался такой же точки зрения.
Двух старших братьев Николая и Александра одновременно начали учить и грамоте, и военному делу. Наставница, В. Н. Скрипицына, давала им первые уроки чтения и письма, арифметики и священной истории, а военные воспитатели, руководимые генерал-майором Н. В. Зиновьевым и полковником Г. Ф. Гогелем обучали их фронту, маршировке, ружейным приемам, смене караула.
Только самое начальное обучение оба старших брата проходили вместе: скоро стала сказываться разница в возрасте, да и задачи перед ними стояли разные. Обучению наследников престола в XIX веке уже придавалось большое значение.
1852 году, наставником августейших детей наследника цесаревича Александра Николаевича был приглашен…Я. К. Грот, который должен был четыре дня в неделю заниматься во дворце с семи часов утра до двух, с небольшими промежутками. Служба эта особенно трудна была от мая до ноября, когда Грот должен был ездить в Царское Село, Петергоф или Гатчину еще накануне, чтобы быть во дворце в семь часов утра.
"Стоявшие тогда во главе воспитания генералы Н. В. Зиновьев и Г. Ф. Гогель, - пишет Грот, - пользовались им также, чтобы заменять других уезжавших на лето в отпуск преподавателей, и ему приходилось брать на себя их уроки, например, по французскому, английскому языкам и вообще повторять по всем предметам".
Так продолжалось три года, когда в конце 1856 года был призван для заведования учением великих князей посланник в Константинополе В. П. Титов. который был человек эрудированный, любознательный до крайности и всем интересовавшийся.
Титов сделал Грота своим помощником и вызвал из Дрездена г. Гримма, совсем не знавшего русского языка, который ранее был наставником великого князя Константина Николаевича. Титов пробыл при дворе около двух лет (с осени 1856 года до весны 1858 года), после Гримм занял его место.
В 1859 году, 8 сентября, в день совершеннолетия великого князя Николая Александровича, окончилось участие Грота в воспитании их высочеств. Место воспитателя при великом князе Александре Александровиче занял профессор Константин Петрович Победоносцев -главный идеолог контрреформ Александра III, который, равно как и другие преподаватели, находил у великого князя Александра Александровича тихий нрав, простоту, прямодушие и добросовестность в занятиях.
Русский язык ему преподавал Э. Ф. Эвальд, превосходный оратор и чтец, а старший его брат Ф. Ф. Эвальд – физику. Известный историк С. М. Соловьев читал русскую историю, и у него многому научился царственный ученик, особенно уважавший этого наставника.
Александр Александрович считался в семье человеком, которому государственная деятельность откровенно не по плечу. Тетушка императора великая княгиня Елена Павловна в то время «громко говорила, что управление государством должно перейти к Владимиру Александровичу». И это при том, что и Владимир не блистал какими-либо талантами.
Великий князь Константин Николаевич признавал полную неподготовленность Александра к престолу (уже после его воцарения), заявляя, что и он, и Владимир «в детстве и юношестве были предоставлены почти исключительно самим себе».
А. И. Чивилев, учитель Александра, «ужаснулся» от перспективы его воцарения", а Б. Н. Чичерин от встреч с ним приходил в «полное отчаяние», не слыша от него «ни одной живой мысли, ни одного дельного вопроса».
Ничто в Александре не давало оснований считать его способным управлять государством. В его официальной биографии, которую принялся было составлять С. С. Татищев по образцу своего сочинения об Александре II, но не завершил, содержится такая, максимально подретушированная, характеристика:
«По свойствам своего ума и нрава Александр Александрович представлял полную противоположность старшему брату. По отзыву Грота, в нем не замечалось внешнего блеска, быстрого понимания и усвоения; зато он обладал светлым и ясным здравым смыслом, составляющим особенность русского человека, и замечательной сообразительностью, которую он сам называл „смекалкою“.
Учение давалось ему, особенно на первых порах, нелегко и требовало серьезных с его стороны усилий… Александр Александрович отличался в классе внимательностью и сосредоточенностью, прилежанием и усидчивостью. Он любил учиться, на уроках допытывался… до корня, усваивал, хоть и не без труда, но обстоятельно и прочно. Труднее всего давалась ему теория языков; любимым же занятием его было чтение, преимущественно рассказов и путешествий».
Да и сам наследник не очень-то желала становиться императором России.
Князь В. П. Мещерский в 1865 году вспоминал:
«В это лето назначено было торжественное принесение присяги новым наследником престола. Двор накануне дня присяги переехал в Елагин дворец. Впервые после императора Николая двор поселялся в Елагином дворце. Вечером я посетил цесаревича в одном из флигелей возле дворца. Он предложил мне с ним пойти пешком гулять. Во время прогулки великий князь был невесел и неразговорчив. Понимая его душевное состояние, я воздерживался от того, что называется занимать собеседника. На берегу Невы мы присели на скамейку. Цесаревич сел и вздохнул.
Я обернулся к нему и спрашиваю: - Тяжело вам?
– Ах, Владимир Петрович, – ответил мне цесаревич.
– Я одно только знаю, что я ничего не знаю и ничего не понимаю. И тяжело, и жутко, а от судьбы не уйдешь.
– А унывать нечего: есть люди хорошие и честные, они вам помогут.
– Я и не думаю унывать. Это не в моей натуре. Я всегда на все глядел философом. А теперь нельзя быть философом.
Прожил я себе до 20-ти лет спокойным и беззаботным, и вдруг сваливается на плечи такая ноша. Вы говорите: люди; да, я знаю, что есть и хорошие и честные люди, но и немало дурных, а как разбираться, а как я с своим временем управлюсь? Строевая служба, придется командовать, учиться надо, читать надо, людей видеть надо, а где же на все это время?.. Действительно, дела предстояло бедному великому князю страшно много. Ему надо было серьезно заниматься военной службою, и ему нельзя было
избегнуть официальной стороны своего нового положения, т. е. приемы и обязанность быть везде там, где государь бывает. Несмотря на летнее время, съезд был к выходу многочисленный. Цесаревич прочел присягу взволнованным, но громким и ясным голосом. После присяги я зашел к цесаревичу поздравить его и передать ему впечатления торжества».
12 июня 1866 года было официально объявлено о помолвке цесаревича Александра Александровича и принцессы Марии-Софии-Фредерики-Дагмар. 1 сентября 1866 года принцессу Дагмар провожали в далекую Россию.
Великий сказочник Ганс Кристиан Андерсен не сдержал слез, когда принцесса, проходя рядом с ним, протянула для прощания руку «Бедное дитя!», – напишет он позже. – Всевышний, будь милостив и милосерден к ней! Говорят, в Петербурге блестящий двор и прекрасная царская семья, но ведь она едет в чужую страну, где другой народ и религия, и с ней не будет никого, кто окружал ее раньше». Торжественный въезд
принцессы в российскую столицу был назначен на 17 сентября.
А в октябре 1866 года Александр женился Дагмаре, принявшей при крещении имя Мария Федоровна. В их семье воцарилась удивительная теплота отношений. Вскоре новый наследник стал не только молодоженом, человеком семейным, но и отцом.
Александр любил семью и детей. «Рождение детей, – пишет он Победоносцеву в связи с появлением на свет дочери, – есть самая радостная минута жизни и описать ее невозможно, потому что это совершенно особое чувство».
1 марта 1881 г. террорист-смертник И. Гриневицкий смертельно ранил Александра II, а 2 марта 1881 г. Александр III взошел на трон. Торжественная церемония резко контрастировала с горем на лицах собравшихся. Весь молебен присутствующие стояли на коленях, и вместе со всеми стояли на коленях плачущие новые император и императрица.
У всех присутствующих нервы наши были напряжены до предела. Физическая усталость, в соединении с вечной тревогой, довела царедворцев, почти до истерического состояния. У каждого в голове буяла мысль: что же будет дальше?
Образ покойного Государя, склонившегося над телом раненого казака и не думающего о возможности вторичного покушения, не покидал никого из видевших момент покушения на Александра II. Все понимали, что что-то несоизмеримо большее, чем их мужественный монарх ушло вместе с ним невозвратимо в прошлое.
Идиллическая Россия с Царем Батюшкой и его верноподданным народом перестала существовать 1 марта 1881 г. Всем стало ясно, что Русский Царь никогда более не сможет относиться к своим подданным с безграничным доверием. Не сможет, забыв цареубийство, всецело отдаться государственным делам.
Романтические традиции прошлого и идеалистическое понимание русского самодержавия в духе славянофилов – все это будет погребено, вместе с убитым императором, в склепе Петропавловской крепости.
Взрывом унесшего жизнь царя, был нанесен смертельный удар прежним принципам, и никто не мог отрицать, что будущее не только Российской Империи, но и всего мира, зависело теперь от исхода неминуемой борьбы между новым русским Царем и внутриимперскими сионо-масонскими стихиями отрицания и разрушения, подзуживаемые из Лондона…
В своём Манифесте о восшествии на престол Александ III Александрович написал:
«Господу Богу угодно было в неисповедимых путях Своих поразить Россию роковым ударом и внезапно отозвать к Себе ея благодетеля Государя Императора Александра II-го. Он пал от святотатственной руки убийц, неоднократно покушавшихся на Его драгоценную жизнь. Они посягали на столь драгоценную жизнь, потому что в ней видели оплот и залог величия России и благоденствия Русского народа. Смиряясь пред таинственными велениями Божественного Промысла и вознося ко Всевышнему мольбы об упокоении чистой души усопшего Родителя Нашего, Мы вступаем на Прародительский Наш Престол Российской Империи и на
нераздельных с нею Царства Польского и Великого Княжества Финляндского.
Подъемлем тяжкое бремя Богом на Нас возлагаемое с твердым упованием на Его всемогущую помощь. Да благословит Он труды Наши ко благу возлюбленного Нашего Отечества и да направит Он силы Наши к устроению счастия всех Наших верноподданных.
Повторяя данный Родителем Нашим Священный пред Господом Вседержителем обет посвятить по заветам Наших предков всю жизнь Нашу попечениям о благоденствии, могуществе и славе России, мы призываем Наших верноподданных соединить их молитвы с Нашими мольбами пред Алтарем Всевышняго и повелеваем им учинить присягу в верности Нам и Наследнику Нашему, Его Императорскому Высочеству, Цесаревичу Великому Князю Николаю Александровичу.
Дан в Санкт-Петербурге в 1 – й день Марта, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот восемьдесят первое, Царствования же Нашего в первое…»
Идеалами нового императора стали неограниченное самодержавие, укрепление общественного контроля и сословных границ, самобытное развитие страны без оглядки на Европу.
Но в первые дни после воцарения Александр Александрович пребывал в растерянности: «Народная воля» предъявила царю ультиматум с требованием о созыве Учредительного собрания, и никто не знал, насколько сильны террористы. Либералы тоже требовали созыва представительства, консерваторы выступали резко против.
Новый император сначала не афишировал свой политический курс. Но когда стало ясно, что горстка террористов ничем не угрожает самодержавию, Александр обозначил свой переход к борьбе с масонами. После эпохи «Великих реформ» наступило время контрреформ.
В начале царствования Александра III внутри правительства разгорелась борьба между либеральными и консервативными министрами.
8 марта 1881 г. он отверг проект конституции, составленной министром внутренних дел М. Т. Лорис-Меликовым, которой предлагалось ввести общероссийский представительный орган. Выслушав сторонников и противников проекта, император закрыл заседание и более не возвращался к этой теме
Манифест «О незыблемости самодержавия», составленный Победоносцевым и М. Н. Катковым, поставил точку в спорах о дальнейшей политике императора. После этого подали в отставку либеральные деятели прежнего царствования.
Контрреформы, консервативный поворот в политике Александра III не означал полного отказа от преобразований. Продолжалась крестьянская реформа. 28 декабря 1881 г. издан закон об обязательном выкупе крестьянами надельной земли и понижении выкупных платежей. Была отменена подушная подать, т. е. подать с каждой души на крестьянском дворе.
В 1882 г. учрежден Крестьянский банк (начал действовать с 1883 г.). Банк предоставлял крестьянам ссуды для покупки земли в частную собственность. В 1880-х гг. был издан ряд законов, определявших права рабочих и условия их найма. Для контроля за исполнением владельцами-работодателями законодательства учредили фабричную инспекцию.
Министры финансов Н. X. Бунге, И. А. Вышнеградский и С. Ю. Витте начали крупные экономические и финансовые реформы, которые получили одобрение и поддержку императора. С 1891 г. таможни получили возможность оградить отечественную промышленность от притока дешевых иностранных
товаров, наводнявших русский рынок.
В условиях бурного экономического подъема курс рубля быстро вырос и окреп. Началось строительство крупнейшей в мире Транссибирской железнодорожной магистрали. Единственным трудным испытанием, пережитым в эти годы Россией, стал массовый голод 1891 г., вызванный неурожаем.
При Александре III за Россией были закреплены земли Средней Азии, а в отношении национальных окраин впервые стала проводится политика сохранения национальных, этнических и культурных обычаев на этих территориях.
В 1881 г. был восстановлен в Европе «Союз трех императоров» – России, Германии и Австро-Венгрии, который, однако, просуществовал недолго. В 1887 г. Александр прервал союзнические отношения с австрийцами и не дал возможность Германии подготовить новое военное вторжение во Францию.
Он вынудил Вильгельма I отвести крупную германскую армию от французской границы. В 1891–1893 гг. Александр III удивил весь мир, оформив военный и политический союз России с республиканской Францией. Русского царя именовали Миротворцем как в России, так и за границей.
Теперь о личности Александра III. Современники этого государя, да и сегодняшние историки упрекали и упрекают его в консерватизме и реакции. Для начала разберемся с понятием консерватизм.
КОНСЕРВАТИЗМ (франц. conservatisme, от лат. conservo – охраняю, сохраняю) – система взглядов, отстаивающая и охраняющая традиционный церковный, государственный и общественный порядок, в противоположность либерализму, требующему прогрессивных реформ.
Как исторический термин «консерватизм» появился после Французской революции 1789 г. Консерваторы призывали к укреплению влияния религии в обществе, к единоличной и централизованной верховной власти, к усилению мощи государства и дееспособности армии, к противодействию чрезмерному расширению самоуправления.
Консерватизм сохраняет традицию, в которой прошлое не исчезает без следа, а хранится, консервируется для настоящего и будущего. Настоящее для консерватора имеет ценность, если оно, внося в жизнь новое творчество, соотносится с традицией, с прошлым. Разве это плохо, что консерватор стремится обеспечить устойчивость общества и государства во время социальных бурь, защитить государственный и общественный организм от разрушительных тенденций?
Русские консерваторы считали традиционными формами жизни России самодержавие, православие, сословный строй. Они резко критиковали либерализм и революционные настроенная, т. к. не без основания предполагали, что и либералы, и революционеры способствуют разрушению Российской государственности.
К счастью для России, Александр III обладал всеми качествами крупного администратора. Убежденный сторонник здоровой национальной политики, поклонник дисциплины, настроенный к тому же весьма скептически, он вступил на престол предков, готовый к борьбе.
Слишком хорошо зная придворную жизнь, он испытывал определённую дозу презрения к бывшим сотрудникам своего отца, а основательное знакомство с правителями современной Европы внушило ему вполне обоснованное недоверие к их намерениям.
Александр III справедливо считал считал, что большинство русских бедствий происходило от неуместного либерализма нашего чиновничества, от их участия в различных масонских кругах и от исключительного свойства русской дипломатии поддаваться, а иногда и продаваться, всяким иностранным влияниям.
Сразу же, буквально, через сутки после погребения своего отца, Александр III особым манифестом дал перечень намеченных им реформ. Многое подлежало коренному изменению:методы управления, взгляды, сами сановники, дипломаты и пр…
«Наступили дни „черной реакции», – плакали либерасты. Но биографии новых министров, казалось бы, опровергали это предвзятое мнение.
Князь Хилков, назначенный министром путей сообщения, провел свою полную приключений молодость в Соединенных Штатах, работая в качестве простого рабочего на рудниках Пенсильвании.
Профессор Вышнеградский – министр финансов – пользовался широкой известностью за свои оригинальные экономические теории. Ему удалось привести в блестящее состояние финансы Империи и немало содействовать повышению промышленности страны.
Заслуженный герой русско-турецкой войны генерал Ванновский был назначен военным министром. Адмирал Шестаков, высланный Александром II за границу за беспощадную критику нашего военного флота, был вызван в Петербург и назначен морским министром.
Новый министр внутренних дел граф Толстой был первым русским администратором, сознававшим, что забота о благосостоянии сельского населения России должна быть первой задачей государственной власти.
С. Ю. Витте, бывший скромным чиновником управления Юго-Западных железных дорог, обязан был своей головокружительной карьерой дальнозоркости царя, который сразу же признал талант Сергея Юльевича, назначив его товарищем министра.
Николай Карлович Гирс
Назначению Гирса, тонко воспитанного, но лишенного всякой инициативы человека, на пост министра иностранных дел вызвало немалое удивление как в России, так и за границей.
Но Александр III только усмехался. Охотнее своего он предпочел бы быть самолично русским министром иностранных дел, но так как он нуждался в подставном лице, то выбор его пал на послушного чиновника, который должен был следовать намеченному им, монархом, пути, смягчая резкие выражения русского Царя изысканным стилем дипломатических нот.
Последующие годы доказали и несомненный ум Гирса. Ни один „международный властитель дум и сердец “, ни один „кумир европейских столиц" не мог смутить Гирса в его точном исполнении приказаний Императора.
И, таким образом, впервые после роковых ошибок, Россия нашла свою ярко выраженную национальную политику по отношению к иностранным державам.
Сформировав совет министров и выработав новую политическую программу, Александр III обратился к важному вопросу обеспечения безопасности Царской семьи. Он разрешил его единственным логическим способом – именно переехав на постоянное жительство в Гатчинский дворец, где еще «витала тень Гамлета» - его предка Павла Первого
Гордость Царя была задета: „Я не боялся турецких пуль, и вот должен прятаться от революционного подполья в своей стране", говорил он с раздражением. Но Император Александр III сознавал, что Российская Империя не должна подвергаться опасности потерять двух Государей в течение одного года.
Что же касается его государственной работы, то она только выиграла от расстояния, отделявшего Гатчину от С.-Петербурга. Это расстояние дало Александру III предлог для того, чтобы сократить обязанности по представительству, а также уменьшить количество визитов родственников (император томился на семейных собраниях) и Гатчинский дворец стал, наконец, тем, чем он должен был быть, – местом трудов самого занятого человека России…
Главная цель преобразований Александра III – стабилизация обстановки в России, где все большую силу набирал революционный террор. Это как 1980 годы в СССР, когда аналогичные силы, прикрываясь партийным щитом, подтачивали государственные устои. Но, увы, к власти тогда пришел не человек, подобный Александру III, а гнусный оборотень, опять же с богоизбранными корнями…
Появись тогда политик, с чисто русским менталитетом и генетикой, мы сейчас шли бы по другому пути, похожим на китайский, но с русскими особенностями, поскольку в нашей громадной стране населения было не миилиард, как в Поднебесной. Жили бы мы примерно, как живёт в Арабских эмиратах сегодня коренное население…
Александр III считал борьбу с революционно-террористическими организациями, укрепление основ самодержавия, усиление централизации власти, а также борьбу с либеральными и революционными настроениями в русском обществе - главными задачами во внутренней политике.
14 август 1881 года было принято «Положения о мерах к охранению государственной безопасности и общественного спокойствия». Это был необходимый закон, по которому в любой губернии разрешалось вводить чрезвычайное положение «для водворения спокойствия и искоренения крамолы». Губернаторы получили право закрывать торговые и промышленные предприятия, учебные заведения, приостанавливать деятельность
земств.
Ничего не напоминает пытливому читателю, способному провести аналогию с нынешним временем? Сегодня подобный закон назывался бы «Положение о мерах к охранению безопасности населения от вирусной эпидемии и сохранения общественного спокойствия»
По закону Александра III, любого жителя любой губернии могли посадить в тюрьму на 5 лет без суда и следствия. Были введены «временные правила» о печати, устанавливавшие так называемую «карательную цензуру».
Появился закон о «кухаркиных детях», в котором рекомендовалось ограничить поступление в гимназии детей лакеев, поваров, прачек, за исключением одаренных необыкновенными способностями, чтобы не «выводить из среды, к коей они принадлежат».
С 1884 г. стало увеличиваться число церковно-приходских школ. В них детей обучали в первую очередь Закону Божьему, воспитывали в них преданность «Богу и государю», уважение к церкви и священникам.
В 1884–1887 гг. была проведена реформа высшего образования. По новому уставу была упразднена университетская автономия, ведь среди студентов было много вольнодумцев. Из университетов были уволены либеральные профессора, резко повысилась плата за обучение, закрылись высшие женские курсы.
В интересах дворянства был учрежден Дворянский земельный банк (1885 г.), принят «Закон о найме сельскохозяйственных рабочих» (1886 г.). В середине 1880-х гг. был поставлен вопрос об общем пересмотре законодательства 1860-1870-х гг.
Особенно важен был «Закон о земских участковых начальниках» от 12 июля 1889 г. Земские начальники утверждались министром внутренних дел по представлению губернатора и предводителя дворянства из числа местных дворян, имевших определенный имущественный и должностной ценз.
Чтобы как можно больше дворян могло участвовать в выборах, имущественный ценз (минимальный уровень доходов) для них понижался. Земские начальники сочетали административную и судебную власть. Закон упразднял мировые суды в уезде. Большая часть их дел передавалась земским начальникам, остальные оказывались в ведении волостного суда, целиком подчиненного земскому начальнику. Его решения считались окончательными.
Таким образом Александр III пытался укрепить власть помещиков, подорванную после реформы 1861 г.
Второй по значению акт – это "Земское положение" от 12 июня 1890 г. По нему в земствах увеличилось число дворянских представителей. В земских учреждениях стали работать только те крестьяне, которых назначал губернатор. Была создана новая организация, которая с 1892 г. называлась "Губернское по
городским и земским делам присутствие".
В 1892 г. была принята городская реформа. Из городских избирателей исключались низшие слои – приказчики и мелкие торговцы. Отдавалось предпочтение владельцам городской недвижимости (стоимостью от 300 до 3000 рублей). В результате усиливалась власть дворянства, немногочисленного
в городах, увеличивался контроль администрации над городским самоуправлением.
Изменения были внесены и в судебную реформу 1864 г. В 1887 г., чтобы увеличить число представителей от дворянства и отстранить людей из менее состоятельных слоев, был изменен ценз для присяжных заседателей.
В 1889 г. из ведения суда присяжных изъяли часть дел, в первую очередь все виды дел «о сопротивлении властям». В судах ограничили публичность заседаний. Однако полностью судебная контрреформа не была проведена.
Александр III продолжал поддерживать проведение крестьянской реформы 1861 г. Так, с 1881 г. был уменьшен выкуп, который помещичьи крестьяне должны были платить за свои земельные наделы. С 1882 г. начали упразднять подушную подать. Были завершены «военная» реформа и реформа Министерства внутренних дел, начатые в 1870-е гг.
Все формы в царствование Александра III способствовали укреплению внутреннего положения в России. Вступив на престол в обстановке глубокого общественного кризиса, Александр III передал своему наследнику бразды правления страной, находящейся в состоянии экономического подъема и внутренней стабильности.
Чтобы судить беспристрастно об императоре Александре III, о его действиях в первые 5–6 лет его царствования, при этом не называя называя его политику реакционной, не следует забывать, при каких нравственных, экономических и стратегических условиях вступил император Александр III на престол. Напомним их.
- Восточная война с Турцией уничтожила все плоды управления министерством финансов Рейтерна, который все время стремился водворить в России золотое обращение, т. е. поднять курс кредитного рубля до альпари, после того, когда этот рубль упал со своей серебряной ценности во время Севастопольской войны. Эта война совершенно расстроила русские финансы, отдалила возможность установить правильную денежную систему, и потребовалось опять более 20 лет, для того чтобы их поправить.
- Последние годы царствования императора Александра II сопровождались целым рядом анархических убийств, целым рядом террористических действий и кончились 1-м марта.
Совершенно напрасно нынешние историки, , рисуют императора Александра III как человека реакционного, как человека жесткого, как человека ограниченного и тупого.
Из воспоминаний С.Ю. Витте: «Император Александр III обладал благороднейшим – мало сказать благороднейшим, – он обладал именно царским сердцем! Такое благородство, какое было у Александра III, могло быть только, с одной стороны, врожденным, а с другой стороны – не испорченным жизнью.
И эта неприкосновенность чистоты сердца могла иметь место только при тех условиях, в каких находятся и наследники русского престола, и русские цари, т. е. условиях, которые не заставляют человека ради своего положения или ради положения своих близких кривить душой и закрывать глаза на то, чего не хотелось бы видеть. У русских императоров и у наследников русского престола нет всех тех интересов, которые имеются у обыкновенного смертного, – интересов эгоистических, материальных, которые так часто портят человеческое сердце…
Главнейшая заслуга императора Александра III в том, что он процарствовал 13 лет мирно, не имея ни одной войны, кроме самой ничтожной экспедиции в Ахалтеке, но он дал России эти 13 лет мира и спокойствия не уступками, а справедливой и непоколебимой твердостью. Он умел внушить за границей уверенность, с одной стороны, в том, что он не поступит несправедливо по отношению к кому бы то ни было, не пожелает никаких захватов; все были покойны, что он не затеет никакой авантюры.
Его царствование не нуждалось в лаврах; у него не было самолюбия правителей, желающих побед посредством горя своих подданных, для того чтобы украсить страницы своего царствования. Но об императоре Александре III все знали, что, не желая никаких завоеваний, приобретений, никаких военных лавров, император никогда, ни в каком случае не поступится честью и достоинством вверенной ему Богом России…» (см. О.Ю Витте «Воспоминания»).
В 1882 г. разразился новый экономический кризис, продолжавшийся около 5 лет. На этот раз пострадали все отрасли хозяйства, особенно машиностроение и хлопкопрядильное производство. Первые признаки нового экономического подъема появились в начале 1890-х гг.
В это время чрезвычайно важную роль сыграло строительство железных дорог, для которых требовались рельсы, вагоны, а значит, и металл. Девятнадцатый век закончился тяжелейшим кризисом, признаки которого появились в 1900 г.
Несмотря на все трудности, экономика России успешно развивалась. По темпам развития тяжелой промышленности страна вскоре вышла на первое место в мире. К примеру, за 10 лет выплавка чугуна в России утроилась (Англии для этого понадобилось 22 года, Франции – 28 лет). Появились
новые отрасли промышленности: химическая, машиностроение, нефтедобыча.
Важным свидетельством развития экономики было появление новых промышленных районов. К прежним четырем (Московскому, Петербургскому, Прибалтийскому, Уральскому) добавились два: Южный (Донбасс – Кривой Рог) и Бакинский. Еще одним важным результатом промышленного переворота стало возникновение двух
новых классов российского общества индустриальной эпохи – рабочего класса и буржуазии.
Внешняя политика, проводимая Александром III, примечательна тем, что за 13 лет его царствования Россия не провела ни одной войны. Всех своих внешнеполитических целей Александр и его министры достигали дипломатическими методами. За это император был прозван «Миротворцем».
Во второй половине 19 века во внешней политике России большое значение приобрело среднеазиатское направление – освоение и колонизация присоединенных территорий.
К концу XIX века усилилась напряженность между ведущими европейскими державами: Россией, Англией, Францией, Германией и Австро-Венгрией. Противоречия этих держав существенно влияли на общеевропейскую политическую ситуацию.
Кушка. Самая южная точка Российской империи и СССР. Памятный крест
Не прошло и года по восшествии на престол молодого императора, как произошел серьезный инцидент на русско-афганской границе. Под влиянием Англии, которая со злобой взирала на рост русского влияния в Туркестане, афганцы заняли русскую территорию по соседству с крепостью Кушка.
Командующий Туркестанским военным округом К.П. Кауфман телеграфировал Александру испрашивая инструкций. «Выгнать и проучить, как следует»? - был лаконический ответ из Гатчины. Афганцы постыдно бежали, и их преследовали несколько десятков верст наши казаки, пытаясь взять в плен английских инструкторов , бывших при афганском отряде. Но они успели скрыться.
Эдвард Тортон Британский посол в Санкт-Петербурге, выразил протест и нахально потребовал у Александра извиниться за инцидент. https://nstarikov.ru/kak-pri-c...
– Мы этого не сделаем, - сказал император Александр III и наградил генерала Комарова, начальника пограничного отряда, орденом Св. Георгия 3 степени.
– Я не допущу ничьего посягательства на нашу территорию, – заявил монарх. Посол задрожал и сказал императору:
– Ваше Величество, это может вызвать вооруженное столкновение
с Англией!
- Хотя бы и так, – ответил царь.
Новая угрожающая нота пришла из Англии. В ответ на нее Александр отдал отдал приказ о мобилизации Балтийского флота. Это распоряжение было актом высшей храбрости, ибо британский военный флот превышал наши морские вооруженные силы по крайней мере в пять раз.
Прошло две недели, Лондон примолк, а затем предложил образовать комиссию для рассмотрения русско-афганского инцидента. Европа начала смотреть другими глазами в сторону Гатчины. Молодой русский монарх оказался лицом, с которым приходилось серьезно считаться Европе.
Виновницей второго инцидента оказалась Австрия. Венское правительство противилось нашему «непрерывному вмешательству в сферу влияния Австро-Венгрии» на Балканах, и австро-венгерский посол в С. Петербурге угрожал России войной.
На большом обеде в Зимнем Дворце, сидя за столом напротив царя, посол начал обсуждать докучливый балканский вопрос. Царь делал вид, что не замечает его раздраженного тона. Посол разгорячился и даже намекнул на возможность, что Австрия мобилизует два или три корпуса.
Не изменяя своего полунасмешливого выражения, Император Александр III взял вилку, согнул ее петлей и бросил по направлению к прибору австрийского дипломата:
– Вот, что я сделаю с вашими, двумя или тремя мобилизованными корпусами, – спокойно сказал царь.
«Во всем свете у нас только 2 верных союзника, – любил он говорить своим министрам, - наша армия и флот. Все остальные, при первой возможности, сами ополчатся против нас».
Князь Николай Черногорский (1861- 1910), а затем король (1910- 1918) Черногории.
Это мнение Александр III выразил однажды в очень откровенной форме на обеде, данном в честь прибывшего в Россию князя Николая Черногорского, в присутствии всего дипломатического корпуса. Подняв бокал за здоровье своего гостя, Александр III провозгласил следующий тост:
– Я пью за здоровье моего друга, князя Николая Черногорского, единого искреннего и верного союзника России вне ее территории!
Присутствовавший британский посол открыл рот от изумления; дипломаты побледнели. Лондонский «Таймс» писал на другое утро «об удивительной речи, произнесенной русским Императором, идущей вразрез со всеми традициями в сношениях между дружественными державами».
Но в то время, как Европа все еще обсуждала последствия инцидента под Кушкой, русское императорское правительство сделало новое заявление, заставившее лондонский кабинет запросить по телеграфу Петербург о достоверности полученной в Лондоне ноты.
Не признавая условий позорного Парижского мира 1855 г., по которому России было запрещено иметь на Черном море военный флот, Александр III решил спустить на воду несколько боевых кораблей именно в Севастополе, где коалиция европейских держав так унизила русское имя в 1855 году.
Царь выбрал для этого чрезвычайно благоприятный момент, когда никто из европейских держав, за исключением Англии, не был склонен угрожать войною России. Турция еще помнила урок 1877-78 годов, Австрия была связана политикой Бисмарка, который мечтал заключить с Россией союз.
Проект Железного Канцлера был бы несомненно осуществлен, если бы Александр III не чувствовал бы личной неприязни к молодому неуравновешенному германскому императору, который в свою очередь вместе с Бисмарком, а – Бисмарк – не мог понять характера Александра III.
Однажды, во время визита в Петербург, высокие немецкие гости повели себя вызывающе. Вильгельм II держал громкие речи,
а Бисмарк позволил себе прочесть Александру III целую лекцию об искусстве управления Империей. Все это окончилось плохо. Бисмарку объявили выговор, а Вильгельма высмеяли.
Оба монарха – русский и германский – представляли своими личностями разительный контраст. Вильгельм – жестикулирующий, бегающий взад и вперед, повышающий голос и извергающий целый арсенал международных планов; Александр III, холодный, сдержанный, внешне, как бы забавляющийся экспансивностью германского императора, но в глубине души возмущенный его поверхностными суждениями.
Современные историки склонны упрекать Александра III в том, что в нем личные чувства антипатии к Вильгельму II взяли перевес над трезвостью практического политика. Как могло случиться, что русский монарх, бывший воплощением здравого смысла, отклонил предложения Бисмарка о русско-германском союзе и согласился на рискованный союз с Францией?
Во-первых, Александр III переоценивал наше военное могущество. Он был уверен, что в Европе воцарится продолжительный мир, если Россия морально поддержит Французскую республику, предостерегая таким образом Германию от агрессивности.
Во-вторых, возможность вмешательства Франции в решительную борьбу между Англией и Германией за мировое владычество на морях – просто не приходила царю в голову. Если бы он остался бы долее у власти, он с негодованием отверг бы роль франко-английского шарового катка, сглаживающего малейшую неровность на их пути, каковая роль была навязана России в 1914 году.
В-третьих, он жаждал мира, сто лет нерушимого мира. Только открытое нападение на Россию заставило бы Александра III участвовать в войнах. Горький опыт XIX века научил царя, что каждый раз, когда Россия принимала участие в борьбе каких-либо европейских коалиций, ей приходилось впоследствии лишь горько об этом сожалеть.
Александр I спас Европу от Наполеона I, и следствием этого явилось создание на западных границах Российской Империи – могучих Германии и Австро-Венгрии.
Его дед Николай I послал русскую армию в Венгрию для подавления революции 1848 г. и восстановления Габсбургов на венгерском престоле, и в благодарность за эту услугу – император Франц Иосиф потребовал себе политических компенсаций за свое невмешательство во время Крымской войны.
Император Александр II остался в 1870 году нейтральным, сдержав таким образом слово, данное Императору Вильгельму I, а восемь лет спустя на Берлинском конгрессе Бисмарк лишил Россию плодов ее победы над турками.
Французы, англичане, немцы, австрийцы – все в разной степени делали Россию орудием для достижения своих эгоистических целей. У Александра III не было дружеских чувств в отношении Европы. Всегда готовый принять вызов Александр III, однако, при каждом удобном случае давал понять, что интересуется только тем, что "касалось благосостояния 130 миллионов населения России».
Стремясь быть миротворцем Александр не забывал об Армии и Флоте. Для подготовки младших офицеров армии были созданы юнкерские училища. К 1874 г. в стране их было 16. В 1890-х гг. началось преобразование этих специальных учебных заведений в военные училища, завершившееся в 1991 году. Появились и военные академии, но число их выпускников было незначительным.
В армии были разработаны и внедрены современные образцы нарезного стрелкового и артиллерийского оружия. На вооружении русской армии были винтовки Карле,Кринка и более совершенная винтовка системы Бердана. Ее новый образец был доработан американским конструктором, полковником X. Берданом вместе с русскими военными инженерами – А. П. Горловым и К. И. Гуниусом.
В 1891 г. русский конструктор С. И. Мосин изобрел винтовку, которая оказалась настолько удачной, что состояла на вооружении больше 60 лет. Винтовка снабжалась пятизарядным магазином и трехгранным штыком, калибр ствола – 7,62 мм.
В 1860 г. по чертежам полковника П. М. Обухова в Златоусте отлили первую в мире стальную нарезную пушку. В 1862 г. ее представили на Всемирной выставке в Лондоне.
Пушка Обухова выдержала без повреждений более 4000 выстрелов и была отмечена золотой медалью.
В 1874 г. русский инженер-конструктор B. С. Барановский изготовил скорострельную пушку с поршневым затвором, противооткатным приспособлением и оптическим прицелом. Скорострельность 2,5-дюймовой пушки Барановского достигала 10 выстрелов в минуту – т. е. стреляла в 5 раз быстрее обычных орудий. К сожалению, новая техника внедрялась плохо.
К 1900 г. вооруженные силы Российской империи насчитывали более миллиона (1 080 000) человек на действительной службе и более 3 млн человек в запасе. На вооружении русских солдат находились лучшие по тому времени магазинная 5-зарядная трехлинейная винтовка C. И. Мосина образца 1891 г. и 76-мм полевая пушка образца 1900/1902 гг.
Однако в системе воспитания войск преобладала ошибочная установка М. И. Драгомирова на решающую роль в боях силы смелости, решительности солдат.
Драгомиров, военный теоретик и педагог, недооценивал роль военной техники, что было чревато большими потерями в будущих мировых войнах XX в.
В 1881 г. Россия приступила к строительству мореходного броненосного флота. Его основу составили эскадренные броненосцы (по образцу «Петра Великого»), способные совершать дальние походы и предназначенные для боя с вражескими эскадрами. Броненосные и легкие крейсеры могли действовать как в общем боевом строю, так и самостоятельно.
Был создан мореходный минный флот из минных крейсеров, позднее замененных эскадренными миноносцами (эсминцами). Сохранился и оборонительный флот. Его составляли небольшие броненосцы береговой обороны, канонерские лодки, минные заградители и миноносцы.
Стратегию и тактику боевых действий броненосного и минного флота разработал С. О. Макаров. Он рассматривал минные крейсеры как наступательное оружие.
Был возрожден мощный Черноморский флот, сильная русская эскадра находилась на Дальнем Востоке. К концу 19 в. военно-морской флот России (107 кораблей) стоял на третьем месте в мире, уступая только английскому (355 кораблей) и французскому(204 корабля).
В отношении Балтийский флота в 1881 г. была принята программа создания наступательного броненосного флота. К концу. 19 в. на Балтийском флоте было уже 19 паровых броненосцев, 4 броненосца береговой охраны, 4 броненосных крейсера, 39 миноносцев.
Часть построенных кораблей пришлось отправить на Тихий океан. Корабли совершили сложнейший переход в Тихий океан, они проплыли 30 тыс. км. Многие из них погибли во время русско-японской войны 1904–1905 гг. в Цусимском сражении (1905 г.).
К началу XX века на Балтике находилось 8 броненосцев и 14 крейсеров.
Что касается Черноморского флота, известно, что после Крымской войны по Парижскому мирному договору 1856 г. России было запрещено иметь флот на Черном море. В 1871 г. Россия вернула себе право иметь военно-морские силы на Черном море.
К началу русско-турецкой войны 1878–1879 гг. Черноморский флот состоял из двух броненосцев береговой охраны и пяти вооруженных пароходов, из них один, «Великий князь Константин» (командир С. О. Макаров), был оборудован как база минных катеров.
В 1881 г. в связи с реорганизацией флота было решено, что «первой заботой по восстановлению морских сил должно быть возрождение Черноморского флота». К концу XIX века на Черном море было 7 броненосцев, броненосный крейсер, 3 минных крейсера, 6 канонерских лодок и 22 миноносца
Высшим военным органом управления русским флотом являлся Главный морской штаб, созданный в 1884 году. В Главном морском штабе учитывали личный состав флота и кораблей, комплектовали экипажи кораблей, вели чинопроизводство личного состава, награждали, назначали пенсии, изучали состояние иностранных флотов, планировали кораблестроение, модернизировали и перевооружали флот. Главный морской штаб возглавлял первый заместитель военного министра. Учреждение
состояло из двух отделов: военно-морского и личного состава.
Продолжая описание периода царствования Александра III, никак нельзя не упомянуть развитие военного дела и возникновение славной плеяды полководцев Российской Армии, в особенности Флота. Одним из выдающихся военных деятелей Флота Российского был
МАКАРОВ Степан Осипович (27.12.1848-31.03.1904 гг.) – русский флотоводец и ученый, военный инженер, вице-адмирал (1896 г.).
С. О. Макаров родился в семье флотского прапорщика. В 1865 г. он окончил морское училище в Николаевске-на-Амуре, в 1869 г. произведен в мичманы. Он служил на кораблях Тихоокеанской эскадры, затем – на Балтийском флоте. Во время службы на броненосной лодке «Русалка» Макаров тщательно изучил особенности конструкции этого корабля и высказал ряд новаторских идей, позволяющих значительно повысить непотопляемость морских судов. Он предложил делать на кораблях водонепроницаемые отсеки.
В 1876 г. его перевели на Черноморский флот. Там Макаров предложил переоборудовать пароход «Великий князь Константин» для перевозки минных катеров к месту будущих боев. Во время русско-турецкой войны, командуя этим кораблем, провел ряд успешных атак.
Он использовал не только шестовые мины (их шестом двигали под днище вражеского корабля), но и впервые в русском флоте применил самодвижущиеся мины (торпеды) Уайтхеда. Во время одной из торпедных атак.
14 января 1878 г. русский минный катер потопил турецкий вооруженный пароход «Интибах». Эта победа – первое известное в истории успешное применение торпедного оружия в боевых действиях на море.
В 1881 г. С. О. Макаров на пароходе-стационаре «Тамань» исследовал пролив Босфор и обнаружил в нем новое глубинное течение. Он опубликовал результаты своих изысканий в книге «Об обмене вод Черного и Средиземного морей» (1885 г.), которую отметили премией Российской академии наук.
Командуя корветом «Витязь», С. О. Макаров в 1886–1889 гг. совершил кругосветное плавание, во время которого провел океанографические исследования. Их результаты были опубликованы в работе «Витязь» и Тихий океан» (1894 г.).
В 1894 г. Макаров командовал Средиземноморской эскадрой, вместе с которой через Суэцкий канал совершил переход в Тихий океан, где начинал зарождаться русско-японский конфликт. После возвращения из этого плавания издал ставший классическим труд «Рассуждения по вопросам морской тактики» (1897 г.).
С. О. Макаров известен и своими арктическими походами 1899 и 1901 гг. к Шпицбергену, Земле Франца-Иосифаи Новой Земле, которые он совершил на построенном при его участии ледоколе «Ермак».
В 1899 г. его назначили главным командиром Кронштадтского порта. Макаров организовывал операцию по спасению броненосца береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин», во время которой 24 января 1900 г. впервые использовал радиосвязь для срочной передачи сообщений.
После начала русско-японской войны 1904–1905 гг. вице-адмирала Макарова назначили командующим Тихоокеанской эскадрой. 24 февраля 1904 г. он прибыл в Порт-Артур и начал деятельно готовиться к предстоящему сражению с неприятельским флотом.
Макаров погиб на флагманском броненосце «Петропавловск», подорвавшемся на японском минном заграждении. В. В.
Попробуем выяснить причины, которые дали повод называть Александра II миротворцем и человеком, поднявшего идею государственности, так глубоко упавшей при его предшественниках.
Самая главная и основная причина упадка самодержавия были козни западноевропейских развитых государств, особенно Британии - рассадника масонских течений в не только в Европе, но и на других континентах.
Сионо-масонский Виндзорский Двор относительно России лелеял надежду, что это варварскую страну можно сделать одной из своих колоний в Европе, наподобие Индии - эдакий British entrance в Россию.
Громадные пространства, неиссякаемые природные ресурсы привлекали нарождавшийся империализм, общественно-политический строй, в основе которого лежат самые низменные инстинкты людей – апологетов этого течения.
Жадность, жестокость, неуемная наглость и бездушие так называемых элит, подстрекаемых масонами, заставляли страдать миллионы простых людей, живущих в английских, американских, французских и бельгийских колониях.
Западные элиты, возглавляемые сионистами-баронами Ротшильдами, Рокфеллерами и другими богоизбранными финансовыми паразитами, слепо следуя античеловеческой теории Ветхого завета о богоизбранности одной нации, довлеющей над другими народами, делали и продолжают делать всё во исполнение этих изуверских планов.
В результате мир вот уже много веков страдает от всякого рода уродов (наполеоны, гитлеры, франко, муссолини, черчили и сонм других), рождающихся в результате деятельности британской и других западных элит.
Одним из таких уродливых социальна-политических ответвлений было народовольческое движение в России. Главный успех народовольцев – убийство императора – стал их лебединой песней. Революционное подполье гибло под ударами властей.
После «второго 1 марта» 1887 г., когда группа студентов под руководством А. Ульянова совершила неудавшееся покушение на Александра III, движение было окончательно разгромлено.Вкратце происнсталлируем это покушение.
Итак, в 1886 году в Петербурге возникла «Террористическая фракция Народной воли», организатором которой стал студент
Петербургского университета Александр Ильич Ульянов – старший брат В. И. Ульянова (Ленина). В группе было около полутора десятка человек – преимущественно студенты университета, которые 1 марта 1887 года подготовили покушение на Александра III. Однако полиция уже наблюдала за одним из заговорщиков – Андреюшкиным – и через него вычислила других членов группы. Всех их немедленно арестовали.
Из "ДОНЕСЕНИЯ АЛЕКСАНДРУ III МИНИСТРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ Д. ТОЛСТОГО", от 5 марта 1887 года:
«Дальнейшим расследованием обстоятельств дела, о разрывных снарядах, задержанных l-ro сего марта, выясняется, что еще 3-го января было предложено Генералову принять участие в покушении на жизнь Государя Императора и приготовить квартиру, в которой можно
устроить склад для выделки разрывных снарядов. В конце января Генералов, по поручению тех же лиц, склонил Андреюшкина, уже раньше принимавшего участие в приготовлении, взять на себя роль метальщика, и только в 20-х числах февраля состоялось знакомство Генералова и Андреюшкина с третьим метальщиком Осипановым… По словам Генералова, упорно отказывающегося назвать имена, он имел сношение по этому делу с тремя лицами, которые представляли из себя так называемую террористическую фракцию и в
действительности руководили приготовлениями к преступлению. Лица эти потому не приняли на себя роли исполнителей, говорит Генералов, что неудобно ходить по Невскому со снарядами людям, находящимся под наблюдением полиции Сопоставляя изложенные сведения с прочими данными, надлежит прийти к заключению, что во главе преступного предприятия стояли студенты: Шевырев, Говорухин и Ульянов, из которых последние двое в действительности находились под наблюдением полиции
Образ действий названных трех лиц приводит к тому же заключению: Шевырев выехал из Петербурга в половине февраля, Говорухин скрылся, оставив письмо о самоубийстве, а Ульянов, в первых числах февраля, нанялся учителем к земской акушерке Ананьевой, проживающей во 2-м Парголове Прожив у Ананьевой два дня, Ульянов вернулся в Петербург, а между тем разные химические препараты, служащие для выделки взрывчатых веществ, направлялись на его имя во 2-е Парголово, через посредство Новорусского – жениха дочери акушерки Ананьевой Студент Пилсудский, который в г. Вильно свел прибывшего за азотной кислотой Каичера с „Антоном, показал, что „Антон есть бывший ученик железнодорожного училища АнтонГнатовский. Для задержания его и расследования по г. Вильно вчера выехали туда товарищ Прокурора и Жандармский офицер Участие в набивке снарядов
динамитом студента Лукашевича подтверждает и мещанин Волоков, приходивший вместе с Канчером в квартиру Ульянова О вышеизложенном всеподданнейшим долгом поставляю себе доложить Вашему Императорскому Величеству.
Граф Дмитрий Толстой 5 марта 1887 г.»
Из "ПОКАЗАНИЙ СТУДЕНТА С.-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА АЛЕКСАНДРА УЛЬЯНОВА ОТ 4-ГО МАРТА 1887 ГОДА":
«Я признаю свою виновность в том, что, принадлежа к террористической фракции партии „Народной Воли “, принимал участие в замысле лишить жизни Государя Императора. Участие мое выразилось в следующем: в
феврале этого года, в точности времени определить не желаю, я приготовлял некоторые части разрывных метательных снарядов, предназначавшихся для выполнения этого замысла, а именно: часть азотной кислоты для приготовления динамита и часть белого динамита, количество которого определить отказываюсь; затем я приготовлял часть свинцовых пуль, предназначавшихся для заряжения снарядов, для чего я резал свинец и сгибал из него пули, но стрихнином пуль не начинял.
Потом мне были доставлены два жестяные цилиндра для метательных
снарядов, которые я набил динамитом и отравленными стрихнином пулями, также мне доставленными; перед этим я приготовил два картонных футляра для снарядов и оклеил их коленкоровыми чехлами… Я знал, какие лица должны были совершить покушение, т. е. бросать снаряды. Но сколько лиц должны были это сделать, кто эти лица, кто доставлял ко мне и кому я возвратил снаряды, кто вместе со мной набивал снаряды динамитом, я назвать и объяснить не желаю…».
Этот террорист, испугавшись смертной казни, впоследствии сдал всех своих подельников и написал письмо Александру III, надеясь, что его пощадят…
Семья Ульяновых. Слева направо: стоят — Ольга, Александр, Анна; сидят — М.А. Ульянова с дочерью Марией, Дмитрий, И.Н. Ульянов, Владимир. Симбирск, 1879 г.
Вот это письмо:
«Я вполне сознаю, что характер и свойства совершенного мною деяния и мое отношение к нему не дают мне ни права, ни нравственного основания обращаться к вашему величеству с просьбой о снисхождении в видах облегчения моей участи. Но у меня есть мать, здоровье которой сильно пошатнулось в последние дни и исполнение надо мною смертного приговора подвергнет ее жизнь самой серьезной
опасности Во имя моей матери и малолетних братьев и сестер, которые, не имея отца, находят в ней свою единственную опору, я решаюсь просить ваше величество о замене мне смертной казни каким-либо иным наказанием Это снисхождение возвратит силы и здоровье моей матери и вернет ее семье, для которой ее жизнь так драгоценна, а меня избавит от мучительного сознания, что я буду причиной смерти моей матери и несчастья всей моей семьи.
Александр Ульянов»
1 апреля всем обвиняемым по делу о подготовке покушения на императора было вручено обвинительное заключение. Особое присутствие Правительствующего Сената 15 апреля вынесло приговор. Пятеро обвиняемых – Генералов, Андреюшкин, Осипанов, Шевырев и Ульянов – были приговорены к повешению; казнены в Шлиссельбурге 8 мая. Остальные осуждены на разные сроки каторги и ссылки.
Вместо революционеров-народников появляются либеральные народники - течение, мутировавшее подобно вирусу, приспосабливаясь к с новой социально-политической обстановке в стране.
Теперь богоизбранные учителя нацелили своих шавок на распространение коварных тезисов, якобы приведут общество к справедливому социализму. Подразумевалась мирная работа, предполагавшая устройства больниц, школ, экономической помощи общинам и т. д. То есть сионисты в России пошли «другим путём», отбросив террор. Великие «немцы» К. Маркс и Ф. Энгельс, родили новое учение, быстро набирающее популярность – марксизм.
Наиболее заметным и ярко выраженным ответвлением «либерального народничества» был «неделизм» – публицистическая деятельность группы идеологов, сплотившихся вокруг газеты «Неделя».
В эту группу входили П. П. Червинский, В. И. Каблиц (Юзов), В. П. Воронцов и др., которые считали необходимой «тихую культурную работу».
В нач. 80-х гг. на позиции либеральных народников перешел и Н. К. Михайловский, который считал, что долг интеллигенции перед народом состоит в просвещении и воспитании, и это будет способствовать созданию справедливого общества. К Михайловскому были близки С. Н. Южаков и С. Н. Кривенко, сотрудничавшие в журналах «Русское богатство», «Северный вестник», «Отечественные записки» и др.
Либеральные народники считали, что Россия придет к социализму, минуя капиталистическую стадию развития, в результате длительного мирного развития общинноартельных начал русской жизни. Они стремились содействовать этому процессу, просвещая народ и критикуя злоупотребления власти.
В дальнейшем идеологи либерального народничества отошли от социалистических лозунгов, а само течение оформилось в партию народных социалистов, стоявшую на лево-либеральных позициях.
МИХАЙЛОВСКИЙ Николай Константинович (15.11.1842-28.01.1904 гг.) – публицист, социолог, лидер либерального народничества. Михайловский обвинял марксистов в том, что они
защищают капитализм и не понимают значения крестьянской общины для перехода к социализму.
В России с марксизмом познакомились в нач. 60-х гг. XIX в. из статей Н. В. Шелгунова в журнале «Современник». В 1869 г. в Женеве на русском языке были изданы Устав I Интернационала и Манифест коммунистической партии в переводе М. А. Бакунина. К концуe 60-х гг. наладились постоянные связи Маркса с представителями русской революционной эмиграции Н. Ф. Даниельсоном, Г. А. Лопатиным, П. Л.
Лавровым.
Тогда же за границей была создана Русская секция I Интернационала. В 1872 г. в России вышел в свет I том «Капитала» К. Маркса в переводе Г. А. Лопатина и Н. Ф. Даниельсона.
В период царствования Александра учение марксизма получает в России все больше сторонников. В 1883 г. за границей возникла первая российская марксистская группа «Освобождение труда», распространявшая в России марксистскую литературу.
Лидер группы Г. В. Плеханов считается первым российским марксистом. В 80-е гг. в России возникают первые марксистские кружки и группы: группа Д. Благоева, «Товарищество санкт-петербургских мастеровых», группа М. И. Бруснева, кружки Н. Е. Федосеева и др.
В 1895–1899 гг. в Петербурге под руководством В. И. Ульянова (Ленина) действовал «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». В 1898 г. в Минске прошел I съезд РСДРП (Российской социал-демократической рабочей партии). Но реальное становление РСДРП произойдет уже в XX в. на II Лондонском съезде (1903 г.).
В 90-е гг. получает развитие т. и. легальный марксизм». Статьи его сторонников П. Б. Струве, С. Н. Булгакова, Н. А. Бердяева, М. И. Туган-Барановского печатались в легальных газетах и журналах. Они использовали некоторые положения марксизма для критики народничества.
«Легальные марксисты» соглашались с социалистической перспективой развития общества, но отрицали идеи пролетарской революции и диктатуры пролетариата. Струве призывал «идти на выучку к капитализму», т. е. ставил перед интеллигенцией задачу помогать развитию капитализма, а не бороться с ним.
Группа «Освобождение труда» - объединение первых русских марксистов за границей - создана в сентябре 1883 г. в Женеве бывшими участниками народнической организации «Черный передел»: Г. В. Плехановым, В. И. Засулич, П. Б. Аксельродом, Л. Г. Дейчем и В. Н. Игнатовым. Они
отказались от народнических взглядов и перешли на позиции марксизма.
Деятельность группы протекала вдали от России, в основном в Швейцарии. Связи с Родиной были очень слабыми. Вначале идеи, распространяемые группой «Освобождение труда», почти не воспринимались революционной молодежью, которая преклонялась перед героями «Народной воли».
Поэтому в 1895 г. члены группы установили тесную связь с «Союзом освобождения рабочего класса»В. И. Ульянова (Ленина), марксистской организацией, действовавшей в России. Затем группа «Освобождение труда» вошла в редакцию ленинской газеты «Искра».
Вначале сотрудничество В. И. Ленина и Г. В. Плеханова было успешным. Участники объединения ставили своей целью распространение идей марксизма в России. Затем из-за идейных разногласий между Лениным и Плехановым в 1903 г. группа «Освобождение труда» прекратила свое существование.
Её члены влились в ряды созданной на II (Лондонском) съезде Российской социал-демократической рабочей партии. Благодаря деятельности группы «Освобождение труда» с марксизмом познакомились представители различных слоев российского общества. Это был очередной клин, вбитый в трещину русского самодержавия.
ПЛЕХАНОВ Георгий Валентинович (29.11.1856-30.05.1918 гг.) – первый русский революционер-марксист, философ, публицист. Он отрицательно встретил Октябрьскую революцию 1917
г., но и не поддержал ее противников. В нач. 20 в. за Плехановым закрепилась репутация блистательного публициста, вдумчивого теоретика и в то же время посредственного политика-практика.
Как и большинство деятелей в подтачивании устоев русского самодержавия, этот политик имел богоизбранные корни по матери, в девичестве Белинской , а также слыл блистательным словоблудом-теоретиком, и в то же время был никудышным политиком-практиком.
ЛАВРОВ Петр Лаврович (02.06.1823-27.01.1900 гг.) – философ, писатель, публицист,
политический деятель, один из идеологов русского революционного народничества. Те же корни по матери, что и у Плеханова (Елизавета Карловна Гандвиг). Участвовал в деятельности Парижской Коммуны 1871 г.
В нач. 80-х гг. он поддержал террористическую деятельность «Народной воли». В 1886 г. получил постоянную работу в качестве обозревателя газеты «Русские ведомости». Печатался под различными псевдонимами в русских журналах «Отечественные записки», «Знание», «Слово». В 1889 г. Принял участие в работе Международного социалистического конгресса в Париже.
ЛОПАТИН Герман Александрович (13.01.1845-26.12.1918 гг.) – "русский" революционер-народник, первый переводчик
«Капитала» К. Маркса на русский язык. Имя говорит само за себя.
Весенним днем 1872 года, получив в прекрасном переплете экземпляр русского перевода своего труда «Капитал», Карл Маркс был беспредельно рад.
Позднее в письме Даниельсону он выразил свою признательность и отметил, что работа по переводу была выполнена мастерски. Он был бы рад сказать это переводчику лично, но, увы, не мог даже открыто назвать его по имени, именуя его только «общим другом», тревожась за его судьбу и добавляя: «Не многих людей я так люблю и уважаю, как его»
А «общий друг» томился в это время в Иркутском остроге, обдумывая очередной план побега, и это был Герман Александрович Лопатин, один из очередных клиновбивальщиков в столп самодержавия.
В 1887 г. суд вынес ему смертный приговор, но Александр III заменил смертную казнь заключением «навечно» в Шлиссельбургскую крепость. Здесь Лопатин провел почти 20 лет и был освобожден уже в 1906 г. во время первой русской революции. Уже немолодым и больным человеком, он отошел от политической деятельности. Умер в Петрограде.
ГРУППА БЛАГОЕВА – один из первых марксистских кружков, положивших начало распространению марксизма в России В 1883–1887 гг. Её возглавлял студент Петербургского
университета, участник национально-освободительного движения в Болгарии Димитр Благоев (1856–1924 гг.).
В 1884 г. в группу Благоева вошли 15 социал-демократических кружков (ок.150 чел.), и она стала именоваться Партией российских социал-демократов.
Благоевцы признавали, что Россия вступила на путь капиталистического развития и считали, что буржуазное государство под влиянием движения пролетариата может превратиться в «народное» (социалистическое). Они отвергали террор и допускали его только в случае самозащиты.
Группа издавала первую в России социал-демократическую газету «Рабочий», распространяла прокламации. В 1885 г. Д. Благоев был арестован и выслан в Болгарию. В 1887 г. группа Благоева была окончательно разгромлена полицией.
ГРУППА БРУСНЕВА, «Социал-демократическое общество» – одна из первых социал-демократических организаций в России; существовала в 1889–1892 гг.
Лидером группы был петербургский студент М. И. Бруснев (1864–1937 гг.). Ведущую роль в ней играли два центральных кружка марксистского направления: рабочий и интеллигентский. В 1890–1891 гг. в Петербурге брусневцы создали20 рабочих кружков (5–7 человек в каждом), в том числе первый женский рабочий кружок на Новой бумагопрядильне и резиновой мануфактуре. Брусневцы руководствовались программой группы «Освобождение труда».
Они считали, что для победы над царизмом необходимо создать самостоятельную рабочую партию. Для этого брусневцы поддерживали связь с другими революционными кружками в центре России.
В 1891 г. брусневцы впервые открыто провели демонстрацию на похоронах публициста Н. В. Шелгунова, а также провели первую в России «маевку» – празднование Дня международной солидарности 1 мая.
В 1892 г. во время совещания в Москве многие участники группы Бруснева были арестованы (38 человек) и группа прекратила существование...
О культурно-научной жизни России в эпоху правления царя-миротворца читайте в следующей публикации…
При Царе- миротворце широкое развитие получила культурная жизнь России. Этот этап получил название – «Серебряный век» русской культуры. Российские ученые добивались блестящих результатов в точных и естественных науках. Благодаря трудам С. М. Соловьева на новую высоту поднялась российская историческая наука. Именно при Александре III культурная жизнь России была насыщена множеством значительных событий.
В 1883 году открылся Исторический музей в Москве; было построено здание Одесского театра оперы и балета; под покровительством принца Ольденбургского в Санкт-Петербурге открылся Институт экспериментальной медицины, в 1890 году основано Русское астрономическое общество; в эти же годы подготовлен проект создания Русского археологического института в Константинополе.
Александр III собрал ценную коллекцию картин, которая потом была передана Русскому музею. Ближайшим помощником Императора в этом деле был брат – Президент Академии художеств великий князь Владимир Александрович. Александр III патронировал и развитие музыкального искусства в России.
Императорский Российский Исторический музей – основан в 1872 г. по инициативе графа А. С. Уварова, генерала А. А. Зеленого и полковника И. И. Чепелевского, устроителей отдела истории Севастопольской обороны 1854–1855 гг. на Политехнической выставке. Экспозиция Исторического музея открылась в здании
в русском стиле в 1883 г., специально построенном на Красной площади в Москве (архитекторы В. О. Шервуд, А. А. Семенов).
В 1888 г. утвердили «Положение об Императорском Российском Историческом музее». Его целью был сбор «разнородных предметов древности и старины, которые в своей совокупности представляли бы наглядную и полную, по возможности, картину прошлой жизни как русского народа, так и других обитавших в России народов».
В организации музея активно участвовали московские ученые: И. Е. Забелин, главный заведующий музеем в 1883–1908 гг., А. В. Орешников, В. И. Щепкин, В. А. Еородцов. Музеи имел право избирать почетных и действительных членов, членов-сотрудников, почетных корреспондентов и комиссионеров.
Библиотека музея к началу XX века насчитывала около18 000 книг. Залы музея были расписаны картинами на исторические сюжеты. Их авторами были известные художники В. М. Васнецов, Г. И. Семирадский, И. К. Айвазовский и др.
Коллекция музея делилась на 8 отделов и содержала экспонаты от неолитического периода до 16 в. В ней хранились памятники из Херсонеса, Кавказа, Византии, Новгорода, Пскова, Владимиро-Суздальской области. Собрание музея комплектовалось главным образом за счет даров и содержало около 300 000 единиц
До 1917 г. в Исторический музей поступили коллекции Московского археологического общества, Русского археологического общества, Московского университета, частных лиц – Д. И. Анучина, А. И. Бахрушина, А. И. Веселовского, И. Е. Забелина, И. И. Щукина и др. Число посетителей составляло 40 000 человек в год.
Кто не знает ныне Государственный Исторический музей (ГИМ)? Это гордость русской исторической науки, в тои числе истории русского искусства.
АБРАМЦЕВО – усадьба в Московской области, недалеко от Троице-Сергиевой лавры. Приобрела известность художественного и литературного центра, когда в 1843 г. перешла в собственность семьи литераторов и общественных деятелей Аксаковых.
У писателя С. Т. Аксакова в Абрамцеве гостили Н. В. Гоголь, И. С. Тургенев, актер М. С. Щепкин и другие. Усадьба состояла из деревянного дома, построенного в середине XVIII в. и живописного парка, раскинувшегося на берегу небольшой речки Воря.
В 1870 г. усадьбу купил С. И. Мамонтов, который не только сумел поддержать ее славу, но и превратил в центр художественной жизни.
70-80-е гг. XIX в. были наиболее яркими в жизни ее обитателей. В Абрамцеве бывали и работали многие русские художники: В. М. Васнецов, И. Е. Репин, В. Д. и Е. Д. Поленовы, В. А. Серов, М. А. Врубель, К. А. Коровин, М. В. Нестеров и другие. В парке были возведены оригинальные постройки в «русском стиле»: «Студия», «Терем», «Изба на курьих ножках» (В. М. Васнецов, 1883 г.), церковь (1881–1882 гг.).
В Абрамцеве стремились возрождать русское народное творчество. В 1882 г. Е. Д. Поленова создала в усадьбе художественную мастерскую, где производили изделия из дерева в традиционном национальном стиле. Действовала также мастерская по производству майолики – цветной керамики.
С 1879 г. летом в усадьбе устраивались любительские спектакли, в которых участвовали члены семьи Мамонтовых, художники, другие гости, среди которых был знаменитый впоследствии режиссер К. С. Станиславский. При С. И. Мамонтове в Абрамцеве была построена плотина на реке Воря, открыты больница и школа.
В 1918 г. в Абрамцеве создан музей. В нем собрана хорошая коллекция картин русских художников кон. 19 в. В наши дни Абрамцево – историко-художественный и литературный музей-заповедник.
РУССКИЙ МУЗЕЙ – собрание произведений отечественного искусства в Петербурге. Основан в 1895 г. как "Русский музей имени императора Александра III".
Первоначально музей был задуман как дворец памяти Александра III с экспозицией его личных вещей, в том числе и художественных коллекций, принадлежавших императору. К этому времени уже существовали общедоступные музеи – Эрмитаж в Петербурге, Исторический и Румянцевский музеи в Москве. В 1892 г. Московская Третьяковская галерея была передана в дар городу, что ускорило решение сделать Русский музей общенациональным.
Для организации Русского музея казна приобрела Михайловский дворец, построенный в 1819–1825 гг. К. Росси. Архитектор В. Свиньин разделил покои дворца на 37 залов для удобства размещения экспозиции.
Основу коллекции музея составили картины, переданные из Эрмитажа, Академии художеств, Александровского и Зимнего дворцов. Особенно полная коллекция искусства XVIII – 1-й половине XIX вв.
Это полотна И. Никитина, А. Матвеева, Ф. Рокотова, А. Лосенко, Д. Левицкого, И. Мартоса, А. Венецианова, а также работы выпускников Академии художеств, в т. ч. «Последний день Помпеи»К. Брюллова, «Девятый вал» И.
Айвазовского, «Медный змий» Ф. Бруни и др.
В собрание вошли приобретения императорской семьи последних 15–20 лет, в т. ч. картины передвижников «Грешница» В. Поленова, «Садко» и «Запорожцы» И. Репина, «Покорение Сибири Ермаком» В. Сурикова, пейзажи И. Шишкина и др.
К моменту открытия в собрании Русского музея насчитывалось 445 картин, 111 скульптур, 981 лист рисунков и акварелей. Из небольшого числа икон, переданных Академией художеств, был организован отдел христианских древностей. В музее был также отдел этнографии Российской империи, славян и народов сопредельных стран.
Первоначально экспозиция музея не носила научного характера. Предметы, представлявшие художественную ценность, соседствовали с второстепенными вещами. Искусствовед П. Нерадовский в 1909–1910 гг. упорядочил коллекцию. В 1913 г. была приобретена первоклассная коллекция икон из коллекции Н. Лихачева (ок. 1,5 тыс.), ставшая основой отдела древнерусского искусства.
ТРЕТЬЯКОВСКАЯ ГАЛЕРЕЯ – музей русского искусства (ныне крупнейший в мире).
История Третьяковской галереи начинается с 1856 года, когда молодой московский купец Павел Михайлович Третьяков (1832-1898) приобрел две первые картины русских художников, положивших начало его собирательской деятельности.
Это были работы В.Г. Худякова «Стычка с финляндскими контрабандистами» (1850) и Н.Г. Шильдера«Искушение». С этого момента и до конца жизни последовательно и неутомимо приобретал Третьяков картины русских художников десятками, а иногда и сотнями в год.
В I860 году на случай внезапной смерти он составил «Завещательное письмо», в котором и определил свое главное желание и, более того, цель жизни: «Мне досталось после батюшки всего капитала с недвижимым имением на 108 000 рублей серебром; я желаю, чтобы этот капитал был равно разделен между братом и сестрами. Капитал же в 150 000 рублей серебром я завещаю на устройство в Москве художественного музеума.
Для меня, искренно и пламенно любящего живопись, не может быть лучшего желания, как положить начало общественного, всем доступного хранилища изящных искусств, приносящего многим пользу, всем удовольствие. Я желал бы, - прибавлял Третьяков, и это очень важно, - оставить национальную галерею, т.е. состоящую из картин русских художников».
Третьяков собирал произведения современной отечественной живописи, главным образом художников реалистического направления – передвижников В. Перова, И. Крамского, И. Репина, В. Сурикова, А. Саврасова, И. Шишкина и др. Галерея пополнялась также картинами, этюдами и рисунками А. Иванова, В. Верещагина, В. Поленова и др.
Третьякову удалось собрать портретную галерею знаменитых соотечественников, в которую вошли портреты, исполненные по его заказу художниками И. Невревым, И. Те, В. Перовым, И. Репиным, И. Крамским и др.
Позднее Павел Михайлович стал приобретать картины русских мастеров 18 – 1-й трети 19 вв. – Ф. Рокотова, Д. Левицкого, В. Боровиковского, О. Кипренского, В.Тропинина и др.
В 1890-е гг. у Третьякова начинает складываться собрание древнерусской живописи, хотя при его жизни иконы не включали в экспозицию. В их числе «Троица» Андрея Рублева, иконы Дионисия и С. Ушакова.
Тогда же было положено начало коллекции русской скульптуры. В 1892 г., после смерти Сергея Михайловича, младшего брата Третьякова, завещавшего брату свою коллекцию западноевропейской живописи, в галерее появилось два зала западной школы.
В течение 20 лет старый дом, уже не вмещавший новых приобретений, был перестроен архитектором А. С. Каминским. Третьяков передал галерею в дар городу Москве. Она стала именоваться "Московской городской художественной галереей П. и С. Третьяковых". В ней тогда насчитывалось около 2 тыс. полотен.
Оставаясь попечителем галереи, Павел Михайлович Третьяков продолжал пополнять коллекцию и после 1892 г. Ежегодно он дарил галерее десятки картин. Он приобретал картины не только старых мастеров-передвижников, но и художников нового направления: М. Нестерова, В. Серова, К. Коровина, И. Левитана. Картина Левитана «Над вечным покоем» была последним приобретением П. М. Третьякова.
После кончины П. М. Третьякова в 1898 г. галереей управлял совет, в который входили городской голова князь В. М. Голицын (почетный председатель-попечитель), дочь Третьякова Александра Павловна, а также художники И. Остроухов (с 1905 г. – попечитель Третьяковской галереи), В. Серов и гласный Городской думы И. Цветков. Совет оказался не в силах исполнить последнюю волю основателя, завещавшего не пополнять собранную им коллекцию, и постановил продолжить коллекционирование.
В 1902 г. бывший жилой дом П. М. Третьякова был обрамлен декоративным фасадом, исполненным по проекту художника В. М. Васнецова в русском стиле с кокошником, на котором изображен московский герб. В начале XX в. музейная коллекция насчитывала 4 тыс. картин.
После революции 1917 г. Третьяковская галерея включила в себя Музей иконописи и живописи (собрание И. Остроухова), Цветковскую галерею с ее ценнейшей коллекцией русского рисунка, собрание картин русских художников из Румянцевского музея и несколько частных коллекций.
В период правления Александра III жили и творили такие художники , писатели, ученые, как, например, СУРИКОВ Василий Иванович (12.01.1848-06.03.1914 гг.) – выдающийся русский художник, мастер исторической картины.
В. И. Суриков родился в Красноярске, в семье казака. Его детство и юность прошли в Сибири. Суровая красота края и патриархальный, «допетровский» уклад жизни во многом определили круг впечатлений и образов, впоследствии запечатленных на его полотнах.
В 1868 г. Суриков отправился в Петербург и поступил в Академию художеств. В годы учебы в академии (1870–1875 гг.) он старался отыскать свою тему и обращался к различным сюжетам отечественной и библейской истории («Пир Валтасара», «Княжий суд» и др.).
В 1877 г. Суриков получил заказ на роспись в храме Христа Спасителя и переехал в Москву на постоянное жительство. Здесь он познакомился с И. Репиным. Начался период творческого взлета художника. Он создал картины, посвященные переломным моментам в истории России: «Утро стрелецкой казни» (1881 г.), «Меншиков в Березове» (1883 г.), «Боярыня Морозова» (1887 г.), которые принесли ему признание.
Художника привлекает также патриотическая тема расширения и защиты границ Российской империи. Суриков создал такие полотна, как «Взятие снежного городка» (1890 г.), «Покорение Сибири Ермаком» (1895 г.) – за которую получает звание академика, – «Переход Суворова через Альпы» (1899 г.), «Степан Разин» (1910 г.).
С 1881 по 1907 гг. Суриков – член Товарищества передвижников. Ему удалось воплотить принципы реализма в исторической картине, преодолеть условность академического искусства...
В Красноярске открыт Дом-музей В. И. Сурикова и сооружен ему памятник
Другие выдающиеся художники – братья ВАСНЕЦОВЫ Виктор Михайлович (03.05.1848-23.07.1926 гг.) и Аполлинарий Михайлович (25.07.1856-23.01.1933 годы) - родились в Вятской губернии в семье сельского священника.
В 1867 г. Виктор Васнецов приехал в Петербург и поступил в Рисовальную школу Общества поощрения художников, где его наставником был И. Н. Крамской.
С 1878 по 1897 гг. В. Васнецов принимал участие в выставках Товарищества передвижников. С кон. 1870-х гг. одним из первых русских художников он стал работать над картинами на исторические и фольклорные темы. Именно в этой области талант Васнецова раскрылся наиболее ярко, особенно после переезда художника в 1878 г. в Москву.
В. М. Васнецов часто бывал в Абрамцеве – имении крупного мецената С. И. Мамонтова. Там по его проекту и рисункам построили сказочную «Избушку на курьих ножках». Для частной оперы С. И. Мамонтова В. Васнецов создал декорации и костюмы к опере И. А. Римского-Корсакова «Снегурочка».
Появились замечательные картины Васнецова: «Витязь на распутье» (1882 г.), «После побоища Игоря Святославича с половцами» (1880 г.). Ярко раскрылся талант Васнецова в таких картинах, как «Аленушка» (1881 г.), «Иван-царевич на сером волке» (1889 г.) и особенно в монументальном шедевре «Богатыри», над которым художник работал в 1881–1898 гг.
Образцом монументальной живописи Васнецова может служить живописный фриз«Каменный век», исполненный для второго зала Исторического музея в Москве в 1883–1885 гг.
Вершиной его творчества в области церковной живописи стали росписи Владимирского собора в Киеве (1885–1896 гг.).
В. М. Васнецов создал особенно проникновенный и страстный образ Богоматери с младенцем и целую галерею образов русских святых. По произведениям Васнецова были созданы также мозаики в Петербургском храме Спаса-на-Крови. Художник участвовал в оформлении и других церквей, например, храма Св. Марии Магдалины в Дармштадте, в Германии.
Дом Васнецова в Москве был построен по его собственному проекту.
Именно уютную Москву Васнецов считал своим местом, а не модный столичный Петербург. Он писал своему другу Стасову, что Кремль и Василий Блаженный «заставляют его чуть не плакать. Живем теперь мы теперь в новой избе, которую выстроили в мое отсутствие, покуда я был в Киеве — каковы москвичи! Ничего себе хата, не была бы только холодновата...»
Стены Дома-музея украшают замечательные полотна «Спящая царевна», «Царевна-Лягушка», «Царевна-Несмеяна», «Кащей Бессмертный», «Баба Яга», «Сивка-Бурка» и новый вариант «Ковра-самолета». Тематически к ним примыкают еще две картины «Бой Добрыни Никитича со Змеем Горынычем» и «Бой Ивана-царевича с трехглавым змеем». В наши дни здесь находится Дом-музей В. М. Васнецова.
Младший брат В. М. Васнецова Аполлинарий Михайлович также стал прославленным живописцем. Он учился у своего старшего брата, Виктора Михайловича, у В. Д. Поленова и И. Е. Репина. С 1899 г. был членом Товарищества передвижников.
Основной темой творчества Аполлинария Михайловича с 1890-х гг. стал жанр городского исторического пейзажа, совершенно новый в русском искусстве. Он создал множество Тематически к ним примыкают еще две картины «Бой Добрыни Никитича со Змеем Горынычем» и «Бой Ивана-царевича с трехглавым змеем».
В 1901–1918 гг. А. М. Васнецов преподавал в пейзажном классе в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Он также возглавлял комиссию по изучению старой Москвы.
В Москве открыт мемориальный "Музей-квартира А. М. Васнецова".
ВЕРЕЩАГИН Василий Васильевич (14.10. 1842-31.03.1904 гг.) – русский живописец-баталист.
В 1842 г. Верещагин поступил в морской кадетский корпус, в 1860–1863 гг. учился в Петербургской Академии художеств, продолжил образование в мастерской Ж. Л. Жерома в Париже. Верещагин много путешествовал по России, странам Европы, Сирии, Палестине, Индии, Японии, США. Он участвовал в завоевании Средней Азии (1867–1868 и 1869–1870 гг.), наблюдал сражения русско-турецкой войны 1877–1878 гг. и русско-японской войны 1904–1905 гг.
Свои картины Верещагин писал с зарисовок, сделанных с натуры во время военных событий, в которых он сам участвовал, или во время путешествий. Так появились тематические серии: «Туркестанская серия» (1871–1874 гг.), «Балканская серия» (1877–1878 гг.), серия, посвященная Отечественной
войне 1812 г. (1887–1904 гг.). Хотя Верещагин работал в манере, близкой передвижникам, он часто критиковал реализм передвижников как художественный метод.
Кроме батальных полотен, у Верещагина были также работы в области этнографической, бытовой и пейзажной живописи: «После неудачи» (1868 г.), «В горах Алатау» (1869–1870 гг.), «Торжествуют» (1872 г.), «Мавзолей Тадж-Махал в Агре» (1874–1876 гг.), триптих «На Шипке все
спокойно!» (1878–1879 гг.),
«Перевязочный пункт под Плевной» (1881 г.). Верещагин показывал жестокие сцены войны, он пытался заставить зрителя содрогнуться от ужаса («Апофеоз войны», 1871–1872 гг., «Подавление индийского восстания англичанами», 1884 г.).
Верещагин также выступал как писатель, автор дневников, статей об искусстве и заметок, сделанных во время путешествий: «Очерки путешествия в Гималаи», «На войне в Азии и Европе», «Реализм», «Прогресс в искусстве» и др.
Верещагин погиб на броненосце «Петропавловск», когда тот подорвался на японской мине в гавани Порт-Артура. Е. С.
Знаменитый ученый Менделеев Дмитрий Иванович (27.01. 1834-20.01.1907 гг.) – русский химик, открывший периодический закон химических элементов, разносторонний ученый, педагог и общественный деятель.
Д. И. Менделеев родился в семье директора гимназии в Тобольске. В 1855 г. окончил с золотой медалью физико-математический факультет Главного педагогического института в Петербурге. В 1856 г. Менделеев стал приват-доцентом Петербургского университета и магистром химии и физики. В 1859 г. он работал в химической лаборатории университета в Гейдельберге (Германия)^ 1861 г. вышел его труд «Органическая химия», удостоенный Демидовской премии.
В 1863 г. Менделеев стал профессором Петербургского технологического института, а через год – доктором наук. В 1866 г. его избрали профессором химии Петербургского университета. 17 февраля 1869 г. ученый открыл периодический закон химических элементов. Он доказал, что свойства химических элементов изменяются в зависимости от увеличения зарядов ядер их атомов. Д. И. Менделеев сопоставил свойства всех известных в то время элементов и величины их атомных весов и предсказал открытие новых элементов. В кон. 19 – нач. 20 вв. были открыты инертные газы и радиоактивные элементы.
В 1876 г. Д. И. Менделеев стал членом-корреспондентом Петербургской АН, но в 1880 г. его кандидатура в академики была отвергнута. В 1890 г., сочувствуя студенческим волнениям, Д. И. Менделеев вышел в отставку.
В 1891 г. Менделеева назначили консультантом военного и морского министерств, и в 1892 г. он разработал новый вид пороха. С 1893 г. был научным хранителем Главной палаты мер и весов. До конца жизни он оставался ее директором.
Д. И. Менделеев создал точную теорию весов, предложил точнейшие приемы взвешивания. Ученый считал необходимым ввести в России метрическую систему мер. Ее стали использовать в 1899 г., но только в 1918 г. она стала обязательной.
Научные работы Менделеева были тесно связаны с практической деятельностью. По его инициативе стали строить нефтепроводы, он предложил использовать нефть как химическое сырье.
Развитие промышленности он считал условием независимости России. Особое внимание он уделял нефтяной, угольной, металлургической и химической промышленностям. Менделеев предлагал энергичнее осваивать природные богатства Донбасса, Урала и Кавказа. Он считал, что это приведет к увеличению производства чугуна, стали, меди.
Ученый не соглашался с «теорией убывающего плодородия почвы», он предлагал вносить в почву удобрения и производить их на основе отечественного сырья.
Д. И. Менделеев был инициатором основания "Русского химического общества" (1868 г.). Умер в Петербурге. П. К
Еще плеяду русских деятелей науки и культуры эпохи Александра III покажем в следующей публикации...
Продолжаем публиковать выдающихся деятелей в развитии социально-культурной, научной и общественной жизни России при Александре III.
КЛЮЧЕВСКИЙ Василии Осипович (16.01. 1841-12.05.1911 гг.) – русский историк, историограф и источниковед. Родился в семье сельского священника. В 1860 г. он окончил Пензенскую духовную семинарию, в 1861 г. поступил на историко-филологический факультет Московского университета и окончил его в 1865 г. с золотой медалью.
В 1867 г. начал преподавать историю в Александровском военном училище, Московской духовной академии и на Высших женский курсах Герье. Он написал историческое исследование «Сказания иностранцев о Московском государстве», в котором проследил процесс складывания централизованного государства с самодержавной формой правления.
В этой работе проявился новый для историков того времени интерес к экономическим сюжетам и социальной истории. Ключевский рассмотрел климатические и географические условия как постоянно действующий фактор в истории.
В 1872 г. подготовил магистерскую диссертацию «Древнерусские жития святых как исторический источник». В 1882 г. В. О. Ключевский защитил докторскую диссертацию «Боярская Дума Древней Руси». В этой работе он особое внимание уделил социальным вопросам. Он считал, что классы в истории могут формироваться не только на политической, но и на чисто экономической основе.
Проблемы социально-экономической истории Ключевский рассматривал в работах «История сословий в России», «Отмена крепостного права», «Происхождение крепостного права в России».
