Ссылки, источники...

Итак, Елизавета Петровна, овладев всей полнотой власти, справилась с задачей-минимум. Ей оставалось с таким же успехом решить и задачу-максимум – удержать эту самую власть. 

Ни достаточно надежно защищающий монарха закон, ни массовые народные манифестации, парализующие и вынуждающие правительство складывать полномочия, оградить молодую императрицу от контр-переворотов не могли. 

Закон был попран Минихом год назад . Народные манифестации, несмотря на усердие и старания партии цесаревны, к сожалению, не произошли. В общем, дщерь Петрова угодила в незавидное и шаткое положение. Хорошо, конечно, что она не испугалась предводительствовать ротой, сместившей брауншвейгскую чету

Тем не менее прочной гарантии от реванша личное мужество не давало. Народные симпатии и умение управлять страховали от крупных неприятностей (бунтов, восстаний, войн), но не от мелких (закулисных придворных интриг и чрезмерной активности дипломатов). Поэтому царице надлежало либо пойти по стопам отца и воюродной сестры, увеличивая объем работы Тайной канцелярии, и в итоге рисковать снижением общественной поддержки, либо изобрести нечто оригинальное.

Невзирая на большой соблазн прибегнуть к верному и испытанному методу, вчерашняя заговорщица двигаться по проторенной дорожке отказалась. После длительных размышлений и тщательного анализа тех или иных вариантов Елизавета все-таки отыскала способ, эффективно пресекающий желание заграничных и доморощенных авантюристов играть на внутрисемейных противоречиях династии Романовых.

Императрица исходила из очевидного посыла: днем, когда царский дворец наводнен бдительной стражей, сотнями слуг и посетителями, вряд ли кто осмелится повести мятежный отряд арестовывать государыню. Даже пассивность гвардейского караула (теоретически возможная, практически нереальная) не сулит стопроцентной удачи, ибо обязательно на их пути встанут храбрецы из числа служителей или гостей. Хватит нескольких пистолетных выстрелов, а то и эмоционального обращения авторитетного в государстве человека, чтобы обезоружить инсургентов и в переносном, и в прямом смысле.

Следовательно, действовать честолюбцам надо только ночью. Ночью дворец почти пуст. Количество солдат, стерегущих августейший сон, меньше дневного. Однако и тогда успех будет всецело зависеть от того, повезет отважной когорте пленить персону № 1 или нет. Спасение ключевой фигуры неминуемо приведет к краху «путча» бесшабашных одиночек и заточению виновных в казематах Петропавловской крепости. 

Как видим, проблема фактически сводится к главному вопросу: спит ночью в своей постели императрица или бодрствует в кругу друзей? Пребывание высочайшей особы в объятиях Морфея повышает шансы организаторов дворцового переворота. И наоборот, ночные «ассамблеи» с участием Ее Величества обрекают на провал едва ли не любое внезапное нападение на царский дворец.

Поэтому Елизавета, пока за окном темно, не спешит уединяться в собственном алькове, сидит за столом с ближайшими приятелями, забавляется картами, ужинает, беседует о всякой всячине, а в опочивальню удаляется при первом проблеске зари. До полудня «почивает». Потом встает, одевается и, за вычетом короткого послеобеденного отдыха в течение часа или двух, вновь не смыкает глаз до очередного рассвета.

Бал, охота или светская болтовня — вовсе не помеха размышлениям. Оригинальная идея всегда приходит в голову неожиданно, и подсказать ее может что угодно. Не случайно в правление дочери Петра рамки свободы слова раздвинулись как никогда. В отличие от Анны Иоанновны, Елизавета Петровна не боялась критики, потому что в тирадах скептика нет-нет, да и проскальзывало какое-нибудь рациональное зерно, а чья-либо строптивость свидетельствовала о том, что предварительные расчеты государственных мужей нуждаются в корректировке.

Два десятка книг из библиотеки Елизаветы освещали историю Франции, из них больше половины подробно разбирали правление двух королей XVII века — Людовика XIII и Людовика XIV. Несомненно, наша героиня сравнивала их. А кого же сочла достойным подражания? Нет, не «короля-солнце», а его отца! 

Она обратила внимание на эффективность тандема пассивного монарха и активного первого министра. Второго все боялись, ненавидели и желали погубить, первого же презирали, жалели и… не трогали. На Людовика XIII, терпимого к протестантам, никто не покушался, хотя два предыдущих короля были пронзены кинжалами католиков. Грозу от Людовика отвел на себя Ришелье, которого пытались убить несчетное количество раз. Не правда ли, «министр-громоотвод» — неплохое «лекарство» против интриг дипломатов, потенциальных наследников и партийных фанатиков?

И для России вполне пригодное! Причем кандидата на роль русского Ришелье Елизавета подыскала заранее. В общем, Елизавета Петровна огляделась вокруг в поисках подходящей кандидатуры и остановила взор на

  Алексее Петровиче Бестужеве-Рюмине и 12 декабря 1741 года пожаловав его в вице-канцлеры. «Испытательный срок» длился до декабря 1742-го.

Именно тогда Иоганн Лесток, первый лейб-медик императрицы, вдруг обнаружил, что встречи государыни с Бестужевым участились, как и высочайшие резолюции, солидарные с мнением нового министра иностранных дел. Лесток, годом ранее хлопотавший за Бестужева, возмутился неблагодарностью вице-канцлера и открыто осудил бывшего протеже.

Личный конфликт стремительно приобрел черты межпартийного, ибо доктор питал слабость к Франции, а дипломат — к Англии. Елизавета Петровна не преминула воспользоваться распрей, направив ее в конструктивное русло. В Императорском совете они заспорили об условиях мира со Швецией, поневоле расколов членов собрания на тех, кто выступал за серьезные уступки (друзья Лестока), и тех, кто был против (друзья Бестужева). К лету 1743 года формирование двух фракций — профранцузской и проанглийской — завершилось, а вместе с ним завершилось и становление политической системы дочери Петра Великого.

Дипломатический корпус и придворная среда заглотнули наживку императрицы — поверили во всемогущество Бестужева; одни принялись валить упрямого старика, другие защищать. Посланники Франции, Швеции и Пруссии содействовали Пестоку, а английский, голландский, австрийский, саксонский и датский дипломаты — Бестужеву.

Семейства Трубецких, Румянцевых, Голицыных, Долгоруковых сочувствовали лейб-медику. Бутурлины, Апраксины, Юсуповы, Одоевские, Куракины, Чернышевы симпатизировали вице-канцлеру. 

Хотя отечественные источники о фракционной борьбе, реляции иностранцев (француза д’Альона, пруссаков Мардефельда и Финкенштейна, англичан Уича, Тираули и Гиндфорда, саксонца Петцольда) с лихвой восполняют молчание россиян. Судя по ним, всех волновал единственный вопрос: прочны ли позиции Бестужева, устоит ли он? Так продолжалось до опалы министра в феврале 1758 года.

Но та же корреспонденция свидетельствует и о другом: мнением самой императрицы интересовались мало, ибо царило убеждение, что Бестужеву нетрудно «заставить государыню всё исполнить, что ему угодно, и всякий, кто преуспеть хочет в делах, через него действовать должен» (Финкенштейн), «что в империи нет человека, о котором императрица имела бы более высокое мнение» (см:"Сборник РИО". Т. 6. СПб., 1871. С. 453; Т. 102. СПб., 1898). 

 Иными словами, повторилась история с Ришелье. Для изменения внешней политики России нужно убрать первого министра, а не императрицу! Она — флюгер, куда министр «подует», туда и повернется. В итоге Елизавета Петровна достигла того, чего хотела: превратившись из мишени в арбитра, разом нейтрализовала подавляющее большинство заговоров против себя как внутри страны, так и извне (см. «О повреждении нравов в России» князя М. Щербатова и «Путешествие» А. Радищева. М., 1983. С. 57).

Правда, сообщения дипломатов сыграли злую шутку с ней самой. Первые биографы государыни черпали сведения прежде всего из откровений иноземцев, а те единодушно признали главу империи легкомысленной, ленивой, нерадивой и неспособной к систематическому труду. 

Екатерина II, М. М. Щербатов и иже с ними, близко не знавшие дочь Петра, подтвердили мнение дипломатов. Так сообща и заложили традицию характеризовать третью русскую императрицу капризной барыней на троне. 

Между тем есть документы, http://feb-web.ru/feb/rosarc/r... сей аттестации противоречащие, а именно «Дневник докладов Коллегии Иностранных дел» за 1742–1754

 годы и переписка соратников императрицы. https://elib.pstu.ru/vufind/Ed.... Они отразили подлинное отношение Елизаветы Петровны к государственным делам. Оказывается, она регулярно прочитывала важнейшую корреспонденцию, которую Бестужев и другие «силовики» либо подавали сами на приемах, либо пересылали через 

кабинет-секретаря Черкасова. В случае надобности императрица реагировала мгновенно, делая распоряжения либо устно, непосредственно во время аудиенции, либо через Черкасова и его помощников.

Корреспонденцию она не просто пробегала глазами, а внимательно изучала, взяв за правило подписывать проект важного акта не сразу, а как минимум на следующее утро, на свежую голову. Встреч с соратниками нисколько не избегала, наоборот, часто сама вызывала их к себе. Проходили эти аудиенции по-деловому. Докладчик всегда имел право на возражения, которые императрица не всегда отвергала. Обычное их время — десятый-одиннадцатый час утра. Красочно описанные застолья до рассвета — всего лишь еще один миф.

Режим дня императрицы легко установить по журналу дежурных генерал-адъютантов и приказам по гренадерской роте Преображенского полка (с 31 декабря 1741 года — Лейб-компании). В журнале фиксировалось время, когда били зорю и прекращался проезд мимо дворца любых экипажей, в приказах — график перемещения пикетов у высочайших покоев. По их свидетельству, Елизавета просыпалась не около полудня, как обычно пишут, а часов в восемь утра. Спать ложилась по-разному: и сразу после полуночи, и часа в два ночи. 

Миллионная улица в Санкт-Петербурге сегодня...

Почивала и днем, от двух до пяти пополудни. Именно тогда солдаты перегораживали тумбами с веревками Миллионную улицу у крыльца Зимнего дворца и у валов Адмиралтейства, дабы громыхание карет и колясок не мешало послеобеденному отдыху государыни. В ночную пору поступали так же.

Впрочем, оригинальность стиля управления дочери Петра не ограничивается вышеизложенным. Она же придумала, как ставить на высокие должности особ «никакой породы» без особого недовольства знати. Если худородных, но грамотных людей подолгу держать временно исполняющими обязанности, то окружающие постепенно привыкнут к положению, какое те занимают, и спокойнее воспримут их официальное утверждение в должности. В крайнем случае можно, не утверждая, де-факто сохранять за человеком административные полномочия.

 Списки президентов и главных командиров коллегий и канцелярий, губернаторов Елизаветинской эпохи поражают обилием лакун между правлением официальных глав учреждений и территорий. Объясняется данный феномен не ленью царицы, а нормой: пока пост президента (губернатора) или вице-президента (вице-губернатора) вакантен, дела вершит один из старших членов коллегии в ранге коллежского советника или губернаторского товарища, а то и просто асессора. Это был излюбленный метод Елизаветы Петровны.

В ведомстве иностранных дел тоже не обошлось без коллизий. Вначале всё шло обычным порядком:

 канцлер А. М. Черкасский (1740–1742), после него — вице-канцлер (с июля 1744 года — канцлер) Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. И вдруг в июле 1756 года при здравствующем канцлере бразды правления де-факто были отданы

 вице-канцлеру М. И. Воронцову, который продолжал председательствовать в коллегии до 1761 года (с ноября 1758-го в ранге канцлера), а Бестужев полтора года, вплоть до ареста в феврале 1758-го, являлся этаким зицпредседателем (см. Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 24. On. 1. Д. 106. Л. 251–254).

Подобная система имела один недостаток — она провоцировала честолюбцев в штаб-офицерских чинах, опираясь на принцип коллегиальности управления, явочным порядком отстранять от власти министров из числа генералитета. 

Первым на дерзкую акцию отважился асессор "Коммерц-коллегии" Алексей Алексеевич Красовский. В молодости подьячий в разных канцеляриях и коллегиях, по воцарении Анны Иоанновны он удостоился покровительства князя А. М. Черкасского. Несколько лет он работал в московской конторе Коммерц-коллегии. В феврале 1745 года Красовский переехал в Санкт-Петербург в статусе члена коллегии — и почти сразу принялся возражать, часто и подчас неоправданно, своим непосредственным шефам — президенту князю Б. Г. Юсупову и вице-президенту Я. М. Евреинову.

Императрице, похоже, импонировала оппозиционность протеже Черкасского, раз асессора никто не одергивал, а руководящий дуэт стоически терпел безудержную критику из уст младшего товарища. Однако Красовский, видно, истолковал августейшее молчание как карт-бланш и осмелился на оттеснение руководителей коллегии от реальных дел

Интриганство Красовского возмутило государыню до крайности. Судьба Красовского — он три года просидел в кадровом резерве и в июне 1751-го получил полную отставку без обыкновенного повышения в чине — послужила для многих уроком. По крайней мере, более никто не осмеливался развязывать в какой-либо коллегии открытую фракционную борьбу, хотя критика в адрес начальства по-прежнему не возбранялась и даже поощрялась.

И яркое тому подтверждение — судьба Василия Васильевича Неронова, неуживчивого советника Конюшенной и Монетной канцелярий, не стеснявшегося публично обличать, а порой и оскорблять главных командиров П. С. Сумарокова и И. А. Шлаттера. Те пробовали найти на него управу, но без особого успеха. Елизавета Петровна фрондера в обиду не давала, а в августе 1760 года и вовсе щедро наградила, назначив астраханским губернатором.

Другой правдолюб Яков Петрович Шаховской и

Иван Иванович Неплюев тоже едва не угодили в опалу, запятнав себя дружбой с врагами Елизаветы Петровны: первый сблизился с М. Г. Головкиным, второй поддерживал отношения с Остерманом. Последний приложил все усилия, чтобы его приятель был назначен в напарники к Ушакову, в очередь с ним допрашивал Волынского и других арестантов и старался, чтобы глава Тайной канцелярии пытками и шантажом не принудил кого-либо из них к клевете на недругов Бирона.

Гражданская казнь в Российской империи и других странах — один из видов позорящего наказания, применяемого в XVIII—XIX вв.еков. Осужденного привязывали к позорному столбу и публично ломали шпагу над головой в знак лишения всех прав состояния (чинов, сословных привилегий, прав собственности, родительских и т. д.).

Елизавета остро нуждалась в помощниках, имевших репутации кристально честных, неподкупных и искренних людей. Такими были правдолюб Яков Петрович Шаховской и Иван Иванович Неплюев. В декабре 1741 года по ходатайству генерал-прокурора Елизавета Петровна назначила Шаховского обер-прокурором Синода, вначале без права прямого доклада. Прежде чем пожаловать князю эту привилегию, государыня устроила ему экзамен, причем очень жестокий: повелела проводить в ссылку Остермана, Левенвольде, Миниха, Менгдена, Яковлева, Тимирязева и… его прежнего патрона Головкина.

Гражданская казнь над ними была совершена утром 18 января 1742 года, а на следующую ночь Шаховской всех отправил — строго по инструкции, не переусердствовав, выслуживаясь перед новой властью, за что вскоре и удостоился права, которым обладали «силовики» и генерал-прокурор: отныне он мог лично докладывать государыне о настроениях высшего духовенства и ситуации в Церкви. Тем самым Яков Петрович сделался министром по особым поручениям.

Первой его миссией стало ограждение набожной императрицы от ошибок во взаимоотношениях с православными архиереями, второй, в 1753 году — минимизация воровства при снабжении амуницией и продовольствием армии, готовившейся к войне с Пруссией, третьей, в 1760-м — недопущение абсолютного господства в Сенате П. И. Шувалова. И во всех трех случаях честный вельможа полностью оправдал высочайшее доверие (см. Сборник РИО. Т. 6. С. 404; «Шаховской Я. П. Записки. Империя после Петра». М., 1998. С. 45–47) … 

Продолжение следует…

Внешняя политика Елизаветы Петровны носила весьма оригинальный и новаторский характер. А проблем в этом секторе было немало. Например, костью в горле была воинствующая Швеция. 