С 1882 г. Ключевский – профессор истории Московского университета. Он читал курс истории России с древнейших времен до 19 в. С 1889 г. – член-корреспондент Петербургской академии наук. В 1900 г. Ключевский получил звание академика истории и русских древностей, а в 1908 г. – почетного академика по разряду изящной словесности.
С 1880 г. Ключевский был членом Московского археологического общества, Общества любителей русской словесности, Московского общества истории и древностей российских. Ключевский как член кадетской партии баллотировался в Государственную думу, но не был избран. В 1905 г. он участвовал в Комиссии, разрабатывающей цензурный устав.
В 1900-х гг. Ключевский издал свой «Курс русской истории» в пяти частях, охватывающий период с древнейших времен до Великих реформ. Он признавал исключительно эволюционный способ исторического развития и решительно отвергал революции.
Движущими силами истории он считал личность, природу и общество. Историк отказался от периодизации по царствованиям и положил в основу своей периодизации два критерия – экономический и политический. Основные периоды в истории России по Ключевскому – период Днепровской Руси, удельно-княжеский период, Московская Русь и императорско-дворянский период. Ключевский создал научную школу, которая вошла в историю исторической науки. Е. С.
КОНИ Анатолий Федорович (28.01. 1844-17.09.1927) – юрист, государственный деятель, литератор, почетный академик Петербургской академии наук (1900 г.), действительный тайный советник (1910 г.).
Был сыном писателя и театрального деятеля Ф. А. Кони. В 1865 г. он окончил юридический факультет Московского университета. С 1866 г. служил в судебных ведомствах: помощником секретаря Петербургской судебной палаты, затем секретарем прокурора Московской судебной палаты.
С 1867 г. он был товарищем прокурора Сумского, затем – Харьковского окружного судов. В 1870–1871 гг. А. Ф. Кони – товарищ прокурора Петербургского окружного суда, прокурор Казанского окружного суда, затем прокурор Петербургского окружного суда.
С 1875 г. А. Ф. Кони – вице-директор, с 1877 г. – директор департамента в Министерстве юстиции. В 1877–1885 гг. – почетный мировой судья. С 1881 гг. он стал председателем Гражданского департамента Петербургской судебной палаты. В 1885–1891 и 1892–1896 гг. – обер-прокурор Уголовно-кассационного департамента Сената, с 1891 г. – сенатор. В 1890 г. Харьковский университет присвоил Кони звание доктора уголовного права. С 1907 г. А. Ф. Кони – член Государственного совета.
Кони – крупнейший теоретик права и активный деятель судебной реформы 1860-х гг., защитник новых судебных уставов.
В 1878 г. суд присяжных, в котором он председательствовал, вынес оправдательный приговор В. И. Засулич, стрелявшей в петербургского градоначальника Ф. А. Трепова. Правительство было недовольно этим приговором. Оправдание по суду лица, совершившего террористический акт, ставило под сомнение правомерность судебной системы в России.
МОЖАЙСКИЙ Александр Федорович (09.03.1825-20.03.1890 гг.) – контр-адмирал, исследователь и изобретатель в области воздухоплавания. Родился в городе Роченсальм (Финляндия) в 1841 г. Он окончил Морской кадетский корпус. В 1841–1862 гг. и в 1879–1882 гг. служил в военно-морском флоте, в 1862–1879 гг. – в гражданских ведомствах по проведению крестьянской реформы. В 1882 г. вышел в отставку в чине генерала (с 1886 г. – контр-адмирал).
С 1856 г. работал над созданием летательного аппарата тяжелее воздуха. Он изучал полет птиц, воздушных змеев, проводил аэродинамические исследования. В 1876–1877 гг. он удачно демонстрировал полеты своей модели «Летунья». Она достигала скорости 15 км/ч и поднимала в воздух груз.
3 ноября 1881 г. Можайский получил первую в России «Привилегию» (патент) на изобретенный им самолет. В 1882 г. ему отвели участок на военном поле под Петербургом, где и началась постройка самолета с двумя паровыми двигателями и тремя винтами.
Он строился на деньги военного министерства и личные средства изобретателя. В 1883 г. самолет смог отделиться от земли, но мощность двигателей оказалась недостаточной, он накренился набок и поломал крыло. Волокита в морском ведомстве не позволила завершить модернизацию самолета при жизни Можайского.
Летательный аппарат Можайского был первым в мире самолетом, а не летающей моделью. Самолет Можайского впервые поднял человека в воздух.
ШАХМАТОВ Алексей Александрович (05.06.1864-16.08.1920 гг.) – историк и филолог. Начал интересоваться историей с 9 лет. Он обратил на себя внимание ученого мира еще в гимназические годы, когда опубликовал свою первую научную работу. В студенческие годы за исследование о языке новгородских грамот он был удостоен премии Академии наук.
После окончания в 1887 г. историко-филологического факультета Московского университета Шахматова оставили при кафедре русского языка и словесности. В 1894 г. за исследование по русской фонетике вместо положенного звания магистра он получил сразу степень доктора наук.
В 1898 г. А. А. Шахматова избрали академиком, и с 1906 г. он возглавлял Отделение русского языка и словесности Академии наук. Он стал профессором Петербургского университета, членом различных научных обществ и нескольких зарубежных академий.
А. А. Шахматов занимался изучением истории русского языка. Главной его заслугой было создание сравнительно-исторического метода изучения летописей, суть которого заключается в сопоставлении различных летописных списков между собой. При этом обнаруживаются вставки в первоначальном тексте, его позднейшие изменения и т. и. А. А. Шахматов дал широкое представление об истории русского летописания XI-XVI вв.
Ученый рассматривал летописи не как простое соединение разнородных материалов, он считал, что летописцы создавали их, сознательно подбирая и изменяя факты в угоду политическим интересам правителей.
ЭНГЕЛЬГАРДТ Александр Николаевич (21.07.1832-21.01.1893 гг.) – химик, агроном, общественный деятель. Служил в химической лаборатории столичного арсенала, где руководил отливкой пушек для обороны Севастополя. Затем он преподавал химию в Александровском лицее. С 1866 г. был профессором химии в Петербургском земледельческом институте, в 1870 г. стал его деканом. Ученый сделал важные открытия в агрохимии, одним из первых стал производить и применять фосфорные удобрения.
В 1860-х гг. А. Н. Энгельгардт был членом общества «Земля и воля», позднее поддерживал народников. В декабре 1870 г. его арестовали и запретили педагогическую деятельность и проживание в университетских городах.
До конца жизни А. М. Энгельгардт прожил под надзором полиции в своем имении Батищево на Смоленщине, где создал процветающее хозяйство на капиталистических началах и школу для подготовки «интеллигентных земледельцев».
Позднее оно превратилось в Энгельгардтовскую сельскохозяйственную опытную станцию. Он стал известен благодаря своим 11 «Письмам из деревни», публиковавшимся в 1872–1882 гг. в журнале «Отечественные записки». 12-е письмо появилось в 1887 г. в журнале «Вестник Европы». В них он ярко и правдиво показывал положение в деревне после Великих реформ, прежде всего полуголодную жизнь крестьян.
По мнению Энгельгардта, помещики паразитируют на малоземельях крестьян, поэтому «помещичьи хозяйства не имеют будущего, они должны уничтожиться». Энгельгардт не идеализировал крестьян: «Индивидуализм, эгоизм, стремление к эксплуатации, зависть, поклонение богатству – все это сильно развито в крестьянской среде. Все это, однако, не мешает крестьянину быть чрезвычайно добрым, терпеливым, по-своему необыкновенно гуманным».
Система ведения собственного хозяйства опровергала теоретические народнические взгляды Энгельгардта. Д. Н.
ЗАБЕЛИН Иван Егорович (17.09.1820-31.12.1908 гг.) – историк, почетный доктор истории Московского и Петербургского университетов, почетный академик Петербургской академии наук (1907 г.). Воспитывался в Преображенском училище для сирот. Продолжать образование он не смог «по недостатку средств».
В 1837 г. поступил на службу в Оружейную палату и самостоятельно изучал историю. Он подружился со многими историками, работал в научных обществах. С 1848 г. Забелин работал архивариусом в Московском дворцовом ведомстве, с 1859 г. служил в Археологической комиссии, руководил раскопками на юге России, коллекционировал рукописи 15 – нач. 18 в.
Забелин активно участвовал в создании Исторического музея в Москве, с 1885 г. фактически стал его руководителем. Он многое сделал для формирования коллекций музея, составлял экспозиции по истории Древней Руси, древнерусского искусства, истории Москвы. Забелин считал, что история Древней Руси резко отличается от истории Западной Европы.
Если на Западе личность рано приобрела независимость от власти, то на Руси – наоборот, человек долго оставался зависимым от государства, т. к., по мнению Забелина, русскому народу свойственны патриархальность, отношение к царю, как к «отцу».
Историк изучал домашний быт Руси. Он считал, что в нем коренятся причины многих исторических явлений и событий. Забелин отстаивал самобытность русского народа, подчеркивал его огромные творческие силы. Он задумал многотомное исследование «Домашний быт русского народа XVI–XVII вв.», но опубликовал только раздел, посвященный жизни царского двора. О. Н.
ПРЖЕВАЛЬСКИЙ Николай Михайлович (31.03.1839-20.10.1888 гг.) – исследователь Центральной Азии. Родился в семье мелкого помещика. После окончания гимназии в 1855 г. он поступил на военную службу. В 1863 г. закончил академию Генерального штаба. В 1867 г. Генштаб направил его в Сибирский военный округ для топографических исследований.
В 1867–1869 гг. Пржевальский руководил экспедицией в Уссурийский край, где изучал природу и население. По заданию Русского географического общества в 1870–1873 гг. он совершил путешествие в Центральную Азию к голубому озеру Кукунор в верховьях реки Хуанхэ. Во время второго путешествия в 1876–1877 гг. были открыты низовья р. Тарим и болотистое озеро Лобнор.
В 1879–1880 и 1883–1885 гг. он совершил два путешествия на Тибет, но не сумел достичь манившей его святыни буддизма – города Лхасы. За четыре путешествия была нанесена на карту неизвестная до того в Европе горная система Кун лунь с хребтами Гумбольта, Марко Поло, Пржевальского и другими; исследованы пустыни Гоби, Такла Макан; определены истоки великих рек Китая – Хуанхэ и Янцзы.
Пржевальский собрал огромную коллекцию флоры и фауны, впервые описал дикую лошадь (лошадь Пржевальского) и верблюда, тибетского медведя, множество птиц, пресмыкающихся и рыб.
Путешествия Пржевальского стали известны благодаря его талантливым книгам: «Путешествие в Уссурийский край», «Монголия и страна тангутов», «От Кульджи за Тянь-Шань и на Лобнор», «Из Заисана через Хоми и Тибет», «От Кяхты на истоки Желтой реки». После второй центральноазиатской экспедиции Пржевальский был выбран почетным членом Академии наук, в 1886 г. произведен в генерал-майоры.
Могила Пржевальского (1888 г.)
В 1888 г. он умер от тифа в Караколе в начале своего пятого путешествия в Центральную Азию. Его похоронили в походной экспедиционной форме на берегу Иссык-Куля. Город Каракол в 1889 г. переименовали в Пржевальск.
Выдающиеся писатели времён Александра III:
КАТКОВ Михаил Никифорович (01.11. 1818-20.07.1887 гг.) – публицист, философ, литературный критик, издатель, тайный советник (1882 г.) Родился в Москве в семье мелкого чиновника. В 1838 г. он окончил словесное отделение философского факультета Московского университета. Он был близок к кружку Н. В. Станкевича, увлекался учением немецкого философа Г. Гегеля. В 1839 г. Катков переехал в Санкт-Петербург. В 1841–1843 гг. в Берлинском университете слушал лекции немецкого философа Ф. Шеллинга.
Вернувшись в Россию, Катков сблизился со славянофилами. В 1845 г. он защитил магистерскую диссертацию и стал преподавать на кафедре философии Московского университета (до 1849 г.). В 1851–1856 гг. он редактировал университетскую газету «Московские ведомости» и одновременно был чиновником для особых поручений при Министерстве народного просвещения.
С 1856 г. Катков стал одним из издателей журнала «Русский вестник». На следующий год журнал полностью перешел в руки М. Н. Каткова и П. М. Леонтьева. В нем публиковались произведения Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, Н. С. Лескова, И. С. Тургенева, Ф. И. Тютчева, А. К. Толстого, А. А. Фета ит.д.
В 1861–1871 гг. М. Н. Катков издавал еженедельную газету «Современные летописи». В 1863–1887 гг. он – редактор-издатель газеты «Московские ведомости», в которой почти ежедневно помещал свои публицистические статьи. После его смерти они были собраны и изданы в 25 томах. Катков выдвинулся в число видных русских публицистов.
С 1850-х гг. М. Н. Катков начал формулировать собственное понимание консервативной «охранительной» политики. Истинным прогрессом, по его мнению, является «улучшение на основании существующего», а развитие государственности – это концентрация власти в руках монарха.
Н. М. Катков принимал активное участие в проведении реформ 60-70-х гг., особенно в области народного просвещения. Он считал необходимым ввести классическую систему образования. В эти годы Катков, по выражению современников, стал поистине «государственным» публицистом.
Публицистику М. Н. Каткова высоко ценили писатель Ф. М. Достоевский и консервативный философ К. Н. Леонтьев, который предлагал поставить ему памятник рядом с памятником А. С. Пушкину в Санкт-Петербурге. Либеральное общество ненавидело М. Н. Каткова при жизни и отплатило ему беспамятством после смерти, а революционеры вынашивали планы его убийства. М.С.
ТОЛСТОЙ Лев Николаевич (28.08. 1828-07.11.1910 гг.) – граф, великий русский писатель и мыслитель. Родился в родовом поместье Ясная Поляна Тульской губернии. Он получил домашнее образование, в 1844–1847 гг. учился в Казанском университете, сначала на восточном отделении по разряду арабо-турецкой словесности, затем на юридическом факультете. Не закончив обучения, он оставил университет и занялся самообразованием, составив для себя обширную программу.
В 1851 г. Л. Н. Толстой поступил на военную службу в артиллерию, служил на Кавказе, участвовал в Крымской войне, с ноября 1854 г. участвовал в обороне Севастополя. В этот период он начал заниматься литературой. В 1852–1857 гг. опубликовал трилогию «Детство», «Отрочество», «Юность». Впечатления о Крымской войне нашли отражение в «Севастопольских рассказах» (1855–1856 гг.).
В 1856 г. Толстой вышел в отставку в чине поручика. С кон. 50-х гг. целиком посвятил себя литературному творчеству. Он сотрудничал в журнале «Современник», участвовал в обсуждении, подготовке и проведении крестьянской реформы 1861 г. В 1859 г. основал яснополянскую школу для крестьянских детей. В 1857 и 1860–1861 гг. дважды выезжал за границу – во Францию, Швейцарию, Англию и Германию.
До нач. 80-х гг. 19 в. Толстой вместе с семьей жил в Ясной Поляне, изредка приезжал в Москву. В эти годы он написал выдающиеся произведения: роман-эпопею «Война и мир» (1863–1869 гг.), роман «Анна Каренина» (1873–1877 гг.), а также «Азбуку» для детей (1871–1872 гг.), «Новую азбуку» (1874–1875 гг.), 4 выпуска «Русских книг для чтения».
В нач. 1880-х гг. Толстой разорвал с привычной ему от рождения средой, отказался от прежнего образа жизни. Он создал свое религиозно-философское учение, пытался разработать новую «истинную религию» всеобщей любви, добра и ненасилия. Он призывал к преобразованию общества путем морально-религиозного самоусовершенствования, отказа от всякого насилия. Свои идеи он изложил в работах «Исповедь», «Исследование догматического богословия», в трактате «В чем моя вера?». Позднее это учение получило название «толстовство».
В 1880-1890-х гг. Л. И. Толстой работал над романом «Воскресение» (1889–1899 гг.), повестями «Смерть Ивана Ильича» (1884–1886 гг.), «Крейцерова соната» (1887–1889 гг.), «Хаджи-Мурат» (1896–1904 гг.) и другими произведениями. В 1884 г. по инициативе писателя в Москве было основано просветительское издательство «Посредник».
Уже при жизни Толстой стал всемирно известным писателем и мыслителем, имевшим почитателей и последователей в России, Западной Европе, в Индии, Японии и других странах. Проповедуя свое учение, Толстой неоднократно выступал против Православной Церкви, пытался написать собственное «Евангелие». За неоднократные антицерковные выступления Толстой в 1901 г. был отлучен от Православной Церкви.
28 октября 1901 г. Л. И. Толстой тайно покинул Ясную Поляну и направился в Оптину пустынь, чтобы принести церковное покаяние, но по дороге простудился и заболел воспалением легких. Вскоре он скончался на станции Астапово Рязано-Уральской железной дороги (ныне в Липецкой области). Похоронен в Ясной Поляне. С. П.
АРСЕНЬЕВ Константин Константинович (24.01.1837-22.03.1919 гг.) – юрист, публицист, литературный критик, общественный деятель, действительный статский советник (1882 г.), почетный академик Петербургской академии наук по разделу изящной словесности (1901 г.).
В 1855 г. Арсеньев окончил училище правоведения. До 1863 г. служил в Министерстве юстиции. В 1859–1860 гг. был помощником редактора «Журнала Министерства юстиции». В 1858–1861 гг. печатался в журнале «Русский вестник», с 1862 г. был постоянным сотрудником журнала «Отечественные записки», в 1863 г. ушел в отставку; стал сотрудником редакции газеты «Сибирские
ведомости», в 1864–1865 гг. находился за границей.
В 1866 г. вернулся в Петербург и начал сотрудничать в журнале «Вестник Европы», во многом определяя его направление. Одновременно занимался адвокатской практикой. В 1867–1874 гг. был председателем совета присяжных поверенных Петербургской судебной палаты. В 1874 г. стал товарищем обер-прокурора Гражданского кассационного департамента Сената.
В 1905–1907 гг. Арсеньев стал одним из основателей и руководителей Партии демократических реформ. В 1909–1916 гг. редактор журнала «Вестник Европы».
К. К. Арсеньев был признан патриархом российского либерализма. Свои идеи высказал в статье «Программа русских либералов». В ней он выступил за введение в России основных гражданских свобод, а для этого считал необходимым установить конституционный государственный строй. В области экономики поддерживал общинные владения и считал, что они обезопасят крестьян от обезземеливания. Высказывался за уничтожение подушной подати.
Философско-раелигиозные деятели.
ЛЕОНТЬЕВ Константин Николаевич (13.01.1831-12.11.1891 гг.) – политический и религиозный мыслитель, публицист, литературный критик, писатель, один из лидеров русского консерватизма. Родился в селе Кудиново Калужской губернии. В 1849 г. он окончил Калужскую гимназию и поступил на медицинский факультет Московского университета. В 1854 г. началась Крымская война, и он, не окончив учебы, поступил на военную службу батальонным лекарем.
В 1863–1873 гг. К. Н. Леонтьев – на дипломатической службе в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел, он был консулом в некоторых греческих городах. В 1871 г. Леонтьев тяжело заболел. Исцеление от недуга дипломат воспринял как результат молитв Пресвятой Богородице и дал обет принять монашество. В 1871–1872 гг. он жил на горе Афон в русском Пантелеймоновом монастыре.
К. Н. Леонтьев – создатель оригинальной религиозно-эстетической философской концепции. Мир, согласно Леонтьеву, это Бог и красота, на высшей стадии развития представляющий собой «цветущую сложность». Условием существования мира как «цветущей сложности», является разнообразие народов.
Выступал против понимания прогресса, как однообразного развития всех народов по западноевропейскому пути, отрицал роль науки и техники. Он не принимал культ всеобщего равенства и благополучия, индивидуализм, рационализм. Такой прогресс, по его мнению, ведет к «упрощению», т. е. к умиранию мира.
Леонтьев считал, что необходимо сохранить своеобразие России, которая должна противопоставить Европе свою культуру, основанную на принципах «византизма» – твердой монархической власти, строгой церковности, сохранения крестьянской общины, жесткого сословного деления общества.
Он применял к философии истории также и принципы биологических наук. Он утверждал, что всякий исторический организм (государство, общество) подвержено «естественным» законам рождения, созревания, расцвета («цветущей сложности»), старения и умирания.
Выйдя в отставку, Леонтьев поселился в Оптиной пустыни, где 23 августа 1891 г. принял тайный постриг под именем Климента. По благословению старца Амвросия Оптинского он переехал в Сергиев Посад для поступления в Троице-Сергиеву лавру, где скоро умер от воспаления легких.
ИОАНН КРОНШТАДТСКИЙ (Иван Ильич Сергиев. 18.10.1829-20.12.1908 гг.) – протоиерей Андреевского собора в Кронштадте, духовный писатель и мыслитель, православный святой. Родился в семье псаломщика в селе Суры Пинежского уезда Архангельской губернии. В 1841–1851 гг. он учился в Архангельском духовном училище и Архангельской духовной академии.
В 1851–1855 гг. продолжил обучение в духовной академии Петербурга. После ее окончания он защитил диссертацию и получил степень кандидата богословия. В 1855 г. Иоанн рукоположен в сан иерея и назначен третьим священником в Андреевский собор г. Кронштадта (город-крепость на острове в Финском заливе, недалеко от Санкт-Петербурга). В этом храме отец Иоанн прослужил 53 года – до конца жизни. В 1894 г. он стал протоиереем (настоятелем) Андреевского собора.
Служению в храме отец Иоанн отдавал все свои силы. В последние тридцать пять лет своей жизни он ежедневно совершал литургию. Обладая даром проповедника, он вскоре прославился на всю Россию. В пору его славы на службу в соборе собирались 5–6 тыс. человек.
Чтобы послушать его проповедь, в Кронштадт ежедневно приезжали до 80 тыс. человек. В день отец Иоанн получал более тысячи писем. Часто ему приходилось ездить по городам России, и всегда на его проповеди собирались десятки тысяч людей, поэтому он совершал молебны на соборных площадях. Недаром со временем отца Иоанна стали называть «народным батюшкой».
Отец Иоанн боролся как мог с нищетой и бедностью и все свои средства отдавал на благотворительность. В 1874 г. он основал православное христианское братство «Попечительство св. апостола Андрея Первозванного».
В 1882 г. при обществе в Кронштадте открылся «Дом трудолюбия». В этом Доме работали мастерские, бесплатная начальная школа, библиотека, народный лекторий, народная столовая, приют для детей.
По инициативе отца Иоанна было открыто несколько монастырей: Иоанновский женский в Санкт-Петербурге, Воронцовско-Благовещенский женский под Псковом и др. Отец Иоанн обладал даром исцеления людей от болезней. Почитателем этого чудесного дара был врач С. П. Боткин. Священник был известен и своим даром провидения. Горячий патриот России, отец Иоанн отрицательно относился к революционным движениям, а революцию 1905–1907 гг. воспринял как национальную катастрофу. Он очень резко выступал против либеральной интеллигенции, которая призывала к борьбе с монархией, осуждал взгляды Л. Н. Толстого.
Канонизирован Русской Православной Церковью в 1990 г. День памяти: 20 декабря (2 января). С.П.
ФЕОФАН ВЫШЕНСКИЙ ЗАТВОРНИК(в миру Георгий Васильевич Говоров. 10.01.1815-06.01.1894 гг.) – епископ, церковный писатель, богослов, православный святой. Родился в Орловской губернии, в семье сельского священника. Он окончил Киевскую духовную академию, принял монашеский постриг под именем Феофана и преподавал в духовных учебных заведениях. В течение восьми лет иеромонах Феофан проходил служение в Иерусалиме и Константинополе. В 1857 г. его назначили ректором Петербургской духовной академии.
В 1859 г. он стал епископом Тамбовским и Щацким, а в 1863 г. – епископом Владимирским. Управляя епархиями, показал себя активным проповедником христианства, покровителем духовных учебных заведений. Но Феофан стремился к уединенному житию, и в 1866 г. он оставил высокие церковные посты и удалился в Успенскую Вышенскую пустынь в Тамбовской губернии, недалеко от г. Шацка. С 1872 г. он жил «в затворе» – в отдельном флигеле, где предавался молитвенным и духовным трудам.
Особым подвигом была литературно-богословская деятельность Феофана Затворника, оказавшая глубокое влияние на духовное состояние современного ему общества.
В 1859 г. он напечатал сочинение «Слова архимандрита Феофана», в котором читатель мог найти проповедь духовно-нравственного совершенствования человека.
Его книга лекций «Путь к спасению» (1868–1869 гг.) посвящена вопросам православного образования и воспитания. Размышления об истинной христианской жизни, о преодолении соблазнов и слабодушия, о судьбах человечества представлены в «Собрании писем» (1898–1901 гг.). Книги Феофана Затворника вызывали пристальный интерес по всей России, между автором и читателями велась обширная переписка.
О последних годах жизни Царя-миротворца читайте в следующей публикации.
В Истории бояр Романовых, род которых узурпировал царский трон на Руси в Смутные времена (предтеча горбачевской "перестройки") с помощью Запада, имеется множество событий: и правдивых, и не очень, и даже мифов.
Например, катастрофа царского поезда на 277-й версте, недалеко от станции Борки на Курско-Харьковско-Азовской железной дороге 17 октября 1888 года, когда якобы император Александр III держал на могучих плечах обвалившуюся крышу вагона, чем спас свою семью. Подобное утверждение присутствует во многих исторических работах.
Так австралийская писательница русского происхождения Л.П. Миллер в своей книге «Тайны крови. Триумф и трагедия Дома Романовых», пишет: «Император, обладавший невероятной физической силой, держал на своих плечах крышу вагона, когда произошло крушение императорского поезда в 1888 году, и дал возможность своей семье выползти из-под обломков вагона в безопасное место»
Еще более пафосно и красочней читаем об этом событии в книге английской писательницы Э. Тисдолл: «Императорский столовый вагон оказался в тени выемки. Неожиданно вагон покачнулся, вздрогнул и подпрыгнул. Раздался адский стук столкнувшихся буферов и сцепок. Днище вагона треснуло и провалилось у них под ногами, снизу взметнулось облако пыли. Стенки со скрежетом лопнули, воздух наполнился грохотом сталкивающихся между собой вагонов.
Никто не понял, как все произошло, но в следующее мгновение Император Александр III стоял на железнодорожном полотне по колени в обломках, удерживая на могучих плечах всю среднюю часть металлической крыши вагона.
Похожий на мифического Атланта, подпирающего небо, ослепленный пылью, слыша крики своего семейства, оказавшегося среди обломков у его ног, и зная, что каждую секунду они могут быть раздавлены, если он сам рухнет под страшной тяжестью.
Трудно себе представить, что за считанные доли секунды он догадался подставить плечи и тем самым спасти остальных, как нередко это утверждают, но то обстоятельство, что он встал на ноги и что крыша рухнула на него, возможно, спасло несколько жизней.
Когда прибежали несколько солдат, Император все еще удерживал крышу, но стонал, еле выдерживая напряжение. Не обращая внимания на крики, доносившиеся из-под обломков, они схватили куски досок и подперли ими одну сторону крыши. Император, ноги которого проваливались в песок, отпустил вторую сторону, упершуюся в обломки.
Ошеломленный, он пополз на четвереньках к краю выемки, затем с трудом поднялся на ноги» (см. Тисдолл Э.П. «Вдовствующая императрица. Триумф и поражение». СПб., 2004. С. 184–185».
Можно предположить, что, использование некоторыми историками непроверенной информации об Александре III, в какой-то мере пошло от эмигрантских мемуаров великого князя Александра Михайловича (1866–1933).
Писал он их в конце жизни по памяти, т. к. его личный архив остался в Советской России. В частности, в этих мемуарах указывалось: «После покушения в Борках 17 октября 1888 года весь русский народ создал легенду, что Александр III спас своих детей и родных, удержав на плечах крышу разрушенного вагона-ресторана во время покушения революционеров на императорский поезд. Весь мир ахнул. Сам герой не придавал особого значения случившемуся, но огромное напряжение того случая оказало губительное воздействие на его почки» (см. «Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания». М., 1999. С.
163–164).
Так ли было на самом деле в действительности? Обратимся к архивным документам, воспоминаниям очевидцев и другим историческим источникам. Попытаемся сопоставить их содержание, чтобы реконструировать реальные события...
Весною 1894 года император Александр III заболел инфлюэнцей, которая дала осложнения на почки и вызвала Брайтову болезнь(нефрит почек). Первой причиной болезни, очевидно, были ушибы, полученные во время железнодорожной катастрофы под Харьковом (недалеко от станции Борки) 17 октября 1888
г., когда чуть не погибла вся царская семья.
Государь получил настолько сильный удар в бедро, что находившийся в кармане серебряный портсигар оказался сплющенным. С того памятного и трагического события прошло шесть лет.
Осенью 1888 года семья императора Александра III (1845–1894) посетила Кавказ. Государыня Мария Федоровна (1847–1928) впервые оказалась в этих местах. Ее поразили природная, девственная красота и самобытность этого дикого края. Она восхищалась гостеприимством и искренней восторженностью встреч местного населения.
Царская семья отправилась в обратный путь домой в Санкт-Петербург: сначала морем с Кавказа до Севастополя, а оттуда по железной дороге. Казалось, ничто не предвещало беды. Царский поезд тянули два мощных локомотива. Состав включал более десятка вагонов и на некоторых участках шел со средней скоростью 65 верст в час.
Как известно, Николай II, а тогда ещё цесаревич, вёл дневниковые записи. Просмотрим некоторые их них: «6 октября. Воскресенье — …Вагон В 4 часа уехали в Никол[аевском] поезде. Проехали тоннель засветло. Обедали в 8 ч.
17 октября. Понедельник. — Вагон. Роковой для всех день, все мы могли быть убиты, но по воле Божией этого не случилось. Во время завтрака наш поезд сошел с рельсов, столовая и 6 вагонов разбиты и мы вышли из всего невредимыми. Однако убитых было 20 чел. и раненых 16. Пересели в Курский поезд и поехали назад. На ст. Лозовой был молебен и панихида. Ужинали там же. Все мы отделались легкими царапинами и разрезами!!!»
Император Александр III в своем дневнике за этот трагический день записал следующее: «Бог чудом спас нас всех от неминуемой смерти. Страшный, печальный и радостный день. 21 убитый и 36 раненых! Милый, добрый и верный мой Камчатка (собака царя. Прим. моё) тоже убит!».
А вот информация из мемуаров младшей дочери Александра III Ольги Александровны (1882–1960): «29 октября (17 октября по старому стилю.) длинный царский поезд шел полным ходом к Харькову. День был пасмурный, шел мокрый снег. Около часу дня поезд подъезжал к небольшой станции Борки. Император, императрица и четверо их детей обедали в столовом вагоне. Старый дворецкий, которого звали Лев, вносил пудинг.
Неожиданно поезд резко покачнулся, затем еще раз. Все упали на пол. Секунду или две спустя столовый вагон разорвался, как консервная банка. Тяжелая железная крыша провалилась вниз, не достав каких-то несколько дюймов до голов пассажиров. Все они лежали на толстом ковре, упавшем на полотно: взрывом отрезало колеса и пол вагона.
Первым выполз из-под рухнувшей крыши император. После этого он приподнял ее, дав возможность жене, детям и остальным пассажирам выбраться из изувеченного вагона. Это был поистине подвиг Геркулеса, за который ему придется заплатить дорогой ценой, хотя в то время этого еще никто не знал».
Следствием было установлено, что катастрофа произошла в 47 верстах к югу от Харькова — между станциями Тарановка и Борки. Царский поезд шел на этом опасном участке со значительным превышением скорости (64 версты в час, так как нагонял опоздание по графику). Сошли с рельсов локомотив и четыре вагона. Это не был террористический акт, как предполагалось первоначально.
Выяснилось, что поезд составлен неверно — в середину очень тяжелых царских вагонов был вставлен легкий вагон министра путей сообщения К.Н. Посьета.
Железнодорожный путь на этом участке был в неудовлетворительном состоянии. Погода была холодная и дождливая. Тяжелый поезд, который тащили два мощных паровоза, спускаясь с шестисаженной насыпи, шедшей через широкий и глубокий овраг, повредил путь и сошел с рельсов. Часть вагонов была разрушена.
Единственными свидетелями извне этого железнодорожного крушения оказались солдаты Пензенского пехотного полка, стоявшие для охраны в цепи вдоль линии полотна в этой местности при прохождении царского поезда.
На основании материалов следствия государственной комиссии были сделаны соответствующие выводы, по которым приняли надлежащие меры: кто-то был уволен в отставку, кого-то повысили в должности. Однако пересмотрели весь установленный ранее режим движения царского поезда.
А теперь сравним информацию с мемуаров великой княгини Ольги Александровны с дневниковыми записями записями генеральши А.В. Богданович (1836–1914), которая держала великосветский салон и была в курсе всех событий и слухов столицы: «…В ту минуту, когда уже подавали последнее блюдо, гурьевскую кашу и лакей поднес Государю сливки, началась страшная качка, затем сильный треск. Все это было делом нескольких секунд — царский вагон слетел с тележек, на которых держались колеса, все в нем
превратилось в хаос, все упали. Кажется, пол вагона уцелел, стены же приплюснулись, крышу сорвало с одного бока вагона и покрыло ею бывших в вагоне. Императрица захватила Посьета при падении за бакенбарды.
Министр путей сообщения при Александре III
Первый на ноги поднялся Посьет. Увидя его стоящим, Государь, под грудой обломков, не имея сил подняться, закричал ему: “Константин Николаевич, помогите мне выкарабкаться”. Когда Государь поднялся, и императрица увидела, что он невредим, она вскричала: “Et nos enfants?” (“Что с детьми?”). Слава Богу, дети все целы».
Генеральша продолжает в дневнике: «Сегодня напечатано, что Государь передал жандармскому офицеру кусок дерева — гнилую шпалу. Спросила Салова по телефону, справедливо ли это сообщение. Он отвечал, что Воронцов, правда, поднял кусок дерева и сказал, что это — гнилая шпала, передал это Государю, который тут же отдал этот кусок жандарму».
Таким образом версия о ветхости железнодорожного полотна, отрицающая версию террористического акта, подтверждается. Как всегда, Россию губят дураки и дороги.
Вскоре после этого происшествия император стал жаловаться на боли в пояснице. Доктора пришли к выводу, что сотрясение во время крушения положило начало болезни почек, которая стремительно развивалась.
Смерть Александра III для всех, кроме его врачей, стала неожиданностью. С. Ю. Витте называл здоровье императора «воловьим» — крепость и богатырская сила его были общеизвестны. Однако царское здоровье, каким бы оно ни казалось со стороны, доктора не назвали бы безупречным. Александр выпивал (хоть и не так крепко, как ему иногда приписывают — будто ковшами пил водку между делом), курил и был весьма склонен к лишнему весу.
Любая безвременная кончина монарха провоцирует слухи и домыслы. Мало кто из правителей династии Романовых избежал подобной участи.
Из всех русских монархов Александр Александрович Романов более всего походил на былинного богатыря. Природа наделила его высоким ростом (193 см) и необычайной физической силой. В молодости он шутки ради мог сминать в руке бронзовые пепельницы и гнуть пальцами монеты, что производило сильное впечатление на окружающих.
Александр III — чуть ли не единственный из монархов рода Романовых, в чьей супружеской верности не было сомнений даже у его политических противников.
От оппозиции - революционно настроенных остатков «народничества, погрязших в экстазе ненависти к самодержавию, император удостоился стихов, которые можно даже в известной степени считать похвалой:
"Матку-правду говоря, гатчинский затворник
Очень плох в роли царя, но зато не ёрник.
Хоть умом и не горазд, но не азиатец
Не великий п---т, как Сережа-братец".
В 27 лет он перенёс тяжёлую форму тифа, что, помимо всего прочего, сильно проредило его роскошную шевелюру. Как и большинство больших людей, с годами Александр III значительно прибавил в весе, что провоцировало проблемы с ногами.
Теперь насчёт пьянства. Жизнь монарха в ту пору была закрыта от публики, поэтому никто не видел, чтобы глава России, как первый «русский» президент ЕБН, публично мочился на колесо кареты или дирижировал военным оркестром.
В то же время современники утверждают, что спиртного в жизни царя было значительно больше, чем этого требовали представительские функции. А если к этому прибавить еще и никем не оспариваемое многолетнее курение, то приходится констатировать: мощный организм Александра III подтачивался изнутри медленно, но верно.
В январе 1894 года император простудился. Медики определили у него грипп, а затем — и начало воспаления легких. На фоне общего ослабления организма болезнь протекала в тяжелой форме, но к 25 января врачам удалось улучшить его состояние.
Сырой и промозглый Петербург не способствовал улучшению здоровья монарха, который продолжал участвовать в официальных мероприятиях. Один из чиновников Министерства Императорского двора вспоминал, что появление императора на спектакле в летнем театре в конце июля произвело гнетущее впечатление: «Все были поражены его болезненным видом, желтизной лица, усталыми глазами. Заговорили о нефрите».
К концу первой декады августа его состояние стало настолько тяжелым, что пришлось сокращать его участие в военных маневрах в Красном Селе и срочно вызывать лучших специалистов. Врачи подтвердили предположение о нефрите, то есть воспалительном заболевании почек. Самого царя и его окружение честно предупредили, что победить болезнь полностью вряд ли удастся. Лучшее, на что мог рассчитывать царь — это на переход острой формы болезни в хроническую.
Царская охота в Беловежской Пуще
Врачи советовали царю отправиться на юг, в Крым, считая климат полуострова наиболее благоприятным. Однако, будучи заядлым охотником, Александр III пожелал отправиться в Беловежскую пущу, посчитав, что лесной воздух окажет на его здоровье благоприятное влияние. Однако на охоте он снова простудился. Это была последняя капля, переполнившая его «чашу болезней».
К Александру III пригласили немецкого врача Эрнста Лейдена, считавшегося медицинским светилом своего времени, который, подтвердив еще раз диагноз «нефрит», посоветовал немедленно везти больного на юг. Двоюродная сестра царя, греческая королева Ольга Константиновна предлагала ему отправиться свою виллу Монрепо на острове Корфу. Государь был не против, но решено было сначала отправиться в
Крым и на несколько дней остановиться в Ливадии.
21 сентября на пароходе «Орел» царская семья прибыла в Ялту, откуда переехала в Ливадийский дворец. В первые дни пребывания в Крыму Александру Александровичу стало лучше, но вскоре болезнь стала прогрессировать. Об отъезде в Грецию уже не могло идти и речи. Император стремительно терял в весе, у него сильно отекали ноги. В начале октября больной перестал покидать свои покои во дворце. Он продолжал работать, но сил оставалось все меньше.
Чувствуя, что наступают его последние дни существования в этом бренном мире, царь стал приглашать к себе близких людей, словно желая попрощаться с ними. В Ливадию стали съезжаться члены императорской фамилии, включая наследника престола Николая и его невесту Алису Гессенскую.
Последнюю ночь Александр Александрович почти не спал. Он не мог лежать, и его разместили в сидячем положении в кресле. К 10 утра вокруг него собрались члены императорской фамилии, понимавшие, что конец уже близок.
Затем он с глазу на глаз переговорил с цесаревичем Николаем. После этого рядом с императором осталась Мария Федоровна. В 14 часов 15 минут Александр III скончался на руках у любимой супруги.
Итог подвело сухое сообщение: «Ливадия, 21 октября. Диагноз болезни Его Величества Государя Императора Александра Александровича, поведший к Его кончине: Хронический интерстициальный нефрит с последовательным поражением сердца и сосудов, геморрагический инфаркт в левом легком с последовательным воспалением.
Подписи:
Лейден, Захарьин, лейб-хирург Гиршев, профессор Н. Попов, почётный лейб-хирург Вельяминов, министр Двора граф Воронцов-Дашков».
Просматривая исторические материалы о правлении царя-миротворца Александра III, можно проследить неумолимый рок Провидения, в тогу которого обрядилась все русофобская нежить, чтобы остановить Россию, несущуюся на всех парах подобно царскому поезду к своему расцвету. Результаты злобной ненависти и все возрастающей русофобии антирусских сил через несколько лет почувствует на себе его венценосный потомок - император Николай II…
Обрушилось всё – но среди обломков – незыблемо твёрдое основание – положенное Императором Александром III – ясен и повелителен его завет: «Да сохранит Господь и впредь землю Русскую».
Александр III отошёл в вечность. Он принадлежит уже истории – и скрижали народные сохранят его образ – доколе стоять будет Россия...
Более семидесяти лет правилом для казенных историков и литераторов была обязательно отрицательная оценка личности Николая II. Это не удивительно многое в эти годы было перевернуто с ног на голову. И чем ближе российский государственный деятель стоял к нашему времени, чем крупнее он был как историческая личность, тем нетерпимей и оскорбительней была оценка его деятельности.
Например, по мнению Троцкого, дореволюционная Россия была неспособна рождать крупных политических деятелей, а обречена создавать лишь жалкие копии западных.
В русле этой “традиции” казенные историки приписывали Николаю II все унизительные характеристики: от коварства, политического ничтожества и патологической жестокости до алкоголизма, разврата и морального разложения.
История расставила все на свои места. Под лучами ее прожекторов вся жизнь Николая II и его политических оппонентов просвечена до малейших подробностей. При этом свете стало ясно, кто есть кто.
Иллюстрируя “коварство” царя, казенные советские историки обычно приводили пример, как Николай II снимал некоторых своих министров безо всякого предупреждения. Сегодня он мог милостиво разговаривать с министром, а завтра прислать ему отставку.
Однако серьезный исторический анализ показывает, что царь ставил дело российского государства выше отдельных личностей (и даже своих родственников).
И если, по его мнению, министр или сановник не справлялся с делом, он убирал его вне зависимости от его прежних заслуг. В последние годы царствования царь испытывал кризис окружения (недостаток надежных, способных людей, разделявших его идеи). Значительная часть самых способных государственных деятелей стояла на западнических позициях, а люди, на которых Царь мог положиться, не всегда обладали нужными деловыми качествами. Отсюда постоянная смена министров.
Царь Николай Александрович Романов родился 6 мая (ст. ст.) 1868 года, в день, когда Православная Церковь отмечает память святого Иова Многострадального.
Этому совпадению царь придавал большое значение, испытывая всю жизнь “глубокую уверенность”, что он “обречен на страшные испытания”. Его отец Александр III, по оценке многих историков, был глубоко верующим, цельным человеком, хорошим семьянином. Эти же качества он воспитывал у своих детей. Как политик и государственный деятель отец Николая II проявлял твердую волю в проведении в жизнь принятых решений (черта, которую, как мы
увидим дальше, унаследовал и его сын).
Суть политики Александра III (продолжением которой стала политика Николая II) может быть охарактеризована как сохранение и развитие российских основ, традиций и идеалов.
Давая оценку царствованию Императора Александра III, русский историк В.О. Ключевский писал: “Наука отведет Императору Александру III подобающее место не только в истории России и всей страны, но и в русской историографии, скажет, что он одержал победу в области, где всего труднее достаются победы, победил предрассудок народов и этим содействовал их сближению, покорил общественную совесть во имя мира и правды, увеличил количество добра в нравственном обороте человечества, ободрил и приподнял русскую историческую мысль, русское национальное самосознание”.
Детей в семье Романовых на тот период, было пятеро — Николай (самый старший), Георгий, Ксения, Михаил и Ольга. Отец приучал своих детей спать на простых солдатских койках с жесткими подушками, утром обливаться холодной водой, на завтрак есть простую кашу.
Николай был немного выше среднего роста, физически хорошо развит и вынослив — сказывался результат отцовской выучки и привычка к физическому труду, которым он хоть понемногу, но занимался всю жизнь.
Царь имел “открытое, приятное, породистое лицо”. Все знавшие Царя и в молодости, и в зрелые годы, отмечали его удивительные глаза, так замечательно переданные в известном портрете В. Серова. Они выразительны и лучисты, хотя в их глубине таятся грусть и беззащитность.
Воспитание и образование Николая II проходило под личным руководством его отца, на традиционной религиозной основе в спартанских условиях. Учебные занятия будущего Царя велись по тщательно разработанной программе в течение тринадцати лет. Первые восемь лет были посвящены предметам гимназического курса - элементарными основами минералогии, ботаники, зоологии, анатомии и физиологии.
Особое внимание уделялось изучению политической истории, русской литературы, французского, английского и немецкого языков (которыми Николай овладел в совершенстве). Следующие пять лет посвящались изучению военного дела, юридических и экономических наук, необходимых для государственного деятеля.
Преподавание этих наук велось выдающимися русскими учеными с мировым именем:
Янышев И.Л. учил каноническому праву в связи с историей церкви, главнейшим отделам богословия и истории религии;
Бунге Н.Х. — статистике, политической экономии и финансовому праву;
Победоносцев К.П. — законоведению, государственному, гражданскому и уголовному праву;
Капустин М.Н. — международному праву;
Замысловский Е.Е. — политической истории;
Бекетов Н.Н. — химии;
Обручев Н.Н. — военной статистике;
Леер Г.А. — стратегии и военной истории;
Драгомиров М.И. — боевой подготовке войск;
Кюи Ц.А. — фортификации.
Чтобы будущий царь на практике познакомился с войсковым бытом и порядком строевой службы, отец направляет его на военные сборы. Сначала два года Николай служит в рядах Преображенского полка, исполняя обязанности субалтерн-офицера, а затем ротного командира. Два летних сезона Николай проходит службу в рядах кавалерийского гусарского полка взводным офицером, а затем эскадронным командиром. И, наконец, будущий Император проводит один лагерный сбор в рядах артиллерии.
Параллельно отец вводит его в курс дела управления страной, приглашая участвовать в занятиях Государственного совета и комитета министров.
В программу образования будущего Царя входили многочисленные путешествия по различным областям России, которые Николай совершал вместе с отцом. В качестве завершения своего образования Николай II совершил кругосветное путешествие. За девять месяцев он проехал Австрию, Триест, Грецию, Египет, Индию, Китай, Японию, а далее сухим путем через всю Сибирь.
К 23 годам своей жизни Николай — высокообразованный человек с широким кругозором, прекрасно знающий русскую историю и литературу, в совершенстве владеющий основными европейскими языками (хотя читать он предпочитал произведения русских авторов).
Блестящее образование соединялось у него с глубокой религиозностью и знанием духовной литературы, что было не часто для государственных деятелей того времени.
Отец сумел внушить ему беззаветную любовь к России, чувство ответственности за ее судьбу. С детства ему стала близка мысль, что его главное предназначение — следовать русским основам, традициям и идеалам.
Хотя Николай II получил блестящее образование и всестороннюю подготовку к государственной деятельности — морально к ней он не был готов. Это можно легко понять. Внезапная смерть отца в возрасте 49 лет, которого все считали здоровяком и которому предрекали еще долгое царствование, вначале ввергла Николая II в растерянность. Ему только двадцать шесть лет, а он отвечает за
судьбу огромной страны. И, к чести его надо сказать, он сумел найти в себе силы принять эту ответственность, не перекладывая ее ни на кого.
В своем первом обращении к народу Николай Александрович возвестил, что “отныне Он, проникшись заветами усопшего родителя своего, приемлет священный обет пред лицом Всевышнего всегда иметь единой целью мирное преуспеяние, могущество и славу дорогой России и устроения счастья всех Его верноподданных”.
В обращении к иностранным государствам Николай II заявлял, что “посвятит все свои заботы развитию внутреннего благосостояния России и ни в чем не уклонится от вполне миролюбивой, твердой и прямодушной политики, столь мощно содействовавшей всеобщему успокоению, причем Россия будет по-прежнему усматривать в уважении права и законного порядка наилучший залог безопасности государства”.
Однако время, в которое выпало царствовать Николаю II, сильно отличалось от эпохи первых Романовых. Если при первых Романовых при помощи лжеПетра только началось разъединение и всяческое принижение национальных народных основ и традиций, служивших объединяющим знаменем общества, которые почитали как народ, так и правящий боярский слой, то к началу двадцатого века российские основы и традиции становятся полным объектом отрицания со стороны "образованного" и отравленного западными традициями общества.
Значительная часть правящего слоя и интеллигенции отвергает путь следования российским основам, традициям и идеалам, многие из которых она считает отжившими и невежественными, т.е мы видим полное отчуждение правящего слоя от народа. Этим грех было не воспользоваться, что и сделали русофобы всех мастей и национальностей.
Как и сегодня, так и в ту эпоху не признается право России на собственный путь. Делается попытка навязать ей чуждую модель развития — либо западноевропейского либерализма, либо западноевропейского марксизма. И для тех, и для других главное поломать самобытность России; и соответственно их отношение к Царю, хранителю идей традиционной России, — как к врагу и мракобесу.
Трагедия жизни Николая II состояла в неразрешимом противоречии между его глубочайшим убеждением хранить основы и традиции России и нигилистическими попытками значительной части образованных слоев страны разрушить их.
И речь шла не только (и не прежде всего) о сохранении традиционных форм управления страной, а о спасении русской национальной культуры, которая, как он чувствовал, была в смертельной опасности. События последних ста лет показали, насколько был прав российский Император.
Всю свою жизнь Николай II чувствовал на себе психологическое давление этих объединившихся враждебных российской культуре сил. Как видно из его дневников и переписки, все это причиняло ему страшные моральные страдания. Твердая убежденность хранить основы и традиции России в сочетании с чувством глубокой ответственности за ее судьбу делали Императора Николая II подвижником идеи, за которую он отдал свою жизнь.
“Вера в Бога и в свой долг царского служения, — пишет историк С.С.Ольденбург, — были основой всех взглядов Императора Николая II. Он считал, что ответственность за судьбы России лежит на Нем, что Он отвечает за них перед престолом Всевышнего. Другие могут советовать, другие могут Ему мешать, но ответ за Россию
перед Богом лежит на Нем. Из этого вытекало и отношение к ограничению власти — которое Он считал переложением ответственности на других, не призванных, и к отдельным министрам, претендовавшим, по Его мнению, на слишком большое влияние в государстве. “Они напортят — а отвечать мне”.
Воспитатель Наследника престола Жильяр отмечал сдержанность и самообладание Николая Александровича, его умение управлять своими чувствами. Даже по отношению к неприятным для него людям Император старался держать себя как можно корректней.
Однажды С.Д. Сазонов (министр иностранных дел) высказал свое удивление по поводу спокойной реакции императора в отношении малопривлекательного в нравственном отношении человека, отсутствия всякого личного раздражения к нему.
И вот что ответил ему Николай: “Эту струну личного раздражения мне удалось уже давно заставить в себе совершенно замолкнуть. Раздражительностью ничему не поможешь, да к тому же от меня резкое слово звучало бы обиднее, чем от кого-нибудь другого”.
“Что бы ни происходило в душе Государя, — вспоминает С.Д. Сазонов, — он никогда не менялся в своих отношениях к окружающим его лицам. Мне пришлось видеть его близко в минуту страшной тревоги за жизнь единственного сына, на котором сосредотачивалась вся его нежность, и кроме некоторой молчаливости и еще большей сдержанности, в нем ничем не сказывались пережитые им страдания”.
“В внешности Николая II, — писала жена английского посла Бьюкенена, — было истинное благородство и обаяние, которое, по всей вероятности, скорей таилось в его серьезных, голубых глазах, чем в живости и веселости характера”.
Характеризуя личность Николая II, немецкий дипломат граф Рекс считал царя человеком духовно одаренным, благородного образа мыслей, осмотрительным и тактичным. “Его манеры, — писал этот дипломат, — настолько скромны, и он так мало проявляет внешней решимости, что легко прийти к выводу об отсутствии у него сильной воли; но люди, его окружающие, заверяют, что у него весьма определенная воля, которую он умеет
проводить в жизнь самым спокойным образом”.
Упорную и неутомимую волю в осуществлении своих планов отмечает большинство знавших Николая людей. До тех пор, пока план не был осуществлен, царь постоянно возвращался к нему, добиваясь своего.
Уже упомянутый нами историк Ольденбург замечает, что у “Государя, поверх железной руки, была бархатная перчатка. Воля его была подобна не громовому удару. Она проявлялась не взрывами и не бурными столкновениями; она скорее напоминала неуклонный бег ручья с горной высоты к равнине океана. Он огибает препятствия, отклоняется в сторону, но в конце концов, с неизменным постоянством, близится к своей цели”.
Долгое время было принято считать, что царь подчинял свою волю воле царицы ("подкаблучник", как сказали бы в народе), мол, она обладала более твердым характером, духовно руководила им.
Это неправильный и очень поверхностный взгляд на их взаимоотношения. Можно привести множество примеров, в их письмах они встречаются часто, как Государь неуклонно проводил свою волю, если чувствовал ее правильность. Но его можно было убедить отменить свое решение, если он обнаруживал свою ошибку и справедливость утверждений своей супруги.
Государыня не давила на супруга, а действовала убеждением. И если она чем-то и влияла на него, то добротой и любовью. Царь был очень отзывчив на эти чувства, так как среди многих родственников и придворных он чаще всего ощущал фальшь и обман. Читая царские письма, мы еще раз убеждаемся, с какой настойчивостью Николай проводил свои планы и отвергал предложения любимой им жены, если считал их ошибочными.
Кроме твердой воли и блестящего образования, Николай обладал всеми природными качествами, необходимыми для государственной деятельности. Прежде всего огромной трудоспособностью. В случае необходимости он мог работать с утра до поздней ночи, изучая многочисленные документы и материалы, поступавшие на его имя. (Кстати говоря, охотно он занимался и физическим трудом — пилил дрова, убирал снег и т.п.).
Обладая живым умом и широким кругозором, Царь быстро схватывал существо рассматриваемых вопросов. Он имел исключительную память на лица и события. Он помнил в лицо большую часть людей, с которыми ему приходилось сталкиваться, а таких людей были тысячи.
"Император Николай II, — отмечали многие историки и государственные деятели России, — обладал совершенно исключительным личным обаянием. Он не любил торжеств, громких речей, этикет ему был в тягость. Ему было не по душе все показное, искусственное, всякая широковещательная реклама."
В тесном кругу, в разговоре с глазу на глаз, он зато умел обворожить своих собеседников, будь то высшие сановники или рабочие посещаемой им мастерской. Его большие серые лучистые глаза дополняли речь, глядели прямо в душу. Эти природные данные еще более подчеркивались тщательным воспитанием.
“Я в своей жизни не встречал человека более воспитанного, нежели ныне царствующий Император Николай II”, — писал граф Витте уже в ту пору, когда он по существу являлся личным врагом Императора.
Характерной черточкой к портрету Царя является его отношение к одежде, бережливость и скромность в быту. Слуга, бывший при нем еще с молодых лет, рассказывает: “ Уже после убийства в Екатеринбурге были найдены военные шаровары царя — на них были заплаты, а внутри левого кармана надпись-пометка: 'Изготовлены 4 августа 1900 года, возобновлены 8 октября 1916 года”.
Вот такие, подобные штрихи в характере Николая II послужили темой для сплетен и циничного опаскуживания личности императора. Так, читаем в книге "Современник" немецкого писателя Генриха Каспари, изданной в Лейпциге в 1910 году:
И так далее и тому подобное... Мы еще будем обращаться к этому пасквильному документу...
Если бы кто-нибудь в 1903 г. вздумал сказать, что Российской империи осталось жить меньше полутора десятилетий, такого человека признали бы душевнобольным. Она казалась незыблемой. Даже «крестовый поход» целой коалиции сильнейших мировых держав в 1853–1855 гг. разбился безрезультатно, захлебнулся кровью на бастионах Севастополя.
Куда более эффективной оказалась либеральная пропаганда. Когда Александра II его советники подтолкнули к демократическим реформам, в губерниях было учреждено выборное земское самоуправление, появились суды присяжных, была отменена цензура, упразднено Третье отделение (вспомним как уже в постперестроечное время были ликвидированы в РФ Отделы борьбы с организованной преступностью) императорской канцелярии, занимавшееся вопросами политического сыска и контрразведки. Но в страну хлынули разрушительные зарубежные идеи.
И пошла зараза гулять по России, подкрепляемая разного рода внутренними сионистскими организациями, КД, СД, вплоть до масонства. Либерасты вышли на свой самый высокий пик деятельности. Заражались дворянство, интеллигенция, молодежь.
Резко всплеснуло революционное движение. Возникла террористическая организация «Народная воля». Загремели выстрелы, взрывы, погибали министры, губернаторы, случайные люди — и выяснилось, что значительная доля общественности сочувствует политическим преступникам.
Было пять покушений на жизнь самого царя. Шестое, 1 марта 1881 г., увенчалось успехом… Сын убитого государя, Александр III, резко выправил курс накренившегося корабля Российского государства. Усилил Департамент полиции, расширив ее права. «Народную волю» разгромили.
Уцелевшие революционеры побежали за границу. Александр III кардинально пересмотрел и политику отца. Реформы свернул. Восстановил цензуру. Были учреждены городские суды с назначаемыми судьями. Усиливался контроль за органами самоуправления и общественными организациями. Терроризм сошел на нет, за 13 лет правления Александра III было всего два теракта.
Как ни парадоксально, твердое наведение порядка в стране благотворно сказалось и в хозяйственной области. Казалось бы, освобождение крестьян, либерализация экономики, широкое привлечение общественности должны были дать мощный толчок к развитию промышленности, торговли. Но в действительности, наоборот, в экономике наблюдался серьезный кризис. Крупные предприятия приходилось поддерживать казенными дотациями.
Теперь усиление контроля во всех сферах пресекало махинации и злоупотребления. Повышение таможенных тарифов ограничило поток западных товаров на отечественные рынки. Облегчалось налоговое бремя на простонародье, перераспределялось на состоятельные слои населения.
Это сопровождалось бурным развитием и промышленности, и сельского хозяйства. Производство чугуна, стали, нефти, угля в правление Александра III подскочило рекордными темпами за всю дореволюционную историю России.
Такие успехи сказывались в других отраслях промышленности — текстильной, пищевой, в расширении и модернизации сети транспорта. Армия получала новейшее в то время вооружение.
Строился могучий флот — по количеству боевых кораблей он вышел на третье место в мире после Англии и Франции. Россия стала гарантом европейского мира и стабильности. Заключив оборонительный союз с Францией, сдерживала агрессивные порывы Германии.
А в 1891 г. началось грандиозное строительство главной железнодорожной магистрали России — Транссибирской. Она должна была протянуться на 7 тыс. верст, от Урала до Тихого океана. Открывались пути к заселению бескрайних пространств Сибири, освоению ее природных богатств, возведению городов и заводов, к незамерзающим тихоокеанским портам. Председателем комитета по строительству железной дороги стал наследник престола Николай Александрович.
Унаследовав трон, он продолжил политику отца. На Дальнем Востоке заявила о себе еще одна энергичная держава — Япония. Разгромила Китай, захватив значительные области в Маньчжурии.
Но за китайцев вступились Россия и Франция, их поддержали Англия и США. Токио пришлось отказаться от плодов победы, вывести из Маньчжурии войска.
А русским за оказанную помощь Китай разрешил проложить через свою территорию экстерриториальную Китайско-восточную железную дорогу (КВЖД), значительно сокращавшую расстояние между Забайкальем и Приморьем.
Передал в долгосрочную аренду Ляодунский полуостров, там началось строительство военно-морской базы — Порт-Артура.
Николай II первым за всю историю человечества предложил провести всемирную конференцию по сокращению вооружений, по выработке механизмов мирного урегулирования конфликтов.
Хотя тогдашние «цивилизованные» державы были чрезвычайно удивлены такой инициативой, сочли ее полным абсурдом. Николая II даже высмеивали.
Впрочем, правительства вынуждены были согласиться, ведь на словах все было за мир. Конференция была созвана в 1899 г. в Гааге. Но реальное отношение к ней стало пренебрежительным и циничным.
Германский кайзер Вильгельм II говорил своим министрам: «Я согласен с этой тупой идеей, только чтобы царь не выглядел дураком перед Европой. Но на практике в будущем я буду полагаться только на Бога и на свой острый меч! И чихал я на все постановления!» Британское военное министерство выражало те же мысли более деликатно: «Нежелательно соглашаться на какие-либо ограничения по дальнейшему развитию сил разрушения… Нежелательно соглашаться на изменения международного свода законов и обычаев
войны». Конференция завершилась почти безрезультатно [23].
Но усиление нашей страны крайне тревожило нашего злейшего врага - Британскую империю — а она была величайшей мировой державой, гораздо больше России.
Ведь ей принадлежали изрядная часть Африки, Австралия, Индия, Бирма, Канада. Англия господствовала на морях. Сырье и прибыли, выкачиваемые из колоний, позволили ей создать лучшую в мире промышленность, держать первое место в производстве товаров и торговле.
Россия теперь выступала главной ее соперницей — и в борьбе за геополитические сферы влияния, и в экономике, и на международном рынке.
Озаботилась и Америка. До сих пор эта страна придерживалась политики изоляционизма, доктрины Монро: Соединенные Штаты не вмешиваются в европейские дела, но и Европа не должна вмешиваться в дела Американского континента.
Но к началу XX в. Америка бурно развивалась, горизонты стали слишком тесными для ее дельцов и политиков. А Россия и для нее становилась конкурентом. Соперницей в Тихоокеанском регионе, в Китае. Именно там, куда нацеливались американские устремления.
Но и внутри России далеко не все было благополучно. Когда Александр III прижал вольнодумство, оппозиция просто затаилась. Однако лелеяла надежды на грядущие перемены. Сохраняла убеждения, что царский режим «отсталый», «реакционный» — и только сама либеральная интеллигенция, «европейски» мыслящая, может вывести страну на правильный путь.
Готовыми структурами скрытой оппозиции были выборные земские органы. К ней примыкали не только университетские профессора, нахватавшиеся за границей «передовых» теорий, но и банкиры, промышленники, крупные купцы.
Набрав вес под защитой самодержавия, теперь они сами рвались к власти. Западная парламентская система, где олигархи контролировали правительства и регулировали политику в собственных интересах, оказывалась для них гораздо предпочтительнее...
Были в России и радикальные революционеры — марксистские, народнические кружки. Хотя они оставались малочисленными и слабенькими. Полиция легко отслеживала их, внедряла провокаторов. Но и наказания были мягкими, обычно — ссылка на несколько лет в Сибирь.
Преступники спокойно жили там на казенном содержании, после чего возобновляли работу. Некоторые предпочитали уехать за границу. Традиционным местом эмиграции была Швейцария, легко дававшая вид на жительство. Плеханов создал там марксистский центр — группу «Освобождение труда».
Многие оседали в Англии. Эта страна, в которой еще с XVIII в. в высших эшелонах власти окопались богоизбранные со своими финансовыми капиталами, освоила очень выгодный бизнес — экспорт революций.
Помогая их организовать во Франции, Италии, Испании, Латинской Америке, английский капитал получал весьма ощутимые политические и экономические выгоды.
В Лондоне находили убежище политические преступники со всего света. Под руководством террориста Степняка-Кравчинского и беглого ссыльного Волховского здесь было создано «Общество друзей русской свободы». Американский журналист Джордж Кеннан, автор клеветнического бестселлера о России «Сибирь и ссылка», помог создать филиал этого общества даже в США.
В начале XX в. западные державы, обеспокоенные ростом могущества России, взялись готовить против нее удар. Готовили коварно, тайно, слащаво улыбаясь на дипломатических раутах, произнося льстивые речи на переговорах. Нет, сами эти ребята предпочитали не рисковать.
Для этого были другие силы. Так, подстрекали Японию, лишенную завоеваний в Маньчжурии и затаившую обиду. Осаживали ее аппетиты вроде бы вместе: русские, французы, англичане, американцы, во время японо-китайских конфликтов. Но западная дипломатия постаралась обратить затаённую агрессию Токио на одну Россию.
Британия теперь изображала из себя лучшего друга Японии, предлагала помощь против русских. Да и США не остались в стороне. В 1901–1902 гг. Япония начала переговоры с Рокфеллерами, Дж. Морганом и Дж. Стиллменом о размещении в США своих правительственных облигаций на 25 млн долларов (см. Саттон Э. "Уолл-стрит и большевистская революция". М.: Русская идея, 1998. с.120).
Но и этого оказалось им мало - в 1902 г. Англия заключила официальный военный союз с Японией.
Можно ли считать случайностью, что в это же время активизировались все силы российской оппозиции? Мало того, их деятельность резко перескочила на качественно иной уровень. В Лондон, на «дружественную территорию», сразу перебралась из Германии ленинская редакция газеты «Искра». А газета была непростая, на ее базе предполагалось создание новой партии.
Земские либералы собрали в своей среде деньги, и Петр Струве в Штутгарте взялся выпускать журнал «Освобождение». Программную статью для него написал популярный историк, профессор Павел Милюков — изложил требования ввести в России конституцию, свободу слова, печати, собраний, политических партий и т. д.
Отметим, что у Струве при издании «Освобождения» нашелся деятельный помощник — английский филолог Гарольд Вильямс.
Впоследствии руководитель миссии «Интеллидженс Сервис» в России Сэмюэль Хор писал, что «доктор Гарольд Вильямс оказал неоценимые услуги британской разведке и министерству иностранных дел».
Кстати, и при организации «Искры» нашлись какие-то неведомые помощники. Пересылка почты и конспирация была налажена образцово. Для этого задействовали десятки «почтовых ящиков» в Германии, Австро-Венгрии, Италии, Англии. Например, корреспонденция приходит на имя немецкого врача, он пересылает ее владельцу чешской пивной, тот отправляет дальше.
Из-за этого у русских революционеров, совершенно неопытных в подобных вопросах, возникала путаница. Известные "рэволюционеры" Шляпников, Бабушкин, Крупская, ехали искать редакцию по адресам переписки, но заезжали не в те города, не в те страны (см.39. Крупская Н. К. "Воспоминания о В. И. Ленине". М., Политиздат, 1972).
Понятно, что такую систему революционеры создать самостоятельно не могли. Здесь, явно, поработали профессионалы типа богоизбранного Сэмюэля Хора.
В этот же период была создана централизованная система по обеспечению нелегалов документами. Доставали их не сами революционеры, а земские врачи. Выписывая свидетельства о смерти, похищали паспорта покойников. Подлинные, со всеми штампами — а фотографий в паспортах тогда не было, оставалось найти человека, подходящего по возрасту и приметам. Возникла и система побегов из ссылок. Ссыльному было достаточно получить документы, деньги, побыстрее доехать до станции, сесть в поезд и знать явки, где его встретят.
Пока полиция в местах поселения хватится его отсутствия, он был очень далеко. Но опять обратим внимание: сами революционеры организовать такую систему, как и четкое снабжение документами, не могли. Ведь они оставались разобщенными на множество мелких группировок. Значит, кто-то постарался для них. Постарался грамотно — и снова профессионально.
Взялись вдруг организовываться не только социал-демократы. В Швейцарии издавалась газетенка «Революционная Россия» и базировался «Аграрно-социалистический союз».
В 1902 г. вокруг них объединились несколько народнических кружков и образовалась партия социалистов-революционеров (эсеров). Ее лидерами стали Виктор Чернов, Николай Чайковский. Под руководством бывшего народовольца Михаила Гоца при партии
была создана боевая организация для проведения терактов.
Причем эсеры сразу сомкнулись с английским «Обществом друзей русской свободы». А оно давным-давно контролировалось британскими спецслужбами (см. Шамбаров В. Е., Чавчавадзе Е. Н. "Революция: западня для России". М.: Вече, 2017).
Тогда же возникла партия польских социалистов. Финский сепаратист Конни Циллиакус начал издавать в Стокгольме газету «Свободное слово», пересылая ее в Финляндию. Рождались и структуры вообще внепартийные.
Так, в Петербурге, в Публичной библиотеке, служил надворный советник Александр Исаевич Браудо. Высокого положения он не занимал, среди общественных деятелей нигде не мелькал, но был видным масоном. По пятницам Браудо устраивал журфиксы для молодой столичной интеллигенции, ставшие очень популярными, создал студенческий кружок взаимопомощи для богоизбранных.
Используя свои широкие связи, Браудо принялся собирать информацию негативного характера, пересылая ее за границу. Снабжал ею и «Освобождение», и иностранные газеты. Такими способами стала раскручиваться информационная война.
Разнородные силы, нацеленные против России, активизировались одновременно. В ходе этой деятельности стала выдвигаться целая плеяда новых активистов.
Для издания «Искры» из Сибири организовали побег талантливому журналисту Льву Бронштейну — Троцкому. Переправку газеты в Россию стал курировать Максим Литвинов (Валлах).
Британское «Общество друзей русской свободы», потеснив прежних руководителей, фактически возглавил эсер Давид Соскис из Бердычева.
Среди польских социалистов на роль одного из лидеров вышел Юзеф Пилсудский.
В международной социал-демократии заняли видное положение Парвус (Гельфанд) и его подручные —
Юлиан Мархлевский, Роза Люксембург.
В социал-демократической организации в Баку ярко проявил себя инженер Леонид Красин, в Нижнем Новгороде — трое юных братьев Свердловых.
Заметное место среди революционеров заняла и целая плеяда братьев Познеров. Соломон Познер стал помощником Браудо, переправляя за рубеж его информацию.
Банкир Матвей Познер женился на сестре идеолога эсеровских боевиков Михаила Гоца и помогал создавать его организацию, как и Абрам Познер.
Семен Познер стал одним из руководителей военной организации польской социалистической партии, к ней примкнул и
Александр Познер - дед знаменитого нынешнего телеведущего Владимира Познера (см. Островский А. В. "Александр Познер и его братья // Из глубины времен". Вып. 13. СПб., 2005).
К оппозиционной деятельности привлекались лучшие культурные силы, прославленные писатели Короленко, Толстой, Чехов. И в это же время в России и за рубежом началась активная популяризация Алексея Максимовича Пешкова — Максима Горького. В детстве он был «трудным ребенком», рос без отца, бросившего семью. Учился урывками, среднего образования
не получил. При попытке поступить в университет ему без аттестата отказали.
Он обозлился на существующую систему, был неуравновешенным. Потеряв деда и бабушку, содержавших его, пытался покончить жизнь самоубийством. Отказался каяться в грехе и был отлучен от причастия на четыре года. Но оскорбился и вообще порвал с церковью. Бродяжничал, перебивался случайными заработками. По советам сочувствующих интеллигентов начал описывать свои впечатления из жизни «дна». Первые опыты были неудачными, и
писал он безграмотно. Но тематика оказалась востребованной. Стиль и ошибки выправляли сотрудники редакций, его произведения появились в газетах.
В ряду современных ему авторов он еще ничем не выделялся, кроме репутации вчерашнего «босяка» и самоучки. Но им заинтересовались общественные деятели, и началось его «раскручивание». Его начали переводить на иностранные языки.
Парвус взялся продвигать его произведения в Европе. О нем заговорила мировая пресса. Одна лишь газета «Нью-Йорк Таймс» в 1900–1905 гг. опубликовала более 200 заметок о Горьком (см.Николюкин Н. А. "Горький в США (по неопубликованным материалам) // Горький и современность". М.,1970. // Русская литература. 1985 год).
Американские корреспонденты навестили его самого, предложив сотрудничество, и он начал пересылать материалы в издания «газетного короля» Херста.
Сам писатель в полной мере оправдывал создававшийся вокруг него имидж. В 1901 г. он бросил в народ «Песню о буревестнике» — очень похожую на откровенный призыв. Или на черное магическое заклинание. «То кричит пророк победы: — Пусть сильнее грянет буря!»
Весной 1903 г. — как раз тогда, когда старец Макарий Актайский узнал о бурях, надвигающихся на Россию, — был дан старт атакам на нее...
На Пасху в Кишиневе ничто не предвещало беды. Правда, здесь существовала давняя рознь между молдаванами и богоизбранными, но не этническая или религиозная, а социальная. Последние составляли половину населения города, им принадлежала почти вся торговля, предприятия, трактиры.
Молдаване оказывались ущемленными, иногда случались столкновения. На Пасху, 6 апреля, были праздничные гуляния. На Чуфлинской площади развернулись балаганы, карусели. На улицах было много пьяных.
Хозяин карусели, из богоизбранных, грубо толкнул какую-то женщину с грудным ребенком, она упала, выронив младенца. Толпа возмутилась. Стала крушить те же карусели. Разбуянившись, двинулась по главной улице, била стекла, витрины. Без разбора — и в губернаторском доме, в военном присутствии, в редакции газеты «Бессарабец», считавшейся антисемитской. Сбежалась полиция. Призывов успокоиться основная масса слушалась, 60–70 самых буйных
арестовали. Ситуация нормализовалась.
Но 7 апреля выступили уже богоизбранные! Свыше 100 человек, вооруженных кольями, ружьями, револьверами, на Новом базаре напали на христиан. У некоторых нападающих были бутылки серной кислоты, взятые в аптеках. Ею плескали на оказавшихся на базаре людей.
Началась драка, кто-то из богоизбранных стал стрелять. По городу покатились слухи — православных бьют! Передавались в искаженном виде, что враги православия разорили собор, убили священника.
Поднялся народ. Начал громить дома и лавки. Оружия у погромщиков не было, а хозяева отстреливались. Когда пуля сразила русского мальчика Останова, толпа разъярилась. Вот тут начали убивать и богоизбранных (см. Кара-Мурза С. Г. "Манипуляции сознанием". М.: Алгоритм, 2000; Кожинов В. В. "Россия. Век ХХ. 1901–1939". М.: 1999 год).
Фон Раабен Рудольф (Викентий) Самуилович
Губернатор фон Раабен (сам из богоизбранных) и полиция растерялись. Лишь к вечеру губернатор передал власть начальнику гарнизона с правом применять оружие. Тот ввел войска, 816 смутьянов арестовали и погром утихомирили. Погибло 42 человека, было ранено 456 человек. При усмирении пострадали 7 солдат и 68 полицейских.
Фон Раабен и еще ряд чиновников за нераспорядительность были сразу же сняты со своих постов. Царское правительство и Православная Церковь выступили с гневным осуждением погрома.
Но последствия далеко превзошли по масштабам саму трагедию. Из Петербурга примчался в Молдавию адвокат Зарудный, быстро провел собственное «расследование» и объявил, что организатором погрома был начальник Кишиневского Охранного отделения фон Левендаль.
Эти обвинения были абсолютно голословными. Следствие, прокуратура, да и общественность ни малейших доказательств найти не смогли. Но их и не требовалось. Заработало теневое информационное бюро Браудо, разбрасывая клевету по западным газетам. Иностранные корреспонденты в России тоже оказались наготове, подхватывая ее.
Вся мировая пресса и отечественные либеральные газеты захлебнулись возмущенными публикациями. Число жертв многократно преувеличивалось. Живописались зверства и истязания, которые ни в одном документе не зафиксированы. Мало того, утверждалось, что погром «организован властью», полиция и солдаты «всеми способами помогали убийцам и грабителям».
Массовые митинги, осуждающие царское правительство, прошли в Париже, Берлине, Лондоне, Нью-Йорке. В лондонских синагогах провозглашали: «Пусть Бог Справедливости придёт в этот мир и разделается с Россией, как он разделался с Содомом и Гоморрой… и сметёт этот рассадник чумы с лица земли».
Через полтора месяца «общественному мнению» подбросили новую бомбу. Английскому корреспонденту в Петербурге Брэму неизвестное лицо якобы передало текст «совершенно секретного письма» министра внутренних дел Плеве губернатору фон Раабену,
датированного за 10 дней до печальных событий.
Министр советует: если произойдут беспорядки против евреев, не подавлять их оружием, а действовать мягко. Письмо было фальшивкой (после Февральской революции его усиленно искала в архивах специальная комиссия и ничего подобного не нашла).
Но Брэм опубликовал его в лондонской «Таймс». Российское правительство выступило с опровержением. Однако никто на него не обратил внимания. Публикация вызвала вторую волну скандала.
Стоит отметить, что даже в России следствие и прокуратура подошли к делу предвзято. Вопрос о том, "откуда оружие у богоизбранных?" обошли молчанием. За то, что именно они 7 апреля совершили нападение на христиан, ни один из них не был привлечен к ответственности. В донесениях Раабена и полиции упоминается, что толпы погромщиков направляли какие-то лица из интеллигенции. Но и это было оставлено без внимания. Подстрекателей не нашли.
А иностранные газеты стали пропагандировать создание в России «отрядов самообороны для богоизбранных». На митингах собирались деньги не только на
помощь пострадавшим, но и на закупки оружия. Впрочем, скандальная кампания стала лишь предлогом. Оружие в общины богоизбранных завозилось заранее! В Кишиневе, как мы видели, оно уже имелось.
А всего через несколько месяцев, в августе 1903 г., произошла вторая провокация, в Гомеле. Ее описывает М. Мандельштам. Завязалась драка между богоизбранными с одной стороны, белорусами и русскими с другой. Очевидно, первых было больше, и на подмогу их противникам высыпали рабочие железнодорожных мастерских.
«На место действия прибежала "самооборона". Ее выстрелами толпа погромщиков была рассеяна». То есть появился вооруженный отряд и расстрелял безоружных рабочих. Тем не менее по миру разнеслось известие об очередном «погроме».
В США на волне пропагандистской бури возродилось «Американское общество друзей русской свободы». В руководстве собрались все тот же Джордж Кеннан, ряд журналистов и издателей, привлекли знаменитого писателя-богоизбранного Марка Твена. И если
раньше «Американское общество друзей русской свободы» было лишь филиалом британского, то сейчас оно стало весьма солидной величиной.
В национальный комитет «Общества» вошли второй по рангу банкир США Якоб Шифф, его друг Зальцбергер, сенатор Лаволетт, раввин Вайс, сионист Розенвальд и др. А на фоне нагнетания антироссийских страстей в Европе продолжалась работа по консолидации сил, враждебных царскому правительству.
Социал-демократы провели в Лондоне II съезд РСДРП, призванный сплотить разрозненные кружки в единую партию. (Хотя она тут же перессорилась, разделившись на большевиков и меньшевиков.) Объединяться в 1903 г. решили и оппозиционные либералы. Земские деятели, группировавшиеся вокруг журнала «Освобождение», под видом горного отдыха съехались в Швейцарии.
Провозгласили создание собственной нелегальной организации, «Союза освобождения». А партия эсеров уже действовала. По российским городам начались теракты.
Но и в верхушке российской власти далеко не все было ладно. Умер премьер-министр Иван Николаевич Дурново, и его место занял Сергей Юльевич Витте, бывший министр финансов.
Он приходился двоюродным братом основательнице теософии Елены Блаватской, а выдвинулся на железнодорожных
концессиях под покровительством киевского банкира Блиоха. На прежней службе в правительстве Витте проявил себя очень хорошо, способствовал экономическому росту страны. Но при этом открыл широкую дорогу в Россию для иностранных предпринимателей и являлся одним из главных поборников либеральных преобразований.
В кабинете министров пошли склоки: Витте враждовал с Плеве, не стеснялся сочинять о нем клеветнические байки, организовывать заговоры среди его подчиненных. Наблюдались и другие непонятные явления. Кредиты армии и флоту хронически урезались за недостатком средств. А в это же время Витте выделял крупные займы Китаю, чтобы он
мог уплатить контрибуцию, наложенную на него после поражения от японцев.
Эти деньги уходили в Токио — и на них Япония вооружала армию, строила флот, готовясь к схватке с Россией. По той же причине, из-за нехватки средств, укрепления Порт-Артура возводились медленно. Зато по соседству по указаниям Витте строился ускоренными темпами торговый порт Дальний — прекрасно оборудованный, но совершенно
неукрепленный…-подарок японцам которым они вскоре и воспользовались.
Тучи над Россией казались малозаметными, но они быстро сгущались. Вот в такой обстановке в Петербург вошел одинокий странник. Впрочем, он не ощущал себя одиноким. Ведь он непрестанно читал молитву. А значит, был с Богом… Григорий Распутин явился к ректору духовной академии, епископу Сергию (Страгородскому) — будущему патриарху.
Тот заинтересовался странником, прошагавшим в веригах через всю Россию. Ему понравились речи и рассуждения Григория. Странника взял под опеку инспектор академии архимандрит Феофан (Быстров), свел его с епископом Саратовским и Царицынским Гермогеном (Долгановым), известным своей ортодоксальной верой и воинствующим патриотизмом. Среди их окружения, паствы, пошла молва о Божьем человеке…
Однако мы забегаем вперёд… Вернемся назад…
Осень 1900 года для самодержца Российской империи Николая II могла вполне стать последней. 24 октября 1900 г. домашний врач императора Г. И. Гирш записал, что ещё 22 октября у Николая II началось «небольшое расстройство пищеварения».
26 октября, в дневнике царя появилась запись: «Вчерашнее недомогание не прошло, и я принуждён был остаться в постели. Сначала думали, что у меня инфлуэнца, но через несколько дней доктора решили, что у меня брюшной тиф…». Затем записи в дневнике прерываются вплоть до 30 ноября 1900 г., поскольку температура у Николая II была уже под 40 °.
Это было неожиданное и во всех смыслах странное заболевание, которое сопровождалось целым списком чисто детективных событий. Начнём с того, что во всей Ливадии так и не смогли выявить ни одного переносчика этой заразы. Непонятно откуда взявшаяся “инфекция” долбанула конкретно по одному человеку, из-за чего возникли и рассматривались самые экзотические варианты
источника болезни.
Накануне всех событий посланник турецкого султана Турхан-паша преподнёс в подарок Николаю Второму турецкий альбом с фотографиями (запись в дневнике Николая II от 23 октября 1900 г.). Врачи сразу уцепились за это событие, предположив, что именно через альбом император мог, якобы, заразиться тифом – других источников просто не выявили, хоть и усердно рыли носом. Подозрения усугубились, когда этот пресловутый альбом при таинственных обстоятельствах 26 октября бесследно исчез из Ливадийского дворца.
Таинственной и подозрительной, как свист в ночи, была постановка диагноза, точнее, её стремительность. Большая медицинская энциклопедия указывает, что в кровяной сыворотке следы тифозных бактерий могут быть обнаружены ТОЛЬКО на 8-й, в лучшем случае – на 4-й день, когда и становится возможным поставить точный диагноз.
В случае же болезни Николая Второго диагноз был поставлен в течение суток – нереальная для этой болезни оперативность! В эту же копилочку ложится отсутствие у царя одного из важных и отличительных симптомов брюшного тифа – так называемой розеолёзной сыпи.
Однако, все эти медицинские нестыковки затмило поведение находящейся в положении императрицы Александры Фёдоровны, ставшее главным сюрпризом для окружения императора. С первых дней болезни Александра решительно взяла ситуацию под контроль и установила режим тотальной изоляции царя, исключающий любое общение Николая с кем бы то ни было из придворных и родственников.
Генерал А. Н. Куропаткин отмечал: «Вот уже шестой день Государыня никого кроме врачей не видит сама и не допускает к Государю. Сама спит с ним в одной комнате и ухаживает за ним, дежуря посменно со своей няней. Никаких предосторожностей ни за себя, ни за детей не принимает. Тесно и не дезинфицируют».
Между тем, брюшной тиф – весьма заразная болезнь. Императрица этого не могла не знать, как и то, что она
рискует не только своей жизнью, но и жизнью своего будущего ребёнка.
Изоляция царя не ограничивалась только общением. Другим значимым и шокирующим известием стало прямое указание царицы, в котором она объявила всем министрам, что ни одного документа не допустит до Николая Второго. По её приказу все бумаги должны быть адресованы на её имя, а после этого она сама будет разбираться «что и когда показать императору».
А вот эта заявка уже выходила далеко за рамки чисто семейных отношений. Александра Фёдоровна на глазах изумлённой публики “де факто” перехватывала управление империей.
Полностью изолированы от императора оказались не только министры. Во время болезни сына вдовствующая императрица так и не смогла достучаться до сердца своей невестки: она общалась с Александрой Фёдоровной через телеграммы, но все её советы и просьбы были проигнорированы.
Сведения о протекании болезни Николая царице-матери отправляла её дочь великая княжна Ксения Александровна, которая в это время проживала рядом в своём имении Ай-Тодор.
В письме к царице-матери Александра Фёдоровна не только запретила ей приезжать к больному сыну, но и предупредила, что никому не уступит своего места у постели больного.
Отказывая в предоставлении какой-либо информации матери Николая Второго, Александра Фёдоровна повелела, чтобы с 3 ноября подробные бюллетени о ходе течения болезни царя отсылались английской королеве в Виндзор, что вообще выходило за рамки элементарных приличий и генерировало слово, произносимое пока шёпотом, становившимся, однако, всё более отчётливым. И это слово было “Заговор!”…
Где царь – там и Москва... Часть 130
24 мая 2021 г.
А в это время неспокойно было не только в России. В 1903 г. вспыхнуло восстание против турецкого владычества в Македонии. И тут проявилась еще одна фигура, во многом необычная. Александр Иванович Гучков.
Он происходил из очень богатой старообрядческой купеческой семьи, окончил Московский университет, пополнял образование историка и филолога в Венском, Берлинском, Гейдельбергском университетах.
На общественном поприще он выдвинулся в 1891 г., когда в России случился неурожай и голод. Активно работал в комиссии по помощи пострадавшим, удостоился ордена, получил высокую должность в московской земской управе. Состоял в правлении ряда банков, торговых предприятий, возглавлял крупнейшее в России страховое общество «Россия».
Но в его поведении стала проявляться непонятная черта. Он буквально не пропускал ни одной «горячей точки»! В 1895 г. взял вдруг в московской управе отпуск и уехал на два месяца в Турецкую Армению, где произошло восстание против турок.
Потом неожиданно забросил все дела и отправился на Дальний Восток, поступил служить в казачью сотню, охранявшую КВЖД. Поссорившись с местным начальником, уволился. На обратной дороге вместе с братом совершил путешествие — на лошадях преодолели 12 тыс. верст через Монголию, Тибет, Китай, Среднюю Азию.
В 1899 г. Гучков с братом Федором отправился на англо-бурскую войну, участвовал в боях на стороне буров. Александр Иванович был ранен, попал в плен к англичанам. Другой брат, Николай, выкупил его. Но Гучков тут же очутился в Китае, где разгорелось восстание ихэтуаней. А в 1903 г. у него уже была назначена свадьба.
Но заполыхало в Македонии, и он вдруг объявил, что должен срочно ехать туда. Отправился почему-то через Турцию, проводил какие-то встречи, а потом прибыл в Болгарию.
Его биограф В. И. Козодой в оправдание таких странностей выдвигал версию, не работал ли Гучков на русскую военную разведку? Но в документах разведки нет ни малейших следов, что Гучков сотрудничал с ней. Зато есть другие сведения — по данным Н. Н. Берберовой, Гучков был масоном (см. Боханов А. Н. "Александр Иванович Гучков // Исторические силуэты". М.: Наука, 1991.) .
И представляется любопытным, что одновременно с ним восстанием в Македонии заинтересовалось другое неординарное лицо — Чарльз Ричард Крейн. Это был крупнейший промышленник из Чикаго, банкир и медиамагнат, один из основателей суперэлитного клуба «Джекил-Айленд», в котором состояли мировые финансовые паразиты - Морганы,
Рокфеллеры, Вандербильты, Шиффы.
В отличие от Шиффа, Крейн давно уже представлял себя другом России. Близко сошелся с приезжавшими в США статским советником Ростовцевым — будущим секретарем императрицы Александры Федоровны, министром связи Хилковым.
Кстати, по сведениям американского историка Р. Спенса, Ростовцев и Хилков тоже были масонами. Как и Крейн (см. Шамбаров В. Е., Чавчавадзе Е. Н. "Революция: западня для России". М.: Вече, 2017).
С такими связями он организовал сверхвыгодное предприятие, стал хозяином российского филиала компании «Вестингауз», получил монополию на поставку воздушных тормозов для русских поездов, построил в нашей стране свои заводы.
Но интересы Крейна к России не ограничивались бизнесом. Он являлся главным спонсором и покровителем Чикагского университета. По его настоянию сын президента этого учреждения,
Сэмюэл Харпер, основал в университете "Центр по изучению России".По оценкам специалистов, это была первая в Америке неофициальная разведывательная организация, тесно связанная с госдепартаментом США.
Чета Ковалевских: Софья Ковалевская (в девичестве Корвина-Круковская) фиктивная жена Максима Ковалевского
Среди российских ученых и общественных деятелей выискивались перспективные фигуры. Одной из них стал видный социолог Максим Ковалевский — «отец» российского политического масонства, основатель лож Великого Востока в нашей стране. Его приглашали читать лекции в Чикагском университете.
Еще одной сотрудницей Крейна стала признанная специалистка по Индии и Ближнему Востоку Зинаида Рагозина. Она стала в России информатором и агентом влияния Крейна. Через Рагозину он познакомился с художником и мистиком Николаем Рерихом.
Внимание американского олигарха привлек и чешский профессор Масарик, проповедовавший отделение Чехии от Австро-Венгрии. Его тоже стали приглашать в Чикаго, Крейн взял его под покровительство. А в 1903 г. мультимиллионер отправился в Европу, и здесь он
встретился с русским профессором Милюковым, активистом «Союза освобождения».
Крейну этот деятель понравился, они вместе совершили путешествие по разным странам. А потом чикагского мецената потянуло вдруг к восставшим македонцам, он поехал в Болгарию. В Софии встречался с лидерами повстанцев, давал им крупные суммы. Контактировали ли они с Гучковым? Таких фактов не зафиксировано. Но они там находились одновременно. София была еще небольшим, захолустным городом. Два богатых эксцентричных иностранца никак не могли не заметить друг друга…
Но вскоре ситуацию на Балканах заслонили другие события. В ночь на 9 февраля 1904 г. японцы без объявления войны нанесли удар по русскому флоту. План войны в Токио продумали очень грамотно. Силы России значительно превосходили Японию, но на Дальнем Востоке царь держал ограниченные контингенты.
Невзирая на растущую напряженность, советники-масоны до последнего момента уверяли его, что Япония не осмелится напасть. А Транссибирская магистраль была еще не достроена. Оставался разрыв возле Байкала.
Японцы именно на это и рассчитывали — напасть внезапно, чтобы сразу же максимально ослабить русский флот. Захватить господство на море и быстро перебросить на континент все силы. Используя численное превосходство, разгромить Маньчжурскую армию. А дальше останется перемалывать русские соединения по мере их подхода и ждать, когда царь попросит о мире.
Отчасти это удалось. В первых же операциях японцы сумели уничтожить или повредить ряд кораблей. Высадились в Корее и Маньчжурии, отбросили русские части, захватив незащищенный порт Дальний. Он стал прекрасной базой для переброски на континент войск и снабжения. На Маньчжурскую армию Куропаткина навалились две вражеских. Третья японская армия осадила Порт-Артур.
И как только началась война, Россия неожиданно очутилась в международной изоляции!
Англия держала сторону Японии. Америка тоже подыгрывала ей. Турция закрыла для русских Босфор и Дарданеллы, не выпустила к театру боевых действий Черноморский флот. Франция считалась союзницей России, поощряла ее политику на Дальнем Востоке, давала советы царскому правительству ни в коем случае не идти на уступки японцам.
Но, когда начались бои, французы вдруг заключили союз с Англией — «Антант кордиаль»(см. Джолл Д. "Истоки Первой мировой войны". Ростов-на-Дону: изд. "Феникс", 1998).
Единственным другом как будто выступила Германия. Однако и этот друг оказался отнюдь не искренним. В Берлине и Вене считали выгодным, если русские посильнее увязнут на Востоке и тогда можно будет реализовать собственные замыслы — развязать войну на Западе.
В обмен на «дружбу», то есть нейтралитет и согласие снабжать царские эскадры, немцы навязали России кабальный торговый договор на 10 лет. И в это же время германские и австрийские спецслужбы сотрудничали с японцами, передавали им разведывательную информацию (см. Орлов В. Г. "Двойной агент: записки русского контрразведчика // с послесловием и приложениями А. Здановича". М.: Современник, 1998).
А вся западная пресса дружно принялась издеваться над «позорными» поражениями русских, значительно преувеличивая их масштабы и потери. Это преподносилось как очевидное доказательство отсталости «царского режима», его неспособности эффективно управлять империей.
Хотя на самом-то деле замыслы японского командования оказались сорваны. Порт-Артур героически оборонялся. Армия Куропаткина отходила с тяжелыми боями, но окружить и уничтожить ее противник не смог. На Дальний Восток постепенно подвозились свежие русские части. А Кругобайкальский участок Транссибирской магистрали достраивался ускоренными темпами.
Приток подкреплений из Европейской России вот-вот должен был значительно возрасти. Но на затяжную войну Япония не рассчитывала. У нее не хватало ресурсов, вооружения, денег.
Кстати, он, в отличие от русского царя, заранее знал о предстоящем столкновении. Его биографы рассказывают, что за два дня до конфликта он собрал ведущих банкиров Америки, сказав им: «Через 72 часа начнется война с Россией. Ко мне поступило предложение о предоставлении Японии финансовых средств. Что вы думаете на этот счет?»
Его инициатива была одобрена. Паразиты в лице компании Шиффа «Кун и Лоеб» создали специальный синдикат для размещения облигаций японских займов, задействовав свои обширные связи.
Сам Шифф отправился в Англию, добившись реализации этих облигаций через лондонскую биржу. В результате Япония смогла получить 5 займов на общую сумму 535 млн долларов. Биограф Шиффа Присцилла Робертс признает, что эти средства «покрыли более половины японских военных расходов и… стали важным фактором, обеспечившим победу Японии» (см. Саттон Э. "Уолл-стрит и большевистская революция". М.: изд. "Русская идея", 1998).
Еще одним спасительным средством, за которое ухватились в Токио, стали подрывные операции. Японский военный атташе в Петербурге,
полковник Акаси Мотодзиро, с началом войны был переведен в Стокгольм.
Стараясь наладить разведку против русских, он познакомился с финским сепаратистом Циллиакусом. Тот знал многих революционеров и предложил поддержать их. Изначально замышлялось вызвать восстание в западных губерниях России, чтобы царь оставил там свои войска, не смог перебросить на восток.
Акаси и Циллиакус побывали в Кракове. Берлине, Вене, Лондоне. Вели переговоры с эсером Чайковским, руководителем британского «Общества друзей русской свободы» Волховским, польским социалистом Пилсудским.
В Женеве наводили контакты с Плехановым и Лениным. Первоначальный проект расширился. Вместе с сотрудниками японского посольства в Англии Акаси представил в Токио новый план — объединить политические группировки, враждебные царю, и устроить в России революцию, что обеспечит для Японии победу. План одобрили, выделили деньги.
Первым шагом стала конференция в Париже, куда позвали представителей от разных оппозиционных сил — им сообщалось, что они смогут получить финансирование.
В начале октября 1904 г. в Париж прибыли делегации эсеров (Чернов, Натансон, Азеф), «Союза освобождения» (Милюков, Струве, Долгоруков), от финских, польских, грузинских, латвийских, белорусских националистов.
Социал-демократы дали согласие участвовать, но в последний момент отказались. Стало известно, что за конференцией стоят японцы, и Плеханов отписал, что его партия намерена «сохранять полную независимость по отношению к военным противникам царского правительства».
Другие оказались менее брезгливыми. Самого Акаси очень удивили либералы во главе с Милюковым и Струве. Он опасался, что именно они будут мешать единой линии на вооруженную борьбу. Но они были настроены крайне агрессивно и горячо поддержали курс на восстание. Милюков, как позже признался в воспоминаниях, знал о японских источниках финансирования. Тем не менее вообще стал одним из председателей конференции.
На ней согласовали усилия, расписали роли. Эсеры и националисты устраивают теракты, провоцируют волнения. А либералы организуют легальное давление на правительство. При этом опираются на тот же террор, те же мятежи как доказательство, что в стране полный развал, или обрушиваются на царскую власть за ее «жестокость».
Причем в Париже появился и чикагский магнат Чарльз Крейн. После визита на Балканы он заехал в Россию, а затем направился во Францию. Милюков после конференции дождался его, и они уже вместе отчалили в США, где русский профессор получил предложение прочитать курс лекций в Чикагском университете. Крейн поселил его в собственном доме, у них установились самые теплые отношения.
Ленин, как и Плеханов, на конференции не появился. Но у него установились опосредованные контакты с Циллиакусом и японцами.
Перед этим меньшевики выжили его из редакции «Искры», а теперь он получил деньги на издание собственной газеты «Вперед», доказывая в ней неизбежность поражения России и призывая к восстанию. Хотя революционеров опекали не только японцы.
Ведь неслучайно все свои проекты Акаси согласовывал с японским посольством в Лондоне. Англичане действовали и через «Общество друзей русской свободы».
Сохранился отчет вербовщика разведывательного бюро британского военного министерства (будущих секций МИ-5 и МИ-6) Уильяма Мелвилла, действовавшего под видом частного детективного агентства.
Он писал, что в 1904 г. «было сочтено целесообразным войти в контакт с поляками, нигилистами и прочими оппозиционными русскими элементами». Сам он установил связи с революционером по фамилии Карски.
Это был Юлиан Мархлевский, ближайший помощник Парвуса [96, 98]. И именно Парвус в последующих событиях становится вдруг одним из самых осведомленных революционеров, получает огромные суммы из каких-то неведомых источников.
Но спонсоры для подрывной работы находились и в самой России. Многие богатые люди увлекались идеями радикальных преобразований.
Одним из них стал крупнейший фабрикант Савва Морозов. Социал-демократ Красин устроился инженером на его предприятия в Орехово-Зуево, подружился с хозяином.
Близкой подругой и любовницей Морозова была и артистка МХАТ Мария Андреева — большевичка, партийная кличка «Феномен». Она стала сожительницей Горького, и писатель тоже вошел в окружение фабриканта.
Морозов выделял Горькому и Красину деньги, укрывал на своих предприятиях нелегальную литературу, типографское оборудование. А племянник Саввы Тимофеевича, Николай Шмидт, сам стал убежденным революционером, его называли «красным фабрикантом».
Положение России усугубилось и переменами в органах власти. В июле 1904 г. эсеровские боевики под руководством Азефа и Савинкова совершили одно из самых громких своих преступлений — был убит министр внутренних дел Плеве. В
правительстве исчез противовес либералу Витте. Мало того, ему удалось провести на место Плеве Святополка-Мирского, ярого либерала. Жесткий контроль за оппозицией, за земскими органами сразу ослабел.
А осенью, как раз после Парижской конференции, «Союз освобождения» развернул «банкетную кампанию». Исполнялось 40 лет со дня земской реформы Александра II, и под этим предлогом земские органы в разных городах взялись устраивать банкеты.
Это не митинги, не манифестации, ни в одном законе запрета на товарищеские застолья не предусмотрено. Но для них снимались самые большие залы, и банкеты превращались в политические собрания. Выплескивались обвинения в адрес властей, звучали призывы к конституционным преобразованиям. Приглашали и представителей от социал-демократов, эсеров, они тоже выступали (см. Свердлова К. Т. "Яков Михайлович Свердлов". М.: изд. "Молодая Гвардия, 1976).
В завершение этой кампании в ноябре был назначен общероссийский земский съезд. Его полиция не разрешила, но либералы запрет проигнорировали, все равно провели. Конечно, Плеве такого не допустил бы. Но при Святополке-Мирском сошло с рук.
Оппозицию это раззадорило, она уверялась в своей силе и безнаказанности. Газеты позволяли себе все более наглые выпады, накаляли атмосферу в стране, облегчая агитацию большевикам, эсерам, меньшевикам, анархистам. Все более частыми становились забастовки.
Заграничные центры революционеров озаботились закупками оружия. В США в октябре 1904 г. отправилась одна из создательниц боевой организации эсеров Екатерина Брешко-Брешковская. Она ехала по приглашению «Американского общества друзей русской свободы». Ей устроили торжественную встречу, турне по городам США с многолюдными митингами, где собирались
деньги на революцию.
Другой эсеровский предводитель, Николай Чайковский, связанный с британским «Обществом друзей русской свободы», вместе с англичанами Хобсоном и Грином закупил 6 тыс. револьверов «браунинг». В конце 1904 г. их в сопровождении Хобсона отправили в Санкт-Петербург контрабандой, спрятав в бочках с маслом.
Однако вспышки волнений в России оставались разрозненными. Чтобы слить их в единую волну, требовалось событие, которое потрясло бы всю страну. Провокация…
В начале ХХ в. в Петербурге приобрел широкую популярность священник Георгий Гапон. Он был великолепным оратором. Слушать его проповеди специально приезжали столичные дамы. Гапон несколько раз служил вместе со св. Иоанном Кронштадтским, во многом старался подражать ему.
Появлялся среди обитателей городского «дна», старался чем-то помочь. Трудился в приютах, благотворительных организациях. Правда, в нем обнаружилась и духовная трещинка. Гапон овдовел, а вдовый священник не может жениться. Но к нему ушла жить воспитанница благотворительного училища. Он уже загордился, сам решал, какие правила ему соблюдать, а в чем сделать для себя исключение…
О «православном священнике»-масоне читайте в следующей публикации…
Георгий Аполлонович Гапон. Родился 17 февраля 1870 г. в селе Белики, Полтавской губернии. Окончил Полтавскую духовную семинарию, женился на дочери купца, нажил двоих ребятишек. Но жена и дети умерли, а вдовец прибыл в Санкт-Петербург поступать в Духовную академию.
Рукоположенный священник был очень падок к женскому полу. Обладая выдающимися физическими мужскими достоинствами, он, пока учащийся Духовной академии, начал свою карьеру в гостиных и будуарах светских львиц Петербурга.
Вдова гофмейстера графиня Хитрово, графиня Нарышкина, княгиня Лобанова-Ростовская - вот далеко не полный список великосветских дам, которые открыли обаятельному священнику свои сердца и двери во многие кабинеты и приемные столицы.
Его дипломная работа в Духовной академии была революционно смела и называлась: «О положении рабочего класса в России и о необходимости общения между церковью и народом». Эта работа и выраженные в ней взгляды на царскую политику в стране, очень понравились и пришлись кстати масонским силам в России.
Будучи настоятелем женского приюта, отец Гапон соблазнил 16-летнюю воспитанницу Александру Уздалеву и жил с ней, как сейчас бы сказали, гражданским браком, что по меркам начала XX века, да еще для рукоположенного священника было недопустимо.
То, что попа поддерживали, некие враждебные самодержавию силы говорит и тот факт, что, когда одновременно с бегством из приюта с беременной несовершеннолетней воспитанницей, Гапона еще и поймали с поличным на присвоении крупных сумм, выделенных епархией на изготовление церковной утвари из золота, репрессий в отношении него не последовало.
Напротив, его даже повысили в церковной иерархии. С января 1904 года отец Георгий - настоятель храма при петербургской пересыльной тюрьме, с жалованьем в 2000 рублей (большие деньги для того времени!).
Еще в январе 1903-го в здании Департамента полиции на Фонтанке произошла судьбоносная встреча отца Георгия с начальником Московской охранки Сергеем Зубатовым.
Умный и дальновидный, Зубатов понял: Поп Гапон - тот, кого он так долго искал. Гапон приехал к нему в Москву, и на квартире Зубатова в тихой, уютной комнате, подсвечиваемой таинственным светом канделябра, начальник охранного ведомства Москвы обратился к молодому священнику:
- Георгий Аполлонович, простите, что обращаюсь к вам по-светски, я сейчас работаю над проектом создания легальной рабочей организации под эгидой полиции, через которые можно будет вести культурную просветительную работу.
Шеф охранки испытующе смотрел отцу Гапону прямо в его зрачки, не мигая, надеясь видеть в них реакцию на свои слова:
- Отче, имейте ввиду, что в подобных организациях мы еще собираемся отстаивать экономические интересы рабочих перед их работодателями. Поэтому нам нужны такие смелые и умные просвещенные религиозные деятели, как вы, которые бы сообщали нам о проблемах и нарушениях законодательства.
Нет, отец Георгий не стал секретным агентом охранки: он искренне поверил в предложенную ему миссию и наивно полагал, что ведет самостоятельную партию. И согласился, но указал, что как раз связь с полицией отпугивает рабочих от подобных структур, делает их мишенью агитаторов.
Для своей организации потребовал полную самостоятельность. Его доводы признали резонными, выделили финансирование за счет министерства внутренних дел, и возникло «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга».
Гапон добился больших успехов, его «Собрание» стало массовым. Но в его окружении появились фигуры совершенно иного пошиба. Красин, Горький, инженер Петр (Пинхас) Рутенберг — эсер и активный сионист. Взялись умело обрабатывать священника.
В начале января 1905 г. на Путиловском заводе за прогулы и другие нарушения уволили четверых рабочих — трое из них входили в организацию Гапона.
Священник принялся хлопотать, чтобы их восстановили. Директор почему-то уперся намертво, отказал. Тогда Гапон вдруг объявил: он добьется своего во что бы то ни было. Устроит забастовку не только на Путиловском, а на всех столичных заводах. А дальше события приняли совершенно необъяснимый оборот.
Общая забастовка действительно началась. Хотя одному священнику это было совершенно не по силам. Ведь бастующим рабочим надо было платить какие-то деньги, чтобы они могли обеспечить собственные потребности, кормить семьи. В целом суммы требовались очень большие, да и организация солидная.
Но некие пружины сработали. Весь город забастовал. А 6 (19) января, в праздник Крещения Господня, Гапон бросил призыв — идти всем к царю, подать ему петицию об улучшении положения рабочих. Священник патетически взывал: "пусть царь выйдет к народу, восстановит нравственную связь с ним!"
Однако загадочные события этим не исчерпывались. В тот же день освящали крещенскую воду. Николай II с семьей, со всем двором, духовенством вышел на Иордань возле Зимнего дворца. Орудия Петропавловской крепости по традиции дали салют холостыми, но одно из них почему-то оказалось заряжено картечью! И было нацелено на царский павильон на Неве.
Только по случайности заряд ударил по той части павильона, где никого не было, и по стеклам дворца. Был легко ранен один городовой, и фамилия его оказалась Романов. Чьи проклятия и заклинания сопутствовали выстрелу? Чьи молитвы отвели его?
Дело списали на халатность. Причем царь лично добился, чтобы офицер Карцев, командовавший расчетом злополучной трехдюймовки, не был наказан. Но свою семью после такой встряски Николай II решил увезти в Царское Село. Покинул столицу. По его дневникам за 6, 7, 8 января видно, что министр внутренних дел скрыл от него нарастающую угрозу, докладывал в сглаженном виде.
Там встречается лишь краткое упоминание, что бастуют заводы. Только 8 января появляется запись: «Слышно, что рабочими руководит какой-то священник Гапон». Но опять ни о какой серьезной угрозе речи нет.
А между тем 8 января обстановка накалилась. Руководители движения объезжали город, выступали на митингах, и Гапон откровенно двурушничал.
Там, где рабочие были настроены мирно, он успокаивал народ, что никакой опасности нет, царь примет петицию и все будет хорошо.
А там, где настроение было революционным, говорил: если Николай II отвергнет требования, «тогда нет у нас царя». Вырабатывались сигналы. Сам Гапон позже писал об этом. Если он после переговоров с государем махнет рабочим белым платком, то требования приняты. Если махнет красным, люди поднимают красные флаги и начинают общий бунт.
Сионист Петр Рутенберг сначала спас Гапона от смерти, а потом организовал его убийство
Но и сами требования были подменены. Вместо экономических, которые вырабатывались рабочими, Рутенберг, Горький и другие советники Гапона подготовили политический ультиматум. Вечером 8 января священник засел вместе с ними под охраной вооруженных боевиков и редактировал окончательный текст петиции:
«...Ваше Величество немедленно повели созвать представителей земли русской… Повели, чтобы выборы в Учредительное собрание происходили при условии всеобщей, тайной и равной подачи голосов. Это самая наша главная просьба, в ней и на ней зиждется все, это главный и единственный пластырь для наших ран».
Затем было еще тринадцать пунктов — гражданские свободы, равенство без различия вероисповедания и национальности, ответственность министров «перед народом», политическая амнистия, прекращение войны с Японией на любых условиях и даже отмена всех косвенных налогов (которые нацеливались вовсе не на простонародье, а на богатых людей).
Кончалась петиция: «Повели и поклянись исполнить их… А не повелишь, не отзовешься на нашу просьбу — мы умрем здесь, на этой площади, перед твоим дворцом».
О том, что творилось, не знал царь, но отлично знали за границей. Еще 7 января в Чикаго в доме Крейна Милюков дал интервью американским журналистам, и газеты в США вышли с сенсационными заголовками: «России предстоит грандиозное кровопролитие. Московский профессор говорит о революции».
Милюков уверенно предсказывал: «Через два дня в России будет великое кровопролитие. Если каким-то образом в воскресенье удастся предотвратить огромное скопление масс перед Зимним дворцом, то оно состоится в другой части Санкт-Петербурга».
Пояснял, что это будет началом революции, что все классы русского народа настроены свергнуть самодержавие. А корреспондент парижской «Юманите» Авенар 8 января в восторге писал: «Резолюции либеральных банкетов и даже земств бледнеют перед теми, которые депутация рабочих попытается завтра представить Царю». То есть, текст петиции писал не "пролетарский
писатель" Пешков (Горький), а авторы-сионисты из-за бугра!
Правительство тоже узнало, что готовится провокация. Манифестация была запрещена. Для предотвращения шествий вызвали войска. Гапон и другие организаторы были в курсе. Но рабочих они не оповестили. Вместо этого большая делегация общественных деятелей во главе с Горьким поздно вечером отправилась к министру внутренних дел — настаивать, чтобы войсковые кордоны отменили, пропустили рабочих к Дворцовой площади, и доказывать, что все будет благопристойно.
Пропускать шествия было никак нельзя. Это означало бы «мирный захват всего центра столицы, дворца, правительственных учреждений, первую в истории «бархатную» революцию" — полиция доложила и о красных флагах, и об участии вооруженных дружин.
Однако и поведение представителей власти оказалось весьма сомнительным. Святополка-Мирского на месте не оказалось. Делегацию принял его товарищ (заместитель), начальник корпуса жандармов Рыдзевский.
Он заявил, в общем-то, правильно — обращаться следует не к правительству, а к организаторам. Если запрещенной манифестации не будет, никакой опасности кровопролития нет.
Но такой ответ Горького со товарищи не устраивал. Они отправились к премьер-министру Витте. А тот дал уклончивый ответ. Дескать, он не осведомлен, что предпринимают органы охраны правопорядка, и вообще этот вопрос не в его компетенции. Предложил еще раз обратиться к Святополк-Мирскому, тут же связался с ним по телефону. Однако тот сказал, что ему все известно и во встрече с делегатами нет необходимости.
Но при этом и широкого оповещения рабочих, что шествия будут пресекаться вооруженной силой, налажено не было. Объявлений вывесили мало, о них многие не знали. Когда Гапон в окружении боевиков засел редактировать петицию, противозаконные действия были уже налицо.
Полиция предложила арестовать его. Но градоначальник Фуллон, узнав о вооруженной охране священника, пришел в ужас, что произойдет стрельба, кровопролитие, и запретил какие-либо действия.
Утром 9 января с рабочих окраин выступили огромные колонны, общее количество достигало 300 тыс. человек. В два часа они должны были сойтись у Зимнего дворца. Причем шествие сперва выглядело вовсе не верноподданническим.
Рядом с Гапоном находился Рутенберг, он был вооружен. Среди эсеров обсуждался вариант: во время встречи с царем стрелять в него. Хотя Гапон был решительно против. Предупреждал: если на царя будут какие-то покушения, он тут же покончит жизнь самоубийством (весьма странные мысли для священника). Но сам он шел в цивильной одежде и тоже имел револьвер (как он писал, на случай самоубийства).
Приехали партийные отряды из других городов, кое-где подняли красные флаги. Но большинство рабочих было настроено совсем не революционно, потребовало убрать их.
Организаторы уловили эти настроения. Колонна, которую Гапон и Рутенберг вели от Нарвской заставы, остановилась возле церкви Казанской иконы Божьей Матери. Решили здесь взять хоругви, кресты, иконы.
Староста храма отказал, но по указанию предводителей люди силой вломились в церковь и забрали, что им нужно. Это была импровизация, но она оказалась удачной. Шествию придали патриотически-духовный вид. Только здесь Гапон надел облачение священника, очевидно взятое в храме.
Однако на Обводном канале дорогу преградил кордон солдат. От манифестантов потребовали разойтись. Предупредили — иначе будет открыт огонь. Эти предупреждения звучали трижды, но их не слушали. Только подняли плакат: «Солдаты, не стреляйте в народ» (как видим, и его изготовили заранее).
Как и в любой антиправительственной манифестации ряженные "активисты-сионисты" подстрекали: «Нас не пускают к царю!» Призывали прорываться. Оцепление дало залп в воздух. Ряды рабочих дрогнули, остановились. Но предводители с пением двинулись дальше, увлекая толпу за собой. Еще немного — и солдат раздавили бы или растерзали. Тогда винтовки ударили по людям.
Руководители шли в первых рядах, но они, в отличие от рабочих, изучили воинские сигналы. Когда прозвучал рожок — команда открыть огонь, Рутенберг сразу рухнул на землю и повалил Гапона.
Вокруг падали убитые, раненые, а священника, переждав залп, подхватили и утащили в подворотню. Здесь его переодели, и Рутенберг быстренько обрезал ему бороду и волосы. То есть и ножницы заранее позаботился взять с собой. Гапон при этом ошалело хрипел: «Нет больше Бога, нет больше царя!»
В других колоннах, двигавшихся к Дворцовой площади, действовал один и тот же сценарий (не по таким ли сценариям учились наши "навальные"?). На Шлиссельбургском тракте, на Васильевском острове, на Выборгской стороне массы людей доходили до кордона войск. На предупреждения не реагировали. При залпах в воздух их, наоборот, подталкивали вперед. Были и другие провокации, камни, летящие в солдат.
Дальше следовала стрельба по людям, толпы в панике бежали, давили и калечили друг друга. А революционеры добавляли масла в огонь. Какие-то группы переулками, в обход кордонов просачивались в центр города. По некоторым свидетельствам, с деревьев на Адмиралтейском бульваре стреляли в военных (как тут не вспомнить современные "майданы" и в Москве и в Киеве).
Разграбили несколько оружейных магазинов, на Васильевском острове начали строить баррикады. Такие группы легко разгонялись полицией или казаками, но главное было уже сделано.
Штаб кровавых событий располагался на квартире Горького. Пролетарский писатель сам описывал, как туда прибежал Гапон, наскоро остриженный, в чужом пальто, требовал: «Меня нужно сейчас же спрятать, куда вы меня спрячете?».
Появился и Рутенберг. Сел от лица Гапона писать прокламацию к рабочим: «Братья, спаянные кровью, у нас больше нет царя». Подключился Горький, в выражениях не стеснялись, проклинали государя «со всем его отродьем».
Писатель набросал и воззвание к народу, ко всему мировому сообществу. Указывал, что самодержавие себя полностью проявило, расстреляв подданных, а значит, должно быть низвергнуто.
Горький и Рутенберг настояли, что Гапону надо еще выступить. Повезли его в Вольное экономическое общество — клуб, где собиралась оппозиционная интеллигенция. Невзирая на обстановку в городе, эта публика стеклась сюда вечером 9 января. Или была предупреждена — предстоит еще нечто важное.
Сообщники показали, что Гапон жив, и бывший священник зачитал составленное для него воззвание. После этого Горький отправил телеграмму в США, в журнал Херста «Нью-Йорк Джорнал»: «Русская революция началась!»
А полиция только после выступления в Вольном экономическом обществе всполошилась, объявила розыск Гапона и Рутенберга. Но они уже исчезли. Расстригу вывезли на дачу Горького в Куоккалу. Сейчас это Репино, Курортный район Санкт-Петербурга в черте города
Но тогда Куоккала была на территории Финляндии. А она в составе Российской империи обладала особым статусом. Еще Александр I даровал ей конституцию, значительную автономию. В Финляндии было свое правительство, свой выборный сейм, она жила по отдельным законам.
До XIX в. это была нищая и забитая окраина Шведского королевства, но под покровительством России Финляндия расцвела, разбогатела. Разрастались финские города, сформировалась прежде не существовавшая финская интеллигенция.
Но, невзирая на это, здесь были сильны сепаратистские настроения, нагнеталась русофобия. Местные власти и полиция распоряжений Санкт-Петербурга не выполняли. Политическим противникам сочувствовали, покрывали их. У эсеров и большевиков в Финляндии имелись убежища, связи. Гапона переправили через шведскую границу.
У Горького заранее было подготовлено другое место. Еще осенью 1904 г. его сожительница Мария Андреева уволилась вдруг из МХАТа, перешла в Рижский театр, сняла там квартиру. К ней и прибыл писатель. Причем в Риге готовилась еще одна провокация, как в Петербурге, «кровавая суббота». Но авторство или соавторство Горького в составлении подрывного воззвания удалось установить. В Риге его арестовали, отправили в Петропавловскую крепость. Повторение трагических событий в Риге удалось предотвратить.
А в столице в ходе «Кровавого воскресенья» погибло около 130 человек, получили травмы и ранения 299 — включая солдат и полицейских. Но мировая пресса многократно преувеличила число жертв.
Британские, французские, американские газеты выплескивали волну ужасов. Смаковали жестокость царя, якобы расстрелявшего собственных мирных подданных, шедших к нему на поклон, придумывались фантастические подробности. Ту же тему подхватили отечественные либералы, революционные агитаторы.
Судьбой Горького мировая общественность особенно озаботилась. В его защиту поднялась общая волна негодования — во Франции, Англии, Германии, газеты выходили с аршинными заголовками, собирались митинги. В Италии даже депутаты парламента приняли общее требование немедленно освободить писателя.
В США петицию о его освобождении подписали видные политические, общественные, культурные деятели. В связи с войной отношения России с западными державами и без того были не блестящими. Власти сочли за лучшее выпустить Горького под залог. Его по просьбе Андреевой внес Морозов, а писатель, обретя свободу, сразу перебрался в Куоккалу, где был в полной безопасности.
Стоит подчеркнуть, что страшная провокация в столице была многоплановой. Она не просто дала толчок к раскручиванию революции. Ее сценарий был великолепно выверен. Народ во главе со священником идет к своему государю — а его расстреливают. У русских людей подрывали святая святых — веру в царя! Один из главных духовных устоев Российской державы.
И еще немаловажный аспект — ни одна из революционных партий Кровавое воскресенье не организовывала. Ни у большевиков, ни у эсеров еще не было в Петербурге столь сильных структур, способных осуществить такое грандиозное предприятие. Группы и дружины из этих партий лишь участвовали, подключились на готовое.
Спрашивается — кому это было выгодно? Кто обеспечил мощное финансирование? Япония? Но ее разведка внутри России была достаточно слабой, не располагала подобными возможностями. Другое дело — английская «Интеллидженс Сервис». В то время — самая мощная из мировых спецслужб.
Два факта обращают на себя внимание. Как раз в это время Витте вел переговоры о кредитах, и в конце 1904 г. в Россию прибыл глава британского банка «Бэринг» лорд Рэвелсток. Во время трагических событий он находился в Петербурге, наблюдал их. Запомним эту личность, мы еще встретимся с ней.
Второй факт. Осенью 1904 г. Англия направила в Россию нового посла, сэра Хардинжа. По возвращении на родину он был удостоен титула лорда.
Сэр Карнок, сменивший его в 1906 г., тоже стал лордом. А из всех британских посланников в России за период с 1830 по 1918 гг. лордами стали лишь трое. Те, кто занимал этот пост в революцию 1905–1907 гг., и сэр Бьюкенен — посол во время следующей революции.
В начале ХХ в. в международной политике стал сказываться новый важный фактор — «финансовый интернационал». Ведь крупные банкиры в разных странах переплетались родственными узами, компаньонством в тех или иных фирмах.
В Австро-Венгрии, Франции, Англии делами ворочали различные ветви Ротшильдов. Самый мощный финансист США Дж. Морган был связан с британскими и французскими Ротшильдами. Шифф тоже выдвинулся в качестве представителей Ротшильдов и германских банкиров (см. Саттон Э. "Уолл-стрит и большевистская революция". М.: изд. "Русская идея", 1998).
Крупнейший из них, Макс Варбург, был ведущим финансистом Германии. Его братья Пол и Феликс Варбурги перебрались в США, путем браков породнились с партнерами «Кун и Лоеб» и вошли в их концерн. Шифф был также связан с Гарриманами, Гульдами, Рокфеллерами, Оппенгеймерами, Гольденбергами, Магнусами (см. Меркулов Д. Н., Бобровник В. М. "Контрреволюция и национальная идея России". М., 2003").
В родстве с Варбургами состояли российские банкиры Гинцбурги, с Ротшильдами — олигархи мощного киевского «куста»: Бродские, Блиохи и др. Но если в России, в условиях самодержавной власти, влияние финансистов на правительство осуществлялось только исподволь, то на Западе оно даже не скрывалось, и сама политика направлялась в зависимости от интересов банков, промышленных корпораций. Через подконтрольную им прессу финансовые столпы направляли общественное мнение. Они были тесно связаны и с Социалистическим интернационалом. Банкиры считали выгодным для себя поддерживать левые партии.
Кроме родственных связей, деловые и политические круги различных государств переплетались масонскими. Это тоже считалось полезным. Обеспечивало поддержку, взаимовыручку. Причем масонские связи,как и родственные, были наднациональными, позволяя взаимодействовать структурам в различных государствах.Так возникло явление, которое великий русский философ А. И. Ильин назвал «мировой закулисой».
Масонство глубоко проникло и в Россию. По закону, оно было запрещено. Каждый государственный служащий давал подписку не состоять в масонских и иных тайных организациях. Но ведь в этих организациях высшими признавались собственные ценности, ложь ради них допускалась. В нашей стране подпольно действовали самые разнообразные ветви масонства — английское и шотландское (классическое), французское (политическое), розенкрейцеры, иллюминаты, орден «Филалет» и пр.
В числе «рыцарей Филалет» оказались даже представители царствующего дома. Общественные деятели предпочитали политическое масонство Великого Востока. Самый радикальный орден, иллюминатов, оказал сильное влияние на социалистов.
Праздник ордена, 1 мая (магическая «Вальпургиева ночь»), отнюдь не случайно стал «днем международной солидарности трудящихся».
Исследователи уже отметили, что постулаты иллюминатов отчетливо видны в работах Парвуса и его ученика Троцкого (см. Шамбаров В. Е., Чавчавадзе Е. Н. "Лев Троцкий. Тайны мировой революции". М.: изд. "Вече", 2016).
А германские революционеры во главе с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург (помощницей и любовницей Парвуса)
неслучайно назвали себя «Союзом Спартака» — псевдоним «Спартак» носил основатель ордена Адам Вейсгаупт.
Но эти же тайные организации позволяли теневым режиссерам так или иначе регулировать их членов. Координировать действия совершенно разнородных сил. В России данные особенности проявились в полной мере.
В царствование Александра III, твердой рукой поддерживавшего устои самодержавия и православия, затаившиеся оппозиционеры и масоны возлагали все надежды на перемену власти. Подспудно готовились к этому, продвигали подходящие для себя кандидатуры к верхушке государственного руководства. Но Николай II, взойдя на трон, их надежд не оправдал. Он сразу же объявил, что намерен продолжать курс отца.
Что ж, одни расчеты нарушились — стали строиться другие. Потому что у государя не было наследника. Императрица Александра Федоровна четырежды приносила ему детей — и каждый раз рождались дочери.
Тут уже стали закручиваться интриги другого сорта. Ведь со смертью Николая II, естественной или насильственной, его род по мужской линии должен был прерваться. Корона перейдет к кому-то из великих князей. Активизировалась соответствующая тайная работа среди семейства Романовых…
Королева Виктория, принц Уэльский, Николай II, Александра Федоровна и великая княгиня Ольга Николаевна, 1897 г.
Королева Виктория, принц Уэльский, Николай II, Александра Федоровна и великая княгиня Ольга Николаевна, 1897 г.Но царя проблема с наследником подтолкнула Николая еще глубже проникнуться к Православию. Жена его, Александра Федоровна оказалась достойной своего мужа. Она родилась в Германии, в Гессене, хотя воспитывалась в Англии, при дворе своей баб...
Но царя проблема с наследником подтолкнула Николая еще глубже проникнуться к Православию. Жена его, Александра Федоровна оказалась достойной своего мужа. Она родилась в Германии, в Гессене, хотя воспитывалась в Англии, при дворе своей бабушки королевы Виктории, и по происхождению считала себя англичанкой, а не немкой. Она до конца жизни разговаривала по-русски с акцентом, но и акцент был английский.
Тем не менее она после перехода в Православие стала настоящей русской царицей и веру восприняла столь же глубоко и искренне, как ее супруг. Вдвоём с мужем они истово молились, ездили в паломничества по святым местам, прося господа, чтобы он им ниспослал сына - наследника русского престола.
В 1902–1903 гг. Николай II и государыня лично настояли на канонизации св. преподобного Серафима Саровского, о чем среди церковных иерархов шли уже долгие споры, но вопрос зависал на одном месте.
По инициативе Николая Александровича и Александры Федоровны началась подготовка к официальному прославлению еще ряда святых, в том числе благоверного царя Ивана Грозного. И молитвы царственной четы были услышаны. 30 июля (12 августа) 1904 г. у них родился наследник, царевич Алексей. Стоит ли считать случайным совпадением, что как раз после этого были в полную силу запущены механизмы революции?
Трагедию Кровавого воскресенья царь очень переживал, пытался как-то сгладить последствия. Он поручил собрать делегацию из рабочих разных заводов, 19 января принял ее в Царском Селе.
Николай Александрович старался разъяснить им: «Вы дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменниками и врагами нашей родины. Стачки и мятежные сборища только возбуждают толпу к таким беспорядкам, которые всегда заставляли и будут заставлять власти прибегать к военной силе, а это неизбежно вызывает и неповинные жертвы. Знаю, что нелегка жизнь рабочего. Многое надо улучшить и упорядочить… Но мятежною толпою заявлять мне о своих нуждах — преступно».
На пособия семьям пострадавших государь выделил 50 тыс. руб. Распорядился создать комиссию под председательством сенатора Шидловского, куда вошли бы выборные представители разных заводов — с одной стороны, вскрыть причины случившегося 9 января. С другой — выявить нужды
рабочих, возможности улучшить их положение.
Однако успокоения это уже не принесло. Даже лучшие намерения государя выворачивались против него. При выборах в комиссию Шидловского на заводах и фабриках революционеры и либеральная оппозиция протолкнули своих делегатов. Под прикрытием комиссии сформировался легальный орган для раздувания недовольства и организации беспорядков.
Николай II пробовал идти навстречу пожеланиям общественности. Издал указ, что всем подданным и организациям предоставляется право сообщать государю свои предположения о реформах, которых они хотели бы.
Обещал создать совещательные органы народного представительства. Он писал: «Я вознамерился привлекать достойнейших, доверием народа облеченных, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений».
Но готовность императора к сотрудничеству оппозиция восприняла, как признание поражения. Либеральное «Освобождение» писало: «Белый флаг… символ трусости и слабости… Нужно только навалиться всей силой на колеблющееся самодержавие, и оно рухнет…».
На Пасху 1905 г. государь издал Манифест о веротерпимости. Упразднил доселе существовавшие ограничения для старообрядцев. Но этот Манифест сочли своей победой сектанты. В Америке провозглашалось, что теперь открыты
двери для их миссий по «спасению России», обращению заблудших православных в «настоящее» христианство.
А сбежавший Гапон вынырнул в Швейцарии. Его принялись наперебой тащить к себе меньшевики, большевики, эсеры. Ведь у него было громкое имя, масса сторонников в Петербурге. Расстрига общался со всеми, но Плеханов ему не понравился. Встречи с Лениным стали более плодотворными. Большевики показались ему вполне «боевыми», и вчерашний священник хотел присоединиться к ним. Но следом приехал Рутенберг и перетащил его к эсерам. Они своей «боевитостью» снискали самые горячие симпатии Гапона.
Когда в феврале 1905 г. Каляев убил губернатора Москвы, великого князя Сергея Александровича, сияющий расстрига явился к Савинкову, бросился целовать и поздравлять его. Тот удивился — с чем? «С великим князем Сергием!» — расплылся Гапон. Тут даже Савинкову стало не по себе (см. Савинков Б. В. "Воспоминания террориста". М.: Вече, 2016).
С помощью новых друзей расстрига публиковал и рассылал прокламации с призывом к восстанию, брошюру о еврейских погромах, «открытое письмо» государю, называя его «душегубцем Романовым», требуя отречься от престола и грозя скорым судом.
Хотя и в партии эсеров ему стало тесно, он откровенно метил на роль самостоятельного «вождя». Тренировался в стрельбе, верховой езде. Его повезли в Лондон.
Один из руководителей «Общества друзей русской свободы» Давид Соскис поселил его в собственной квартире, от имени Гапона писал его мемуары.
Лондонская «Таймс» платила за них бешеные гонорары. Обостренный интерес к расстриге возник и у японцев. Они все еще побеждали. Овладели Порт-Артуром, в битве под Мукденом армия Куропаткина опять отступила. Но… Куропаткин преднамеренно применял такую тактику, полностью оправдавшую себя. Японцы выдохлись, их потери были вдвое больше русских, наступать они больше не могли.
А наша страна еще осенью 1904 г. завершила строительство Транссибирской дороги. Подкрепления на Дальний Восток шли сплошным потоком. Перед японцами разворачивались уже не одна, а три армии.
Неприятельское командование встревожилось, решило усилить финансирование Акаси, чтобы все-таки поднять в России восстание. Для этого и пригодился Гапон. От его имени в Женеве собрали очередную конференцию. Позвали эсеров, большевиков, финских, прибалтийских, кавказских, польских сепаратистов. Правда, объединить их не получилось. Ленин возмутился «засильем эсеров» и покинул заседание.
Но если он не желал себя связывать формальным союзом с эсерами, то от денег не отказывался. Связи с Циллиакусом и Гапоном поддерживал член ЦК партии Буренин.
Акаси рассчитывал завезти в Россию две партии оружия — через Финляндию и Грузию. В Париже вел переговоры с грузинскими националистами, сумел наладить хорошие контакты с грузинскими полицейскими чинами. Потом перебрался в Лондон.
В операции с оружием участвовали член британского парламента и председатель профсоюза моряков Джон Вильтон, Циллиакус, руководители английского «Общества друзей русской свободы» Соскис, Волховский, эсеры Чайковский, Рутенберг, от большевиков — Литвинов и Буренин.
В Швейцарии закупили 40 тыс. винтовок. Чтобы перевезти их в Голландию, в Роттердам, потребовалось 8 вагонов. Были куплены два парохода— «Джон Графтон» и «Сириус».
Первый должен был перевезти в Финляндию 16 тыс. швейцарских винтовок «веттерли», 3 тыс. револьверов, 3 млн патронов, 3 т. взрывчатки.
Второй направлялся на Черное море, в Батум. На борту было 8,5 тыс. австрийских винтовок «манлихер» и 1,2 млн патронов. Гапон, Чайковский и Соскис отплыли раньше на личной яхте Циллиакуса. Организовать прием груза и готовить восстание. Причем Соскис ехал в качестве английского журналиста, корреспондента респектабельной «Трибюн».
А на Дальнем Востоке продолжалась война, и неожиданно прославился Гучков, о котором мы уже упоминали. Он отправился в Маньчжурию, возглавив отряд Красного Креста. В сражении под Мукденом, когда наша армия отступила, один из госпиталей, где находился Гучков, не успели эвакуировать.
Он принял решение с частью медперсонала остаться с ранеными, чтобы передать их на попечение японского Красного Креста. Особого риска в данном случае не было. В этом же госпитале находилось на излечении много японских раненых. Работники госпиталя просто выполнили свой долг. Продолжали ухаживать за пациентами, дождались японцев, убедились, что их командование и медики взяли раненых под свой надзор.
А гражданских лиц японцы в этой войне не интернировали и в число пленных не включали. Гучков пробыл у них всего месяц. Но иностранные журналисты, находившиеся в Японии и выплескивавшие о русских только грязь, почему-то воспели подвиг Гучкова, добровольно пошедшего в плен, чтобы уберечь раненых (причем только его, а не врачей и медсестер, которые, собственно, и были нужны пациентам). О нем
раструбила и западная, и российская пресса. В Москву он вернулся в ореоле героя.
Городская дума объявила его поступок гражданским подвигом. Заинтересовался и царь, пригласил Гучкова к себе, долго беседовал с ним в присутствии императрицы, и гость ему понравился.
Масон Александр Иванович тут же подсуетился и на волне своей популярности принялся создавать еще одну нелегальную организацию — «Союз земцев-конституционалистов». Впрочем, нелегальность «Союза» была чисто условной. В него вошли крупные промышленники, банкиры, землевладельцы, скрывать свои собрания от кого бы то ни было они не считали нужным.
Но в Японии набралось и изрядное количество настоящих русских пленных. Стоит отметить, что в начале войны имели место случаи японских зверств, добивания раненых — подобные факты протоколировались в присутствии иностранных представителей [25].
Но Японии в схватке с Россией требовалось поддерживать к себе общие симпатии как к культурной и цивилизованной державе. На фронте находилось множество западных журналистов. Поэтому такие явления быстро пресекли. Пленных содержали в хороших условиях, их показывали международным комиссиям. На работы их не посылали, кормили даже лучше, чем своих солдат (после войны Токио предъявил за это России огромный счет).
Общее число русских солдат, матросов, офицеров в японских лагерях достигло около 70 тыс. А из США в Японию приехал вице-президент «Американского общества друзей русской свободы» Джордж Кеннан — один из основоположников информационной войны, автор нашумевшего бестселлера «Сибирь и ссылка». Теперь он прибыл как корреспондент журнала «Аутлук», посетил лагеря пленных, для солидности представлялся там американским консулом. После чего развернул среди русских агитационную
работу.
Японское военное министерство одобрило такую деятельность. Кеннан написал в Штутгарт издателю «Освобождения» Струве, просил присылать побольше революционных материалов.
А пленные как раз маялись от безделья, жадно набрасывались на печатную продукцию на родном языке. К ним по американским дипломатическим каналам хлынули журнал «Освобождение», газеты, листовки.
Операция приобрела такой размах, что понадобилось подкрепление. «Американское Общество друзей русской свободы» прислало на помощь Кеннану Николаса Русселя. Настоящее имя его было Николай Студзиловский, он сбежал за границу от полиции еще при Александре II, осел в США, купил плантацию на Гавайях, даже избирался президентом сената Гавайских островов.
Он начал издавать журнал «Япония и Россия» на русском языке. Многие молодые русские офицеры и сами были заражены либеральными веяниями. Из таких Кеннан и Руссель вербовали помощников — флотского инженера Костенко, капитана Булгакова, Соловьева.
Корреспондентом Русселя стал и матрос Новиков — будущий писатель Новиков-Прибой. В журнале «Россия и Япония» появились первые его публикации под псевдонимом «Затертый». Он начал собирать среди пленных материалы для
крайне тенденциозной, а местами откровенно клеветнической книги «Цусима». Японское командование негласно помогало этой кампании. Листовки и брошюры подсовывали пленным через сотрудников лагерной администрации, медицинский персонал.
Сам Кеннан значительно позже, в 1917 г., признал, что работа финансировалась Шиффом, благодаря этому было получено полторы тонны пропагандистской литературы.
Результаты он оценивал очень высоко: «В конце войны 50 000 российских солдат и офицеров вернулись в свою страну пламенными революционерами». Причем агитацией подрывная работа не ограничивалась.
Руссель представил японскому командованию проект создать из пленных «народную армию» для революции в России, доказывая, насколько это будет выгодно для Токио. Наметили высадить первый отряд десантом под Владивостоком. Туда начали тайком переправлять оружие.
Нет, Россия не проиграла войну. К лету 1905 г. не она, а Япония зависла на грани катастрофы. На фронте стояли 38 полнокровных русских дивизий, а против них — 20 японских, потрепанных и повыбитых. Резервов больше не было, пополнения присылали необученные — из «зеленой»
молодежи или старших возрастов. Наступление царских войск должно было стать однозначно победным. Но оно так и не началось.
Забастовки закупорили Транссибирскую магистраль, которая питала армию в Маньчжурии.
А революционеры готовили общий взрыв, восстания в городах, вооруженных силах. Создавались подпольные ячейки на Черноморском и Балтийском флотах. Хотя прорвалось преждевременно. В июне 1905 г. вышел на учебные стрельбы броненосец «Князь Потемкин Таврический». Находился недалеко от Одессы, когда там начались крупные волнения и стачки. Это повлияло на экипаж корабля. Повод стал случайным.
То ли в Одессе при закупке подсунули несвежее мясо, то ли подстрекатели объявили его тухлым. Вспыхнул бунт, матросы перебили многих офицеров. К «Потемкину» присоединились миноносец № 261, броненосец «Георгий Победоносец» и авизо «Веха».
Стоит отметить, что восстанием сразу же воспользовалась… Англия! По мирному договору, заключенному после русско-турецкой войны 1877–1878 гг., Османская империя не имела права пропускать через проливы Босфор и Дарданеллы военные корабли держав, не имеющих выхода к Черному морю.
Теперь англичане потребовали от султана Абдул-Хамида в одностороннем порядке отменить этот пункт, чтобы ввести в Черное море британскую эскадру «для охраны торгового судоходства». Султан был настроен к России враждебно. Но выполнить пожелание англичан он просто не успел.
Остальной флот не поддержал мятежников. Команды трех кораблей, приставших к «Потемкину», вскоре осознали, что вляпались в беду. Ушли от него и сдались.
«Потемкин» несколько дней болтался туда-сюда по морю, причалил в румынском порту Констанца, и матросы бросили его. Румынские власти не увидели ничего зазорного в том, чтобы предоставить убежище бунтовщикам и убийцам. Горячее участие в их судьбе приняла местная интеллигенция.
С потемкинцами устроили пресс-конференцию, опубликовали в газетах воззвание к армии и флоту, написанное предводителем восстания Афанасием Матюшенко. Для него была организована поездка в Женеву, он встречался с Плехановым, Лениным, Гапоном.
Да, подрывные операции стали решающим фактором в этой войне.
В мае 1905 г. царь учредил новый орган — Совет Государственной обороны. Предназначался он отнюдь не для внешней
войны. Ведь Япония в это время отнюдь не угрожала России. Основной опасностью становилась революция. Во главе СГО Николай II поставил своего двоюродного дядю, великого князя Николая Николаевича. Профессионального военного, генерала от кавалерии. В данный период он стал главной опорой и советником царя, готовившегося противодействовать революционной буре.
Но бунт на «Потемкине» показал, что в армии и на флоте тоже проявились шаткие настроения, возможны измены. Среди министров и придворных раздались голоса, что продолжать войну в таких условиях нельзя, надо начать переговоры о мире. Царь согласился с ними.
Посредником вызвался быть президент США Теодор Рузвельт, и это было вовсе не случайно. Вашингтон вел собственную линию — для него было выгодным ослабление как России, так и Японии. А в выигрыше оказывалась Америка.
Еще в ноябре 1904 г. крупнейшие банкиры — Морган, Стиллмен и Вандерлип — организовали встречу с российским послом в Вашингтоне Кассиди, устроили обед в его честь. Представитель министерства финансов России восторженно докладывал: «Из произнесенных на обеде речей нельзя не прийти к заключению,
что настроение представителей общественности здесь изменилось, враждебное отношение к России почти совершенно исчезло».
Стоит обратить внимание, что российское министерство финансов назначило представлять свои интересы в США Г. А. Виленкина — он был женат на дочери банкира Исаака Зелигмена, а через него приходился родственником и Шиффу (см.Ткаченко С. Л. "Американский банковский капитал в России в годы Первой мировой войны" . ВИРД. СПб., 1998).
Теперь для США ситуация стала идеальной. Позиции русских в Маньчжурии были подорваны, но и Япония ослаблена, влезла в долги к американцам.
Когда зазвучали предложения о мире, в Токио тоже ухватились за них с радостью. Мирная конференция открылась в американском Портсмуте. Россию представлял премьер-министр Витте, Японию — министр иностранных дел Комура.
Портсмутский мир
С требованиями Токио наша страна согласилась лишь частично. Уступила арендованный Ляодунский полуостров с Порт-Артуром и Дальним, часть Южно-Маньчжурской железной дороги, а из своих земель — только Южный Сахалин, который японцы подсуетились захватить уже напоследок, перед самым началом переговоров.
Комура выставил было претензии и на Северный Сахалин, на 3 млрд рублей контрибуции. Витте склонен был согласиться, но царь это строго запретил.
Однако у Японии имелся еще один козырь. Акаси и японское посольство в Лондоне предупредили главу делегации Комуру, что после 25 августа начнется восстание в Санкт-Петербурге.
В Портсмуте он тянул время и ждал этого восстания, чтобы ужесточить условия, потребовать побольше. Как видим, Гапон, эсеры и большевики, отправившие оружие на пароходе «Джон Графтон», мечтали разжечь революцию.
Но их спонсоры были грамотными специалистами, понимали, что шансы на успех ничтожны. Они вели другую игру. Сам факт восстания в момент переговоров даст им грандиозный выигрыш! Русские люди будут погибать за химеры мифических идеалов, а на самом-то деле оплачивать своей кровью дополнительные приобретения Японии (см. Шамбаров В. Е., Чавчавадзе Е. Н. "Революция: западня для России". М.: Вече, 2017 год).
Но не получилось. «Джон Графтон» до цели не дошел. Как раз в те дни, о которых сообщили Комуре, 26 августа, он сел на мель в финских шхерах. Его заметили рыбаки, сотрудники таможни. Команда выгрузила некоторую часть оружия, попрятала на ближайших островках. Задерживаться на судне побоялась: вот-вот могли нагрянуть пограничники.
Пароход подожгли, и он взорвался. В руки революционеров попала лишь небольшая часть груза, которую удосужились спасти. Комура известий о восстании не дождался, и 5 сентября мирный договор был подписан.
Судьба второго парохода, «Сириус», отчалившего в Черное море, была иной. Российская жандармерия и пограничная стража перехватили его в Батуме, судно и груз были арестованы. Но большую часть, 8400 винтовок, революционеры выкупили за взятки.
Очевидно, Акаси не напрасно поработал с грузинскими полицейскими чинами. Или британский консул в Батуме Патрик Стивенс — известно, что он активно занимался шпионажем. Хотя Японии это уже не касалось. Война завершилась, революция продолжалась без нее — и в схватках с полицией, с воинскими частями заговорили контрабандные винтовки.
Гапон появился в Петербурге в ноябре. Но его роль «вождя» кончилась с японскими деньгами и гибелью «Джона Граффтона». Среди революционеров верховодили совершенно другие люди, соперники им не требовались. Тогда расстрига совершил очередной поворот.
Связался с премьер-министром Витте и с министром внутренних дел Дурново. Испрашивал амнистии для себя. Предлагал восстановить свою организацию, а она будет отрывать рабочих от радикальных партий, настраивать на мирные способы решения социальных проблем.
Дурново считал, что доверять Гапону нет никаких оснований. Но Витте был иного мнения, поручил переговоры с бывшим священником
своему секретарю Манасевичу-Мануйлову. Он служил в контрразведке, провел ряд удачных операций, но считался скользким типом. По некоторым сведениям, сделал карьеру благодаря гомосексуальным связям. Тем не менее Витте использовал его для деликатных поручений.
С Гапоном Манасевич-Мануйлов сумел договориться. Расстриге разрешат реанимировать «Собрание русских фабрично-заводских рабочих», вернут ему помещения, оплатят конфискованное имущество этой организации (в счет компенсации было выделено 30 тыс. руб.), а "Гапон будет удерживать людей от вооруженного восстания" - таков был уговор.
Тот с радостью ухватился за такую возможность. Провел съезд возрожденного «Собрания». Многие рабочие по-прежнему верили ему. Но вскоре после этого с ним пожелал увидеться Рутенберг. Откровенно предупредил, что он должен превратить «Собрание» в площадку для революционной агитации. Если же откажется, то «социалистические партии достаточно сильны и организационно, и идейно, чтобы уничтожить его». Гапон не послушался.
Свое «Собрание» он преобразовал в подобие профсоюза, нацеливая рабочих на сотрудничество с властью, реформаторские методы борьбы. Но против него в газетах развернулась массированная травля. Его обвиняли в провокаторстве, кутежах, разврате. Обыгрывалась история с 30 тысячами от правительства, хотя Гапон не скрывал ее от своей организации.
Чтобы спасти репутацию, он опубликовал в прессе открытое письмо, требовал над собой общественного суда. Сумел получить согласие быть судьями у видных общественных деятелей — Милюкова, Прокоповича, Святловского и др. Обещал представить некоторые документы, предрекая: «Когда они будут опубликованы, многим не поздоровится».
За свою жизнь Гапон уже серьезно опасался, ходил с револьвером. А эти самые документы передал адвокату С. П. Марголину, поручив опубликовать их в случае своей смерти. Но до общественного суда он не дожил.
Прежний «друг и учитель» Рутенберг обвинил его, что он провокатор. Пригласил под видом переговоров на дачу в Озерки,. Там Гапона удушили и повесили. Адвокат Марголин после этого выехал в Европу для публикации документов, но в дороге почувствовал сильные боли в желудке и скончался. Документы
Гапона исчезли...
Окончание войны с Японией ни малейшего успокоения в стране не принесло. Наоборот, оппозиция принялась раздувать возмущение «позорным» миром, представляла его как доказательство неспособности «царизма» руководить страной.
Николай II не отказывался от своих обещаний опереться на круги общественности. 6 августа он издал Манифест об учреждении Государственной Думы — выборного органа, который будет участвовать в разработке и обсуждении законов. Но такое решение никого не удовлетворило. Земские и политические группировки дружно заявляли о бойкоте законосовещательной Думы.
Раскачка страны усугублялась. В октябре 1905 г. разразилась всеобщая политическая стачка, бастовало свыше 2 млн человек. При этом либеральное крыло при дворе и в правительстве наседало на государя, что нормализовать положение могут только конституционные реформы.
Под руководством Витте (прототип нынешнего Чубайса) был составлен проект Манифеста о введении в России гражданских свобод. Николай II взвешивал, что в такой ситуации может быть два выхода — реформы или введение диктатуры. Витте настаивал на
первом пути, доказывал: если подавлять беспорядки силой, опять прольется много крови, но через некоторое время повторится то же самое.
Но царь колебался, вызвал в Петербург председателя Совета Государственной обороны, великого князя Николая Николаевича.
Начальник Канцелярии министерства императорского двора генерал Мосолов вспоминал: «консервативная часть правительства восприняла это как знак, что государь намерен опереться на армию, жесткой рукой восстановить порядок. Но когда Николай Николаевич приехал, то неожиданно выяснилось, что он… сторонник Витте.
Мало того, когда министр двора граф В. Б. Фредерикс заговорил с ним о диктатуре, великий князь в страшном возбуждении выхватил револьвер и объявил: если царь не примет программу Витте, то он застрелится прямо на глазах Николая II. Фактически повторил тот же самый жест, который провозглашал Гапон! Прими или мы умрем здесь же, перед тобой!».
Под таким давлением с разных сторон Николаю пришлось уступить Витте - масону, работавшему на Британию!
17 октября царь подписал Манифест, даровал народу «незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов». Объявлялась амнистия всем политзаключенным, кроме террористов. А Дума получила законодательные права, вместе с Государственным Советом превращалась в двухпалатный парламент.
Но… при этом сам оказался заложником ситуации, созданной вокруг него! Манифест не принес России замирения. Напротив, он открыл дорогу настоящей революции. Правда, либералы разделились.
«Союз земцев-конституционалистов» Гучкова превратился в политическую партию «Союз 17 октября». Выражал удовлетворение реформами, готовность сотрудничать с властью, но именно в плане осуществления и будущего углубления реформ.
«Союз освобождения» преобразовался в другую партию — "конституционных демократов (кадетов)" во главе с Милюковым. Они требовали продолжать атаку, окончательно перехватить власть.
А революционеры смогли теперь действовать легально! Амнистия выпустила из тюрем их арестованных товарищей. Дарованные свободы позволяли открыто вести агитацию, собирать митинги.
В первые две недели после опубликования Манифеста по разным городам России произошли ожесточенные столкновения, погибло более 1600 человек. Зарубежные историки, да и многие отечественные до сих пор квалифицируют эти беспорядки как «черносотенные еврейские погромы».
Хотя В. В. Кожинов, С. Г. Кара-Мурза и другие авторитетные исследователи давно уже показали полную беспочвенность такого определения (см. Кара-Мурза С. Г. "Манипуляции сознанием. М.: Алгоритм, 2000. и Кожинов В. В. Россия. "Век ХХ. 1901–1939". М.: 1999)
«Союз русского народа» образовался позже, в ноябре, и в это время никаких «погромов» уже не было. А октябрьские эксцессы в большинстве случаев происходили по двум сценариям.
Патриотические силы после Манифеста организовывали манифестации в поддержку царя, а революционеры пытались помешать им. Или, наоборот, революционеры устраивали манифестации, а патриоты силились их разогнать.
Впрочем, имели место и столкновения с богоизбранными, но существуют доказательства, что они провоцировались преднамеренно.
Так, еще 11 мая 1905 г. в Нежине были задержаны Янкель Брук,Израиль Тарнопольский и Пинхус Кругерский, разбрасывавшие листовки на русском языке: «Народ! Спасайте Россию, себя, бейте жидов, а то они сделают вас своими рабами».
В это же время в Чернигове сионисты-социалисты распространяли воззвания на еврейском языке, призывавшие «израильтян» вооружаться. А после публикации Манифеста они вышли на демонстрацию с вызывающими транспарантами «Наша взяла!»
В Одессе в патриотическое шествие бросили три бомбы. В Стародубе отряд «самообороны богоизбранных» из 150 человек, вооруженный револьверами, расстрелял «толпу громил». То есть безоружных горожан и селян.
Вот как описывает "погром" дореволюционная писательница Вера Крыжановская:
"Многолюдный крестный ход, к которому присоединились окрестные крестьяне, мирно и с пением молитв подходил к собору, как вдруг на перекрёстке улиц еврейское скопище преградило ему путь. Произошло замешательство, и в ту же минуту из окна углового дома была брошена бомба, которая разорвалась, изранив и убив многих. Неожиданное нападение произвело панику, которую усугубили револьверные залпы со стороны; отчаянные крики и вопли женщин и детей стояли в воздухе.
Процессия превратилась в вопящую толпу, на которую с двух сторон яростно набросились остервенелые шайки евреев. Рвались и топтались хоругви, разбивались стёкла киотов, а иконы бросались на землю. Во главе бесчинствовавших особенно своим кощунством выделялся Яффе, который плевал на образа, и бил ими по головам, так что один из хоругвеносцев замертво повалился на землю. В этот момент появился привлечённый шумом и стоявший поблизости отряд войск. С его появлением, нападавшая банда отступила…
Но это не прекратило общего беспорядка. Войска были осыпаны с двух сторон градом выстрелов из домов; кроме того, и возмущённая толпа опомнилась. Народ кинулся на дом, откуда шла стрельба, выломав двери, и многие из евреев, попавшихся в швейцарской и пробовавших скрыться, были тут же убиты. Ватаги крестьян, рассыпавшись по соседним улицам, принялись разбивать еврейские лавки, но не грабили, а только били, рвали и жгли в отместку.
Так как вспышка народного гнева была местной, то войска быстро подавили волнение в самом начале, и порядок через несколько часов был восстановлен. Но никогда ещё, разумеется, нижние чины и войсковые начальники не были в столь странном положении, когда им с опасностью для жизни приходилось оборонять тех, которые их же засыпали пулями и забрасывали бомбами»…
Еще один «погром» в Одессе описал И.Бабель: «Евреев били на Большой Арнаутской… Тогда наши вынули… пулемет и начали сыпать по слободским громилам». Как видим, началась драка и безоружных противников расстреляли. Причем в 1905 г. пулеметы считались новинкой,
даже в армии их были единицы. А в одесской иудейской общине уже имелся пулемет и обученные пулеметчики. Видимо, примерно так же происходил «погром» в Киеве — из 47 жертв богоизбранных насчитали 12.
Взбунтовался и Кронштадт, там матросы и солдаты дорвались до винных складов, перепились, грабили жилые дома.
Оба эти восстания готовились революционерами заранее, а возбуждение после подписания Манифеста подтолкнуло их, гнойники прорвались раньше намеченного времени.
Восстание случилось и во Владивостоке — мы уже упоминали, что там готовился «десант» из пленных и успели забросить оружие.
Однако на Западе все эти разнородные столкновения сваливались в кучу именно под маркой «еврейских погромов». В США опять прошли массовые митинги и собрания, где клеймили «варварство» царя и русских. Был образован фонд помощи пострадавшим. Большие суммы внес Шифф.
За две недели удалось собрать 1 млн долларов — колоссальную сумму для того времени. На какие нужды она пошла, история умалчивает. Но в России подготовка восстания шла полным ходом. Пользуясь «свободами», революционеры более чем в 50 городах создали собственные органы власти — Советы. Деньги на это требовались немалые, и
они были уже явно не японскими. Японии было больше незачем оплачивать смуту, да и нечем. Она совершенно издержалась.
Обращает на себя внимание, что некоторые руководители революционеров оказались более информированными, оказывались в нужное время в нужном месте.
Парвус и Троцкий, в отличие от других эмигрантов, восприняли Кровавое воскресенье как сигнал. Сразу же нелегально перешли границу, и здесь Троцкого взялся опекать Красин, хотя Лев Давидович еще не отметился никакими заслугами, а Красин уже считался видным большевистским лидером, членом ЦК. Он обеспечил начинающему революционеру проезд от Киева до Петербурга, надежное жилье. Когда возникла угроза ареста, переправил в Финляндию.
Подписание Манифеста 17 октября стало неожиданностью для многих российских губернаторов, министров. Но Парвус и Троцкий вернулись в Петербург как раз накануне Манифеста и объявления амнистии, когда стало возможным действовать безопасно.
Два эмигранта, которых раньше в столице никто не знал, вошли вдруг в состав Петербургского Совета. Его председателем стал адвокат Хрусталев-Носарь. А его заместителем загадочным образом выдвинулся Троцкий, оттеснив Хрусталева-Носаря на роль своей ширмы.
Однако и Троцкий не являлся главной фигурой. За ним стоял Парвус, державшийся в тени. По оценкам профессора Г. Л. Соболева, именно он определял политику Петербургского Совета (см. Соболев Г. Л. "Тайный союзник. Русская революция и Германия". СПб.: Изд-во СПбГУ, 2009).
В его распоряжении имелись какие-то очень большие средства. Они с Троцким начали массовыми тиражами издавать свои газеты, завалив ими Санкт-Петербург и Москву.
Важный центр революционной работы крутился и вокруг Горького. На его дачу в Куоккалу приезжали Рутенберг, Красин и другие революционеры, проводили совещания по подготовке всеобщей стачки, а потом вооруженного восстания.
После объявления амнистии Горький с Красиным и нефтепромышленником Исидором Гуковским начал на деньги Морозова издавать первую легальную социал-демократическую газету «Наша Жизнь».
С писателем были связаны и братья Свердловы. Старшего из них, Зиновия, в 1901 г. арестовали вместе с Горьким за размножение на мимеографе революционной литературы. «Буревестник революции» взял его под покровительство, формально окрестил и стал его «крестным» (хотя сам после отлучения от причастия порвал отношения с церковью).
Зиновий Свердлов считал его приемным отцом, взял его фамилию Пешков. А в 1904 г., как раз перед революцией, он уехал в Нью-Йорк, его принял на хорошую должность миллионер-социалист.
Второй брат, Яков Свердлов, в это же время перебрался на Урал и, будучи совсем молодым человеком, возглавил там структуры большевиков. Он тоже оказался почему-то очень информированным, еще в сентябре 1905 г. уверенно предупредил свою будущую жену К. Новгородцеву о скором переходе на легальное положение (см. Свердлова К. Т. "Яков Михайлович Свердлов". М.: Молодая Гвардия, 1976).
А вот Ленину до подобной осведомленности оказалось далеко. Он задержался в Швейцарии. Собрался ехать на родину в октябре, после амнистии. Из России дали знать, что в Стокгольме его будет ждать курьер с документами. Но в Швеции он никакого курьера не нашел, без толку ждал две недели. Прибыл в Петербург только в ноябре, когда все руководящие посты в революционном движении были уже заняты.
Он оказался не у дел. Поехал в Москву — но и там не нашел себе достойного применения. Все эти факты приводят к выводу: теневые силы, готовившие первую русскую революцию, сочли лучшей кандидатурой на роль вождя Троцкого. Которого подпирал Парвус. Ленина просто попридержали , чтобы не мешал им.
Противостояние в России нарастало. В ноябре 1905 г. в Петербурге уже фактически возникло двоевластие. Ходила шутка, что в стране два правительства — графа Витте и Петербургского Совета — и неизвестно, кто кого арестует.
О таких ли последствиях реформ толковали царю? О таких ли последствиях думал он сам, подписывая Манифест? Очевидно, как раз чего-то подобного Николай опасался, когда медлил и колебался с таким шагом. А между тем он и сам думал о реформах, но совсем иного рода и иного уровня.
О реформах шли разговоры и в Православной Церкви. Уже давно обсуждалась возможность восстановитьканонические структуры управления, пост патриарха, упраздненный лже-Петром I.
В принципе, царь не возражал созвать Поместный Собор и решить этот вопрос. Но общий разброд в России сказался и на церковной верхушке. Одна ее часть оказалась тоже заражена западными веяниями, мечтала о «демократических» преобразованиях наподобие протестантских. Другая стояла за укрепление ортодоксального Православия, его защиту от чуждых влияний.
При таком разбросе взглядов найти общие точки зрения было трудно. Любая кандидатура будущего патриарха не устраивала другие группировки, и созыв Собора откладывался в неопределенное будущее.
А в 1905 г. на встрече с высшим духовенством царь поинтересовался: до сих пор не ищете патриарха? Совершенно неожиданно для присутствующих он предложил на этот пост… себя.
Невероятно, но , Николай II готов был принять монашеский постриг и взять на себя руководство церковью. Передать престол младенцу Алексею при регентстве императрицы Александры Федоровны. А страной правили бы вместе, воссоздав «симфонию» светской и духовной власти, единения государства и православного народа, как было в начале династии Романовых, когда на трон был возведен несовершеннолетний Михаил Федорович, которому
помогал править его отец — патриарх Филарет.
Митрополиты и епископы были ошеломлены. Предложение царя показалось им абсолютной нелепостью. Они сочли за лучшее промолчать. Что ж, царь правильно расценил это молчание…
Ну, а 1 ноября, как раз в тот момент, когда ситуация в России становилась критической, Николай II и его супруга впервые встретились со странником, пришедшим в столицу из Сибири, Григорием Ефимовичем Распутиным.
О нем уже шла слава Божьего человека, целителя — по его молитвам происходили выздоровления. Им интересовались дамы высшего света, среди них — дочери черногорского князя Николая Негоша Милица и Анастасия. Первая была замужем за великим князем Петром Николаевичем. Вторая — за герцогом Георгием Лейхтенбергским.
Милица и Анастасия (Стана) очень увлекались мистикой, и «мода» на Распутина коснулась их в полной мере. Сестры принимали старца у себя дома, решили блеснуть и перед царем.
Николай II записал в дневнике: «В 4 часа поехали на Сергиевку. Пили чай с Милицей и Станой. Познакомились с человеком Божиим — Григорием из Тобольской губернии».
А придворная дама Юлия Ден описывала: «Этот неотесанный крестьянин, появившись в обществе Их Величеств босым, в тяжелых веригах, нисколько не был поражен дворцовой роскошью, с Государем говорил не заискивая. Как и многие другие, Император был поражен простотой и откровенностью Распутина» (см. Платонов О. А. "Жизнь за царя. Правда о Григории Распутине". СПб., 1997).
Это знакомство было еще эпизодическим, не имело видимых последствий, не привело к установлению прочных отношений между царской семьей и Распутиным. Но оно оставило след в душе Николая. И… можно ли считать случайным, что как раз с этой встречи началась борьба за выправление ситуации в стране? Причем развернуло ее не правительство, не военное командование.
Нет, начал борьбу сам Николай II. Нашел в себе силы, принял нужные решения. Под влиянием Распутина? Такую версию можно сразу отбросить. Ни малейшего влияния еще быть не могло. В гостях у черногорок были только любопытствующие вопросы, разговор на духовные темы, первые впечатления. Хотя была установлена молитвенная связь — и что-то вдруг стало меняться.
Николай II одобрил создание широкого патриотического движения — Союза Русского Народа. Принял знаки Союза для себя и наследника Алексея. Правительство и администрация уже месяц бездействовали, царили растерянность, неуверенность. Наверное, Витте и в самом деле дождался бы, что Петербургский Совет в один прекрасный день арестует его.
Но император вывел органы власти из паралича. Сменил ряд должностных лиц, назначая энергичных и верных губернаторов, градоначальников. В правительстве поддержал решительного министра внутренних дел Дурново. Доводы сторонников осторожности, опасения «как бы хуже не вышло» были отброшены. 26 ноября председатель Совета Хрусталев-Носарь очутился за решеткой.
Правда, он и предназначался для роли «громоотвода». Его место занял Троцкий, и они с Парвусом устроили провокацию, чтобы как раз перед восстанием взбудоражить народ.
Опубликовали фальшивку — «финансовый манифест», где утверждалось, что Россия давно находится за чертой банкротства, призывали население изымать вклады из сберкасс, требовать выплату жалованья только золотом и серебром. Это вызвало биржевую панику, обвал российских ценных бумаг. Люди ринулись в банки снимать свои деньги.
Но тут уж разгневался даже Витте. В данное время он вел переговоры с Францией о предоставлении больших займов, и диверсия Парвуса стала ударом ниже пояса. 3 декабря почти весь состав Петербургского Совета вместе с Троцким был арестован прямо во время заседания.
И оказалось, что сделали это очень вовремя. До назначенной даты восстания оставались считаные дни. Но теперь революционеры в столице перепугались, бросились прятаться в Финляндию. Структуры в Петербурге оказались обезглавлены.
Да и по всей России координация действий нарушилась. Вторым центром восстания должна была стать Москва. Подготовка здесь велась солидная. Были сформированы боевые дружины большевиков, меньшевиков, эсеров, студенческая, железнодорожная, фабричные и заводские отряды.
Приехала кавказская дружина, эти боевики ценились как лучшие профессионалы. И снова в эпицентре событий оказался Горький! В конце осени он и Андреева почему-то решили переселиться из столицы в Москву, сняли квартиру. А кавказская дружина базировалась как раз у Горького!
Его квартира стала штабом восстания — точно так же, как перед Кровавым воскресеньем в столице. Что и кого охраняли приезжие отборные головорезы с Кавказа? Самого Горького? Или деньги, выделенные на восстание и находившиеся у него?
Гарнизонные войска считались ненадежными, и революционеры были уверены, что они стрелять не будут. Царь назначил в Москву боевого генерал-губернатора, адмирала Дубасова. Но он приехал только 5 декабря, а 7 декабря эсеры открыли военные действия, бросили бомбы в окна Охранного отделения. Восстание быстро охватило весь город.
Боевики развернули настоящую охоту на полицейских, убивали и казаков, драгун.
Но в Петербурге сигнал не прозвучал, и мятежа не было. А в Москву не приехал никто из видных лидеров, способных сорганизовать повстанцев. Дружины действовали разрозненно, в пределах «своих» районов, по собственному разумению.
Дубасов сумел собрать верные подразделения солдат, казаков, драгун. Умело маневрировал, поочередно сосредотачивая их то в одном, то в другом месте. Мятежников стали теснить, отбирать у них улицу за улицей. А из столицы прислали Лейб-гвардии Семеновский полк, он штурмовал последний оплот мятежников — Пресню.
К 21 декабря «зачистку» завершили. В ходе восстания погибло более 1000 человек, из них значительная часть — случайные люди. Было убито 36 полицейских, 28 солдат, 78 получили ранения.