Несмотря на серьезное поражение при Вильманстранде, Стокгольм по-прежнему надеялся добиться пересмотра Ништадтского трактата (1721). Дипломатическая и финансовая помощь Франции, заинтересованной в отвлечении России от разгоравшегося на континенте конфликта из-за австрийского наследства, позволяла шведам рассчитывать на успех.

Стокгольм 11 января 1742 года через Шетарди уведомил царицу о своих требованиях, поддержанных французским королем: ради мира Россия должна пойти на территориальные уступки — как минимум отдать Выборг и Кексгольм. Елизавета, естественно, «показала им дулю с маком» (см.: Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. 11. С. 222–226)

Ситуация складывалась тупиковая. Чтобы быстро и без потерь положить конец войне, Елизавете надлежало,

  во-первых, как-то нейтрализовать дипломатическое преимущество шведов, продемонстрировав им неэффективность упования на альянс с франко-прусским лагерем; 

во-вторых, превратить соперника из равного в военном отношении в более слабого, причем не просто победить врага в очередном сражении, а начисто деморализовать его, обратить все ресурсы, собранные против России — человеческие, технические, денежные, — в ничто и тем самым убедить шведский сенат, возглавляемый канцлером К. Гилленбургом, в бесперспективности продолжения войны

 в-третьих – заставить их подписать мира с русскими на условиях статус-кво. Утопичная на первый взгляд задача, как выяснилось, имела решение. Императрица обнаружила заложенную в шведской военной машине спасительную «мину» и в нужный момент «взорвала» её.

Двадцать первого февраля 1742 года Елизавета Петровна распорядилась прекратить перемирие и через неделю возобновить боевые операции, «дабы оной неприятель к прямому желаемаго мира склонению принужден быть мог». При этом она акцентировала внимание командующих на легкие вылазки с большим шумом, создавая впечатление, что у русских нет конкретного плана боевых действий, чтобы никто из ее ближайших друзей (Шетарди, Лесток и др.) вольно или невольно не предупредил о нем шведов.

Хитрая царственная дева знала, что союзники шведов – финны, мечтали не о боевых действиях, а о возвращении к семейным очагам. Русская царица, всемерно поощряла миролюбие финских нижних чинов, приказывала пленных финнов щадить и отправлять по домам, автоматически выводя из строя почти половину неприятельского войска.

Таким образом, медленное отступление вглубь Финского княжества и сдача без боя, по крайней мере, Фридрихсгама, практически гарантировались. Было очевидно, что новость о легком взятии противником неплохо укрепленного города вызовет в Стокгольме шок и растерянность, которые при получении еще одного известия — об успехе русского оружия в генеральной баталии двух флотов — моментально обернутся поголовным разочарованием в политике Гилленбурга.

На море достичь победы было поручено «птенцу Петра» советнику Адмиралтейской коллегии Захару Даниловичу Мишукову. Чтобы поощрить бравого моряка, Елизавета 15 февраля 1742 года высочайше пожаловала его в вице-адмиралы. Высочайше, значит - лично. Поэтому сей воин рвался во всем угодить императрице и стяжал немало побед на море.

Спустя пять дней произошло второе ключевое событие — императрица подписала проект обращения к финской нации с весьма интересным для женщины, по словам историков, «погрязшей в дворцовых увеселительных похождения и прожигавшей свою царственную жизнь в пирах и утехах», текстом:

«Мы при продолжении противу воли нашей… сей кровопролительной войны… запотребно быть рассудили… всем герцогства Финляндского чинам и обывателям чрез сию нашу декларацию и манифест известно учинить……ежели они при сей войне себя в тихости и в покое содержат, с своей стороны в военных действах и произведениях никакого участия не восприимут, ни к каким против нас и войска нашего неприятельским поступкам себя не употребят и ни в чем швецкому войску вспоможение не учинят, но намерение свое, чтоб с нами в соседственной дружбе и мире жить, действительными оказательствами засвидетельствуют, то с нашей стороны не токмо оным чинам и обывателям сего Финляндского герцогства ни в чем никакая обида не учинена и все и каждые при совершенном пользовании и владении своего имения покойно и без наимейшаго утеснения оставлены, також де и всякая протекция и защищение им в том от нас показывана быть имеет».

Согласитесь – очень мудрое решение! Содержание декларации било в самую точку, отвечая насущному интересу жителей четырех финских лансгауптманств (провинций) — Кюменегорско-Нейшлотского на юго-востоке, Нюландско-Тавастгустского на юге, Абоского на юго-западе, Эстерботерского на севере. И «обыватели», и «чины» отреагировали на призыв дочери Петра  так, как ожидалось (распространением манифеста в Финляндии по своим каналам занимался секретарь Сената Иван Крок).

Левенгаупт Адольф Густав

Население было не прочь пособить чем-либо русским войскам, а в финских полках, подчиненных Левенгаупту, заметно возросло число дезертиров. Шведский генерал вдруг понял, что более не располагает боеспособной армией да к тому же местные жители нелояльны к шведам. Разумеется, в подобных обстоятельствах он не имел ни единого шанса отразить продвижение русских к Гельсингфорсу. 

Так и произошло.Поздним вечером 28 июня русская армия остановилась на ночлег у предместий Фридрихсгама. Рытье траншей и устройство батарей отложили до утра. Однако незадолго до полуночи в городе вспыхнул пожар, а еще через четверть часа за крепостной стеной прогремел мощный взрыв, и фельдмаршал, не мешкая, выслал на разведку гусаров. Похоже, командующий не сразу поверил рапорту командира отряда, что шведы покинули город, уничтожив пороховой склад. Но офицер не обманывал — защитники крепости словно испарились!

Выслушав доклад командуюшего о сей победе, Елизавета Петровна спокойно отнеслась к реляции фельдмаршала — та всего лишь подтвердила точность предварительных расчетов. Теперь ей надлежало целиком сосредоточиться на маневpax Кронштадтской эскадры Мишукова.

Фельдмаршала же оставалось снабдить последним приказом — об остановке всей армии на ближайшем к Фридрихсгаму речном рубеже, ибо идти по пятам за Левенгауптом, выдавливая его из княжества, нельзя: шведы непременно сбегут из Финляндии, и та окажется целиком оккупированной русскими, после чего мирное урегулирование конфликта на паритетном принципе будет сорвано

В таком случае царице придется либо безвозмездно возвратить Швеции завоеванный край и тем настроить против себя патриотическую партию, возведшую ее на престол, либо мобилизовать ресурсы государства для затяжной войны (и не только со Швецией) за присоединение Финского княжества к России или по крайней мере международное признание его суверенитета.

Стараясь не допустить такого развития событий, 5 июля 1742 года самодержица повелела главнокомандующему: по достижении реки Кюмень «чрез ту реку отнюдь не переправлятся, но стоять, чиня по оной розъезды, и по сю сторону той реки поиски… как случай допустит, и Вы за благо разсудите. И какие Вы к тому диспозиции воспримете, для нашего известия немедленно нам донести».

Кроме того, императрица рекомендовала Петру Петровичу «на берегу моря зделать крепость, которая, как к пресечению рекою к неприятелю с моря коммуникации, так и к немалому помешателству, ежели б неприятель хотел к Вам с моря какия поиски чинить, много служить может», а «при засеке, зделанной в урочище Мендолахте», разместить «пристойную команду, дабы неприятель… как пробрався во оной паки засесть не мог». Вышеперечисленное требовалось для того, «дабы чрез то, как неприятеля болше в страх приведши склонить к желаемому нам миру, так и нашу армию от труднаго далее по так худому пути изнурения свободить».

Сознавая, что ее советы могут быть неадекватны реальной ситуации, царица в финале прибавила: «Однако, понеже нам, будучи во отдалении, никаких законов точно предписать не можно, того для всё сие наиболее предаем Вашему доволно нам известному военному искуству, в твердом уповании состоя, что Вы по Вашей к нам верности ничего того, что к нашему авантажу, а к неприятелскому наивящшему ослаблению служить может, не упустите» (см.РГВИА. Ф. 846. Оп. 16 (Военно-ученый архив). Д. 1622. Ч. 1.Л. 152–153.).

По-видимому, слова «всё сие» стали роковыми для плана Елизаветы Петровны. Царица явно не ожидала, что фельдмаршал столь широко истолкует примечание о праве на свободу маневра. Свобода конечно же подразумевалась тактическая, а никак не стратегическая. Иначе зачем было императрице подробно разбирать необходимость остановки, а тем более употреблять категорическое «отнюдь»? 

Несомненно, Ласси, ознакомившись с высочайшим ордером 10 или 11 июля, сразу же понял, какие именно полномочия обрел. Единственное, о чем он не догадался, так это об истинной причине отправки к нему странного распоряжения. Фельдмаршал, мало смысливший в геополитике, по привычке заподозрил козни придворных «партизанов»[3], сочувствующих французам и шведам, и поторопился исправить «ошибку», допущенную в Москве.

Дряхлый командующий не понял задумки царицы: не гнать шведов по всей территоррии Финляндии, они сами уйдут, деморализованные предательством финнов. В противном случае получится захват финской территории Россией. Это прекрасно понимала Елизавета, стремясь не увязнуть в геополитической ловушке – все должно кончится мирным урегулированием.

Увы! Фельдмаршал увлекся и стал преследовать шведов по все финской территории, удивляясь, почему шведы так быстро отступают, не ввязываясь в крупные сражения. Русские войска вошли в Борго в последний день июля. Шведы покинули город в ночь на 30 июля, в который раз удивив российского военачальника нежеланием драться. 

Судя по всему, полководец так и не понял, что боеспособность неприятельской армии была на корню подорвана пацифизмом финнов, несмотря на неоднократное упоминание в собственных реляциях о их дезертирстве и стремлении «быть в высочайшем подданстве Ея Императорскаго Величества» (см.РГВИА. Ф. 846. Оп. 16 (Военно-ученый архив). Д. 1622. Ч. 1. Л. 167–170 об., 177–178 об., 181–186 об.) .

Ослушание Ласси взволновало императрицу до крайности. Плану завершения войны к предстоящей зиме грозило полное фиаско. Требовалось срочно образумить, переубедить взбунтовавшегося старика, и

18 июля Елизавета Петровна созвала во дворец
на экстренную конференцию высших сановников империи.

Но Совет вельмож единодушно поддержал курс на завоевание Финляндии. «Дабы неприятелю не дать ныне никакого поправления и его не ободрить, но, толь паче приводя его в робость, принудить к действительному из Финляндии в Швецию побегу, сколко возможно, старатся за ним следовать к Боргову и, ежели возможность допустит, то и далее к Елзенфорсу», — гласила резолюция участников совещания, которые к тому же особо подчеркнули, что в сложившихся обстоятельствах возвращать русскую армию в свои границы «вельмы неприлично».

Таким образом, близорукий ультрапатриотизм похоронил надежду на мирное урегулирование русско-шведского конфликта в 1742 году, а молодая императрица пережила горечь первого серьезного поражения на посту главы государства и разочарования в мудрости российской политической элиты. Страна медленно вползала в геополитическую ловушку, никем, кроме царицы, не видимую. И теперь Елизавете предстояло либо вместе со всеми скатиться в пропасть еще более тяжелого военно-дипломатического кризиса, либо в кратчайший срок, до полной оккупации Финляндии войсками Ласси, отыскать лазейку из западни…

Продолжение следует…

Продолжаем препарировать «век Елизаветы» в истории России.

Сразу же по восшествии на престол Елизавете Петровне пришлось определять преемника. Императрица могла бы повременить с объявлением наследника, если бы не завещание Екатерины I, со ссылкой на которое она 28 ноября 1741 года провозгласила себя единственной законной российской самодержицей. 

Однако в «тестаменте» имелся один подвох, своего рода мина замедленного действия. Елизавета Петровна обладала правом на отцовский скипетр до тех пор, пока внук царя-реформатора, ее племянник герцог Гольштейн-Готторпский Карл Петер Ульрих оставался протестантом и владетельным князем («имел корону»). 

Между тем, подобные гарантии были очень шатки. Например, совершив простой религиозный обряд и отказавшись от герцогского титула, он мог лишить императрицу легитимности и поставить перед жестким выбором — либо отречение, либо превращение в узурпатора.

Елизавета поспешила заблокировать подобное развитие событий, опираясь на нормативный акт отца — брачный договор 1724 года, позволявший российскому монарху назначить наследником русского трона любого сына цесаревны Анны Петровны и гольштейн-готторпского герцога Карла Фридриха. Ясно, что вступление в силу этого документа, мгновенно сводило на нет опасность завещания Екатерины I. И в конце 1741 года премьер-майор 

Н. А. Корф помчался с высочайшим вызовом в Киль.

В Голштинии условия трактата исполнили без возражений, и отправили в далекую Россию владетельного герцога Гольштейн-Готторпа, опекаемого регентом, любекским епископом Адольфом Фридрихом. Воспитатели Карла Петера Ульриха быстро собрали отрока в путь и 5 февраля 1742 года прибыли с ним в Санкт-Петербург.

Таким образом, брачный контракт сестры избавил Елизавету Петровну от сюрпризов в вопросе о преемнике. Вот только, судя по всему, личное знакомство с племянником разочаровало государыню, ибо он мало соответствовал званию будущего российского императора. Но в договоре, срок провозглашения наследником выписанного из Германии внука Петра I не конкретизировался. Елизавета могла постоянно оттягивать и, дождавшись удобного случая, уклониться от никому не нужной церемонии.

Полгода тянула Елизавета с Указом о назначении преемника. Но внезапно, шведский канцлер Гилленбург протащил через сейм указ об избрании герцога Гольштейн-Готторпского кронпринцем Швеции. Эти самым, канцлер надеялся, что Финляндское княжество будет возвращено Швеции.

Но Елизавета понимала, что стань герцог крон-принцем Швеции, то для России возникла бы огромная опасность, поскольку наследникам престолов по «тестаменту» не запрещалось претендовать на русскую корону. У если учесть, что в Стокгольме тогда доминировало французское влияние, априори антироссийское., то французы, воевавшие в ту пору с австрийцами и стремившиеся изолировать Австрию от России, разумеется, постарались бы завладеть умом и сердцем юного и капризного кронпринца, а затем при необходимости убедили бы его сменить веру и помериться силами с теткой.

"Любительница чтения исторических трактатов про великих римлян" сыграла на опережение: 7 ноября 1742 года в церкви Зимнего дворца на Яузе немецкого гостя объявили русским великим князем, затем окрестили по православному обряду и нарекли Петром Федоровичем. Только через неделю французский капитан де Меллиер добрался до Москвы с первым известием об избрании кронпринца. Так канцлер Швеции остался «с носом».

Военно-морские офицеры России, учившиеся в  высших заведениях ВМФ, знают вклад Елизаветы в развитие Военного флота. Тогда, согласно Указу от 22 февраля 1732 года, в командном составе Флота существовало все три офицерских чина - мичмана, лейтенанта и капитана, приравнивавшихся соответственно к армейским чинам поручика, майора и полковника.. Тем самым была снижена заинтересованность кадровых военных в службе. Наличие лишь трех рангов уязвляло честолюбие офицеров, находящихся в равном чине, но командовавших кораблями разных классов. 

Ухудшение морально-психологического климата, подрывавшее боеспособность двух российских эскадр — Кронштадтской и Ревельской, являлось, несомненно, главной опасностью, которую предстояло нейтрализовать как можно быстрее. Поэтому царица решила восстановить отцовский морской регламент с табелью из восьми чинов (мичман, унтер-лейтенант, лейтенант, капитан-лейтенант, капитаны 3, 2, 1-го рангов, капитан-командор).

Офицер Военно-морского флота Российского. (XVIII века)

Однако, реализуя реформу, необходимо было учесть все нюансы, в том числе не унизить старших офицеров - ведь на 36 прежних капитанов и 155 лейтенантов не хватит штатных единиц капитан-командора (три в корабельном флоте и одна в галерном), капитана 1-го ранга (семь в корабельном и две в галерном), капитана 2-го ранга (девять в корабельном и две в галерном) и капитана 3-го ранга (14 в корабельном и две в галерном)!