Но Горького аресты не коснулись. Его и Андрееву кавказские охранники своевременно эвакуировали из города, он опять очутился в Финляндии.
Подавление московского восстания обычно преподносится как закат всей революции. Но это неверно. Наоборот, активная фаза революции только начиналась, и как раз сейчас за дело взялся Ленин. Он тоже сбежал в Финляндию, поселился на даче «Ваза» в Куоккале. В Москву, под пули, он не поехал.
Счел более важным другое дело — на 12 декабря он созвал партийную конференцию в Таммерфорсе (Тампере). Для него это было действительно важно. Троцкий сидел в тюрьме, и требовалось срочно перехватить лидерство в революции. А руководить ею из Финляндии было безопасно и удобно.
Здесь же, в Выборге, начали печатать газеты «Пролетарий» и «Вперед», а тиражи через прозрачную финскую границу отвозили в Петербург и дальше по российским городам. Конечно, финские власти об этом знали. Но делали вид, будто не замечают.
Обстановка в России оставалась накаленной. Эсеры, большевики, меньшевики, кадеты, националисты планировали в 1906 г. общий революционный взрыв. И в это же время, с конца 1905, началось возвращение русских пленных из Японии.
Тут-то и стало ясно, что иноземные пропагандисты поработали не напрасно. Когда приехала комиссия генерала Данилова для отправки солдат и офицеров на родину, в лагерях поднялась целая серия бунтов (см. "Дневники святителя Николая Японского" (1870–1911 гг.). СПб.: изд. Гиперион, 2004).
Перед теми, кто оставался верными царю и правительству, выступали свои же распропагандированные офицеры. Провозглашали, что в России уже «свобода».
Читаем Новикова-Прибоя: «Вся Сибирская железная дорога находится в руках революционеров! — смело выкрикивал флотский офицер, окружённый слушателями в две тысячи человек. — Если только они узнают, что вы восстаёте против свободы, то как они отнесутся к вам? Неужели вы думаете, что таких мракобесов, какими вы проявили себя, они повезут в Россию? Вам придётся
шагать через всю Сибирь пешком. Скажу больше, что ещё до того, как вы тронетесь из Японии и будете переезжать во Владивосток на пароходах через море, революционные матросы выкинут вас за борт».
Усмирять бунты чужой стране было невозможно, просить об этом японцев — позорно. Данилов и его подчиненные старались поскорее погрузить буйные контингенты на пароходы и отправить в Россию. В смуту вливались готовые подкрепления.
Хотя без них было худо. Чтобы нагнетать напряженность и разжечь «классовую борьбу», революционеры взяли курс на террор. Этим занялись и большевики, и меньшевики, и анархисты, и беспартийные банды. По сути, началась гражданская война. В Прибалтике «зеленые братья» убивали помещиков, арендаторов, охотились за русскими патрулями.
В. Г. Орлов, активный деятель монархического движения описывал обстановку в Польше: «Бомбы находили в лукошках с земляникой, в почтовых бандеролях, в карманах пальто, на митингах и даже на церковном алтаре! У террористов всюду были свои тайные мастерские по производству бомб, они все взрывали на своем пути: винные лавки, памятники, церкви, убивали полицейских, всех и вся» (см. Орлов В. Г. "Двойной агент: записки русского контрразведчика" с послесловием и приложениями А. Здановича. М.: Современник, 1998).
На Урале обширную сеть боевых организаций создал Свердлов. Гремели выстрелы в полицейских, летели бомбы в казаков, в окна квартир «черносотенцев». Начался рэкет богатых людей — от них требовали платить «на нужды революции», угрожая смертью. Чем не прототип 90-х, но с политическим уклоном.
Были созданы инструкторские школы боевиков в Киеве и Львове, на австрийской территории. В Финляндии центры подготовки действовали легально, под маркой спортивного общества «Союз силы» — там боевиков учили снайперской
стрельбе, рукопашному бою.
Гостеприимством Финляндии пользовались не только большевики. Эсеры провели съезд на здешнем курорте Иматра. Отколовшийся от этой партии Союз эсеров-максималистов организовал учредительный съезд в Або. Кадеты провели два съезда в Гельсингфорсе (Хельсинки). А надежды раздуть общий пожар в 1906 г. имели под собой реальные основания.
В апреле торжественно открылась Первая Государственная Дума, в стране начинался «парламентаризм». Но сопровождалось это волной забастовок и манифестаций. А в Думе большинство мандатов получили кадеты, эсеры, и первый парламент превратился в легальную трибуну для них.
Правительство пыталось найти с Думой компромиссы, наладить сотрудничество — все усилия оказались тщетными. Депутаты выплескивали нападки на государственные структуры, разогревая смуту, не скрывали, что намерены отобрать власть.
Большевики бойкотировали выборы в Первую Думу, клеймили «оппортунизм». Но с запозданием поняли, что сами себя лишили превосходной «крыши» для подрывной работы.
Ленин сделал крутой поворот, налаживая отношения с меньшевиками. В апреле 1906 г. был созван IV «объединительный» съезд РСДРП. Его проводили в Стокгольме — сюда было удобно приехать и Ленину с его командой, расположившейся в Финляндии, и деятелям, оставшимся в эмиграции. Главной целью провозглашалось преодолеть раскол, снова выступать единой партией. Это требовалось как раз для легальных методов — через Думу, профсоюзы, для создания общих печатных органов.
Правда, Плеханов и другие лидеры меньшевиков считали теракты недопустимыми, и большевики тоже отреклись от них. Был избран совместный ЦК партии.
Но Ленин темнил. Подчиняться общему руководству он не намеревался. Наряду с партийным ЦК был создан отдельный «Центр» во главе с Лениным. Его помощниками стали Богданов, редактор газеты «Вперед», и Красин — он курировал финансы и возглавлял Боевую техническую организацию большевиков.
Такое совмещение функций было неслучайно. Отказываться от терроризма Ленин вообще не мог. Теперь главным источником партийных средств стали «экспроприации» — ограбления банков, казначейств.
А Дума продолжала подрывные выходки. В июне эсеры внесли законопроект о национализации земель. Это отозвалось массовыми погромами в деревне. Крестьяне, которым внушили, что закон скоро будет принят, стали грабить помещичьи хозяйства, делить землю. Но царь уже был научен, к чему ведут уступки смутьянам.
Он наконец-то отправил Витте в отставку. Министром внутренних дел, а потом и председателем Совета министров был назначен волевой и умный Петр Аркадьевич Столыпин. Дума была распущена.
Но она попыталась вступить в открытую борьбу. 220 депутатов выехали в Финляндию. В Выборге в гостинице «Бельведер» провели заседание и приняли «Выборгское воззвание», составленное Милюковым.
В этом документе они Объявляли свою Думу единственной законной властью и призвали народ к гражданскому неповиновению — не платить налоги, уклоняться от военной службы, не выполнять распоряжений правительства. Это вызвало новую волну забастовок и манифестаций. Россия балансировала на грани пропасти.
И уже тогда, в ходе революции, стали всплывать доказательства, что к бедствиям нашей страны крепко приложили руку иностранные правительства и спецслужбы. Раскрылось участие англичан в операции с «Джоном Графтоном», российские дипломаты сделали Великобритании официальное представление.
Однако Лондон голословно отрекся. Заявил, что их правительство ни о чем не знало. Подсуетились даже подчистить списки страховой компании Ллойд, поскольку судно там значилось британским.
А в 1906 г. последовал новый скандал. Выяснилось, что Савинков и другие эсеровские террористы свободно путешествует по России и ездят в Европу, потому что у них… британские паспорта. При арестах у них изъяли несколько
паспортов.
Тут уж доказательства были налицо, началось расследование, и выяснилось, что паспорта передавал видный член британского «Общества друзей русской свободы» Брейсфорд. В Англии он попал под суд. Но вопрос, откуда он доставал паспорта, обошли молчанием. Сам Брейсфорд оправдывался весьма странным образом: будто он брал с эсеров обещание, что документы не будут использованы для терроризма, но его обманули. Приговорили его к штрафу в 100
фунтов стерлингов.
А Америка вовсю вела информационную войну, засылала в нашу страну соответствующих журналистов. Среди них оказались, например, эмигрантки из России сестры Струнские. Вместе со своим шефом Уоллингом они оказались вхожими в самые законспирированные круги революционеров, встречались с Горьким, Лениным.
Писали в США о фантастических кошмарах, а Анна Струнская была близкой подругой Джека Лондона. По ее информации он написал роман «Железная пята». Книга знаменитого писателя на «горячую» тему сразу стала мировым бестселлером. Струнских полиция все-таки арестовала, но они были гражданками США, вмешалось посольство,
госдепартамент, и ограничились высылкой из страны.
Но главной проблемой революционеров были деньги. Основным их источником стали «эксы». Уральские боевики Свердлова после нескольких ограблений передали в областной комитет партии 40 тыс., а в ЦК — 60 тыс. руб.
В Хельсинки под руководством Красина и его помощника Николая Буренина латышские боевики напали на отделение Государственного банка, взяли огромную по тем временам сумму — 170 тыс. руб. Но и расходы были очень большими, революции — дело дорогое. Деньги тоже искали в США.
В 1906 г. там появился собирать средства некий Иван Народный (эстонец Ян Сибул). За ним в Нью-Йорк прибыл видный эсер Чайковский. Он и раньше бывал в Америке, даже вступил там в секту «шейкеров» (трясунов), создавал с ними сельскохозяйственную коммуну. А теперь
не скрывал: нужны деньги на закупки оружия. К какой-либо литературе, за исключением революционных статей, Чайковский отношения не имел. Но его визит организовал нью-йоркский Клуб литераторов, устроил для него митинг со сбором средств.
А затем в США отправился Горький. Его путешествие было организовано по поручению Ленина и Красина. Писателя сопровождала его сожительница Андреева, а в качестве секретаря при нем подвизался Буренин — член ЦК и боевик Красина, отметившийся в операциях с «Джоном Графтоном» и нападением на банк в Гельсингфорсе.
В США имя Горького было хорошо известно по многочисленным газетным публикациям, по кампании за его освобождение. А к приезду его дополнительно «раскрутили». Уголовное дело по поводу участия Горького в событиях «Кровавого воскресенья» было прекращено по амнистии 17 октября 1905 года. Но в Америке его представляли, будто он до сих пор ждет суда и ему грозит смертный приговор. Он ехал как герой-мученик.
Невзирая на дождь, тысячи американцев пришли в порт, чтобы увидеть «звезду». На причале ждал приемного отца и Зиновий Пешков (Свердлов, брат Якова Свердлова), служащий американской фирмы. Он при Горьком стал играть роль переводчика. «Буревестника революции» встретила делегация здешних деятелей культуры, он снял роскошные апартаменты в отеле «Бельклэр» на Бродвее. О нем писали все газеты.
Сплошной чередой катились торжественные приемы в литературных обществах, в элитном клубе «Альдина» (где состояли банкиры, политики, епископы).
Сам писатель откровенно заявлял: «Все, что нам от вас нужно, — это деньги, деньги и деньги». Только слово «оружие» деликатно обходилось, хотя все прекрасно понимали, о чем идет речь. Состоялись митинги и выступления Горького в Нью-Йорке, Бостоне, Филадельфии, на них собрали 10 тыс. долларов.
Однако на пятый день пребывания в США здешние репортеры докопались, что Андреева не жена Горького.
Он был женат на Екатерине Павловне Волжиной, бросив ее с тремя детьми, а Андреева была замужем за Андреем Желябужским, бросив его с двумя детьми.
Газеты вышли с сенсационными заголовками: «Компаньон писателя — мадам Андреева, российская актриса. Она не мадам Горькая». Но в ту эпоху в США господствовала строгая пуританская мораль! Разразился скандал. Горького с треском выставили вон из отеля «Бельклэр». Американцы отвернулись от него.
Тем не менее покровители его не бросили. Богатые социалисты Джон и Престония Мартин пригласили Горького и его друзей на свою виллу в горах в Адирондаке. Как раз там летом 1906 г. Алексей Максимович написал свой самый знаменитый роман «Мать». Он создавался по контракту с американскими издателями, специально для США, и впервые был опубликован на английском языке в журнале «Appleton’s Magazine».
А вслед за Горьким в Америку ехали другие революционные гости. Из Акатуйской каторжной тюрьмы эсеры устроили побег вождю своих боевиков Гершуни. Через Японию он попал в США, и ему тоже организовали гастроли с массовыми митингами и выступлениями. Убийца и террорист снискал у американских обывателей самые теплые симпатии, и у него-то сборы оказались гораздо выше, чем у Горького, — 180 тыс. долларов.
Прибыл сюда и предводитель восстания на «Потемкине» Матюшенко. Он путешествовал по разным странам, эмигрантским группировкам, искал «настоящего дела». Но не понимал споров между партиями, нигде не прижился.
Однако кто-то организовал для него поездку за океан, устроил встречу с Горьким. От него Матюшенко, судя по всему, получил какие-то инструкции и деньги. От Горького он уже знал, куда ехать. В Лондоне ему обеспечили поддельный паспорт, а в Париже он собрал группу анархистов «Буревестник» — само название ассоциируется с писателем.
Матюшенко со своими «буревестниками» нелегально вернулся в Россию, но был пойман и повешен.
А надежды радикалов и либералов на углубление революции в 1906 г. не оправдались. На ее пути встал Столыпин. Энергично наводил порядок в структурах полиции, они стали действовать гораздо более эффективно.
Была обезглавлена и частично разгромлена сеть боевых организаций Свердлова на Урале. В Севастополе арестовали руководителя эсеровских боевиков Савинкова, готовившего восстание на Черноморском флоте. Ему устроили побег, но мятеж был предотвращен. Обезвреживались и другие подпольные структуры. Вместо общего восстания, запланированного летом, случились лишь отдельные вспышки.
Во второй раз полыхнул мятеж в Кронштадте. Взбунтовалась команда крейсера «Память Азова». Восстали солдаты в крепости Свеаборг, рядом с Хельсинки. Одновременно выступили финские отряды «красной гвардии», насчитывавшие до 25 тыс. человек. Но в Финляндии случилось непредвиденное.
Здесь создавали свои вооруженные отряды и националисты из партии активного сопротивления Циллиакуса. Они поддерживали тесные отношения с русскими революционерами, но только для того, чтобы сокрушить Россию и отделиться от нее.
Переносить социалистические модели в собственную страну они вовсе не желали. Отряды националистов поднялись против красногвардейцев, на стороне финской полиции. В Выборге и Хельсинки те и другие финские формирования схлестнулись между собой, было много убитых.
А большинство русских солдат и матросов остались верными царю, восстания не поддержали. Мятежи быстро были подавлены. 19 августа 1906 г. в России был принят Закон о военно-полевых судах. В обычных судах рассмотрение дел затягивалось, сами судьи нередко были настроены либерально или боялись мести террористов. А адвокаты изыскивали юридические лазейки, и преступники избегали сурового наказания.
По новому закону военно-полевым судам подлежали лица, пойманные на месте преступления с очевидными уликами — с оружием в руках или сразу после совершения теракта. Разбор дела длился не более двух суток, и приговор приводился в исполнение в 24 часа. Военно-полевые суды действовали всего 8 месяцев, к смерти было приговорено 1102 человека,
из них казнили 683. Тут обнаглевшие бандиты поджали хвосты. Разгул террора резко пошел на убыль.
А Пётр Аркадьевич Столыпин кроме карательных проводил и конструктивные меры. Воспользовавшись промежутком между роспуском Первой Государственной Думы и созывом Второй, он царскими указами провел ряд законов, начавших аграрную реформу, которая практически сразу выбила козыри у эсеровской пропаганды. Волнения и бунты,
охватившие сельскую местность, очень быстро угасли сами собой…
Причиной поражения революции 1905–1907 гг. стали не только решительные меры царя и правительства, но и изменение внешнеполитической ситуации. Ослабление России резко нарушило равновесие в Европе. При этом заявила о себе Германия. Невзирая на оборонительный союз, заключенный Александром III с Францией, отношения нашей
страны с Берлином оставались очень хорошими. Царь и кайзер Вильгельм II были родственниками, встречались вполне дружески, переписывались, называя друг друга «кузен Вилли» и «кузен Никки». (Впрочем, все они были одной масонской крови. Такими же их родственниками были английский король, датские монархи).
Царственные кузены...
В 1905 г. Вильгельм пригласил Николая II встретиться. Свидание состоялось в июле возле острова Бьерк, на яхтах. Кайзер предложил проект союзного договора России и Германии.
Через 34 года будет подобная встреча опять с немцами, после которой началась вторая мировая война. Но это будет впереди, а сейчас в результате нарушения мирового баланса, на пороге Мира появился пока ещё только призрак войны с оскалившимся черепом и с косой в руках – призрак, собирающийся пройти по Европе, чтобы собрать свою кровавую жатву.
В Договоре с Германией 2005 года предусматривалось помогать друг другу при нападении на одну из сторон какой-либо европейской державы, побудить Францию присоединиться к этому союзу. Такой альянс был направлен против Англии. Соглашению России с французами он формально не противоречил. Да и сама Франция проявляла себя отнюдь не другом нашей страны. Николай II решительно подписал договор.
Но по возвращении государя в столицу против этого шага резко выступили премьер-министр Витте, министр иностранных дел Ламздорф. Доказывали, что такой союз будет нацелен против Франции. А как раз в это время отношения между Берлином и Парижем стали резко обостряться.
Французы попытались установить свой протекторат над султанатом Марокко. Но выступил Вильгельм II, предложил султану свою поддержку, потребовал для себя таких же прав в Марокко, как для французов.
В ходе переговоров стало ясно, что дело не только в Марокко. Русские армии находились далеко на востоке, хозяйство и транспорт нашей страны были подорваны революцией. Теперь немцам ничто не мешало обрушиться на Францию.
Вильгельма все-таки уговорили обсудить ситуацию на международной конференции, ее назначили в испанском городе Альхесирасе. Но германские генштабисты уговаривали кайзера не ждать никаких конференций и их результатов — просто ударить, и все.
В такой обстановке министры и советники стали убеждать Николая II отказаться от Бьеркского договора. Разрывать его царь все-таки не стал. Но в ноябре 1905 г. направил кайзеру письмо с оговоркой: союз вступит в силу лишь после того, как к нему присоединится Франция. А она, конечно же, согласия не дала.
У французов царила паника. Поняли, что без русских их раздавят. Но озаботилась и Англия. Разгром Франции выводил Германию на роль лидера в континентальной Европе, что лондонских политиков совершенно не устраивало. Кроме того, гибель двух русских эскадр, в Порт-Артуре и Цусимском сражении, ослабила флот России. Теперь главными соперниками Англии на морях становились немцы.
По всем параметрам получалось, что валить Россию еще рано. Это стало причиной охлаждения западных правительств и закулисных сил к русским революционерам. Каналы их финансирования пресеклись.
Зарубежная печать стала менять тон в отношении нашей страны. Ее начали обхаживать — а при этом стараться оторвать от немцев, повернуть против них. Война и революция нанесли удар по финансовой системе России, она нуждалась в больших займах.
Правительство Франции договорилось со своими банкирами и парламентариями выделить кредиты Петербургу. По данному поводу было даже заключено специальное соглашение: «Считать мирное развитие мощи России главным залогом нашей национальной независимости».
Франция выделила Витте «великий заем», но за это назначила и цену - на конференции в Альхесирасе нужно было поддержать французов (см. 23. Джолл Д. "Истоки Первой мировой войны". Ростов-на-Дону: изд. "Феникс", 1998). В результате Германия очутилась там в изоляции. Вильгельм II обиделся. В
его отношениях с царем появилась трещинка.
А Россия в это время, разорённая войной и революцией 1905 года, оставалась в духовном плену у Европы. Наблюдая за народно-культурным творчеством в мещанских и аристократических кругах, можно было увидеть, что своя культура, как и при лжеПетре, сменилась ещё большим подражанием Западу. Из-за этого подражания мы стали перенимать чужой критерий жизни, для нашей народности непосильный.
Мы хотели жить теперь не иначе как западной роскошью, забывая, что ни расовая энергия, ни природа наша не те, что там. Запад поразил воображение наших верхних классов и заставил перестроить всю нашу народную жизнь с величайшими жертвами и большой опасностью для неё.
Подобно Индии того времени, сделавшейся из когда-то богатой и ещё недавно зажиточной страны совсем нищей, Россия стала данницей Европы во множестве самых изнурительных отношений. Желая иметь все те предметы роскоши и комфорта, которые так обычны на Западе, мы вынуждены были отдавать ему не только излишки хлеба, но, как Индия, необходимые его запасы.
Народ наш хронически недоедал, отчего стало намечаться вырождение русской нации. И всё это только для того, чтобы поддержать блеск европеизма, дать возможность небольшому слою капиталистов идти нога в ногу с Европой.
Начало XX века следует считать столетием постепенного и в конце тревожно быстрого упадка народного благосостояния в России. Если тягостный процесс подражания Европе продолжил бы развиваться дальше, то Россия могла быть разорённой без единого выстрела, как это произошло уже в конце века.
Сначала нам был навязан образ жизни не по средствам, а потом вежливо предложен выход из этого безвыходного положения – кредит! А ведь на руках дворян были деньги и немалые! После отмены крепостного состояния помещики получили десять млрд рублей выкупных платежей – в три раза больше стоимости всей российской промышленности на начало ХХ века – и всё промотали.
А промотав, продолжили красивую жизнь уже в кредит. Изменился лишь объект залога: в первой половине XIX века дворяне закладывали крепостных, во второй половине – землю.
Результат закономерен – если тридцать лет назад в залоге было 4 % дворянских земель, то к 1905 году уже половина и при этом больше половины дворян уже не служили и служить не собирались.
Так кто же были эти финансовые паразиты, присосавшиеся к России и жировавшие на её ресурсах? Каковы их были планы?
В первую очередь это семейство Барухов и их карманная касса – Chartered Bank of India, Australia & China, руководил которым талантливый и амбициозный Бернард Барух.[53]
Эта семья – главный координатор финансовых потоков и основной заказчик политических катаклизмов. Они были над схваткой и являлись верховными арбитрами для всех остальных. Следующие, в первую очередь – Ротшильды и Бэринги, во вторую – Рокфеллеры и Шиффы, и наконец – Ватикан.
Это трио освоило и распределило три способа получения «денег из воздуха». Первую скрипку в процессе обменных курсов и ссудных процентов играли Ротшильды и Рокфеллеры. А неосязаемый капитал –
это репутация, клиенты, связи. И всё это прерогатива Ватикана.
Таким образом, за Ватиканом закрепились доходы от управления людскими ресурсами, за Рокфеллерами – финансовые потоки от ростовщичества, а за Ротшильдами – контроль над мировыми запасами полезных ископаемых.
У каждой из указанных группировок была своя «контора».
У Ватикана это прелатура Папского престола – орден«Opus Dei».
Офисом Ротшильдов являлся орденБнай-Брит («Сыны Завета»)
со штаб-квартирами в Лондоне и в Гонконге.
Наконец, гнездом Рокфеллеров являлся масонский орден«Иллюминатов», штаб-квартира которого располагалась при Йельском Университете в
штате Коннектикут
Чтобы не передраться между собой насмерть, эти группы образовали постоянные или временно действующие международные структуры наднационального управления и согласования, продавливающие коллективными усилиями любое, выгодное им решение, через национальные правительства.
Например, в 1884 году на берлинской конференции общим советом западно-европейских стран было принято решение, что те страны, которые не могут своими ресурсами воспользоваться, должны быть открыты насильственно. Официально речь шла про Африку, на самом деле никого особо не интересовавшую. По существу, европейцы говорили о России…
Маркиз де Брольи, руководитель французской спецслужбы Secret du Roi короля Людовика XV тогда сказал: «Что касается России, то мы причислили ее к рангу европейских держав только затем, чтобы исключить потом из этого ранга и отказать ей даже в праве помышлять о европейских делах… Пусть она впадет в летаргический сон, из которого ее будут пробуждать только внутренние смуты, задолго и тщательно подготовленные нами. Постоянно возбуждая эти смуты, мы помешаем правительству московитов помышлять о внешней политике».
Таким образом, наша империя в этот период часть России таковой уже фактически не являлась. Внутри государства созрело, выросло, укрепилось и набрало существенный политический вес сообщество, враждебно настроенное по отношению к России и даже не говорящее по-русски.
Во время последней переписи 1897 года больше половины дворян заявило, что русский не является для них родным… а сколько было англоманов, франкоманов – вообще не сосчитать…
Еще Юрий Крижанич в XVII веке отмечал нашу старую «смертоносную немощь» – ксеноманию, преклонение и даже заискивание перед «иноплеменниками» с одновременным «посрамлением» себя. Запад давно подметил эту болезнь и умело использует её до сих пор…
Эту внешнюю напасть худо-бедно, можно было бы со временем пережить. Но внутренний враг был страшнее. Революционеры пока еще упорно цеплялись за попытки раздуть пожар заново. Например, в Финляндии закон о военно-полевых судах не действовал. Местное правительство и полиция по-прежнему оказывали покровительство российским экстремистам.
В ноябре — декабре 1906 г. в Таммерфорсе (Тампере) прошла вторая конференция РСДРП. Одновременно здесь же была проведена конференция военных и боевых организаций РСДРП. А благожелательность финских властей Ленин закрепил очень простым способом. На этой же конференции он публично дал обещание — когда РСДРП придет власти, Финляндия сразу получит независимость.
Подтверждался курс на вооруженное восстание. В финских типографиях большевики издавали брошюры по обращению с оружием, взрывной технике. В Куоккала возникла школа — лаборатория по обучению изготовлению взрывчатых веществ и обращению с ними. Немалые надежды возлагались и на легальную раскачку России, через Думу. И действительно, Вторая Дума оказалась настолько же враждебной к правительству, как Первая.
Но бесконтрольно сеять смуту она уже не смогла. Полиция собрала данные, что на квартирах депутатов укрываются террористы. Что депутаты участвуют в тайных совещаниях, где обсуждаются планы революции.
Столыпин явился на заседание Думы, обвинив 55 депутатов в заговоре с целью свержения царя и правительства. Потребовал лишить их неприкосновенности для предания суду. Дума дружно возмутилась и отказалась. Однако доказательства преступной
деятельности были налицо. Царь и Столыпин совершили «третьеиюньский переворот».
Дума была распущена, избирательные законы изменены. Введены более строгие цензы, чтобы отсечь самую радикальную часть избирателей и обеспечить умеренный, работоспособный состав парламента.
Революционный накал заметно спадал. В 1907 г. происходили только отдельные вспышки вроде очередного вооруженного восстания во Владивостоке. А «экспроприации» очень испортили репутацию «борцов за свободу» среди иностранцев. Когда террористы убивали российских сановников, полицейских, западная общественность воспринимала это одобрительно, ведь гибли «слуги царского режима».
Но вот ограбления банков и казначейств выглядели для европейцев гангстерской уголовщиной. Социал-демократы переругались и между собой. На очередном съезде РСДРП в Лондоне на большевиков покатились обвинения в терроризме. При этом меньшевики объединились с бундовцами, польскими социалистами, составив подавляющее большинство. Приняли постановления о запрете «экспроприаций», роспуске боевых дружин.
Ленин кое-как оправдывался, что «эксы» уже прекращены. Но буквально сразу же грянул новый скандал. 13 июня 1907 г. в Тифлисе под руководством Тер-Петросяна (Камо) угнали карету Государственного банка, 5 человек было убито, 19 ранено. Похитили 250 тыс. руб. Хотя из них 100 тыс. было в новеньких купюрах по 500
руб.
Российское правительство немедленно передало в полицию других государств их номера. При попытках разменять купюры несколько человек были задержаны в Стокгольме, Цюрихе, Женеве, Мюнхене. Все они оказались большевиками!
А в Берлине при аресте денежных курьеров попался Камо, у него нашли чемодан с динамитом. Тут уж западные обыватели и газеты взвыли от возмущения. Русские революционеры разъезжали по их городам с чемоданами взрывчатки!
Останавливались в их гостиницах и частных домах!
Но без денег «борцы за свободу» никак не могли, и можно обратить внимание, что российские магнаты, спонсировавшие большевиков, плохо кончили. Савва Морозов, щедро выделявший деньги Красину и Горькому, искренне желал улучшения положения рабочих. Кровавое воскресенье и декабрьское побоище в Москве стали для Саввы страшными ударами, у него началась тяжелая депрессия.
Добавился конфликт с родственниками, которые отнюдь не одобряли связей Морозова с революционерами. Врачи констатировали у него серьезное нервное расстройство, настояли на поездке за границу на курорт.
Он приехал в Канны, но в мае 1906 г. его нашли в номере отеля мертвым, с простреленной грудью. Рядом лежал револьвер и записка: «В моей смерти прошу никого не винить». Но в официальную версию самоубийства никто не поверил. Даже община старообрядцев, очень строгих в данном отношении, похоронила его по христианскому обряду.
А накануне гибели Морозова видели с Красиным. Подозрения в убийстве падали в первую очередь на него. Морозов, как и Гапон, слишком много знал о тайной подоплеке Кровавого воскресенья и революции. Но впоследствии стали вскрываться и другие обстоятельства.
У сожительницы Горького Марии Андреевой, перед тем как она перешла к писателю, был бурный роман с Морозовым. Она и позже оставалась душевным другом Саввы Тимофеевича, кружила ему голову. Незадолго до смерти через Андрееву Морозову внушили мысль — застраховать свою жизнь на огромную по тем временам сумму, 100 тыс. руб.
Полис он отдал своей бывшей фаворитке, приложив письмо, что в случае кончины поручает деньги ей. Уезжая в США, Андреева передала эти документы под расписку адвокату Павлу Малянтовичу. Он сумел обналичить полис, когда
актриса была уже в Америке.
Сохранились ее письма из Адирондака к адвокату и своей сестре Екатерине Крит: «У тебя, милуша, должна храниться расписка Малянтовича в том, что я ему передала полис С.Т. (Морозова), и собственноручное его письмо… В нем сказано, что С.Т. (Морозов) поручает деньги мне, так как я одна знаю его желания, и что он никому, кроме меня,
даже своим родственникам, довериться не может. Затем, я считаю, что распорядиться деньгами следует так: 1) уплатить расходы Малянтовичу, полагаю, это будет не больше тысячи, 2) отдать Л.Б. (Красину) 60 тысяч целиком, 3) отдать долг К.П. — полагаю, что это будет тысяч 15, 4) все, что остается, — тебе на расходы! Исходя из расчета, что получено будет 89 000. 13 000 —
приблизительно — тебе. Надеюсь, что этого тебе на год хватит?»
А племянник Морозова, «красный фабрикант» Николай Шмидт, при подавлении восстания в Москве попал в тюрьму. Большевики установили с ним связи и уговорили написать завещание в пользу РСДРП.
Почти сразу после этого жизнь Шмидта оборвалась при загадочных обстоятельствах. Ходили версии, что он был убит уголовниками. Другая — что рабочие хотели освободить его и при этом он погиб. Состояние он оставил немалое — 280 тыс. руб. Родственники опротестовали завещание. Младший брат Шмидта Алексей со своими адвокатами приезжал к Ленину в Финляндию, вел переговоры. Большевики не уступали.
Но в русском суде родственники все-таки выиграли. Тогда большевики пошли на мошенничество. Алексей Шмидт и его сестры, Екатерина и Елизавета, были несовершеннолетними, распоряжаться своими долями наследства не могли. Но революционеры обработали сестер.
Екатерина Шмидт вышла замуж за адвоката Андриканиса. А Елизавете вскружил голову и стал ее любовником партийный активист Виктор Таратута (Арон Шмуль Рефулов). Уговорил ее вступить в брак с большевиком Игнатьевым. По закону после замужества проблема несовершеннолетия снималась, и мужья от имени жен могли распоряжаться деньгами.
Не прекращались и попытки наскрести средства за границей. Их собирали под старыми прикрытиями — на помощь «жертвам погромов», «потемкинцам». Но и это становилось все труднее. Потому что Англия вслед за Францией предприняла демонстративные шаги к сближению с Россией.
Начались переговоры о разделе сфер влияния в Иране, Афганистане, Тибете. Состоялась встреча английского короля Эдуарда VII с Николаем II. Причем британское общественное мнение было перевозбуждено против русских. Английские газеты называли царя «обыкновенным убийцей», обагренным кровью своих «лучших подданных», а Россию «страной кнута, погромов и казненных революционеров».
Но «кто платит, тот и заказывает музыку». Помня о возрастающей мощи Германии, эту истерию затормозили. Появились вдруг вполне дружественные и благожелательные публикации о России, вспомнили, что царь и британский король — родственники. А министр иностранных дел Грэй убеждал членов кабинета и парламентариев, что «Антанта между Россией, Францией и нами будет абсолютно безопасна. Если же возникнет необходимость осадить Германию, это можно будет сделать» (см. 23. Джолл Д. "Истоки Первой мировой войны". Ростов-на-Дону: Феникс, 1998).
Но в США вбросы антироссийской пропаганды еще продолжались, и оппозиционеры всех мастей тянулись за океан. Там появился лидер Крестьянской партии России Аладьин — один из самых радикальных депутатов разогнанной Первой Думы.
Через некоторое время снова приехал и присоединился к нему эсер Чайковский. Оба гостя удостоились чрезвычайного внимания. Под эгидой «Общества друзей русской свободы» им был предоставлен огромный Карнеги-холл (4 тыс. слушателей). Чайковский и Аладьин выступали там несколько раз. Мероприятия освещались ведущими газетами. Публиковались имена тех, кто заказывал ложи — Марк Твен,
мультимиллионеры Шифф, Зелигман, епископы, сенаторы.
Чайковского американская пресса окрестила «отцом русской революции», он провозглашал: «Русское самодержавие танцует над кратером вулкана, и уже слишком поздно избежать насилия и кровопролития. В России началось царство террора, и ответственность за все это справедливо возлагается на российское правительство. 84 из 87 губерний России находятся сейчас в военном положении».
Аладьин от газетчиков тоже получил звучный титул — «апостол русской свободы». Он вторил Чайковскому: «Приговор царю близится, великая революция надвигается». Разумеется, это сопровождалось сбором средств.
По приглашению Чарльза Крейна в Нью-Йорк прибыл и Милюков. Его встретили вообще по высшему разряду. Для его выступления тоже сняли Карнеги-холл. Потом повезли в Вашингтон, его приняли члены правительства, была организована встреча со ста членами Конгресса США. Но все визитеры, пытавшиеся убедить американцев в скором падении монархии и подогреть их интерес к русской революции, все спонсоры, устраивавшие для них пышные гастроли, откровенно лгали.
«Кратер вулкана», о котором говорилось в речах, явно угасал. Без прямой помощи иностранных держав революционеры оказались совершенно беспомощными! В России Охранное отделение и Департамент полиции работали четко, быстро выслеживали смутьянов. Правда, система побегов из ссылок действовала исправно. Но тем, кто скрылся из Сибири, оставалось только удирать за границу. Или они через короткое время ехали обратно в Сибирь.
Столыпин обратил внимание и на Финляндию. Неоднократно докладывал царю, выступал в Совете Министров и в Думе, указывая на этот гнойник. Он говорил: «Революционеры находили себе в Финляндии, на территории Российской империи, самое надежное убежище, гораздо более надежное, чем в соседних государствах, которые с большой охотой приходят в рамках конвенций и закона на помощь русской полиции».
Финские власти занервничали, что попустительство плохо кончится для них. Как бы решительный премьер-министр не добился ограничений их самоуправления! Помогать русским правоохранительным органам и вылавливать революционеров они не стали. Но и их ареста на своей территории не желали.
Когда русские жандармы вышли на след Ленина, финны предупредили, что ему надо бы покинуть страну. В конце 1907 г., минуя таможни и заставы, по льду вывели его на острова и посадили на шведский пароход. Красин задержался
и был арестован.
Впрочем, финская полиция спасла его от заслуженной петли. Воспользовалась тонкостями своих законов, протянула с отправкой запроса в Петербург. Высланные оттуда обвинительные материалы тоже получили не сразу, они «задержались» где-то при пересылке. А по финским законам арестованного без обвинительных материалов могли держать только месяц. Красина выпустили, и он исчез. Таким образом, большевистский «Центр» в Финляндии наконец-то прекратил существование.
«Апостол русской революции» Аладьин после своих выступлений за границей вообще не рискнул возвращаться на родину. Собранные деньги он тратил отнюдь не на революцию. По свидетельству потемкинцев, «вечно был пьян и гулял с вдовушками». Из Америки он доехал только до Англии, где и остался.
Чайковский вернулся в Россию и был арестован, как и любимица американцев Брешко-Брешковская. И те же самые организации, которые устраивали им поездки по США, развернули кампанию о смягчении их участи. Петицию к Столыпину подписали 500 именитых граждан — Марк Твен, епископы Нью-Йорка и Массачусетса, несколько банкиров, ученые, мэры городов, президенты университетов...
...Горький тоже предпочел в Россию не возвращаться. Из США он поехал в Италию, обосновался на острове Капри — самом дорогом курорте Европы. Устроился здесь «по-королевски», снял апартаменты в престижном отеле «Куисисиана», потом арендовал богатую виллу «Блезиус», в 1909 г. переехал на другую виллу «Спинола».
Писатель не делал особого различия между личными расходами и «партийными». У него было 10 тыс. долларов, собранных в Америке «на революцию», были высокие гонорары за «Мать» и другие произведения. Однако на непомерные траты на Капри даже этих денег никак не хватило бы.
Американский историк, профессор Р. Спенс, показал, что в распоряжении Горького оказались куда большие суммы — в качестве личного секретаря его сопровождал член ЦК большевиков и помощник Красина Буренин, которому были доверены 170 000 руб., захваченные в Государственном банке Хельсинки, и попутно с пропагандистской миссией Горький с Бурениным занимались в США другим делом — «отмывкой» денег.
Через американские банки меняли краденые банкноты на «чистые» Покинув Нью-Йорк, Буренин остался при Горьком, а с такими деньгами можно было пожить очень широко (см. Шамбаров В. Е., Чавчавадзе Е. Н. "Революция: западня для России". М.: Вече, 2017).
К ним на Капри после побега из Финляндии приехал Красин, и у него тоже имелись изрядные суммы — выручка от «эксов», страховка Морозова. Редакция ленинской газеты «Вперед» — Богданов, Базаров, Алексинский, Луначарский — дружно и без раздумий отправилась на Капри, к Горькому и Красину (и к деньгам).
Сюда потянулись и другие гости. «Буревестник революции» принимал всех, даже случайных людей. У него каждый день был накрыт шикарный стол. Короче, разлюли-малина во всех отношениях. Это тоже были его (Пешкова) университеты, о которых он предпочитал не писать…
Сюда наведывались погостить американские журналисты и пропагандисты Уоллинг и Струнская — подруга Джека Лондона. Приехал старый приятель Горького (и любовник Андреевой) Рутенберг. Сбежав из России, он очутился на мели и вместе с женой, с детьми целый год жил у писателя, отдыхал, лечился.
Другим революционерам пришлось в данное время гораздо хуже. Правительства и общественность западных стран относились к ним куда более прохладно, чем раньше. Эмигрантов набежало много. Денег в партийных кассах не было. Найти заработки было трудно. И если в России разные политические течения действовали вместе, то за границей они сразу перессорились.
Социалисты нападали на либералов. Социал-революционеры грызлись с социал-демократами. Даже внутри партий единства не было. В рядах большевиков и меньшевиков появились ликвидаторы, отзовисты, ультиматисты, примиренцы — и все враждовали друг с другом.
Но зарубежные покровители все же не бросили российских радикалов. Они получали убежище, им удавалось найти работу. Кадры как бы консервировались на будущее превращая в «спящих» агентов. Много политических преступников осело в Америке.
В 1908 г. в США был основан Союз русских рабочих, насчитывавший 10 тысяч членов. Он примкнул к американской организации анархо-синдикалистов «Индустриальные рабочие мира». А социал-демократы образовали «Российскую социалистическую федерацию», она вошла на правах национальной группы в Социалистическую партию США.
Мощный центр эмиграции образовался и в Англии. Причем, в отличие от Швейцарии или Франции, здесь представители разных партий прекрасно находили общий язык, их связывало между собой «Общество друзей русской свободы».
От большевиков с ним взаимодействовал Литвинов. Сюда переехал и Чичерин, вступил в Британскую социалистическую партию, стал секретарем Комитета помощи русским политкаторжанам. Таким образом, в Лондоне оказался цвет будущей советской дипломатии. К здешней колонии эмигрантов присоединился младший брат предводителя уральских боевиков Якова Свердлова — Вениамин, бежавший за границу из сибирской ссылки.
Одним из активистов здешней революционной организации стал флотский инженер Костенко, завербованный в японском плену. Морское ведомство России включило его в комиссию, контролировавшую строительство на британских верфях крейсера «Рюрик». Получив от Костенко весточку, в Англию отправился и матрос Новиков (Прибой).
Революционеры целенаправленно обрабатывали моряков, приходивших в Англию. Как писал Новиков, в порту на видных местах красовались объявления по-русски: «Человек, попавший в беду и нуждающийся в материальной помощи, всегда найдёт поддержку…» — и приводился адрес.
Костенко и Новиков стали работать под началом Савинкова. Для крейсера «Рюрик» из России прибыла команда моряков, из которых создали подпольную эсеровскую организацию. Готовили и теракт. Рассчитали: когда новый крейсер придет в Россию, его наверняка посетит сам Николай II.
Двоих матросов, Авдеева и Коптеловича, воодушевили идеей убить государя, дали им револьверы. Савинков впоследствии вспоминал: «В октябре в Кронштадте состоялся высочайший смотр “Рюрику”. И Авдеев, и Коптелович встретились с царем лицом к лицу. Ни один из них не выстрелил». [69].
Все-таки рука русских людей не поднялась на своего царя! Или… чья-то молитва помогла? Незримо затронула душевные струны, надломила жесткую корку агитации на матросских сердцах?
Офицеры экипажа "Рюрик"
Когда «Рюрик» ушел в Россию, под руководством Новикова сформировали «летучий отряд», кочевавший по портам Европы и Северной Африки, где причаливали русские суда. Искали встреч с матросами, вели пропаганду.
А в Англии среди эмигрантов оказались и латышские боевики. Их предводитель Яков Петерс создал из них гангстерскую группировку «Лесма». Она занялась рэкетом, ограблениями. Несколько раз вступала в жестокие перестрелки с полицией, в одной из них погибли трое сотрудников Скотланд-Ярда.
Петерса арестовали, и имелись доказательства, что он стрелял в полисменов. Однако его вдруг не только освободили, но стали принимать в светских салонах. Вскоре он женился на дочери банкира Нэйзи Фримен, стал управляющим отдела импорта крупной торговой компании.
По мнению современных историков, причина столь странной «амнистии» и перемены в судьбе могла быть только одна — вербовка британской разведкой. Тем более что среди знакомых Петерса в Лондоне насчитывают по крайней мере троих агентов британских спецслужб — Людвига Мартенса и братьев Пиленс.
А за вербовку российских революционеров в Лондоне по-прежнему отвечал Уильям Мелвилл — тот самый, который ранее работал с Юлианом Мархлевским, он же завязал первые контакты с Соломоном Розенблюмом (Сиднеем Рейли). См. Spence Richard B. "Никому не доверяйте: секретный мир Сидни Рейли". Los Angeles: Feral House. 2002.
Прямая связь с иностранными спецслужбами была среди революционеров стала явлением постоянным. Троцкий, например, стал сотрудничать с политической полицией Австро-Венгрии За это ему обеспечили проживание в Вене, австрийская разведка отдала ему львовскую газету «Правда», ранее принадлежавшую украинским сепаратистам (см. Спиридович А. И. "История большевизма в России№. Париж, 1922).
Ленин, выбравшись из Финляндии, тоже хотел поселиться в Австро-Венгрии, поближе к России. Но австрийские власти поняли, что он будет засылать через границу литературу, боевиков, как из Финляндии. В данный момент Вена не желала портить отношения с Санкт-Петербургом, и Ленину отказали. Ему пришлось осесть в Швейцарии. А здесь никакой живой работы не было, эмигранты увязали в собственных склоках. Владимир Ильич взялся издавать газетенку «Пролетарий» тиражом всего 1 тыс. экз., но пересылать ее было некуда. Организации, возрождавшиеся в России, едва успевали сообщить о себе за границу, как приходили известия, что их уже накрыли.
Горький зазывал Ленина к себе, на Капри. Тот съездил, но вернулся крайне встревоженный. У Горького, Красина и Богданова возник второй центр большевиков, издавалась его прежняя газета «Вперед»! Они вовсе не собирались считаться с первенством Ленина, а главное, делиться с ним деньгами!
Вместо этого решили самостоятельно развернуть широкую деятельность. Наметили на 1909 г. создать на Капри «высшую партийную школу». Красин по своим связям стал собирать слушателей из разных организаций России. Им оплачивались проезд, проживание. Из авторитетных партийных деятелей набирали преподавателей, назначали им высокие оклады. В их числе пригласили и Ленина.
Но будущий демон, который потом станет в России «живее всех живых», возмущенно отказался. Объяснил это теоретическими разногласиями с Красиным и Богдановым. Обвинил их в «богоискательстве». Богданов перенял точку зрения, распространенную у западных социалистов, что марксизм не противоречит христианству (протестантскому). Но подобные размолвки служили только предлогом.
Когда требовалось, Ленин прекрасно находил общий язык с европейскими социалистами-христианами. На самом деле он увидел угрозу своему лидерству! Заподозрил (и не без оснований) попытку свергнуть его. Школой руководили Горький, Красин и Богданов, они распоряжались деньгами, а Ленина нанимали как исполнителя! Такая школа могла стать зародышем обновленных партийных структур. Штаб на Капри, от него через слушателей нити поведут к местным организациям. Но возглавлял штаб не он!
Однако к концу 1908 г. у Ленина тоже появились большие деньги — как раз завершилась афера с сестрами фабриканта Шмидта и подставными мужьями. На счета Владимира Ильича в банк «Лионский кредит» перевели наследство. Он сразу окрылился. Из переполненной эмигрантами Швейцарии переехал во Францию. И первым делом, обретя финансы, он созвал в Париже партийную конференцию. Пригласил на нее не только большевиков, но и меньшевиков, демонстрируя единство с ними — а нацелился против «раскольников» с Капри, которых впоследствии разгромил в пух и прах.
Кстати, и сам Ленин, дорвавшись до денег, в расходах не стеснялся. Не до такой степени, как Горький, но зажил на широкую ногу. Снял в Париже шикарную четырехкомнатную квартиру в элитном районе. Вместе с ним и Крупской поселились ее мать, сестра Мария Ульянова, поступившая учиться в Сорбонну. Держали прислугу, Ленин устраивал себе отпуска, ездил с женой в Ниццу (см. Крупская Н. К. "Воспоминания о В. И. Ленине". М., Политиздат, 1972).
Красин, Богданов и Горький все-таки собрали свою партийную школу. Но слушателей было всего 12 человек. А интриги Ленина принесли свои плоды. Представители нелегальных организаций ехали из России, уже зная, что главный центр партии находится в Париже. Были очень удивлены, не обнаружив в школе Ленина, написали ему.
Тот выплеснул обвинения в адрес «раскольников» и добился своего — развалил школу. Шестеро слушателей сразу бросили ее, поехали к Владимиру Ильичу. Остальные воспользовались возможностью пожить на прекрасном острове, но по окончании курса тоже прикатили в Париж, и удовлетворенный Ленин дополнял их образование своими лекциями.
Горький бушевал, как ураган. Честил Владимира Ильича во всем богатейшем спектре и литературной, и привычной ему босяцкой лексики. Ведь школа позволяла ему как-то оправдать и «списать» колоссальные личные траты. А сейчас альтернативный центр на Капри распался.
Красин уехал в Германию, получив хорошую работу на фирме «Сименс». Попытку обойти себя, Ленин вчерашним соратникам так и не простил. Горькому ответственных миссий больше не доверял. Да и Красин отныне оставался в партии на важных, но второстепенных постах.
Но в скором времени и на Ленина насели меньшевики. Обвинили его в том же самом, в чем он обвинял конкурентов с Капри — в «раскольничестве». Ведь и он ни с кем не намеревался делиться деньгами Шмидта, хотя партия сидела без средств. Тратил их, как хотел, сохранял для большевиков отдельный руководящий «Центр», издавал собственную газету «Пролетарий».
Меньшевики вспомнили, что Шмидт завещал наследство РСДРП. Стали требовать передать его Центральному Комитету, а ЦК был меньшевистским. Владимир Ильич долго отбивался.
Наконец, ЦК пригрозил разорвать отношения с ленинской группировкой. А единство партии пока еще было важным для выборов в Думу, участия в международных мероприятиях — зарубежные социал-демократы гораздо больше считались с Плехановым, а не с Лениным. Скрепя сердце Владимир Ильич сдался.
В 1910 г. состоялся пленум ЦК. Фракционность и терроризм осудили, издание отдельной газеты «Пролетарий» прекращалось. Дольше всего спорили за деньги Шмидта. Уступать их меньшевистскому ЦК Ленин наотрез не желал.
Обратились к «третейскому суду» Германской социал-демократической партии и выработали компромисс. Деньги передавались немецким «держателям» — Каутскому, Кларе Цеткин и Мерингу — с условием, что они будут выделяться только на общепартийные цели с согласия меньшевиков и большевиков.
Теперь «держатели» стали платить весьма скромное жалованье членам ЦК, сотрудникам редакции общепартийной газеты «Социал-демократ». Ленину пришлось урезать запросы, переехать из четырехкомнатных апартаментов в двухкомнатную квартирку.
А чтобы вытянуть у «держателей» суммы побольше, требовались общепартийные проекты, с которыми согласился бы меньшевистский ЦК. Вот тут Ленин ухватился за идею Красина и Горького — создать партийную школу для подготовки «рабочих пропагандистов». Она была гораздо беднее, чем на Капри.
Из России приехали 15 учеников, сняли несколько домиков в пригороде Парижа, Лонжюмо. Готовили еду артелью, жили по-дачному. Зато преподавателей Ленин набрал чуть ли не больше, чем слушателей. Занятия вели он сам, Зиновьев, Каменев, Семашко, Рязанов, Раппопорт, Стеклов, Арманд, Финн-Енотаевский, Луначарский, Вольский, помогала Крупская.
Практическая ценность такой работы была нулевой. Из 27 учеников двух школ 4 оказались полицейскими провокаторами. А заметный след в революции оставил лишь один — Орджоникидзе. Но Ленин смог под свою школу получить из «общака» приличную сумму. Здесь он выступал руководителем, утверждая перед представителями из России свое положение лидера.
А вдобавок школа ознаменовалась для него бурным романом с Инессой Арманд.
Кстати, российские правоохранительные органы вскрыли и японские источники финансирования оппозиции во время войны. Их не скрывали, Департамент полиции издал брошюру «Японские деньги в русской революции». Приводились доказательства, документы
. Под удар попали не только скрывающиеся нелегалы, но и видные общественники, депутаты Думы — Милюков, Струве, Чернов, Долгоруков, Натансон и др. Но российская общественность брошюру… проигнорировала. Восприняла ее однозначно: «царский режим» опустился до грязной клеветы, силясь дискредитировать своих противников, честных и достойных людей.
Пока вся эта шушера копошилась за бугром, клевеща на Россию и друг на друга, страна быстро оживала после революционных потрясений.
Столыпин навел твердый порядок. Избирательные реформы оказались довольно эффективными. В III Государственной Думе вместо кадетов и эсеров, настроенных крушить и ниспровергать, на ведущую роль вышла умеренная партия октябристов Гучкова. Он стал руководителем самой большой фракции, а потом и председателем Думы, проявлял готовность сотрудничать с правительством, поддержал Столыпина, за что заслужил конфронтацию со стороны «прогрессивной» общественности.
Кризис в экономике сменился новым мощным подъемом. С 1900 по 1914 гг. объем промышленного производства вырос втрое. По темпам роста промышленной продукции и роста производительности труда Россия вышла на первое место в мире, опередив США, которые также переживали период бурного развития.
По объему производства наша страна занимала четвертое, а по доходам на душу населения — пятое место в мире. Впрочем, эти цифры определялись зарубежными исследователями и являются весьма некорректными. Потому что в системы экономики западных держав были включены и их колонии (или, у США, сырьевые придатки). За счет этого обрабатывающая промышленность метрополий получала высокие показатели.
Но «души населения» колоний и придатков в расчет не принимались. И если бы к жителям Англии добавить население Индии, Бирмы, Египта, Судана и т. д., то реальная цифра «доходов на душу» оказалась бы куда ниже российской.
В развитии российской экономики участвовал и иностранный капитал. Но объем зарубежных вложений в отечественную промышленность составлял 9–14 % — примерно столько же, сколько в западных странах. Это было нормальным явлением — привлекать иностранные инвестиции. Внешний долг России к 1914 г. (8 млрд франков — 2,996 млрд руб.) был вдвое меньше, чем внешний долг США.
Средняя заработная плата рабочих в России была самой высокой в Европе, уступала только американцам (но в США была выше интенсивность труда, там рабочих «выжимали» сильнее). В сельском хозяйстве тоже наблюдался значительный подъем.
В исторической литературе можно встретить утверждения, что аграрная реформа Столыпина не удалась, потому что разрушить патриархальную сельскую общину не удалось, из нее выделилось лишь 8 % крестьян. Но эта оценка категорически неверна. Потому что Столыпин вовсе не ставил себе целью разрушение крестьянской общины. Он намечал реформирование сельского хозяйства в целом, и для этого предусматривались несколько путей.
Кто выходил из общины? С одной стороны, зажиточные «кулаки», желавшие выделиться в индивидуальные хозяйства. С другой — бесхозяйственная беднота, пьяницы, гуляки, чтобы получить возможность продать свою землю. Но те и другие мешали общине!
Первые подминали ее под себя, вторые были для нее обузой. Освободившись от них, община получала более эффективные возможности развиваться. А реформы Столыпина предлагали ей такие пути, как кооперация, при поддержке правительства создавались агрономические курсы для крестьян, опытные станции сельскохозяйственной техники.
Этими возможностями воспользовались более половины крестьян. Значительно повышалась урожайность, росло благосостояние. Для желающих развернулись и переселенческие программы — из перенаселенных центральных губерний можно было переехать и получить вдоволь земли на Алтае, в Сибири, Казахстане, на Дальнем Востоке (вспоминаем про «путинский гектар»).
Не мешает вспомнить и о том, что аграрные реформы были лишь частью единого комплекса, задуманного Столыпиным. Их должны были дополнить административные преобразования — законы о сельском, волостном, уездном управлении.
Выборному общинному самоуправлению предоставлялись большие права, даже передавалась часть полицейских функций. Таким образом, опорой монархии становились не дворянство и чиновники, уже насквозь зараженные разрушительными западными теориями и веяниями, а большинство народа!
Но эти законы, казалось бы, целиком демократичные, Дума, взывающая о «демократии», почему-то так и не приняла. Никто из западных кукловодов, дергающих за нитки марионеток-революционеров, не желал превращения России в мощное европейское государство!
Следует отметить, что наряду с успехами можно было отметить и тревожные симптомы. В годы революции в России стали активно плодиться масонские ложи. Манифест от 17 октября о даровании гражданских свобод был воспринят «вольными каменщиками» как снятие запретов на их деятельность.
Они даже сделали попытку официально регистрироваться как легальные организации. Правда, этого власти не позволили, но они множились и без регистрации, в 1906 г. только Великий Восток (французское политическое масонство) создал около 50 лож в России.
Информацию о масонских ложах вообще и ,в частности, в России – читайте в следующей публикации…
Где царь – там и Москва. Часть 136
12 июня 2021 г.
Как и обещали, начнем с предыстории возникновения масонства в России. Начнём издалека, совершив небольшой экскурс в древнюю историю Мира.
Для этого обратимся к сочинениям Ломоносова, который считал, что венеды (одна из ветвей предков славян Рос или Рус) в борьбе под Троей против греков потеряли своего вождя Пилимена и под
руководством нового вождя Антенора пришли во внутренний конец Адриатического моря (Полн. собр. соч., т. 6, стр. 179).
Жрецы древнего мира — Египта и Двуречья. больше всего на свете боялись великорослого народа Рос или Рус, полагая, что руссов слишком много было в Трое, Малой Азии и в Палестине.
Для уничтожения этой угрозы жрецы древности уже давно воспитывали и растили устойчивый преступный генотип гибридного характера, созданный на протяжении многих и многих веков на базе скрещивания древних профессиональных династий преступного мира чёрной, желтой и белой рас
Ещё за 2500 лет до н. э. была создана строго засекреченная многоступенчатая (по жреческому образцу посвящений) и высоко дисциплинированная организация преступного мира - "МА ФИЯ" получившая, впоследствии название «МАФИЯ», т. е. в переводе с ханаанского означает: "то, чего якобы вовсе и не существует".
Она была создана как широко разветвлённая средиземноморская сеть, грабившая на море и на суше "народы моря".
Гомер ненавидел финикийских купцов, и в его сказаниях они упоминались не иначе, как "обманщик коварный", "злой кознодей" или "алчный мошенник".
Постепенно субподрядчики мафии — финикийские купцы — стали вытеснять венедов из их опорных пунктов на Средиземном море. Именно с тех пор до наших дней Мальта и Сицилия продолжают оставаться центрами международной мафии.
Поскольку слово «Мафия», всегда вызывала отрицательное отношение к членам этой организации, то в конце XVI — начале XVII века её решили переименовать в «МА СОН», означающий в переводе с того же ханаанского «СОН» - вожатый, мастер и «МА» - скрытый, тайный…Впоследствии словом «масон» одно из племён ханаанских – галлы - стали так называть своих мастеров-строителей.
Символы ассасинов разных частей мира
Одним из главных требований идеологии этой организации было — беспрекословное, слепое подчинение руководителям. Методика этого программирования поведения с малолетства использовалась потом при воспитании фидаев у ассасинов, мальчиков-мамлюков в Османской империи, в международном бойскаутском движении, созданным генералом Боден-Пауэлом, фашистами в Гитлер-югенде и т.д.
Непревзойдённым до сих пор образцом идейно-политического и экономического планирования является перспективный план, составление которого приписывается израильскому царю Соломону, сыну царя Давида (1015–975 гг. до н. э).
План Соломона был составлен им на перспективу в 3000 лет! Конечной целью этого плана является завоевание мирным путём мирового господства. Не исключено, что именно по этой причине этот израильский царь и получил своё имя Соломон или Шломо на иврите, что значит: «мирный», «миролюбивый».
Безусловно, что при выработке своего плана Соломон воспользовался многотысячелетним опытом лучших жрецов древнего Египта, Двуречья и Финикии. Соломон вступил в брак по расчёту с дочерью фараона именно в целях доступа к опыту жрецов.
Уже на четвёртом году своего царствования он начинает в Иерусалиме на горе Мориа постройку храма богу Яхве.
Соломон придавал новому храму огромное идейно-политическое значение: его грандиозность и великолепие должны были стать отправной точкой идеи всемирного господства, исходящего из этого храма. Золото и другие драгоценности, принесённые при исходе из Египта, плюс огромная военная добыча при захвате Палестины, щедро вкладывались в постройку идеологического учреждения.
Тесная деловая дружба связывала Соломона с царем финикийского города Тира (Сура) Хирамом, который в течение всех 13 лет постройки храма поставлял Соломону строителей разных профессий, во главе которых стоял некий Адонирам из того же города Тира.
Поскольку бывшие кочевники — дети Синая — сами строить не умели, то, осознавая, что без опоры на технологический опыт и инженерное мышление венедского субстрата населения Палестины, строительство храма успешно завершить не удастся, Соломон измыслил хитроумный план превращения строителей-гоев в послушное орудие«народа, избранного богом".
Он решил превратить древнюю профессиональную цеховую структуру строителей своего храма в постоянно действующий политико-идеологический институт. Другими словами, он решил создать свою пятую колонну среди гоев.
Эта пятая колонна получила впоследствии от французского слова — «каменщик» название масонства или франк-масонства (свободных каменщиков), потому что большую часть работ при строительстве храма Соломонова вели каменщики.
По замыслу Соломона, гои-масоны должны играть среди непосвящённых гоев или профанов роль незримых идеологических вождей, которые незаметно для прочих гоев должны исподволь формировать их сознание и общественное мнение в нужном для их хозяев направлении.
Для понимания идеологического фундамента вольных каменщиков вплоть до наших дней, существует легенда у самих масонов о создании их организации. Мы ознакомимся с нею её в следующей публикации. А пока продолжим о становлении масонства в России.
В 1731 году лорд Ловель, Великий магистр Лондонской ложи, назначил своего соратника капитана Джона Филипса провинциальным Великим
мастером в России. Тогда же было решено, что Российская империя станет восьмой провинцией масонской ложи в мире.
Уже через десять лет капитана Филипса сменил Джеймс Кейт, и началось широкое распространение масонских лож в стране. Правда, первоначально они действовали под управлением иноземцев. Однако в середине XVIII века в
Петербурге появилась ложа, которой управлял
граф Роман Воронцов — один из первых членов Российской академии, генерал-губернатор трёх регионов и один из первых русских масонов.
Одна из первых петербургских масонских лож носила красноречивое название «Молчаливость». Дело в том, что всё происходившее на масонских собраниях, как правило, держалось в строжайшей тайне. По мнению некоторых историков, изучавших деятельность масонов в России, простым смертным вряд ли стало бы что-то известно о царском периоде масонства, если бы не рассекреченные в XX веке документы.
Совершенно новая страница в истории масонских лож Петербурга была открыта благодаря сенатору, историку и философу Ивану Елагину. Именно в его честь назван любимый всеми петербуржцами Елагин остров с дворцом — также получившим название Елагинского, или Елагиноостровского.
Иван Елагин основал первую в Российской империи провинциальную Великую ложу. Разрешение на её открытие в Петербурге он получил от братьев-«каменщиков» из Берлина, а именно от ложи «Роял Йорк», а также от Первой великой ложи Англии. Сам Елагин и стал гроссмейстером (то есть великим магистром) российской Великой ложи. Произошло это в 1770-х.
Но Великая ложа Ивана Елагина была лишь «головой» довольно большой масонской организации, которой он управлял. Под его крылом появилось ещё 14 масонских лож, часть из которых находилась в Санкт-Петербурге, часть — в Москве и Архангельске, а одна — даже в исконно русском
городе – древнем Владимире.
Почти все ложи Елагина получили наименования в честь римских и греческих богов и муз. Ложа, которой заправлял сам Иван Перфильевич, так и называлась — ложа «Муз». Кроме того, в Петербурге существовала, к примеру, ложа «Эрато», а также «Скромности» и «Равенства».
На «елагинском дереве» была также основана ложа «Астрея», которая закрылась после того самого судьбоносного указа Александра I.
В первые десятилетия существования масонства в Российской империи все новоиспечённые братья-масоны из числа русской знати уделяли внимание, по большей части, лишь обрядово-ритуальной стороне тайного общества. Для многих русских дворян – это было лишь обезьяничанье – дань моде. Для них масонство было не философией и не политической позицией, как обстояли дела во всём мире, а лишь новой и ужасно интересной заморской игрой.
Именно поэтому долгое время правители смотрели на российских масонов сквозь пальцы. Но благодаря Ивану Елагину в стране сложилась первая отечественная масонская «система»: по преданию, некий англичанин, встретившийся ему в путешествии, открыл ему тайны масонства и объяснил, что «масонство есть наука», а не просто кружок по интересам.
Появилась в то же время и вторая российская «масонская система» — её основал присланный из Берлина в Петербург бывший гофмейстер Браунгшвейгского двора Рейхель.
Всего он основал восемь лож, из которых шесть находились в Петербурге: это ложи «Аполлона», «Гарпократа», «Горусы», «Латоны», «Немезиды» и «Озириса». Последователи Рейхеля придерживались «Циннендорфовой», или «Шведской системы», распространённой в Германии и Швеции.
Павел I был страстным и преданным поклонником масонства — но им руководили, по мнению историков, в первую очередь романтические идеи. Известно, что император был принят в Мальтийский орден и даже получил звание Великого магистра. К сожалению, его тяготение к «мальтийской романтике» наносило вред внутренней политике страны.
Был в своё время масоном, и сам Александр I. Но от звания Великого магистра ордена он отказался. А осознав, что контролировать деятельность масонских лож практически невозможно, 13 августа 1822 года он издал рескрипт «О запрещении тайных обществ и масонских лож».
Огромную роль в становлении русского масонства сыграл полузагадочный и незаслуженно отодвинутый в тень розенкрейцер Иоганн Георг Шварц, или Иван
Егорович, как его ласково звали в России.
Шварц «дал России такие формы масонства, которые близки тому, родиной чего является сама же Россия», а также «одухотворял» и «руководил вообще судьбами масонства в России»! Так сказано в истории русского масонства.
Этот самый «немчик из Трансильвании», как назвал его историк В.О. Ключевский, сделал для России столько всего за пять лет, сколько не сделало всё русское масонство до и после него.
Конечно, И.Г. Шварца нужно рассматривать только в тандеме с В.И. Новиковым. По словам Ключевского, Новиков, «один раз поговорив с ним, на всю жизнь и до самой смерти сделался неразлучным» со Шварцем.
Конечно, сразу все тайные общества, как и масонские организации, в России не исчезли. В нелегальном качестве они существовали вплоть до 1918 года, когда их уничтожением занялась уже совсем другая власть. А после распада СССР в стране начался новый виток масонской истории.
Так, в 1993 году в Петербурге Великая национальная ложа Франции решила учредить «Новую Астрею». Правда, судьба новой масонской ложи в постсоветской России была непроста: через два года её участники основали Великую ложу России, в которую сами и вошли. Затем она несколько раз приостанавливала свою деятельность и вновь открывалась.
Сейчас на территории Петербурга действует ложа «Астрея» № 3, куда входят, по некоторым данным, около 20 человек. Кроме того, в бывшем Ленинграде есть и ещё две действующие масонские ложи: «Грибоедов» № 45 и ложа «Муз» № 33.
В Москве после развала СССР создана «Великая Ложа России», под предводительством «Великого мастера», бывшего кандидата на должность президента России на выборах 2008 года Андрея Богданова, представитель которого во время дебатов получил чуть-чуть пенделей от другого кандидата В. Жириновского.
Основной костяк ельцинской команды остался и при Путине. Вспомните имена активистов ельцинской команды, многие из которых остались и при Путине: Петр Авен, который выплыл на поверхность неизвестно откуда вместе с Е. Гайдаром, А. Чубайсом, А. Шохиным, Г. Поповым, Е. Ясиным, Уринсоном.
У П. Авена после министерства внешних сношения оказалась в руках финансовая империя "Альфа_Групп", как известно, созданная на деньги КПСС. Это всем хорошо известно. Как и то, что Петр Авен - зарегистрированный масон, член клуба "Взаимодействие", член "Ротари Клуба". Связи его с мировым масонством распространены широко и глубоко.
В специальном издании журнала EIR рассказывается, как в 1983-85 годах вышеперечисленные господа из этого "первого призыва" проходили подготовку в Институте Экономических Отношений в Великобритании. Это не обычный институт, это особое учебно-исследовательское заведение. Оно основано одной из самых секретных и неприкасаемых масонских лож, которая называется "Общество Монт
Пелерин".
Бытует мнение, что на сегодня это масонское гнездо объединяет свыше 500 членов. Съезды общества проводятся один раз в два года. Место и время проведения сборищ сугубо засекречено.
Обратим внимание на годы учебы в этом институте наших главных воров-перестройщиков, которых Б. Ельцин называл "молодой экономической элитой профессионалов". Они учились еще до Горбачева, когда у власти стояли Андропов и Черненко. Есть ли основания считать, что будущие "реформаторы" отправились за границу без ведома могущественного Политбюро и без покровительства вездесущего КГБ?
Однако все тайное рано или поздно становится явным. Масонская ложа Монт Пелерин с самого своего зарождения субсидировалась британской разведкой, была под её контролем и протекторатом, выполняла ее особые поручения.
Другими, словами, мы имели дело с обучением кадров из ложи КП-ГБ в ложе "Монт Пелерин" под эгидой британской разведки. Поэтому не удивительно сегодня видеть дружбу между выпускниками ИЭО Монт Пелерин, которые заняли ключевые позиции в экономике и финансах РФ с одной стороны и бывшими ребятами из ведомства Андропова, с другой. Две беды нагрянули тогда на империю СССР масоны и перестройка - взаимно
переплетённая удавка для советского государства.
Был у президента Владимира Путина такой человек как Андрей Илларионов, ныне бежавший из России в Америку. Он состоял при кремлевском дворе к качестве советника президента по экономике. И был (сегодня, наверное, тоже есть) такой член Монт Пелерин и
сопредседатель Като Института (масонское учреждение) по имени Хозе Пинейра.
Эти два человека - Андрей и Хозе были большими друзьями и лестно отзывались друг о друге. Хосе говорил об Илларионове, что он классический либерал, принадлежащий к Сети Экономической Свободы, масонской организации (Economic Freedom Network ), которая создана из ученых, собирающихся
ежегодно для подготовки к публикации отчета под громким названием "Экономическая Свобода Мира".
И вот этот "ультра- либерал" господин Илларионов регулярно мотался на Запад, делая доклады-отчеты мировой масонской элите. И было бы наивно думать, что хозяева его в России ни сном, ни духом не знали об этом.
Более того, Андрей частенько организовывал своему шефу встречу с влиятельными членами Монт-Пелерин в Москве. Они там заседали почти четыре часа, и о чем шла речь, можно только догадываться, конечно же, не о создании бесплатного здравоохранения для русского люда.
Но...благодаря вот таким встречам - закрытым и тайным, Путину удавалось безболезненно переигрывать ничего не подозревающий Запад. Это сейчас западная масонская братия понимает, как она опростоволосилась с нынешним президентом России и возненавидела его так, как может ненавидеть самый лютый враг...Так, что - "кто нам мешает, тот нам поможет" - неплохая уловка для разведчика.
В следующей статье будет опубликована масонская легенда об их кумире АДОНИРАМЕ...
Приложение: из "Директивы Великой Провинциальной Ложи», написанной в сентябре 1827 года.
"...Для собственного нашего руководства и для тех, кои после нас призваны будут к сим занятиям, сообразив все вышеописанное с правилами окого учения, в чистоте и святости коего мы уверены, начертали мы для вышесказанных степеней следующее постановление, от коего никто да не уклонится:
1. Работы производить по актам, исправленным и сверенным с подлинниками, утвержденными приложением к ним особой печати.
2. Вкралось в обычай давать всякому брату акты его степени, от чего число списков весьма увеличилось и немудрено, если они попадут в руки непосвященных. То для прекращения такого скромности противного действия, отныне впредь акты списывать давать только иным братьям, коим будет руководство других с условием, чтобы они отнюдь никому не давали оных списывать, а желающим заниматься ими чаще сами бы им читали, или при себе давали читать им.
Но и сим братьям давать списывать акты неполные, а самое из них нужное, както: по Иоанновским степеням приготовление к 3 степеням, устав Св. К., общие учреждения законы. Шотландским мастерам, как братьям, оказавшим уже более опытов в верности и скромности, можно будет присовокупить катехизис 3-х степеней, объяснения ковров.
3. При принятии или присоединении в четырех первых степенях клятвенного обещания не брать, а вместо оного довольствоваться честным словом принимаемого или присоединяемого, что будет умалчивать все то, что увидит и услышит. В теоретической степени вводимый должен дать присягу. Присоединяемому же напомнить оную и взять с него слово об умолчании всего того, что услышит, и всех тех лиц, коих увидит в собраниях.
4. Принятие, присоединение и повышение по всем сим степеням должны производиться не иначе, как с дозволения со старшего над теоретической степенью начальства.
5. Главный предстоятель теоретической степени назначается высшим начальством, которое имеет полную власть в случае смерти предстоятеля заменить его, или даже сменить оного, если почтет за благо для пользы общей.
6. Одному из теоретических братьев поручается управление 3-мя Иоанновскими и Шотландскою степенями, которому руководствоваться предписанными правилами и законами.
7. Принадлежащему ныне к союзу нашему братьями признаются все те, кои прикосновенны были к Николаю Ивановичу (Новикову).
8. Братьев других связей, которые пожелают с кем-либо из наших братьев сблизиться по предмету учения нашего, таковых весьма испрашивать позволение, как в 4-м пункте сказано о присоединении их в ту степень, о которой они доказать могут, что правильно ее получили в ложе или от брата, имевшего право отдать оную.
9. С братьями других систем обходиться на счет масонского учения как с посторонними и в случае оказываемого ими к просвещению вожделения, начинать с ними с приготовления ученического.
10. Вообще должно приступать с крайнею осторожностью к умножению числа братьев и увеличению прикосновенных к нам, как по причине существующего подозрения со стороны правительства, так и потому, что, разводя приготовительную школу нам должно рачительно печись о сохранении ее в чистоте, чтобы она не походила на скопище наружного масонства, самому себе преданного, орденского руководства лишенного и цели ордена совершенно противного.
11. Есть у братьев привычка, которая не менее вредна, как и списывание актов, о коем было упомянуто в 2-м пункте. Привычка сия состоит в том, чтоб брать и давать списывать пьесы и книги орденские кому бы то из братьев ни случилось. Ссуда пьесами и книгами питает только любопытство суетное и хвастливое. А потому и должно от сей привычки, как себя, так и других братьев, остерегать.
12. Наконец, если бы по неисповедимым судьбам Божиим последовало снятие наложенного на масонские ложи запрещения, то и тогда для братьев, к Союзу нашему принадлежащих, должны все сии правила служить основанием к открытию Иоанновских и Шотландских лож по истинным актам.
Если же, по каким бы то ни было причинам не позволено было бы по актам сим работать, или потребовано было бы подчинение какому-либо масонскому начальству, порядку нашему не принадлежащему, тогда в действиях таковых никому из участия не принимать, а оставаться всем нам в настоящем положении и в тишине спокойно продолжать занятия наши, имея всегда в предмете сказанное у Матфея VI. 33 «Ищите, во-первых, царствия Божия и правды Его, и все сие приложится вам».
Где царь – там и Москва. Часть. 137
16 июня 2021 г.
Часть 136 данной темы смотрите на основной странице блога... Как мы помним, существовала ещё одна политическая организация внутри России кроме масонов. Это был Союз Русского Народа. Однако на теле этой структуры появилась системная трещина. А ведь до 1906-7 гг. "Союз..." был самой массовой организацией. Его благословляли и вступили в него праведный Иоанн Кронштадтский, будущий патриарх епископ Сергий (Страгородский), будущие священномученики епископ Макарий (Гневушев), выдающийся богослов и проповедник протоиерей Иоанн Восторгов.
На собрания Союза стекалось по 20–30 тыс. человек. Проводились Всероссийские съезды русских людей (национальность тогда определялась в Российской империи не по происхождению, а по вере. К «русским» относились украинцы, белорусы, молдаване и выходцы из любых других народов, принявшие православие). По городам создавались дружины самообороны, иногда вооруженные.
Но начались вдруг интриги внутри Союза. Его основателя и идейного вдохновителя, врача Александра Дубровина,
стал теснить в руководстве честолюбивый заместитель, Владимир Путишкевич.
После конфликтов он вообще откололся, создал отдельную организацию — Союз Михаила Архангела. Покатились и дальнейшие дрязги. Дубровин был противником парламентаризма, выступал за возврат к неограниченной монархии, а против него выступил Марков, считая Думу положительным явлением.
Нашлись и другие деятели, метившие на лидерство. Дубровина вообще попытались отравить. А пока он лечился, его заменили в руководстве графом Коновницыным. От Союза отвернулась и церковная верхушка, запретила священнослужителям участвовать в нем. Перессорившись, Союз Русского Народа распался на несколько обломков. Те из них, которые получили представительство в Думе, стали блокироваться с октябристами Гучкова.
После русско-японской войны было обращено большое внимание на изучение ее опыта, повышение боеспособности войск. Комиссию по реорганизации армии возглавил великий князь Николай Николаевич. Но и в этих вопросах Гучков неожиданно стал играть очень яркую роль. Он предложил создать в Думе комиссию по государственной обороне и сам же возглавил ее. Со стороны царя и военного командования такая инициатива вызвала недоумение и недовольство. Руководство вооруженными силами они считали собственной прерогативой и допускать в военную сферу думских политиков не считали нужным.
Но Гучков (масон и агент Британии) повел очень умелую игру. Своими союзниками он сделал молодых генералов и полковников — энергичных, талантливых и при этом недовольных начальством и считавших, что в высших эшелонах командования засели ретрограды, а их самих затирают, не дают ходу.
Из военных друзей Гучков создал подобие неформального клуба. Они встречались дома у Александра Ивановича, обсуждали армейские проблемы. Этот «Домашний генеральный штаб» или «кружок Гучкова»подавал действительно ценные идеи по реорганизации вооруженных сил, Гучков собирал здесь и информацию о недостатках, а потом озвучивал ее с думской трибуны.
Особенно громкой стала история с великими князьями: по давней традиции они возглавляли рода войск, те или иные направления работы в армии. В 1908 г. Гучков произнес речь, где вывалил факты, перечислил имена великих князей и показал, что их руководство является помехой для вооруженных сил.
Подхватили газетчики, раздули скандал. Царь был очень возмущен, но не самим вскрытием негатива, а методами Гучкова. Говорил, что председатель Думы вполне мог сделать ему конфиденциальный доклад. А речь с думской трибуны, по сути, подрывала авторитет царствующего дома.
В общем-то, многое было правильно, со многим Николай II согласился, и некоторых великих князей вскоре убрали с командных постов. И другие преобразования, которые разрабатывала и предлагала думская комиссия, оказывались нужными и полезными.
Но в случае с великими князьями задумка британской разведки была почти выполнена: скандал заметно поднял персональный рейтинг Гучкова. А в военной верхушке в результате его деятельности случился раскол.
Среди генералов и старших офицеров, причем лучших и настроенных однозначно патриотически, стала складываться группировка, ориентирующаяся не на царя, а на Думу.
По сути Гучковым была создана военная масонская ложа, куда вошли сам Гучков, генерал Гурко, полковник Половцев и еще ряд лиц «Домашнего генерального штаба». Эти данные вы можете прочитать в книге Н.Н. Берберовой "Люди и ложи" :
Без сомнения, укрепление вооруженных сил было действительно насущной задачей. Международная обстановка оставалась нестабильной. В 1908 г. она обострилась очередной революцией — в Турции.
Здесь существовала либеральная партия «Иттихад» («Единение и прогресс»), тесно связанная с масонской ложей «Молодая Турция», из-за этих членов партии чаще называют «младотурками».
Существовали и армянские партии «Гнчак», «Дашнакцютюн», также переплетенные с масонскими структурами. В общем совсем как после развала СССР – «разброд и шатания» внутри страны, а также за её пределами…
Все эти партии в Османской империи были запрещены. «Дашнакцютюн» создавала в армянских селениях отряды самообороны,
поскольку султан Абдул-Хамид несколько раз устраивал резню армян. Но она участвовала и в русской революции, примыкая к эсерам. После ее подавления многие боевики «Дашнакцютюн» бежали в Турцию. В Париже младотурки и армянские дашнаки провели совещание и договорились объединить усилия.
В это время в Македонии вспыхнуло новое восстание, турецкие войска выступили усмирять его, но среди офицеров многие состояли в заговоре. Момент сочли удачным. «Иттихад» и «Дашнакцутюн» подняли мятеж в Стамбуле. Султан вынужден был согласиться на конституционные реформы, созвать парламент, предоставив ему большие полномочия.
Правда, турецкие консерваторы скрытно подтянули в столицу надежные воинские части, и Абдул-Хамид сделал обратный ход. Отменил все уступки, объявил свою власть неограниченной. Но взбунтовалась армия в Македонии. Двинулась на Стамбул. К ней присоединились и македонские повстанцы, сразу прекратившие войну.
Абдул-Хамида заставили отречься от престола. Выслали в Салоники, где он доживал век под домашним арестом. Султаном провозгласили его брата Мехмеда Решада, но он стал только марионеткой, от его лица стал править
младотурецкий триумвират:Энвер-паша, Талаат-паша и Джемаль-паша.
Для России последствия оказались сперва очень неопределенными. С одной стороны, Абдул-Хамид был ее убежденным врагом. С другой — и революционеры никак не были друзьями царского правительства. Зато российскую оппозицию роднили с ними политические симпатии, а многих и масонские связи.
Делегация кадетской партии решила посетить Турцию, перенять полезный опыт (почему мы так скрупулезно вникли в турецкие перипетии , станет видно ниже).
Позже кадет и масон Маргулиес вспоминал: ««В 1908 г… трое русских, я в том числе, решили съездить в Константинополь, чтобы познакомиться с техникой турецкого переворота… Неудача нашей революционной попытки 1904–1905 года, удача турецкой делала поездку поучительной. Каково же было изумление… когда в приемной Ахмет-Риза Бея мы встретили Гучкова. Встревоженные
кадеты пытались предостерегать турок, что это сторонник правительства, дружит с «черносотенцами». Но те успокоили, что с Гучковым у них нормальные отношения. «Консультации с турецкими товарищами» стали совместными. А когда Александр Иванович вернулся в Россию, к его партии октябристов тоже пристало прозвище «младотурки».
Событиями в Стамбуле заинтересовались не только кадеты и октябристы. Респектабельная либеральная газета «Киевская мысль», самая читаемая на юге России, решила послать в Турцию своего корреспондента. Хотя по какой-то странной причине выбрала для этого беглого политического преступника, Александра Гельфанда — Парвуса. Появились его статьи, радостно приветствующие свержение «кровавого Абдул-Хамида», и читателям нетрудно
было увидеть намёки-призывы на слом царизма в России!
Впрочем, работа Парвуса не ограничилась журналистикой. Газета «Киевская мысль» принадлежала мультимиллионеру Льву Бродскому. Его называли «королем» Киева. Он был членом правления нескольких банков, контролировал более четверти производства сахара
в России, судоходство по Днепру, ему принадлежали крупнейшие мукомольные и другие предприятия, театры и игорные дома Киева, акции железных дорог на Украине(см. 27. Жевахов Н. Д. "Еврейская революция". М.: Алгоритм, 2006).