Тем не менее императрица нашла выход. Прежде всего требовалось прекратить рост числа морских штаб-офицеров. Указ от 2 апреля 1743 года лишил кого-либо, кроме монарха, права на чинопроизводство. Далее надлежало запастись терпением — дождаться естественной убыли части капитанов и лейтенантов «аннинского призыва». А чтобы эта политика не спровоцировала возмущение и протесты, ее пришлось замаскировать имитацией тщательного изучения нового штатного расписания.

Благодаря изобретательности Елизаветы Петровны, изменение штатного расписания в военно-морском флоте прошло с минимальными потерями. Недовольство фактическим замораживанием чинопроизводства на восемь лет было, очевидно, меньшим злом в сравнении с раздражением моряков из-за несправедливости распределения должностей среди офицеров равных званий, а тем более с взрывоопасным возмущением массовым «разжалованием» на ранг, а то и на два в случае резкого перехода на новую систему. В итоге высокий моральный дух морского офицерского корпуса России сохранялся на протяжении обоих десятилетий елизаветинского царствования.

В 1755 году флот настолько освоился с балтийскими ветрами, что было решено отправить особую группу кораблей в Северное и Норвежское моря. С конца июня до середины августа четыре фрегата под командованием Петра Чаплина маневрировали у норвежских берегов, имея ремонтную базу в Копенгагене, а затем благополучно возвратились в Кронштадт.

Еще один эксперимент императрица провела в 1746 году — увеличила срок экзерциций (длительность нахождения на БД) с трех до пяти недель, но на следующий год отменила новшество, ибо и без того с учетом погоды и состояния кораблей экспедиции реально продолжались от полутора до двух месяцев, а то и дольше (см.РГАДА. Ф. 248. Оп. 1/10. Д. 587. Л. 489–491 об., 561, 574) .

Правда, елизаветинским адмиралам не довелось прославиться своими Гангутом, Гренгамом, Чесмой или Калиакрией. Вспомним, как в 1742 году Мишуков упустил шанс принудить шведов к баталии, в 1743-м они уклонились от генерального сражения, а в Семилетнюю войну, поскольку Пруссия боевым флотом не располагала, российские корабли довольствовались блокадой побережья, артиллерийской поддержкой сухопутных войск и транспортировкой солдат и припасов.

Русским морякам в эпоху Елизаветы Петровны фатально не везло на ситуации, благоприятные для славных подвигов. Вот один из малоизвестных случаев в истории ВМФ России: 29 сентября 1744 года в Астрахань из Персии прибыло торговое судно, зафрахтованное англичанином Гансом Бардевиком, под названием «Император России».

Иранский порт Ленгерут сегодня

Таможенники удивились, что на корабле отсутствует экспедитор Джон Эльтон, сопровождавший грузы в Персию. Русские матросы Петр Степанов и Федор Иванов поведали, что Эльтон находится в Ленгеруте «при строении карабля персианам… длиною по килю на девяносто футов, и слышно… якобы на нем поставлено будет сорок пушек», т.е. нелегально, без ведома России строит корабли для враждебной нам тогда, Персии.

Эта новость стала известна Бестужеву, который возглавлял Иностранную коллегию. Узнал, принял к сведению – и всё. Но время шло, а в Ленгеруте строительство кораблей лишь набирало силу. 7 августа 1746 года сенаторы под влиянием тревожных обращений Адмиралтейской коллегии запросили у канцлера объяснений. Тот в ответ промолчал. И тогда они решили апеллировать к императрице.

Елизавета Петровна еще 24 апреля распорядилась, чтобы Бестужев поразмышлял, как пресечь ущербную для России англо-персидскую торговлю через Астрахань и Каспийское море. Министр, шестерка англичан, изо дня в день под разными предлогами откладывал исполнение высочайшего поручения, пока 15 августа государыня не велела ему отменить привилегию англичан на провоз их товаров по Каспию в Иран, а также совместно с Сенатом организовать уничтожение двух персидских судов «Элтонова строения» (см.См.: РГАДА. Ф. 248. Оп. 105. Д. 8323. Л. 76, 76 об.; Д. 8324. Л. 234–235 об).

Понадобился целый год для организации опасной диверсионной операции. Руководил ею российский резидент в Персии Ф. Л. Черкесов, возглавивший миссию после отъезда на родину М. М. Голицына. Ему в подчинение Адмиралтейская коллегия выделила два корабля, приписанных к астраханскому порту, под командованием Михаила Рагозео и Ильи Токмачева. В столице Гилянской провинции Рящ (Решт) рескрипт о «поиске» на Ленгерут был получен 22 декабря 1747 года.

В ту пору в Персии царил полный хаос. Деспотизм шаха Надира спровоцировал цепь восстаний, расшатавших страну. На таком фоне Черкесов и морские офицеры планировали атаку на Ленгерут, чтобы сжечь строящиеся корабли. Но эта попытка не увенчалась успехом. Прожив около месяца «на судне на море против Зинзелей» и так и не отважившись высадиться на берег.  1 июня Черкесов отплыл в Астрахань. Его заместитель консул В. И. Копытовский отправился следом через полтора месяца. Последним рейд у Зинзилей покинул корабль Токмачева, эвакуировавший всех пожелавших уехать русских и иностранных коммерсантов.

В итоге петербургскому двору пришлось утешиться тем, что хаос и гражданская война положили конец работам на ленгерутской верфи, а местное население ненавидело кораблестроителя-британца, который в апреле 1748 года по воле Али Кули-хана, стал правителем Ленгерута.

Хаджи-Джеймаль, хозяин Гиляни с лета 1750 года, пожелал завладеть солидной суммой, полученной Эльтоном от Надир-шаха на строительство кораблей. Этому стремлению жадного Хаджи всячески способствовал русский консул Иван Данилов, приехавший в Персию в октябре 1750 года. Его потуги увенчались успехом. В марте 1751-го гилянский губернатор узнал о тайной переписке англичанина с губернатором Астрабада и Мазандерана, сердаром Мухаммедом Хасан-ханом Каджарским, с января старавшимся захватить Гилянь.

Полковник Ади-бек с отрядом в тысячу сабель атаковал логово британца. Оборонявшие его армяне-наемники отказались от сопротивления, и Эльтон поневоле капитулировал без боя. Ади-бек в точности исполнил инструкцию Хаджи-Джеймаля: "сжег верфи и недостроенный пятый корабль, разрушил адмиралтейские мастерские, укрепления и дом Эльтона, два корабля и два малых бота перевел в Зинзили, а плененного англичанина 7 апреля привез в Рящ. Позднее Хаджи-Джеймаль расстрелял британца в своем горном имении Фумин" (См.: АВПРИ. Ф. 77. Оп. 77/1. 1747 г. Д. 9. Л. 64–66 об.; 1748 г. Д. 6. Л. 63, 125–133 об., 173 об., 209–214, 360–361 об.).

В Санкт-Петербурге, еще не ведая об успехе Данилова, собирались воспользоваться распрями между раздробленными персидскими провинциями для уничтожения адмиралтейства Эльтона.

20 июня сержант Анфиноген Семенов выехал из столицы в Астрахань с рескриптом Иностранной коллегии губернатору И. О. Брылкину: без промедления вывести в море два корабля для проведения тайной диверсии против верфей и кораблей Эльтона, а самого англичанина поймать и доставить в Россию. Сержант прибыл в Астрахань лишь 11 июля.

Губернатор, не ведая об успехах Данилова, послал для проведения операции десятипушечный гекбот «Святой Илья» под командованием мичмана Михаила Рагозео и двенадцатипушечную шняву «Святая Екатерина» под командованием мичмана Ильи Токмачева. В срочном порядке на корабли подобрали по 50 матросов и погрузили вооружение — порох, ядра, картечь из расчета 12 выстрелов на каждое орудие, 100 трехфунтовых гранат, «для зажигания светлых ручных ядер сто», 30 фунтов белой персидской нефти. 27 июля Брылкин вручил Рагозео инструкцию, тождественную коллежскому рескрипту, а на другой день корабли отправились в путь.

Достигнув Ряща 5 сентября, группа обнаружила там свиту консула Данилова, скончавшегося 21 августа, а также убедилась в смерти Эльтона и разорении Ленгерута. Рагозео и Токмачеву, следовательно, предстояло только уничтожить четыре корабля. Они без труда отыскали и в ночь на 18 сентября сожгли два больших корабля, без охраны стоявших на якоре в 12 верстах от Ленгерута. Выходит, что присланные моряки исполнили, хоть и в неполной мере, полученное задание и, естественно, надеялись на поощрения.

Бесстужев, опечаленный такой бедой для своих хозяев-британцев, всячески оттягивал поощрения экипажей русских кораблей. Но, в конце концов, вмешалась Елизавета. Она решила, что при данных обстоятельствах наименьшее зло — удовлетворить чаяния людей, пусть и не слишком рисковавших и 16 ноября она распорядилась повысить в звании на один ранг всех участников ночной «атаки». Кроме того, им полагалась денежная премия: по тысяче рублей Токмачеву и вдове Рагозео, по 150 рублей трем унтер-офицерам, по 100 рублей трем помощникам боцмана, по 50 рублей толмачу и восьми матросам 1-й статьи, по 40 рублей девяти матросам 2-й статьи, по 30 рублей четырем канонирам парусника и 17 солдатам (см. См.: РГАДА. Ф. 248. Оп. 1/39. Д. 2734. Л. 651 об.-653; АВПРИ. Ф. 77. Оп. 77/1. 1751 г. Д. 4. Л. 38–45 об.).

Помните слова поэта: « Я волком бы выгрыз бюрократизм…». Так вот, эта «волчья добыча, как процессуальное явление выросла и возмужала при «дщери Петра». Личная канцелярия Елизаветы Петровны превратилась в мощную государственную корпорацию относительно быстро, года за два-три. 

В 1742 году И. А. Черкасов изворачивался, как мог, чтобы не утонуть в ворохе бумаг. Помогали ему канцелярист Василий Федоров и регистратор из Академии наук, деньги считал канцелярист из Соляной конторы, имелись еще переводчик и шесть курьеров — вот и вся команда, отвечавшая за эффективность документооборота императрицы. В октябре кабинет-секретарь взмолился о создании полноценной секретарской структуры.

Следующая государственная проблема заключалась доставшееся Елизавете Петровне от предшественников, полное расстройство денежной системы Российской империи из-за постоянных войн с турками, шведами, персами, поляками, французами. Страна уже задыхалась от изобилия облегченной медной монеты, наделанной при Петре Великом и Анне Иоанновне ради военных нужд.

1742 году в обороте было около четырех миллионов медяков указанного достоинства. Но это еще полбеды. Вал медных денег буквально вымывал золотой и серебряный запас. Коммерсанты, особенно иностранные, на ярмарках и биржевых площадках обменивали обесценивающуюся медь на драгоценные металлы и вывозили их за рубеж. Нечто подобное наблюдалось при царе Алексее Михайловиче в разгар войны с Польшей за Смоленск и Украину. Тогда инфляцией воспользовалась оппозиция и разразился Медный бунт (1662).

Так появился на свет доклад статского советника Василия Демидова. Скромный сотрудник царской канцелярии рискнул раскритиковать сенатский план финансовой реформы и выдвинуть свой: пятак «разжаловать» сразу до одной копейки; хождение серебряной мелочи запретить, а в уплату налогов и пошлин брать ее не более двух лет. Едизавета не приструнила выскочку-автора, а велела сенаторам ознакомиться с его доводами и высказаться по существу. В итоге царица, во-первых, избежала прямого столкновения с авторитетной инстанцией, во-вторых, стала арбитром в споре, чего и добивалась.

11 мая 1744 года на заседании Сената она огласила августейшихй вердикт: с 1 августа пять медных копеек считать за четыре, затем ежегодно в три приема убавить еще по копейке (реально номинал снизили до двух копеек в 1746-м и на том процесс заморозили); обращение мелких серебряных денег прекратить, а подати и пошлины ими платить до 1 июня 1746 года" (см. РГАДА. Ф. 248  Оп. 1/40.Д. 3001;Д. 1023.Л. 11-44об.).

Запустив механизм приведения в порядок российской финансовой системы, Елизавета Петровна параллельно позаботилась и о приращении запасов казенного серебра. На рудниках демидовского Колывано-Воскресенского завода на Алтае в залежах медной руды обнаружилось серебро. 

После долгих лет проб и ошибок саксонские специалисты Филипп Трейгер, Иоганн Михаэль Юнкганс и Иоганн Самуэль Христиани к осени 1743 года разработали технологию извлечения из медной породы серебряных примесей. Предвидя угрозу национализации стратегического для империи предприятия, «хозяин Урала» инициировал компромисс: Демидовы осваивают алтайское серебро под непосредственным контролем монархини и 24 июля 1744 года хозяйство Демидова стало под контролем лично императрицы.

Заметим, будь дочь Петра легкомысленной ветреницей, Колывано-Воскресенский комплекс от приватного владельца перекочевал бы не под крыло Кабинета, а в ведение Берг-коллегии. К счастью, императрица неплохо знала, как обстоят дела в горнорудной отрасли. Руководимый из Москвы первый российский серебряный рудник под Нерчинском, да и прочие сибирские казенные заводы, железные и медные, не радовали реализацией плановых заданий. О соревновании с демидовскими металлургами там даже не мечтали.

23 декабря 1718 г. учреждены Двенадцать коллегий.

Кто-то скажет: хозяина крепкого не имели. Если бы! Звался сей хозяин Берг-коллегия. Ее тяжелую длань чувствовали все управляющие предприятиями на местах, без одобрения сверху не смели сделать и шага, жили по инструкции. Любое экономическое вольнодумство требовалось согласовать с Москвой, где заседала Берг-коллегия. За ослушанием следовали приезд столичной комиссии и неминуемый штраф. В центральных регионах кое-как выкручивались: до Москвы-то недалеко, отлучались на недельку-другую, договаривались. Из Сибири за резолюциями не наездишься — и хлопотно, и дорого, и рискованно; проще было соблюдать инструкции...

Продолжение следует...

Несомненно, пример Демидовых и иных частных промышленников показывал, чего не хватало сибирякам (как  и сегодня) — автономии. К сожалению, освободить своих директоров от жесткой опеки и Берг-коллегия, и Сенат не отваживались. К тому же по обычаю, заведенному еще Петром Великим, заводы управлялись коллегиально, старшим и младшими директорами. Посему и довольствовались в среднем 14 фунтами золота и сотней пудов серебра в год, привозимыми из Нерчинска. Но если железные и медные заводы не возбранялось передавать на откуп партикулярным персонам, то в отношении добычи драгоценных металлов эти правила не действовали. Значит, без максимальной автономии было не обойтись. 

Убедившись в том, что пользы от громоздкой петровской системы управления экономикой не было, Елизавета брала под контроль своего личного кабинета все больше отраслей. К тому моменту Кабинет уже курировал несколько диковинных для России проектов, например, разведение устриц в Балтийском море или основание винной фактории в Венгрии.

23 ноября 1747 года Елизавета Петровна распорядилась «завесть в нашем море устерсы». Эпопея длилась семь лет. Дипломаты долго выясняли, какой из видов моллюсков скорее приживется в русских водах. Остановились на голштинских. В Дании наняли специалиста для поиска нужного грунта у берегов Лифляндии, Эстляндии и Ингерманландии. 

Летом 1753 года на «лоц-галиоте» датчанин Отто Фридебек проинспектировал гавани от Моонзунда и Пернова на западе до Кронштадта и Фридрихсгама на востоке. Хотя по солености воды и «слискости» земли русская акватория уступала голштинской, тем не менее специалист наметил пять подходящих точек. Но дело застопорилось из-за нежелания датчан продать России сотню бочек устриц. К весне 1755 года переговоры окончательно зашли в тупик, и в августе императрица закрыла проект.

Да, за многое брался Кабинет, в том числе и за русский фарфор. 11 июня 1743 года Елизавета Петровна переподчинила Невский кирпичный завод на Охте И. А. Черкасову. Замахивались на то, что по праву можно считать «проектом века». Секрет «порцелина» пытались разгадать при дворах всех монархов Европы, однако повезло лишь саксонскому курфюрсту Августу II: алхимик И. Ф. Бёттгер пытался открыть философский камень, а

 открыл мейсенскую марку фарфора. Издавна существовала китайская технология, тщательно оберегаемая от посторонних глаз.

 Российская же появилась вдруг, как будто из ничего, весной 1747 года. Гений, сотворивший чудо, — Дмитрий Иванович Виноградов.

Уже в январе 1747 года Виноградов располагал заветной формулой. В том же году Елизавете Петровне преподнесли первую русскую фарфоровую продукцию. Каким же образом русский экспериментатор так стремительно вычислил то, что Бёттгер рассчитывал несколько лет? Официальная историография не любит данного вопроса, предчувствуя неприятный ответ.

Но, как и сегодня, гениальное озарение русского мастера, было затемнено по «подсказке извне» – мол, секрет саксонского и китайского фарфора был похищен русскими шпионами. А что же Виноградов? 

Как ни странно, он, несмотря на покровительство Черкасова, повышения не удостоился, вследствие чего впал в депрессию, которую заглушал водкой. Беспробудное пьянство вынудило кабинет-секретаря учредить за ним строгий надзор, вплоть до использования цепей и запрета на выдачу большей части жалованья. Это спасло великого ученого, и он успел создать свой труд «Обстоятельное описание чистого порцелина, как оной в России при Санкт-Петербурге делается».

Трагедия Виноградова красноречиво свидетельствует о том, что Елизавета Петровна не признавала его создателем русского фарфора — иначе бы отблагодарила щедро и без проволочек. Скорее всего она находилась под влиянием «слухов извне» и пребывала в заблуждении.

Теперь обратимся к делам иностранным, которые со знанием дела вела императрица Елизавета Петровна. Франция была основным соперником России в делах европейских и наделала немало болячек царскому двору в Петербурге.

Увлёкшись делами наследственными Австрии, французы потерпели фиаско во всех наследственных баталиях с Англией и Нидерландами. За три года изолировать главного врага, Австрию, от ее союзников, Франция так и не смогла. Добить неофициального премьер-министра Франции Морица предстояло Санкт-Петербургской конвенции, противопоставить которой он уже ничего не мог.

Елизавета Петровна очень точно выбрала день выхода России на европейскую сцену в роли главного арбитра и гаранта мира на континенте. По окончании войны со Швецией империя два года сохраняла строгий нейтралитет, не вмешиваясь в полыхавший на западе и в центре Европы конфликт. Причем сохраняла исключительно благодаря императрице, ибо обе партии при елизаветиснком дворе — «английская» и «французская» — настойчиво уговаривали государыню примкнуть к одной из воюющих коалиций.

  Лесток открыто агитировал в пользу Франции и Пруссии.

 Бестужев до осени 1744 года, когда было урегулировано дело Ботты, защищал Австрию, союзницу Англии, под маской непримиримого врага возраставшего могущества Пруссии (кстати, с июня 1742 года до августа 1744-го ни с кем не воевавшей), пугал царицу претензиями Фридриха II на Курляндию и Лифляндию, но та отвечала: «Хотя б он и подлинно какие замыслы имел… оные все еще дальным и недоведомым следствиям подвержены».

В июне 1744 года из России со скандалом выдворили Шетарди — за нелестные отзывы о русской государыне. Это был хитрый, отвлекающий маневр. Изгнание французского посла как бы подтверждало его правоту: Елизавета Петровна, убравшая дипломата из страны не по-тихому, как принято, а публично, не пряча за хорошей миной личную обиду на оскорбившего ее иностранца, и вправду особа импульсивная, капризная и неблагоразумная.

В Париже и Берлине, Лондоне и Вене, Стокгольме и Копенгагене поверили в то, что Россией правит женщина вздорная и недалекая, и в дальнейшем планировали антироссийские акции с учетом этой характеристики.

Между тем в конце 1744 года тактика выжидания принесла первые плоды: и Берлин, и Лондон с Веной практически одновременно призвали Петербург присоединиться. Обе придворные фракции тут же усилили нажим на царицу, хлопоча каждая о соответствующем альянсе держав. И вновь Елизавета Петровна не торопилась с выбором, предпочитая быть третейским судьей, и потому настроила канцлера Бестужева и вице-канцлера Воронцова на посредническую деятельность.

Любопытный штрих: 25 июня 1744 года императрица пожаловала Михаила Илларионовича Воронцова в конференц-министры при Иностранной коллегии, де-факто сделала помощником Бестужева, а 15 июля — вице-канцлером. Историки не задаются вопросом «почему?», считая назначение само собой разумеющимся. А ведь Воронцов — один из немногих, кто, подобно государыне, хотел видеть Россию европейским арбитром, а не «солдатом» на службе у Австрии или Франции.

После того, как Фридрих Второй разгромил войска Австрии и Саксонии, Елизавета обратила внимание на воинственную Пруссию и 22 мая 1746 года заключила наступательно-оборонительный союз с Австрией для сдерживания непредсказуемого пруссака Фридриха II.

Фридрих II, или Фридрих Великий, известный также по прозвищу «Старый Фриц"

Фридрих поневоле присмирел. Между тем вторым в очереди на укрощение стоял Людовик XV, армия которого к концу 1746 года полностью оккупировала Австрийские Нидерланды. Самостоятельно обуздать французские амбиции австро-англо-голландская коалиция шансов практически не имела, а потому 

Генри Пелэм ( 25 сентября 1694 - 6 марта 1754) - британский государственный деятель, член партии вигов, 3-й премьер-министр Великобритании

британский премьер-министр Генри Пелэм скрепя сердце согласился ассигновать из казначейства несколько сотен тысяч фунтов стерлингов на русскую военную помощь. Голландия пообещала взять на себя четверть всех трат…

Людовик Пятнадцатый, с помощью такой же талантливой, как и русская царица, фаворитки мадам Помпадур, затеял сложную комбинацию по пресечению отправки русских отрядов, сулившей Франции поражение в войне и утрату лидирующих позиций в Европе.

К новогодним праздникам мадам де Помпадур придумала два малозатратных проекта по срыву марша русского корпуса по Европе.

Первый — диверсионный: заслать в Россию через Польшу несколько групп поджигателей, чтобы посредством сожжения ряда знаковых мест, например, Москвы и Глухова, посеять среди жителей панику, для погашения которой придется вернуть отправленный к Рейну контингент.

Маркиза дэ Помпадур. Официальная фаворитка французского короля Людовика XV, которая на протяжении 20 лет имела огромное влияние на государственные дела, покровительствовала наукам и искусствам

Второй — дипломатический: на мирных конференциях в Аахене, намеченных на весну, спровоцировать спонсоров русского похода — Англию и Голландию — к выпаду в адрес русско-австрийского союза, столь близкого сердцу императрицы Елизаветы, и пусть та в гневе велит русскому корпусу возвратиться домой. Детонатором праведного негодования предстояло стать прусскому королю, который изрядно настроил против себя и русскую монархиню, и австрийскую...

Начать решили с диверсионной акции. Причем координировалась она, очевидно, военной администрацией Фландрии, подконтрольной 

Морицу Саксонскому. Именно оттуда, из Намюра, 15 января 1748 года маршал В. Левендаль отправил с рекомендательным письмом к примасу Польши К. Шембеку двух подозрительных французов, а в действительности курляндца Ранненкампфа и поляка Стричевского.

Были сформированы две диверсионные группы — главная в раскольнической Ветке под Гомелем из восемнадцати человек и вспомогательная в казацком Чигирине из двенадцати членов. Второй поручалось зажечь Глухов, гетманскую столицу Малороссии, и по возможности ближайшие украинские города; первой надлежало спалить Москву и подстраховать Чигиринских товарищей в Глухове.

Вербовку произвели в апреле, а в мае отряды выдвинулись к намеченным целям. В один день, 23 мая, Москва и Глухов пережили первую огневую атаку. В Первопрестольной диверсанты действовали чужими руками, подкупая нищих и лихих людей. 

27 мая атаман ватаги, воодушевленный первым успехом, осмелел до того, что подметным письмом пригрозил уничтожить всю Москву через два дня, на Троицу. Однако к тому времени московские власти пришли в себя от первого шока и успели взять под охрану пороховые заводы, взрывами которых предводитель, именовавшийся Кириллой Лаврентьевым, собирался добить город. Получив отпор, он с девятью соратниками немедленно ретировался из Москвы.

Результаты нападения на Глухов выглядели гораздо скромнее. Только в первый день, 23 мая, сгорело свыше трехсот дворов, семь церквей и дворец гетмана со всем имуществом. 24-го эффект внезапности уже не сработал — горожане не допустили перерастания поджогов в крупные пожары. Налеты на Белополовскую и Виригинскую слободы уничтожили всего 32 двора.

Осознав бесполезность дальнейшего пребывания в гетманской столице, отряд, разделившись надвое, 25 мая покинул ее. Однако рейд по другим украинским городам прошел втуне, ибо жители, взбудораженные глуховским прецедентом, повсюду были наготове; в Ромнах, Нежине, Полтаве, иных крупных населенных пунктах диверсанты просто не осмелились на поджог и в конце июня, так и не ввергнув в хаос Украину, вернулись на польскую территорию.

Между тем Глухов испытал еще одну атаку 27 мая. «Отличился» отряд из восьми человек, откомандированный из Ветки для подстраховки. Испепелив 18 дворов в Белополовской слободе, они ушли в район Мценска, где смогли 17 июня уничтожить храм и около двухсот дворов. Впрочем, это оказался финальный аккорд акции.

К 29 июня все ее участники согласно предписанию возвратились в Польшу. В руки россиян попали всего два диверсанта, показания которых помогли восстановить в общих чертах замысел французской маркизы.

23 июня под Миргородом арестовали Алексея Тертичниченко из вспомогательной группы, 28-го под Волховом — Афанасия Коровякова из главной. Обоих приглядели бдительные крестьяне, поднятые на ноги указом императрицы от 4 июня о прокравшихся в страну шпионах «из-за границ от соседей». https://orel.bezformata.com/li... 

Сохранился любопытный документ — письмо Я. И. Бахирева В. И. Демидову от 7 июня 1748 года. Судя по нему, вечером того дня в Петергофе Елизавета Петровна поручила секретарю разузнать, каким образом в 1737 году во время сильных пожаров в Санкт-Петербурге власти выявляли поджигателей. http://feb-web.ru/feb/rosarc/r...

Несмотря на сильное впечатление, произведенное «злодеями» на российского обывателя, диверсионная операция всё-таки не достигла цели: хаос не возник ни в Малороссии, ни в Великороссии. Паника была лишь в Москве, жители со «страху почти все со своими пожитками выехали в поле». Но после Троицы страсти улеглись.

Что касается пожаров, то, как подсчитали для Елизаветы Петровны разъехавшиеся в августе по городам гвардейские офицеры, на три искусственных огненных разорения в течение тех же полутора месяцев (середина мая — июнь) пришлось шесть естественных (в Михайлове, Рыльске, Костроме, Можайске, Севске, Нижнем Новгороде) с потерями, сопоставимыми с глуховскими и мценскими вместе взятыми.

Таким образом, краткосрочный рейд по российской глубинке трех десятков польских партизан никак не мог заставить русские власти вернуть 30 тысяч солдат в Россию. Диверсионный план при всей оригинальности изначально являлся провальным, ибо не учитывал российских реалий, прежде всего опыта борьбы с пожарной опасностью.

Не сработал и второй, дипломатический маневр, задуманный маркизой Помпадур. Опираясь на ошибочные сведения о характере Елизаветы Петровны, маркиза де Помпадур предполагала побудить английскую и голландскую делегацию в Аахене к внесению в будущий мирный трактат статьи, гарантирующей прусскому королю владение Силезией, с чем Вена совершенно не желала мириться, а Петербург ее в том поддерживал. Ожидалось, что вспыльчивая, капризная русская императрица разгневается на такое двурушничество морских держав, не задумываясь о последствиях, откажет им в военном подкреплении и отзовет корпус Репнина.

Увы, королю и его фаворитке пришлось очень скоро пожалеть о сделанном шаге. Елизавета Петровна оказалась не такой, какой ее описали Шетарди, д’Альон и иже с ними. Да, царица возмутилась странным потворством британского кабинета прусскому королю в ущерб австрийской короне, но предпочла не рвать отношения, а ограничиться строгим предупреждением в виде декларации от 11 мая, врученной в Лондоне российским посланником П. Г. Чернышевым 7 июня. Тридцатитысячный корпус Репнина продолжал приближаться к Рейну, и во избежание надвигавшегося краха маркизе следовало предпринять что-либо еще, причем в кратчайший срок.

Удивительно, но ничуть не смущаясь краха своих задумок, фаворитка Людовика XV быстро нашла новое решение. Еще раз надавив в Аахене на податливо-близоруких англичан, она добилась от британского двора двух распоряжений — от 7 июля об остановке русского корпуса в Германии и от 18-го о немедленном возвращении его в Россию без уведомления о том австрийцев.

Расчет строился на отсутствии в момент перехода русскими солдатами германо-австрийской границы договоренностей между морскими державами и Австрией о порядке оплаты предназначенного для россиян провианта и фуража. Неразбериха должна была привести к взаимным упрекам, обвинениям, ссорам, а в идеале — к мародерству на местах и утрате русскими войсками боеспособности, после чего французы в Аахене смогли бы, угрожая разрывом прелиминарного акта, выжать из оппонентов необходимые уступки.

Судя по всему, комбинация имела шанс на успех. Русские собирались войти в богемские (чешские) пределы уже 6 августа, но тамошние земские комиссары категорически запретили это, ибо не знали, каким образом должны обеспечивать солдат провизией и прочими припасами. Вена была извещена о том вечером 9-го, когда страсти в приграничных районах накалились до крайности.

Но тут вмешалась еще одна женщина - Мария Терезия, правительница Австрии. В ночь на 10 августа она велела богемским и моравским крестьянам поставлять русским минимальный набор продуктов и сена по твердому прейскуранту с обналичиванием получаемых расписок в филиалах австрийского казначейства.

Сей акт мгновенно разрядил обстановку в Пражском округе и попутно окончательно развеял французские иллюзии о реванше. Русские солдаты расположились в Богемии и Моравии на зимние квартиры. 7 октября 1748 года в Аахене был подписан итоговый вариант трактата с плохими для Франции условиями.

Таким образом, Франция, проиграв, уступила пальму первенства в Европе Российской империи. Но Елизавете было очень интересно: кто же был автором подобных комбинаций, поскольку по донесению русских агентов из Версаля, вокруг короля толпились только недалекие, напыщенные люди. Конечно, подозрения сразу пали на королевскую фаворитку.

Проверить их довелось секретарю российского посольства в Голландии А. М. Голицыну, сыну адмирала, который, прожив в Париже с ноября 1750 года по май 1751-го, доставил императрице немало информации,  вполне хватившей, чтобы найти ответ на интересовавший ее вопрос. Недаром в июле 1754 года она похвалила Голицына-младшего за «очень хорошее исполнение» важной комиссии.

Как дальновидный политик, Елизавета не собиралась завязывать все дела с Францией. Поэтому начала свой новый фавор с

Иваном Ивановичем Шуваловым. 8 сентября 1748 года она пожаловала пажа Шувалова -  в камер-пажи, а 4 сентября 1749-го — в камер-юнкеры, 1 августа 1751-го — в камергеры. Темп карьерного роста уникальный — его покровительница как будто боялась опоздать к какому-то событию. К какому — понятно, если вспомнить, что Иван Шувалов симпатизировал Франции, а возвысился до положения первого министра. Елизавета Петровна спешила сотворить из пажа фигуру, которая сможет заменить англомана Бестужева в роли русского Ришелье, если ей придется один союз (с Англией) поменять на другой (с Францией).

То, что в 1755 году обиженный Париж первым поинтересовался готовностью Петербурга возобновить дипломатические отношения, лучше всяких конгрессов свидетельствует о статусе Российской империи после 1748 года — главной державы континента, позиция которой практически предрешала финал любой акции европейского масштаба — и военной, и дипломатической, и экономической...(см. О дипломатической борьбе вокруг похода корпуса Репнина см.: АВПРИ. Ф. 79. Оп. 79/1. 1748 г. Д. 7. Л. 243, 246, 246 об., 262, 262 об., 267–268, 271, 277–280, 314, 348 об., 360–361; РГАДА. Ф. 248. Оп. 1/12. Д. 682. Л. 764 об.-766; Осмнадцатый век. Кн. 4. М., 1869. С. 89;).

Продолжение следует...