А революция нарушила снабжение в Турции, развалила хозяйство. Парвус наладил поставки продовольствия от хозяев «Киевской мысли» и их компаньонов — муки, зерна, сахара, — чем спас Стамбул от голода.
Но оказалось, что Парвус связан и с Бэзилом Захарофом, директором британских заводов «Виккерс» и крупнейшим мировым продавцом оружия.
Столь почтенный предприниматель снабжал оружием и русских, и турецких революционеров, при этом давно и плодотворно сотрудничал с английской разведкой. Сам Парвус, имея такие связи, стал экономическим и финансовым советником турецкого правительства. Через него начали действовать и германские фирмы. Он стал представлять в Стамбуле концерн Круппа и другие немецкие компании.
Давайте разберёмся – почему было такое повышенное внимание к Турции . Здесь, на Балканах, в Малой Азии, в зоне Черноморских проливов, пересеклись интересы многих великих держав. И революция вскоре спровоцировала кризис,
поставивший Европу на грань большой войны.
После русской победы над Османской империей в сражениях 1877–1878 гг. был заключен Сан-Стефанский мирный договор, по которому Босния и Герцеговина отходили к Сербии. Но вмешались Англия, Германия, Австро-Венгрия, Италия, Франция. На Берлинском конгрессе условия мира перекроили. В частности, Босния и Герцеговина формально
остались в составе Османской империи, но передавались под мандатное управление Австро-Венгрии.
Теперь же Вена решила воспользоваться смутами в Турции. В 1909 г. она объявила об окончательном присоединении Боснии и Герцеговины. Но и Сербия не забыла о своих претензиях на эти земли, возмутилась, объявила мобилизацию. Австрийцы стали сосредотачивать войска против нее.
Французская дипломатия взялась обхаживать русских, подталкивала поддержать сербов.
Но тут «возбухнул» и германский кайзер. Предъявил вдруг царю ультиматум. Требовал не только выразить согласие на действия Вены, но и надавить на Сербию, чтобы тоже признала аннексию Боснии и Герцеговины. В противном случае угрожал выступить «во всеоружии».
Многие члены русского правительства и депутаты Думы даже тон обращения сочли оскорбительным: "на Россию цыкнули, как на второсортное княжество".
Однако решительным противником войны выступил Столыпин. Он настоял: "требованиям Берлина и Вены надо безоговорочно уступить. Сербию предупредили, и она вынуждена была смириться".
В 1910 г. в Потсдаме состоялась встреча Николая II с кайзером. Столыпин произвел на Вильгельма II глубочайшее впечатление.
"Провидец" Столыпин доказал германскому императору: войны между нашими странами нельзя допускать ни в коем случае. Потому что она закончится падением обеих империй.
Удалось сгладить
накопившиеся трения, договориться о взаимных уступках. Россия обещала не участвовать в английских интригах против Германии, признавала немецкие интересы в Турции. Взамен просила не поддерживать австрийцев на Балканах и признать Северный Иран сферой влияния русских.
Стороны должны были обязаться не участвовать во враждебных друг другу союзах.
Кайзеру такие условия понравились. Но встреча завершилась, и его принялось обрабатывать собственное окружение. Когда составлялся письменный текст соглашения, немцы постарались убрать из него все конкретные пункты, в том числе неучастие во враждебных союзах. А поддержку австрийцев не прекратили.
Правительство Столыпина сумело нормализовать и сложную ситуацию на Дальнем Востоке.
В одряхлевшей Китайской империи царил полный развал. А Япония после войны завязла в долгах. Воспользоваться этим намеревались американцы. Для них настало время пожинать плоды русско-японской войны, проводить ту самую политику «открытых дверей», которую провозглашал Вашингтон. То есть внедряться самим в экономику здешнего региона. Особенную активность в данном отношении проявлял партнер Шиффа — «железнодорожный король»Гарриман.
Ему принадлежала магистраль, проложенная через США, от Нью-Йорка до Калифорнии, и Гарриман со своими компаньонами с огромным аппетитом косились на Транссибирскую магистраль России.
Разрабатывались проекты перекупить ее, продолжить до Голландии и Англии, создав Великий Железный Путь (подобие Великого Шёлкового) - кругосветный железнодорожный концерн под американским контролем.
Забрасывались удочки в Петербург о продаже акций магистрали — и непосредственно, и через посреднические фирмы. Но очень быстро стало ясно, что царь не намерен даже вести переговоров по данному поводу.
Транссибирская дорога была национальным и государственным достоянием, сам Николай II, будучи наследником, возглавлял комиссию по ее строительству.
Но русско-японская война открыла возможности для других планов, хоть и более медленных. В счет долгов прибрать к рукам Южно-Маньчжурскую железную дорогу, которую Россия по условиям мира уступила Токио. Внедриться таким образом в Маньчжурию. А дальше можно будет расширять свое влияние на Китайско-Восточную железную дорогу. И на Транссибирскую…
С предложением о продаже Южно-Маньчжурской магистрали в качестве представителя Гарримана поехал в Японию сам Шифф. А послом США в Китай президент Тафт в 1909 г. назначил масона Чарльза Крейна, тесно связанного и с российскими железными дорогами через свою компанию «Вестингауз», и с российской оппозицией.
В США считали вопрос уже почти решенным, однако Япония отлично поняла, что будет означать для нее внедрение американцев в Маньчжурию и Китай, и Шифф неожиданно получил отказ. Кроме того, Япония представила госдепартаменту категорические возражения против назначения Крейна послом в Китай. За два дня до его отъезда из США пришлось отменить это решение.
«Богоизбранный» Шифф воспылал «праведным гнвом» - как же так? Его доллары пробивали любую преграду в любой экономике мира, покупались любые государственные политические структуры! Он вознамерился показать всему миру, как ссориться с американцами и отправился в Корею, прихватив с собой представителей других крупных концернов. Запустил своих агентов в Маньчжурию, Китай, Корею организовывать американские фирмы и напрочь вытеснять японские.
Но руку поддержки Токио протянула… Россия. Возникло предложение разделить сферы влияния. Япония с радостью согласилась. Она высказала свои пожелания аннексировать Корею. Царское правительство заявило, что не будет возражать при условии, что русские возьмут под контроль Монголию. Договорились и о Китае. Южная часть отходит под японское влияние, северная — под русское. В 1910 г. подписали соглашение, вчерашние враги стали друзьями. Японцы не замедлили забрать Корею себе. А американцы остались с носом. Их в Китай не пустили.
Шифф окончательно возненавидел русских гоев и тут же написал разъяренное письмо барону Корекойо, с которым вел переговоры о займах — обвинял Японию, что она вошла в альянс с врагами всего человечества и ее теперь ждут крупные неприятности. Потом эта ненависть проявится в подготовке Второй мировой войны, когда доллары Шиффа начнут вскармливать фюрера
немецких фашистов
Между тем Столыпин пытался сгладить и внутренние напряжения в России. Он прекрасно понял, какую роль в разжигании русофобии играет «богоизбранный вопрос». Еще в 1907 г. он подготовил "Закон об отмене «черты оседлости»".
Уж такой законопроект Дума отвергнуть никак не могла! Его и не отвергали. Но… как будто не замечали. Ни II, ни III, ни IV Государственная Дума просто не стали его рассматривать. Он так и пролежал в Думе до самой революции, хотя в это же время либералы продолжали использовать «вопрос богоизбранных» для нападок на царское правительство.
Оно и понятно: решив этот вопрос, сразу затухнет революционное движение в России, а это было бы не выгодно хищникам-русофобам под эгидой Британии, где в самих верхах окопались сионисты. И в самой Думе их прихвостней присосалось немало.
Но премьер-министр, отнюдь не будучи антисемитом, увидел и другое. Основной экспорт России — хлеб, сахар и др. — целиком попал в руки Бродских и родственных им магнатов. Столыпин начал проработки, чтобы пресечь их монополию. Хотя сделать этого не успел. Он мешал слишком многим.
Террористы вели на него настоящую охоту. Было 11 покушений, пострадали его сын и дочь. Но и в отношения между царем и премьер-министром недоброжелатели каплю за каплей вносили яд, стало намечаться охлаждение...
Продолжим о судьбе Столыпина, который бельмом на глазу сидел у масонской братии и британской разведки.
В марте 1911 г. со Столыпиным внезапно рассорился Гучков (а мы уже знаем, что это был "казачок", засланный тогдашней МИ-6 Британии), до сих пор выступавший его опорой в Думе. Причина разрыва выглядела довольно странно.
Петр Аркадьевич предложил новый закон о земствах в западных губерниях. В существующей системе там были представлены только крупные землевладельцы, в основном поляки. По проекту премьер-министра ценз снижался, и в земствах получали преобладание русские. Закон был вполне демократичным, Дума его приняла.
Но отклонила верхняя палата, Госсовет. Тогда Столыпин все-таки «продавил». Настоял, чтобы Николай II на три дня приостановил работу парламента, а в таких случаях закон вводился царским указом.
Но Гучков, выступавший сторонником закона, вдруг возмутился и ушел с поста председателя Думы. Заявлял, что-закон-то хорош, но подобные методы недопустимы. Исследователи приходят к выводу, что Гучкову в данное время зачем-то понадобилось отмежеваться от Столыпина и ему просто подвернулся подходящий повод.
А в ноябре 1911 г. премьер-министр поехал с государем в Киев и был смертельно ранен. Это преступление до сих пор окутано загадками. Николай II с семьей и сопровождающими лицами должен был посетить городской театр. Билеты на представление получила только местная верхушка, театр охранялся, посторонние не допускались.
Но в Охранное отделение обратился провокатор Дмитрий Богров. Доложил, что на Столыпина готовится покушение и он сможет опознать злоумышленников.
Заместитель министра внутренних дел Курлов (пост министра занимал сам Столыпин) приказал
начальнику киевского Охранного отделения Кулябко выдать Богрову пропуск в театр. Он смог пронести револьвер, в антракте
подойти к Петру Аркадьевичу и спустить курок.
В завещании Столыпин написал — похоронить его там, где он погибнет. Поэтому он упокоился в Киево-Печерской лавре, и получилось так, что его могила оказалась по соседству с мощами св. Ильи Муромца. Они лежат рядом. Два защитника России. Один силился спасти ее накануне хаоса междоусобиц и татарского нашествия. Другой — на пороге революционной катастрофы.
Но трагическим антрактом в киевском театре завершился и «антракт» в великих трагедиях Российской империи. Из-за кулисы открывали занавес для следующих действий. Сейчас мы в него окунемся!
Думающий читатель сразу узрит аналогию: покушение на президента Линкольна. Видимо, масоны, склонные к всякого рода мистификации, делали прозрачный намек империи по имени Россия, о возмездии - когда император Александр в свое время помог США в гражданской войне с Югом – что весьма и весьма огорчило королевский двор Англии.
Кто стоял за этими выстрелами? Богров не сдал никого, был осужден и казнен. Но критически мыслящему человеку сразу бросается в глаза «богоизбранный» след. Например, Кулябко позже почему-то изменил показания. Выгородил Курлова. Стал говорить, что пропуск выдал по собственной инициативе. Но и сам легко отделался. Квалифицировали как халатность, уволили со службы.
Известно, что у родственников Богрова впоследствии брал интервью Троцкий. А брат террориста Сергей Евсеев был большевиком, близким к Ленину. Кстати, сам театр, где прозвучали выстрелы, принадлежал «королю Киева» и хозяину «Киевской мысли» Бродскому…
Но это, как говорится – верхняя часть айсберга. Чтобы рассмотреть подводную её часть, обратимся к истокам того – каким образом Гучков появился на сцене перед началом акта трагедии с Россией. Начнем с исторического обзора положения Англии в мире...
Британские потомки отчаянных пиратов, ставшие лордами и пэрами, метались по всей планете, защищая своё “священное право” единолично грабить страны «Третьего мира», уже не успевая закрывать все щели, через которые в зону их жизненных интересов со всех сторон лезли другие хищники - деловитые конкуренты.
Буквально в двух шагах от главного бриллианта Британской короны – Индии - уже бродили летучие отряды русских охотников. Германия шастала вдоль всего побережья Индийского и Атлантического океанов, примеряясь, где бы взяться за него поухватистее.
Поэтому королева по подсказке премьера стала принимать решительные меры по защите своей добычи. Главной задачей для британской разведки было внедрить своих агентов-пособников в органы государственного управления основных конкурентов – Германии и России.
Прусский милитаризм и германский экспансионизм, еще не успели напиться крови, но уже не скрывали свои аппетиты. Быстро растущее население, экономика и амбиции Германии всё больше ощущали недостаток Lebensraum (жизненного пространства),
хищно поглядывая на соседей по глобусу – англичан, отягощенных явно излишней колониальной земельной собственностью.
В 1900–1901 в Африке Лондон увлеченно давил и душил бурские государства. Постоянно отступая под ударами английских войск, буры перешли к тактике партизанской войны, совершая налеты на коммуникации и отдельные британские посты. Лорд Китченер приказал заключить женщин и детей, находящихся в родстве с повстанцами, в концентрационные лагеря и усилил начатую Робертсом тактику "выжженной земли", разрушая бурские фермы.
В предыдущих публикациях мы писали о странном воя жировании Гучкова по всем английским колониям. В те временя была мода у русских офицеров обязательно побывать в англо-бурской войне, чтобы набраться боевого опыта и заодно прослыть патриотом свободы.
Прапорщик Гучков тоже появился там и каким-то образом сумел побывать в лагере английского отряда во время передышки после столкновения буров и англичан.
Видимо, именно при этой встрече прапорщик был завербован английской разведкой. Теперь стала понятной «непонятная» ситуация того, что после своих спортсменских поездок к бурам и на Дальний Восток, Гучков в Думе возглавлял Комиссию по государственной обороне, которую сумел превратить в одну из наиболее влиятельных парламентских комиссий. А в самом начале своей деятельности в качестве агента, перед ним была поставлена задача по внедрению в окружение злейшего врага Британии реформатора Столыпина. Так господин Гучков попал в Государственную Думу.
В начальный период своей думской работы Александр Гучков был «увлечен» идеями премьер-министра П.А. Столыпина и, старался создать впечатление в парламентских кругах, что, якобы именно он является проводником государственного курса Столыпина на проведение реформ.
Забегая вперед, скажем, что потом, почти перед самой Второй Мировой, он оставит в Думе председательское кресло «сознательно и демонстративно» в знак протеста против политики Николая II и премьер-министра П.А. Столыпина, с которым к тому времени «идейно разошелся».
А тогда многим пост Председателя Военой комиссии парламента казался странным - в армии он не сумел подняться выше прапорщика, и по мнению своих противников был недостаточно компетентен для решения проблем государственной обороны.
Однако он сумел убедить думцев, разумеется, при поддержке английского золота, чтобы именно его посчитали знатоком военного дела и специалистом по вопросам военного перевооружения России. Это было и патриотично, и эффектно. При этом он монополизировал военные вопросы в созданной им комиссии, из которой исключил своих соперников из оппозиции под предлогом сохранения государственной тайны. Одним словом – британский агент вышел на оперативный простор.
В начале ХХ в. финансово-промышленные магнаты США и Англии уже очень хорошо научились делать бизнес на революциях — это приносило не только политические выгоды, но и колоссальные прибыли. Так, в 1903 г. крупнейшая в США финансовая компания Моргана и ряд других концернов организовали революцию в Колумбии.
1881-1914: Строительство Панамского канала
В результате от нее отделилась Панама, и американцы получили «на вечные времена» Панамский перешеек, осуществили сверхвыгодное предприятие, построив Панамский канал.
В это время обострилась и борьба за нефтяные месторождения — началось производство автомобилей, аэропланов, на кораблях появились дизельные турбины. Богатейшие запасы нефти были открыты в Иране, и сразу после этого, в 1905 г., здесь грянула революция.
Местные либералы заставили шаха Музефер-эд-Дина согласиться на демократические реформы, ввести конституцию. Но вместо «благ демократии» страна покатилась в полный хаос, и южная часть Ирана с нефтяными промыслами под контроль Англии.
Нефть обнаружили и в Мексике — и случилось в 1910 г. то же самое — революция. Тоже вроде бы за демократию, против диктатора Диаса. Но предводители различных группировок схлестнулись в такой свирепой гражданской войне, что о свергнутой диктатуре оставалось только мечтать. Разных конкурирующих вождей поддерживали правительства и финансовые круги Англии, Германии, США.
Выиграли американцы, на Панчо Вилью
делали ставки банк Моргана «Гаранти Траст»,
компания Рокфеллеров «Стандарт Ойл».
Кстати, забегая вперед, можно сказать, что и туркам их революция ничего хорошего не принесла. Войны внешние и гражданские, геноцид христианских народов, распад Османской империи. Ее владения — Ирак, Ближний Восток, Аравия — достались англичанам, Сирия — французам.
А Гучков, уйдя с поста председателя Думы, покатил в эпицентр следующей революции, хотя ее вроде еще не было. В Китай. Встречался там с регентом малолетнего императора Пу И, с лидерами оппозиции и в интервью газетам за полгода до революции уверенно предсказывал, что она будет.
Стоит отметить, что в Китае, как и в Македонии, косвенно пересеклись пути Гучкова и… Крейна. Потому что здешнюю революцию готовили американцы. Соглашение России и Японии помешало им влезть в эту страну. А правительство Китая не осмеливалось нарушать волю Петербурга и Токио.
Сунь Ятсен Гоминьдан
Значит, надо было свергнуть это правительство. Именно Крейн взялся финансировать Сунь Ятсена и тайное общество «Тонг Мэн Хуэй», которое в 1911 г. подняло восстание. Деньги для революции шли через нью-йоркский синдикат «Хант, Хилл энд Беттс» — партнеров Крейна.
Природные богатства России тоже очень интересовали западных бизнесменов. Например, один из магнатов американской горнодобывающей промышленности Герберт Гувер — будущий министр торговли и президент США — успешно поработал в Китае, стал директором китайской фирмы «Чайнз Инженеринг энд Миннинг Компани», партнером английской компании «Бевинг-Моринг».
В 1907 г. он отправился в Россию, под видом обычного инженера поступил на уральские предприятия, вел разведку. Через подставных лиц скупал акции, стал совладельцем Кыштымского медеплавильного завода, директором британской Российской Объединенной корпорации. Иностранцев притягивали бакинская и грозненская нефть, месторождения золота, железные дороги.
Конечно, великую Российскую империю трудно было сравнить с Китаем, Мексикой или Ираном. Но как раз в 1911 г. против нее тоже начала готовиться атака.
Матёрый «богоизбранный» Шифф неожиданно потребовал от
президента Тафта расторгнуть торговый договор с Россией, заключенный еще в 1832 г.
Тот не понимал — зачем? Но могущественный банкир раздул бурю в прессе, добился, что и сенаторы присоединились к его требованию. Тафт счел за лучшее подчиниться. Договор был расторгнут. Причем в материальном плане американская сторона проиграла от этого гораздо больше, чем русская. Но для организаторов главное было опять перенастроить общественное мнение против России.
А в 1912 г. в США состоялся международный сионистский съезд. Отнюдь не тайный, прибыли 3 тыс. представителей из
разных стран, ход съезда широко освещался прессой.
Газета «Нью-Йорк Сан» публиковала речь партнера Шиффа, банкира Лоеба: «Конечно, неплохо отменять договоры, но лучше… освободиться навсегда от имперского деспотизма… Подобно тому как трусливая Россия вынуждена была уступить маленьким японцам, она должна будет уступить богоизбранному народу… Деньги могут это сделать".
На "посошок" окончания съезда, мировой финансовый паразит разразился тирадой: «Собирайте фонд, чтобы посылать в Россию оружие и руководителей, которые научили бы нашу молодежь истреблять угнетателей, как собак. Подлую Россию, которая стояла на коленях перед японцами, мы заставим встать на колени перед избранным от Бога народом» (см. 70. Саттон Э. "Уолл-стрит и большевистская революция". М.: Русская идея, 1998).
И в том же 1912 г. в США состоялись президентские выборы. Демократическая партия выставила кандидатуру Вудро Вильсона. В высших политических эшелонах это был человек совершенно новый, ученый-историк. Он назвал свою программу «Новая свобода» — ратовал за защиту прав «маленького человека» от засилья крупных корпораций (см. Иванян Э. А. "Белый дом: президенты и политика". М.: Политиздат, 1979).
Конечно, такая агитация имела огромный успех у избирателей. Он стал президентом с рекордным в истории США перевесом голосов. Но стояли за Вильсоном люди далеко не «маленькие». Председателем финансового комитета Демократической партии был Чарльз Крейн.
Он сделал большой личный вклад и организовал финансирование предвыборной кампании. А ее режиссерами стали нью-йоркский банкир Бернард Барух и финансист из Техаса Эдвард Мандел Хауз.
Вильсона поддержали самые влиятельные банкиры и промышленники: Морган, Шифф, Варбурги, Рокфеллеры и дугие члены гопкомпании мировых финансовых паразитов. Хауз стал ближайшим советником и личным другом президента. Взялся направлять его политику, подмяв под себя госдепартамент и аппарат Белого дома.
Еще одной чертой Вильсона, вполне подходящей для покровителей, стала ненависть к монархиям, особенно к русской. Вдобавок он был воинствующим протестантом и соглашался с доводами Хауза, что православие «слишком ортодоксально», слишком нетерпимо к протестантским конфессиям. А значит, русские вообще «не настоящие» христиане (см. "Архив полковника Хауза". Предисл. А. И. Уткина. М.: АСТ, 2004).
Главным, на чем сосредоточили усилия новый президент и его администрация, стали отнюдь не нужды «маленьких людей», а финансовые реорганизации. В США из-за нехватки средств для развития национальной промышленности действовал закон, запрещавший вывоз капиталов за рубеж. Вильсон и Хауз добились его отмены.
А кроме того, провели закон о создании Федеральной Резервной Системы (ФРС), по функциям соответствующей Центробанку, имеющей право печатать доллары, но не являющейся государственной структурой, а «букетом» частных банков, независимых в своих решениях от правительства.
Отныне в Америке вполне официально возникла вторая, теневая структура власти, финансирующая правительство. Не так уж трудно понять, что подобные шаги предпринимались в ожидании грядущей войны. Олигархи США заранее готовились наживаться на займах и поставках сражающимся сторонам.
Впрочем, предвидеть скорое столкновения было не столь уж трудно. В 1911–1912 гг. в Германии были приняты законы о чрезвычайном военном налоге, увеличении армии, программа модернизации вооружений. Рассчитана она была до 1916 г. Но вскоре постановили, что программа должна быть выполнена раньше — к весне 1914 года. Военные приготовления активизировала союзница немцев, Австро-Венгрия. Они втягивали в альянс Турцию.
Важное внимание уделялось и развертыванию сетей разведки. Одним из руководителей германских спецслужб стал крупнейший из немецких банкиров
Макс Варбург. Он курировал деятельность «Комми-ферейна», профессионального объединения немецких приказчиков и коммивояжеров в разных странах.
Для них специалистами военного министерства была разработана форма отчетов, которые они обязаны были регулярно посылать в правление союза. Отчеты превратились в полноценные разведдонесения.
Циркулярами генштаба № 2348 от 7 апреля 1908 г. и № 2348-бис от 22 июня 1913 г. в представительства разведки были превращены филиалы немецких фирм в России, в число их сотрудников направлялись профессиональные шпионы (см. Орлов В. Г. "Двойной агент: записки русского контрразведчика" // с послесловием и приложениями А. Здановича. М.: Современник, 1998).
Можно ли считать случайным совпадением, что одновременно с этими событиями начался новый подъем у российских революционеров? Им снова стала помогать западная общественность.
Если в 1908 г. Австро-Венгрия отказалась принять Ленина, то сейчас она распахнула двери для большевиков. Да и сам Ленин до недавнего времени цеплялся за альянс с меньшевиками. А теперь почувствовал себя достаточно сильным, получил какую-то поддержку.
В январе 1912 г. он смог провести в Праге всероссийскую конференцию — и уже не общую, а чисто большевистскую. В резолюциях провозглашалась «беспощадная война против царской монархии», против «партий помещиков и капиталистов». Был создан свой ЦК, отдельный от меньшевиков.
В Австро-Венгрии у Ленина нашелся активный помощник — Якуб Ганецкий. Выходец из семьи богатого торговца и промышленника, по данным Н. Н. Берберовой — родственник Парвуса. Он добился разрешения Владимиру Ильичу поселиться в Кракове, в австро-венгерской части Польши.
До сих пор Ганецкий курировал в партии побеги революционеров из ссылок, обеспечивал каналы перехода границы. Соответственно, был связан с австрийскими спецслужбами. Сейчас он стал опекуном и правой рукой Ленина, и «окна» на границе как раз пригодились. Квартира Владимира Ильича в Кракове и горном местечке Поронине, куда выезжали на лето, стала подобием штаба.
Из России сюда и обратно ездили курьеры, переправлялась литература. Не заметить столь бурной деятельности было невозможно, но Крупская вспоминала: «В Кракове полиция не чинила никакой слежки, не просматривала писем». А это значило, что была команда "не мешать" (см. 39. Крупская Н. К. "Воспоминания о В. И. Ленине". М., Политиздат, 1972).
Большевики в союзе с меньшевиками смогли провести избирательную кампанию в IV Думу. Но после этого 6 большевиков,
получивших депутатские мандаты, образовали отдельную фракцию. Под ее эгидой в Петербурге началось издание легальной газеты «Правда». Партия эсеров формально в выборах не участвовала. Но кандидаты эсеров прошли в Думу под маркой «народных социалистов», как Чайковский, или «трудовиков», как Керенский.
Была предпринята и попытка объединить перессорившуюся российскую социал-демократию. Самой подходящей фигурой выглядел Троцкий. Он занимал промежуточную позицию между большевиками и меньшевиками.
В августе 1912 г. в Вене была организована еще одна партийная конференция. Инициатором выступал Троцкий. Но и у него нашелся умелый помощник, лидер киевских социал-демократов Ларин (Лурье).
Впрочем, с объединением ничего не вышло. От большевиков отказались присутствовать «цекисты» (ленинцы), «примиренцы», от меньшевиков — плехановцы. А приехавшие делегаты переругались между собой. В результате возникла лишь небольшая фракция «межрайонцев» во главе с Юреневым — она искала примирения между большевиками и меньшевиками, ориентировалась на Троцкого.
И тогда же, в 1912 г., внутри России был дан старт началу информационной войне с русофобской направленностью.Хотя на этот раз не было никаких «погромов». Экономическое состояние страны было превосходным. Предлогов для нагнетания напряженности в обществе как будто не наблюдалось.
Какие все-таки были найдены предлоги к активизации Запада в подрывной деятельности относительно России - читайте в следующей публикации…
Где царь – там и Москва. Часть 139
26 июня 2021 г.
В 1912 году внутри России предлогов для нагнетания напряженности в обществе как будто не наблюдалось. Но такой предлог создали искусственно — им стали
нападки на… Распутина.
Об этой личности в истории России ходят немало легенд, сказаний, правдивых и клеветнических измышлений. Давайте проследим за деятельностью старца Григория при царском дворе Романовых. Какую пользу или вред принес самодержавию этот человек?
Летом1903 г. по дорогам бескрайней России шел странник. Высокий, жилистый, в простой крестьянской одежде, с посохом и котомкой. Шагал привычно, неутомимо, верста за верстой отмеряя родную землю натруженными босыми ногами. И так же привычно, размеренно повторял Иисусову молитву, чтобы легче шагалось.
Иногда мимо него прокатывались брички, крестьянские телеги. Вдоль дороги открывались деревни, или она вливалась в улицы городов. Но люди не обращали на странника особого внимания. Мало ли их ходило по Руси? Батраки, ищущие заработков, нищие, паломники. Вот и этот топает куда-то по своим делам…
Встречные не знали, что странник, шагающий, казалось бы, легко и упруго, несет на себе под одеждой тяжелые вериги. Не знали и о том, что за плечами у него уже много дорог. И таких же, русских — через пыльные степи, светлые березовые рощи, болотную таежную глухомань. И чужих, незнакомых, заморских. Он успел побывать и в монастырях древнего Киева, и на Афоне, и на Святой земле Иерусалима. В детстве он перенес сильное потрясение и потянулся к духовной жизни. Искал встреч с известными уже подвижниками, общался с ними, набирая собственный опыт.
Старец Макарий у своей кельи. Больше-Актайский скит...
Силу его веры увидел старец Макарий Актайский, живший отшельником в сибирском скиту. Оставил у себя, стал его духовным наставником, вел с ним долгие беседы. А однажды старец сказал, что ему было видение св. Симеона Верхотурского и он должен дать своему ученику совершенно исключительное послушание. Идти в Санкт-Петербург, к царю.
Открыл, что над Россией собирается страшная буря. «Утешай Царственных Самодержцев, чадо, подавай им силу во имя Господа нашего, Вседержителя… Напоминай, что Бог всегда близ тех, кто страдает. И готовься сам страдать ради Них, с Ними, за Них…» Предупредил, что и на него ополчатся враги, «дабы покрыть тебя позором и низостью, чтобы даже твое имя стало ненавистно всем» (см. Схимонахиня Николая. "Смиренный старец, хранящий Россию".
М., 2016).
Старец Макарий дал своему ученику свободный выбор — вернуться домой, в родное село Покровское, остаться с ним в скиту или принять столь тяжелый Крест.
Тот выбрал: «Хочу идти, куда Бог укажет…» И зашагал странник. Босиком, в веригах, через всю Россию. Хотя никакой бури как будто не предвиделось.
Наша страна в тот период, когда была усмирена либерасня бесовская, процветала и благоденствовала. Россия выглядела настолько могучей, что ни один неприятель не осмелился бы напасть на нее. В городах и селах вдоль дорог люди были заняты своими повседневными заботами: возделывали поля и огороды, собирали урожаи, торговали, женились, ссорились, мирились, весело справляли праздники, на зов колокольного звона тянулись к ближайшим храмам.
Почему же старец Макарий предвидел беду? Какая опасность могла грозить российскому самодержцу Николаю Александровичу, ведь его глубоко почитали в народе, с его авторитетом вынуждены были считаться правительства всех иностранных государств: а как же иначе, если он возглавлял одну из ведущих мировых держав? В чем мог помочь самому императору простой сибирский мужик?
Он и сам этого еще не знал. Верил: все, что нужно, Господь откроет в свое время. Шагал и шагал под Иисусову молитву, готовя себя встать за царя против неведомых врагов.
Странника звали Григорий Ефимович Распутин.
Мировая «распутиниана» регулярно пополняет свой библиографический список огромным числом газетных, журнальных и энциклопедических статей, а также изрядным количеством книг и брошюр.
Но странное дело: несмотря на жар, многословность и продолжительность дискуссии о Распутине, не только исторический феномен «рокового старца», но даже сама его личность остается все такой же туманно загадочной и гротескно противоречивой, какой была на рубеже 10–20-х годов прошлого века, когда распутинская тема переживала период первоначального информационно-аналитического накопления.
Создатели «новых версий» в большинстве случаев либо используют старые – «хрестоматийные» – мифы о «последнем временщике последнего царя», либо пытаются конструировать оригинальные гипотезы, главной и зачастую единственной опорой которых является художественное воображение их авторов.
Основная причина такой – тупиковой в историографическом плане – ситуации заключается в том, что распутинская тема, несмотря на всю ее очевидную значимость, долгое время воспринималась профессиональными историками как своего рода «закуска» или «клубничка», недостойная претендовать на роль серьезного монографического блюда.
В постперестроечный период ситуация стала постепенно выправляться. Появились научно-популярные книги, специально посвященные биографии и объяснению феномена Григория Распутина. Избыток беллетризма, выдумок и ложных сведений, которыми оказалось отягощено историческое предание о Григории Распутине, привел к тому, что у некоторых исследователей возник соблазн вовсе прекратить попытки выявить исторически достоверную канву биографии «старца» и перейти к иным, «дискурсивным» способам историографического созерцания.
При этом одни авторы отзываются о Распутине подчеркнуто уничижительно – как о духовно ничтожном человеке: «весьма заурядной личности», «развратном пьянице», «хитром шарлатане», «ханже», «грубом, сладострастном»1, «звероподобном бородатом мужике», пустопорожнем, дурашливом, охочем главным образом до дам и мадеры озорником (см. Терещук А. "Григорий Распутин": Последний «старец» империи. СПб.: Вита Нова, 2006. С. 478).
Другие демонизируют личность «старца», называя его истинным правителем России, «неофициальным Патриархом Церкви и Царем Великой Империи» и одновременно первопричиной всех бед, обрушившихся на страну в последние годы царствования Николая II: «Государством правила его (Николая) жена, а ею правил Распутин. Распутин внушал, царица приказывала, царь слушался»;
«…„Царь православный“, – пели… верующие, не зная, что на самом деле царствует не царь, а Распутин, и не православный, а хлыст» (см. Евреинов Н. Н. "Тайна Распутина." Л.: Былое, 1924. С. 80).
Третьи – апологеты Распутина – попросту игнорируют все, что может поставить под сомнение моральный облик «простого странника», «источником чудесной силы» которого была молитва, обладавшего признаками «настоящего духовного величия» и отразившего в своем лице «восхитительное зеркало «Русского Возрождения» (см. Райков В. "Я видел удивительно просветленное лицо". // Чудеса и приключения. 1991. № 1. С. 66).
Сторонники апологетического взгляда на Распутина априорно дезавуируют весь антираспутинский «компромат», например объявляя фальшивой информацию о пьяном дебоше, учиненном «старцем» в ресторане «Яр» 26 марта 1915 года, пытаются поставить под сомнение выписки из филерских донесений за 1915–1916 годы и т. д. Об этом инциденте особенно любит распостраняться "историк" Радзинский...
Четвертые, настроенные снисходительно-скептически, стараются не замечать очевидных интеллектуально-волевых достоинств «старца» и объясняют феномен Распутина его «мужицкой хитростью» и «придворной смёткой», по сути признавая самого влиятельного царского фаворита не более чем ловким конформистом. Эта точка зрения родилась еще в недрах белоэмигрантской
мемуаристики.
Спустя годы она перекочевала в труды советских историков. А ныне заняла почетное место в работах некоторых современных писателей, продолжающих утверждать, что карьерный секрет Григория Распутина заключался преимущественно в умении «читать тайные желания царицы» и исполнять роль их оракула (см. Радзинский Э. "Распутин: жизнь и смерть". М.: Вагриус, 2000. С. 155).
При всей кажущейся исторической правдоподобности такого взгляда остается, однако, психологически не вполне ясным: каким образом «ловкий приспособленец» смог сыграть столь роковую роль – причем не только в истории России, но и в своей собственной судьбе?
Итак, Г. Е. Распутин родился 9 января 1869 года и был записан в метрической книге 10 января 1869 года в Покровской слободе Тюменского уезда Тобольской губернии.
Личностное становление Распутина происходило на фоне вполне явных последствий родовой травмы. По свидетельству матери, Григорий, в отличие от старшего брата, в младенческом возрасте был крайне беспокойным, «метался в люльке, не желая мириться с пеленками» (см. Распутина М. "Распутин. Почему? Воспоминания дочери". М.: Захаров, 2000. С. 17).
Ходить начал своевременно, но до двух с половиной лет не говорил, «а когда все-таки стал разговаривать, то произносил слова нечетко», хотя «косноязычным не был» и в дальнейшем довольно быстро набрал словарный запас (см. там же).
Главным последствием родовой травмы явилась слабая адаптированность к стрессу, что, в свою очередь, резко снижало защитные силы организма. В этой связи уже в детстве Григорий стал испытывать потребность в посторонней – в основном женской – психологической помощи, позволяющей преодолеть стресс и порождаемые им недуги.
Так, однажды, еще не оправившись от какого-то заболевания и лежа с высокой температурой, маленький Григорий увидел, «что у его постели сидела красивая городская женщина и успокаивала, пока жар не прошел» ( см. там же стр. 18).
«Лечение успокоением» в дальнейшем будет успешно применяться самим Распутиным, в частности при пользовании им цесаревича Алексея.
Гриша Распутин был легковозбудимым, чрезмерно подвижным, эмоционально неустойчивым и беспокойным ребенком. «Его непредсказуемость, – пишет Матрена, – изводила бабушку», которая «никогда не знала, чего ждать от сына: сегодня он бежит в лес, надрывая сердце плачем и криком (по поводу гибели старшего брата), а завтра крутится под ногами домашних или в непонятном страхе забивается в угол» (см. там же стр. 22).
В молодости у Распутина отмечалась упорная весенняя бессонница. Вплоть до зрелых лет он страдал энурезом: «Со мной ночами бывало как с маленьким, мочился в постели». От этого расстройства Григорий излечился лишь после того, как стал путешествовать по «святым местам» (см. Распутин Григорий. Житие… С. 9).
Известно также, что Распутин обладал на удивление плохой – по выражению очевидцев, «тупой» – памятью, трудно сосредоточивался на чем-либо, вел себя крайне суетливо, перескакивая с темы на тему, был чрезмерно непоседлив, нервозен, не расположен к систематическому труду (см. Илиодор [Сергей Труфанов]. Указ. соч. С. 10).
В комнату «не вошел, а прямо-таки вскочил человек с какими-то странными кривляниями и прыжками; казалось, что это был не живой человек, а игрушечный, который в одно и то же время начинает дрыгать и ногами, и руками, и головой, когда дернешь за ниточку»11 –
так описывает Распутина близко знавший его монах-расстригаИлиодор (см.Там же. С. 53).
Вызвавшись было подготовить Распутина к священническому сану, Илиодор в скором времени вынужден был в отчаянии констатировать: «Ведь он – настоящий челдон, ничего не усваивает, так, какой-то обрубок!»
Когда в другой раз епископ Гермоген завел речь о возможной подготовке Распутина к рукоположению, тот почел за благо ретироваться: «Я ему (Гермогену) тогда же сказал, что об этом мне не надо и мечтать… Священнику надо много учиться… Много сосредоточенно думать… А я не могу… У меня мысли, что птицы небесные, скачут, и я часто не могу совладать с ними…» (см. И. Манасевич-Мануйлов И. Ф. "У Григория Распутина. журн. Новое время. 1912. 18 февраля).
Распутин очень плохо и медленно читал, писал коряво и без всякого соблюдения орфографии и синтаксиса, цифры знал только до ста, а дальше говорил так: «две сотки рублей, три сотки», потом у него шли «тыщи», которыми он жонглировал уже совершенно произвольно.
Григорий никогда не запоминал фамилий своих многочисленных знакомых, давая им упрощенные – временами довольно остроумные – клички: Красотка, Звездочка, Машка, Хрипуха, Дочка, Губернаторша, Франтик, Пчелка, Красавица, Великолепный, Парень, Длинноволосый, Кудряшка, Старикашка, Глухарь, Мотылек, Тюря, Вивейка, Симочка и т. п. (см. Боханов Александр Николаевич "Правда о Григории Распутине" с. 73).
В то же время современников поражало «серьезное знакомство Распутина со Священным Писанием и богословскими вопросами», а также его умение свободно толковать Библию и «вдаваться в дебри церковной схоластической казуистики»1 (см. Белецкий С. П. "Григорий Распутин // Святой черт". Пг.: Былое, 1923. С. 22).
Ум Распутина отмечали практически все – и друзья, и враги. По признанию бывшего командира Отдельного корпуса жандармов П. Г. Курлова, Распутин обладал «практическим пониманием текущих событий даже государственного характера» (см. Курлов П. Г. Указ. соч. С. 169).
Гипнолог В. Рожнов, предположил, что Распутин «страдал параноической психопатией или, возможно,
психопатией истерического круга со сверхценными идеями религиозного характера. Тип его психопатии определяется как истероидный" (см. Рожнов В. "Последний временщик последнего царя "// Наука и религия. 1974. № 7. С. 54–55).
Все остальные характеристики Распутина, описание которых следует ниже, взяты из высказываний московского гипнолога и из описания монаха-расстриги Илиодора - бывшего друга Григория Ефимовича бывшего
"Наличие психопатических личностных особенностей не позволяло «старцу» нормально адаптироваться в обществе и толкало на путь беспрерывных социальных приключений – «бродяжничества», в основе которого лежала неспособность планомерно продуктивно трудиться и удерживаться на каком-то одном месте.
Уникальным «местом работы», на котором Григорий Ефимович смог продержаться по-настоящему долго, хотя также не без срывов, оказалось дворцовое закулисье. Однако данное обстоятельство, скорее, характеризует не столько нормальность «отца Григория», сколько патологичность той атмосферы, которая царила в «высших сферах» Российской империи в последнее предреволюционное десятилетие. Яркая истероидность Распутина нашла отражение в его «этической философии»: «…кажный хочет первым быть, а „первый“ только один бывает»20.
Короче и точнее всех характер Распутина определил английский посол в России Джордж Бьюкенен: «Его основным принципом жизни было себялюбие».
Наиболее непосредственной, сиюминутной формой проявления истероидных черт характера Григория Распутина являлось его беспрерывное хвастовство. Стремясь постоянно быть в центре внимания, сосредоточивать на себе восхищенные взоры окружающих, Распутин хвастался перед всеми, кто оказывался поблизости, – односельчанами, знакомыми, случайными встречными, даже перед охранявшими его филерами.
Дорожа интересом к нему со стороны любого человека, в наибольшей степени Распутин, разумеется, ценил внимание представителей высшей аристократии и членов царской фамилии, которое одновременно оказывалось и главным предметом распутинского хвастовства.
«Прежде у меня была хатенка, – возбужденно рассказывал Григорий приехавшему к нему в гости Илиодору, – а теперь какой дом-то, домина настоящий… Вот этот ковер стоит 600 рублей, его мне прислала жена вел. кн. Н. за то, что я благословил их на брак… А видишь на мне крест золотой? Вот, смотри, написано „Н“. Это мне царь дал, чтобы отличить… Вот этот портрет сами цари заказывали для меня; вот эти иконы, пасхальные яйца, писанки, фонарики – царица мне в разное время давала… Эту сорочку шила мне государыня. И еще у
меня есть сорочки, шитые ею» (см. Илиодор [Сергей Труфанов]. Указ. соч. С. 30, 31, 28, 39).
Нетрудно заметить, что, даже хвастаясь вещами, Распутин в первую очередь демонстрировал не свое материальное могущество, а свою личностную значительность, влиятельность и «обожаемость» со стороны высочайших дарителей.
Особо сокровенным предметом гордости Распутина являлась его непосредственная власть над царями. Когда в присутствии Илиодора фрейлина царицы Анна Вырубова упала перед
Распутиным на колени, тот с удовлетворением пояснил: «Это – Аннушка так. А цари-то, цари-то… Папа-то (Николай II) с трудом меня слушается, волнуется, ему стыдно, а Мама (Александра Федоровна) говорит, что „без тебя, Григорий, я ни одного дела не решу; обо всем тебя буду спрашивать… <…> Если все люди на земле восстанут на тебя, то я не оставлю тебя, и никого не послушаюсь“. А царь, тоже поднявши руки, закричал: „Григорий! ты Христос!“» (см. Там же. С. 50, 94, 25).
Естественным продолжением духовной власти над царями являлось вполне «материальное» политическое влияние, которым «старец» Григорий также не упускал случая прихвастнуть.
Показывая все тому же Илиодору присланный от царицы проект какого-то манифеста, Распутин заметил: «Это Мама прислала мне проверить, хорошо ли написан или нет; прислали одобрить, и я одобрил; тогда они его обнародовали».
«Меня царским лампадником зовут, – говорил Григорий. – Лампадник маленькая шишка, а какие большие дела делает!»; «Мне ничего не стоит любого министра сместить! Кого захочу, того и поставлю!»; «Захочу, так пестрого кобеля губернатором сделаю. Вот какой Григорий Ефимович»; «Все могу!»
Упиваясь своей сверхвлиятельностью, Распутин при этом относился к институту публичной власти демонстративно скептически, будучи убежденным в том, что «власть портит душу человека… обременяет ее». «Мне самому пока незачем чего-нибудь добиваться, – заявлял Григорий. – А вот постарше стану, меньше грешить стану, тогда уйду архиереем»31
Думается, здесь не было ни притворства, ни особого внутреннего противоречия. Распутин стремился не к власти как к таковой – то есть не к отправлению неких социально значимых начальственных функций, – а к возможности беспрерывно «куражиться», не испытывая при этом никаких – ни административно-вертикальных, ни социально-горизонтальных – ограничений.
«Если попытаться выразить в словах, чего, собственно, желал Распутин, – довольно точно вывела поведенческую формулу «старца» не знавшая его лично Зинаида Гиппиус, – то выйдет приблизительно так: „Чтобы жить мне привольно, ну и, конечно, в почете. Чтобы никто мне не мог препятствовать, а чтобы я что захочу, то и делаю. А другие пусть грызут локти, на меня глядя“… В душе – или в „натуре“ – такого русского странника каждое из его простых желаний доведено до размеров гомерических и вообще ничем не ограничено» (см. 32 Гиппиус З. "Живые лица. Воспоминания". Тбилиси: Мерани, 1991. С. 72).
Это мы привели информацию о свойствах характера личности Григория Распутина от авторов, ненавидевших его, как покровителя, сдерживающего распад самодержавия в России. Так о нем писали «красные» авторы и британские подданные.
Однако, как бы не изощрялись либералы-писаки, Григорий Ефимович по-прежнему оберегал наследника Алексея, спасал его во время приступов. Такие случаи многократно фиксировали царские врачи, другие очевидцы. Об этом писала придворная дама Юлия Ден. Правда, ее мышление было слишком рациональным, она объясняла исцеления «совпадениями». Но удивлялась, что «совпадения»
происходили постоянно.
Самое поразительное чудо отмечал врач Боткин — приступ у Алексея был особенно тяжелым, а Григорий Ефимович уехал к себе в Покровское. Доктора прилагали все усилия, но
мальчику становилось только хуже.
Уже заготовили Манифест о смерти наследника… И вдруг пришла телеграмма из Покровского: «Пусть врачи не мучают Маленького, молюсь, он здоров». Пораженный Боткин писал: "Внутреннее кровотечение действительно остановилось. Мало того, старец Григорий уверенно предсказывал полное исцеление! Говорил, что по достижении 16 лет мальчик станет совершенно здоровым! Медицина не могла этого сделать, а он мог!"
Исцелял он не только царевича, а многих других. Та же Ден, не верившая в чудеса, вспоминала, как ее маленький сын заболел дифтерией в тяжелой форме, доктора помочь не могли. Но стоило позвать Григория Ефимовича, он быстро пришел, помолился, и на следующий день ребенок оказался здоровым, к страшному удивлению врачей.
Сына великого князя Петра Николаевича Распутин избавил даже от эпилепсии. Продолжались и встречи царя и царицы со своим духовным другом просто для беседы. Они происходили нечасто. Иногда через месяц, иногда через 2–3 месяца. Но Николай II и его супруга очень ценили эти встречи. Простая и искренняя вера Григория Ефимовича оказывалась созвучной их собственным устремлениям. Укрепляла и поддерживала их. Распутина искренне полюбили и царские дети.
О государственных делах, политике, назначениях при этих разговорах даже речи не было. Старец Григорий давал чисто духовные советы (он был малограмотным, но Священное Писание знал наизусть!), рассказывал о жизни русской деревни, о впечатлениях в своих путешествиях, если царь интересовался его мнениями по тому или иному вопросу — отвечал прямо, откровенно, как он делал всегда.
Один из самых информированных людей в империи, начальник Охранного отделения генерал КонстантинГлобачев, свидетельствовал: «Влияние Распутина на императрицу объяснялось исключительно верой ее в Распутина как в молитвенника и охранителя драгоценного здоровья ее сына, наследника престола…».
Но… болезнь наследника считалась государственной тайной. О ней знал очень узкий круг лиц. Николай II и Александра Федоровна как раз по этой причине уединились в Царском Селе, отказались от всех великосветских развлечений. Поэтому и о причине, по которой Распутина периодически вызывали во дворец, хранилось сугубое молчание.
А сам факт, что безвестный странник регулярно встречается с самим царем, вызывал зависть, порождал сплетни. Григория Ефимовича обвиняли в шарлатанстве, в том, что он лечит людей, не имея ни квалификации, ни разрешения, хотя он не «лечил». Не пользовался никакими травами, кореньями, знахарскими заговорами, гипнозом (попробуй-ка применить гипноз для царевича за тысячи километров, из Покровского!) Распутин только молился — и его молитвы действовали.
В 1910 г. он перевез в снятую столичную квартирку собственных дочерей, отдал их в гимназию. А вокруг него образовалась общинка из таких людей, как Анна Вырубова, которые тоже тянулись душой к Богу, а от старца жаждали духовных советов, почитали за радость как-то послужить ему и помолиться вместе с ним.
Но уж этого «просвещенное» и развращенное столичное общество вообще было не способно понять. Строились грязные догадки, пускались слухи. А любой верующий отлично знает, насколько агрессивными к их вере бывают неверующие.
Журналист Михаил Новоселов опубликовал две едкие статейки в «Московских Новостях», обзывая
Распутина «духовным гастролером». Не переводились и доносы. Столыпин озаботился, что все это относится к человеку, близкому к государю. Установил за Григорием Ефимовичем полицейское наблюдение.
Но, изучая донесения, очень быстро убедился, что сплетни абсолютно беспочвенны, и наблюдение было снято. Однако те же слухи проникали в церковную среду. А среди высокопоставленных служителей церкви положение Распутина, допущенного ко двору, рождало ядовитые всходы зависти. Ведь они считали себя фигурами куда более весомыми и заслуженными, чем какой-то «мужик».
В начале 1911 г. на заседании Синода был поднят вопрос, что Распутина надо удалить от царя. При встрече с Николаем II об этом высказался митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний
Государь вполне резонно и сдержанно указал, что встречи с Григорием — его личное, семейное дело. А Распутин вообще избегал с кем-либо спорить, ссориться. От начавшихся нападок он решил просто удалиться. Во второй раз отправился в паломничество в Иерусалим. Когда он вернулся, прежние голоса недоброжелателей вроде бы притихли.
Но у него обнаружился новый враг. Им неожиданно оказался недавний друг Григория Ефимовича, иеромонах Илиодор (Сергей Труфанов). Не зря бытует в народе поговорка: «лучший друг в одночасье может стать злейшим врагом» - такова природа л юдей!
В его судьбе можно увидеть кое-что общее с Гапоном. Он тоже пытался брать пример со св. Иоанна Кронштадтского, помогал нищим, ухаживал за больными. Окончив духовную академию, был направлен иеромонахом в Почаевский монастырь на Украину. Приобрел известность в годы революции, вступив в Союз Русского Народа.
Григорий Распутин, епископ Гермоген и иеромонах Илиодор, 1906 год.
Илиодор оказался великолепным оратором. Его проповеди собирали множество людей, он призывал к решительной борьбе с революционерами, клеймил евреев, призывая бить их, за что имел неприятности и от духовных, и от светских властей.
Через некоторое время Илиодор решил, что сможет более плодотворно вести служение поближе к родным местам — сам он был с Дона. Тем более что там у него имелся покровитель — Саратовский и Царицынский епископ Гермоген.
Он сочувствовал Союзу Русского Народа, был одним из самых ортодоксальных поборников православия, непримиримым противником либеральной и революционной заразы. В его епархии, в Царицыне, Илиодор развернулся со всей кипучей энергией. Устраивал массовые моления и проповеди, начал «отчитывать» одержимых, умел «зажигать» толпу.
С Распутиным он познакомился еще в 1903 г., когда тот только пришел в столицу. А Гермоген выступал покровителем и для Григория Ефимовича, снова свел их вместе. Распутин к погромам не призывал никогда, к евреям относился терпимо и уважительно, не отказывал в помощи — чисто по-христиански и по-человечески.
Но в горячем и увлеченном Илиодоре он увидел близкую душу, подружился с ним. Давал советы направить его бурную энергию в полезное русло, наставил основать в Царицыне Свято-Духов монастырь. По просьбе Григория Ефимовича царица выделила иеромонаху 3 тыс. рублей для организации паломничества в Саровскую пустынь, где недавно был канонизирован св. Серафим Саровский.
Распутин ездил в гости к Илиодору в Царицын. Кстати, вот здесь-то сохранился документ о молитвенной силе Григория Ефимовича. Его подписали уполномоченные от народа — Косицын, Попов, Шмелев: «Много тысяч православных царицынских людей через уполномоченных свидетельствуют, что блаженный старец Григорий имеет печать Божественного призвания; дары благодати ему даны такие: безстрастие, чудотворение, прозорливость, благодатный ум, изгнание бесов».
В свою очередь, Григорий Ефимович приглашал Илиодора в гости к себе в Покровское. (см. Чернышев А. В. «Выбор пути. Религия и церковь в Сибири». Сборник документальных статей и материалов, вып. 11).
Однако деятельность Илиодора приобретала все более анархический характер. Он позволял себе резкие выпады в адрес губернатора, других должностных лиц, оскорблял полицию, делал громкие политические заявления.
А вокруг Свято-Духова монастыря формировалась многочисленная община «илиодоровцев», слушающих только своего наставника и почитающих его чуть ли не в качестве «святого» —
фактически секта.
Постоянно возникали конфликты, привлекавшие внимание прессы. Причем Илиодор не стеснялся давать скандальные интервью самым махровым либеральным газетам, которые разносили о нем славу вдохновителя «черносотенцев». С 1908 г. его стала регулярно отслеживать британская пресса, показывая на его примере, каковы русские православные и монархисты. Но Илиодора как раз и привлекала слава!
Но анархист не будет анархистом, если он особа , как говорят сегодня - непропиаренная. Синод неоднократно рассматривал подобные факты. Сперва запретил Илиодору литературную деятельность. Потом запретил и служение. Он демонстративно не подчинялся. Гермоген кое-как сглаживал ситуацию. Несколько раз выручал Григорий Ефимович, используя свои знакомства.
Тем не менее скандалы повторялись даже в массовом паломничестве в Саровскую пустынь: Илиодор по пути устраивал многолюдные митинги, снова откровенничал перед газетчиками. В 1911 г. Синод принял решение о переводе Илиодора в другой монастырь, в Тульскую епархию. Но он открыто бросил вызов церкви, сбежал оттуда и продолжал своевольничать в Царицыне.
Однако, как раз в это время в Илиодоре произошла разительная перемена. Он взялся кляузничать на Распутина епископу Гермогену. А тот считал иеромонаха своим учеником, верил ему. В Петербурге епископ вызвал Григория Ефимовича к себе на подворье. Начал гневно обличать его, не слушая оправданий. Гость был совершенно ошеломлен подобным оборотом, а Илиодор не позволил ему опомниться. Увлек за собой присутствовавшего писателя Родионова и набросился избивать старца.
Хотя нападки на Распутина отнюдь не избавили его от церковного наказания. Открытого раскольничества «илиодоровцев» Синод не допустил. В начале 1912 г. прежнее постановление было исполнено силой.
Свято-Успенский мужской монастырь Флорищева пустынь.
Илиодора под конвоем жандармов водворили во Флорищеву пустынь во Владимирской епархии. А епископ Гермоген вскоре смог убедиться, что доверял «ученику» совершенно напрасно.
Илиодор взялся рассылать из пустыни скандальные письма, журналисты ехали к нему брать интервью для «желтых» сенсаций. А когда иеромонах понял, что самостоятельным «духовным вождем» ему стать не позволят, он подал в Синод прошение о снятии с себя священнического сана. Распространил послание, что раскаивается в прежних взглядах, просит прощения у евреев и вообще отрекается от православной церкви. Его еще некоторое время держали в монастыре, пытаясь увещевать, но это оказалось бесполезным. Расстригли и выпустили.
Но выяснилось, что Илиодор уже нашел себе новых покровителей. А может, имел их и раньше, создавая провокационную «черносотенную» общину. Те же самые либералы, еще вчера возмущавшиеся его нападками на евреев, подстрекательством к погромам, теперь сочувствовали Илиодору, представляли его жертвой царя и… Распутина.
Правда, сам Илиодор значил немного, высказывания такой личности недорого стоили. Но подключился уже упоминавшийся журналист Михаил Новоселов, выпустил в «Московских новостях» грязную брошюру «Григорий Распутин и мистическое распутство», газета «Голос Москвы» печатала отрывки из нее.
Поскольку в публикациях задевалась царская семья, брошюру запретили, тираж конфисковали, «Голос Москвы» оштрафовали. Но тут уже подняла негодование Дума, подала запрос о незаконности наказания «Московских новостей» и «Голоса Москвы». Опять были запущены слухи, что Распутин состоит в секте «хлыстов».
Председатель ДумыРодзянко на аудиенции у государя прямо настаивал выгнать его.
Хотя Николай II ответил без гнева, выдержанно и строго в рамках закона. Он повелел обер-прокурору Синода Саблеру повторно провести расследование и представить результаты Родзянко, чтобы каждый смог убедиться в истинном положении дел.
Розыски опять велись очень тщательно, в течение 9 месяцев. Заключение, подписанное Тобольским епископом Алексием, гласило, что Григорий Ефимович является «христианином, человеком духовно настроенным и ищущим правды Христовой», для обвинений никакого повода больше не было.
Но парламентарии даже не дожидались результатов расследования. С большой речью о Распутине выступил в Думе Гучков. Причем перед этим он специально проконсультировался с министром внутренних дел Макаровым. Тот ответил, что «это чисто личный вопрос мистики царской семьи», и добавил, что «сам министр вмешательства Распутина в государственную жизнь не ощущает».
Однако Гучков «неподходящее» мнение проигнорировал. Выплеснул с трибуны настоящий шквал: «Хочется говорить, кричать, что церковь в опасности и в опасности государство… Вы все знаете, какую тяжелую драму переживает Россия. В центре этой драмы — загадочная трагикомическая фигура, точно выходец с того света или пережиток темноты веков… Какими путями достиг этот человек центральной позиции, захватив такое влияние, перед которым склоняются внешние носители государственной и церковной власти?.. Григорий Распутин не
одинок, разве за его спиной не стоит целая банда?»
Если бы выпад прозвучал со стороны революционных партий, он не произвел бы такого впечатления. Но его озвучил Гучков! До сих пор заслуживший репутацию опоры власти! И в это
же время по рукам стали ходить несколько писем к Распутину от лица императрицы Александры Федоровны и царских дочерей.
Их размножали на гектографе, распространяли в столице и Москве, рассылали знакомым по разным городам. Все факты сходились на том, что автором вброса был Гучков. А письма он якобы получил от Илиодора. Кстати, газеты «Московские новости» и «Голос Москвы», начавшие скандальные публикации, принадлежали брату Гучкова
Николаю.
Отметим, что у появившихся писем никаких доказательств подлинности не было и нет. Большинство исследователей сходится на том, что они являются подделкой. Но подделка была очень умелой. В 1912 г. в грубую ложь еще не поверили бы. А письма составили так, что в основном контексте они выглядели вроде бы безобидными. Но они показывали сам факт переписки, и отдельные фразы можно было выдергивать, трактовать в скользком смысле, оскорбительном для государыни.
Николай II был возмущен до глубины души. После всего случившегося он даже не счел для себя возможным разговаривать с Гучковым. Военному министру, который должен был встречаться с ним в думской комиссии
по обороне, поручил передать Александру Ивановичу, что он подлец.
А вскоре оказалось, что яростная атака на старца Григория носила совсем не случайный характер. Опять обострилась международная обстановка. В это время был заключен союз Сербии, Черногории, Греции и Болгарии — Балканская лига. Замышляли воспользоваться ослаблением Османской империи после ее революции, отобрать у нее оставшиеся европейские владения — Македонию, Албанию, часть Греции. В октябре 1912 г. войска Балканской лиги ринулись в наступление. Уже через месяц турки были разгромлены.
В России эта война подняла волну симпатий к славянским братьям. Им сочувствовали в правительственных кругах, вся общественность дружно радовалась их успехам. Собирались средства, чтобы помочь в их борьбе. Множество добровольцев уезжали сражаться в рядах болгарской и сербской армии.
В их рядах сразу же оказался и Гучков, опять устремился туда с отрядом Красного Креста. Пресса соревновалась в излияниях лучших чувств. Но газета «Киевская мысль» почему-то опять весьма странным образом выбрала своего фронтового корреспондента на Балканах. Привлекла на эту роль… Троцкого.
Он начал присылать оттуда корреспонденции, совсем не согласующиеся с общим настроем в России, клеймил «руку царизма», расписывал «зверства славян», явно симпатизируя туркам. Это вызвало у читателей «Киевской мысли» возмущение, нападки других российских газет.
Впрочем, позиция Троцкого объяснялась достаточно банально. Жандармский генерал А. И. Спиридович впоследствии писал: «Бронштейн-Троцкий прекратил печатание своей “Правды”. Состоя на службе у австрийской полиции, он занимается другим делом, которое питало его» (см. Спиридович А. И. "История большевизма в России". Париж, 1922).
А в справке русской контрразведки от 19 октября 1916 г. отмечалось, что Троцкий работал на разведывательный отдел генштаба Австро-Венгрии, где состоял под началом полковника Таковского (см. Волкогонов Д. А. Троцкий. "Политический портрет". Т. 1–2, 1992).
Он сохранял связи и с Парвусом, который в это время работал и на турок, и на немцев, и на англичан. Но «Киевскую мысль» по какой-то причине устраивал такой корреспондент. А мы знаем, кто покровительствовал этой газете…
Активность разведок и обостренное внимание всего мира к событиям на Балканах имели под собой немаловажную подоплеку. Локальная война чуть не переросла в глобальную. Разбитая Турция взывала к великим державам.
Австро-Венгрия объявила мобилизацию и двинула войска к сербской границе. Готовность поддержать ее выразили Германия и Италия. А Балканская лига обратилась к России. Франция подталкивала нашу страну вступиться за сербов и их союзников. Но царь повел себя осторожно. По его инициативе в Лондоне была созвана конференция для мирного урегулирования кризиса.
Однако подобное урегулирование оказалось чрезвычайно трудным. Сербия и Черногория захватили часть Албании, рассчитывали приобрести порты на Адриатике. Австро-Венгрия и Италия ультимативно заявили: если они не откажутся от своих претензий — война.
Ни на какие компромиссы, предлагавшиеся Россией, венские дипломаты не соглашались. А германский кайзер предупреждал: «Момент крайне серьезен, и мы не можем дальше брать на себя ответственность по удержанию Австрии от нападения».
Французский президент Пуанкареподстрекал Николая II занять жесткую позицию. Парижская биржа предложила русским огромный заем на случай войны. Многие члены царского правительства и военные считали, что уступать нельзя, отстоять интересы балканских стран мы обязаны.
Возбужденная общественность полагала само собой разумеющимся вступиться за братьев-славян. В Петербурге проходили манифестации под лозунгами «Победу славянству!», «Крест на Святую Софию!», «Да здравствует великое содружество славян под крепкой рукой Великой России!» Вот-вот ждали указа о мобилизации.
На царя давили со всех сторон, но его собственное миролюбие подкрепил вдруг Григорий Ефимович. Единственный раз в жизни, как раз в этом случае, он оказал влияние на принятие решения — и оно стало определяющим.
По свидетельствам графа Витте и Анны Вырубовой, Распутин на коленях умолял государя не ввязываться в войну. Николай II согласился с ним. Вместо мобилизации российское правительство нажало на сербов, и они согласились на уступки.
На германского кайзера тоже давили его министры и генералы. Доказывали: чем скорее начать войну, тем лучше. Но позиция России подействовала на Вильгельма. Из Берлина направили ноту австрийцам: «Попытка лишения Сербии ее завоеваний означала бы европейскую войну. И потому Австро-Венгрия… не должна играть судьбами Германии». В Вене сразу сбавили тон, согласились мириться (см. Джолл Д. "Истоки Первой мировой войны". Ростов-на-Дону: изд. "Феникс", 1998).
Франция была очень разочарована согласием царя уступить, Пуанкаре искал «тайные причины такой перемены». Председатель кабинета министров Мильеран обратился к русскому атташе в Париже Игнатьеву: «Намерены ли вы и впредь оставаться безучастными зрителями проникновения австро-германцев на Балканы или, точнее говоря, насколько вам дороги интересы Сербского государства?»
Игнатьев ответил: «Мы не желаем вызвать пожар европейской войны и принимать меры, могущие произвести европейский пожар» [32].
Война не состоялась. России было подарено еще полтора года мира. Но если сопоставить факты, то невольно напрашивается версия, довольно неожиданная на первый взгляд. Теневые инициаторы клеветнической кампании против Григория Ефимовича, обвинявшие его в шарлатанстве, возмущавшиеся, что рядом с царем очутился «проходимец», сами прекрасно знали, что все это ложь! Боялись они как раз противоположного.
Его настоящей духовной силы, способности предвидеть грядущие события. Обеспокоились, что рядом с государем появился человек, который может уберечь его от ошибок. Что и случилось…
Хотя Распутин в итоге нажил новых врагов. Одним из них стал председатель Думы Родзянко, развернувший по стране пропаганду«поддержать братьев». Другим — великий князь Николай Николаевич. В случае войны его ждал пост Верховного Главнокомандующего.
Дочь Распутина Матрена рассказывала: «Тогда, в 1912 г., Николай Николаевич ворвался к нам в
квартиру. Он кричал на отца: “Ты свинья, Григорий, грязный неблагодарный мужик! Без меня ты был бы ничем, ничем — просто грязным бродягой! Кто привел тебя к царю? Кто? И вот твоя благодарность? Теперь, когда мне выпал такой случай, ты мне мешаешь?!” Отец ответил: “Ты просишь меня пойти против Бога… Война принесет несчастье России. Бог сказал — не убий… и пока я жив…”
Тут Николай Николаевич прервал отца… Он сказал: “Вот именно, пока ты жив! Русский Великий князь не позволит грязному мужику так просто оскорбить себя”. Он повернулся на каблуках, вышел из нашего дома, крепко хлопнув дверью, и больше мы его не видели».
А русская общественность, интеллигенция, военные, подстрекаемы масонами оказались в настоящем шоке. Интеллигенция и прочие либералы братских народов, тут же… сцепились друг с другом. Поскольку Сербию, Черногорию и Грецию лишили части приобретений, они потребовали у Болгарии переделить ее
завоевания.
Та отказалась. Тогда недовольные государства недолго думая заключили союз с Румынией, со вчерашним врагом Турцией и набросились на Болгарию. Растрепали ее, заставили отдать и присоединенные районы, и даже часть своих.
А Болгария после этого обиделась на… Россию. За то, что не стала воевать за ее интересы. Принялась наводить мосты с Германией и Австро-Венгрией.
Вот в такой ситуации умело вброшенный фейки на Распутина, в то время почти духовника царской семьи, имел одну цель – развязать мировую бойню, которую страстно желали масоны и сионисты, особенно в Британии и США.
Но старец упорно сопротивлялся, предвидя, что эта война будет последней для Русской империи...
Первая мировая бойня уж стучалась в двери старушки Европы. В 1913 г. вся страна пышно праздновала 300-летие династии Романовых. На радостях царю посоветовали объявить амнистию, в том числе для политических преступников. Так на Руси было принято издревле. Цари прощали осужденных, а те отблагодарят, помолятся о своих избавителях.
Что ж, многие революционеры воспользовались. Вот только молиться за оказанное милосердие в России давно перестали…Амнистией воспользовались и эмигранты, получив возможность вернуться на родину. Причем некоторые приезжали уже в новом статусе, представителями крупных зарубежных компаний.
Ярый враг самодержавия Красин работал в Германии на ведущей фирме по производству электрооборудования «Симменс» и был переведен на высокую должность в филиал этой фирмы в России.
Большевик Серебровский А.П., бывший депутат Петербургского совета и участник восстания во Владивостоке, был принят в компанию Нобеля и вскоре стал директором его заводов в Санкт-Петербурге. Вернулись и уральские боевики Свердлова, будущие цареубийцы:
Сыромолотов Ф.Ф
Юровский Иаков Михайлович
В Россию засобирался и Горький. Деньги, попавшие в его распоряжение, иссякли, блаженствовать на Капри стало не на что. Сперва он остановился в Финляндии. Стал сотрудничать с редакцией «Правды» и другими изданиями большевиков. Но вскоре у него опять нашлись какие-то спонсоры.
Он снял в Петербурге огромную, 11-комнатную квартиру. Здесь, как и на Капри, постоянно собирались гости, происходили застолья. Фигура Горького оказывалась удобной тем, что он был известным человеком, оказывался«своим» и для большевиков, и для меньшевиков, и для эсеров, и для либералов,
богатых купцов, промышленников, связывая эти силы между собой.
Происходили и некие скрытые процессы в структурах масонов, розенкрейцеров.
Например, в 1913 г. в США приехал великий князь Александр Михайлович. Вроде бы просто отдохнуть и поохотиться. Но он гостил в Филадельфии у здешнего олигарха Уорбертона, потом поехал в Ньюпорт, остановился в имении Астора, встречался там с представителями американской финансовой и политической элиты.
Исследователи уже обратили внимание, что Уорбертон, Асторы и другие лица, с которыми он общался, принадлежали к тайному ордену иоаннитов, и ряд источников указывает, что в сентябре 1913 г. Александр Михайлович был избран Великим магистром этого ордена.
Вся эта возня велась в преддверии каких-то грядущих перемен. Война нужна была слишком многим. Банкирам, промышленным и торговым корпорациям она сулила сверхприбыли. Для оппозиции она открывала пути к вожделенным успехам, должна была расшатать устои государства.
Революционеры по опыту конфликта с Японией уже знали: когда загремят пушки, у них появятся могущественные покровители, источники финансирования. К войне стремились и правительственные, политические круги различных держав.
В Германии всячески подогревались агрессивные настроения. Она претендовала на лидирующую роль в континентальной Европе, передел колониальных владений, превращение в мировую империю, не уступающую Англии.
От России немецкие сторонники войны мечтали отчленить Польшу,Прибалтику, Финляндию, Украину.
Еще в 1905 г. германский генштаб разработал план Шлиффена, считавшийся гениальным. Он скрупулезно учитывал разницу сроков мобилизации у русских и немцев, пропускную способность железных дорог, скорость продвижения войск. Предполагалось все силы обрушить на Францию, сокрушив ее стремительным блицкригом, а потом быстро перебросить армии на восток и в союзе с Австро-Венгрией и Турцией навалиться на Россию (см. Зайончковский А. М. «Мировая война 1914–1918 г. г…» М., 1931)
Собственные планы вынашивала Австро-Венгрия: распространить влияние на Балканы, разыграть «украинскую карту» — в Вене и Лемберге (Львове) давно уже вскармливали украинских сепаратистов.
А Турция по своим аппетитам могла дать фору любой державе. Правящая партия «Иттихад» строила грандиозные проекты «Великого Турана», куда вошли бы российское Закавказье, Кавказ, Крым, земли по Волге и Уралу, Средняя Азия, Алтай (см. 91. Шамбаров В. Е. «За веру, царя и Отечество!» М.: изд. «Алгоритм», 2003 г.).
В Берлине и Вене далеко не все хотели войны. Но пропаганда, проплачиваемая банковскими и промышленными корпорациями, постепенно делала свое дело, перенацеливая в нужную струю общественное мнение. Генштабисты и члены правительства подзуживали Вильгельма II.
А сделать это было тем легче, что воинственные настроения бурлили и во Франции. Провозглашалось, что нужно расквитаться за поражение во франко-прусской войне 1870 г., возвратить утраченные Эльзас и Лотарингию. При этом подразумевалось, что союз с Россией гарантирует быструю и легкую победу. Главное — запустить русский «паровой каток».
Для Англии представлялись соперницами и Германия, и Россия. Тем более желательным выглядело столкнуть их между собой. Италия опоздала к «разделу мира» между великими
державами и жаждала приобретений — чем больше, тем лучше. О завоеваниях грезили даже такие страны, как Сербия, Черногория, Болгария, Румыния (см. Джолл Д. «Истоки Первой мировой войны». Ростов-на-Дону: изд. «Феникс», 1998 г).
Народ русский войны не жаждал. Уж больно ударила по стране русско-японская схватка. Мирное сосуществование с окружающими странами (симбиоз с паразитами) сулило ей гораздо большие выгоды, чем даже победоносная кампания.
Но в стране интенсивно разогревались панславистские взгляды и симпатии, накрученные британской пропагандой и местными либерастами в период Балканского кризиса.
Кроме того, существовал оборонительный союз с Францией, а как известно, среди дворян и интеллигенции господствовало франкофильство, они ориентировались на парижские моды, нравы, взгляды. Представляли и самих французов близкими себе, друзьями нашей страны.
Многие тянулись и к англичанам. Для либеральной общественности они были высшими моральными авторитетами. Англию считали образцом цивилизации, высокой культуры, вкуса. Членство в Английском клубе означало очень высокий социальный статус, туда ходили аристократы.
А главой «британской партии» считали великого князя Николая Николаевича.
Европейская война могла случиться и раньше. Было уже два Марокканских кризиса, два Балканских. Но 28 июня 1914 г. в административном центре Боснии, Сараево, террористы из организации «Млада Босна» смертельно ранили
наследника австрийского престола эрцгерцога Франца Фердинанда и его жену.
Организовала теракт тайная организация «Черная рука», устроившая гнездо в военной разведке Сербии. Казалось бы, мало ли случалось покушений на высокопоставленных особ хотя бы в России? Но преступление в Сараево было заведомой провокацией. Руководители дали убийцам некондиционный яд, что позволило захватить их живыми.
Роль сербских военных должна была открыться, и она открылась. Да и жертва была выбрана неслучайно.
Франц Фердинанд был в Вене главным противником столкновения с Россией.
Точно так же, как и Столыпин, он предсказывал: война приведет к падению обеих империй. А расследование и последующий суд выявили: организаторы и исполнители теракта были связаны с масонскими структурами (см. Полетика Н. Н. «Сараевское убийство». «Красная газета». Ленинград, 1930).
Исследователи уже обратили внимание на одно совпадение. Через две недели после убийства Франца Фердинанда в Сибири, в селе Покровском, произошло покушение на… Распутина. Совершила его почитательница попа Илидора некая Хиония Гусева.
Впрочем, здесь имеет смысл вернуться к фигуре Илиодора (более подробно смотрите в предыдущих публикациях на данную тему).Все версии советских историков сводятся к фигуре 33-летней девицы из Царицына.
Гипотезу о роковом соблазнении и погублении чести можно отбросить, едва взглянув на фотографию Гусевой:
Такой она стала в 13 лет, по её словам, из-за лекарств.
Но её наставник вышеупомянутый Илиодор уверяет, что уродиной её сделала дурная болезнь. Как случилось в действительности – Бог его знает. Про Распутина и его женолюбие говорено и писано много, но вряд ли он, имея в полном подчинении первых красавиц России, повёлся бы на проваленный нос.
Илиодор числился главным подозреваемым в организации покушения. И даже был объявлен в розыск. Потому бежал за границу, в чём ему активно помог пролетарский буревестник революции Максим Горький. Однако никаких доказательств причастности к покушению, кроме похвальбы самого Илиодора, до сих пор не обнаружено.
Наша гипотеза с политическим уклоном выглядит наиболее приемлемой. Существовали силы, которым Россия стояла поперёк горла. Как, впрочем, они существуют и сегодня. Она должна была втянуться в омут войны, чтобы погибнуть или, по меньшей мере, ослабнуть на годы или десятилетия.
Первая мировая война унесла 10 миллионов жизней, сокрушила четыре империи: Турецкую, Австро-Венгерскую, Германскую. И – Россию! План был выполнен и даже перевыполнен. Удар царицынской девицы пришёлся по великой державе.
Когда Илиодор начал свои «разоблачения», им очень заинтересовался Горький. В марте 1912 г. он писал журналисту С. С. Кондурушкину: «Мне кажется, — более того, я уверен, что книга Илиодора о Распутине была бы весьма своевременна и необходима и может представлять несомненную пользу для многих людей. Если бы я был на вашем месте, я бы настаивал, чтобы Илиодор написал эту книгу (см. «Горький и русская журналистика начала 20 века». Литературное наследство. Вып. 95. Москва, 1988).
Сам Илиодор после расстрижения поселился на Дону, на хуторе Большой. К нему стали стекаться прежние поклонники, и он основал общину «Новая Галилея» — теперь уже настоящую секту
Возбуждал ненависть и к церкви, и к государственной власти, внушал, что надо бороться. 29 января 1914 г. его арестовали по обвинению в «кощунстве, богохульстве, оскорблении Его Величества и создании преступного сообщества».
При столь серьезных обвинениях через некоторое время он непонятным образом оказался на свободе. А летом произошло покушение, основная цель которого - навести уныние и разлад в царскую семью.
Хиония Гусева подкараулила Распутина и ударила ножом в живот. Рана была страшной, врачи признавали ее смертельной. Григорий Ефимович буквально руками собирал свои выпавшие внутренности. Причем в Покровском уже оказался наготове корреспондент «Биржевых ведомостей» Давид Дувидзон.
Он мгновенно по телеграфу передал сенсационную новость. Передал даже «показания» Гусевой, хотя она была арестована и Дувидзон с ней не общался. А в столице были настолько уверены в успехе покушения, что одна из газет сообщила о смерти Распутина.
Забегая вперед, отметим, что Гусева наказания не понесла. Ее признали душевнобольной, поместили в лечебницу. Сразу после Февральской революции Керенский выпустил ее.
А наставник Гусевой иэромонах Илиодор предпочел не задерживаться в России. Как только стало известно о покушении, он рванул в Финляндию и очутился на даче у Горького. Писатель ждал его, дал денег и рекомендации к зарубежным издателям. Потом «буревестник революции» со своим товарищем Пругавиным переправили расстригу через границу. Он устроился в столице Норвегии Христиании (Осло), оттуда переписывался с Горьким.
А старца Григория рядом с царем очень не хватало. После убийства в Сараево некоторое время царило затишье. Но 23 июля Австро-Венгрия вдруг предъявила Сербии ультиматум. Требовала чистки офицеров и чиновников, замеченных в антиавстрийской пропаганде, ареста подозреваемых в содействии терроризму.
При этом предусматривалось привлечение Австро-Венгрии к подавлению подрывных действий против себя и ее участие в расследовании на сербской территории. Сербия приняла все условия, кроме пункта об участии Австро-Венгрии в следствии на своей земле и в наказании виновных.
Но этот пункт и невозможно было принять. Формально — он нарушал суверенитет страны. А фактически из-за того, что за терактом в самом деле стояли высокопоставленные сербские военные. Принятие указанного пункта Сербию от удара не избавляло — она с ходу получила бы новый ультиматум по результатам следствия.
По сути, давалось согласие на собственную оккупацию. Вместо этого сербское правительство по совету Николая II предлагало передать расследование международному трибуналу в Гааге, обещая подчиниться его решению.
Вену ответ не удовлетворил. Она объявила войну. У Николая II шли непрерывные совещания с министром иностранных дел Сазоновым, военным министром Сухомлиновым, начальником Генштаба Янушкевичем.
К царю летели отчаянные мольбы из Сербии. А приближенные убеждали, что война неминуема и надо объявить мобилизацию — иначе как бы не опоздать. Но царь не терял надежды на мирный исход. Обменивался телеграммами с кайзером Вильгельмом, просил его помешать австрийцам «зайти слишком далеко». Кайзер не отказывался. Германский посол Пурталес передавал, что Берлин склоняет Австрию к уступкам.
Но на кайзера наседало его воинственное окружение. Начальник генштаба Мольтке писал своему австрийскому коллеге Конраду: «Всякая потерянная минута усиливает опасность положения, давая преимущества России. Европейская война — это единственный шанс на спасение Австро-Венгрии. Поддержка Германии вам абсолютно обеспечена».
Канцлер Германии Бетман-Гольвег, один из главных сторонников войны, поучал Вену: она должна делать вид, что рассматривает мирные предложения, иначе «будет трудно возложить на Россию вину за пожар в Европе».
Затем этот лютующий канцлер с богоизбранными корнями (как только смог попасть в высшую касту Германии - уму не постижимо!) послал шокировавшую царя ноту в Петербург такого содержания: «Если Россия будет продолжать свои военные приготовления, даже не приступая к мобилизации», то эти меры «заставят нас мобилизоваться, и тогда едва ли удастся избежать европейской войны». Получилось как бы косвенное подтверждение русских военных...
Дочь Распутина Матрена вспоминала: «Отец был горячим противником войны с Германией… Он, раненный, лежал в Покровском. Государь присылал ему телеграммы, прося совета и указывая, что министры уговаривают Его начать войну. Отец советовал Государю крепиться и войны не объявлять… Это его тогда так расстроило, что у него открылось кровотечение раны».
Но общения по телеграфу стало недостаточно. Обстановка стремительно менялась. 29 июля, узнав об артиллерийском обстреле Белграда, царь дал согласие на мобилизацию. Но только частичную — военных округов, расположенных на австрийском направлении, а не на германском.
Начальник генштаба Янушкевич спорил, что это сломает графики общей мобилизации, если она понадобится. Утром 30 июля царь согласился на общую. Но тут же отменил ее.
Пришли еще несколько телеграмм Вильгельма, писавшего: «Я прилагаю последнее усилие, чтобы вынудить австрийцев действовать так, чтобы прийти к удовлетворительному пониманию между вами. Я тайно надеюсь, что Вы поможете мне в моих стремлениях сгладить трудности, которые могут возникнуть. Ваш искренний и преданный друг и брат Вилли».
Однако у сторонников войны были в запасе и тайные провокации. Газета «Берлинер Локаль Анцайгер» вышла с заголовком, что в Германии объявлена мобилизация. Российский посол в Берлине Свербеев немедленно сообщил об этом в Петербург.
Буквально через несколько минут германский МИД известил его, что это ошибка журналистов и тираж приказано изъять. Посол тотчас отправил второе донесение. Но, как писал Сазонов, вторая телеграмма, посланная через несколько минут, загадочным образом опоздала на несколько часов. Царю доложили, что немцы объявили мобилизацию, и тогда он решился, подписал указ о мобилизации в России.