Вот чем лично мне нравится эпоха Елизаветы Петровны и она сама, как умнейший правитель-женщина  – так это её отношение к истории, как науке, благодаря чему, она сумела выстроить правильную линию управления государством.

В предыдущих частях публикации мы уже говорили об её увлечениях политической историей, особенно теми трактатами, в которых описывались деяния римских цезарей и полководцев. Да и не только о них - её интересовало буквально всё о жизни не только правителей, но и простых обывателей – их быт, нравы, отношения и к друг другу, и к своим господам.

На личном примере убедившись в полезности объективного исторического знания, Елизавета Петровна по восшествии на престол намеревалась приобщить к нему и своих подданных, для чего требовалось позаботиться о появлении русских историков с описанием событий прошлого России в доступной форме.

До неё не сразу дошло, что ключ к достижению цели находится в Академии наук, да и взялась за решение весьма непростой задачи тоже не сразу. Война со Швецией, реорганизация правительства, статус герцога Гольштейн-Готторпского, реабилитация жертв режима Анны Иоанновны, коронационные торжества, очевидно, не оставляли времени хорошенько подумать над тем, кто и как это будет делать.

В этом ей оказал существенную помощь старый знакомый государыни, прославленный токарь отца Андрей Константинович Нартов  http://zapravdu.ru/content/vie...

Во второй половине августа он приехал в Москву жаловаться на администрацию Академии наук, которую тогда возглавлял управляющий канцелярией Иоганн Даниель (Иван Данилович) Шумахер.

Суть жалобы петровского токаря состояла в том, что в Русской Академии отсутствуют русские профессора, русские открытия, русские научные работы и даже написанная русским ученым русская история.

 Елизавета весьма заинтересовалась подобными фактами и, по настоянию того же Нардова, привлекла к исследованию положений дел в Академии старого петровского соратника - полкового комиссара в отставке Петра Никифоровича Крёкшина. Этот ветеран в тихом уединении корпел над сочинением биографии царя-реформатора и  занимался русскими древностями.

В 1737 году Крёкшин, по рекомендации Нардова был назначен в состав «Комиссии о мерах и весах». Механик и комиссар были приятелями, и, разумеется, первый хорошо знал о хобби второго и помогал с приобретением рукописных реликвий — Лаврентьевской летописи или Чертковского списка Владимирского летописца, заложивших основу крёкшинской коллекции манускриптов. К слову, ими пользовался В. Н. Татищев, сочиняя «Историю Российскую». Наверняка Нартов и свел двух историков-любителей.

Крекшин в июне 1742 года закончил краткий биографический очерк о Петре I. Этим воспользовался петровский токарь и обратился с ходатайством об аудиенции с Елизаветой, чтобы та при личной встрече обратила внимание на биографию своего отца-реформатора, а заодно познакомилась с автором.

Личной аудиенции, конечно, не сотоялось, но последовала удивительная реакция на ходатайство Нардова - вскоре после 20 декабря, когда императорский двор вернулся в Санкт-Петербург из Москвы, А. Г. Разумовский встретился с комиссаром с Крёкшиным, чтобы сообщить высочайшую волю: ему поручается составить историю «четвертой северной монархии», то есть Российской империи.

Сейчас официально принято считать, что, задумывая историю о Российской империи, Елизавета имела ввиду только период Петра Первого, при котором Россия стала империей. Современные историки не любят описывать период  царствования "дщери Петра" по той же причине, что и основные составители Истории Российской – немцы-академики, не любили Ломоносова и других русских ученых.

Тут, наверняка сыграло роль неординарное отношения Елизаветы к «богоизбранной части» населения России, особенно к ростовщичеству, которое существенно влияло на финансы казны. Ведь на Руси издревле было непреложное правило хозяйственно-экономического быта – брал в долг (особенно в денежном выражении) - отдай, сколько взял. Не можешь – отработай на сумму, которую должен. "Богоизбранные" же ростовщики привнесли в страну ПРОЦЕНТЫ, о которых до их появления, на Руси никто понятия не имел.

Последнюю каплю для издания пресловутого указа Елизаветы о «богоизбранных», внесло спаивание люда в государственных кабаках, которые были взяты в аренду поголовно носителями «долгового процента». Ибо ещё Петр сказал – «на Руси есть веселие пити». Вот этой петровской догмой и пользовались арендаторы питейных заведений. И народ шел и пил. Пропивали последнюю свитку, портки и рубаху. Залезали в долги, в кабалу, решались на разбои, становясь татями и душегубами, лишь бы купить у Шлёмы штоф. https://zen.yandex.ru/media/id...

Масла в этот алкогольный огонь подливала поставка водки (спирта) через окошко, прорубленное папенькой Елизаветы в Европу. Ведь у нас до Петра пили только легкие алкогольные напитки – брагу, медовуху, настойки и т.п. А тут крепчайшая водка – просто раствор спирта, от потребления которого у русского человека мозги лезли набекрень!

И везли эту заразу из Европы заморские гости, распространяя её в «государевых» кабаках, благо таможенная пошлина на этот товар была мизерной. Зато проценты «навара» (сегодня это – прибыль называется) были ошеломляющие. И получали Шлёмы бешенную эту прибыль, нанося ущерб государству во всех отношениях - и моральных, и духовных, и материальных.

Но вернемся к нашим составителям Истории. Появления такого труда для Академии, особенно для её немецкой части, было делом неслыханным. Над Крёкшиным сгустились тучи. В июне 1743 года по навету цалмейстера (должность интенданта на флоте) Елагина, «историк» был взят под стражу Тайной канцелярией.

А. И. Ушаков (шеф Тайной канцелярии), арестовавший Крёкшина, обнаружил в изъятых бумагах записи, свидетельствовавшие о том, что автор собирался осветить «бытие народа российского» «от Потопа» до дней Петра Великого. Другой вопрос, насколько объемным задумывалось «предисловие» к деяниям основателя империи.

Крёкшину явно хотелось ограничиться Петровской эпохой, но… по просьбе Разумовского надлежало существенно расширить хронологические рамки. К сожалению, Петр Никифорович высочайших ожиданий не оправдал. Комиссар умел излагать материал живо, выстраивал интригующие сюжетные композиции, но не мог обойтись без вымысла и чрезмерного пафоса.

Так, размышляя над пролетом кометы 1742 года, он набросал «прогностическое писмо», предвещая России победу в войне со Швецией и присоединение Финляндии. В пророчестве упоминалось Святое Писание, причем, на взгляд посторонних читателей, «непристойно».

Ушаков, мало что поняв в заумных сентенциях, переадресовал разбор «тетрадей» Сенату, Сенат запросил мнение Синода, а тот окрестил«толкования» историка «бреднями». В общем, оскандалился приятель Нартова изрядно. 

Хотя он и просидел под караулом меньше двух месяцев (в крепости, затем в здании Двенадцати коллегий и по месту жительства), зато императрицу разочаровал навсегда. Безусловно, ей доложили о чудаковатом прорицателе, пишущем русскую историю «… от Потопа и Ноя, от 25-го лета царства Невродова», чьи верные князья Ассур, Мид и Мосох создали три новых царства — Ассирийское, Мидийское и… Московское. А ведь историк пользовался трудами Нестора. Но, как мы видим, Нестор стал приемлем только в эпоху других российских царей, а тогда над ним только посмеивались.

Увы! Не удалось Крёкшину получить высокое звание «придворного историографа». На эту престижную должность отныне претендовали 

Герард Фридрих Миллер	и	Василий Никитич Татищев.

Оба были хорошо известны Елизавете Петровне.

Татищев — соратник Петра Великого, сторонник воцарения Анны Иоанновны, поборник развития казенной металлургии на Урале, инициатор изучения российских рукописных древностей.

Миллер же привлек к себе внимание будущей императрицы ещё в 1732 году — чем именно, не вполне ясно, только цесаревна не поленилась помочь молодому ученому попасть в академический отряд Второй Камчатской экспедиции, о чем собиратель сибирских реликвий впоследствии сообщил одному из своих корреспондентов.

Бедному Крёкшину было поручено довести до конца замысел 45-томного жизнеописания великого государя (том о детстве до 1682 года и по тому на каждый год правления), чем он и занялся (См.: МИАН. Т. 5. СПб., 1889. С. 307; Кротов П. А. «Битва при Полтаве». СПб., 2009. С. 302–313; Есипов Г. В. Эпизод из жизни Крёкшина: «Древняя и новая Россия». 1878. Кн. 1. № 4. С. 338–342)

Ну, а составление Истории России было поручено опять немцам, но включив при этом в составители Татищева, сподвижника Петра. Таким своеобразным методом умная правительница, как всегда в политике, оставалась нейтральной. И немцы довольны и русские не в обиде – Отечественная История продолжает составляться.

Миллер отправился в Сибирь за собиранием исторических материалов 8 августа 1733 года, а возвратился 14 февраля 1743-го с сорока массивными подшивками старинных документов, обнаруженных в архивах Тобольска, Енисейска, Иркутска, Пелыма, Якутска, Нерчинска, Березова и других городов.

Василий Татищев, отосланный в Астрахань руководить калмыцкими улусами, отсутствовал в столице империи с 10 августа 1741-го. Посему не стоит особо удивляться тому, что 1 апреля 1743 года императрица встретилась именно с Миллером, первым добравшимся до берегов Невы. 

Профессор поднес государыне первый том «Описания сибирских народов» («Истории Сибири»), тут же отправленный в Академию наук для перевода «на российский диалект». Беседовал ли он тогда с Елизаветой на исторические темы, мы не ведаем, но сам факт аудиенции воочию продемонстрировал всем степень высочайшей благосклонности к уроженцу Вестфалии, немцу Миллеру.

В чем же причина, что августейшая особа отдала предпочтение не русскому историку, а немецкому? Дело в том, что Татищев,  в отличие от молодого немца имел прочные высокие связи при дворе – за него хлопотали и соотечественники, и иностранцы, и энергичнее прочих М. И. Воронцов и И. Г. Лесток, а в академической среде его интересы отстаивал даже немец И. Д. Шумахер.

Примечательная деталь: 28 февраля 1743 года Нартов получил из Астрахани от Татищева, тамошнего губернатора, заявку на отправку к нему знатока немецкого, дабы переложить на тот язык «древней руской гистории одну часть». Хотя «некоторым знатным благодетелям» историк обещал французскую копию со своего труда, но боязнь оплошностей со стороны переводчика вынудила его, во французскую грамматику не вникавшего, перестраховаться.

Кроме того, в бумаге подчеркивалось, что работа над первой частью практически закончена, однако в печать на русском языке он отдаст текст не ранее, чем будет готов немецкий вариант. Так, что виноват сам Татищев, что его История не вошла в печать, из-за решения перестраховаться переводом.

 К этому добавим, что почти все материалы, собранные Таттщевым были на французском, а Елизавета в совершенстве владела только  немецким. Иначе говоря, петербургские друзья уже гарантировали Татищеву выход в свет написанного им труда по русской истории — без всякой августейшей санкции, не нужной, если глава государства к данному предмету равнодушен.

Особенно усердствовали об напечатании рукописи без августейшей санции руководители Академии во главе с Шумахером. Знали ведь, что, если это дойдет до императрицы, труды Татищева будут похоронены. Так и вышло.

Узнав об этом, Елизавета 30 сентября 1742 года повелела сформировать судебную комиссию. Через неделю Шумахера взяли под домашний арест. Комиссары — адмирал Н. Ф. Головин, тайный советник Б. Г. Юсупов и генерал С. Л. Игнатьев — вся тройка, политически склонная к Западу, «распутала» дело за полгода, придя к однозначному выводу: Шумахера «оклеветали!».

Однако время для публикации «Истории Российской» Татищева было упущено. Кстати, Нартов, к немалому недоумению Василия Никитича, переводчика в Астрахань так и не послал. К тому же некоторые его сановные приятели вдруг настоятельно порекомендовали ему подкорректировать стиль первой части «гистории», которую Татищев написал вчерне, как и две другие части, в Санкт-Петербурге в течение 1739–1741 годов, умышленно используя «древнее наречие», язык летописей, чтобы дать читателю возможность почувствовать дух русского Средневековья.

К тому же «История Российская» сочинялась в форме обширного летописного свода, вобравшего в себя и общую, и уникальную информацию всех сохранившихся русских летописей, летописцев, повестей, житий, а также мемуаров посетивших Русь иноземцев. Сравнивая разные источники, историк выстраивал единый хронологический ряд. В Астрахани пришла пора редактирования: изъятия повторов, снятия противоречий, добавления логически недостающих эпизодов.

К весне 1743 года Василий Никитич завершил шлифовку тома, посвященного периоду Киевской Руси (от 808 до 1238 года), снабдил его «предъизвесчением» (предисловием) о более раннем прошлом славянских племен по сведениям из римских, византийских, арабских хроник и, похоже, очень надеялся на издание книги либо в 1743-м, либо в 1744 году.

Но внезапно пришлось русскому историку испытать немалое разочарование: в Академии потребовали готовый древнеславянский текст перекладывать на «настоясчее наречие» (они-то и современный русский язык слабо понимали). Что же случилось? Кому понадобилось под благовидным предлогом тормозить, если не срывать оригинальный проект? Правда, для сокрытия явного нежелания публиковать Иторию русского автора, немецкие академики притормозили и печатание труда Миллера.

Елизавете предстояло назвать имя автора, который напишет полную русскую историю – Миллер или Татищев. Патриотическому окружению царицы импонировал Татищев, русский, сподвижник Петра, с почти законченной рукописью «Истории Российской» на руках. И ничего, что на «древнем наречии». Осовременит, если потребуется.

Решая вопрос, Елизавета, как всегда, выбрала золотую середину – отдала вопрос на рассмотрение в Департамент Истории при Академии наук. Василий Татищев очень спешил, взявшись за «переложение Истории». Должность губернатора, возраст и связанные с ним болезни не помешали к июлю 1745 года усовершенствовать «близ половины» первой части (см. «Протоколы заседаний конференции Императорской Академии наук с 1725 по 1803 г.»: В 4 т. Т. 2. СПб., 1899. С. 13, 14)

Но злой рок преследовал тайного советника (рок ли?). Сановник угодил в опалу, причем весьма необычную. За калмыцкий кризис, случившийся по вине Татищева, Елизавета Петровна 16 сентября 1745 года отправила его в отставку, а через девять дней предписала «жить… до указу в деревнях ево, а в Санкт-Питербурх не ездить».

Конечно, сей мерой в первую очередь укрепляли пошатнувшееся доверие калмыков к российской власти и заглаживали обиду калмыцкого наместника Дондук-даши, имевшего связи с сановниками-немцами из Санкт-Петрбурга. 

Желающие узнать побольше о Калмыкии, могут прочитать материал по ссылке: https://proza.ru/2017/07/19/13... 

Дондуку весьма льстило, что недруг очутился под надзором в деревне. Но, с другой стороны, находившийся вне императорской резиденции, изолированный в деревне Татищев уже не мог претендовать на звание первого русского историографа, ведь в отрыве от важнейших документальных коллекций страны российскую историческую науку не создашь. Вот таким образом - «не мытьем, так катаньем», История нашей страны была создана немцами.

Что же в итоге? Ожесточенная борьба за первенство в сочинении русской истории обернулась проигрышем для всех. Миллеру пока написать ее не дали, Татищев же сделать это не успел, ибо скончался 15 июля 1750 года, оставив две части «Истории Российской», практически готовые к печати, и еще две в неисправленном виде, на «древнем наречии».

И кто же осуществит мечту соратника Петра, добившись их публикации? Герард Фридрих Миллер, искореживший татищевский труд на свой, немецкий лад. Правда, не скоро, в 1768 году. Пока же смерть русского историка и дискредитация его немецкого коллеги вынудили обе стороны заняться поиском преемника Татищева

Нашли практически сразу — и патриоты, и царица — в лице… непреклонного Ломоносова. Выбор первых неудивителен: Михаил Васильевич в стенах Академии наук активно отстаивал интересы Татищева, и кому же, как не ему, продолжать дело покойного.

Что касается высочайшего внимания, то в августе 1750-го императрица удостоила Ломоносова аудиенции в Царском Селе. Побеседовала с ним о науках, в том числе об истории. Михаил Васильевич произвел на дочь Петра хорошее впечатление. По части наук и их преподавания она тут же нашла академику должное применение.

С воцарением Петра III и до сих пор проблема объективности исторического знания утратила актуальность, все остается так, как задумали пролезшие к нам через "петровскую форточку", немцы во главе с Миллером, Петавиусом  и Шумахером...

Продолжение следует…

"...Приходилось дочери Петра заниматься и Украиной, воссоединенной с Россией на Переяславской Раде по инициативе украинского народа во времена гетмана Богдана Хмельницкого и российского царя Романова Алексея Михайловича.

Украина была важнейшим национальным регионом в составе Российской империи. В августе 1744 года, во время визита императрицы в Киев, казацкий предводитель Михайло Скоропадский через Разумовского подал прошение Елизавете о казацкой вольности.

С лета 1648 года, времени возникновения казацкой республики, и для старшины, и для рядового казачества вопрос о собственной вольности, о самоуправлении считался первостепенным. В нем коренились и сила, и слабость Украины. Ради вольности казаки героически жертвовали собой и беспощадно убивали друг друга. Тем не менее попытка сформировать «незалежное» государственное образование потерпела неудачу. Даже с талантливым, мудрым вождем Богданом Хмельницким независимость отстаивали трудно, посредством тотальной мобилизации и поголовного сплочения вокруг лидера.

И всё равно пришлось искать могущественного протектора. Выбирая наименьшее из трех зол — мусульманской Турции, католической Польши и православной России, объединились с единоверной Москвой. Однако российское самодержавие всегда смущало и вызывало недоверие.

Оттого и раскололась Украина после смерти Хмельницкого в 1657 году на две половинки — «польское» Правобережье и «русское» Левобережье. Поляки свою часть от гетманской вольницы постепенно очистили, а на русской стороне Днепра автономия сохранилась.

Потомки царя Алексея Михайловича не нарушали клятву, данную от имени династии, в том числе и самый деспотичный «монарх-пират» Петр.

А ведь клялся в верности... царю Петру гетьман Иван Мазепа

 Даже страшная измена Ивана Мазепы в критический для России момент не послужила поводом к тому, чтобы взять обратно данное украинцам слово. Строители Российской империи понимали, насколько казачество дорожит самобытной формой правления, пусть и выхолощенной с годами едва ли не до декоративного внешнего атрибута.

Предшественница Елизаветы Анна Иоанновна, под влиянием врага России Бирона, отважилась на то, на что не решился ее дядя – заменила вечевую структуру бюрократической — генеральной войсковой канцелярией «во шти персонах», из троих русских и троих украинцев

 во главе с князем Алексеем Шаховским.

До Анны существовала учрежденная Петром 29 апреля 1722 года 

Малороссийская коллегия  которая в результате своей деятельности, постепенно отбирала власть у гетманской администрации. К концу 1723 года эта власть практически была отобрана, оставив традиционному институту функции свадебного генерала. Впрочем, со смертью Петра Украина быстро освободилась из-под диктата Малороссийской коллегии, возродив прежний порядок.

Бирон с немецким упрямством и тупостью попробовал повторить петровскую реформу, причем без всяких обиняков и сантиментов. Легко догадаться, как восприняло население Малороссии грубый демарш императрицы. Число сочувствовавших опальной цесаревне Елизавете заметно возросло. 

Резонанс от опрометчивого царского поступка усиливался тем, что среди иерархов Русской православной церкви преобладали выходцы с Украины. Нетрудно предположить, о чем во второй половине 1730-х годов они иногда беседовали с «духовными чадами» — военными и статскими разных рангов.

Так что 7 августа 1744 года Елизавета Петровна ознакомилась не просто с прошением — ей вручили счет, за работу, проделанную казаками во время прихода к власти (во время Смуты) ставленников Запада - бояр Романовых. Теперь необходимо было платить по этому счёту.  А платить дочери Петра, в принципе солидарной с интеграционным курсом отца и двоюродной сестры, не хотелось. В тот же день после обеда она покинула Украину. Только сюрпризы не закончились: чуть ли не на каждой станции к кортежу императрицы являлись верноподданнические делегации от каждого из десяти казачьих полков и подносили челобитные «с прошением гетмана».

Елизавета, воспитанная на книгах по политической истории, предприняла дипломатическое решение, решив завлечь под свою опеку и ко двору некоторых влиятельных лиц гетманской администрации. 

Она обласкала генерального бунчужного Демьяна Оболонского: 13 сентября пожаловала в вечное владение два богатых села — Вишняки и Горошино, а 22 сентября стала крестной его ребенка. https://dic.academic.ru/dic.ns...

Естественно, что причина высочайшего благоволения крылась в другом: хотя в старшинской иерархии Оболонский занимал третью ступень (на первой стояли два генеральных обозных, от армии и артиллерии, на второй — два генеральных судьи и генеральный подскарбий), на деле именно он возглавлял «гетманскую» партию и с ним украинское общественное мнение связывало надежды на возобновление гетманства (см. «Санкт-Петербургские ведомости». 1744. № 75. 17 сентября; «Гистория Свейской войны». Вып. 1. С. 294; «Дневные записки генерального подскарбия Якова Марковича». М., 1859. Ч. 2. С. 210–213).

Разумеется, Елизавета Петровна это подметила и вознамерилась обезглавить движение, дискредитировав лидера в глазах сторонников «гетманской партии». Деревеньки, крестины были всего лишь затравкой, а главный соблазн — приглашение ко двору. Чета Оболонских выехала из Глухова 22 января 1745 года.

Радушный прием, блеск и роскошь Зимнего и Летнего дворцов, балы и куртаги, загородные увеселения, доброта императрицы не сбили с толку генерального бунчужного и не отвлекли от главной темы. Наоборот, он развернул среди сенаторов, придворных, земляков-украинцев активную агитацию за избрание нового гетмана. Без малого пять месяцев энергичной осады не пропали втуне. В конце июня Елизавета Петровна отступила на шаг — одобрила приезд в Санкт-Петербург специальной делегации от казаков.

Правда, генеральный бунчужный особых иллюзий относительно наложения положительной резолюции на прошение казаков, не питал, а потому по возвращении 13 января 1746 года в Глухов решил применить более эффективное средство, симметричное тому, что опробовала на нем дочь Петра: обезглавить… российскую администрацию на Украине. Исполнение плана облегчалось тем, что после кончины 24 мая 1745 года главного командира Малороссии 

Ивана Ивановича Бибикова Петербург не удосужился назначить ему столь же уважаемого преемника. Обязанности главного наместника от России исполнял бригадир Иван Кондратьевич Ильин, с 1741 года вместе с полковниками Тютчевым и Челищевым. 

Пока императрица через А. Г. Разумовского морочила головы трем депутатам разными «обнадеживаниями», ложными надеждами (к примеру, на содействие А. П. Бестужева-Рюмина) и даже обещанием «деклярации о бытии гетмана», в Петербург поступили жалобы на Ильина, который «великия обиды делает малороссийскому народу в делах их». Похоже, о «воровстве» бригадира проинформировал кто-то, на кого мог положиться Оболонский и кому в то же время безоговорочно доверяла государыня.

С подозрительной внезапностью отреагировала Елизавета Петровна на «сигнал»: тут же (18 октября 1746 года) продиктовала указ об отрешении Ильина, следствии и очных ставках, вызвала гвардии капитана Григория Полозова и отправила судьей в Малороссию. Утром 11 ноября гвардеец примчался в Глухов и ознакомил с предписанием членов генеральной войсковой канцелярии – и завертелось…

Иван Кондратьич Ильин тут же сложил пономочия. Спустя два дня Полозов начал регистрацию исковых заявлений от обиженных. За три месяца было подано 37 челобитных. Судья успел снять допросы по семнадцати, но 1 февраля 1747 года Ильин слег, а 6-го умер.

Таким образом, русская половина малороссийского правления была нейтрализована, а украинская в одночасье превратилась в высший орган власти Малороссии, к тому же целиком подконтрольный Оболонскому. Императрица, кем-то из конфидентов введенная в заблуждение, собственноручно сломала налаженный Ильиным и Бибиковым механизм не идеального, но вполне конструктивного русско-украинского партнерства.

Представители «гетманской партии» при дворе знали какую струну затронуть в душе императрицы. Елизавета со дня воцарения взяла Украину под личную опеку. Уже 15 декабря 1741 года она поручила Сенату подумать об «облехчениях» для края, много натерпевшегося при Анне Иоанновне, особенно «в бывшую турецкую войну» от «бытия тамо армии».

 21 мая Сенат узаконил озвученную 4 апреля обер-прокурором Брылкиным высочайшую инициативу о запрете брать малороссиян «во услужение себе подневолею». Мало того, тем же указом государыня даровала «черкасам» привилегию жениться на крепостных и не попадать при этом в рабство, а сенаторы добавили: «И с теми их женами быть им свободными». 3 июля ввиду многих нарушений указа о крепостных Елизавета Петровна продублировала его. Отправляясь в 1744 году в Киев, она везла с собой кипу дел, не решенных в Сенате, чтобы урегулировать все проблемы на месте.

Одним словом, дочь Петра надеялась стать для украинцев чем-то вроде гетмана, и вспышка гнева на Ильина вовсе не случайна — бригадир представлял Россию, а значит, и государыню. По его поведению казаки из слобод и хуторов судили об империи в целом и об императрице в частности.

 К сожалению, вышло так, что Елизавета, поторопившись с выводами, лишилась верного проводника своей линии. Теперь ей надлежало либо прислать нового комиссара, который наверняка столкнется с предубежденным отношением населения и кознями сторонников Оболонского, либо разрядить напряженность, удовлетворив чаяния украинцев (см. ПСЗРИ. Т. 11. С. 602, 638–641; «Дневные записки генерального подскарбия Якова Марковича» Ч. 2. С. 228–231, 239–242; КС. 1886. № 1. Приложение. С. 268; № 4. Приложение. С. 279, 284, 288, 289).

Царица размышляла, как совместить несовместимое — выборного гетмана с единой и неделимой империей. Ничего не придумала, а потому указ обернулся простой констатацией,

что гетман на Украине был, есть и будет, как при Иване Скоропадском. Сенату поручалось, наведя справки, распорядиться об «учреждении и определении в Малой России нового гетмана». Так что, увы, выборы откладывались до момента, пока Сенат не наведет справки, а наводить их можно и неделю, и несколько лет…

К зиме Елизавета распутала головоломку. Подобие унии — вот что успокоит казаков. Гетманом нужно избрать кого-либо из близких императрице людей, а в дальнейшем создать традицию занятия этого поста кем-то из членов царской семьи, с детства приучая одного-двух отпрысков к мысли, что их судьба связана с Малороссией, прививать им любовь к украинским обычаям и культуре. Становясь гетманами — де-факто губернаторами, они по праву родства обладали бы большим влиянием и привилегиями. Понятно, кому закладывать традицию, — украинцу Алексею Григорьевичу Разумовскому или его брат., благо они были под боком…

Двенадцатого января 1748 года было решено: на Украину пришлют особую персону, но до поры новость надо хранить в секрете. Посланец назван по имени: «Иван Симонович Гендриков… имеет быти отправлен в Малую Россию для избрания гетмана». В мае Разумовский сообщил, что «к отправлению графа Гендрикова всё уже готово». Но чье имя граф предложит казакам? Высока вероятность, что подразумевается всё-таки Алексей Григорьевич Разумовский, с лета 1744 года граф Священной Римской империи, по всем критериям наилучший кандидат в гетманы Войска Запорожского.

НО человек располагает, а господь делает все по-своему: всё рухнуло вечером 1 июня, когда солдат Гаврила Калугин привез в Санкт-Петербург весть о пожаре в Глухове 23 мая. Как быстро выяснилось, пожар — акт диверсионный, аналогичный московскому огню, вспыхнувшему в тот же майский день. 

Естественно, Елизавета Петровна передумала посылать любимого туда, где шпионы «из-за границ от соседей» с такой легкостью сожгли здание генеральной войсковой канцелярии и, следовательно, были способны осуществить не менее дерзкие акции. Кого же тогда выдвинуть в гетманы? О двадцатилетнем младшем брате фаворита Кирилле Григорьевиче, графе Российской империи, вряд ли заходила речь. И по возрасту, и по таланту, и по знаниям юноша совсем не годился на роль связующего звена славянских наций. К тому же он уже два года нес другую общественную нагрузку, будучи президентом Академии наук.

Между тем царица по-прежнему не знала, кого рекомендовать в гетманы. За Алексея Разумовского боялась, Кирилл не годился, все прочие были неприемлемы либо для нее, либо для малороссийской старшины и казачества. Ситуация зашла в тупик.

Но тут вмешался царский духовник Федор Яковлевич Дубянский. 4 октября 1749 года в первой половине дня священник обстоятельно поговорил с Разумовским «о гетманстве», и ровно через 12 дней проблема разрешилась. Елизавета Петровна смирилась с кандидатурой Кирилла Разумовского 16 октября, в день подписания указа об отправке Гендрикова в Глухов.

Иван Симонович Гендриков. Генерал-аншеф, племянник императрицы Екатерины І. Родоначальник графов Гендриковых.

15 января 1750 года И. С. Гендриков приехал в Глухов. Через три дня на собрании высшего духовенства и старшины Разумовского объявили единым от всех партий кандидатом. 18 февраля в заново отстроенном доме генеральной канцелярии провели предварительное голосование, в котором участвовало до тысячи шляхтичей, а 22 февраля на площади у храма Николая Чудотворца — официальное при стечении множества народа. Тут же победителя провозгласили гетманом.

24 апреля Елизавета Петровна признала выбор глуховской «рады», но утвердила его только 5 июня, после того как украинская делегация во главе с Д. В. Оболонским поднесла ей подписанный всеми избирателями протокол.

Ф. Я. Дубянского государыня в знак благодарности пожаловала 25 ноября 1749 года в протопопы кремлевского Благовещенского собора Москвы, восстановив тем самым традицию, существовавшую в допетровской России, когда духовником монарха являлся именно благовещенский первосвященник (см. «Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки». Фолиант 178. Оп. 1.Д. 2989. Л. 1-11,23–25; ПСЗРИ. Т. 12. С. 694).

Разумовский, конечно, был «так себе» гетман. Тем не менее главную задачу институт гетманства в его лице выполнил — объединил две России, Малую и Великую, на основе, удобной для каждой из них. Жаль, что этот эксперимент не превратился в традицию, а через 14 лет завершился возрождением Малороссийской коллегии.

И остается гадать, как бы повел себя украинский народ в 1917–1918 годах, если бы в течение предшествующего столетия им управляли не генерал-губернаторы, а гетманы — великие князья, младшие сыновья Павла I, Николая I, Александра III, с детства, впитавшие культуру двух братских народов, воспитанные патриотами и России, и Украины. Для этого просто было добавить в титул государя России - «Гетман Украинский». Было же ведь – «царь финляндский, царь польский и прочая…».

Продолжение следует…

Давным-давно нам из истории известно, что крепость и благоденствие государства в немалой мере зависят от того, какой в империи религиозный климат. И не повезет государю той страны, где подобные дела пущены на самотек. У Елизаветы был такой блюститель православия - обер-прокурор Синода (1741–1753) князь Я. П. Шаховский.

Яков Петрович Шаховский родился 8 октября 1705 года. С раннего детства он воспитывался дядей, гвардейским офицером Алексеем Ивановичем Шаховским, которого почитал своим вторым отцом, а в четырнадцатилетнем возрасте был определен в лейб-гвардии Семеновский полк. 

 В 1741 году,  при Анне Леопольдовне был назначен сенатором.  При восшествии на престол Елизаветы Петровны, был лишен этого звания. Вскоре Яков Петрович стал Обер-прокурором Святейшего Синода, где сразу же принялся за искоренение злоупотреблений.

 29 мая 1753 года Я.П.Шаховской назначается генерал-кригскомиссаром. На этом посту он также строго следил за соблюдением государственных интересов.

О взаимоотношениях императрицы Елизаветы Петровны с российским духовенством историки обычно судят по мемуарам Обер-прокурора, согласно которым, перед нами встаёт хрестоматийный образ набожной государыни, часто впадающей в разные заблуждения по вине корыстных и лицемерных архиереев, с которыми князь вел непримиримую борьбу.