Правда, одновременно он телеграфировал Вильгельму, что мобилизация не означает войны, русские боевых действий не начнут. А МИД России заверил, что мобилизация будет сразу остановлена в случае прекращения боевых действий и созыва конференции.
Но теперь приближенные науськивали кайзера: Германия остается мирной, а Россия уже вооружается! Царю направили ультиматум с требованием отменить мобилизацию и «дать нам разъяснения по этому поводу». Но слова «война» в ультиматуме не было, говорилось лишь: «Если к 12 часам дня 1 августа Россия не демобилизуется, то Германия мобилизуется полностью».
А с самим ультиматумом произошла еще одна странная история. В Петербурге о нем сперва узнали… из публикаций в немецких газетах. Но с газетами уже обожглись! А послу Пурталесу германский МИД дал инструкцию вручить ультиматум только в полночь с 31 июля на 1 августа. На исполнение оставалось лишь 12 часов субботнего, выходного дня! Заведомо вручали таким образом, чтобы выполнить требования было нельзя! И когда срок истек, Германия объявила… нет, не мобилизацию. Она объявила войну.
Дело в том, что во всех государствах мобилизация предшествует войне. И только в Германии «мобилизация» автоматически означало «война». Потому что команда на «мобилизацию» давала старт плану Шлиффена.
Тотчас на железных дорогах вводился военный график. На узловые станции направлялись офицеры генштаба, начиная дирижировать перевозками — в короткие сроки предстояло перебросить для наступления 40 корпусов, для каждого требовалось 140 поездов.
От даты мобилизации велся отсчет, на каких рубежах должны находиться войска — на 12-й день мобилизации предстояло взять Льеж, на 19-й — Брюссель, а на 39-й — Париж.
Стоит подчеркнуть: график привязывался именно к мобилизации в России. Ведь по плану Шлиффена надо было разгромить Францию, пока русские армии еще будут сосредотачиваться на границах. Если не успеть, весь план рухнет. Как раз из-за этого кайзера сумели убедить: медлить нельзя.
А союзники России, Франция с Англией, повели себя весьма двусмысленно. В прошлых кризисах, когда они занимали твердую позицию, Вильгельм сдавал на попятную.
Теперь Франция вместо предупреждения, что в случае войны она выполнит союзнические обязательства по отношению к русским, вдруг приказала своим войскам… отойти на 10 км от германской границы. А когда кайзер объявил войну царю, просто промолчала.
Ну а британские дипломаты провели поистине виртуозную игру! В Берлине вообще пребывали в уверенности, что Англия воевать не будет. Таким образом, если бы немцы ударили на русских, Англия и Франция могли остаться в стороне.
Но… план Шлиффена предусматривал только однозначную последовательность. Сперва на запад, потом на восток. Иначе было нельзя. Немецкие генштабисты понимали, что с огромной Россией блицкриг невозможен, а оставлять французов за спиной было слишком опасно.
Поэтому столкнуть Германию с Россией, чтобы западные державы уклонились от схватки, не удалось. Мало того, возникла нелепая ситуация! Германия объявила войну России, а ее армии двинулись на Францию, с которой был мир. И на нейтральные Бельгию и Люксембург!
А самое парадоксальное положение получилось с Австро-Венгрией. Ведь Германия выступила на ее защиту от нападения русских. Но сама Вена войну России не объявляла! И Россия ей не объявляла. На русско-австрийской границе еще почти неделю царил мир! В Берлине даже встревожились, а вдруг австрийцы вообще уклонятся? После напоминаний Австро-Венгрия объявила войну нашей стране лишь 6 августа…Как видим все происходило в духе ребят, у которых очень и очень развита хуцпа:
Как бы то ни было, клубок интриг и провокаций достиг своей цели. Европа раскололась, схлестнулась в сражениях. Результаты предвидели немногие. Распутин, к удивлению врачей, каким-то чудом выжил после смертельной раны.
Когда ему стало получше, он рвался с постели: «Еду, еду, и не держите, телеграммами ничего не сделаешь! Надо не воевать с соседями, а в союзе воевать против англичанина и француза! Господи, Господи, что затеяли? Погубят матушку Россию!»
А царю он телеграфировал: «Милый, что я хочу тебе сказать. Туча грозная над Россией, моря крови впереди! Даже верные твои от тебя чают войны, не понимая, что это к погибели! Германию-то победят. А Россия? Одно могу сказать, горе без конца».
Да, Германию победят — а Россия? Но в это же время о том же самом писал человек, который никак не претендовал на святую жизнь и дар прозорливца. Тем не менее его предсказания почему-то часто сбывались.
Этим человеком был «серый кардинал» президента США Вильсона - полковник Хауз. Он был озабочен раскладом сил в начавшейся войне и докладывал президенту, что победа Антанты «будет означать европейское господство России». Но и победу Германии он считал крайне нежелательной для США.
Отсюда напрашивался вывод — победить должна Антанта, но без России(см. «Архив полковника Хауза». Предисл. А. И. Уткина. М.: изд. «АСТ», 2004). О «сером кардинале» богоизбранных полковнике Хаусе, расскажем в следующей публикации.
Русские люди, конечно же, не знали о тайных пружинах, раскрутивших войну. Не знал этого и царь. А теперь-то дело было сделано. Над родной страной нависла опасность, и очень серьезная! Надо было защищать ее. Надо было подниматься за Веру, Царя и Отечество!
Распутин всей душой воспринимал это. Позже он неоднократно говорил, что начинать войну было нельзя, но если уж она грянула, то обратного хода нет, надо вести ее в полную силу. Но пока он лежал в Покровском, потом перевезли в больницу в Тюмень.
А в столице 2 августа был объявлен Манифест Николая II о вступлении в войну. Первым из русских воинов присягу торжественно принял сам царь — на Евангелии, по той же форме, по которой присягал в 1812 г. Александр I. Он торжественно пообещал не завершать войну, пока хоть одна пядь русской земли будет занята врагом. Площадь перед Зимним дворцом и соседние улицы были запружены народом.
Председатель Думы Родзянко вспоминал: когда царь вышел на балкон, толпу «словно пронизала электрическая искра, и громовое “ура” огласило воздух… Вся толпа как один человек упала перед царем на колени. Государь хотел что-то сказать, он поднял руку, передние ряды затихли, но шум толпы, несмолкавшее “ура” не дали ему говорить. Он опустил голову и стоял некоторое время, охваченный торжественностью минуты единения царя со своим народом».
Воодушевление царило и в Думе. Оппозиция объявила, что «заключает мир» с правительством, откладывая все разборки до окончания войны. А о простом народе даже говорить не приходилось, люди однозначно восприняли войну как справедливую.
Ее называли Второй Отечественной. В армию записывались добровольцами студенты, рабочие. Крестьяне, не дожидаясь повесток, осеняли себя крестным знамением и шагали на призывные пункты. На волне патриотического подъема даже Петербург был переименован в Петроград, чтобы в названии столицы не было немецких корней.
Изначально предполагалось, что Верховным Главнокомандующим станет царь. Но Совет министров принял общее прошение к нему не принимать на себя военное руководство. С аналогичными уговорами насели родственники, и Верховным Главнокомандующим был назначен великий князь Николай Николаевич - агломан.
Сейчас уже известно, что утверждения зарубежных и советских авторов об отсталости царской армии, ее неготовности к войне оказываются мифом. В 1914 г. наша армия по технической оснащенности превосходила Англию и Францию! Уступала лишь Германии, но ведь она целенаправленно готовилась к войне.
Для сравнения, в России насчитывалось 7030 орудий (из них 240 тяжелых), у немцев — 9398 (2296 тяжелых), у французов — 4800 (тяжелых
не было вообще). В России было 263 аэроплана, в Германии — 232, во Франции — 156. В русской армии было 3000 автомобилей, в германской — лишь 83.
По боевой подготовке личного состава русские превосходили и немцев. Солдат обучали действовать рассыпным строем, перебежками, быстро окапываться на каждом рубеже. А германские военные в начале войны маршировали на поле боя, как на параде, в плотных шеренгах, в ногу — и падали шеренгами под русской шрапнелью и пулеметами
Разница в боевых качествах вооруженных сил сразу же сказалась на ходе операций. Лавина германских соединений смела по пути бельгийскую армию, разгромила французов и англичан, приближалась к Парижу. Союзники в полной панике взывали к царю.
Но русские уже перешли в наступление. 1-я армия Ренненкампфа 20 августа одержала блестящую победу под Гумбинненом. Неприятельское командование переполошилось. Стало снимать войска с Западного фронта и перебрасывать на восток.
Таким образом, «гениальный» план Шлиффена был сорван, Франция спасена. Правда, главнокомандующий Северо-Западным фронтом Жилинский и командующий 2-й русской армией Самсонов допустили грубые ошибки, из-за чего эта армия попала в беду. Немцы подняли грандиозную шумиху, что в «битве под
Танненбергом» она уничтожена.
Но это была чисто пропагандистская ложь. Им удалось окружить и разбить 5 дивизий. А 2-я армия, получив пополнения, всего через 10 дней после своего «уничтожения» снова перешла в наступление.
И в это же время наши войска Юго-Западного фронта во главе с генералом Ивановым и его начальником штаба Алексеевым одержали куда более впечатляющую победу. Разгромили четыре неприятельских армии и армейскую группу, заняли всю Галицию, вышли к Карпатам. Тем самым выручили и Сербию, вынудили австрийцев оставить ее в покое и перебрасывать силы против русских.
Попытка немцев нанести сокрушительный контрудар в Польше обернулась для них тяжелым поражением под Варшавой и паническим отступлением, когда бросалось и уничтожалось имущество, взрывались фабрики и шахты.
С запозданием, в октябре, вступила в войну Турция. Она специально выжидала, когда большую часть русских войск из Закавказья заберут на германский фронт. Но вторгшуюся турецкую армию под командованием самого диктатора Энвера-паши
генерал Юденич со значительно меньшими силами не только остановил, а сумел окружить, зажать в зимних горах и почти полностью уничтожить (см. Арутюнян А. О. «Кавказский фронт 1914–1917 гг.» Ереван: изд. «Айастан», 1971).
Но война в ХХ в. проявляла новые особенности. Потери оказались гораздо больше, чем можно было ожидать, медицинские структуры не справлялись с наплывом раненых. Императрица Александра Федоровна и члены царствующей фамилии на свои средства снаряжали санитарные поезда, организовывали госпитали.
А в Москве по инициативе губернской управы был создан «Всероссийский Земский Союз помощи больным и раненым» — на эти цели собрали по подписке 600 тыс. руб. С той же целью возник «Всероссийский Союз Городов». Оба они объединились в «Союз Земств и Городов» («Земгор»). Царь с благодарностью принял помощь
общественности. Министерство внутренних дел предписало губернаторам всяческое содействие работе этой организации.
В связи с массовыми мобилизациями случались перебои в снабжении. В тех или иных местах не хватало то шинелей, то сапог. А когда наступили холода, понадобились полушубки, валенки.
Председатель Земгора князь Г. Е. Львов
и председатель Думы Родзянко предложили помочь и в этих вопросах, через земства подключить к снабжению мастерские по разным городам. Такую поддержку также приняли, но уже не за собранные, а за казенные деньги.
Однако отношение либералов к правительству оставалось не совсем искренним. Многих война воодушевила именно по той причине, что союзниками России стали англичане и французы. В кулуарах выдвигался лозунг, что победа в войне должна стать «победой не царизма, а демократии».
А Милюков впоследствии писал видному деятелю кадетской партии Павлу Долгорукову: «Вы знаете, что твердое решение воспользоваться войной для производства переворота было принято нами вскоре после начала войны».
Освещение боевых действий в прессе оказывалось совершенно необъективным. Например, генерала Самсонова, чьи ошибки привели к поражению 2-й армии, после чего он застрелился, общественное мнение произвело в павшие герои.
А победу под Гумбинненом как бы не заметило. На Ренненкампфа покатилась совершенно необоснованных волна обвинений — почему он не спас Самсонова? Впрочем, причина такого отношения выглядит прозрачной — в 1905 г. Ренненкампф подавлял восстания на Транссибирской железной дороге.
В битве за Галицию думская публика и газеты почему-то дружно прославили командующего 3-й армией Николая Владимировича Рузского. Хотя он действовал отвратительно, то и дело влезал в трудные ситуации и его выручали армии соседей — Плеве и Брусилова.
Но он пользовался покровительством и у великого князя Николая Николаевича, удостоился высоких наград, его назначили командовать Северо-Западным фронтом.
На новом посту он тоже проявил себя отвратительно. Узнав о подготовке германского контрудара, запаниковал, предлагал без боя оставить Польшу. Разыгравшееся сражение опять выиграли соседи, Юго-Западный фронт Иванова и Алексеева. Но слава досталась Рузскому.
А для либералов повод нарушить «мир» с правительством подал Гучков. В ноябре немцы нанесли в Польше еще один контрудар. Благодаря ошибкам Рузского, проигнорировавшего донесения разведки, прорвали фронт под Лодзью, стали окружать 2-ю армию генерала Шейдемана.
В Лодзи в это время находился Гучков с поездом Красного Креста. Он принялся сеять по стране панику: «Только чудо может спасти нашу армию». Объявлял, что пойдет в плен вместе с ранеными, как в японскую войну.
Правда, переполох оказался преждевременным. Русское командование действовало грамотно. Прорвавшуюся группировку подсекли с флангов, она сама очутилась в окружении и почти полностью погибла.
Но Гучков, как это делают нынешние либерасты, вернувшись в тыл, стал «бить тревогу». Распространял слухи, что на фронте сплошные катастрофы, а от общественности это скрывают. Короче всячески поливал грязью царствующий двор и его окружения.
Еще бы – кадровый английский разведчик отрабатывал свои серебреники сполна, сея и вызывая нехорошую обстановку и брожение в Думе, земствах, светских салонах…
Противники России изначально планировали подрывные операции. Важное внимание уделялось сепаратистам. В Берлине была создана «Лига инородческих народов России» во главе с бароном Экскюлем. Первым по значению выдвигался «украинский вопрос», вторым — «польский», третьим —
как всегда и во все времена, "вопрос богоизбранных" (см. Уткин А. И. "Первая мировая война". М. изд. "Алгоритм", 2001 г.).
Австрийский канцлер Бертольд указывал: «Наша главная цель в этой войне — ослабление России на долгие времена, и с этой целью мы должны приветствовать создание независимого украинского государства». Как злободневно звучит, на правда ли?
О том же писал австрийский министр Эрцбергер — что общая цель Центральных Держав — «отрезать Россию от Балтийского и Черного морей», а для этого необходимо «освобождение нерусских народов от московского ига и реализация самоуправления каждого народа. Все это под германским верховенством…» .Ну чем не план Даллеса?!
Кавказ и Среднюю Азию в 1911–1914 гг. наводнили турецкие эмиссары, действующие под видом купцов, паломников, путешественников. Искали связи с антирусскими силами, организовывали центры подрывной деятельности, опираясь на поддержку Британии (см. Арутюнян А. О. "Кавказский фронт 1914–1917 гг." Ереван. изд. "Айастан," 1971).
Как и сегодня, в преддверии 3-й мировой, так и тогда - перед Первой мировой, все эти механизмы были пущены в ход. В Германии возникли «Лига освобождения Украины» под руководством пангерманиста Хайнце, особый «украинский» штаб,
который возглавил регирунгс-президент Шверин.
Активной союзницей немцев и австрийцев стала униатская церковь, рассчитывая после отделения Украины занять там господствующее положение. В общем-то, даже слова «украинцы» в ходу еще не было. В России учет велся по вероисповеданию, и православные украинцы называли себя русскими.
А если нужно было выделить место рождения, говорили «малороссы». Но в лагеря военнопленных поехали агитаторы сепаратистов, их называли «мазепинцами». Внушали жителям Малороссии, что они принадлежат к совершенно другой нации и их интересы кардинально отличаются от русских.
Киевский лидер националистов профессор Грушевский взялся тайно вербовать добровольцев в «Легион сечевых стрельцов», воевать в составе австрийской армии.
Немцы наводили контакты и с финскими сепаратистами. Германский посол в Швеции 6 августа 1914 г. получил от канцлера инструкцию пообещать им независимость.
Под эгидой германского правительства был также создан «Комитет освобождения евреев России» во главе с профессором Оппенхаймером.
Под германским руководством появились также прибалтийские шовинистические организации (см. Шамбаров В. Е. "За веру, царя и Отечество!" М. изд. "Алгоритм," 2003 г).
Австро-Венгрия стала создавать Польский легион под руководством социалиста Юзефа Пилсудского.
Члены Грузинского легиона
В Турции началось формирование Грузинского легиона, им командовал немецкий капитан фон Шуленбург. А по Кавказу распространялись воззвания к мусульманам «восстать против врагов нашей веры и крови — русских — и объявить им священную войну».
Но самым страшным врагом Российской империи был враг внутренний - революционеры. Об этих людях стоит сказать особо, ибо и сегодня их полна коробочка, по имени - Российская Федерация.
Из кого и какими путями формировались ряды профессиональных революционеров? Не будем, да и не нужно пересказывать многочисленные биографии. Рассмотрим жизненный путь хотя бы некоторых.
Допустим, самая известная фигура, Владимир Ильич Ульянов. Определяющее влияние на него оказала мать, Мария Александровна Ульянова (урожденная Бланк).
Она происходила из семьи шведских "богоизбранных" — именно поэтому, судя по всему, у нее выработалась стойкая неприязнь к России, ее порядкам и традициям.
Отец рано умер, хотя после него семья получила приличную пенсию. Воспитанием детей занималась мать. Всех она сумела сделать ярыми атеистами. Все, кроме безвременно умершей Ольги, стали активными революционерами — Александр, Владимир, Мария, Анна, Дмитрий.
Мать настолько была убеждена в правильности своей линии, что даже казнь старшего сына восприняла стойко и сдержанно. Ленин вспоминал: «У ней громадная сила воли, если бы с братом это случилось, когда отец был жив, не знаю, что и было бы». Она и дальше оставалась внепартийным, но упорным бойцом. Ходила на свидания в тюрьмы то к одному, то к другому из своих чад, носила передачи, совещалась с адвокатами.
Владимир Ильич был озлоблен казнью любимого брата. И очень оскорблен тем, что симбирское общество отвернулось от родственников несостоявшегося цареубийцы. Но в царской России семья преступника преследованиям не подвергалась. Она продолжала получать пенсию, все дети поступили в высшие учебные заведения.
А если Владимира исключили из Казанского университета, то вовсе не в напоминание о преступлении Александра, а за то, что сам пошел по его стопам, участвуя в студенческой сходке.
Вот такие люди, подобные этому герою, различного социального статуса (включая и высшие слои), обязательно с примесью "богоизбранной ДНК", вкупе с внешними врагами-русофобами, и составляли ту силу, которая выгрызла внутренности могучей империи. И государство-исполин рухнуло, залив кровью и смертями огромное социальное пространство, фонтанируя вокруг себя революционную заразу.
В ту эпоху, после поражения России, наши враги освоили великое правило: "если требуется ослабить страну, процессом надо руководить извне", что и делается сегодня во всех сферах государственной жизни.
Второй фигурой после Ленина, благодаря которой революция 1917 года имела успех, считается Парвус - удивительная личность сочетавшая в себе экономические, коммерческие и идейные качества. О нём писалось подробней в предыдущих публикациях...
Для западных социал-демократических деятелей сочетание политики и бизнеса было обычным, многие из партийных лидеров становились акционерами банков, промышленных и торговых фирм.
У Парвуса разные стороны его деятельности были связаны неразрывно. Он устраивал так, чтобы и участие в революционном движении приносило ему материальную прибыль. И не только в революционном.
Парвус имел контакты со спецслужбами Германии и Англии. А чтобы коммерческие и политические дела шли более успешно, вступил в орден иллюминатов.
Это одно из самых радикальных направлений масонства. Орден был основан в 1776 г. баварским "богоизбранным" Адамом Вейсгауптом:
В буквальном переводе с латыни «иллюминаты» означает «просвещенные». Хотя не исключено и иное толкование: «люди света», «несущие свет» — а «князем света» в некоторых оккультных кругах величают антихриста.
И может быть, не случайно, датой основания ордена и его праздника было выбрано 1 мая, магический «Мэй-дэй», Вальпургиева ночь.
Кстати, от праздника иллюминатов пошел и «День международной солидарности трудящихся» — 1 мая.
Орден ставил задачи уничтожения монархий, религий, Церкви, институтов семьи и брака, слом всей традиционной системы ценностей. А также всеобщую глобализацию со стиранием государственных границ, упразднение национальностей.
В отличие от других масонских организаций, иллюминаты широко привлекали женщин, считая их важным инструментом для достижения своих целей. Все члены ордена обязаны были иметь клички. Вейсгаупт взял себе имя «Спартак» — отсюда и германские революционеры-«спартаковцы» (а в Москве есть улица Спартаковская).
А высокий, толстый Гельфанд стал Парвусом (по латыни — «маленький»).
Среди революционеров война вызвала раскол на «оборонцев» и «пораженцев». В Париже более 80 эмигрантов (исключительно все с русскими корнями) вступили добровольцами во французскую армию. При этом заявили: они остаются врагами царизма, но будут воевать за Россию в рядах республиканской армии. Плеханов поддержал их, благословил напутственной речью (см. .История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс, М., 1997).
Но в это же время в том же Париже Мартов в своей газете «Голос» принялся поливать грязью и Плеханова, и примкнувших к нему «оборонцев», и Россию, желая ей поражения.
В Германии и Австро-Венгрии всех подданных России интернировали. Но тех, кого считали полезными, не трогали или выпускали.
Троцкого депутат австрийского рейхстага Адлер и начальник политической полиции Гейер заранее предупредили, он за пять дней до объявления войны выехал в Швейцарию. Ленина венские спецслужбы считали менее ценной фигурой, о нем в суматохе забыли.
В Поронине, где он проводил лето, сельские жандармы арестовали его. Ганецкий рассылал телеграммы в полицию, к депутатам, через министра внутренних дел, помог в его освобождение. кое-как освободили. В Швейцарию он попал только через месяц.
Но уже на следующий день после приезда в Берн Ленин созвал совещание, огласил свою установку «превращения войны империалистической в войну гражданскую».
В резолюции совещания указывалось: «С точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее войск, угнетающих Польшу, Украину и целый ряд народов России».
Выдвигались лозунги «беспощадной борьбы с шовинизмом и патриотизмом», «за освобождение угнетенных великорусами народностей» и т. д. Хотя Ленин откровенно лукавил, он прекрасно знал, что украинцы и поляки в составе России никакого национального угнетения не испытывали. Но он четко подстраивался в струю пропаганды, которую в это же время развернули немцы и австрийцы.
А Ганецкий, до сих пор опекавший Ленина в Австро-Венгрии, едва проводив его, перебрался в Копенгаген. Вместе со своим братом Генрихом учредил торговую фирму «Фабиан Кингслянд».
Их двоюродная сестра Евгения Суменсон стала представительницей этой фирмы в России.
Двое будущих народных комиссаров - Дыбенко и Коллонтай... Из Германии сюда переехала Александра Коллонтай.
Из петроградской организации большевиков в Скандинавские страны для налаживания связей был прислан Александр Шляпников.
По делам фирмы «Сименс Шуккерт» здесь постоянно появлялись Красин и другой сотрудник этой фирмы — Воровский. Так возник новый центр для налаживания работы внутри России.
Ну а нейтральную Швейцарию стали называть «эмигрантской свалкой». Она была окружена воюющими державами. Революционеров сюда набилось много — из Франции, Германии, Австро-Венгрии.
С заработками стало очень напряженно, в партийных кассах было пусто. Троцкого опять выручила газета «Киевская мысль». Предложила стать ее корреспондентом во Франции.
После неоднократных протестов со стороны России французы прикрыли газетенку Мартова «Голос». Но эстафету подхватила другая газета, «Наше Слово» Троцкого, где сотрудничал тот же Мартов, и направленность была аналогичной.
А Ленин, помня опыт японской войны, искал контакты с немцами. Сам он очень боялся скомпрометировать себя. Но у него возникло несколько каналов.
Одним из посредников стал эстонский националист Александр Кескюла по кличке «Киви». Он получал для большевиков деньги от германского посланника в Берне фон Ромберга, а потом еще через одного посредника, Артура Зифельдта, под видом частных пожертвований передавал Ленину. На эти средства
Владимир Ильич начал издавать газету «Социал-демократ».
Второй канал появился через Николая Рубакина. Он состоял в эсеровской партии, но поддерживал близкие отношения с социал-демократами, кадетами. Рубакин занимался изданием русских книг, был связан с Горьким. Он был весьма состоятельным человеком, в Кларане снимал целый этаж большого дома, 10 комнат с видами на Женевское озеро.
В Монтре он устроил в отеле «Сплендид» «Русский клуб», где проводились рефераты, культурные вечера. Рубакин предложил фон Ромбергу распространять агитационную литературу среди пленных, тоже получил на это деньги. Ленин присоединился к проекту.
Однако на первом этапе войны вся эта деятельность оказывалась совершенно неэффективной. Эмигрантские газетенки представляли собой листки плохой бумаги, тираж ленинского «Социал-демократа» составлял всего 500 экз. В России пораженческую пропаганду попыталась развернуть большевистская фракция Думы. Она
демонстративно отказалась голосовать за военные кредиты. Под руководством депутатов-большевиков и их прикрытием агитаторы стали распространять прокламации: «Для России было бы выгоднее, если победит Германия».
Но в ноябре 1914 г. вся фракция — Бадаев, Муранов, Петровский, Самойлов, Шагов — и редактор «Правды» Каменев были арестованы. При обысках нашли наборы подложных паспортов, шифры, пораженческие листовки.
Надо сказать, союзники подрывную работу пресекали крайне жестко. Во Франции людей, виновных в таких преступлениях, однозначно ждала смертная казнь. Но в России наказания для революционеров оставались мягкими. Суд приговорил арестованных большевиков всего лишь к ссылкам.
Тем не менее с гневными протестами выступила вся Дума! Возмущалась, что власти нарушили депутатскую неприкосновенность! Но, как бы то ни было, опасное гнездо выкорчевали.
Агитация сепаратистов тоже не срабатывала. Жители Малороссии никак не хотели считать себя «угнетенной нацией», и попытки Грушевского наладить их вербовку в австрийскую армию быстро закончились его арестом. Сами руководители «Лиги освобождения Украины» признавали, что работали впустую.
Наоборот, в австрийской Галиции население сочувствовало русским. Во время наступления встречало наших солдат с искренней радостью, считало братьями. Из тюрем и лагерей были освобождены тысячи людей, которых австрийские власти с началом войны арестовали за «русофильство».
Да и царская власть отнеслась к местным жителям вполне лояльно. Никаких контрибуций не накладывалось, репрессий не было.
Его только предупредили — не допускать в проповедях антироссийских призывов. Он пренебрег запретом, повел открытую агитацию, и его выслали... в Киев. Причем в защиту Шептицкого подняла шум вся российская либеральная общественность! А в Ватикане его произвели чуть ли не в мученики.
В апреле 1915 г. Галицию посетил царь. Во Львове его встретили бурей восторгов. Толпы жителей приветствовали его, запрудили улицы. Николай II выступил с балкона перед массами горожан, говорил о русских исторических корнях Галиции, завершил словами: «Да будет единая, неделимая, могучая Русь!» .
Собравшееся население Львова ответило общим «ура», дамы засыпали цветами всю площадь под балконом. Ни единой враждебной акции не было. В своём дневнике царь написал так: «Очень красивый город, немножко напоминает Варшаву, пропасть садов и памятников, полный войск и русских людей».
Большинство поляков тоже симпатизировало русским, а не немцам и австрийцам. В легион Пилсудского, зазывавшего добровольцев из российской части Польши, желающих идти было мало. Грузинский легион, сформированный турками и немцами, считался крайне ненадежным. Начальство опасалось: как только он попадет на Кавказ, солдаты разбегутся. Поэтому легион перевели в тыл, подальше от Грузии.
Провалились и расчеты на восстания мусульман. В России они вовсе не считали царя и русских своими врагами. Многие прекрасно служили в армии. Из горцев Кавказа была сформирована Дикая дивизия, которой командовал брат государя, великий князь Михаил Александрович.
В Москве в годы войны даже возникло «кладбище шахидов». Там хоронили татар, башкир, чеченцев и других мусульман, умерших в госпиталях. Они называли себя «шахидами», воинами за веру, поскольку сражались «за Белого Царя», выступавшего покровителем их веры.
Более успешной агитация стала только в Финляндии. Здесь немцам стали помогать уже знакомый нам Конни Циллиакус и брат финского военачальника Карл Маннергейм (у которого в свое время жили в Стокгольме мать и сестра Ленина). Среди финской молодежи развернулась подпольная вербовка в германскую
армию. Им обещали, что они будут освобождать свою родину, переправляли через границу. В лагере Локштедт под Гамбургом из финнов был создан 27-й Королевский прусский егерский батальон.
А деятельность революционеров сумел поднять на новый уровень Парвус. В январе 1915 г. он обратился к немецкому послу в Стамбуле Вангенхайму. Объяснил, что цели Германии и революционеров по сокрушению Российской империи совпадают. Но, чтобы достичь нужных результатов, требуются значительные финансы. У немцев в данное время дела
обстояли плохо. План Шлиффена провалился. Война стала затяжной и тяжелой. Поэтому предложение Парвуса вызвало большой интерес.
В Берлине его принял министр иностранных дел фонЯгов.
Парвус представил четко проработанный план подрывных операций. Он произвел должное впечатление, был доложен высшему военному командованию, рейхсканцлеру Бетман-Гольвегу, самому кайзеру.
В марте Парвус был назначен главным консультантом германского правительства по вопросам революционного движения в России. Ему выделили первый транш, миллион марок. По просьбе Парвуса деньги были переведены в Бухарест, Цюрих и Копенгаген. В Бухаресте сидел его помощник Раковский,
в Копенгагене — Ганецкий.
Правда, фигура Парвуса стала в глазах социал-демократии слишком одиозной. В Турции он стал миллионером, высокопоставленной личностью. Жить он любил широко, заливался шампанским, крупно играл на бегах, его постоянно окружали красотки.
Его считали «турецким шпионом», германским «правительственным шпионом», даже «русским шпионом». От него отворачивались вчерашние соратники. Троцкий опубликовал «Эпитафию по живому другу», публично отмежевавшись от Парвуса.
Но факты показывают, что связей с Парвусом он не прекратил. А демонстративный разрыв требовался из практических соображений. Ведь Троцкий жил и работал во Франции. Он обезопасил себя от обвинений в связях с немцами.
Смело можно предположить, что сам Парвус подсказал Льву Давидовичу подобный шаг. Но главную роль он отводил Ленину, зная и его «вождизм», и деловые качества, и беспринципность.
В апреле 1915 г. помощник Парвуса Раковский выехал из Бухареста в Милан, воспользовался приглашением итальянской социалистической партии на международный митинг против войны. А на обратном пути сделал остановку в Берне, встречался с Лениным, вел предварительные переговоры. Парвус приехал в Швейцарию в мае, его сопровождали Ганецкий и Екатерина Громан. Он лично отбирал эмигрантов, которые нужны ему, раздавал деньги.
Ленина он нашел в Берне, в эмигрантской столовой, и тот был очень недоволен, что Парвус явился к нему в общественном месте. Разговор перенесли в скромную квартирку, которую снимали Владимир Ильич и Крупская. Беседа шла за закрытыми дверями и без свидетелей. Но результат известен. Ленин не смог отказаться от значительных сумм.
По сравнению с возможностями, которыми располагал Парвус, ему через Кескюлу и Рубакина перепадало совсем немного, по нескольку тысяч марок. Но за щедрое финансирование пришлось выполнить «формальности»: немцы были нанимателями строгими, аккуратными, Парвусу требовалось отчитываться за все расходы.
Ленин подписал нужные бумаги, расписку. Ему в Германии был присвоен агентурный псевдоним «Зершторенманн» («человек, пробивающий ворота». См. Шамбаров В. Е., Чавчавадзе Е. Н. "Кто заплатил Ленину?". М. изд. "Вече," 2017).
Собственную штаб-квартиру Парвус расположил в Дании и Швеции. Ганецкий вел здесь подготовку уже более полугода, наладил связи с Россией.
В Копенгагене Парвус цинично посмеиваясь, учредил "Институт изучения социальных последствий войны", который стал легальной крышей для конспиративной деятельности. Ближайшими его помощниками стали тот же Ганецкий и Георг Скларц. Нескольких сотрудников они уже нашли на месте. Пятерых Парвус отобрал в Швейцарии, обеспечив им беспрепятственный проезд через Германию.
В его аппарате стали работать Зурабов, Перазич, Громан, Урицкий, Ларин, Чудновский. В число постоянных агентов были включены Воровский, Красин, Коллонтай, Шляпников.
В дополнение к «семейной» фирме Ганецких «Фабиан Кингслянд» Парвус создал еще одну — большую экспортно-импортную компанию «Handels og-Exportkompagniet». Ее управляющим стал Ганецкий. Через него же осуществлялись связи с Лениным.
Агенты торговой компании Парвуса курсировали между Скандинавией и Россией. Кроме коммерческих операций, они поддерживали связь с подпольными структурами, передавали инструкции из-за рубежа, их вписывали симпатическими чернилами в каталоги товаров. Ставилась цель скоординировать действия различных организаций в России, превратить разрозненные выступления в единое движение.
В Петрограде представителями фирмы стали двоюродная сестра Ганецкого Суменсон и адвокат Мечислав Козловский — в 1906 г. он защищал Парвуса в суде. За курьерскую службу отвечал Моисей Урицкий, будущий председатель Петроградской ЧК.
Чтобы запустить эту машину, германское правительство 9 июля 1915 г. выделило очередной транш в 2 млн марок. Но и сами по себе коммерческие операции, налаженные Парвусом, приносили колоссальные прибыли, особенно тайная торговля между Германией и Россией.
Предполагалось, что эти прибыли тоже идут на развертывание революционной работы. Но изрядная доля уходила на личные нужды исполнителей. Парвус обосновался на роскошной вилле в самом элитном предместье Копенгагена. По соседству с ним на такой же вилле устроился Ганецкий.
Финансовые операции они осуществляли через «Ниа-банк» Олафа Ашберга в Стокгольме. А в Петрограде счета фирмы были открыты в Русско-Азиатском коммерческом банке — среди его крупных акционеров и членов правления был Абрам Животовский, дядя Троцкого.
С подачи Парвуса Красин получил повышение в иерархии германской фирмы «Сименс Шуккерт», стал директором филиала этой фирмы в Петрограде. Он был введен и в правление Русско-Азиатского банка. Ганецкий вошел в правление шведского «Ниа-банка». Организовывались и контрабандные «окна» через Финляндию — они использовались для провоза в Россию нелегальной литературы, типографского оборудования, оружия, взрывчатки.
Были налажены и другие каналы. Один через Румынию, через Раковского. Он осуществлял финансирование Троцкого во Франции, украинских националистов. Но противники России оказывали помощь революционерам и помимо Парвуса.
Эсеры стали получать деньги из Германии через Цивина (Вайса) и Левинштейна (Блау), из Австрии — через Марка Менделя Зайонца. Еще один центр подрывной работы возник вокруг германского посла в Швеции.
В Стокгольм периодически приезжал германский банкир и разведчикМакс Варбург. С ним встретились и вели переговоры Колышко — секретарь бывшего премьер-министра Витте и князь Бебутов — один из
основателей масонских лож в России. От Варбурга они получили значительную сумму денег и передали их Горькому, на эти средства возобновилось издание газеты «Новая Жизнь».
С новыми возможностями деятельность революционеров значительно активизировалась. В Россию потекли деньги на организацию нелегальной борьбы, забастовок. А тематику пропаганды большевики подкорректировали. Вместо прямолинейных ленинских лозунгов поражения в войне стали подстраиваться в струю либеральной агитации — по форме патриотической – о том, что реакционное царское правительство неспособно выиграть войну, а при дворе — измена.
Очень эффективными оказывались и чисто экономические призывы. Например, в августе 1915 г. забастовали крупнейшие оборонные заводы, Путиловский и Металлический, требовали повышения зарплаты на 20 %.
Хотя один день забастовки Металлического недодавал армии 15 тыс. снарядов! Если же подстрекателей арестовывали, это давало повод дополнительно возбудить рабочих. Так случилось в Иваново-Вознесенске. Полиция захватила агитаторов, протесты в их защиту вылились в крупные беспорядки, их пришлось подавлять войсками, 16 человек было убито, 30 ранено. Но ведь и это давало отличную почву для нагнетания злобы!
Министр внутренних дел Щербатов докладывал на заседании правительства: «Агитация идет вовсю, располагая огромными средствами из каких-то источников… Не могу не указать перед лицом Совета Министров, что агитация принимает все более антимилитаристский, или, проще говоря, пораженческий характер» [100]. А насчет экономических требований уточнял: «Все это, конечно, только предлоги, прикрывающие истинную цель рабочих подпольных руководителей — использовать неудачи на войне и внутреннее обострение
для попытки совершить социальный переворот и захватить власть».
Морской министр Григорович тоже докладывал правительству: «Немцы ведут усиленную пропаганду и заваливают деньгами противоправительственные организации».
Но Ленин сохранил и связи с германским посланником в Швейцарии, через него тоже получал кое-какие деньги. Сохранилась запись отчетов Кескюлы для фон Ромберга, где излагались предложения большевиков, если они придут к власти, в том числе «готовность заключить мир, не принимая в расчет страны Антанты», «отделение от России территорий, населенных нерусскими народами».
Такие пункты вполне подходили для немцев. 30 сентября 1915 г. фон Ромберг докладывал в МИД: «Кескюла считает, что нам необходимо организовать поддержку движения идущих за Лениным революционеров»…
В следующей публикации речь пойдет о России и её союзниках, и о успешных военных операциях русских войск против Австро-Венгрии и Германии…
11 июля 2021 г.
Где царь – там и Москва. Часть 142
В начале войны таких успехов, как Россия, не добилась ни одна из сражавшихся держав. Престиж нашей страны поднялся очень высоко. Перед ней заискивали, спешили заручиться обещаниями, чтобы она и дальше помогала своим партнерам. Волна русофобской пропаганды в Англии и Франции сменилась излияниями симпатий. Что ж, царь не отказывался от союзнических обязательств. Об их нарушении даже не помышлял. Но он считал себя вправе выдвигать проекты послевоенного переустройства мира.
В ноябре 1914 г. Николая II посетил французский посол Палеолог, и государь изложил ему свои взгляды. Главным он считал «обеспечить на долгое время спокойствие в мире», иначе «наше дело не будет правым перед Богом и историей». Указывал, что агрессоры должны быть наказаны территориальными утратами. Французам следовало возвратить Эльзас и Лотарингию. Из австро-венгерских владений предлагалось выделить независимую Хорватию и автономную Чехию. Сербии отдать Боснию, Герцеговину, Далмацию и северную Албанию.
Германские колонии Николай Второй предоставлял поделить англичанам и французам. Но к России должна была отойти Галиция. Царь желал восстановить автономную Польшу, присоединить к ней германскую и австрийскую части под своим протекторатом. На приобретение Стамбула царь сперва не претендовал. Только настаивал, что ему надо предоставить статус «свободного города», чтобы черноморские проливы были открыты для России (см. Палеолог М. "Воспоминания посла". М., 1992).
Проблема проливов была для России действительно важной. Черное море получалось запертым, а ключи находились в руках Турции. Мы уже отмечали, как во время русско-японской войны султан закрыл проливы для наших военных кораблей.
Через южные порты шел и экспорт русского хлеба, а он являлся одной из главных статей доходов казны. В периоды турецкой революции, Балканских войн османское правительство перекрывало проливы, и Россия несла огромные убытки. Да и осенью 1914 г., вступив в войну, Турция пресекла южную торговлю нашей страны. Царь полагал, что своим вероломным нападением турки сами дали возможность решению этого вопроса.
Но…гладко было на бумаге… За Россией как всегда следовала британская тень, мрачная для всего мира. В размышлениях Николая о послевоенном переустройстве мира, очень сильно оскорбили, круто замешаных на крови богоизбранных, английских финансовых паразитов, всегда пристально следивших за статусом проливов.
Потому что обладание ими или свободный проход открывали России не только торговые пути. Открывались дороги для распространения ее влияния на Средиземноморье, Ближний Восток. А с другой стороны, вход в Черное море предоставлял удобные возможности нападения на саму Россию, как было в Крымской войне.
Когда русские одержали блестящие победы на Кавказе, уничтожив турецкую армию под Сарыкамышем, британцы встревожились. Военный министр лорд Китченер высказывал опасения, что «святые земли Палестины окажутся под русским протекторатом» (чуете, откуда ветер веет?)
Черчилль предложил направить флот и высадить десант прямо на Стамбул. Доказывал: «Попадание в наши руки одной из наиболее знаменитых столиц мира даст нам огромное влияние среди союзников… Больше всего это подействует на Россию».
Царское правительство известили в самых вежливых тонах, что операция будет полезной для русских, позволит установить с ними прямое сообщение через Черное море. Но первые попытки англо-французского флота прорваться через пролив Дарданеллы провалилась. Там была мощная оборона, турецкая артиллерия и мины безжалостно топили их корабли.
А царь прекрасно понял британские замыслы — перехватить проливы у русских. Нетрудно было догадаться, если на Босфоре угнездятся англичане, для России это может стать еще хуже, чем турки.
4 марта 1915 г. министр иностранных дел Сазонов вручил послам Англии и Франции меморандум: Николай II настаивал, что после войны Стамбул и проливы должны войти в состав Российской империи.
В то время с нашей страной приходилось считаться. Французское правительство уже через день заверило, что русские могут «рассчитывать на доброжелательное отношение» в данном вопросе. Англия через неделю передала, что согласна, если Россия согласится «на пожелания Великобритании и Франции как в Османской империи, так и в других местах».
Но пока велись переговоры и еще не было подписано соглашение, союзники предприняли новую попытку овладеть Стамбулом. Решили высадить целую армию, она захватит береговые форты и батареи, огромный флот пройдет к турецкой столице, и ей останется только капитулировать.
Последняя битва викторианской Британии. Дарданелльская операция (1915-1916 гг)
Высадиться союзники сумели, заняли плацдармы на полуострове Галлиполи, но понесли страшные потери, а турки яростными контратаками не позволили им продвинуться дальше. Они безнадежно завязли на берегу Дарданелл.
Лишь после этого были приняты русские требования. Тем более что англичане мерили партнеров собственными мерками и обеспокоились — а вдруг царю пообещают проливы… немцы? И Россия заключит с ними сепаратный мир? А в германском руководстве такие проекты действительно существовали, их предлагал глава военно-морского ведомства гросс-адмирал Тирпиц. Хотя они были отвергнуты (см. Уткин А. И. "Первая мировая война". М. изд: "Алгоритм", 2001).
Министру иностранных дел Сазонову удалось сыграть на этом. Глава британского МИД Грэй подписал с ним тайный договор, что Россия после войны получит Босфор, Дарданеллы, берега Мраморного моря. Но… заключение такого соглашения усугубило закулисную вражду Лондона к России. После войны она могла стать слишком опасной соперницей.
Однако у нашей страны имелись и уязвимые места. Доходы ее бюджета основывались на «трех китах» — винная монополия, торговые пошлины, экспорт хлеба и других сельскохозяйственных продуктов.
С началом войны в России был введен сухой закон, одним из главных его инициаторов выступил министр финансов с богоизбранными корнями Петр Львович Барк. В народе его встретили с пониманием. Но доходы от винной монополии пресеклись. Поступления пошлин резко уменьшились, ведь основным торговым партнером России являлась Германия. А вступление в войну Турции перекрыло экспорт
Резко возросшие расходы внутри страны министерство финансов компенсировало с помощью «печатного станка», вдвое увеличило эмиссию бумажных денег (хотя это вызвало скрытую инфляцию). Но Россия осталась без валютных поступлений, а они теперь были особенно важны.
Наложились особенности военного министерства, которое возглавлял генерал Сухомлинов. Вместо того чтобы развивать отечественную промышленную базу, он предпочитал размещать заказы за границей. Это оказывалось проще.
Поэтому российские промышленники примыкали к думским либералам, что осложняло отношения с ними. А представители зарубежных фирм давно проторили дорогу к Сухомлинову, подкрепляли выгодные контракты взятками.
Причиной было банальное бахвальство и элементарное донжуанство престарелого жуира, облеченного высокой властью. Он в 60 лет женился на 28-летней особе, ветреной и расточительной, души в ней не чаял и постоянно нуждался в деньгах. Уже позже, во время следствия, оценили, что стоимость гардероба мадам Сухомлиновой втрое превышала все заработки мужа (см. Орлов В. Г. "Двойной агент: записки русского контрразведчика" (с послесловием и приложениями А. Здановича). М. изд. Современник, 1998).
Между тем, "блцкриг" не получился. Война стала вдруг проявлять некие новые черты, не предусмотренные специалистами ни в одной стране. Генштабисты во всех державах, вступивших в схватку, рассчитывали, что она будет короткой, маневренной — несколько месяцев. Но она стала затяжной, позиционной.
Во Франции, Германии, России, Австро-Венгрии обозначился острый кризис с вооружением и боеприпасами, их расход оказался гораздо выше, чем прогнозировалось. Это было общим явлением. У немцев в январе 1915 г. батареи вообще не могли отвечать на огонь противника, не было снарядов.
Но Германия, Франция, Англия взялись мобилизовывать собственные ресурсы, наращивать производство — и их промышленники подключались очень охотно (ведь они и цены задирали соответствующие).
И лишь в России военное министерство пошло по старому испытанному пути. В Петербурге появился крупнейший мировой торговец оружием
Бэзил Захарофф, находящийся на службе у британской разведки. И с таким человеком ведомство Сухомлинова пошло на переговоры о закупках вооружения и боеприпасов на заводах британского концерна «Виккерс». Но для этого требовалась валюта, с которой возникли новые трудности.
В США крупнейший финансовый паразит Шифф точно так же, как в японскую войну, развернул агитацию против предоставления кредитов царскому правительству. Министр финансов России Барк трижды вел переговоры с англичанами. Но министр финансов Англии Ллойд Джордж и банкиры лондонского Сити желали, чтобы Россия платила золотом.
Такой вариант пресек царь, и Барк все-таки достиг соглашения. Вместо запрошенных 100 млн руб. британцы выделили 40 млн под 6 % годовых, а золото должно было передаваться в залог. Его требовалось отправить в Англию, чтобы после войны наша страна выкупила его по мере возврата долгов. Возражения, что золото перевозить по морю опасно, и
предложения оставить его в России англичане отмели. Настояли — залог должен находиться в их банках.
Еще одним условием кредиторов стало создание Центральной закупочной комиссии
во главе с британским военным министром Горацио Гербертом Китченером.
Англичане мотивировали, что российские, французские и их собственные военные заказы в разных странах вызовут конкуренцию и хаос, поэтому их необходимо распределять централизованно, только через закупочную комиссию. Чтобы получить кредиты, с этим пунктом тоже пришлось согласиться.
Но военное министерство получило возможность выправить кризис, подписало с британской компанией «Виккерс» контракты на поставку 5 млн снарядов, 1 тыс. аэропланов, 250 тяжелых орудий, 27 тыс. пулеметов, 1 млн винтовок, 1 млрд патронов и др. Заказ приняли, отгрузка продукции должна была начаться в марте 1915 г. (см. Уткин А. И. "Первая мировая война". М. изд. "Алгоритм", 2001).
При этом старик Сухомлинов заверил царя и Думу, что весной нехватку боеприпасов и оружия удастся преодолеть.
Но на самом деле Россия не получила… вообще ничего. Это был просто классический "кидок" богоизбранных. Когда подошли сроки, неожиданно выяснилось: все, что было изготовлено для нашей страны, британское правительство забрало для своей армии.
И никаких предупреждений об этом не было, картина открылась в последний момент. Военные представители России при союзном командовании в полном шоке ринулись к Китченеру, но он лишь развел руками. Пояснил, что правительство Англии обязано в первую очередь обеспечить свои войска. Но тут же успокоил, что ничего страшного не произошло. Порекомендовал передать заказ канадскому мощному концерну «Канадиен кар энд фаундри Ко». Указал, что Россия, пусть с небольшой задержкой, получит, что ей требуется.
Контракты переоформили с канадцами. Шел месяц за месяцем, но продукции не было. А на запросы из Петрограда «Канадиен кар энд фаундри Ко» отвечала лишь отписками.
Наконец, в ноябре 1915 г. в Америку послали генерала В. А. Сапожникова — проверить, что же творится с заказом. Он доложил, что "фирма, выбранная по совету Китченера, не в состоянии выполнить ничего, поскольку «находится накануне банкротства» (см. Уткин А. И. "Первая мировая война". М.: Алгоритм, 2001.).
Но это выяснилось только в ноябре! Накануне летних сражений 1915 г. русскую армию оставили без боеприпасов (!). А Германия и Австро-Венгрия как раз в это время решили перенести главный удар на Россию, сломить ее и вынудить выйти из войны. (Короче, план полковника Хауса исполнялся безукоризненно).
А у наших врагов реорганизованная промышленность уже заработала в полную силу, снарядов поступало сколько угодно. Перебросили на восток львиную долю своих соединений, и в мае на наши позиции обрушились шквалы огня. Русские батареи отвечали редкими выстрелами, порой вообще молчали.
Когда стало ясно, что иностранные поставщики банально «кинули»Россию, экстренные меры начал принимать сам царь. Обратился к Думе, общественности, призывая помочь фронту. В июне было создано Особое Совещание по обороне из банкиров, фабрикантов, общественных деятелей, руководителей военного ведомства. Особые совещания были образованы и при министерствах путей сообщения, топлива и промышленности, земледелия.
Для координации работы военных предприятий был организован Центральный военно-промышленный комитет (ВПК), его возглавил Гучков. Под его эгидой развернулось 220 местных ВПК в разных городах. Расширял свою деятельность и «Союз земств и городов». Он привлек к снабжению армии 1300 мелких предприятий, десятки тысяч мастерских. На фронте Земгор открывал питательные пункты, бани, парикмахерские. Родзянко гордо отмечал, что всего за месяц работы Особого Совещания поставки
снарядов увеличились вдвое (см. Родзянко М. В. "Государственная Дума и Февральская революция". Архив русской революции. Т. 6. М. изд. "Терра-Политиздат"№, 1991).
Впрочем, столь быстрые успехи вызывают серьезные подозрения. Подобный патриотизм от людей, обремененных "манией прибыли", не бывае бескорыстным . Так и на этот раз - барыши промышленников на поставках достигали 300–1000 % . Изначально капитал Земгора составлял 600 тыс. руб., собранных по подписке — а теперь земцы требовали деньги от государства и довели свой бюджет до 600 млн, уже не частных, а казенных.
Они занимались обычным посредничеством, и оклады земских чиновников были в 3–4 раза выше государственных. Причем все организации настаивали, чтобы правительство не лезло в их дела.
Поднимали скандалы против «бюрократических барьеров» — попыток проконтролировать их. Поэтому и резкое повышение выпуска снарядов сомнительно. Очевидно, их всего лишь придержали, пока не были приняты новые условия и не поднялись цены, как это было с продовольствием в Москве во время "перестройки" 1990-х годов
А для реального наращивания производства требовалось время. Царское правительство многократно обращалось к союзникам, просило помочь оружием, боеприпасами. Молило нанести удары и оттянуть на себя германские силы — так же, как это делала Россия, спасая Францию.
Но вместо этого значительные контингенты англичан и французов по-прежнему без толку сидели в Дарданеллах.
Главнокомандующий французских войск Жозеф Жофрр уверял, что к наступлению его войска не готовы. А в оружии и боеприпасах отказывали. Оправдывались, что они нужны именно для будущего наступления.
У русских не хватало даже винтовок и патронов. Наши войска с тяжелыми боями оставили Польшу, Литву. Враг вступил в Латвию, Белоруссию, на Волынь. В неравных схватках полегли сотни тысяч наших воинов. Еще больше было ранено или попало в плен.
Только Кавказский фронт по-прежнему одерживал победы. Когда турки развернули геноцид христианских народов, русские предприняли наступление, спасли от резни часть армян, айсоров. Однако кавказские сражения почти не сказывались на общей обстановке.
«Великое отступление», неожиданно грянувшее после блестящих успехов, взбудоражило всю страну. Причин не знали и не понимали. Поползли слухи об измене. Их распространяли и революционные агитаторы, и вражеская агентура. Активно включились и союзники. При этом нашли мишень мишень. Ею оказался… Распутин!
Теперь была запущена версия, будто он работает на Германию! Через «немку-царицу» узнает и передает противнику военные секреты, вместе с государыней оказывает гибельное влияние на царя, регулируя его решения.
Сразу оговоримся: уже после революции, при Временном правительстве, была создана Чрезвычайная следственная комиссия, пытавшаяся доказать измену старца и царицы искавшая улики очень пристрастно, допросившая сотни свидетелей и перерывшая тонны документов. Но все усилия рассыпались прахом. Ни малейшей зацепки, позволяющей обвинить императрицу и ее духовного друга, найти не удалось.
Уже отмечалось, что Александра Федоровна, родившаяся в Гессене, своей родиной считала Англию, где она росла и воспитывалась, а в нашей стране она стала настоящей русской царицей. По духу, по глубине православной веры — куда более русской, чем большинство столичных дворян и интеллигенции самого «исконного» происхождения. И тем более нелепыми выглядят байки о связях с Германией глубоко-русского Распутина.
Жандармский генерал-лейтенант Курлов, которого никак нельзя считать другом Распутина, свидетельствовал: «Распутин живо интересовался войной, спрашивал мое мнение о ее исходе, категорически заявив, что он считает войну с Германией огромным бедствием для России… будучи противником начатой войны, он с большим патриотическим подъемом говорил о необходимости довести ее до конца… таким образом, у Распутина было гораздо более развито национальное чувство, чем у многих обвинителей его в стремлении к сепаратному миру и влиянии в этом отношении на Императрицу».
Невзирая ни на что, клевета ширилась, и в июне 1915 г. в Москве случился «немецкий погром». Он начался с патриотических манифестаций. Но кто-то услужливо запустил толпы людей на винные склады. Они перепились, разнесли 732 «немецких» магазина и представительства фирм.
В разбушевавшейся массе нашлись некие организаторы, зазвучали требования казнить Распутина, постричь царицу в монахини, государю отречься, а престол передать великому князю Николаю Николаевичу.
Беспорядки разрастались, вспыхнуло 70 очагов пожара, пострадало свыше 500 человек, несколько десятков погибло — в основном своих же, русских, от перепоя и в драках. Пришлось вводить войска, разгонять погромщиков пулями. 12 человек было убито, 30 ранено.
Генерал-губернатором Москвы был масон князь Феликс Юсупов. Когда волнения только начинались, он никаких мер не предпринял, что и привело к масштабным безобразиям. За бездействие его уволили в отставку, чем он был страшно оскорблен.
Между прочим, Юсупов был близок к великому князю Николаю Николаевичу и очень дружил с британским послом Бьюкененом. Таким образом, погоду внутри страны творила «своя» либерасня, как это делается сегодня, уже не в империи, а в Российской Федерации…Как говорится: «связь времён!»
А к одним трудностям добавлялись другие. Как уже отмечалось, командование Германии и Австро-Венгрии целенаправленно разыгрывало не только «украинскую», «польскую», «финскую», но и «карту богоизбранных».
Выпустило обращение, призывавшее богоизбранных к борьбе против русских и обещавшее им все блага «на территории, которую оккупируют Центральные Державы». И это находило отклик - были случаи шпионажа. Когда немцы и австрийцы отбивали населенные пункты, занятые русскими, местные богоизбранные выдавали жителей, сотрудничавших с царскими войсками, обрекая их на смерть.
Но усугубил проблему великий князь Николай Николаевич – самый главный либераст Российской Империи. Он издал приказ выселить всех богоизбранных из прифронтовой полосы. Там, где они остаются, было велено назначать заложников, отвечающих за лояльность своих общин. Впрочем, термин «заложники» был неточным. Их никто не держал в заключении и не казнил.
Они давали лишь подписку о невыезде, а в случае каких-либо враждебных акций их должны были арестовать и сослать. Да и тех богоизбранных, которых выселяли от линии фронта, отправляли вовсе не в Сибирь, а в восточные районы Белоруссии и Украины.
Как обычно, разыгранная «карта богоизбранных» дала свой результат. Поднялся грандиозный вой и скандал за рубежом, а еще более – в местных либеральных кругах. Снова вступил в дело уже знакомый нам скромный библиотекарь Браудо — тот самый, который и раньше поставлял за границу материалы об «антисемитизме».
Усилиями Браудо при Думе в 1915 г. была создана «Коллегия еврейских общественных деятелей». В нее вошли Брамсон, Винавер, Фрумкин и
Грузенберг - защитник Бейлиса на нашумевшем в свое время процессе о ритуальном убийстве (см. Саттон Э. Уолл-стрит и большевистская революция. М. изд. "Русская идея", 1998).
Сам Браудо всегда держался в тени, но, по словам его помощника Познера, «был фактическим руководителем заседаний». При Коллегии было организовано информационное бюро, собиравшее материалы о «гонениях на богоизбранных».
В прифронтовые районы рассылали специальных эмиссаров, готовились донесения, которые шли в Думу, в редакции газет, за границу. К этой работе подключили и культурные круги. По инициативе Горького, Леонида Андреева и Федора Сологуба образовалось "общество в защиту богоизбранных" — в него вошли известные ученые, литераторы.
Стоит отметить, что приказ великого князя Николая Николаевича о выселении богоизбраннных не был выполнен. Он был голословным — не были проработаны ни места размещения выселенных, ни вопросы транспорта. А действовал приказ всего пару месяцев.
В мае 1915 г. фронт был прорван. На восток вместе с отступающими войсками хлынули потоки беженцев. Размещать их было негде, и приказ о депортации отменили. Тем, кого уже выселили, разрешалось вернуться хотя бы и за линию фронта.
По сути, сам факт издания такого приказа стал «красной тряпкой», спровоцировавшей озлобление в иудейских общинах и международную бурю. А его отмены российская общественность и зарубежные круги как будто не заметили!
Информационное бюро Браудо продолжало выискивать улики, ухитрялось доставать даже секретные военные приказы (очевидно, через штабных писарей). Кстати, «Документы о преследовании евреев в России», собранные этим бюро, впоследствии были опубликованы А. И. Гессеном в «Архиве русской революции». С ними может ознакомиться любой желающий (см. "Документы о преследовании евреев". Архив русской революции. Т. 19. М. изд. "Терра", 1993). https://www.bookselect.ru/prod...
И любой может убедиться: там нет ни одного факта реальных преследований. Фигурируют такие документы, как, например, приказ командира ополченской дружины не покупать для солдат карамель местечкового еврейского производства, сделанную из суррогатов и вредную для здоровья.
Но для раздувания кампании этого хватало! А Россия как раз вела переговоры о закупках вооружения и боеприпасов, остро нуждалась в кредитах. На волне поднятой шумихи западные банкиры отвернулись от нее.
В июле 1915 г. министр финансов Барк доложил правительству: пока не будет решен «вопрос богоизбранных», «западный рынок закрыт, и мы не получим ни копейки». Во внутренние дела нашей страны счел возможным вмешаться даже британский военный министр Китченер. Указывал: Россия сама
виновата, что ей не дают денег, и настаивал: «Для успеха войны одним из важных условий» является «смягчение режима для евреев в России».
Хотя о каком «режиме» можно говорить, если и в Москве, и в Петербурге, как и сегодня, богоизбранные составляли значительную часть финансовой и деловой элиты, адвокатов, интеллигенции, имели свою фракцию в Думе?
Да и пресловутая «черта оседлости» давно стала формальностью. Исключения делались для целого ряда профессий, для богоизбранных с высшим и специальным образованием. А другие устраивались за пределами «черты» как бы «временно».
Но Барк внес предложение: чтобы восстановить сотрудничество с зарубежными банковскими кругами, требуется значительный и демонстративный шаг. С ним согласились. 17 августа 1915 г. Совет министров отменил «черту оседлости». Отныне никаких ограничений для богоизбранныхв России вообще не стало. Однако даже такого шага Запад «не заметил». Информационная война продолжалась…
И в это же время, летом 1915 г., заработали механизмы Парвуса. В России стали нарастать забастовки. А широкое привлечение общественности к снабжению фронта дало не только жирные источники прибыли тем, кто дорвался до этих кормушек. Либерасты получили возможности давления на власть. Ведь в Особых Совещаниях при взаимодействии с ВПК и Земгором министры должны были заседать с деятелями оппозиции, находить с ними общий язык.
На царя нажимали: ради эффективной работы надо произвести в правительстве некоторые перестановки. Он согласился. Сменил ряд фигур, вызывавших у общественности особенную аллергию: министров внутренних дел Маклакова и юстиции Щегловитова, обер-прокурора Синода Саблера.
Был снят старый рвач и казнокрад военный министр Сухомлинов, допустивший катастрофу со снабжением. Когда следственная комиссия начала разбирательство, стали вскрываться непорядки в военном ведомстве, взяточничество, факты поразительной беспечности генерала, среди его доверенных лиц обнаружился австрийский шпион Альтшиллер (см. Орлов В. Г. "Двойной агент: записки русского контрразведчика. С послесловием и приложениями А. Зданович". М.: Современник, 1998).
Сухомлинову были предъявлены обвинения в измене и лихоимстве. Правда, измену замял . Его осудили только за халатность и злоупотребления. Впрочем, в материалах следствия и суда можно обнаружить далеко не объективные особенности. На австрийского шпиона обратили внимание. Но англичан, которые, в общем-то, давали взятки, и историю с заказами в концерне «Виккерс» обошли стороной. Очевидно, не желали портить отношения с союзниками. А может, союзники постарались, чтобы эти обстоятельства не прозвучали?
Легкомысленного старика-генерала царь пожалел, вскоре освободил. А на должность военного министра, учитывая пожелания общественности, был назначен любимец Думы генерал Поливанов — один из тех, кто в свое время входил в «домашний генеральный штаб» Гучкова".
Но ничего хорошего такие перемены не принесли. Теперь полетели сплетни, что отставки и назначения осуществляются через… Распутина!
Новый министр внутренних дел Щербатов стал для либералов точно таким же врагом, как прежний. А генерал Поливанов действительно очень легко договаривался с Родзянко, Гучковым. Но он и в правительстве поставил себя на роль чуть ли не представителя Думы, стал создавать оппозицию против премьер-министра Горемыкина.
На заседаниях Совета министров и перед думцами он делал истерические заявления, нагнетавшие общую нервозность. Что «немцы наседают, не встречая почти никакого сопротивления, идут на Петроград, Москву и Киев, даже не пускают в бой пехоту, а гонят русских одной артиллерией, истребляя тысячами".
Приходил к выводу: «По состоянию наших сил нет надежды добиться хотя бы частичных успехов, а тем более трудно надеяться на приостановку победного шествия немцев», — и патетически восклицал: «Уповаю на пространства непроходимые, на грязь невылазную и на милость угодника Николая Мирликийского, покровителя Святой Руси!» (см. Яхонтов А. "Тяжелые дни (Секретные заседания Совета Министров 16 июля — 2 сентября 1915 г.)" // Архив русской революции. Т. 18. М.: Терра, 1993).
В исполнении своих прямых обязанностей Поливанов проявил бурную энергию, но результаты почему-то становились бедственными. Он взялся восполнить большие потери на фронте, один за другим объявлял призывы в армию. Но оружия не было!
В тылу разрастались запасные батальоны. Без винтовок их нельзя было обучить, послать в действующую армию. В окопах был на счету каждый боец, а в тылу полмиллиона солдат сидели в казармах, дурели от скуки и злились от такого времяпровождения.
Проблемы в снабжении продовольствием Поливанов тоже готов был решить. Приказал интендантству заготовить в Сибири колоссальное количество мяса. Понукал, подгонял, а когда привезли в Петроград, не хватило холодильников, и мясо протухло.
Но сам же Поливанов перед депутатами Думы объявил собственное безобразие «спланированной немецкой акцией», намекая на некую «немецкую партию» во власти.
В общем и целом, современные историки сегодня выясняют, что замена Сухомлинова, работавшего на британскую разведку, была спланирована одними и теми же лицами, представлявшими в высших кругах России интересы Парвуса, а значит и английской спецслужбы.
В этой взвинченной обстановке оппозиция сочла, что можно уже предпринять открытую атаку. В июле 1915 г. газеты начали массированную «артподготовку», обрушили яростную критику на правительство.
Премьер-министр Горемыкин говорил: «Наши газеты совсем взбесились. Даже в 1905 году они не позволяли себе таких безобразных выходок, как теперь… Надо покончить с газетным враньем. Не время теперь для разнузданности печати. Это не свобода слова, а черт знает, что такое…»
Но… выяснилось, что правительство ничего не может сделать со своей же, российской, прессой! При реформах 1905 г. политическая цензура была отменена, а военная действовала в соответствии с циркулярами, освобождающими «военных цензоров от просмотра печатных произведений в гражданском отношении». Да и сами цензорыбыли прапорщиками военного времени из студентов, адвокатов, учителей, сочувствовали либералам.
29 июля открылась очередная сессия Думы. Совет министров отметил у нее полное «отсутствие охоты нести текущую работу над рассмотрением внесенных правительством законопроектов, хотя они и вызваны потребностями обороны, а напротив, склонность к потрясающим речам и запросам».
Да, «потрясающие речи» выплеснулись широким потоком. Главной темой стали неудачи на фронте (но великого князя Николая Николаевича депутаты не задевали). Посыпались нападки и по другим поводам. Муссировали «богоизбранный вопрос», возмущались «недоверием общественной помощи» — попытками властей контролировать деятельность Земгора.
А в августе по инициативе крупных промышленников — Коновалова, Рябушинского и Ефимова — ряд оппозиционных фракций объединились, составили Прогрессивный блок. В него вошли кадеты, октябристы, «группа центра», «прогрессивные националисты». В Думе Прогрессивный блок составил большинство депутатов. К нему присоединилась и часть верхней палаты парламента, Государственного Совета — «академическая группа», «центр», «группа беспартийного объединения».
В программу блока собрали все подряд оппозиционные требования: обновление администрации, политическая амнистия, решение «польского», «еврейского», «финского», «украинского» вопросов, легализация запрещенных партий и т. п.
Но все эти пункты служили лишь «довесками» к главному требованию: создать «правительство общественного доверия» (оно же «ответственное министерство»). Формироваться оно должно было не царем, а Думой и быть подотчетным не царю, а Думе. Для государя оставались чисто декоративные функции, как в Англии. Чуете - откуда ветер веял?
В декларациях указывалось на «неспособность правительственного элемента организовать страну для победы» и провозглашалось:«Только сильная, твердая и деятельная власть может привести отечество к победе». А такой может быть только власть, «опирающаяся на народное доверие».
Похожие друг на друга резолюции о необходимости реформировать власть и создать «ответственное министерство» посыпались со всех сторон.
Их принимали фракция прогрессистов Государственной думы, Московская городская дума, Биржевое общество, Старообрядческий съезд, Московский и Киевский ВПК, Яхтклуб, Объединенное Дворянство…
Правда, за этими многочисленными вывесками стояли одни и те же лица: Гучков, Рябушинский, Коновалов, Львов, Челноков и еще десяток-другой. Многие из этой группы разрушителей самодержавия вошли в последующем во временное правительство. Подыскивая аналогию, мы можем заключить, что точно также и нынешние олигархи могут выступить против Путина, подогреваемые и подзуживаемые опальным Ходорковским.
Правда те заводилы при царе выступали то в статусе депутатов, то предводителей старообрядцев, биржевиков, яхтсменов. Но газеты перепечатывали, требование выглядело как бы «всеобщим». Оно выдвигалось уже как ультиматум, сопровождались откровенным шантажом.
Прогрессисты пугали забастовками рабочих, грозили вынести на рассмотрение Думы запрос о Распутине. Дошло до того, что 26 августа «Утро России», газета финансовых и промышленных магнатов, опубликовала список нового правительства во главе с председателем Земгора Львовым.
А Совет министров завис в неопределенном положении. Отовсюду ему кричали «долой». Общественность уже перестала с ним считаться. Правительство подало коллективное прошение об отставке.
Но царь помнил, к каким бедствиям привели страну реформы, навязанные ему в 1905 г. Отставку министров он отклонил, а претензии прогрессистов отверг, высочайшим повелением резко поставил на место обнаглевших купцов и фабрикантов. Они взвились на дыбы! Угрожали, что в защиту «избранников» поднимется народ, начнутся забастовки.
Павел Павлович Рябушинский, владелец банков и мануфактур поддержал февральскую революцию, но потом понял, что ошибался.
Во время войны России с Германией Рябушинский призывал «объявить ультиматум о немедленном принятии программ прогрессивного блока и в случае отказа — приостановить деятельность всех общественных учреждений, обслуживающих армию». Поясняя при этом, что : «Нам нечего бояться, нам пойдут навстречу в силу необходимости, ибо армии наши бегут перед неприятелем».
Согласитесь, что в условиях войны, это выглядело слишком уж грязно и нагло — ставить ультиматум, что они оставят свои войска без оружия! На это могли отважиться лишь люди, чувствующие за спиной мощную поддержку из-вне...
На подобное заявление и армия, и рабочие могли очень крепко рассердиться. Сошлись на том, что выработали петицию к царю: «После тяжелых военных поражений все пришли теперь к выводу, что так продолжаться не может, что для достижения нашей победы необходима скорейшая смена существующей власти». Попросили об аудиенции у государя, чтобы вручить ему обращение.
Но Николай II отказался принять прогрессистов. 15 сентября он подписал указ о роспуске сессии Думы и пригрозил вообще разогнать ее. Оппозиция сразу прикусила языки. Первая атака на власть захлебнулась.
Кстати, предприниматели братья Рябушинские вышли из глубин сибирских старообрядцев. Зря династия Романовых забыла, как их предки поиздевались над русскими старообрядцами, особенно во времена раскола патриарха Никона и царя лжеПетра Первого...
В дореволюционной России наиболее богатыми и предприимчивыми людьми являлись старообрядцы. Будучи притесняемыми и гонимыми властями несколько столетий, благодаря крепкому древнерусскому общинному укладу, высокой нравственности и аскетизму, они создали свою, внутреннюю финансовую религиозно-коллективную империю.
Оптимальным инструментом, позволяющим им максимально концентрировать как экономические, так и духовные ресурсы, стала знаменитая русская община; общинно-коллективистские (а не частнособственнические) отношения служили тем фундаментом, на котором строилась социальная жизнь
старообрядцев.
На рубеже XX века в России существовали только три финансово состоятельные группы людей: старообрядцы (купцы и промышленники), иностранные бизнесмены и дворяне-помещики.
Вдумайтесь, на долю старообрядцев приходилось более 60% всех частных капиталов Империи! А это значит, что финансово они влияли на всю экономику и политическую жизнь страны
При этом численность самих старообрядцев всех существующих на то время толков, по разным подсчетам, составляла не более 2% от общего числа населения и 10-15% от численности остальных русских в Империи. Старообрядцы не являлись монолитным религиозным образованием, они делились на две группы: «поповцев» и «беспоповцев». Уже сами эти названия говорят о существовании или отсутствии в этих группах духовенства.
Но всех староверов объединяла, на уровне вероучения и культа, лютая ненависть к Российской Православной Церкви и к властям, в частности, к дому Романовых, как к правителям антихриста. Для этой ненависти имелись объективные исторические причины – гонения за веру, социальное угнетение, запрет на проповедь и распространение своей религии.
Под надуманными предлогами старообрядцев наказывали и отбирали у них имущество, отправляли в ссылку, закрывали и разрушали их храмы.
Браки им разрешалось регистрировать (венчаться) только в храмах РПЦ, а это означало принудительное склонение в «веру антихриста». Хозяйственно-управленческой модели, сформированной расколом, был брошен вызов в 50-е годы ХIХ века.
Главный удар оказался направлен на купечество. Отныне попасть в купеческие гильдии могли только те, кто принадлежал к Синодальной Церкви (РПЦ) или единоверию; все русские купцы обязывались предоставить свидетельства об этом от православных священнослужителей.
В случае отказа предприниматели переводились на временное гильдейское право сроком на один год. В результате всё староверческое купечество оказалось перед жёстким выбором: лишиться всего или поменять веру. Была альтернатива – вступить в единоверчество, сохраняя при этом старые обряды; большинство склонялось к последнему варианту. Но ненависть, копившаяся веками к Романовым, не исчезла из сердца старообрядца.
Старообрядец купец Савва Морозов, на деньги которого закупалось оружие для братоубийственной революции.
Таким образом, самодержавие и духовенство России взрастило в своём подбрюшье ещё одну Пятую колонну, сыгравшую если не главную роль в свержении Романовых. Но вернемся к Первой мировой...
Когда указом Николая была распущена сессия Думы, народ не проявил ни малейшего желания заступаться за «избранников». Никаких волнений не случилось. Зато защитниками Думы выступили… иностранцы.
После ее роспуска французские газеты опубликовали недвусмысленные предупреждения: «Особенно неблагоприятное впечатление производит не вполне благожелательное отношение к законодательным учреждениям. Продолжение такого рода неопределенности внутренней политики может вызвать в союзных странах охлаждение, что особенно нежелательно теперь, когда возникает вопрос о финансировании России. Деловые круги Европы, не имея твердой уверенности в политическом курсе России, воздержатся
вступать в определенные с нею соглашения».
Впоследствии в зарубежную и отечественную историю была внедрена версия о «гибельном упрямстве» царя — дескать, он не согласился вовремя на реформы, что и привело к революции. Но такую трактовку событий преподносила сама либеральная оппозиция и ее зарубежные покровители.
Она начисто опровергается очевидными фактами. В 1917 г. к власти пришли те же самые лица, которые фигурировали в списках предполагаемого правительства в 1915 г.: Львов, Гучков, Милюков, Коновалов и др. Они осуществили именно те реформы, которые предлагались в программе Прогрессивного блока. Но привело это не к сплочению народа и победе, а к обвалу России.
Второй красноречивый пример — Германия. Вильгельма уговорили на реформы, точно такие же, какие навязывали Николаю II. 30 сентября 1918 г. он уступил значительную часть своих полномочий рейхстагу, сформировалось либеральное правительство принца Макса Баденского.
Но после этого Германская империя просуществовала всего месяц и рухнула. Царь в 1915 г. твердо встал на пути либерасни и западных интрианов — и спас Россию. Подарил ей еще полтора года жизни и процветания…
Остановив атаку на устои государства, Николай II сделал еще один решительный шаг. Он принял на себя пост Верховного Главнокомандующего. Вот тут уж переполошились все.
Отговаривать государя принялись министры, председатель Думы, великие князья. Доводы приводили разные, но все дружно доказывали, что делать это ни в коем случае нельзя. Царь остался непреклонен, заявляя: «В такой критический момент верховный вождь армии должен стать во главе ее. Быть может, для спасения России необходима искупительная жертва. Я буду этой жертвой».
Великого князя-вредителя - Николая Николаевича перевели руководить Кавказским фронтом. Он забрал своих помощников — генералов Янушкевича и Данилова.
А царь выбрал себе начальником штаба лучшего в то время военачальника — Михаила Васильевича Алексеева.
Это был очень скромный, трудолюбивый и набожный человек. В тяжелых ситуациях он становился на колени перед иконой и долго молился: считал, что именно в такие моменты к нему приходят лучшие решения. У иностранцев эта привычка вызывала насмешки. Ходили шутки: «Немцы нанесли такой удар, что Алексеев молился целый час».
В исторических работах с какой-то стати внедрился штамп — скептически оценивать роль царя на посту Верховного Главнокомандующего. При этом ссылаются, что он был некомпетентным в военных вопросах, стал во главе армии номинальной фигурой, и произошло это в тот момент, когда положение и без него стало выправляться.
Да, именно такими аргументами оперировали и либералы, и большевики, и западная пропаганда. Но стоит взглянуть на факты непредвзято, и очень легко увидеть: подобные оценки не соответствуют действительности.
В военных делах Николай разбирался очень хорошо, имел высшее военное образование. В мирное время он участвовал в маневрах, разборах учений, в преобразованиях армии, изучал важнейшие документы, программы.
Он оставался в чине полковника, который пожаловал ему отец, но присваивать самому себе генеральские эполеты царь считал неэтичным.
Непосредственным руководством войсками и разработкой деталей операций Николай II, как и все Главнокомандующие в истории России (например Сталин), конечно же, не занимался. Это и не входит в компетенцию Верховного Главнокомандующего. Его дело — принимать ключевые решения.
Окружающие нередко не понимали поступков царя, мотивов тех или иных его действий. Но такое непонимание имело под собой очень простую причину — они сами растеряли искренность и чистоту Веры. Царь же сумел сохранить ее. Он прямо и непосредственно воспринимал свое призвание Помазанника Божия. Все современники отмечали его колоссальную выдержку и самообладание. Их порой даже принимали за равнодушие к происходящим событиям.
Но сам Николай Александрович объяснял: «Если вы видите, что я так спокоен, это потому, что у меня твердая и решительная вера в то, что судьба России, моя судьба и судьба моей семьи в воле Божьей, которая дала мне эту власть. Что бы ни случилось, я вверяюсь воле Его, сознавая, что не могу думать ни о чем другом, кроме как о служении стране, которую Он вверил мне».
То, что монарх становится Верховным Главнокомандующим, было обычным во многих государствах. Но это всегда делалось в предвкушении победных лавров.
Николай II взял на себя колоссальное бремя в самый тяжелый момент войны. Нет, ситуация еще не выправлялась. Она оставалась критической. Отступая, наши армии изматывали врагов, наносили им серьезнейшие потери. Но и сами поредели, утратили значительную часть артиллерии и другой боевой техники. А противник отнюдь не собирался останавливаться, подтягивал резервы, готовился к следующим ударам.
Правда, к осени стало улучшаться снабжение. В войска поступали патроны и снаряды, но еще далеко не в тех количествах, какие требовались. Новые орудия и пулеметы не могли восполнить потерь. Подвозили и подкрепления, но из плохо обученных, необстрелянных новобранцев, они никак не могли сравниться с кадровыми солдатами и офицерами, погибшими или попавшими в плен. Фронт удержался, но был сшит на «живую нитку». Настроения были неуверенные, «инерция отступления». Уже привыкли: при следующем натиске врагов придется опять катиться назад.
Великий князь Николай Михайлович вспоминал: когда генерал Алексеев в сентябре 1915 г. приехал в Ставку, он «был поражен царящей там неурядицей, растерянностью и унынием. Оба, и Николай Николаевич, и Янушкевич, растерялись от неудач… и не знают, что предпринять». Выдающийся военный историк А. А. Керсновский признавал: «Это было единственным выходом из создавшейся критической обстановки. Верховный
Главнокомандующий и его сотрудники не справлялись больше с положением — их надлежало срочно заменить. А за отсутствием в России полководца заменить Верховного мог только Государь».
Хорошим или плохим военачальником был Николай II? Его роль в ходе Мировой войны оказалась затертой. Но ведь в Евангелии сказано: «По плодам их узнаете их…». А плоды говорят сами за себя. Вера солдат в своего царя была уже не такой, как перед первой русской революцией. Но она еще была. Воины воодушевлялись, проникались важностью момента — сам царь теперь был с ними, на фронте.
А немцы прекрасно знали, насколько ослабела наша армия. Окружить ее в Польше по первоначальному замыслу не удалось. Русские, отчаянно отбиваясь, с огромными потерями выскользнули из клещей. Но неприятельское командование тут же принялось стягивать новые ударные кулаки. Готовились в двух местах прорвать позиции, замкнуть кольцо под Минском, и в окружение попадет весь Западный фронт. Вот тогда-то русская оборона рухнет окончательно, и царю останется только просить о мире.
В сентябре 1915 г. разыгралось решающее сражение, и на этот раз Гинденбургу и Людендорфу противостоял Николай II. Одна германская группировка ринулась в атаки под Брестом. Другая прорвала фронт в Литве под Свенцянами, стала углубляться в русские тылы.
Но наши солдаты и офицеры дрались героями. Государь и его штаб во главе с Алексеевым управлял войсками четко и грамотно. Царские армии снова отошли на 120–130 км, но отошли по плану, в строгом порядке. Заняли позиции, которые уже строились у них в тылах.
Прорвавшуюся вражескую группировку отсекли от своих, стали обкладывать со всех сторон. Ей пришлось кое-как, бросая обозы и теряя людей, выбираться назад. А русские, закрепившись на новых рубежах, получили приказ атаковать. Немцы, разохотившиеся гнаться за ними, получили неожиданные встречные удары. Врагов отбросили.
После провала своих главных планов немцы и австрияки поменяли задачи на более скромные — захватить побольше российских территорий на Украине, в Прибалтике. Но в боях под Луцком и Ригой их разбили. «Великое отступление» завершилось.
Фронт встал прочно от Риги до Карпат. Кстати, все исследователи, как противники царя, так и монархисты, не учитывают еще один фактор. Государь, одерживавший успехи, получал очень серьезную помощь. За него молился Распутин. А его молитвы по-прежнему были очень сильными! Хотя и выглядит это смешно для читателя-атеиста, но это исторический факт.
Когда Николай II в первый раз выехал в качестве Верховного Главнокомандующего, он взял с собой наследника. Однако в поезде у мальчика хлынула носом кровь, и врачи, как обычно, не могли остановить ее. Кое-как сдерживая кровотечение тампонами, пришлось вернуться. Но стоило появиться Распутину и помолиться, оно прекратилось.
Тогда же, в 1915 г., произошло настоящее чудо с Анной Вырубовой. Она попала в железнодорожную катастрофу. Были переломаны кости, фрейлина государыни получила тяжелейшие травмы черепа, лежала в коме. Все доктора сходились — безнадежна. По сути, уже отходит.
Но приехал старец, с молитвой возложил руку на ее голову, и она вдруг пришла в себя, открыла глаза, стала подниматься. Анна осталась инвалидом, передвигалась в кресле-каталке. Но выжила, отчасти возвращалось и здоровье. Начала ходить на костылях, потом с палочкой.