 Между тем воспоминания — и творение Шаховского не исключение — источник крайне субъективный, в каждом из подобных повествований имеется свой подвох, этакая мина замедленного действия. Елизавета в духовной сфере практически сразу по воцарении столкнулась с серьезной проблемой — прямым и неизбежным результатом Петровских реформ, изменивших православный мир лишь внешне, а изнутри нисколько не поколебавших старомосковскую традицию.

"Всешутейший собор Петра Великого, - говорят нас сегодня, -  вырвал Российское государство из православно-ортодоксального плена, но ни на йоту не раскрепостил российский православный клир" Наоборот, вынужденное насилие над святой верой сплотило подавляющее большинство священнослужителей вокруг религиозных догм".

 О Всепьянейшем и Всешутейшем соборе необходимо сказать несколько слов. Начнем с того, что серьезный удар Русская православная цивилизация получила во времена правления Петра I, уже подготовленного к борьбе против всего русского - как своим отцом, так и Самуилом Полоцким, занимавшегося воспитанием детей царя Алексея. Церковный Раскол не только разобщил русскую элиту, но и подготовил негативное отношение ко всей русской старине.

Не случайно Петр всю свою юность провел в Немецкой Слободе - «Кокуе», - в кабаках и публичных домах которого опытные наставники быстро превратили 15-ти летнего мальчишку с некрепкими нервами в пьяницу и развратника. Среди опытных наставников значился и дьякон Никита Зотов, приставленный к 5-летнему Петру все тем же Самуилом Полоцким (при этом некоторые исследователи считают, что именно он склонил Петра к содомии).

Нам, привыкшим с детства к позитивисткой мифологии о безальтернативной модернизации «великого Петра», будет непросто смириться, узнав, что организованный в 1690 г. параллельно с петровскими реформами с подачи лютеранина Лефорта, (уже подложившего под Петра дочь заезжего виноторговца - «кукуйскую царевну» Анну Монс, которая оказалась близка к тому, чтобы стать законной женой Петра) «Всешутейший и всепьянейший собор», упомянутый вскользь в курсах истории, был не просто «забавой» юношеского возраста взрослеющего «гения», не «маргинальной культурой веселья» по Л.Трахтенбергу, и даже не «гнусными попойками и оргиями элиты». Специалист по древнерусской книжности докт. А.П. Щеглов сделал подробный анализ документов, касающихся указанного «потешного сообщества.  http://www.staropomor.ru/posl....

«Сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор» был иерархически четко выстроенным антихристианским элитарным обществом, просуществовавшим не менее тридцати лет. Постоянный состав его в разное время колебался от 80 до 200 человек, и состоял из представителей знатнейших российских фамилий (порой затаскиваемых в унижающий их достоинство «собор» насильно, вплоть до пыток) и людей, лично близких Петру. Резиденция «собора» находилась в «потешной фортеции» Пресбурга – земляном укреплении, возведенном Петром для «воинских игр» в 1691 году на острове посреди Яузы, возле села Преображенское.

А сейчас, пожалуй, вернемся к Елизавете. Прежде чем реформировать Церковь, императрица сделала так, чтобы не она боялась ссоры с Церковью, а та остерегалась разрыва с ней. Репутация идеального православного монарха далась недешево. Любезным, отзывчивым отношением к архипастырям, личным обаянием и стремлением к безукоризненному соблюдению исконных обрядов, разумеется, не обошлось. Священство поверило, что государыня — настоящий оплот и опора православия, когда та в религиозном фанатизме превзошла самых фанатичных иерархов.

Всё началось 1 декабря 1741 года. Царица предписала две лютеранские кирки, по желанию фельдмаршала Миниха сооружавшиеся на Украине, освятить заново как православные храмы. Тогда же Елизавета Петровна поинтересовалась количеством армянских храмов. Таковых насчитали три — каменный и деревянный в Астрахани и домовая церковь в Москве. Кроме того, в обеих столицах тамошние армянские диаспоры строили еще по каменной церкви. 8 января 1742 года Синод признал их «еретическими диоскорова злочестия».

 Царица прислушалась к его мнению и 16 января распорядилась закрыть все армянские храмы, кроме каменного в Астрахани.

Спустя год настала очередь евреев. 2 декабря 1742 года императрица велела выслать за пределы Великороссии и Малороссии «мужеска и женска полу…», за исключением принявших веру греческого исповедания.

Со следующими шагом царицы был обращен взор на католиков и протестантов. 5 февраля 1743 года царица в Сенате приказала «лютурскую, католицкую, швецкую, калвинскую кирки, имеющие в Санкт-Питербурхе близ Болшой Прешпективой дороги, вывесть на другие места». «Киркам» повезло, что цена вопроса зашкаливала за 200 тысяч рублей, о чем Сенат уведомил государыню 21 мая, предупредив, что государству и без того не хватает денег на «самонужнейшия росходы».

Елизавета Петровна взяла сенатский доклад «для собственного своего разсмотрения», а резолюцию «изустно» объявила 15 марта 1744 года: «Об оном впредь, до указу, обождать». Судя по всему, обождать согласилась не императрица, а высшее духовенство, не пожелавшее раскошелиться на очищение Невского проспекта от пяти иноверческих молелен. А еще через год нужда в религиозных реформах отпала.

О мусульманах тоже не забыли. 28 сентября 1743 года императрица в угоду Синоду запретила совместное проживание в одной деревне крещеных и некрещеных татар (см. «Описание документов и дел…» Т. 23. Стб. 435, 436, 759, 760; ПСЗРИ. Т. 12. С. 172, 173).

26 декабря 1741 года она по просьбе Синода разрешила продажу обличавшей протестантизм книги Стефана Яворского «Камень веры», изданной в 1728 году и запрещенной при Анне Иоанновне.

5 мая 1742 года императрица ввела еженедельные воскресные проповеди в дворцовой церкви.

 Первую прочитал 16 мая архимандрит Киево-Братского монастыря Сильвестр Кулябка, будущий соратник Елизаветы Петровны в деле обновления Церкви.

1 октября 1742 года она позволила архимандритам ношение крестов для отличия от игуменов и иеромонахов, 

11 июня 1743-го повысила статус Киевской епархии до митрополии.

 29 августа согласовала с Синодом порядок ежегодного крестного хода от Казанского собора до Александро-Невской лавры в день одноименного святого, который уже на следующий день был опробован.

17 февраля 1744 года монархиня сформировала комиссию из синодальных членов для завершения исправления канонического текста Библии по греческим первоисточникам, начатого еще в 1712 году и со временем приостановленного. 

В конце ноября поддержала исследование чудотворности иконы Пресвятой Богородицы в Ахтырке. А самый щедрый подарок царица преподнесла Церкви 15 июля 1744-го, упразднив Коллегию экономии и подчинив огромное монастырское хозяйство страны напрямую Синоду (см. См.: ПСПР-2. Т. 1. С. 25, 26, 120, 121, 217, 354, 355, 400, 405, 406; Т. 2. СПб., 1907. С. 13, 14, 274).

Три года невиданной набожности, искреннего смирения и великих жертв во благо Церкви взрастили желанный плод. За то возроптали инстранцы: «Благочестие, кое доходит у ней до ханжества самого неумеренного, есть также достоинство, всеобщее восхищение вызывающее» — такое впечатление сложилось у прусского посланника 

Карла Вильгельма Финка фон Финкенштейна, приехавшего в Россию на смену Акселю Мардефельду в январе 1747 года. Он уличил русское духовенство в «крайнем невежестве», «отвращении… от всех наук», «стараниях… науки сии удушить в зародыше и нацию возвратить к первоначальному варварству» (см. Лиштенан Ф. Д. соч. С. 269, 291, 315).

Как обычно, немец, конечно, с «варварством» перегнул. Архиереи стремились не к реставрации допетровского государства, а к реанимации нравственных ценностей. Отсюда и строгое отношение к науке, и пиетет к древним канонам и обычаям предков, пусть даже нелепым.

Но умная женщина-правительница, также понимала, что и перегибать палку, особенно на религиозном поприще – нельзя. Так, западные христианские храмы она потихоньку оставила в покое и свободное обращение светской, в первую очередь научной, литературы тоже.

Например, она пресекла попытку попытку архиепископа Сарского и Подонского Платона Малиновского осенью 1745 года, ввести для всех ввозимых из-за границы книг цензуру на предмет их «противности» Русской православной церкви, Подобный запрет фактически подразумевал замедление, если не прекращение, распространения в России западного научного влияния. Особого внимания достигли ввозимые исторические книги.

17 апреля 1754 года Елизавета Петровна уравняла великороссиян с малороссиянами в праве занимать высокие архиерейские и архимандритские должности. 

14 июня 1757-го по инициативе императрицы Синод отменил постный рацион питания для солдат заграничной армии С. Ф. Апраксина. Причем вечером того же дня государыня лично позаботилась об оперативной рассылке синодального постановления полковым священникам (см: ПСПР-2. Т. 4. С. 294–296; Описание документов и дел… Т. 34. Стб. 182).

Особо следует подчеркнуть, каким образом Елизавета разрулила вопрос в отношениях между церковью и наукой. Так, высочайшее указание гласило: «священники и ученые занимают разные ниши и в чужую сферу компетенции не встревают». Конечно, бесконечно так длиться не могло, ибо стороны жестко оппонировали друг другу в наиглавнейшем вопросе — о строении Вселенной. Академическая «партия» признавала истинной гелиоцентрическую систему (Земля вращается вокруг Солнца), синодальняя — геоцентрическую (Солнце вращается вокруг Земли).

Российские архиереи терпели «еретиков», почитавших теорию Коперника, пока те рассуждали о ней в кругу просвещенной части общества. Круг этот был очень узким, о чем свидетельствовали отчеты академической книжной лавки. 

Напечатанная в 1740 году книга «Разговоры о множестве миров» Бернара ле Бовье Фонтенеля расходилась среди петербуржцев и гостей столицы не слишком бойко, хотя перевод, в занимательной форме объясняющий законы небесной механики, принадлежал весьма известной в России персоне — поэту и дипломату Антиоху Кантемиру, да и стоил фолиант всего 50 копеек.

Елизавета Петровна имела намерение окончательно избавить российскую науку от навязчивой и подчас вредной опеки православного духовенства. Однако, настроить против себя целое сословие ей вовсе не хотелось, почему и потребовалась услуга двух уважаемых профессоров, взявших на себя неблагодарную миссию отважных оппонентов Синода. Эти двое ученых были – Ломоносов и Миллер которые весьма жёстко оппонировали друг другу.

Миссия же государыни состояла, наоборот, в ласковом убеждении первосвященников оставить ученых в покое, не нервировать их и не провоцировать обвинениями в ереси на сочинение сумасбродных и обидных стихов. Более чем вероятно, что от императрицы исходил еще один совет архиереям, которым они не преминули воспользоваться: месяца через три, в июле 1757 года, по столице разошлись вирши некого Христофора Зубницкого «Передетая борода, или Имн пьяной голове» — пародия на ломоносовские стихи, больно задевавшая академика.

Михаил Васильевич принял вызов и ответил эпиграммой, высмеивавшей как автора пародии (скорее всего, им был епископ Дмитрий Сеченов), так и его консультанта Василия Тредиаковского, с членами Синода весьма дружного. Завязалась довольно ожесточенная полемика не без пользы для главного дела: на «Ежемесячные сочинения» церковные деятели с тех пор уже не покушались. Популяризация системы Коперника фактически стала легальной, что и подтвердило второе издание «Разговоров» Фонтенеля, вышедшее без каких-либо препон в 1761 году тиражом свыше 1200 экземпляров.

Таким вот образом, дочь Петра Великого сумела добиться от российского духовенства постепенного смягчения идейной нетерпимости, отказа от консерватизма в обрядовых вопросах и агрессивности в отношениях с наукой.

Тактика, избранная Елизаветой, вынудила Синод смириться с новым порядком, обеспечившим плавность и мирный характер процесса, которые, учитывая нравы многих священнослужителей, изначально вовсе не гарантировались. 

Достаточно вспомнить пример епископа Ростовского Арсения Мацеевича, легендарного борца с церковной реформой Екатерины II, расстриженного и посаженного в тюрьму великой императрицей. И как не подивиться тому, что «легкомысленная», «капризная» «тетушка» «северной Семирамиды» умела добиваться поставленных целей, не ссорясь с упрямцами вроде Мацеевича…(см. Ломоносов М. В. «Полное собрание сочинений. Т. 8. М.; Л., 1959. С. 618–629, 1060–1069, 1072–1080; «Ломоносовский сборник. 1711–1911. СПб., 1911. С. 86–103).

Продолжение следует...

Государство всегда благоденствует, когда в нём отсутствует чрезмерный классовый антагонизм. В этой связи Русь понятия не имела о рабстве. Только, когда Запад проник к нам через грубо вырубленную в бревенчатой стене Росси дыру, в стране начался крепостной ад.

ЛжеПётр люто ненавидел свой народ и всеми силами старался унизить и уничтожить весь  русский обиход, доставшийся ему в наследство от Рюриковичей.

Елизавета понимала, что «Помещичья Россия» отрекаться от крепостничества не собиралась. Да что Россия — даже казацкая Малороссия не прочь была охолопиться, и грозные елизаветинские указы 1742 года, запрещавшие неволить казаков, при случае с удовольствием игнорировались, и самодержица, увы, нередко оказывалась бессильной перед наметившейся    тенденцией. https://www.prlib.ru/item/4348...

Как говориться «долго царица думу думала о подданых чадах своих», пока через десять лет правления в её светлой голове  не родилось интересное соображение, как снизить классовый антагонизм в деревне.

Ясно, что в конфликтах крестьян с помещиком последний обладал преимуществом, опираясь на закон, образование, военные команды, наконец. Крестьяне имели фору разве что в численности, чего конечно же мало для создания между двумя спорящими сторонами равновесия, побуждающего вести диалог, а не войну. Перекос в пользу помещика, провоцирующий произвол, надлежало как-то нейтрализовать. 

Памятуя о политической пассивности и неорганизованности крестьянства, Елизавета Петровна предположила, что выправить ситуацию способно периодическое вмешательство монарха в наиболее жаркие ссоры крестьян с хозяином путем принудительного приобретения в казну мятежного имения.

С одной стороны, появление постоянной угрозы потерять взбунтовавшееся село или деревню должно было подтолкнуть помещика к умеренности в отношениях с холопами. С другой стороны, сохранение за императрицей свободы в вопросе, быть или не быть ей арбитром, охлаждало бы горячие головы, стремящиеся искусственно натравить крепостных на барина.

Изящный план обещал, по крайней мере, уменьшить социальное напряжение в деревне, а в идеале сбалансировать противоречия двух главных сословий империи — но только при условии, что известная пассивность и неорганизованность крестьянства не зависят от влияний извне. Иначе красивая задумка превращалась в опасную затею, чреватую катастрофой.

К сожалению, проверить точность своих расчетов царица могла только на практике: историческая наука отсутствовала, а память о Великой смуте, о мотивах крестьянского участия в походе Степана Разина и в устном, и в письменном виде страдала чрезмерной субъективностью и к тому же целенаправленно искажалась в выгодном для династии свете. Императрице поневоле пришлось пойти на эксперимент, воспользовавшись первым же удобным казусом.

Как-то Никита Никитич Демидов приобрёл за немалые деньги у камер-юнкера П.И. Репнина села Ильинское и Хрустали с крестьянами, что в Оболенском уезде, Московской губернии (после 1777 года Малоярославецкий уезд Калужского наместничества/губернии). Однако крестьяне на сходе решили добиваться права на выкуп вотчины родственником прежнего хозяина Николаем Васильевичем Репниным. (https://forum.vgd.ru/post/2389...

Отправленный в Санкт-Петербург к матери Репнина крестьянин Макар Васильевич Воробьев, заручился ее согласием при условии, что сельчане отыщут необходимую сумму — те же 68 тысяч рублей. Между тем жители сел в мае 1751 года воспрепятствовали канцеляристу с двумя солдатами отписать имение новому господину, а 5–6 июля прогнали и воеводу Серпухова Афанасия Скрыплева с командой в 30 человек. 

7 октября к Ильинскому подошел усиленный отряд драгун во главе с майором Дешличем, однако офицер не рискнул атаковать две тысячи упрямых крестьян и расположился в отдалении, ожидая новых распоряжений.