Распутин молился и за царя, за его воинство, о даровании побед. И как раз сейчас они начались — победы. На данное обстоятельство почему-то не обращают внимания даже те историки, кто правильно оценивает помощь св. преподобного Сергия Радонежского св. Дмитрию Донскому, св. преподобного Иринарха Ростовского — Пожарскому и Минину. А следовало бы обратить: на победоносного царя-главнокомандующего и за него молящегося…
Где царь – там и Москва. Часть 144
19 июля 2021 г.
АНТАНТА
Надобно было бы сказать, что союзники России в двух мировых войнах обычно не спешили в оказании ей помощи. Так было и в Империалистическую, так было и в Великую Отечественную. Правда, в описываемый нами период, в войну вступила Италия. У нее была миллионная армия, и она долго торговалась, чью сторону ей принять.
Англия и Франция наобещали больше, и она примкнула к Антанте. Однако итальянцы оказались отвратительными солдатами. Австрийцам даже не понадобилось перебрасывать против них дополнительные силы с русского фронта. Италия раз за разом предпринимала наступления, но так и не смогла за всю войну ни разу прорвать пограничную оборону.
Ну, а французы и англичане несколько раз переносили сроки операции, о которой молили их царские дипломаты и военные. Собрались только во второй половине сентября, когда уже ничем не могли помочь России.
Причем главнокомандующий Жоффр объяснял такое решение: «Для нас выгоднее начать это наступление возможно скорее, так как немцы, разбив русские армии, могут обратиться против нас».
Вооружения и боеприпасов накопили столько, что для нашей армии небольшая их часть показалась бы сказочной роскошью! В России на весь Юго-Западный фронт было 155 тяжелых орудий. А союзники только на участках прорыва собрали 2 тыс. тяжелых и 3 тыс. полевых, завезли 6,3 млн снарядов. Артподготовка грохотала 7 дней.
Но ливни снарядов перепахали первую полосу обороны — а у немцев были вторая и третья. Самоубийственные атаки продолжались больше месяца, а результатами стали только потери: у французов и англичан — 266 тыс. человек, у немцев — 141 тыс. После этого Жоффр решил вообще отказаться от крупных операций.
С Россией союзники стали теперь обращаться совсем не так, как полгода назад — пренебрежительно и высокомерно. Однако и сами оказались в тупике. Рассудили, что русские еще нужны — оттягивать на восток часть сил неприятелей. Поэтому возобновили выделение кредитов, начали присылать кое-какие поставки.
Но, когда царь спасал Россию на фронте, внутренний враг – либерасты всех мастей думали совсем о другом. Их первая попытка захватить власть нахрапом, пропагандистской шумихой и угрозами не удалась — теперь они стали готовиться более основательно. При этом у них нашлись опытные наставники.
Например, в жизни русской столицы важную роль играл британский посол сэр Бьюкенен. Его супруга содержала светский салон, где собирались аристократы, высшая знать. Туда были вхожи и высокопоставленные военные, политики, промышленная элита. В частности, с госпожой Бьюкенен были очень близки две подруги — жены князя Юсупова и председателя Думы Родзянко.
Мы уже упоминали английского разведчика Гарольда Вильямса, который еще в 1903 г. помогал Струве издавать журнал «Освобождение».
Позже он женился на активистке кадетской партии Тырковой, а с 1913 г. находился в России в качестве корреспондента нескольких британских газет.
Вильямс свел Бьюкенена с лидерами оппозиции — Гучковым,Милюковым и др. Они стали регулярно бывать у посла, и историки отмечают, что Милюков согласовывал с Бьюкененом буквально каждый свой шаг (см. Шамбаров В. Е., Чавчавадзе Е. Н. «Революция: западня для России». М. изд. «Вече», 2017).
В Москве такую же роль играл генеральный консул Роберт Локкарт, одновременно дипломат и шпион. Он постоянно встречался с руководителями Земгора Львовым, Челноковым, с тем же Гучковым и их единомышленниками. Передавал Бьюкенену и в Лондон подробные отчеты о беседах, причем четко выстраивал в своих докладах модели пропагандистской войны. Писал о «темных силах» во главе с императрицей и Распутиным, которые срывают сотрудничество с союзниками, обеспечивают назначения негодных должностных лиц и ведут Россию к сепаратному миру с Германией. Соответственно, заговорщики выступали «светлыми» силами, заслуживающими всяческой поддержки.
Английская разведка в этот период направила в Россию целый ряд своих сотрудников. Одним стал корреспондент газеты «Манчестер Гардиан»Артур Рэнсом — он же агент МИ-1с (будущая МИ-6) S76. На разведку работал и приехавший в наше страну известный профессор-флорист Бернар Пэрс, одним из его заданий было как раз собирать материалы для последующей дискредитации царя и его семьи.
А руководить агентурной сетью в России прибыл Сэмюэль Хор. Личность далеко не простая — банкир, член парламента. В кадры «Интеллидженс Сервис» его принял лично Мансфилд Камминг — тот самый сверхсекретный шеф, который в романах Флемминга о Джеймсе Бонде фигурирует только под инициалом «сэр К». От него Хор получил и задание. Официально он стал начальником миссии британской военной разведки при российском Генштабе, должен был помогать в борьбе с германскими спецслужбами. Но работал и против России.
А либералы делали выводы из своих ошибок. Первая «разведка боем» выявила у них слабое место. Большинство народа оказалось равнодушным к призывам Прогрессивного блока. Угрозы забастовок остались пустым сотрясением воздуха.
Теперь председатель Центрального ВПК Гучков, московского ВПК Коновалов и киевского ВПК Терещенко задумали создавать при своих организациях «Рабочие группы». Якобы для того, чтобы мобилизовать рабочих на выполнение оборонных заказов, предотвратить забастовки. Истинная цель была иной.
Начальник дворцовой охраны, жандармский генерал А. И. Спиридович, писал: «Раскачать рабочие массы на поддержку Государственной Думы должна была Рабочая группа при Военно-Промышленном Комитете. Ей покровительствовали Гучков и Коновалов. Они наивно верили, что сумеют использовать рабочий класс и при их помощи овладеть властью. Создав широкое рабочее движение около Государственной Думы, Гучков надеялся более легко осуществить и самый персональный дворцовый переворот…» (см. Спиридович А. И.
«История большевизма в России». Париж, 1922)..
Рабочим различных заводов предлагалось как бы самим выделить из своей среды выборщиков. А на 29 сентября было назначено собрание, где эти выборщики определят состав Рабочей группы при Центральном ВПК.Хотя на самом деле выборщиков подбирали из революционных партий. Но те самые задачи Рабочих групп, которые декларировались открыто, подвели организаторов. Резко против выступили большевики, меньшевики-интернационалисты Мартова, эсеры-максималисты, межрайонцы-троцкисты.
Они сравнивали Рабочие группы с легальными полицейскими организациями Зубатова. Своих товарищей, согласных сотрудничать с ВПК, называли лакеями капиталистов, наживающихся на войне. Собрание вылилось в общую ругань, выборы не состоялись.
Из сторонников Рабочих групп инициаторы-промышленники отметили меньшевика Кузьму Гвоздева. С ним провели отдельные переговоры, искали другие подходящие кандидатуры, и повторное собрание назначили 29 ноября. Теперь выборщиков уже целенаправленно подтасовали. Присутствовали только умеренные меньшевики и эсеры, готовые взаимодействовать с либералами. Они избрали Рабочие группы при Центральном ВПК и Петроградском ВПК. Председателем стал Гвоздев, секретарями — Богданов, Маевский, Пумпянский. Большевики с ходу заклеймили их «изменниками». Хотя Рабочая группа сразу показала, что не намерена держаться в рамках своих
официальных задач. На том же собрании, где она создавалась, было принято «наставление избирателей», разработанное Гвоздевым и его соратниками.
В докладе полиции приводилась цитата из него: «Безответственное правительство России, ввязавшись в эту войну, в то же время продолжает беспощадную войну против собственного народа, подводя страну таким образом к грани поражения…». Ставились цели созыва Учредительного Собрания, политической амнистии, передачи помещичьей земли крестьянам и др. Не скрывалось требование «бороться с режимом с
большей решимостью». Эти пункты Гвоздев озвучивал на съезде Центрального ВПК. Тем не менее Гучков и его товарищи всячески обхаживали своих новых союзников.
В том же здании, где располагался Центральный ВПК, в Юсуповском дворце на Литейном проспекте, для Рабочей группы
выделили две комнаты, телефоны. Она получила очень высокие оклады. Например, секретарь Рабочей группы получал 250 руб. (для сравнения, армейский поручик — 50 руб., полицейский пристав — 40 руб.). Для заседаний разрешалось использовать парадные залы дворца. Эти заседания проходили ежедневно, собирались толпы рабочих. Аналогичные центры возникли при Московском и Киевском ВПК. Но полиция их не трогала, хотя отлично знала, какая агитация там ведется.Потому что любое вмешательство в дела ВПК или Земгора было чревато грандиозными скандалами (попробуйте сегодня тронуть «Эхо Москвы»!).
И опять обращает на себя внимание синхронность. В это же самое время, когда либеральная оппозиция стала формировать заговор, активизировались и другие силы — социалисты. 5 сентября 1915 г. в швейцарской деревне Циммервальд собралась конференция представителей левых социалистических партий. Инициаторами выступили швейцарцы и
итальянцы, а целью ставилось возродить социалистический Интернационал, разрушенный войной. Собралось 38 делегатов из 11 стран, и больше всего оказалось от России.От большевиков — Ленин и Зиновьев, от меньшевиков — Мартов и Аксельрод, от «центра» — Троцкий, от эсеров — Чернов и Натансон. Польшу и Литву представлял Радек, Латвию — Берзин.
Ленин выдвинул лозунги «поражения своего правительства» и «превращения
империалистической войны в гражданскую». Большинство делегатов никак не могли их принять.Подданных Германии или Франции за такие лозунги по возвращении на родину попросту расстреляли бы. Поэтому конференция приняла более мягкую, «пацифистскую» резолюцию Троцкого — добиваться мира без аннексий и контрибуций. Однако Троцкий при этом разъяснял, что борьба за мир сама по себе приведет рабочих к столкновению со своими правительствами. Выносилось порицание всем социалистам, которые под
предлогом «защиты отечества» идут на сотрудничество с буржуазией, с правительствами воюющих государств.
Был создан центральный координирующий орган, Интернациональная социалистическая комиссия во главе с Гриммом. Ленину была предоставлена возможность сформировать «Циммервальдскую левую» фракцию. Фактически ему обеспечили создание собственного рабочего штаба, причем международного. В «Циммервальдскую левую» вошел швейцарский
депутат и германский агент Фриц Платтен (он стал опекуном Ленина в Швейцарии), норвежский социалист Нерман, сразу отправившийся в поездку по США, депутат шведского парламента Хеглунд, развернувший работу в скандинавских странах и в Финляндии. Инессу Арманд Ленин послал во
Францию искать там социалистов, которых можно перетянуть к себе.
Последствия Циммервальдской конференции стали очень серьезными. Она считалась строго конспиративной, но резолюции огласил в Думе эсер Чернов. В пропаганде Рабочих групп при ВПК тоже зазвучала идея «мира без аннексий и контрибуций».
В конце 1915 г. лидеры легальных социалистических организаций устроили в Петрограде тайный съезд под председательством Керенского. Была принята резолюция: «Когда наступит последний час войны, мы должны будем свергнуть царизм, взять власть в свои руки и установить социалистическую диктатуру» (см. Палеолог М. «Царская Россия накануне революции». М.: Политиздат, 1991).
Обо всем, что происходило на этом съезде, было известно не только Охранному отделению, но и иностранным послам, которые снабжали этой информацией пропагандистскую сеть Парвуса.
Самой массированной обработке подвергся Балтийский флот. Его главная база располагалась в Гельсингфорсе,
на финской территории. Здесь стояли линкоры, крейсеры. В боях они не участвовали, в море выходили редко. Германский флот был сильнее русского, и большие корабли командование берегло на крайний случай, если неприятельские эскадры попытаются прорваться к Петрограду. Служба матросов была однообразной — вахты, уборки, варились в судовых кубриках. А революционеры и германские шпионы в Финляндии действовали почти свободно. Моряки получали увольнения на берег, и агитаторы не заставляли себя ждать. На кораблях возникали подпольные организации.
Первое выступление произошло преждевременно, по случайному и совершенно ничтожному поводу. 19 октября 1915 г. на линкоре «Гангут» грузили уголь, после этого полагалось готовить для матросов макароны. Но их не оказалось на складе, дали кашу. Команда взбунтовалась, арестовала офицеров, передала призыв остальным кораблям поднимать восстание. Но ее никто не поддержал, линкор заставили сдаться. При расследовании раскрыли, что на флоте действует сеть большевиков. На «Гангуте» арестовали 95 человек, на крейсере «Россия» — 16, в Кронштадте был захвачен «Главный судовой
комитет РСДРП».
Линкор "Гангут". 1914 год
Но в судах заседали офицеры либеральных взглядов, жалели матросов, не хотели прослыть «палачами». Да и сам Николай II проявлял истинно христианское милосердие. К смертной казни приговорили лишь двоих руководителей, да и то царь помиловал, заменил казнь пожизненной каторгой. Другие получили разные сроки заключения или даже ссылки. А большинство арестованных и их пособников свели в штрафной батальон и отправили под Ригу, искупать вину. Но на фронте батальон отказался воевать, приказ об атаке не выполнил. Начал разлагать соседние части. Армейское командование
потребовало срочно убрать его. А военное министерство во главе с Поливановым не нашло ничего лучше, как расформировать батальон. Матросов вернули на корабли.
Гнида Парвус представил в Берлин очередные проекты — подорвать финансовую систему России, печатая фальшивые рубли.
Это обвалит русскую валюту, вызовет возмущение населения России и выступления против правительства. На такую аферу Германия не пошла. Ее раскрытие грозило крупным скандалом в мировых банковских сферах, осложнениями с США и другими нейтральными странами. Но Парвус, вызванный в Берлин, вдобавок решил похвастаться, что у него уже действуют организации по всей России и он готовит «день Х» — всеобщую политическую стачку, способную перерасти в революцию.
Назвал и дату — 9 (22) января 1916 г., в годовщину Кровавого воскресенья. Начнутся забастовки, манифестации. Когда их станут разгонять, необходимо оказать сопротивление, чтобы пролилась кровь и всплеснулось ожесточение. Взрыв перекинется повсеместно, охватит железные дороги и приведет к параличу страны. В общем, точно так же, как в 1905 г. Решительность и конкретность Парвуса очень понравилась германскому руководству, ему выдали миллион рублей (по его подсчетам на каждого забастовщика требовалось полторы марки в день).
Стачка действительно началась. Забастовало 10 тыс. рабочих в Николаеве, их поддержали 45 тыс. в Петрограде. Волнения начались и по другим городам. Но далеко не такие многочисленные, как расписал Парвус.
В целом по России бастовало около 100 тыс. человек, и в массовые беспорядки это не вылилось. Хотя германское командование тоже подготовилось ко «дню Х». Сосредоточило войска поближе к Петрограду, 22 января предприняло наступление под Двинском и Ригой. Однако забастовки никакого замешательства в армии не вызвали.Части Северного фронта генерала Плеве крепко потрепали немцев, нанесли им огромный урон. Эта неудача подорвала доверие германского правительства к Парвусу. Это был типичный трюк богоизбранного мошенника Его сочли болтуном, заподозрили в воровстве части денег и перестали выделять их.
Но Ленин продолжал действовать. В апреле 1916 г. циммервальдисты провели вторую конференцию в местечке Кинталь недалеко от Берна. Делегатов было 43 человека от 8 государств.
Что особенно интересно, на конференции присутствовали два германских офицера, хотя их участие нигде не афишировалось. Ленин добился новых успехов, его «Циммервальдская левая» выросла, по ряду вопросов за ее предложения голосовала половина делегатов. В резолюциях конференции содержались призывы «обратить оружие против общего врага — капиталистических правительств», брать курс на «завоевание власти рабочим классом». В России подобные лозунги опять
распространялись не только большевиками, но и меньшевиками, эсерами, Рабочими группами ВПК.
А фабриканты и либералы поддерживали с революционерами отличные контакты. Земгор и ВПК добились, чтобы их сотрудники освобождались от призывов в армию, чтобы в их дела не лезли чиновники и полиция. В результате они превращались в прибежище дезертиров, жулья, агитаторов. Например, на Западном фронте под «крышей» Земгора устроился целый ряд видных большевиков: Фрунзе, Мясников,
Кривошеин, Могилевский, Фомин.
Стоит отметить, что другие воюющие государства весьма жестко поддерживали порядок в своих тылах. Франция ввела диктатуру тыла, ее рабочие приравнивались к военнослужащим и обязаны были подчиняться военной дисциплине. Для подозрительных допускались превентивные аресты, без всякого обвинения.
Англия приняла «Закон о защите королевства» и «Закон об обороне Индии», упразднившие все «свободы». Устанавливалась строжайшая цензура, государственный контроль за транспортом, заводами, допускалась конфискация любой собственности, запрещались стачки,
учреждались трибуналы, приговоры которых не подлежали обжалованию [88].
А в Германии социалисты открыто объявили о поддержке своего правительства, постановили прекратить на время войны все забастовки, отказаться от требований повышения зарплаты. Любого нарушителя ждал суд за измену.
И только Россия жила с «мирным» тылом, в котором вовсю размножался вредоносный вирус сионизма. Газеты могли публиковать все, что им проплатят. Думские и общественные деятели позволяли себе любые речи. Рабочие бастовали и митинговали, сколько им угодно. Причем получалось, что совершенно разные силы, прогерманские и антигерманские, в России действовали в одном направлении! Либеральная оппозиция вела подкоп под государя и правительство, запуская клевету об измене, поисках сепаратного мира. Но структуры, которые действительно вели агитацию о сепаратном мире «без аннексий и контрибуций», вели раскачку страны — под защитой тех же либералов получали возможность действовать беспрепятственно.
Царя и правительство по рукам и ногам связывала Дума. Вопрос о том, чтобы мобилизовать рабочих оборонных заводов, неоднократно обсуждался в правительстве — и откладывался. Все отлично понимали: Дума его ни за что не пропустит.А Думу держали под покровительством союзники. Откровенно намекали: Россия зависит от их кредитов и поставок. Конфликтовать с ними в условиях тяжелой войны было чревато слишком серьезными
последствиями... Получался замкнутый круг... Петля…
Где царь – там и Москва. Часть 145
23 июля 2021 г.
Почему-то во все времена успехи боголюбивой России вызвали и до сих пор вызывают новую волну тревоги в закулисных кругах Запада. Так и во время Империалистической войны выходило, что, если Россия внесет главный вклад в победу, она сможет диктовать свои условия при дележке ее плодов.
Выйдет из войны не ослабленной, а наоборот, еще больше усилившейся и вдруг начнет претендовать на роль мирового лидера…Поэтому паразиты принялись вести «подкоп» под свою союзницу. Условия для этого сложились даже более благоприятные, чем в 1905 г.
В период между войнами яд либерализма и «западничества» продолжал активно разъедать российское общество. Им оказалась уже заражена практически вся интеллигенция, студенты, гимназисты, служащие коммерческих предприятий, значительная часть дворянства, офицерства, чиновничества.
Бурному распространению разрушительных идей способствовало введенные в России конституционные «свободы». Мощным центром оппозиции являлась Дума.От нее старались не отставать земства, клубы, дворянские и купеческие
организации. Газета, в которой не было статей с критикой власти, рисковала лишиться своей читательской аудитории...
Россия по-прежнему выглядела могучей стеной, но вот теперь-то, в отличие от конца XIX в., эту стену и впрямь разъедала гниль. В «образованных» слоях общества оппозиционность царю и правительству отождествлялась с «прогрессивностью».
Позиции Православия ослабевали. Многие стали считать его в лучшем случае «красивыми народными обычаями», в худшем — «реакционным» институтом, препятствием для мнимого «прогресса».
Что уж говорить о прочности устоев веры и церковном авторитете, если, например, весной 1914 г. из 16 выпускников Иркутской духовной семинарии принять священнический сан решили лишь двое, а из 15 выпускников Красноярской семинарии — ни одного! Предпочли пойти по мирской линии — учителями, служащими, чиновниками.
Часто восхищаются предреволюционным «серебряным веком» русской культуры. Бальмонт, Брюсов, Ходасевич, Блок, Андрей Белый, Соллогуб… Однако и эта культура была уже насквозь гнилой... Брюсов устраивал и служил «черные мессы», Соллогуб отвергал Бога и в своих стихах взывал к нечистому. Белый погряз в теософии и антропософии, мечтая о постройке «антропософского храма». Блок был членом ложи розенкрейцеров. Другие декадентствовали, коллекционировали любовниц, эпатировали эффектными формами и выворачиванием духовной пустоты. И самое страшное было то, что эти люди владели умами молодёжи - за их стихами гонялись юноши и девушки, переписывая друг у друга.
Как уже говорилось в предыдущих публикациях - начало войны вызвало высочайший патриотический подъем. Люди понимали, что не Россия развязала драку, что с нашей стороны она справедлива, и речь идет о самом существовании державы. Множество крестьян, рабочих шло на призывные пункты, не дожидаясь повесток — поэтому мобилизацию удалось осуществить быстрее, чем планировалось. Добровольцами отправлялись на фронт студенты, интеллигенция. Уходили в армию даже мастеровые оборонных заводов, имеющие броню от призыва. А Дума провозгласила «национальное единение» перед лицом опасности, торжественно объявила, что поддерживает правительство, а все политические разборки откладывает до конца войны. Но нет - не долго продолжался патриотически подъём, замешанный на либеральном молоке. Патриотических порывов до конца не хватило...
А всё потому, что конструктивно работать либеральные политиканы попросту не умеют, весь их авторитет держался на фрондерстве. Впрочем, даже и в недолгий период «национального единении» думская оппозиция держала камень за пазухой. Ей очень импонировало именно то, что Россия воюет в союзе с Англией и Францией. Строились прогнозы, что в подобном альянсе и наша страна должна будет реформироваться, ориентируясь на союзников. И в кулуарах выдвигался лозунг, что победа в войне, должна стать «победой не царизма, а демократии». Всё как и сегодня в нынешней России!
Французам и англичанам либеральные деятели в рот заглядывали, считали своими «учителями». А Запад деятельность оппозиции откровенно поощрял. Политики и дипломаты Антанты стали поддерживать «демократические» настроения, брать под крыло лидеров, исподтишка подталкивая к возобновлению раскачки. Опять пошла информационная война.
Победы России замалчивались и принижались, поражения всячески раздувались — как было с разгромом двух корпусов Самсонова в Восточной Пруссии.
Для пущего эффекта думские либералы, западные деятели и газетчики подхватывали германские, чисто пропагандистские цифры русских потерь, ничего общего не имеющие с действительностью. Повторяли германские версии развития событий — что позволяло делать глубокомысленные выводы о недостатках «царизма» и «отсталости» нашей армии.
Но у России кроме нечестных союзников имелись и противники, которые сразу же развернули подрывную деятельность, причем по нескольким направлениям. Как уже отмечалось, немецкие спецслужбы широко использовали для своей деятельности коммерческие предприятия. А они, благодаря договору 1904 г., внедрились в Россию повсеместно. Только в одной Москве
действовало свыше 500 германских фирм. К началу войны некоторые из них благополучно переоформились на фиктивных российских владельцев.
В других руководители-немцы выехали за границу, оставив вместо себя доверенных лиц. По данным нашей контрразведки, с немцами были прочно связаны или контролировались ими Внешнеторговый банк, Сибирский, Петроградский международный, Дисконтный и Азовско-Донской банки, несколько крупнейших страховых компаний. Германские подданные были хозяевами «российско-американской» резиновой компании «Треугольник», обувной фабрики «Скороход», транспортных компаний «Герхардт и Хай», «Книп и Вернер», филиала американской компании «Зингер».
Ну а русские электротехнические фирмы даже сохранили названия тех, чьими дочерними предприятиями они являлись — «Сименс и Хальске», «Сименс Шукерт», АЕГ. Обо всем этом контрразведка знала. Но ничего не могла поделать в рамках существующего законодательства! (см. Орлов В. Г. "Двойной агент: записки русского контрразведчика". С послесловием и приложениями. А. Здановича. М., изд. Современник, 1998).
Русские управляющие выезжали в нейтральные страны, встречались там с германскими шефами, получали от них указания для дальнейших действий. Да и сами управляющие подбирались, естественно, не из случайных людей. Например, в фирме «Симменс-Шуккерт» этот пост занял большевик Красин.
Главными гнездами закулисных контактов были Стокгольм и Копенгаген, где еще перед войной немецкие спецслужбы создали соответствующую базу. Важную роль играл возникший при участии Варбургов «Ниа-банк».
Его владелец Олаф Ашберг был связан с перечисленными выше Сибирским, Внешнеторговым банками, с российским банкиром Дмитрием Рубинштейном, директором «Русско-французского банка в Петрограде» и «Второй Российской компании по страхованию жизни». Ашберг установил прочные контакты с Путиловым, владельцем крупнейших военных заводов и «Русско-Азиатского банка». Ими была создана совместная «Шведско-Русско-Азиатская компания» (см. Ткаченко С. Л. "Американский банковский капитал в России в годы Первой мировой войны" ВИРД, СПб, 1998).
В это компании подвизался участвовал и Абрам Животовский, дядя Троцкого, возглавивший специальный специальный консорциум «Русско-Азиатского банка». В общем сеть получалась неслабая, как и сегодня, в постперестроечной России.
Неприятельские спецслужбы делали ставку и на сепаратистов. Заместитель министра иностранных дел Германии Циммерман провозглашал задачу — «расчленение России и отбрасывание ее к границам, существовавшим до Петра I с последующим ее ослаблением». И в рамках этой задачи не брезговали ничем и никем – опирались на любой сброд – привлекались все, кто мог оказаться полезен.
В Германии возникли «Лига вызволения Украины» под руководством пангерманиста Хайнце, особый штаб для контактов с украинцами, который возглавил регирунгс-президент Шверин,
«Комитет освобождения евреев России» во главе с профессором ФранцемОппенхаймером (см. Уткин А. И. "Первая мировая война". М., изд. Алгоритм, 2001).
Барон Юлий Александрович Икскуль фон Гильденбандт
Появились также польские, финские, прибалтийские, грузинские шовинистические организации. Была создана "Лига инородческих народов России" под председательством барона Икскюля..
Развернулась работа и через радикальных революционеров. Особенно тех, кто считал свои политические цели выше патриотических. Ленин, например, не был непосредственно связан с чужеземными разведками. Но полагал, что нужно воспользоваться удобным моментом. И, едва перебравшись в Швейцарию, созвал совещание, принявшее Бернскую резолюцию:
«С точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее войск, угнетающих Польшу, Украину и целый ряд народов России».
Выдвигались лозунги пропаганды революции, гражданской войны, «беспощадной борьбы с шовинизмом и патриотизмом», борьбы с монархией за республику, «за освобождение угнетенных великорусами народностей» и т. д., и т. п. (см. Крупская Н. К. "Воспоминания о В. И. Ленине". М., Политиздат, 1972).
И это несмотря на то, что сам Ленин еще недавно боролся с сепаратизмом Бунда. Несмотря на то, что лично успел убедиться — украинцам, полякам в составе Австро-Венгрии приходится куда хуже, чем в составе России (а то, что он убедился в этом, признает в своих мемуарах даже Крупская).То есть, резолюция носила явно конъюнктурный характер. Подыграть противникам. А немцы и австрийцы подобные шаги оценивали, брали на заметку.
Большевистская фракция Государственной Думы не только демонстрировала антипатриотическую позицию (скажем, отказавшись голосовать за военные кредиты), но и стала натуральной «крышей» подрывной работы. В ноябре 1914 г. фракция в полном составе была арестована. В прокламациях, распространявшихся «народными избранниками», открытым текстом писалось: «Для России было бы выгоднее, если победит Германия».
При обысках обнаружились полные наборы шпионских аксессуаров — наборы подложных паспортов, шифры, листовки. В феврале состоялся суд. Очень мягкий, приговорил к ссылке. Но возмущенно завопила вся Дума! Дескать, какой безобразие, из-за такой мелочи, как шпионаж и деятельность в пользу противника, «самодержавие» нарушило депутатскую неприкосновенность!..
И все же на первом этапе войны прогерманская «пятая колонна» успеха не имела. Украинцы, например, на агитацию сепаратистов не поддавались, никак не хотели считать себя «угнетенной нацией».Пораженческие лозунги тем более не находили почвы ни среди солдат, ни среди рабочих. Рискнувшего выступить с такими призывами просто убили бы!
Во всю в Америке действовал самый главный русофоб – банкир Яков Шифф. Он снова развернул усиленную агитацию против предоставления кредитов России. Называл такие займы «аморальными», призывал бойкотировать русские ценные бумаги.
Например, когда в западной прессе пошли публикации о зверствах немцев в Бельгии, о массовых расстрелах мирного населения, он объявлял, что это сущая мелочь по сравнению с «жестоким обращением царя с еврейским населением в Западной России и Польше».
Отметим, что и англичане с французами, плохо подготовившиеся к войне, крайне нуждались в поставках вооружения, боеприпасов и имущества из-за рубежа. А чтобы закупать все это в США, им также требовались кредиты. Но Шифф соглашался выделять их только в том случае, если правительства Британии и Франции дадут письменное обязательство — ни копейки из этих сумм не давать русским.
Такую же политику попытался провести в Федеральной Резервной Системе Пол Варбург. Хотя успеха он не добился. Для других, мене ангажированных богоизбранных банкиров кредиты и поставки державам Антанты были слишком уж выгодным делом.
В результате нескольких раундов переговоров российскому министру финансов Барку удалось достичь соглашения с британцами. Но на чудовищных условиях! Из запрашиваемых 100 млн. руб. Англия согласилась выделить 40 млн. Под 6 % годовых. При этом банкиры Сити и британский министр финансов Ллойд Джордж потребовали обеспечить кредит русским золотом, которое требовалось доставить в Англию. Даже соображения, что золото перевозить по морю опасно, и не лучше ли отложить расчеты до конца войны, были отметены (см. Уткин А. И. "Первая мировая война". М., Алгоритм, 200).
То есть, фактически получились не займы, а сногсшибательная спекулятивная сделка! Россия покупала вооружение за собственное золото (по заниженному, навязанному ей курсу), с нее еще сдирали годовые проценты, и еще наворачивали ряд дополнительных условий!
Правда, теперь наше военное министерство получило возможность выправить кризисную ситуацию. В британской компании «Армстронг и Виккерс» оно разместило заказ на 5 млн. снарядов, были подписаны контракты на поставку 1 тыс аэропланов и моторов, 250 тяжелых орудий, 27 тыс пулеметов, 1 млн винтовок, 8 млн гранат, 200 тыс. тонн взрывчатки. Заказали и оборудование, чтобы довести отечественное производство снарядов до 40 тыс. в день. Заказ был
принят с отгрузкой в марте (см. там же). Этого должно было хватить на летние сражения 1915 г. Но на самом-то Россия деле не получила ничего! Так, еще до войны (в рамках программы перевооружения) во Франции на заводах «Шнейдер-Крезо» были заказаны тяжелые орудия и аэропланы — однако они ушли на оснащение не русской, а французской армии. Потому что она к началу войны вообще не
имела тяжелой артиллерии, а авиацией практически не занималась (см. Игнатьев А. А. Пятьдесят лет в строю. М., Воениздат, 1988).
Точно так же не был выполнен и стратегический заказ фирме «Армстронг и Виккерс». Виккерс, кстати, был партнером Шиффа в никелевых рудниках и ряде других предприятий. Но тут явно сработала не только рука Шиффа.
Катастрофическое для России решение было принято правительством Великобритании. Оно распорядилось — все, что было изготовлено компанией «Армстронг и Виккерс» для русских, передать английской армии. (см. Уткин А. И. "Первая мировая война". М., Алгоритм, 2001).
Как бы и серьезная причина нашлась. Свои-то войска в первую очередь вооружать надо. Хотя заслуживают внимания некоторые «частности». Ведь необходимость вооружения английской армии была очевидной еще осенью 1914 г. — однако британские производители приняли русский заказ! И в течение зимы военное ведомство России не получало никаких предупреждений, пребывало в полной уверенности, что все будет в порядке. А потом войска остались вдруг ни с чем.
А Германия и Австрия как раз весной и летом 1915 г. решили перенести главный удар на Восток, перебросили против русских основную часть своих дивизий. У наших войск не было снарядов, не хватало винтовок, патронов. Под шквалами артиллерийского огня порой отбивались штыками.
Началось «великое отступление». Были оставлены Галиция, Польша, Литва, часть Латвии и Белоруссии. В неравных схватках полегли сотни тысяч наших воинов. Еще больше было ранено или попало в плен… Кстати, история умалчивает тот факт, как англичане подставили Россию. Поражения 1915 г. дружно свалили, как обычно, на варварство русских и на гипотетическую «отсталость» России.
В начале 1915 г., после побед, одержанных Россией с ней заигрывали, старались ублажать. Так, в период подготовки Дарданелльской операции было заключено соглашение Сайкса-Пико о будущем разделе английских и французских сфер влияния в Турции — в нем предусмотрели, что русским надо бы отдать под контроль Константинополь, проливы Босфор и Дарданеллы (правда, это был не договор, а лишь «рабочее» соглашение. Россия окончательного ответа не дала, ее МИД и Генштаб полагали, что Стамбул брать нельзя, проблем возникнет больше, чем выгод). Французский посол Палеолог по поручению Парижа вежливо выспрашивали у царя, какими он видит будущие границы в Польше, на Балканах, Кавказе? (см. Палеолог М., "Воспоминания посла", М., 1992).
Но как только наша страна понесла тяжелые поражения, с ней вообще перестали считаться! О спасении Франции и Сербии в 1914 г., о том, что Россия приняла на себя главные удары в 1915 г., было мгновенно забыто! Беспардонно объявлялось, что она «не вносит достаточный вклад в победу»! Заговорили уже о «неэффективности» союза с русскими.
И речь пошла не о вознаграждении, а вообще… о расчленении России! В марте 1916 г. тот же Палеолог не без злорадства писал:«Если русские не будут напрягаться до конца с величайшей энергией, то прахом пойдут все громадные жертвы, которые в течение 20 месяцев приносит русский народ. Не видать тогда России Константинополя: она, кроме того, утратит и Польшу, и другие земли.
Если Россия не выдержит роли союзника до конца, … она тогда лишит себя возможности участвовать в плодах нашей победы; тогда она разделит судьбу Центральных Держав». И раздел российских территорий исподтишка уже начался! Франция заключила тайный договор с поляками о восстановлении их самостоятельного государства — причем поляки претендовали на старинные владения Речи Посполитой: Украину, Белоруссию, Литву.
С русскими представителями при союзном командовании теперь обращались по-хамски, маршал Жоффр «цыкал» наших генералов, как собственных проштрафившихся подчиненных. Стратегические решения западные державы принимали без учета мнения царского правительства и командования. С кредитами и поставками норовили облапошить.
Начальник штаба Ставки генерал Алексеев в январе 16-го писал российскому представителю в Париже Жилинскому: «За все, нами получаемое, они снимут с нас последнюю рубашку. Это ведь не услуга, а очень выгодная сделка. Но выгоды должны быть хотя немного обоюдные, а не односторонние».
Англия дошла до того, что потребовала отдать ей «весь русский торговый флот, находящийся в свободных морях» — в виде компенсации даже не за поставки, а за прикрытие перевозок британскими крейсерами (см. Родзянко М. В." Государственная Дума и Февральская революция"./ АРР, т.6, М., Терра-Политиздат, 1991).
Столь наглое требование отвергли — что ж, тогда Англия стала сокращать поставки. В 1916 г. в Париже состоялась торговая конференция, где союзники дружно принялись вырабатывать «экономическую программу для России» — не особо интересуясь, что об этом думает сама Россия.По сути начались споры о послевоенных разделах русского рынка. Британия, как «главный кредитор», претендовала на львиную долю. Франция тоже хотела урвать свое, навязывала льготные таможенные тарифы для своих товаров.
Либеральную оппозицию Запад брал под покровительство уже неприкрыто.
Для переговоров в Россию приехали французские министры Вивиани и Тома. Посетили Думу, и там было громогласно заявлено: «Французы горячо и искренне относятся к Государственной Думе и представительству русского народа, но не к правительству. Вы заслуживаете лучшего правительства, чем оно у вас существует».
А председателю Думы Родзянко Тома «дал полномочия» при необходимости обращаться лично к нему или к французскому главнокомандующему Жоффру «с указанием на происходящие непорядки». Стыдоба и позор! Это что, в порядке вещей? Министры одной страны клеймят правительство другой, союзной державы, и дают «полномочия» спикеру ее парламента? 96].
Но нет, Россию слишком рано списали со счетов. Она вдруг снова проявила свою мощь! К весне 1916 г. проблемы со снабжением удалось полностью преодолеть. Причем без западных «друзей»! Видный британский историк И. Стоун писал:
«Нечестность и авантюризм иноземных бизнесменов разрушили веру русского народа в иностранных капиталистов. В Петрограде, в отталкивающей атмосфере ожидания обогащения один за другим паразиты въезжали в отель „Астория“… Кризис с военным оборудованием и боеприпасами длился до тех пор, пока русские не оказались способными обеспечить себя сами».
Да, сами, опираясь на собственные силы и ресурсы. В годы Мировой войны Россия совершила промышленный рывок, по масштабам своего времени сопоставимый с рывком Великой Отечественной. По подсчетам академика Струмилина ее производственный потенциал в 1914–17 гг. вырос на 40 %.
Возникло 3 тыс. новых заводов и фабрик, а старые расширялись и модернизировались.
Позиционная оборона помогла накопить и подготовить резервы. И на фронтах снова стояли великолепно обученные и вооруженные армии, возглавляемые опытными и грамотными полководцами. Первыми начали активные операции войска Юденича в Закавказье. В феврале они взяли неприступную крепость Эрзерум. Затем ударили на приморском фланге, овладев Трапезундом. И устремились вглубь Турции, уничтожив две неприятельских армии… А в июне нанесли удары основные фронты.
Впервые в ходе войны была взломана многополосная позиционная оборона. Ни англичанам, ни французам этого еще не удавалось, а армиям Брусилова удалось.
Наши части продвинулись на 200–400 км, снова заняли большую часть Галиции, захватили огромные трофеи, потери противника составили 1,5 млн солдат и офицеров. Австро-Венгрия была практически разгромлена, Германии тоже крепко досталось. У союзников дела обстояли куда более плачевно. В бесполезных
мясорубках под Верденом и на Сомме они понесли колоссальные потери при продвижении 5–10 км. Италия потерпела катастрофическое поражение под Трентино. Англичане пытались наступать в Ираке — турки окружили и уничтожили их экспедиционный корпус.
Да, Россия снова поднялась во весь рост, развернулась в полную силу. И… что бы вы думали? Отношение к ней западных союзников снова развернулось на 180 градусов! О, теперь с нашими представителями за рубежом разговаривали совсем не так, как до Брусиловского прорыва. И желающих выделить кредиты на приемлемых условиях нашлось предостаточно.
«Друзья» всячески спешили загладить свое вчерашнее хамство. Англичане наградили царя орденом Бани I степени и произвели в британские фельдмаршалы. А французы свернули тайные соглашения с поляками. Вместо этого Палеолог по поручению своего правительства быстренько разработал и предложил договор Николаю II — Франция признает, что Россия имеет полное право сама установить свои западные границы, пусть берет все, что захочет, а за это пусть поддержит претензии Франции на Эльзас и Лотарингию.
Однако в целом получалась парадоксальная вещь. Проигрывала сражения наша страна — плохо, а выигрывала … тоже плохо! Ее не только снова зауважали, но и снова боялись ее усиления. А средством «исправить» это опять были удары в спину. Активизировалось сколачивание заговоров. Прямое участие в их организации приняли западные дипломаты.И Палеолог, и британский посол в Петрограде Бьюкенен. Посольства стали крышами для заговорщиков не только в переносном, но даже и в прямом смысле.
Под этими крышами устраивались сборища оппозиции, звучали антиправительственные речи, строились планы. Кроме думских кругов, давно уже связанных с послами, в заговоры втягивалась часть придворных, военных, аристократии, даже родственников царя.
Осенью 1916 г. сессия Думы вылилась во вторую атаку на власть. Через военно-промышленные комитеты либералы вели раскачку рабочих — чтобы создать нестабильность, обеспечить действиям заговорщиков массовую поддержку. Агитация принимала все более крайние формы: дескать, в правительстве — изменники, царица — шпионка, ведут Россию к поражению.
Но с другого направления эту же самую раскачку вела сеть Парвуса. Под теми же самыми лозунгами. Нет, Россию губила не «реакционность», не самодержавный «деспотизм», а наоборот, слабость власти. Во всех других воюющих государствах тыл был мобилизован, действовализаконы военного времени, суровая цензура. И только Россия позволяла себе воевать с вполне «мирным» тылом.
Как уже писалось в предыдущей публикации, рабочие могли бастовать сколько им вздумается, оппозиционеры — поднимать парламентские бури, газеты — печатать то, что им закажут и оплатят. Николай I метался меж двух огней – старался не ссориться с Думой, шел на поводу у «общественности», снимал министров, которые раздражали либералов, но получалось еще хуже.Новые министры тоже становились объектом атак, и получилась настоящая свистопляска.
Всего за год в стране сменилось 4 премьера, 4 министра внутренних дел, 3 министра иностранных дел, 3 военных министра, 3 министра юстиции… Не успевали войти в курс дела, как катились в отставку.
Проблемы усугублялись тем, что произошло обычное для войны расслоение. Патриотические рабочие, интеллигенты, крестьяне, военные стремились на фронт, а в тылу скапливались шкурники.
На заводы вместо тех, кто ушел в армию, хлынула «лимита», желающая получить броню от призыва. Офицеры и унтеры, опасающиеся попасть на передовую, правдами и неправдами пристраивались в тыловых запасных батальонах.
«Земгусары» — служащие «Земгора», тоже защищенные от призыва, деляги, нувориши погрязали в махинациях и прожигали легкие деньги. На фронте шли тяжелые бои, а в «мирных» городах сверкали огнями и гремели музыкой рестораны, кафешантаны, варьете.
В конце 1915 г. нелегальные масонские лидеры легальных социалистических групп устроили в Петрограде тайный съезд под председательством Керенского. Была принята резолюция: «Когда наступит последний час войны, мы должны будем свергнуть царизм, взять власть в свои руки и установить социалистическую диктатуру»...
В предыдущей публикации речь шла о тайном съезде легальных политических организаций России под предводительством масона Керенского. Что интересно - обо всем, что происходило на этом съезде, было известно не только Охранному отделению, но и иностранным послам, которые снабжали этой информацией пропагандистскую сеть Парвуса. Активизировались всевозможные шпионско-разведывательные системы в России. Как обычно, зашевелились паразиты, учуяв добротную добычу.
Что касается нейтральных стран, в частности, США, то их интерес в раздувании и продолжении войны был в сказочном обогащении паразитической верхушки. Сражающимся державам требовалось и оружие, и сырье, и продовольствие. Любая продукция, промышленная и сельскохозяйственная, получала сбыт по высоким ценам, возникало множество новых предприятий.
Наша страна закупала необходимое ей через Центральную закупочную комиссию Китченера, для этого в Лондоне находилась русская миссия генералов Гермониуса и Беляева. Но поставки становились не только средством политического давления, а еще и крутых махинаций. Британские посредники накручивали прибыли в
собственные карманы. Например, себестоимость пулеметов Кольта составляла $ 200, рыночная цена - $ 700, а России они доставались по $ 1250.
В июне 1915 г. представитель министерства промышленности Медзыховский выступил в правительстве с докладом, что контракты через англичан просто разорительны. Совет министров решил налаживать связи с поставщиками напрямую, минуя комиссию Китченера.
Олаф Ашберг - шведский банкир, агент британской разведки, доверенное лицо министра финансов Российской империи...один из основных врагов России,
внесший немалый вклад в её разрушение...
Для переговоров по данному вопросу министр финансов Барк направил в США свое доверенное лицо. Но этим лицом оказался… Олаф Ашберг - глава шведского «Ниа-банка», через который вел дела Парвус, в правлении которого состоял большевик Ганецкий. Сам Ашберг из-за этого уже числился в «черном списке» британской контрразведки. Как видим, одна и та же русофобская свора!
За океаном он вел переговоры с вице-президентом «Нэйшнл Сити бэнк оф Нью-Йорк» Мак-Робертсом, руководителями других финансовых корпораций, предлагая им от имени России новую схему взаимоотношений, без посредников. Договоренность была достигнута. Банк Моргана «Гаранти Траст» выделил кредит на 50 млн долларов, и осенью 1915 г. в США был создан русский заготовительный комитет генерала Сапожникова. Расчеты он стал осуществлять, естественно, через «Ниа-банк» Ашберга. А постоянным представителем российского министерства финансов в США стал Виленкин - родственник Шиффа, выполнявший эти обязанности во время русско-японской войны.
Сверхвыгодными спекуляциями с военным снаряжением занялись и частные российские предприниматели. Особенно широко развернулся Абрам Животовский - дядя Троцкого. Он был купцом первой гильдии, акционером «Русско-Азиатского банка», компаньоном Путилова и того же Ашберга, учредил с ним совместную «Шведско-Русско-Азиатскую компанию».
В Лондоне представителями Животовского стали несколько политэмигрантов, которые с началом войны переквалифицировались в бизнесменов -
Данные о нем противоречивы. Дело в том, что Рейли впоследствии создавал себе имидж супершпиона и выдумывал легенды о себе. Доподлинно известно лишь то, что в 1906–14 гг. он жил в Петербурге, занимался спекуляциями. Его принял на службу Животовский, и послал за границу. Рейли побывал в Японии, основав там филиал синдиката Животовского, затем стал его торговым представителем в Нью-Йорке. Но развернул и собственный бизнес, покупая и перепродавая оружие, сырье.
По-видимому, Рейли и Александр Вайнштейн прежде знали друг друга. Они стали партнерами, их называли «бандой Рейли - Вайнштейна», их офис разместился по адресу Бродвей, 120. Офис Вениамина Свердлова расположился там же, он основал банковскую контору для перевода денег в Россию от американских родственников. С Рейли они стали закадычными приятелями.
Животовский, Ашберг и Рейли заинтересовали бизнесом крупных американских предпринимателей. Одним из них стал Мак-Грегор Грант. Он вошел вместе с ними в «Шведско-Русско-Азиатскую компанию», вместе с Ашбергом основал в Петрограде представительство своего торгового концерна.
Но интересы Рейли отнюдь не ограничивались военным имуществом. Секреты тоже были ценным товаром. Когда Рейли начал работать на британскую разведку, неизвестно. Предположительно, его завербовал в начале века в Лондоне суперинтендант Мелвилл - тот же, который вербовал Мархлевского, Петерса.
В Америке Рейли и Вайнштейн стали работать под началом капитана Твейтиса. Но связи поддерживались и с другими разведками. Рейли продавал немцам данные о русских военных заказах. Информацию о немцах продавал англичанам. Информацию об англичанах - снова немцам. Когда от эмигрантской, но патриотической газеты «Русский голос» поступили сведения, что представитель российской миссии полковник Некрасов - германский шпион и Твейтису была поручена проверка, Рейли и Вайнштейн сумели выгородить Некрасова (см. Спенсер Ричард. " Недоверчивый секретный мир Сиднея Рейли". Лос Анджелес: изд. "Feral House". 2002).
А затем британская разведка прислала в США нового резидента -
Уильяма Джорджа Эдена Вайсмана (на фото - третий, слева направо). До войны он был
банкиром. Точно так же, как резидента в России Сэмюэла Хора, Вайсмана принял в кадры разведки самолично шеф «Интеллидженс Сервис» «сэр К.» - Мансфилд Камминг. У.Д. Эдена Вайсмана направили в Америку с особыми полномочиями. Ему предоставлялась полная самостоятельность, независимость от других ветвей спецслужб, подчинялся он напрямую только Каммингу.
Главной задачей Вайсмана было установить связи в правительстве и деловых кругах США, чтобы способствовать ее вступлению в войну на стороне Антанты. Официальным прикрытием резидентуры стала закупочная комиссия британского министерства вооружений. А для Вайсмана подобное прикрытие позволяло выгодно сочетать разведку с бизнесом, получая комиссионные с каждого заказа. Контакты с американскими банкирами и промышленниками он навел легко - Вайсман был «своим» в их среде. А Рейли и Вайнштейн перешли в его подчинение в двух качествах. С одной стороны, как компаньоны британской закупочной комиссии, с другой - как агенты.
Но если российские представители появились в США, то и в Россию поехали представители американских деловых кругов. Исследователи уже обратили внимание на странный факт. В июле 1914 г., едва прозвучали выстрелы в Сараево (хотя войны еще не было, обстановка казалась спокойной), из совета директоров крупнейшего в Америке «Нэйшнл Сити Бэнк оф Нью-Йорк» внезапно и без объяснения причин вышли два самых влиятельных банкира - Морган и Шифф.
А потом «Нэйшнл Сити Бэнк» стал «мостом» для наведения связей с Россией. В сентябре 1915 г. он послал в Петроград своего представителя Г. Мезерва. И с первых же шагов на русской земле он проложил дорожку в кабинет министра финансов Барка. Дорожка стала очень «протоптанной», в книге посетителей министра финансов имя Мезерва встречается чаще, чем любых других лиц (см. Ткаченко С. Л."Американский банковский капитал в России в годы Первой мировой войны" // ВИРД. СПб., 1998).
Американец закидывал удочки об открытии отделения «Нейшнл Сити бэнк» в России. Однако царь старался охранять национальный финансовый рынок от зарубежных банкиров. До сих пор в нашей стране действовал только один иностранный банк - «Лионский кредит».Мезерв поначалу не добился успеха. Тем не менее он оставался в России. Установил близкие отношения со многими банкирами, нефтепромышленником Нобелем и прочими столпами российского бизнеса. Как видно из отчетов Мезерва в штаб-квартиру своего банка, он вел очень широкую экономическую разведку.
Появлялись и другие гости из-за океана. Осенью 1915 г. в Россию прибыл профессор Сэмюэл Харпер - тот самый друг Чарльза Крейна, возглавивший центр изучения нашей страны в
Чикагском университете. Теперь он входил в ближнее окружение Вильсона, его считали ведущим экспертом по русским делам.
Приехал он вроде бы для изучения «общественных организаций». По работе в Чикагском университете он был близок с Милюковым, а сейчас подружился с князем Львовым и совершал поездки по структурам Земгора. Побывал на фронте, встречался с офицерами, произносил речи перед солдатами. Хотя тематика его разговоров была довольно скользкой: с офицерами он беседовал об их связях с «общественными организациями», говорил, что «те и другие имеют общие причины для недовольства коррумпированной и неумелой бюрократией».
Тогда же, в 1915 г., в Россию приехал корреспондент журнала «Метрополитен» (принадлежавшего Моргану) Джон Рид. Прежде он работал в революционной Мексике - при этом, как отмечалось в документах госдепартамента, «оказывал услуги» правительству США. А русская контрразведка задержала его в прифронтовой полосе по подозрению в шпионаже. Вмешалось американское посольство, Рида освободили по договоренности, что он будет работать только в Петрограде. Но он тайно выехал на Украину и снова был задержан. Кончилось тем, что Рида выслали из России.
Наведывались и гости весьма высокопоставленные. Одним из них стал вице-президент концерна Моргана М. П. Мэрфи (задний ряд слева направо второй). Он был не только банкир, но и организатор революции в Панаме в 1903 г. Причем во время визита в Петроград его сопровождал уже известный русофоб швед Ашберг. Мэрфи предложил правительству России практически неограниченные кредиты. Но, для того чтобы выделить их, американцы желали получить обеспечение.А в качестве такого обеспечения Мэрфи указывал на пакеты акций Транссибирской магистрали и других железных дорог, а также месторождений золота, платины, нефти.
Но царь и его правительство строго блюли национальные интересы и подобные проекты отвергли.
Несмотря на это, русско-американские отношения в годы войны развивались весьма интенсивно. Под председательством брата Александра Гучкова, Николая, была создана Русско-Американская торговая палата. Ее Петроградское отделение возглавил товарищ председателя Думы и один из лидеров Прогрессивного
блока Протопопов. Такое сближение выглядело естественным. Америка казалась «почти союзницей». Оставаясь нейтральной, она явно склонялась на сторону Антанты. И к ней у русских не было таких обид, какие стали накапливаться к англичанам.
Но в это же время в США активизировало свою деятельность «Американское общество друзей русской свободы». Средства массовой информации поддерживали симпатии к русским революционерам. В 1914 г. о них был даже снят художественный фильм «My Official Wife» - он прошел с большим
успехом. А революционеров в Америке осело много, еще после прошлой революции. Стали появляться и новые фигуры. Кстати, можно отметить: они так или иначе были связаны с Парвусом. В Нью-Йорк перебрались его помощники Урицкий и Чудновский, Коллонтай.
После заезда в Копенгаген к Парвусу к ним присоединился Бухарин.
Из Италии в США переехал и организатор Кровавого воскресенья, один из руководителей сионистского движения и организаторов Еврейского Легиона и Американского еврейского конгресса Пётр (Пинхас) Рутенберг.
Смотрите интересную подборку богоизбранного блогера: https://7x7-journal.ru/posts/2...
Борис Бразоль и генерал Гулевич приводят фрагмент секретного донесения русской разведки, доносившей, что в США первое крупное собрание революционеров состоялось 14 февраля 1916 г. «в восточной части Нью-Йорка, там присутствовало 62 делегата, 50 из которых принимали участие в восстании 1905 года, а оставшиеся 12 были
новоприбывшими членами партии».
Обсуждалось, что для революции «настал самый удобный момент». Был поднят вопрос, что понадобятся деньги. Однако присутствующих заверили: «В нужный момент все недостающие средства сразу же поступят на счета революционных лидеров. В связи с этим многократно было упомянуто имя Якоба Шиффа» (см. Бразоль Б. "Мир на перепутье". Бостон, 1921 год).
Организатором и распорядителем этого собрания являлся приятель Сиднея Рейли Александр Вайнштейн. А деньги действительно появились. «Российская социалистическая федерация» в США стала издавать свою газету. Ее хозяином и редактором стал брат Александра, Григорий Вайнштейн.
В редакции устроились те же
Бухарин Николай Иванович
Урицкий Моисей Соломонович
Чудновский Соломон Лазаревич
Коллонтай (Дамонтович) Александра Михайловна (Моисеевна)
Володарский (Гольдштейн).
А резидент британской разведки в США Уильям Вайсман, кроме американских дел, начал очень активно интересоваться и русскими. Рейли стал его главным консультантом в данном вопросе.
Как видим, бизнес и подрывная работа тесно переплетались между собой. Не только в плане общих интересов, а даже территориально! Мы уже упоминали, что конторы Рейли, Вайнштейна и Вениамина Свердлова расположились по адресу Бродвей, 120. А на этот адрес давно уже обратили внимание американские историки. Это был новенький 35-этажный небоскреб, введенный в эксплуатацию в 1915 г.
На верхнем этаже расположился элитный банкирский клуб, где встречались Морган, Шифф, Барух, Маршалл, Стиллмен, Гугенгейм и прочие олигархи самого высокого ранга.
Остальные этажи заполнили своими офисами известные американские концерны. Из 9 директоров Федеральной Резервной Системы США у 4 рабочие кабинеты располагались на Бродвее, 120. По этому же адресу находился офис Чарльза Крейна. А контора Рейли и Вайнштейна на Бродвее, 120, стала представительством закупочной миссии Вайсмана и филиалом его резидентуры в Нью-Йорке.
По адресу Бродвей, 120, разместилась и компания «Вайнберг и Познер». Она тоже перебралась в США из Англии, с ней вел дела Александр Вайнштейн. Совладелец фирмы Александр Познер, дед известного телеведущего, был братом видных деятелей эсеровской партии и Сергея Познера - ближайшего помощника Браудо, руководителя еврейского информационного бюро (см. Хьетсо Г. "Максим Горький. Судьба писателя". М. 1997).
Существовали связи и с миром искусства. Кинозвезда Клара КимбэллЮнг, сыгравшая главную роль в фильме о русских революционерах «My Official Wife», считалась официальной партнершей «банды Рейли - Вайнштейна».
Здесь же, на Бродвее, 120, находилась контора упоминавшегося Джона Мак-Грегора Гранта, делового партнера Ашберга и Животовского - его правой рукой в Нью-Йорке выступал Володарский (Гольдштейн). Причем Грант, как и Ашберг, были агентами британской контрразведки. А вице-президент «Нэйшнл Сити Бэнк оф Нью-Йорк» Мак-Робертс, с которым российское министерство финансов установило связи в США, по данным американских спецслужб, числился как «близкий друг и деловой партнер» Сиднея Рейли.
В связи с этими переплетениями у исследователей возникает вполне закономерный вопрос: мог ли министр финансов России Барк совершенно не знать о репутации таких доверенных лиц и
партнеров?
Не поинтересовался? Проявил полнейшую доверчивость? Но опытный сановник, государственный деятель (и сам банкир) никак не мог быть до такой степени наивным. Следовательно, сотрудничество с подобными фигурами налаживалось сознательно. Напрашивается и еще одно подозрение. Американские кредиты для России пошли через «Ниа-банк» Ашберга. Но и германские транши для революционеров шли через тот же банк. Это открывало прекрасную возможность пускать часть американских денег на подрывные операции в России.
Действительно, когда речь идет о финансировании революции, в фокусе внимания всегда оказываются Парвус и «германское золото». Но не мешает вспомнить: биографом- «первооткрывателем» Парвуса в 1950-е гг., обеспечившим всеобщую известность его деятельности, стал профессор З. Земан (см. Земан З. "Германия и революция в России 1915–1918". Документы из архива МИД Германии".
Збинек Земан - британский историк чешского происхождения.
Ему принадлежит честь обнаружения и приоритет первой
публикации так называемого «Меморандума Парвуса» германскому правительству от 9 марта 1915 года. Земан его обнаружил среди прочих документов германского МИДа, пересылаемых в Британию из-за блокады СССР Западного Берлина.
Сей историк был в свое время был сотрудником британской разведки МИ-5, и доступ к материалам по финансированию большевиков он получил как раз во время своей работы на «Интеллидженс Сервис». Случайно ли был высвечен «германский след»?
А между тем Парвус был связан не только с немцами, но и с англичанами, и с мировой финансово-политической «закулисой».Из Берлина деньги поступали все же не в таких количествах, как требовала революция. В 1915 г. Парвус получил от Германии 3 млн марок и 1 млн рублей.
После провала «дня Х» немцы вообще прекратило платить ему. Но забастовки и демонстрации в 1916 г. получали все больший размах. Значит, продолжались и финансовые вливания. Впрочем, Германия попросту не могла безоглядно швыряться средствами. Она вела тяжелую войну на нескольких фронтах, закупала через нейтральные страны сырье, продовольствие, поддерживала союзников - Австро-Венгрию, Турцию. Избыточные деньги в это время имелись только в одной стране - в США. Подтверждения этой версии есть.
Генерал А. А. Гулевич пишет: «Весной 1917 года Шифф открыто хвастался тем, что царский режим свергнут благодаря его финансовой поддержке». Его содействие революционерам упоминается в книге Сайруса Адлера, вышедшей после смерти банкира «Якоб Шифф. Жизнь и письма». .Лондон 1929 год.
Русский военный историк и разведчик генерал А. Нечволодов, ссылаясь на данные французской разведки, указывает: «Двенадцать миллионов долларов было передано Шиффом на нужды русской революции, и этот факт подтверждают и дополняют и другие источники» (см. 21. Гулевич А. А. "Царизм и революция". Калифорния, 1962).
В американских архивах сохранилась и справка Секретной службы Соединенных Штатов от 12 декабря 1918 г.: «Варбург, Пол, Нью-Йорк Сити. Немец, гражданин Германии… был награжден кайзером в 1912 г., был вице-президентом Федеральной Резервной Системы. В его руках находятся крупные суммы, выделяемые Германией для Ленина и Троцкого. Имеет брата, лидера системы шпионажа Германии».
Исследователи обратили внимание на дату - справка появилась (или была искусственно датирована) только в декабре 1918 г., когда война окончилась и связи Варбурга с Германией уже ничем ему не угрожали. До этого времени гражданство вице-президента ФРС (!) и его родство с «лидером системы шпионажа»
почему-то никого не интересовали. Да и источник средств - из Германии - выглядит натянутым и сомнительным. Неужели у вице-президента ФРС США не хватало американских денег?
А в Белом Доме в это время вырабатывались планы дальнейшей стратегии США. Основное задание Вайсмана - навести мосты с американским правительством - было выполнено успешно. Британский посол в Вашингтоне Спринг-Райс вывел его на Хауза, стал посылать к советнику президента с «конфиденциальными сообщениями».
Вскоре выяснилось: никакое дополнительное влияние для втягивания Америки в войну не нужно. Мнения Хауза и Вайсмана по всем вопросам совпадали. Они отлично спелись между собой. Историки отмечают: «Полковник Хауз нашел в нем родственную душу… Вскоре между Хаузом и Вайсманом почти перестали существовать политические тайны»(см. Архив полковника Хауза / Предисл. А. И. Уткина. М.: АСТ, 2004). Английский резидент, пользуясь данными ему полномочиями, стал передавать предложения Хауза в Лондон, минуя посла.
Никаких заявлений о предстоящем вступлении в войну правительство США не допускало, все переговоры шли в глубокой тайне. Но необходимость присоединиться к Антанте была уже предрешена. Она являлась частью плана самого Хауза.Америка пожала плоды нейтралитета, получая сверхприбыли на кредитах и поставках. Теперь требовалось пожать и политические плоды войны, поучаствовать в послевоенном переделе мира. Для этого надо было оказаться в лагере победителей. Но Хауз, убеждая президента выступить на стороне Антанты, подчеркивал: "это будет возможно только после свержения русского царя".(см. там же).
Тогда, мол, и сама война пример характер борьбы «мировой демократии» против «мировых автократий». Это говорилось в 1916 г. А срок вступления Америки в войну планировался и оговаривался с союзниками заранее - весна 1917 г.
Новым послом в Петроград Вильсон намеревался назначить Крейна. Покровителя Милюкова, владельца российских заводов «Вестингауз». И одного из организаторов китайской революции. Но приятель Крейна Маккарти доказал Хаузу, что его не надо выдвигать на государственные должности.
Он принесет больше пользы в качестве неофициального лица, если будет «делать только то, что он делает сейчас». Что именно делал Крейн «сейчас», пока остается за кадром истории.
Но послом в Россию весной 1916 г. был направлен Д. Р. Френсис - его назначили по рекомендации Крейна. Он поехал не только как дипломат, но и личный представитель Хауза. Ему была поставлена задача не допускать захвата российской экономики англичанами и французами.
В Петрограде Френсис «совершенно конфиденциально» принялся предостерегать государя, правительство и Думу о серьезной опасности - очутиться после войны в полной зависимости от западноевропейских держав. Вместо этого предлагал «дружескую помощь» США, выложив перед царскими министрами проекты, подготовленные в Вашингтоне. Они и впрямь сулили самую широкую поддержку для нашей армии и промышленности.Но за «помощь» американцам следовало «всего лишь» предоставить «особые права» в России: концессии ключевых железных дорог, месторождений полезных ископаемых, свободный ввоз товаров и торговлю… Словом, чтобы не попасть в зависимость от Англии и Франции, предлагалось превратить нашу страну в американский рынок сбыта и сырьевой придаток.
Однако поползновения «друзей» царь отразил так же твердо, как атаки врагов на фронте. Френсису вежливо отказали. Хотя предложения, привезенные им, были, скорее всего, «пробным камнем», попыткой прощупать позицию русской власти. Если не получилось, Френсис готов был довольствоваться меньшим. Так, обе стороны сочли полезной прокладку прямого кабеля для телеграфного сообщения между Россией и США, расходы делились пополам. А через Барка была достигнута договоренность о поощрении деятельности американских компаний в России…
В публикации часто проскальзывает имя "полковник Хаус". Кто это? Какова его роль в уничтожении Российской империи? Читайте об этом в следующей публикации...
Где царь – там и Москва. Часть 147
5 августа 2021 г.
Кстати, пора нам уже порассказать о плане Хауса, дабы читатель имел большее представление о масштабах заговора против человечества.
В 1912 году крупнейшие финансовые магнаты США Бернард Барух, Морган, Шифф, братья Варбурги и др. привели к власти Вудро Вильсона, который под их эгидой стал президентом Соединенных Штатов.
Главным вдохновителем и «серым кардиналом», направлявшим и регулировавшим его политику был полковник Хаус.Только это не настоящий полковник. Это звание он получил по наследству от своих предков. В XVIII веке в штате Техас был закон, по которому все высокие воинские звания наследовались потомками, по аналогии лордов в Англии.
Сохранились дневники, письма Хауса, из которых можно выделить всеобъемлющий план, окончательно сформированный к 1916 году. Целью его являлось ни более, ни менее, как приведение США к мировому господству. Почему именно Америки – спросите вы? Да потому, что к этому времени именно в США сосредоточились все основные силы мирового сионизма. А, как известно, план трёхтысячелетки Соломона, прекрасно увязывался с планом Хауса. Сделать это господство предполагалось в основном не военным путём, а экономическим, финансовым и пропагандистским.Но первым этапом плана была организация войны, которой в сложившейся кризисной мировой экономической ситуации избежать было невозможно.«Поэтому, лучше мы её будем направлять и контролировать» - так решили банкиры.
В первой мировой войне европейские государства несли огромные потери, разорялись, в то время, как США невиданно богатели на поставках обеим воюющим сторонам, стремительно развивали экономику.
В конце войны из должника Европе США превратились в её кредитора. Но дальше нужно было воспользоваться плодами первой мировой войны. "Для этого – поучал Хаус – Америка должна была вступить в войну, но вступить только после свержения русского царя". По замыслам Хауса, следовало:
• После того, как Америка пожала все плоды нейтралитета, требовалось пожать и плоды победы. А для этого США должны были вступить в войну. Но вступить только после свержения русского царя – чтобы сама война приобрела характер борьбы «мировой демократии» против «мирового абсолютизма». Об этом Хаус писал Вильсону еще летом 1916 г.! А ведь срок вступления США в войну оговаривался с державами Антанты заранее. И определялся на весну 1917 г.
• Но и крушением русской монархии ограничиваться не следовало. Россия должна была пасть окончательно и выйти из войны. В этом случае Центральные Державы навалятся всеми силами на Запад. А французам, англичанам, итальянцам останется надеяться на спасение уже не со стороны русских, а только на американцев. А значит, США получали возможность диктовать им любые условия.
• Победу над Германией и ее союзницами предполагалось обеспечить не столько военными, сколько пропагандисткими средствами. Президенту США следовало объявить, что война ведется не против народов этих стран, а только против агрессивных монархических режимов, искать опору в «демократических» кругах противостоящих государств, всячески поощрять их, заигрывать с ними – и тем самым инициировать революционные процессы. Пусть «демократы» валят своих монархов, веря, что Америка таким исходом вполне удовлетворится и готова будет заключить почетный мир.
• После победы выдвигался проект «фактического пересмотра системы международных отношений». США до начала ХХ в. традиционно придерживались политики «изоляционизма»: согласно доктрине Монро, не допускали европейского вмешательства на Американском континенте, но и сами в дела Старого Света не лезли. В результате европейские державы без них переплелись сложными
системами взаимных договоров, трактатов, соглашений. Втискиваться и вписываться в эту систему, по «плану Хауса», было бесперспективно и вредно.Ее предстояло смести напрочь, для чего выдвигался лозунг «отмены тайной дипломатии». Объявить старую дипломатию «плохой», осудить и отбросить, а на чистом месте строить новую.
• Главной стратегической партнершей в достижении этих целей для США должна была стать Англия. Хаус указывал: «Если не обсуждать условий мира с другими союзными державами, то наша страна и Англия окажутся в состоянии диктовать условия». Но альянс предполагался заведомо нечестным. Он требовался, чтобы вместе подорвать силы России, ограничить интересы Франции, Италии, Японии.Однако при этом американцы готовились исподтишка подложить свинью и англичанам.
• Ну а в итоге всех усилий виделось – «надо построить новую мировую систему». С образованием «мирового правительства», где будет лидировать Америка.Сделать это предполагалось пропагандой «демократических ценностей».
Поставить их во главу угла, провозгласить самодовлеющей величиной, приоритетом всей международной политики. Благоприятные условия для подобной пропаганды создавала катастрофа мировой войны, колоссальные жертвы.Эти бедствия объяснялись агрессивностью «абсолютизма», недостаточной «демократией» европейских держав. И утверждение «подлинной демократии» объявлялось единственным средством предотвратить подобные катастрофы в будущем. А США в таком случае выдвигались на роль мирового учителя демократии – и мирового арбитра.
Они получили бы право влезать во внутренние дела других государств, оценивать и определять, какое из них в достаточной степени «демократично», а какое недостаточно. Читай – опасно для мирового сообщества со всеми вытекающими последствиями (еще раз напомним – эти проекты разрабатывались не в 1990-х, а в годы Первой мировой войны).И Хаус убеждал Вильсона: «Мы должны употребить все влияние нашей страны для выполнения этого плана».
• Что же касается России, то она, выйдя из войны, выбывала и из числа победителей. И ее саму можно было пустить в раздел вместе с побежденными. Задолго до небезызвестного Збигнева Бжезинского Хаус писал: «Остальной мир будет жить более спокойно, если вместо огромной России в мире будут четыре России. Одна – Сибирь, а остальные – поделенная Европейская часть страны».
При этом на осколки России следовало «распространять нашу финансовую, промышленную и моральную поддержку по всем мыслимым направлениям», и они превращались в сырьевые придатки и рынки сбыта США.
Кстати, Эдварду Хаусу очень не нравилось и русское Православие. А поскольку Вильсон, как отмечалось выше, был фанатичным протестантом, «серый кардинал» вполне находил у него понимание, убеждая президента, что эта вера «слишком ортодоксальна», поэтому русские вообще не являются «настоящими христианами». В общем, для интеграции России в «новую мировую систему» Православие считалось желательным тоже разрушить и заменить религией «наподобие протестантских».
Нетрудно увидеть, что с 1917 г. события начали развиваться как раз по тому сценарию, который получил отражение в архивах всемогущего президентского советника. Ясное дело, реализовывал проекты не он один. Участвовали в выполнении «плана Хауса» американские и европейские политики, участвовали западные дипломаты и спецслужбы. Участвовали и русские революционеры, общественные деятели – хотя из них только считанные единицы знали, на кого они, в конечном счете, работают и чей заказ исполняют. Но были и такие, кто это знал.
Выполняя этот план, «закулиса» США организовала и совершила революцию в России в 1917 году.
После свержения последнего царя из династии Романовых, власть захватило так называемое временное правительство, состоящее исключительно из масонов. Решения этого правительства на последующих этапах не устраивало еврейских банковских воротил. Россия по их замыслу должна пасть окончательно и выйти из войны. Тогда она выбывала из числа победителей, и её, по плану Хауса, предполагалось пустить в раздел вместе с побежденными. Германия и её союзники после крушения России получали возможность сообща навалиться
на Францию, Англию, Италию.И их надежды на спасение связывались уже не с Россией, а с американцами. В этом случае США могли диктовать им любые условия. Это отвечало требованиям плана Хауса, поскольку главной его целью было установление «нового мирового порядка».
Создавалось мировое правительство – Лига наций, где должны были лидировать США. Они провозглашались некоей самодовлеющей мировой силой. Объявлялось, что именно недостаток демократии в европейских странах привел к мировой войне, и только демократия может спасти мир от подобных бедствий в будущем.А Штаты, таким образом, превращались в гегемона демократии и мирового арбитра, определяя, какие государства демократичны, какие недостаточно, и, стало быть, опасны, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Однако на этих этапах план Хауса не сработал полностью, и его окончательное выполнение пришлось отложить до лучших времён.
Здесь следует обратить внимание, что в Европе тоже были свои богоизбранные, конкурирующие американским банкирам. Также и в США произошел небольшой раскол в мнениях между сторонниками нового мирового порядка.Зачем гнаться за мировым господством, если можно спокойно хищничать, качать прибыли из собственного народа и «банановых» республик?
Европейские богоизбранные банкиры и сторонники «старого» порядка в США нанесли Вудро Вильсону удар в спину. Он считал уже себя всемогущим властелином в Европе, когда против него разразилась гроза в Америке.Его обвинили во вступлении США в ненужную войну, в потерях, которые при этом понес американский народ. Так завершилась первая попытка реализовать план Хауса».
А теперь расскажем о мировой агонии в Империалистической войне 1914 года и кому она принесла сказочные богатства, замешанные на крови миллионов ни в чём неповинных людей…
Осенью 1915 г. немцы и их союзники чувствовали себя на вершине успехов. Правда, Россию сломить не сумели, но выбрали более легкие жертвы, навалились на Сербию и Черногорию. Охотно присоединилась Болгария, копившая к сербам давние счеты. Обе балканских страны были захвачены.Англичане и французы переполошились, решили эвакуировать свои армии, сидевшие в Дарданеллах. Это вылилось в бегство, во время которого были брошены на плацдармах вся артиллерия и огромные запасы имущества.
А немцы пребывали в уверенности, что русские от понесенных ударов не оправятся. В декабре 1915 г. начальник генштаба Фалькенгайн доложил Вильгельму II: «Боевая мощь России не вполне надломлена, но наступательная сила утрачена» (см. Уткин А. И. "Первая мировая война". М.: Алгоритм, 2001).
На 1916 г. запланировали проломить фронт под Верденом и вывести из войны Францию. Ну а русские никуда не денутся и помочь своим союзникам не смогут.
В Берлине уже бесцеремонно распоряжались землями нашей страны. Министр иностранных дел фон Ягов разработал меморандум о «восточной угрозе»: «До сих пор гигантская Российская империя с ее неиссякаемыми людскими ресурсами, способностью к экономическому возрождению и экспансионистскими тенденциями нависала над Западной Европой как кошмар… Русская раса, частично славянская, частично монгольская, является враждебной германо-латинским народам Запада…». Делался вывод: чем больше получится отобрать у «полуазиатской Московской империи», тем лучше.
Оккупанты развернули «германизацию» захваченных областей. Началась она с введения судов военного трибунала, за нарушение приказов и прочие провинности перед интервентами жителей ждал расстрел. Кроме того, была уничтожена вся система образования. Отныне учителями могли быть только немцы, а преподавание разрешалось только на немецком языке. Русские, польские, латышские, литовские учебные заведения закрывались. Единственным официальным языком признавался немецкий. На нем должны были писать все вывески, документы, говорить в административных учреждениях. По селам начались повальные реквизиции, выливавшиеся в грабежи. Людендорф признавал, что «у населения отбирали лошадей, скот, продовольствие, брали все что придется».
Австрийцы вошли на российскую землю только на Волыни. Но они взялись зачищать собственную возвращенную Галицию. Казнили людей по доносам о связях с русскими. Но этим дело не ограничилось. Начался чудовищный эксперимент с переделкой целого народа. Поголовно арестовывали православных священников и всю интеллигенцию, объявленную «русофильской». Священников обычно сразу вешали за «сотрудничество с врагом», ведь русские заходили в их храмы, молились.
А учителей, врачей, служащих, студентов отправляли в концлагерь Телергоф. О нем дошло очень мало сведений по одной причине — оттуда не возвращались.Малочисленная галицийская интеллигенция сгинула там. Православных священников заменили униаты, прежних учителей — «мазепинцы», начали преподавать иную историю, искусственно разработанный язык, смесь украинского и польского. Результаты операции были сродни геноциду. Большинство людей оставались живы, но народ
уничтожался.До 1915 г. население Львовщины и Тернопольщины называло себя русинами, говорило на своем наречии, было православным, считало русских «своими». Через пару десятилетий общины русинов сохранятся лишь в горах. Остальной народ превратится в «западэньцев», ревностных униатов, говорящих на другом языке и ненавидящих «москалей»…
Но и отношение союзников к нашей стране разительно изменилось. О спасении Франции и Сербии в 1914 г. было забыто. Теперь западные дипломаты заговорили, что русские «не вносят достаточный вклад в победу», даже о «неэффективности» союза с ними.
Речь пошла уже не о вознаграждении, а… о расчленении России! Исподтишка уже начался раздел ее территорий! Франция заключила тайный договор с поляками о восстановлении их самостоятельного государства, причем поляки претендовали на старинные владения Речи Посполитой: Украину, Белоруссию, Литву.
С представителями России при союзном командовании обращались по-хамски. Маршал Жоффр относился к русским генералам как к собственным подчиненным. Стратегические решения принимались без учета мнений русского правительства и командования. С кредитами и поставками норовили содрать побольше, и еще и обмануть. Ружья, закупленные у Италии, оказались негодными. Из французских тяжелых орудий 35 % не выдерживали двухдневной стрельбы, а самолеты, приобретенные во Франции, почти все были бракованными (см. Игнатьев А. А. "Пятьдесят лет в строю". М.: Воениздат, 1988).
За перевозку военных грузов иностранными судами назначили отдельную плату — на обратном пути грузить пароходы русским лесом, хлебом, ценным сырьем.А британские крейсеры охраняли караваны судов, шедших в Архангельск. Англия потребовала за это компенсацию — отдать ей «весь русский торговый флот, находящийся в свободных морях» (см. Родзянко М. В. "Крушение империи" // Архив русской революции. Т. 17. М.: Терра-Политиздат, 1993).
Столь наглое условие возмутило даже Думу, его отвергли. Но тогда британцы принялись шантажировать, сокращать грузы, отправляемые в Россию.
А Франция вела себя так, будто уже купила нашу страну. У нее возникла идея — зачем везти на Восток винтовки? Лучше, наоборот, везти на Запад русских солдат, пусть воюют во Франции. Президент Пуанкаре доказывал, что за их «помощь» Россия должна прислать не только солдат, но ирабочих на французские заводы.
Финансовые и экономические проблемы, вставшие перед нашей страной, российское правительство предложило обсудить на международной конференции. Запад откликнулся с живейшим интересом. Конференцию созвали в Париже, председательствовал французский министр торговли Клемантель.Но от просьб русской делегации помочь в преодолении насущных трудностей иностранцы сразу отмахнулись, принялись вырабатывать «экономическую программу для России».Она выразилась в откровенной дележке русского рынка. Британия заявила, что является «главным кредитором», поэтому ее фирмы и товары должны получить в России приоритет. Франция тоже потребовала льготные тарифы для своих товаров и добавила пункт, чтобы «в нагрузку» к займам и оружию у нее покупали вино. Наша страна несла огромные убытки от «сухого закона», а ей за одолженную валюту навязывали импортное вино!
В мае 1916 г. в Россию прикатила французская делегация во главе с министрами Вивиани и Тома.Настаивала, чтобы «русские отрешились от эгоистических задних мыслей», отправили во Францию 400 тыс.
солдат. Давила на царя, чтобы отказался от Польши, предоставить ей независимость. Но делегация беззастенчиво полезла и во внутренние дела России! В Думе Тома заявил: «Французы горячо и искренне относятся к Государственной Думе и представительству русского народа, но не к правительству. Вы заслуживаете лучшего правительства, чем у вас существует». В беседе с Роднянко Тома «дал полномочия» председателю Думы — если понадобится, обращаться лично к нему или к Жоффру «с указанием на происходящие непорядки».
Министр одной державы оплевывал правительство другой, союзной державы и давал «полномочия» спикеру ее парламента жаловаться на «непорядки»! Но отечественные либералы гордились таким доверием, с радостью принимали на себя роль эмиссаров западных стран.
Однако все потуги иноземных хищников снова натыкались на нежелание царя поступаться национальными интересами. Решения Парижской конференции Совет министров не утвердил. А Россию списали со счетов слишком рано. К весне 1916 г. проблемы со снабжением удалось преодолеть. И преодолели их без западных «друзей», опираясь на собственные ресурсы.
Снаряды шли сплошным потоком, на ящиках рабочие писали: «Бей, не жалей!». Росло количество артиллерии, пулеметов стало в 2–3 раза больше, чем в начале войны. В армию поступали ручные гранаты, аэропланы, броневики, всех солдат и даже лошадей снабдили противогазами (французы еще год пользовались ватно-марлевыми повязками).
Первыми начали войска генерала Юденича в Закавказье. Среди зимы, когда этого никто не ждал, они прорвали неприятельские позиции, овладели мощнейшим крепостным районом Эрзерума, закрывавшим дороги вглубь Турции. Развивая успех, взяли Трапезунд — главный порт на южном берегу Черного моря. Две турецких армии, выдвинутых спасать положение, были разгромлены под
Эрзинджаном и Огнотом. Наши казаки и драгуны поили коней из Тигра и Евфрата. Корпус Баратова очистил от турок и их сторонников Иран, наши конные разведчики добирались до Багдада.
Весной 1916 г. загрохотало сражение и во Франции. Немцы нанесли удар под Верденом. Французских сил на этом участке было мало, оборона рушилась. Казалось, еще немного — и все. Но спасли русские. Несмотря на все интриги союзных держав, царь продолжал воевать по-рыцарски. Когда французы взмолились о помощь, наши войска перешли в наступление у озера Нарочь и на Двине. Они смогли только вклиниться в неприятельские позиции, понесли серьезные потери, и государь прекратил операцию. Но своей цели она достигла. Вражеское командование переполошилось, прекратило атаки под Верденом. Французы на целую неделю получили передышку. Подтянули свежие контингенты и, когда немцы возобновили штурм, их остановили.
Но битва под Верденом вылилась в страшную мясорубку. С обеих сторон погибали целые дивизии. Среди французов нарастали уныние и обреченность. Париж снова взывал к Николаю II, настаивал все-таки прислать 400 тыс. русских им на подмогу. Выделять такое количество солдат царь и Алексеев не стали. Но союзников опять не бросили в беде. Было решено направить во Францию 4 бригады по 10 тыс. штыков. Не для пополнения союзных армий, а для моральной поддержки. В апреле 1916 г. в Марсель прибыла первая русская бригада. Это действительно оправдало себя. Наших солдат забрасывали цветами, носили на руках. Кричали: «Русские с нами! Россия нас не оставит!» Во французском народе произошел перелом настроений, он воспрянул духом, готов был продолжать войну…
На грани катастрофы очутилась и Италия. Австрийцы, как и немцы, рассуждали, что русских ударов можно не опасаться. Собрали мощную группировку и навалились на итальянцев под Трентино. Разбили и погнали, захватывая в окружение итальянские армии, бегущие в полной панике. Но в июне грянуло наступление русского Юго-Западного фронта.
Генерал Брусилов одним из первых понял особенности современной войны. Грамотно спланировал и сорганизовал операцию. Его армии сумели сделать то, чего еще никому не удавалось в Первую мировую — прорвали многополосную позиционную оборону, и не на узком участке, а на протяжении 450 км. Спасли Италию, заставив противника оставить ее в покое, перемололи 1,5 млн австрийцев и немцев, снова заняли большую часть Галиции.
У союзников дела обстояли гораздо хуже. Летом 1916 г. они тоже предприняли генеральное наступление на Сомме. Прорвать оборону не сумели. Тем не менее французское и британское командование раз за разом выбрасывало на немцев потоки снарядов, а потом гнало свои дивизии в лобовые атаки.Получилась вторая такая же бойня, как под Верденом. Эти тупые и бессмысленные позиционные сражения упрямо продолжали до конца года, Германия в них положила 1,1 млн бойцов, французы и англичане — 1,2 млн.
Вместо потерянной Сербии и брошенных плацдармов в Дарданеллах союзники воссоздали на Балканах Салоникский фронт. Собрали сюда остатки сербских войск, французские, итальянские контингенты. Но болгары и австрийцы без труда остановили их в горах, фронт безнадежно застрял. Англичане пытались наступать в Ираке, однако экспедиционный корпус генерала Таунсенда турки растрепали и заставили сдаться.
А Россия снова разворачивалась в полную силу — и отношение к ней западных союзников опять изменилось.С представителями царского правительства заговорили совсем не так, как несколько месяцев назад. Партнеры спешили загладить свои вчерашние выходки.Англичане наградили царя орденом Бани I степени и произвели в британские фельдмаршалы. Французы отбросили тайные соглашения с поляками.Вместо этого предложили Николаю II договор — Франция признает, что Россия имеет полное право установить свои западные границы, пускай берет все, что захочет, а взамен пусть поддержит претензии Франции на Эльзас и Лотарингию.
Впрочем, Николай II и его правительство отлично представляли: со стороны западных держав еще могут быть каверзы и сейчас, и после войны. Чтобы обезопасить себя, русская дипломатия сделала блестящий ход. 3 июля 1916 г. было заключено секретное соглашение с Японией.
Оно касалось сфер влияния, стороны обязались не допускать «контроля над Китаем какой-либо третьей державы, питающей враждебные намерения в отношении России или Японии». Но это был и военный союз. Оговаривалось: если любое государство объявит войну русским или японцам, «другая сторона по первому же требованию своего союзника должна прийти на помощь». В Токио расценивали договор как величайший успех. Там тоже предвидели, что после войны Англия и США могут доставить им серьезные неприятности.
Япония помогла решить и проблему с шантажом англичан насчет конвоирования морских караванов в Архангельск. Возвратила русским крейсеры «Варяг», «Пересвет» и «Полтава», доставшиеся ей в прошлой войне. Взяла плату только за подъем кораблей со дна и их ремонт. Они под русскими флагами и с русскими экипажами отчалили из Японии в Архангельск. На Севере у России появилась собственная эскадра для охраны грузовых конвоев.
После двух лет войны все ее участники испытывали серьезнейшие трудности. Не хватало рабочих рук, ресурсы истощались. Во всех воюющих странах была введена карточная система.
Ллойд Джордж писал: «К осени 1916 г. продовольственный вопрос становился все более остро и угрожающе». В Германии люди уже жили впроголодь. Но России эти проблемы, казалось бы, не касались. В 1916 г. выдался богатейший урожай. А экспорта
не было, хранилища оставались полными зерном еще с прошлых лет. Только в Сибири было заготовлено 500 млн пудов мяса, огромное количество масла — не знали, как вывезти. В любом трактире свободно продавались огромные расстегаи, пышные калачи, пироги.
Процент мобилизованных по отношению ко всему мужскому населению в России был вдвое ниже, чем во Франции или Германии. Деревня за годы войны вообще разбогатела. Заготовители армии, Земгора, промышленных фирм скупали любую продукцию — зерно, кожу, сало, шерсть, лен, давали высокие цены. А в городах развитие военного производства вызвало промышленный бум.
Росли, как грибы, фабрики и заводы, их хозяева нуждались в рабочих, платили хорошую зарплату. Да, положение нашей страны снова выглядело прочным. Население союзных держав, в первую очередь Франции, опять восхищалось русскими, связывало с ними надежды на скорое окончание войны.
В следующей публикации расскажем о том, как всполошились русофобы, видя, как уверенно русское оружие одерживает победу на фронтах, и как эти всполошенные принялись делать всё, чтобы разрушить Империю изнутри, опираясь на Пятую колонну либерастов всех мастей и национальностей России.
Кстати, в руководящих рядах этого вируса, разъедающего Империю изнутри, были в основном "богоизбранные вожди", направляющие "русское быдло» (т.е наших предков) по хотению и усмотрению своих руководителей – мировых финансовых паразитов…
Где царь - там и Москва. Часть 148
10 августа 2021 г.
В предыдущей публикации мы рассказывали об успехах России на фронтах Империалистической войны (1-я мировая), после чего в политических кругах Лондона, Вашингтона, Парижа взбудоражились (как любит выражаться Путин) наши "патрнёры" по Антанте : мол, Россия-победительница, внесшая решающий вклад в победу, будет доминировать в Европе. Договоры, заключенные с нею, придется выполнять. Она получит Босфор и Дарданеллы, воссоединит под своей властью Украину, Польшу. К тому же, после геноцида христиан в Османской империи Николай II поставил вопрос и о Турецкой Армении. Он предоставлял армянам самим решить - войти в состав Российской империи или создать автономное государство под русским протекторатом.
Подобные перспективы никак не устраивали западные державы. Да и о соглашении с Японией им, конечно же, стало известно. А для того, чтобы изменить положение, существовали пятые колонны. Правда, революционерам в данный период нечем было похвастаться. Нелегальную сеть эсеров в России полиция вообще ликвидировала. Возродить ее пробовал Керенский. Стал объединять вокруг себя разрозненные кружки, создал Рабочий комитет партии эсеров, намечал сформировать боевую организацию. Взял на себя обеспечить ее оружием. Для этого рабочие собрали ему 700 руб. Но Керенский оказался пустым болтуном. Хотя он и был депутатом Думы, адвокатом, заработков у него постоянно не хватало. Он тратил партийные средства на личные нужды, оружие не купил. А когда подчиненные стали требовать вернуть деньги, сумел отдать только 300 руб. Рабочие возмутились, и его организация распалась (см. Глобачев К. И. «Правда о русской революции: воспоминания бывшего начальника Петроградского Охранного отделения» // под ред. З. И. Перегудовой. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН). 2009).
Но активизировалась возня в других структурах, не партийных. Соломон Познер(юрист, историк, публицист, издатель, мемуарист) в весьма округлых выражениях описывал: «Петербургская радикальная интеллигенция стала с 1916 года собираться для обсуждения политических проблем, выдвигавшихся жизнью. В них принимал участие очень ограниченный круг лиц, допускавшихся после тщательной фильтровки организаторами этих
собраний». Познер свидетельствовал, что на таких сборищах часто бывал Браудо «и молча внимал разговорам». Но, если звучало что-то не то, вмешивался, поправлял. Впрочем, можно уточнить насчет «ограниченного круга лиц» «после тщательной фильтровки».
Собрания были масонскими, и на них присутствующих подводили к идее переворота. А летом 1916 г., в то самое время, когда на фронте шли победные бои, на масонском конвенте "Великого востока России", то есть общей конференции всех лож, данное предложение было впервые озвучено относительно широко, причем назывались разные варианты - или свержение государя, или вынуждение его к отречению в пользу наследника.Но даже на масонском
кагале такое предложение возмутило многих участников, особенно приехавших из провинции. Они выступили против. Хотя тем самым обозначили несогласных. После этого в масонских рядах прошли чистки. Некоторые ложи закрывали под разными предлогами, из других исключали или какими-то способами вынуждали уйти неподходящих членов.
Нагнеталась и агрессивность оппозиции. Причем сейчас-то положение на фронтах выправилось, царская власть показала, что она совершенно дееспособна, и, казалось бы, придраться не к чему. Но поводы создавались искусственно.
Когда стало ясно, что военного министра Поливанова, наломавшего дров, больше нельзя терпеть на этом посту, Николай II заменил его Шуваевым Дмитрием Савельевичем - толковым генералом, известным своей кристальной
честностью: за долгие годы службы на тыловых должностях к его рукам «не прилипло» ни копейки казенных денег. Но военному министру требовалось работать в тесном контакте с Особым совещанием по обороне под председательством Родзянко. И в Думе, в знак протеста после отставки Поливанова Шуваеву устроили обструкцию, не желая иметь с ним дело.
Чтобы обеспечить нормальную работу государственных структур, царь искал хорошего премьер-министра и остановился на кандидатуре Штюрмера.Счел, что по своим личным качествам он станет «твердой рукой в бархатной перчатке». Сможет поддерживать порядок, не раздражая оппозицию излишней резкостью. Но для либералов настоящим подарком стала немецкая фамилияШтюрмера, хотя он был православным, из давно обрусевшей семьи. Его сразу приплюсовали к мнимой «измене» императрицы и Распутина. Об истинной «вине» Бориса ВладимировичаШтюрмера откровенно записал Бьюкенен: «Будучи отчаянным реакционером, он в союзе с императрицей стремится сохранить самодержавие в неприкосновенности» (см. Бьюкенен Дж. «Воспоминания дипломата». М., 1923).
Да, он был верным слугой престола, пытался предотвратить переворот - и за это его произвели в «изменники». Кстати, сам Штюрмер никогда связей с Распутиным не имел (об этом читайте: Платонов О. А. «Жизнь за царя. Правда о Григории Распутине».
СПб., 1997).
Но в окружении председателя Совета Министров невесть откуда вынырнул Манасевич-Мануйлов.Проходимец и бывший секретарь Витте, которого он использовал для деликатных дел. За аферы и крупные растраты его выгнали со службы. Но теперь он неведомыми путями сумел устроиться секретарем у Штюрмера и при этом стал регулярно появляться у Григория Ефимовича.
Вот и обозначилась «связь»! Оппозиция стала судачить о «немецкой партии» в лице царицы, Распутина и Штюрмера. Николай II считал, что новый премьер-министр станет его опорой. Но получилось наоборот. В условиях постоянных нападок Штюрмер сам искал опору у царя.
Одним из главных клеветников оставался Гучков. О, этот поц очень любил нагадить русскому царю, не гнушаясь ничем. По линии Красного Креста ему доводилось бывать за линией фронта, на германской территории. После этих поездок он с упоением стал всем стал рассказывать историю, как к нему однажды подошел немецкий офицер, улыбнулся и спросил по-русски, не узнает ли его Александр
Иванович? Доверительно сообщил, что он разведчик, до войны работал в России, служил в Охранном отделении и состоял в охране Распутина. А фамилия его - Штюрмер, он родственник премьер-министра. Но только попросил никому не говорить об этом… Ложь была грубой. Что же это за офицер разведки, который болтает о своих секретах, да еще видному общественному деятелю? Однако для свиньи Гучкова вполне годилась. Ему годился любой поток грязи на Россию.Впрочем, работу самого Гучкова очень трудно было
назвать патриотической и, хотя бы, честной.
Начальник Охранного отделения Глобачев вспоминал, что ВПК всюду пытался создать впечатление, что правительственные органы никуда не годятся и всю продукцию для фронта производят только они, ВПК.
Для этого в Сибири был построен огромный ящичный завод, поставлявший ящики почти на все оборонные предприятия.
На фронт шли снаряды, винтовки, патроны в ящиках со штампом ВПК! «Когда же в 1916 г. были собраны статистические сведения о продуктивности изготовления боевого снаряжения для армии - казенных заводов, частных предприятий и ЦВПК, - писал Глобачёв, - то оказалось, что главное количество боевого снаряжения производится по заказам правительства на казенных заводах, меньшая часть - частными предприятиями и только 0,4 % - по заказам ЦВПК» (см. Глобачев К. И. «Правда о русской революции: воспоминания бывшего
начальника Петроградского Охранного отделения " 2009).
Да, поставляли только тару для винтовок, снарядов, патронов! Хотя Гучков и его коллеги получали огромные казенные средства, используя их по своему усмотрению. В том числе на публикацию оппозиционных газет, на подпитку революционеров через Рабочие группы.
Путиловские заводы в Петрограде совсем неслучайно превратились в революционное гнездо. Здесь в подрывной работе было замешано само руководство. Например, один из директоров Путилова Карл Шпан входил также в правление ряда других крупных предприятий - Русско-Балтийского завода, заводов Барановского, «Сименс Шуккерт», «Международного банка».
Связи Карла Шпана и его брата Бориса с Германией были выявлены контрразведкой. В 1915 г. их арестовали и сослали в Сибирь (кстати, юрисконсультом братьев Шпан был Керенский).
Но убрали одного члена правления - оставались другие, такие как братья Животовские, Абрам и Давид. В 1909 г. они открывали список из 385 масонов, проходивших по делу учредителя лож в Петербурге князя Бебутова. В 1915 г.контрразведка тоже арестовывала их по обвинению в шпионаже, но не хватило доказательств, пришлось отпустить. А сам владелец заводов А. И. Путилов наряду с банкиром Д. Л. Рубинштейном, по данным агентуры Петроградского контрразведывательного отделения, числился «неуловимым шпионом, работавшим в пользу Германии», но уличить его никак не получалось.
У этих солидных промышленников, как и у Гучкова, провокации очень хорошо сочетались с баснословной наживой. Допустим, «Русско-Азиатский банк» Путилова вдруг «закрывал кредит» его же собственным заводам. Задерживалась зарплата, рабочие бастовали, а хозяин заводов и банка выставлял счет правительству - выделить ему
субсидии в 36 млн рублей, иначе остановится производство (см. 85. Ткаченко С. Л. «Американский банковский капитал в России в годы Первой мировой войны» // ВИРД. СПб., 1998).
Но наряду с забастовками обозначились другие опасные явления. Если германское правительство отвергло проект Парвуса печатать фальшивые деньги и подорвать позиции рубля, то министерство финансов Барка продолжало усиленную эмиссию бумажных денег, и результат был таким же. Реальный курс рубля упал вдвое, росли цены. А продовольствия и других товаров первой необходимости вроде бы имелось в избытке, но в
разных городах стали отмечаться «недохваты». На прилавках вдруг исчезало то одно, то другое. Возникали очереди. В России их отродясь не бывало, у народа они вызывали чрезвычайное возмущение. Депутаты Думы и газетчики использовали дефициты и очереди для обвинений правительства. А подорожанием были недовольны рабочие, и агитаторы подталкивали их бастовать, требовать повышения зарплаты.
Российские власти прекрасно знали, что это преднамеренные диверсии. Секретный циркуляр министерства внутренних дел № 100186 от 9 января 1916 г. доводил до сведения губернаторов и градоначальников: «Исходя из тех соображений, что ни военные неудачи, ни революционная агитация не оказывают серьезного влияния на широкие народные массы, революционеры и их вдохновители, евреи, а также тайные
сторонники Германии намереваются вызвать общее недовольство и протест против войны путем голода и чрезмерного вздорожания жизненных продуктов. В этих видах злонамеренные коммерсанты скрывают товары, замедляют их доставку на места и, насколько возможно, задерживают разгрузку товаров на железнодорожных станциях» Напрашивается аналогия с нынешней «перестройкой», когда в 1990-хМосква Курская-Товарная была забита составами рефрижераторами с продовольствием, а в самом городе и стране назревал голод. (см. 26. «Документы о преследовании евреев» // «Архив русской революции». Т. 19. М.: Терра, 1993).
Но в рамках российских законов правоохранительные органы не могли предпринять эффективных мер! За те же самые акции с организацией «недохватов» предписывалось всего лишь привлекать виновных к административной ответственности, налагать штрафы. Контрразведывательное отделение Генштаба располагало списком 58 фирм, чьи связи с немцами были установлены достоверно, и 439 фирм, подозревавшихся в таких связях. Но тоже ничего не могло сделать, существующие законы связывали по рукам и ногам.
- - -
Достоверно было известно, например, что член правления «Международного банка» Шайкевич ездил в Стокгольм, встречался с Максом Варбургом, а председатель Внешторгбанка Давыдов ездил на встречу с директором германского «Юнкер-банка», и оба после этого развернули спекуляции с продовольствием и товарами первой необходимости (см. Орлов В. Г. «Двойной агент: записки русского контрразведчика» // С послесловием и приложениями А. Здановича. М.:
Современник, 1998).
Финляндия закупила вдруг хлеба на 36 млн рублей, огромное количество другого продовольствия - якобы для перепродажи в Швецию. Дания взялась скупать большие партии русского масла,
хотя в Швеции хватало своего хлеба, а в Дании масла.Производство сахара значительно превышало потребление, а на него пришлось вводить карточки! Потому что потоки сахара потекли в Персию. Куда потом шло продовольствие из этих стран, догадаться было не трудно. Продавалось в неизвестных направлениях стратегическое сырье и даже военное имущество.
Расшатыванием страны озаботилось не только правительство, но и военные. В июне генерал Алексеев подал царю проект ввести диктатуру тыла - так же, как во Франции. Подчинить персональному диктатору все министерства, промышленность, транспорт. Милитаризовать оборонные заводы, запретить забастовки. А рабочих обеспечить пайками, защитить от подорожаний и дефицитов. Но непонятным образом копия секретного документа попала в Думу, и либералы запаниковали. К царю мгновенно примчался Родзянко, доказывал, что учреждение диктатуры «бесполезно и опасно», может вызвать крупные беспорядки.
Правда, Николаю II проект тоже не понравился. Он был хорош в республиканской стране.
Но в России роль диктатора, на которую прочили начальника Главного артиллерийского управления великого князя Сергея Михайловича, фактически дублировала царя и главу правительства - ему и без того были подчинены все министерства.По сути, Штюрмер мог играть ту же самую роль. Но милитаризация заводов, запрет забастовок, контроль над промышленностью упирались не в формальный ярлык «диктатуры». Они упирались в Думу.
А Гучков после таких проектов постарался дискредитировать самого Алексеева в глазах Николая II. Направил генералу провокационное письмо, что «власть гниет на корню, нужны решительные меры". Алексеев ему не ответил, но и доносить счел неэтичным. Между тем Гучков принялся распространять свое «письмо к генералу Алексееву» в списках, в том числе и на фронте. Оно дошло и до государя - на этом строился расчет.При удалении начальника штаба Ставки на его должность выдвигался генерал В. И. Гурко - друг Гучкова, один из его «младотуроков», масон (см. 5. Башилов Б. «История русского масонства» // «Наш современник». Вып. 17. М., 1995).
Но подвести подкоп под Алексеева не удалось. Николай II уже изучил качества автора письма. Поэтому к адресату претензий не предъявлял и своего доверия не лишил.
Гучков в 1932 г. в своем интервью Николаю Базили описал совещание заговорщиков у депутата Думы Федорова осенью 1916 г. Присутствовали Родзянко, Милюков, Шидловский, Шингарев, Годнев, Владимир Львов, Некрасов. Гучков упоминает и Терещенко, удивляясь, как он туда попал, поскольку не принадлежал к этому кругу. Речь шла о том, что Россия приближается к стихийному революционному взрыву, и обсуждалось, что делать, когда он
произойдет? Предполагалось два варианта. Либо революция сметет власть и вынесет наверх либеральных лидеров, либо беспомощное правительство обратится к тем же лидерам о помощи.
Собравшиеся приходили к выводу: «мы, конечно, уклониться не сможем», будем спасать страну, но умиротворение стихии и создание новой власти станет возможным только при одном условии - удалить «главного виновника» бедствий России. Царя. ...У Федорова оказался свод Основных законов. Нашли закон, который предусматривает отстранение носителя верховной власти, и нашли статью, говорящую о регентстве… То, что было вскоре осуществлено, оно было тогда ясно, отречение государя в пользу сына, а дальше по
закону».
Гучков поведал, что сам не участвовал в обсуждении, а бросил лишь одну фразу: «Мне кажется, мы ошибаемся, господа, когда предполагаем, что какие-то одни силы выполнят революционное действие, а какие-то другие силы будут призваны для создания новой власти». Кто будет делать, те и возглавят". Вскоре к нему пришел Некрасов. Сказал, что согласен с ним - власть получает тот, кто делает революцию. Оба сошлись во мнении, что «допускать до развития анархии, до смены власти революционным порядком нельзя», а значит, нужно взять переворот на себя. К ним присоединился Терещенко, и образовалась «тройка», взявшаяся вырабатывать план. Гучков рассказывал:«Мысль о терроре по отношению к носителю верховной власти даже не обсуждалась. Так как в дальнейшем предполагалось возведение на престол сына государя, наследника, с братом государя в качестве регента на время
малолетства, то представлялось недопустимым заставить сына и брата присягнуть через лужу крови». Значит, требовалось заставить Николая II отречься. Разбирались три возможности. Две из них отбросили - захватить государя в Царском Селе или в Ставке. Царскосельский дворец охранялся, произошел бы бой с непредсказуемыми последствиями. В Ставке - не знали, как отреагируют генералы на предложение вступить в заговор, да и не хотели их привлекать (под их началом была армия, и им было очень просто перехватить власть). «Третья возможность - и на ней мы остановились - это захват царского
поезда во время проезда из Петербурга в Ставку и обратно».
Но здесь стоит остановиться. Верить воспоминаниям заговорщиков ни в коем случае нельзя только по одной причине: в мемуарах они ставили целью не истину, а оправдание самих себя. В приведенном рассказе Александра Гучкова лжи предостаточно. Он почему-то открещивается от Терещенко, показывает, будто тот был малознакомым для него. Хотя Терещенко был одним из его помощников, возглавлял киевский
ВПК.
Кстати о Михаиле Ивановиче Терещенко - это был своего рода нынешний Абрамович. Богатейший либерал-русофоб (ну и, конечно, с богоизбранными
корнями), он являлся крупным киевским сахарозаводчиком (связанным с Бродским), землевладельцем, банкиром,Ему принадлежала самая большая в мире частная яхта,
И еще немаловажная деталь - он был видным масоном ложи Гальперна, а Николай Некрасов, другой член «руководящей тройки» заговорщиков, являлся генеральным секретарем Великого Востока народов России. Причем он-то нигде ярко не «светился», всегда держался в тени.
Сам переворот, как мы видим, был изображен неким вынужденным действием, чтобы спасти страну от стихийного революционного бунта, к которому вела Россию политика царя. Но ведь этот бунт тоже готовили Гучков и его товарищи. Начальник Охранного отделения Глобачев описывал, что агенты ВПК «и сам председатель постоянно выезжали на фронт для постепенной подготовки оппозиционного настроения среди командного состава, причем Гучков брал на себя главнокомандующих фронтами и командующих армиями. Он старался приобрести популярность и
среди рядового офицерства». Для этого не стеснялся лгать. Например, заявлял в офицерских собраниях: указ государя об ускоренном повышении в чинах на фронте был подписан только по его требованиям. За это молодые офицеры устраивали ему овации, даже носили на руках.
О подготовке «стихийного» мятежа свидетельствовал и жандармский генерал Спиридович: «В Военно-промышленном комитете Петрограда готовилась революция. Ее готовила рабочая фракция комитета под председательством меньшевика Гвоздева, которому покровительствовали Гучков и Коновалов… В их присутствии оглашались резолюции рабочих о необходимости мира без аннексий и контрибуций… в то же самое время те же господа - Гучков и Коновалов, Некрасов - нападали на правительство за то, что “хотят заключить
сепаратный мир”. Такова была двойная лицемерная политика Гучкова и компании, мечтавшей не о победе над немцами, а о победе над самодержавием. Они стремились к власти. Победа русской армии для них была страшна, так как лишь укрепила бы самодержавие, против которого они боролись… Все это мне с горечью докладывали в Охранном отделении, показывали документы».
Да, в данном отношении ситуация в России также имела загадочные особенности. Охранное отделение располагало исчерпывающей информацией о подрывной деятельности, но конкретные меры тормозились.Генерал Глобачев вспоминал: «Еще в 1915 г. необходимо было арестовать Керенского за явно
противогосударственную деятельность, и можно было поручиться, что материала у него нашлось бы совершенно достаточно для привлечения его к судебной ответственности.Но, несмотря на мои настойчивые доклады, бывший тогда товарищ министра внутренних дел С. П. Белецкий отказывался дать свое согласие - объяснял, что арест депутата Думы вызовет серьезные эксцессы".Тогда же, в 1915 - начале 1916 г., поступали настойчивые доклады о Рабочих группах. Но и их министр внутренних дел Хвостов и Белецкий оставляли без последствий под аналогичными поводами.
Победы наших войск были для оппозиции и впрямь «противопоказаны», они утверждали авторитет царя и в армии, и в народе. Но омрачить успехи на фронте помогли Англия и Франция. Они взялись втягивать в войну Румынию. Армия у румын была внушительная, 650 тыс., и союзники заявляли, что она может стать решающей гирей, которая склонит ход войны к победе Антанты.
Царь, Алексеев и русский Генштаб решительно возражали. Они отлично знали, что румынское воинство, отвратительно обученное и вооруженное, не представляют серьезной силы. Нет, все аргументы отметались. Союзники обвиняли русских, что они преследуют эгоистичные интересы, требовали у Николая II поддержать Румынию, послать ей 200 тыс. солдат (хотя выделить такое количество в разгар
сражений было невозможно).
Вопреки мнениям царской Ставки, англичане и французы все-таки уговорили румын, дали огромные кредиты, снаряжение, оружие - не в пример щедрее, чем русским. Обещали после победы австро-венгерскую Трансильванию. Румыния вступила в войну 27 августа 1916 г. В самый неподходящий момент, когда наши армии в летнем наступлении выдохлись, израсходовали резервы. Румыны им уже не могли помочь, но и они не могли помочь
румынам. А вот для Германии и Австро-Венгрии присоединение Румынии к Антанте стало лучшим лекарством. После поражений и страшных потерь их положение было незавидным, военные и население пали духом. Теперь можно было воодушевить их эффектными победами, подкормить награбленными трофеями. Немцы, австрийцы, болгары обрушились на румын с нескольких сторон,
опрокинули, погнали.
Выручать их пришлось русским. Царь все-таки направил свои соединения. Корпус генерала Зайончковского в Добрудже почти месяц отражал атаки целой армии Макензена, не позволив врагам захлопнуть окружение вокруг массы румынских войск. Они смогли выбраться из намеченных клещей, а на помощь им уже выдвигались другие русские контингенты. Удержали северную часть страны.Румынское правительство, сбежавшее из Бухареста, смогло обосноваться в Яссах под защитой царских полков.
Для России этот «подарок» союзников обошелся очень дорого. Линия фронта удлинилась на 600 км. Для поддержки румын пришлось перебрасывать
три армии с других участков. Тем не менее катастрофу выправили, фронт восстановили. Нет, не все русские операции были победоносными. Но стоит обратить внимание: за тот период, пока Верховным Главнокомандующим был царь, наши войска не потерпели ни одного поражения! И легкомысленную Румынию тоже спасли.
Но во французской и британской прессе поднялась шумиха, что Россия… предала «бедных и благородных румын»! Не послала вовремя нужное количество войск, бросила «культурных румын» на растерзание. А тем самым предала других союзников, лишила их шансов на скорую победу. О том, что именно русские ценой неимоверных усилий и немалых жертв выправляли авантюру, никто не вспоминал.
Кампания о «предательстве» румын очень эффективно погасила симпатии к нашей стране, всколыхнувшиеся среди французских и британских обывателей.
И к этой антироссийской волне добавилось еще несколько скандалов. В июне 1916 г. в Россию поехал для переговоров британский военный министр Китченер.
Но крейсер «Хэмпшир», на котором он плыл, погиб. Причина неизвестна, версия историков - наскочил на дрейфующую мину.
Однако в британских газетах появилась сплетня, что информация о визите Китченера через царицу и Распутина была передана немцам, и они выслали подводные лодки (ни одна германская подлодка «Хэмпшир» не топила, в журналах боевых действий и донесениях этого нет).На самом деле нужно было сменить военного
министра Китченера, более-менее лояльного к России. Так и произошло. Пост военного министра занял ярый русофоб Ллойд Джордж, человек, естественно, с примесью богоизбранной крови.
Чуть позже в Англии непонятным образом вскрылись тайные договоренности о Босфоре и Дарданеллах. В британском парламенте был сделан запрос, начались жаркие дебаты: как можно отдавать черноморские проливы русским, если это нанесет страшный ущерб интересам Англии, поставит под угрозу ее влияние в Средиземноморье, Греции, на
Ближнем Востоке? Возбудилась общественность, протестуя против такого соглашения.
А во Франции подогреть неприязнь к нашей стране помогли революционеры. Здесь сражались части русского экспедиционного корпуса, которые еще недавно славили и закидывали цветами.
И вдруг в лагере Майи, куда отвели их на отдых, произошел бунт. Солдаты требовали отправить их на родину, разбушевались, убили подполковника Краузе. При расследовании обнаружилось, что среди них распространялась газета Троцкого «Наше слово». Русские дипломаты и военные представители уже давно обращали внимание французских властей на революционную агитацию в их стране. Сохранившиеся документы показывают, что Сюрте Женераль (криминальная полиция Франции) отлично знало об этом. 16 сентября 1916 г. в докладе о Троцком сообщалось, что он «продолжает русофобскую и пораженческую агитацию при подозрительных обстоятельствах». Но никаких мер не принималось (см. Шамбаров В. Е., Чавчавадзе Е. Н. «Лев Троцкий. Тайны мировой революции». М.: Вече, 2016).
Теперь случай был слишком вопиющим. Царское правительство потребовало экстрадиции Троцкого как подданного России. Даже в такой ситуации за него нашлись заступники вплоть до министров и депутатов парламента. Но осенью 1916 г. с усилившейся Россией нельзя было не считаться. Хотя на родину Троцкого все-таки не выдали, ограничились высылкой из Франции.
Предполагалось, в Швейцарию. Другие страны были для него закрыты, в досье контрразведок Антанты он значился германским агентом. А ехать в «эмигрантскую свалку» ему очень не хотелось. В октябре он писал неким «мадам и месье Буэ» (что это за лица, остается неизвестным): «Я очень сожалею, что вынужден покинуть Францию, чтобы ехать в Швейцарию, эту маленькую нейтральную дыру… Мы будем там, конечно, находиться в хороших условиях для существования (пассивного!). Но я бы предпочел страну, где делается история… Европа стала слишком тесной…»
И вдруг его пожелания чудесным образом исполнились! Неожиданно ему изменили место высылки - не в Швейцарию, а в Испанию. Сам Троцкий вспоминал, что на границе французский жандарм начал было задавать вопросы, но другой жандарм, сопровождавший Льва Давидовича, сделал коллеге масонский знак. Тот подал ответный знак, и Троцкого провели, минуя таможенные кордоны. А в Испанию из Парижа почему-то пришло предупреждение, что он «опасный анархист». В Мадриде его снова арестовали, всего на три дня, и постановили выслать… в США.Именно по тому адресу, на который он намекал в письме к загадочным супругам Буэ: в «страну, где делается история», «Европа стала слишком тесной». Троцкий откуда-то даже знал, в какой город он поедет. В телеграмме жене от 12
ноября он указывал: «В Нью-Йорк»…
В следующей публикации продолжим похождения злейшего русофоба всех времён и народов, этого исчадия ада – Лейбы Бронштейна-Троцкого, утопившего впоследствии пол России в крови...
Где царь – там и Москва. Часть 149
17 августа 2021 г.
В предыдущей публикации шла речь о том, что, выросший на русских хлебах Троцкий, преследуемый за революционную деятельность царским правительством слинял во Францию, где активизировался в обычном своем амплуа – хаять,
обсирать, лить грязь на Россию и её царя Николая II. Поскольку Франция входила в Антанту, то такая ересь на одного из членов блока, была не по нутру и французскому правительству. Поэтому Лёвчик был сослан в Испанию, но каким-то чудесным образом оказался в США…(см. ч. 148 публикации на данную тему)
Правда, проезд в Америку стоил дорого — 3000 франков. Если брать самые дешевые билеты — 1800. А у Льва Давидовича, как он писал супруге, осталось 130. Испанская полиция решила было посадить его в трюм вместе с уголовниками и отправить на Кубу. Но таинственные покровители не оставили его. Французская разведка держала Троцкого под наблюдением и зафиксировала: после ареста в Испании об освобождении Льва Давидовича хлопотал Эрнест Барк, племянник министра финансов России. Барк также дал Троцкому необходимые деньги, чтобы оплатить его переезд и переезд его жены в Соединенные Штаты Америки.
Сумму передали достаточную, революционер с семьей ехал в каюте первого класса. А за океаном его злоключения кончились. Троцкому с ходу обеспечили рекламу, о его прибытии известила респектабельная «Нью-Йорк Таймс». В порту его встречал Артур Конкорс, один из руководителей благотворительных организаций Шиффа. Троцкому нашли отличную квартиру и работу — в уже упоминавшейся газете «Новый мир» Григория Вайнштейна, где собралась плеяда его соратников: Чудновский, Бухарин, Коллонтай. Статьи Троцкого стала публиковать газета Шиффа «Форвертс». Для него устраивали публичные выступления в Нью-Йорке, Филадельфии. Поддерживались старые связи, Парвус в это время писал о Льве Давидовиче: «Мой человек в США». Как видим, вся эта прелестная русофобская компания из богоизбранного кагала, готовилась к новым антирусским свершениям.
Но завязывались и новые контакты. Ведь в Нью-Йорке работал представитель дяди Троцкого, Животовского — Сидней Рейли. А контактов с дядей Лев Давидович не порывал никогда, переписывался с ним. Ну а Рейли, как и работодатель Троцкого, Вайнштейн, сотрудничали с резидентом британской разведки в Америке Уильямом Вайсманом, который не был бы разведчиком, если бы не заинтересовался такой фигурой, как Лёвчик...
Сделаем небольшое отступление в связи с тем, что историкам известно о безбедном существовании наших "рэвлюционеро» - всяких там лениных, троцких и прочих «русских». И откуда же брались деньги на содержание всех этих вооруженных до зубов идеями и, собственно, оружием классовых борцов?
В сентябре рокового 1917 года статс-секретарь Министерства иностранных дел Германии Рихард фон Клюльман писал: «Лишь когда большевики
получили от нас постоянный поток денег через разные каналы и под различными названиями, они были в состоянии укрепить свой главный орган "Правда", вести энергичную пропаганду и значительно расширить поначалу небольшую основу своей партии"… Забегая вперёд, скажем, что Троцкий, Ленин и компания полученные средства отрабатывали с большим энтузиазмом, одновременно добиваясь собственных целей.
Пораженческая пропаганда на фронте и в тылу, благодаря немецким деньгам, набирала обороты. Так, еще 1 марта Петросовет издал, сыгравший свое черное дело, Приказ №1. Согласно этому приказу при подразделениях создавались солдатские комитеты, решения которых были приоритетнее офицерских
приказов. Что спровоцировало череду бесконечных митингов на тему идти или не идти в атаку, а также расправ над командирами. Свою лепту в процесс разложения армии внесло и Временное правительство, занявшись чистками офицеров монархических убеждений.
И результаты не заставили себя ожидать: июньское наступление русской армии с треском провалилось именно из-за того, что стараниями революционеров всех мастей из боевых частей она постепенно превращалась в вооруженный сброд. Солдаты отказывались воевать на чужой территории, не желали идти в атаку. Ударные части, сформированные из патриотов, приняв на себя всю тяжесть боевых действий, серьезно поредели. Воевать с врагом, по сути, стало некому.
Однако продолжим о дальнейших событиях. Здесь надобно отметить, что в российской резидентуре «Интеллидженс Сервис» один из подчиненных Сэмюэля Хора,
капитан Джон Скейл, летом 1916 г. был освобожден он своих постоянных обязанностей. Его откомандировали сопровождать русскую парламентскую делегацию, выехавшую за границу.
Возглавлял ее Александр Дмитриевич Протопопов. Крупный землевладелец и
промышленник, председатель Союза суконных фабрикантов, председатель Петроградского отделения Русско-Американской торговой палаты. Он был товарищем председателя Думы, одним из лидеров оппозиционного Прогрессивного блока. Вторым по рангу лицом в делегации был Милюков.
Предполагалось, что поездка парламентариев поможет налаживанию взаимопонимания между союзниками. Чем занимался офицер МИ-1с Скейл, неотступно сопровождавший делегатов, о чем беседовал с ними, мы не знаем. Но они совершили турне по разным странам, и встречали их везде как самых желанных гостей, особенно в Британии. Что и не удивительно, ведь они были представителями «демократической» России. Организовывались торжественные приемы на высшем уровне, банкеты, произносились
парадные тосты и речи.
Но в ходе турне произошел и ряд настораживающих случаев. Милюкова потянуло заехать в Швейцарию, а там он счел для себя возможным заглянуть в гости к своему старому другу
Рубакину — мы уже упоминали о нем. Содержатель Русского клуба, близкий к Ленину и другим революционерам, получавший от немцев деньги на агитацию среди
русских пленных. А с Протопоповым на обратном пути в Стокгольме пожелал вдруг увидеться Фриц Варбург — брат германского финансиста и разведчика Макса Варурга и американских банкиров Пола и Феликса Варбургов. Почему-то он не отказался, встреча состоялась. Как потом сообщал сам Протопопов, ему забросили удочки о сепаратном мире с Германией, и он не стал обсуждать такие темы. Но так ли было на самом деле? О чем шла речь за закрытыми дверями?
А возвращение парламентской делегации в Россию повлекло за собой несколько серьезных последствий. Английский король Георг V прислал царю восторженные отзывы о Протопопове, давал ему самые блестящие характеристики. Николаю II в это время пришлось очередной раз решать вопрос о назначении министра внутренних дел. Этот пост занимал А. А. Хвостов, вошедший в конфликт и с премьер-министром
Штюрмером, и с оппозицией. Подключился Родзянко и рекомендовал назначить министром именно Протопопова. Доказывал, что он человек энергичный, сможет навести порядок в стране. Учитывая его успех в Англии, за него ходатайствовали также министр иностранных дел Сазонов, посол России в Лондоне Бенкендорф.
Что ж, министерство внутренних дел всегда было главной мишенью нападок для либералов. Назначение вице-спикера Думы и прогрессиста должно было примирить власть с оппозицией. Царь согласился, Протопопов стал министром. Однако ни к какому примирению с либералами это не привело. Протопопов неожиданно "превратился в
нарочитого монархиста". В Думу он явился в жандармском генеральском мундире. Прежние товарищи по Прогрессивному блоку освистали его. Называли предателем, закрепили за ним прозвище «сумасшедший».
Но он продолжал показывать себя вернейшим слугой государя. Когда Николай II находился в Ставке, Протопопов ездил с докладами к императрице, и она поверила: это искренний защитник трона (этого и добивалась британская разведка). А донесения нового министра царю всегда были бодрыми, уверенными: ситуация под контролем, с имеющимися проблемами он справится. Государю это нравилось. Наконец-то нашелся министр, способный сам решить дела, встать на пути раскачки государства. Но на
самом деле этот "засланный казачок"… никаких реальных мер не предпринимал. Борьба с революционным движением фактически свернулась.
А Милюков, как выяснилось, привез из-за границы увесистый камень за пазухой. Подборку иностранных газет с густыми порциями клеветы про царя, императрицу, Распутина, Штюрмера. 1 ноября 1916 г. открылась очередная сессия Думы, и он произнес свою знаменитую речь — историки назвали ее «Глупость или измена». Милюков говорил о темных личностях в окружении Штюрмера, намекал на «немецкую партию» царицы. В нарастании забастовок и тыловой дезорганизации он обвинял правительство. Выводом служил сакраментальный вопрос: «Что это — глупость или измена?»
Ответ не давался, но очень прозрачно подразумевался. Правительство и «немецкая партия» преднамеренно подводят страну к революции, чтобы получить повод заключить сепаратный мир. А в качестве доказательств Милюков зачитывал выдержки из австрийской газеты «Нойе Фрайе пресс», германских «Берлинер Тагеблатт», «Кельнише цайтунг». Умело блефовал, показывая: ему известно гораздо больше, чем он говорит.
Разразился грандиозный скандал. Левого Милюкова неожиданно поддержал монархист Шульгин, повторив его доводы.
Другой депутат-монархист, Марков, пытался заступиться за честь царя и государыни, назвал председателя Думы Родзянко мерзавцем за то, что он допускает подобные речи. Но большинство парламентариев оказалось на стороне Милюкова. Маркова исключили из Думы на 15 заседаний.Зато оскорбленный Родзянко стал вдруг «героем». Ему посыпалась масса писем и телеграмм с поддержкой и сочувствием. Совет профессоров Петроградского
университета в тот же вечер избрал его своим почетным членом, а на следующий день правительство Франции наградило его Большим орденом Почетного Легиона!
Речь Милюкова вызвала настоящий взрыв и по всей России. Публиковать ее в газетах запретили. Но ее распечатывали отдельными оттисками, и она миллионными тиражами распространялась по стране. Позже в своих мемуарах Милюков оправдывался, что стал жертвой обмана. Дескать, в Швейцарии ему подсунули подборку материалов люди, связанные с германской агентурой.
Но это ложь. Ведь доказательства «измены» он сознательно брал из газет противника! Неужели популярный политик, профессор был настолько наивным, чтобы слепо подхватить вражескую пропаганду и вывалить ее с трибуны Думы? И не только он! Известно, что доклад Милюкова предварительно обсуждался на совещаниях лидеров Прогрессивного блока, одобривших его.
В воспоминаниях лгал и Гучков. Заявлял, будто сам он вообще стоял в стороне от Милюкова и не был причастен к его выступлению. Но массовое тиражирование его речи обеспечил именно Гучков, используя возможности ВПК. Через Рабочие группы привлекли рабочих типографий, грузчиков. Тюки с распечатками речи складировались в помещениях ВПК, их грузили на автомашины, отправляя на заводы, в другие города. Из киевского ВПК Терещенко рассылал их на фронт. В клеветнической кампании поучаствовали и те, кто представлял себя «монархистами», «черносотенцами».
Несколько тюков забрал Пуришкевич, уезжавший на фронт с санитарным поездом.
Кстати, ключевой вопрос был поставлен Милюковым совершенно правильно — «глупость или измена»? Но обращать его следовало не к царю и не к правительству, а к оппозиции. Со стороны руководителей заговора осуществлялась измена. А доверие к их агитации становилось катастрофической глупостью. По сути, Милюков подал всем силам революции сигнал к началу штурма. Оставалось одно серьёзное препятствие – влияние Г. Распутина на царскую семью…
Мы уже отмечали, что высшие правительственные органы и законодательное собрание – Государственная дума, проявляли поистине загадочное миролюбие к революционерам, Рабочим группам ВПК, Керенскому, оставляя без внимания доклады Охранного отделения.
Единственным надежным оплотом по сдерживанию укусов революционного роя для царя и его верного окружения при дворе, была команда Г. Распутина. Вот на этот блок и был направлен основной удар со стороны русофобских членов правительства и тайных дипломатических соглядатаев.
Закономерный вопрос: почему простой сельский священник из сибирской глубинки был так опасен пятой колонне царской России? Зачем было затрачено столько средств и усилий на дискредитацию, а потом на физическое устранение старца. Анализ исторических фактов показывает, что удар был выверенным, многоплановым и поражал сразу несколько целей.
Первое.
Николай II в неимоверно тяжелых условиях удерживал самодержавную власть, рассчитывая передать ее наследнику. Ведь Распутин обещал, что в 16 лет Алексей выздоровеет. Царь считал своим долгом передать сыну такую же власть, какую получил от отца.
Второе. Организаторы–русофобы помнили, что Григорий Ефимович в критической ситуации способен дать мудрый совет государю, как случилось в 1912 г. Накануне готовившегося переворота такую опасность устранили.
Третье.
Вокруг живого Распутина клеветнические обвинения рассыпались. Любая проверка показывала, что все это ложь. Но на мертвого можно было навесить все что угодно. А в кампании клеветы важен был вовсе не сам Григорий Ефимович, эксплуатировалась неразрывная связка: Распутин — государыня — царь. При устранении старца Николай
II и его семья стали бы открытыми для атаки.
Четвертое.
В случае убийства Распутина, перевозбужденной оппозиции дали бы пример «самосуда» - мол, вот так можно и нужно расправляться с теми, кого ты считаешь своими противниками. Самим брать на себя роли судей и палачей! А пролитая первая кровь соблазнила бы своим запахом дальнейшие порывы революционной «ярости». Была бы пробита в общественном сознании самая первая
брешь, которая начала бы расширяться и вскоре через неё хлынули бы моря крови. Выстрелы в Распутина стали бы первыми выстрелами революции.
Ну и, наконец, если учитывать, какие силы стояли за организацией по устранению старца, становится очевидным его духовное значение. Вся верхушка российского общества, аристократия, дворянство, интеллигенция, деловая элита, даже высшие церковные круги были уже насквозь заражены западными разрушительными влияниями.
Старец со своим чистым народным православием имел смелость и дерзость находиться внутри этой верхушки. Поддерживал вокруг себя тех, кто сумел сохранить искренность и чистоту веры. Стал духовной и молитвенной опорой царя, государыни, их сына и дочерей. Поэтому-то т нужно было уничтожить и вышибить эту опору.
Как развивались в дальнейшем события по дискредитации и устранению священника Распутина, читайте в следующей публикации. Там будут только факты, основанные на исторических документах, а не выдержки из романа В. Пикуля…
Где царь – там и Москва. Часть 150
19 августа 2021 г.
Любая внимательная и, хотя бы мало-мальски объективная проверка фактов показывает: миф о Распутине имеет слишком мало общего с действительностью. Но создавали этот миф очень могущественные силы. Великий князь Николай Николаевич, Родзянко, Гучков, многочисленные либеральные газеты, в войну подключились и британская, и германская пропаганда. Кстати, впоследствии Милюков признал в мемуарах, что «Распутина у трона не было» и влияния на политику он не оказывал. Но если лидер кадетской партии знал это, значит, в своей речи 1 ноября 1916 г. он заведомо лгал — в чем и расписался (см. Милюков П. Н. "Воспоминания". М.: Политиздат, 1991).
А окружали старца Григория совершенно разные люди. Он обладал даром предвидения, но проявлялся этот дар далеко не всегда и независимо от его воли.Сестры-черногорки Милица и Стана, желая блеснуть перед царем, изначально представили ему Распутина именно как прозорливца. Но на вопросы Николая II он прямо ответил: «Царь-батюшка, да не умею я в будущее-то заглядывать». И людей «насквозь» он не видел, был по-детски доверчивым.
Когда не стало Столыпина, за старцем снова установили наблюдение, а после покушения к нему была приставлена охрана, любые его контакты фиксировались. О. А. Платонов, изучив все полицейские документы, составил полный список людей, встречавшихся с Распутиным, в нем тысячи имен (читайте: Платонов О. А. "Жизнь за царя. Правда о Григории Распутине". СПб., 1997").
Среди них были искренние почитатели, приходили к нему в гости, вели духовные беседы за чаем. Были больные, верившие в его помощь. Были многочисленные просители. Как раз те, кто верили слухам о «влиянии» Распутина, надеялись на его ходатайства в тех или иных делах. А он сохранял редкую доброту и простоту души. Кому нужно, давал деньги. Не отказывал и в ходатайствах. Но каких? Анна Вырубова вспоминала: «Григорий Ефимович,
перебегая от одного к другому, безграмотной рукой писал на бумажках разным влиятельным лицам записки всегда почти одного содержания: “Милый, дорогой, прими” или “Милый, дорогой, выслушай”. Несчастные не знали, что менее всего могли рассчитывать на успех, прося через него, так как все относились к нему отрицательно».
Но в окружение Распутина затесались и проходимцы — князь Андроников, Манасевич-Мануйлов, купец Арон Симанович, выступавший ходатаем за людей из богоизбранных. Вот они-то и организовали бизнес типа «Распутин и Ко». Изображали, будто способны проворачивать через Распутина любые дела, искали клиентов и брали за «помощь» немалую мзду.
Сам старец оставался совершенно бескорыстным. Платы за исцеление не просил никогда. Если давали пожертвования — брал, но сразу же раздавал нищим, нуждающимся, сиротским домам, на монастыри и просто нищим.
Юлия Ден, относившаяся к Распутину очень прохладно, свидетельствовала: «Жилье старца было весьма скромным, питался он довольно скудно, а вино ему приносили в качестве дара лишь в последний год его жизни… Григорий Ефимович жил и умер бедняком… Я видела лишь моральную сторону этого человека, которого почему-то называли аморальным».
Да, аморальное поведение, кутежи, женщины — все это оказывалось лишь домыслами. Его дочь Матрена вспоминала, что еще в 1892 г., когда он засобирался в свои странствия, «что-то произошло в его душе: он перестал пить, курить и есть мясо и ушел из дома». Он до самой смерти
не ел мясную пищу. Водки (на которую потом начнут клеить этикетки с его фамилией) не пил вообще. Употреблял только виноградное вино (мадеру), редко и умеренно. Иногда его приглашали в рестораны, но и здесь он вел себя с редким достоинством.
Англичанин Жерард Шелли, побывавший в России и оставивший мемуары «Пестрые купола», рассказывал: "Я присутствовал на званом вечере, провожали на фронт офицеров. Был приглашен и Распутин. Но он даже не притронулся к спиртному, а когда явились цыгане плясать по заказу устроителей, старец поднялся и с отвращением вышел.
Я, желая познакомиться с ним, пошел следом, и Григорий Ефимович с горечью говорил ему: «Как печально! Как грустно за Россию! Вера и благочестие покинули душу. И воет она, как волк у ворот вымершей зачумленной деревни, пугая честных людей. Россия гибнет».
Не доверять наветам на Распутина Николай II имел полные основания. Когда ему доносили о якобы непристойных поступках и скандалах, он никогда не отказывался назначать проверки — и всякий раз эти истории рассыпались, оказывались абсолютно голословными. Чаще всего оказывалось, что многие «выходки» Распутина, указанные в доносах, совпадали со временем, когда старец
находился рядом с императором в Царском Селе, а в некоторых случаях – вообще не в Петрограде, а в Покровском.
Впрочем, почему бы нам не обратиться к самому прямому и объективному свидетельству. Самого государя. Он-то знал Распутина лично. Видел его глаза в глаза, общался с ним. И сам, а не понаслышке ощущал его молитвенную силу.
https://www.labirint.ru/screen... Читаем дневник Николая II: «Он хороший, простой, религиозный русский человек. В минуты сомнений и душевной тревоги я люблю с ним беседовать, и после такой беседы мне всегда на душе делается легко и спокойно»… Когда у меня забота, сомнения, неприятность, мне достаточно пять минут поговорить с Григорием, чтобы тотчас почувствовать себя укрепленным и успокоенным. Он всегда умеет сказать мне то, что мне нужно услышать. И действие его слов длится целые недели»… Все эти тяжелые годы я прожил только благодаря его
молитвам…Если бы не молитвы Григория Ефимовича, то меня давно бы убили».
В 1916 г. генерал Алексеев — кстати, выходец из простонародья, сын бывшего крепостного крестьянина — невольно выдал затаенную гордыню, сказал царю: «Удивляюсь, Ваше Величество, что Вы можете находить в грязном мужике!»Государь ответил открыто: «Я нахожу в нем то, чего не нахожу ни в одном из наших священнослужителей».
Это было действительно так. В феврале 1917 г. верхушка российского духовенства предаст Николая II. Старец Григорий до конца своей жизни был предан царю…
https://libmir.com/book/299931...
Сейчас уже известно, что для конструирования скандалов вокруг Распутина использовались двойники. Причем был не один, а несколько, состоялась даже «конференция» двойников в Харькове. Одного из них уже после смерти Григория Ефимовича князь Андроников показывал графу М. Д. Граббе, желая удивить его. А доносительство на Распутина особенно разыгралось в конце 1915 — начале 1916 г., когда
https://sofya1444.livejournal.... министром внутренних дел стал А. Н. Хвостов, которого все современники характеризуют как абсолютно беспринципного и аморального типа. Вот он-то действительно получил свой пост благодаря Григорию Ефимовичу. Но не по его ходатайству, а сам распространял о себе молву, что покончит с клеветой на друга царской семьи. Дошли эти речи до царя и он поддался - Хвостов получил вожделенное назначение.
Мы уже отмечали, что этот министр и его помощник, директор Департамента полиции Белецкий, проявляли поистине загадочное миролюбие к революционерам, Рабочим группам ВПК, Керенскому, оставляя без внимания доклады
Охранного отделения. Зато они повели целенаправленную дискредитацию Распутина. Писатель О. А. Платонов, изучая полицейские дела, обратил внимание: в этот период кто-то удалил из них все подлинники донесений агентов, охранявших Распутина и наблюдавших за ним. Вместо подлинников появляются «сводные» донесения, машинописные, без подписей, без указаний на конкретных агентов. И написаны они не корявыми фразами полицейских филеров, разными у каждого из них, а единым безупречным литературным языком.
Именно в этих «сводных» донесениях сплошь и рядом мелькают кутежи и скандалы (и ни одного имени свидетелей, ни одного протокола их показаний), посещения ночного ресторана «Вилла Родэ» (где регулярно бывал Горький, большой друг Родэ, а Распутин не был ни разу), упоминания о встречах старца с женщинами легкого поведения (и опять же ни одного имени женщин, хотя для полиции установить их было проще простого). Читайте об этом: (Платонов О. А. "Жизнь за царя. Правда о Григории Распутине". СПб., 1997).
Эти самые «сводные» донесения впоследствии публиковались А. Гессеном в «Архиве русской революции», получили известность в качестве «документа».
Чей заказ исполняли Хвостов и Белецкий, осталось за кадром. Но в начале 1916 г. они замыслили убийство Распутина. Сами при этом хотели остаться чистыми, Хвостов послал своего доверенного Ржевского в Христианию (Осло), где жил Илиодор Труфанов, чтобы преступление опять совершили его поклонники. Тот согласился, запросил 60 тыс. руб., 5 паспортов и 5 револьверов для исполнителей, которые приедут из Царицына.
А. Симанович, российский купец 1-й гильдии, мемуарист, получивший известность как личный секретарь Григория Распутина, один из основателей коммерческой «фирмы» Распутин и Ко» (см. выше).
Арон Симонович, предупрежденный соплеменником, неким Гейне, сразу же забил тревогу: ещё бы – пытаются убить его курицу, которая несет золотые яйца! Возможность спасти старца - ох, как укрепляла позиции Симановича, и он сразу же донес куда следует. Ржевского арестовали, доказательства нашли, Хвостов и Белецкий слетели со своих постов.
Однако поток клеветы в 1916 г. перехлестнул все пределы. Стали ходить по рукам фальшивые «письма» великих княжон к Григорию Ефимовичу, порнографические «дневники Распутина».
Однако в этой грязи все больше выделялась главная тема — связь императрицы через Распутина с Германией и подготовка сепаратного мира. Разумеется, такая кампания нацеливалась не столько на старца , сколько на царицу и самого царя. Требовалось опорочить всю власть, настроить против нее общественность, армию, народ.
«Правительство — марионетки Распутина, а в царской семье и вокруг нее разложение, разврат, измена…», - примерно такой посыл осуществляла русофобская либеральная машина, под контролем Запада.
Для очередного удара нацелили уже не полицию, а военную контрразведку, и заброс был произведен из-за границы.Всю Россию будоражили нарастающие дефициты продовольственных товаров и предметов первой необходимости, а для военных и гражданских властей становилось ясно, что это результат целенаправленных спекуляций. Контрразведчики уже вели разработки в данном направлении. Полковник Резанов в показаниях следователю Соколову сообщил, что с ними связались французские коллеги. Из штаба маршала Жоффра в Россию был специально командирован лейтенант Бенуа, передавший данные своих спецслужб — что центр шпионажа и спекуляций крутится вокруг Распутина и связанного с ним Дмитрия Рубинштейна.
Кроме того, об этом упомянул в своих дневниках и посол Франции Палеолог в мае 1916 г.: «Рубинштейн, Манус и др. заключили с ним [Распутиным] союз и щедро его вознаграждают за содействие им. По их указаниям он посылает записки министрам, в банки и разным влиятельным лицам» (см. Палеолог М. "Царская Россия накануне революции". М.: Политиздат, 1991).
Д. Л. Рубинштейн в форме персидского консула. Фото из Петроградского листка от 15 сентября 1916 года.
Сионист Рубинштейн был одной из колоритнейших фигур в Петрограде. Председатель правления «Русско-французского банка», компаньон Ашберга, владелец самой популярной газеты «Новое время».
В начале войны он подсуетился заслужить расположение властей, сделал большие пожертвования на помощь раненым, отдал под госпиталь один из своих особняков. Но и прибыли получал не в пример больше — и на военных заказах, и на биржевых сделках, и на валютных махинациях.
Информация, поступившая от союзников, стала толчком к действию. Алексеев, получив согласие государя, в мае 1916 г. создал "Особую следственную комиссию для борьбы с саботажем и экономическими диверсиями". Руководить ею назначили генерала Н. С. Батюшина. Его кандидатуру выдвинули генерал Рузский, который с перерывами по болезни командовал Северным фронтом, и его неизменный подручный Михаил Бонч-Бруевич.
Генералы Н.В. Рузский и М.Д. Бонч-Бруевич.
Оба они состояли в заговоре против царя (Бонч-Бруевича в 1918 г. Германия уличит в связях с британской разведкой). А Батюшин прежде постоянно работал под их началом, осуществил ряд успешных контрразведывательных операций. Бонч-Бруевич в своих воспоминаниях писал, что Батюшин «был для меня своим человеком, и я без всякой опаски посвятил его в свои
далеко идущие намерения» — речь шла о Распутине.
Как видим, комиссия явно нацеливалась на Григория Ефимовича. Требовалось доказать его причастность к шпионажу. В состав сотрудников Батюшин набрал профессионалов высокого класса, с которыми работал раньше: В. Г. Орлова, А. С. Резанова, В. Д. Жижина, П. Н. Матвеева. Включил петроградских контрразведчиков Барта и Логвинского (см. Орлов В. Г. "Двойной агент: записки русского контрразведчика" с послесловием и приложениями А. Здановича. М.: Современник, 1998). Взяли и Манасевича-Мануйлова. Как вспоминал сам Батюшин, он идеально подходил в качестве оперативного агента — имел опыт работы в контрразведке и полиции, был секретарем Штюрмера и одновременно входил в ближайшее окружение Распутина.
Улики собрали быстро. 10 июля 1916 г. Рубинштейна арестовали. Батюшин писал: «Устанавливать за ним (Рубинштейном. — Авт.) наружное наблюдение было бесполезно, настолько он был ловок. При обыске, например, у него был найден дневник установленного за ним Департаментом полиции наружного наблюдения. Он был в хороших отношениях с директором этого Департамента Климовичем. Да вообще у него были хорошие знакомства в высших сферах. Накануне, например, обыска у
него обедал Протопопов… При обыске у него, между прочим, был найден секретный документ штаба 3-й армии. Вероятно, у него было бы найдено несравнимо большее количество секретных документов, если бы он не был предупрежден о готовившемся у него обыске человеком, близко стоявшим к председателю Совета министров Штюрмеру, что выяснилось лишь впоследствии».
Лицом, предупредившим Рубинштейна об опасности, был Манасевич-Мануйлов. Привлечение Батюшиным такого сотрудника стало серьезной ошибкой. Однако выбор Рузского и Бонч-Бруевича в отношении самого Батюшина тоже оказался неудачным для заказчиков. Он с глубоким уважением относился к своим бывшим начальникам, но оказался честным контрразведчиком и настоящим монархистом.
Главное предназначение, на которое его нацеливали, дало осечку! Рубинштейн и Манус (банкир, член правления Путиловского завода) действительно в ноябре 1915 г. были представлены Распутину через Симановича.
Дали деньги на благотворительность, надеясь с таким знакомством проворачивать выгодные дела, получить хорошие заказы. Но старец вскоре раскусил, с кем имеет дело, и в феврале 1916 г. запретил принимать Рубинштейна в своем доме. Никакой связи между ними, даже косвенной, не оказалось.
Батюшин быстро разобрался, что ни к какому шпионажу старец Григорий не имеет отношения.
Полковник Резанов, очень плохо и предвзято относившийся к Распутину, тоже признал: «Я должен по совести сказать, что я не имею оснований
считать его немецким агентом… Затем, я никогда не имел указаний, что Распутин был связан с немцами и их интересами в корыстных расчетах… Я никогда не могу допустить, чтобы Распутин мог сам лично сказать про Государыню что-либо такое, что набрасывало бы тень на Ее личность. Это делали другие, кто окружал его. В этом повинно само русское общество, порождавшее грязные сплетни».
От Рубинштейна комиссия Батюшина повернула свое следствие совсем в другую сторону — начала вскрывать истинных виновников. Одними из первых были арестованы дяди Троцкого, братья Животовские. Батюшин отмечал, что они, как и банкир Лесин, стали «осведомителями комиссии» —
сдали других преступников.
Контрразведчики взяли промышленников Шапиро, Раухенберга, Шполянского, киевских банкиров и сахарозаводчиков Бабушкина,Гепнера, Доброго, Цехановского — выяснилось, что в Персию (а через нее в
Турцию и Германию) уходила третья часть сахара, производимого в России!
Комиссия копнула фирму Нобеля, Внешторгбанк, Международный банк. При обысках в этих учреждениях нашли предвоенные циркуляры германского генштаба № 2348 и 2348-бис, свежие инструкции Макса Варбурга, хранившиеся наряду с деловыми бумагами. Дальше занялись Соединенным и Коммерческим банками, табачным синдикатом Гордона, фабрикантами Утеманом и Лурье. Это были еще далеко не самые важные фигуры. От киевских сахарозаводчиков тянулись нити к Бродскому, Терещенко.
Полковник Резанов дал впоследствии показания следователю Соколову: «Между прочим, нами было установлено, что из числа больших страховых обществ общество “Россия”, захватившее в свои руки преимущественно страхование флота, сообщало неприятелю военные секреты… Мною было доложено генерал-квартирмейстеру штаба генералу Бредову, что в числе виновных в этом деле могут оказаться многие весьма лица,
занимающие высокое положение, и, в частности, Александр Иванович Гучков. Добытые материалы были направлены в надлежащем порядке, и предварительное следствие по делу производилось судебным следователем по особо важным делам Гудваловичем. Положительно знаю от самого Гудваловича, что виновность Гучкова была установлена и признана им. Гучков подлежал привлечению к следствию в качестве обвиняемого в государственной измене».
Здесь надо подчеркнуть, что контрразведчики оказались отчасти ослепленными. Они же получали первые данные от союзников, действовали в дружеских контактах с британскими и французскими спецслужбами. Вскрывая факты измены, автоматически подразумевали: предатели работают в
пользу Германии. Им даже в голову не могло прийти, что они связаны как раз с союзниками!
Ну, и, как это повелось в истории, затронув сферы, где обретались и вредили России целый кагал богоизбранных, против комиссии Батюшина поднялся шквал возмущения, якобы всей общественности — Дума, Земгор, ВПК, пресса. Обыски и аресты объявляли вопиющими беззакониями. Иностранцы квалифицировали их как «еврейский погром».
http://pimtr.narod.ru/Iz-pod_l... А потом комиссию подставили. Как нельзя кстати членом комиссии
оказался проныра Манасевич-Мануйлов. Он за мзду предупреждал подозреваемых, вымогал взятки.
И вот этого плута направили в Соединенный банк, где ему предложили отступного 26 тыс. руб. Дали их мечеными купюрами, заранее был приглашен прокурор, и Манасевича-Мануйлова задержали. А газеты растрезвонили, что комиссия Батюшина занимается просто вымогательством.
Генерал Алексеев защищал комиссию от ударов. Но сорганизовалось мощное противодействие — подключили высокопоставленных сотрудников прокуратуры, министерства юстиции. Они придирались к нарушениям процессуальных формальностей, работа комиссии затормозилась. Вмешался министр внутренних дел Протопопов. Он сам позже показал: «Я много раз говорил царю, что считаю деятельность ген. Батюшина
вредною. Он часто производил недостаточно обоснованные обыски и аресты среди лиц торгово-промышленного мира и делал выемки и обыски в банках. Его деятельность уменьшала русское производство, пугала капитал и откидывала в оппозицию торгово-промышленный мир и банки».
Дело сахарозаводчиков передали на доследование киевскому судебному следователю, и тот выпустил спекулянтов на свободу. 6 декабря из-под стражи под поручительство освободили и Рубинштейна. Конечно же, молва обвинила в этом Распутина и императрицу. Хотя кто ходатайствовал за Рубинштейна, известно — Протопопов.
Черный пиар обрушился на государыню и Григория Ефимовича. На них возложили вину и за спасение от суда Манасевича-Мануйлова. Но здесь сказал свое слово не Распутин, а… сам генерал Батюшин.
Известно письмо государыни к Николаю II о деле Манасевича-Мануйлова: «Батюшин, в руках которого находилось все это дело, теперь сам явился к Вырубовой и просил о прекращении этого дела, так как он наконец убедился, что это грязная история, поднятая с целью повредить нашему Другу». Да, Батюшин понял, какова была истинная цель операции. Осознал и то, что процесс над Манасевичем-Мануйловым должен был стать очередной шумной провокацией вокруг Распутина и семьи императора. Генерал поступил как верный слуга царя.
Но и попытка создать дело о «шпионаже»Распутина рассыпалась. Тем не менее кампания черного пиара вокруг него продолжала набирать обороты.За рубежом распространялись статьи, карикатуры о Распутине. Профессор Перс, работавший на британскую разведку, вернувшись из нашей страны в Лондон, выпустил книгу, что на самом деле Распутин через императрицу и царя управляет всей Россией (читать: Шамбаров В. Е., Чавчавадзе Е. Н. "Революция: западня для России". М.: Вече, 2017.)
Значительный вклад в эту информационную войну внес Илиодор Труфанов, написавший книгу «Святой черт» — трудился над ней вместе с масоном Амфитеатровым, другом Горького. Читатель должен помнить Иллиодора(информация о нём есть в предыдущих частях публикации), попа-расстригу, которого Церковь осудила за моральный распад личности...
Александр Романов, следователь Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, старавшейся доказать «измену» царя, императрицы и Распутина,
свидетельствует: «Книга «Святой черт»… была проверена документально и оказалась наполненной вымыслом. Множество телеграмм, которые приводит в ней Илиодор, никогда в действительности посылаемы не были. Проверка производилась по номерам телеграмм… кроме того, комиссия имела в своем распоряжении не только телеграфные ленты, но даже подлинники всех телеграмм…».
Другой следователь той же комиссии, Владимир Руднев, писал: «Этим вопросом заинтересовался Департамент полиции и на свой риск и страх вступил в переговоры с женой Илиодора о приобретении этой книги, за которую, как я помню, он просил 60 000 рублей… дело было предоставлено на рассмотрение Императрицы, которая с негодованием отвергла гнусное предложение Илиодора, заявив, что белое не сделаешь черным, а чистого человека не очернишь».
Но голословная грязь пользовалась спросом. Если в России книгу Илиодора издали только после революции, то во Франции она была переведена и вышла в свет еще в 1916 г. Илиодор приобрел за рубежом известность в качестве «специалиста по Распутину». Его посещали гости из разных стран, с ним
пожелали увидеться даже депутаты германского рейхстага. А он был готов подстраиваться к кому угодно. Перед немцами выразил «уверенность и радость в конечной победе Германии над Россией, что освободит русский народ от притеснителей».Но оказалось, что выгоднее служить не немцам, а другим нанимателям. Очередным гостем стал американец Бернштейн из журнала «Метрополитен». Расстриге предложили превосходные условия.
В июне 1916 г. Илиодор прибыл в Нью-Йорк, и «Метрополитен» заказал у него цикл статей о Распутине. Владельцем журнала был Уитни, один из директоров банка Моргана. А
редактор Вигхэм, который вел переговоры с Илиодором, состоял в дружбе с резидентом английской разведки Вайсманом.
«Метрополитен» начал публикацию этих статей в сентябре, но через несколько номеров она вдруг оборвалась. Как выяснилось, возле Илиодора появился человек, предложивший стать его новым литературным агентом и передать его труды в другое издание. Это был Фрэнк Кобб, эксперт британского министерства иностранных дел в Нью-Йорке. Позже Вайсман характеризовал его как «надежного сотрудника
британской разведки» (см. Шамбаров В. Е., Чавчавадзе Е. Н. "Революция: западня для России". М.: Вече, 2017).
Кобб свел расстригу с Вайсманом и его заместителем Твейтисом, и, если до сих пор «разоблачения» Илиодора были обычной порнографией, теперь ему указали: "необходимо сделать упор на роли Распутина в подготовке сепаратного
мира с Германией".
Кобб доверительно сказал ему, что такие статьи станут особенно актуальными в связи со скорыми «изменениями в России». Из этих слов сам Илиодор потом предполагал, что убийство Распутина организовали англичане.
А публикации расстриги и впрямь стали удивительно актуальными. Они появились одновременно с речью Милюкова в Думе. Как бы независимо друг от друга одна и та же информация выплеснулась в Америке и в России.Готовилось и убийство. строго по плану британской разведки: Старец должен погибнуть от руки аристократа, а не от выстрела революционера.
Одной из аристократических семей, особенно близких к англичанам, были князья Юсуповы, графы Сумароковы-Эльстон.
Глава семьи Юсуповых – Феликс, участвовал в организации «немецкого погрома» в Москве, где звучали призывы повесить Распутина и постричь императрицу, возвести на престол великого князя Николая Николаевича. Супруга Феликса была завсегдатаем салона госпожи Бьюкенен, где собирался высший русофобский кагал.
Помощник руководителя британской разведывательной миссии капитан Стивен Аллей даже родился в свое время в Юсуповском дворце. А весной 1916 г. посол Бьюкенен отдыхал в Крыму, жил там в гостях у семьи Юсуповых. Кстати, а свой особняк в Петербурге на Литейном проспекте та же самая семья предоставила Центральному ВПК Гучкова, именно здесь угнездилась Рабочая группа.
В столице сверкал сын
старого князя, Феликс Феликсович Юсупов-младший. Он, как и его родители, был англоманом, учился в Оксфорде. С юности у него стали отмечать педерастические наклонности. В Англии Юсупов близко сходился с несколькими молодыми людьми. Одним из них Освальд Рейнер стал его «любовником». Он был из небогатой семьи,
учился в другом колледже, но Юсупов облагодетельствовал его, Рейнер получил достаточно денег, чтобы тоже перевестись в Оксфорд.
В России молодого аристократа постарались «остепенить», женили на дочери великого князя Александра Михайловича, племяннице царя. Но он продолжал и тайные похождения, подружился с великим князем Дмитрием Павловичем, который вел весьма легкомысленный образ жизни, крутил романы с танцовщицами. Юсупов увлекался и черным
оккультизмом, в своем рабочем кабинете поставил статую Люцифера. А его университетский друг Освальд Рейнер был призван в армию, но его сразу забрали в «Интеллидженс Сервис», и в сентябре 1916 г. он в чине лейтенанта прибыл в Россию в состав разведывательной миссии Сэмюэля Хора. Возобновились близкие отношения между «любовниками», в документах упоминается, что они неоднократно встречались.
Английская разведка установила наблюдение за Распутиным и его домом. Настолько навязчивое, что это обнаружил сам Распутин. Он связался через знакомых с Хором и предложил ему встретиться, но тот уклонился. Впоследствии Хор жаловался на «упорные слухи» о его прямом участии в убийстве. Шеф британской разведывательной миссии это отрицал, но вынужден был признать, что встречался с лицами, готовившими злодеяние, и знал о нем заранее.
Старец Григорий предвидел, что его земная жизнь подходит к концу. Говорил, что его убьют, генералу Спиридовичу. При последней встрече с государем, при расставании, Николай II, как обычно, попросил благословить его. Но Распутин вдруг сказал: «Нет, теперь Ты благослови меня».
Известно его пророчество, оставленное в запечатанном конверте. Григорий Ефимович предупреждал: "если его убьют простые люди, нанятые или сбитые с толку мужики, государь может царствовать спокойно. Если же знать и родственники царя — династия погибнет, разразится братоубийственная война". Но у организаторов преступления была своя логика:
Распутина нельзя было убивать руками смутьянов и революционеров. Это должно было выглядеть патриотическим актом, совершиться столпами общества, монархистами — якобы под флагом спасения монархии...
* - данные файлы (первичные) по данным ссылкам на первоисточнике отсутствуют, они были скопированы и использованы при сведении в общий информационный файл, однако ныне (2020 год) отсутствуют...
** - эти файлы отсутствуют, причины составителю неизвестны...
*** - восстановлены по первоисточнику
Ныне Лето, Календарь, Время
Лето 7532 от С.М.З.Х. 21-22.09.2023 - 21-22.09.2024
Органы государственной власти РФ Ссылки на сайты государственных органов власти РФ,
патентные ведомства и международные организации, базы данных зарубежных патентных ведомств
Бланки Портал услуг Федеральной службы государственной регистрации, кадастра и картографии
Partner iD Быстрая проверка контрагентов Vesti.finance объявляет о запуске нового делового сервиса Partner iD (Партнер айди, partner-id.ru) для проверки ваших партнеров и контрагентов.
Единый Реестр доменных имен, указателей страниц сайтов в сети «Интернет» и сетевых адресов, позволяющих идентифицировать сайты в сети «Интернет», содержащие информацию, распространение которой в Российской Федерации запрещено.
Реестр доменных имен, указателей страниц сайтов в сети «Интернет» и сетевых адресов, позволяющих идентифицировать сайты в сети «Интернет», содержащие информацию, распространяемую с нарушением исключительных прав.
Что означает?
Все толковые словари здесь! Словари Ефремовой, Ожегова, Шведовой.
Фонды Помощи
Открыть | Закрыть
Русфонд Благотворительный фонд помощи тяжелобольным детям, сиротам и инвалидам
Подари жизнь Благотворительный фонд помощи детям с онкогематологическими и иными тяжелыми заболеваниями
AviaSales.ru Дешевые авиабилеты онлайн, цены. Поиск билетов на самолет и сравнение цен
Aviapages.ru Авиабилеты, ж/д билеты, расписание рейсов, расписание поездов, табло аэропорта Домодедово, табло аэропорта Шереметьево, табло аэропорта Казань, табло аэропорта Пулково
Magic button Волшебная кнопка: Сделать всё хорошо. (шутка)
Письмо в будущее MailFuture.ru - сервис отправки писем в будущее. Любопытно...
Библиотеки
Открыть | Закрыть
Российская государственная библиотека
Электронный каталог / РГБ осуществляет библиотечную, библиографическую, научно-исследовательскую, научно-информационную, методическую, культурно-просветительскую и образовательную деятельность; удовлетворяет универсальные информационные потребности общества и действует в интересах развития отечественной и мировой культуры, науки, образования. / (бывшая
ленника)
НЭБ - Национальная электронная библиотека
Федеральная государственная информационная система, обеспечивающая создание единого российского электронного пространства знаний. Является единым порталом и поисковой системой, цель которого - свободный доступ читателей к фондам российских библиотек.
Альдебаран Электронная библиотека, скачать электронную книгу бесплатно в формате epub, fb2, rtf, mobi, pdf на телефон, андроид, айфон, ipad или читать книги онлайн
Книжный трекер
(добротный)
Интернет - ресурс позволяет пользователям обмениваться друг с другом информацией
по протоколу бит-торрент в свободной форме, и предоставляет средства для
контроля целостности передаваемой информации (посредством hash-файлов)...
РуАН - Книги Библиотека Информационного агентства Русского Общественного Движения «Возрождение. Золотой Век»
Homelab Библиотека Файлы с научно-техническими книгами и статьями практической направленности.
Blogoved.net Социальная сеть гражданской журналистики, наполнение которой формируют пользователи, размещая интересные новости и публицистические материалы, обсуждая острые политические и социальные темы.
LiveBusiness.ru Cамые эффективные IT технологии для бизнеса. Рейтинги приложений.
Habrahabr.ru Социальная сеть IT-шников и программистов.
• • •
Professionali.ru Социальная сеть профессионалов, поиск и предложения профи своего дела по многим направлениям бизнеса. Деловая социальная сеть.
Moikrug.ru Мой Круг сеть профессиональных контактов, используется для поиска персонала.
Blogs.klerk.ru Блоги юридической направленности и о бухгалтерском учете.
Klerk.ru Клерк.ru, социальная сеть о бухгалтерском учете. Российские юристы, финансисты и бухгалтера.
Odnodolshiki.ru Однодольщики, соцсеть про долёвку и покупку российской недвижимости.
• • •
Русичи
Славянская социальная сеть.
Разделы: Домой • Народ • Статьи • Журналы •
Видео • Фото • Книги •
Цитаты • Встречи • Люди • Телеграм • Помочь сайту / Книги - рекомендую
Добро пожаловать в сообщество людей, которые интересуются или живут славянскими, языческими, ведическими традициями и историей. Ищут единомышленников, соратников, друзей, вторую половинку, разделяющих их мировоззрение.
МаксПарк Социальная сеть для зрелых людей. Нас уже более 4 987 712
ВКонтакте Поиск людей по их увлечениям, месту учебы и работы, персональным данным и т.д. Возможность создавать и вступать в группы по интересам, прослушивать музыку и смотреть фильмы онлайн.
Одноклассники.ru Развлекательная социальная сеть для общения с друзьями, просмотра фильмов и сериалов, прослушивания музыки и многого другого.
Привет!ру Возможность познакомиться с новыми людьми, найти одноклассников, создать блог, публиковать фото и видео и др.
Все Русские
Русский – это понятие одновременно и этническое, и культурно-историческое, и духовно-нравственное. К русским принадлежат все, кто...
Info
Открыть | Закрыть
Банки.ру Информационный портал- банки, вклады, кредиты, ипотека, рейтинги банков России
Rusprofile.ru Информация о юридических лицах и ИП, поиск организаций по названию
Ventusky Прогноз погоды на карте, движение воздушных масс по высоте
... .........
... .........
Избранное
Открыть | Закрыть
КосмоПоиск
Общероссийская научно-исследовательская общественнаяорганизация «Космопоиск» (ОНИОО) - неакадемическая организация по исследованию аномальных явлений. Существует с 1980 года. Направления деятельности, отчеты об экспедициях, находки иартефакты. Карта аномальных зон СНГ. Статьи участников объединенияоб аномальных явлениях и загадочных фактах. Фотоархив.
Тартария.Инфо Тартария - содружество авторов, объединенных общей целью – понять мир, в котором мы живем, принять его наследие, очистив от вековой пыли и информационных ошибок, ставших частью нашей истории. Тартария для нас, прежде всего, символ забытого, сокрытого и непознанного. Именно это привлекает наших
исследователей, публикующих свои авторские тексты для читателей “Тартария.инфо”.
Задолба!ли
Авторские жизненные истории когда кто-то или что-то достало, надоело, допекло, опративило, одним словом - задолбало...
А также: Цитатник Рунета и IT Happens
Новости Мира Археологии
Археологический блог. Ежедневно обновляемые новости археологии и смежных наук. Обзор прессы.
Геноцид Русов. Информация о многовековом, тотальном геноциде русского и других коренных народов России...
Зримый и незримый геноцид
Ещё 10 июня 2010 года в Гос. Думе Российской Федерации состоялся
расширенный круглый стол на тему: «К вопросу о признании геноцида
русского народа»...
Истории о странном и
непонятном Мистические и страшные истории из жизни... А именно: вампиры, видения, гадания, местные поверья,
грустное, домовые, колдовство, лешие...
Темная сторона Америки Истинное лицо США - материалы взяты из
печатных СМИ, книг и крупных интернет-порталов, не относящихся к
каким-либо экстремистским организациям.
Анти-НАТО Карта Захвата планеты Земля -
на карте "Анти-НАТО" можно найти исчерпывающую информацию о действиях Северо-Атлантического альянса, нарушающих все стандарты международно-правовых отношений. Движение «Анти-НАТО»
Предатели
Создан сайт, где размещены фамилии, фото и высказывания наших сволочей по
событиям на Украине и ссылка на их изливание дерьма в отношении России. Сайт
можно пополнять. Сейчас туда внесено 19 предателей: М. Шац С. Алексашенко Л.
Гозман Б. Немцов А. Макаревич В. Новодворская Р. Доброхотов Д. Орешкин О.
Козырев А. Троицкий И. Прохорова А. Мальгин А. Буслов К. Ларина Н. Усков С.
Пархоменко С. Белковский О. Кашин Б. Рынска...
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.png)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
+.jpg)
.jpg)
.jpg)
+.jpg)
+.jpg)
+.jpg)
+.jpg)
+.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
+.jpg)
+.jpg)
+.jpg)
.png)
+.jpg)
.png)
+.jpg)
+.jpg)
.png)
+.jpg)
+.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
+.jpg)
+.jpg)
+.jpg)
.jpg)
+.jpg)
+.jpg)
+.jpg)
+.jpg)
+.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.png)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
+.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
.jpg)
+.jpg)
.jpg)
.jpg)
.png)
.jpg)
+.jpg)
.jpg)
.png)
+.jpg)
- - -