Осада длилась более двух месяцев, пока в Москве искали чиновника для руководства подавлением бунта. Назначенные сенатской конторой советники Г. Карин и В. Поляков под разными предлогами старались уклониться от миссии. В итоге в прибыл в Серпухов Василий Поляков, а отряд Дешлича укрепили киевскими драгунами. Назревало побоище и кровопролитие.

Именно в этот момент и вмешалась Елизавета Петровна. 24 декабря 1751 года она продиктовала: «…повелеваем нашему Сенату отказывать за него, Демидова, той вотчины не велеть, и от владения оною ему, Демидову, отказать, и зборов никаких с них збирать ему не велеть, ибо мы оную вотчину указали приписать к нашим собственным вотчинам». 

Императрица мотивировала свои действия тем, что Демидов вроде бы «принуждает к заводским работам и, якобы за ослушание, крестьян держит под караулом с тем намерением, чтоб оными розыскивать». Естественно, и Сенат, и московские власти исполнили высочайшую волю без промедления…

Выкупом репнинского имения Елизавета Петровна, не желая того, выпустила джинна из бутылки. Прецедент воодушевил крестьян соседних сел, в первую очередь демидовских. Уповая на продолжение царского патронажа, знамя восстания подхватили жители села Ромодановского с прилегающими деревнями (2268 душ). На Святой неделе 1752 года в деревне Игумново стихийно сформировалась инициативная группа — крестьяне Горох, Рыбка и Петров.

Село Ромодановское сегодя...

1 апреля названная троица уломала старосту Алексея Бурлакова провести собрание крестьян официально «для дележа господского хлеба», а фактически для решения вопроса, как «на помещика просить, как бы от него отойти и быть дворцовыми, как и бывшия князя Репнина Оболенской волости крестьяня от оного помещика их отошли».

18 апреля в Санкт-Петербург с челобитной императрице отправились три делегата — Федор Клементьевич Горелой шестидесяти лет, его ровесник Семен Алфимов и сорокалетний Тимофей Лазаревич Воробьев.

Прорваться к государыне им не удалось, несмотря на помощь репнинцев Ермолая Познякова и Петра Черкасова. Первых двух ходоков вместе с Позняковым взяли под стражу утром 12 мая, на второй день пребывания в Санкт-Петербурге; третий, разминувшись по дороге с товарищами, прожил в городе неделю и попался в руки полиции во дворе Н. Ю. Трубецкого 13 мая. 21-го числа арестантов, за исключением Познякова, высекли кнутом, заковали в кандалы и под конвоем отослали в Калугу.

Тут же в Калуге, с благословения московской сенатской конторы, решили откомандировать на усмирение восставшей округи весь Рижский драгунский полк (330 пеших и 142 конных) во главе с полковником Петром Ивановичем Олицем. Около часа ночи 22 мая полк выдвинулся из города, под утро на пароме форсировал Оку и, оставив у каната охрану из восьмидесяти солдат, к десяти часам утра приблизился к Ромоданову. Так как село располагалось недалеко от Калуги, то за акцией наблюдали тысячи жителей городских предместий.

Крупнейшие российские бунты 18 века  https://russian7.ru/post/bunt/  

 Полковник предложил крестьянам выслушать вердикт Сената. Те не возражали, но по окончании чтения крикнули, что только «ежели де прислан будет за подписанием собственный Ея Императорского Величества руки указ, то де они в послушании у показанного Демидова будут».

полковник Олиц дважды пробовал уговорить мужиков прекратить сопротивление, но тщетно. Тогда солдаты зарядили ружья пыжами, а обер-офицер подошел к мужикам с последним предупреждением. Ответ был прежний. После этого крестьяне, «окончав крик, не знаемо по какому обычаю, сели всем собранием на землю и, мало посидев, встав, все вдруг оборотись к селу, глядя на церковь, крестились, потом, взяв свое разного звания оружие и каменье наклав в пазухи и полы, тронулись с места».

Атака разъяренной толпы мужиков была страшна. Холостой залп толпа просто не заметила, а перезарядить ружья драгуны не успели. Копья, колья, косы впивались в их тела с адской болью. Дубины и камни били наповал, ломая ноги, руки, ребра и пробивая головы «до мозгу». 

Ошеломленные мужицким натиском солдаты тотчас обратились в бегство. В возникшей суматохе попал в плен, командир отряда, а его заместителя, подполковника фон Рена вынесли из боя с большим трудом. Лишь у парома, соединившись с резервом, драгуны сумели охладить пыл крестьянской армии, дав по ней залп боевыми патронами. Потеряв 59 человек убитыми и 42 ранеными, мужики ретировались в село.

Складывалась опасная для извергов-помещиков тенденция. Движение за признание помещичьих крестьян дворцовыми вот-вот могло принять массовый характер. 

Член Военной коллегии Петр Спиридонович Сумароков ознакомил Елизавету Петровну с трагическими подробностями разгрома полка Олица. 

И вот, наконец, и проявилась внутренняя сущность отпрыска двух никчемных людишек – обозной девки и жестокого английского корсара. Весь налет, грамотности и человеколюбия, почерпнутый из исторических книг, слетел с Елизаветы, как кора со сгнившей ветки.

Тут же было издано высочайшее повеление: если крестьяне «от того злаго своего начинания еще по увещанию в ыстинное раскаяние не придут и доброволно сущаго извинения не принесут, то велеть жилища их жечь и, не допуская к сражению, палить по ним ис пушек и, всею командою наступя, бить и разбирать по рукам всех без остатку… И во всём с ними яко с сущими государственными злодеями и противниками и недоброжелателми всеобщаго внутренняго покоя поступать без всякого послабления с такою предосторожностию, чтоб будущим при том воинским людям повреждения и упадку приключитца не могло».

Так трагически завершилась крестьянская «реформа» Елизаветы Петровны. Ромодановцы наглядно продемонстрировали, насколько велик потенциал русского крестьянина и как аккуратно нужно с ним обращаться, дабы не спровоцировать на беспощадное и бессмысленное разрушение.

Судьбу активистов ромодановского возмущения — восьми вождей и делегата Никитина — решал Сенат. Опочинин судил их по традиционным меркам. Ромодановские крестьяне уже волновались в 1741 году. Хотя Демидов и относился к своим крепостным лучше, чем прежний барин М. Г. Головкин (работающим на заводах платил исправно, не требовал столовых припасов, а собственную долю хлеба и прочих продуктов отдавал крестьянам), мужики так тяготились заводской повинностью, что не видели в поблажках равноценной компенсации (ещё бы – попробуй загони вольного хлебопашца из нивы, где простор и свежий вольный воздух в тесный и смрадный заводской цех)

Из Калуги даже присылали отряд из двадцати пяти солдат под командой поручика. Военных мужики прогнали, а демидовского приказчика Терентия Карнеева зашибли насмерть. За бунт и убийства полагалась смертная казнь. 

Осенью 1742 года двух убийц приказчика повесили, трех их соучастников высекли кнутом и сослали в Сибирь, девяноста четырем крестьянам — равнодушным свидетелям преступления — тоже прописали кнут, но без ссылки, а тридцати восьми — плети.

 В 1753 году восемь вожаков ромодановской «революции» неминуемо поплатились бы головой, если бы не действовавший с 1744-го мораторий на смертную казнь. Поэтому 26 марта сенаторы обрекли всех на кнут и вечную каторгу на сибирских заводах Н. Н. Демидова, а делегата-челобитчика, памятуя о высочайшей воле, не тронули, но также порекомендовали высечь перед освобождением. Экзекуция над предводителями свершилась на одной из калужских площадей 20 апреля. Кстати, они были чуть ли не последними, кто избежал клеймения, введенного одновременно с отменой смертной казни 29 марта 1753 года.

 О событиях в Ильинском и Ромоданове см.:РГАДА. Ф. 248. Оп. 1/29 Ф. Н. Оп. 1.Д. 95. 4.2. Л. 111,112, 172–193,198-217; Ф. 248. Оп. 1/39. Д. 2653. Л. 868–871 об., 878–879, 893–896, 920–925 об., 934–937 об., 946–949; On. 113. Д. 1562. Л. 227–228, 318–331, 631–654 об., 660–662;

И все-таки, несмотря на поражение, Елизавета Петровна не сдалась — потеряла еще восемь лет, но решила головоломку, как развести недовольных друг другом барина и его крепостных. 13 декабря 1760 года Сенат уполномочил помещиков отправлять на поселение в Сибирь принадлежавших им воров, пьяниц и прочих нерадивых холопов, обязательно с женами и предпочтительно с детьми.

В зависимости от возраста за ребенка платили хозяину от десяти до двадцати рублей. Соблазн для помещика состоял в том, что мужика засчитывали за рекрута следующего набора. Выгода для мужика с семьей заключалась в освобождении по прибытии в Сибирь от крепостной зависимости. 

Закон особо подчеркивал, что требуются рабочие руки для освоения Дальнего Востока «летами не старее 45 лет». Государственных, монастырских, архиерейских и дворцовых крестьян привозить в пункты приема в городах Поволжья не возбранялось только при наличии письменных доказательств вины (приговоров общинных собраний, заверенных священниками).

Таким образом, от неугодных лиц избавляться мог лишь барин, а не управляющий или староста. В итоге возникал канал для выпуска социального пара в наиболее подверженном бунту месте — в деревне. Попутно закон добивался другой благородной цели — сокращения числа крепостных. Точно неизвестно, кто придумал эту комбинацию. Впрочем, если судить по «почерку», то, кажется, что дочь Петра вновь одела «благородную скорлупу»…

Продолжение следует…

«Скажи, дядюшка, какой уровень образования в этой стране – и я скажу достоин ли ты королевского трона …» - сказал шут своему королю Лиру (У. Шекспир. «Гамлет»). Действительно, чем образованней страна, тем она богаче и процветающая она во всех остальных сферах социальной жизни. Об этом непреложном факте знают все историки.

Ежегодно 25 января российские студенты отмечают свой праздник. Центром торжеств неизменно становится Московский государственный университет. Ведь именно это учебное заведение было основано в день Святой Татианы в далеком 1755 году, когда Елизавета Петровна подписала указ о создании Императорского университета в Москве.

В исторических трудах часто вспоминают легенду о том, что царица специально приурочила апробацию учредительных документов ко дню ангела матери основателя университета Татьяны Родионовны Хитрово (?—1756), урожденной Ротиславской, в первом браке Шуваловой.

Что же, возможно, совпадение дат действительно неслучайно. Однако при внимательном прочтении высочайшей резолюции на сенатском докладе обнаруживаются куда более интересные вещи: «Быть по сему. Кураторами быть камергеру Шувалову и Лавритию Блюментросу, директору — Алексею Аргамакову. А в даполнение штата одается волю кураторов». 

Почему кураторов два? О каком «дополнении штатов» идет речь? И почему императрица разрешила «дополнять», то есть изменять ею же утвержденный штат?

Второй куратор — Лаврентий Лаврентьевич Блюментрост, человек преклонных лет, некогда лейб-медик Петра Великого и президент Петербургской академии наук, а в описываемое время старший доктор московского госпиталя, имевший немало обязанностей на основной службе. В университете он, безусловно, являлся бы фигурой декоративной ((см: РГАДА. Ф. 248. Оп. 1/39. Д. 2875; Костышин Д. Н. «История Московского университета (вторая половина XVIII — начало XIX в.)»: Сборник документов. Т. 1. М., 2006. С. 120).

Но тогда зачем Шувалову напарник? Не затем ли, чтобы в дуэте составить коллегию, аналогичную Военной, Иностранной, Адмиралтейской, Камер-, Берг- и др.?

Парадокс, но открыто сформировать соответствующую коллегию Елизавета Петровна не могла, ибо под нее пришлось бы изымать учебные заведения из подчинения разных учреждений, что неминуемо породило бы конфликт между новой и старыми структурами.

Князь Никита Юрьевич Трубецкой.

Почти все годы царствования Елизаветы Петровны занимал должность генерал-прокурора https://law.wikireading.ru/466...

А реформа задевала интересы следующих персон: гетман К. Г. Разумовский (гимназия и университет при Академии наук, полковая школа измайловцев), тайный советник Б. Г. Юсупов (Сухопутный кадетский корпус), адмирал М. М. Голицын (московская навигацкая школа, петербургские Морская академия и гардемаринская школа), генералы И. Ф. Глебов, А. П. Ганнибал и П. И. Шувалов (военно-инженерная и артиллерийская школы), архиепископы Новгородский Стефан Калиновский, Петербургский Сильвестр Кулябка и Московский Платон Малиновский (Александро-Невская семинария, Славяно-греко-латинская академия, Крутицкая семинария и сеть епархиальных семинарий), генералы С. Ф. Апраксин, А. Б. Бутурлин и А. Г. Разумовский (полковые школы преображенцев, семеновцев, конногвардейцев), генерал-прокурор Н. Ю. Трубецкой (сенатская школа для юнкеров разных коллегий), лейб-медики Г. Бургав и П. Кондоиди (четыре столичные госпитальные школы). Понятно, какое мощное лобби поспешили бы сколотить названные лица, чтобы саботировать работу простой «школьной» коллегии.

Баловень судьбы Шувалов https://spb.aif.ru/society/peo...

Лидером этой оппозиции был Петр Иванович Шувалов. Сей сановник откровенно метил в кураторы Сухопутного кадетского корпуса. И его заветной мечтой было желание превратить корпус в «училище военных наук», при том по европейским стандартам, чтобы это элитное училище выпускало элитных же младших офицеров.

24 марта 1754 года Сенат провел первое слушание проекта, окончательное — 27 октября 1755-го и единодушно одобрил инициативу, так как Шувалов нимало не покушался на права полковых школ в гвардии, армии и гарнизонах. 

А о том, что тем самым офицерский корпус разбивался бы на две касты — высшую (воспитанников нового училища) и низшую (в ней оказались бы и А. В. Суворов с Г. А. Потемкиным), сенаторы как-то не задумывались. Разумеется, их предприимчивый коллега использовал бы все рычаги влияния для нейтрализации программ конкурентов.

Таким образом, в России в середине XVIII века сложились не очень благоприятные условия для создания единой системы высшей и средней школы. Прямолинейный путь почти не имел шансов на успех. А обходной — посредством маскировки новой коллегии под «ректорат» университета, был приемлем. Как и любая другая коллегия, эта тоже обладала бы прерогативой на «дополнение штата», то есть на реорганизацию и расширение — конечно, с санкции Сената.

Следовательно, через слияние разных школ конкретной отрасли и назначения в заинтересованные учреждения командиров, лояльных реформе, создавались бы предпосылки для первого шага к введению единой общегосударственной системы образования.

М. Ломоносов и императрица Елизавета Петровна.
Восковые фигуры. Воронцовский дворцово-парковый комплекс.

27 августа 1750 года в Царском селе состоялась высочайшая аудиенция Ломоносова М.В. Причем царица не ограничилась общими фразами и дежурным пожалованием к руке, а поинтересовалась мнением профессора о состоянии российской науки — иначе тот не воскликнул бы в специально сочиненной по сему случаю оде: «Но истинно Петрова Дщерь к наукам матерски снисходит!».

Мало того, академик и императрица коснулись в разговоре и русской истории. Михаил Васильевич рассказал о своем замысле написать трагедию, посвященную Куликовской битве, и, похоже, тем окончательно подкупил Елизавету Петровну. Профессор Ломоносов был утвержден на должность куратора Петербургского университета.

Впрочем, прежде им надлежало создать новый университет в Москве, больше того — продумать основы высшего российского образования. В 1748 году профессор Г. Ф. Миллер внес на рассмотрение академической канцелярии проект регламента Петербургского университета. Полгода документ обсуждался его коллегами, в том числе и Ломоносовым, считавшим, что необходимо учредить университет с тремя факультетами (юридическим, медицинским, философским). 

В январе 1749 года И. Д. Шумахер отослал проект и рекомендации на апробацию в Москву. Ответ был неожиданным. 10 августа 1750 года с подачи Г. Н. Теплова и по ордеру К. Г. Разумовского, озвучившего высочайшую точку зрения, академические университет и гимназия зажили по временной инструкции (См.: Ломоносов М. В. «Полное собрание сочинений». Т. 8. С. 394–403, 971, 972, 983, 984).

Итак, с осени 1750 года до весны 1754-го Ломоносов и Шувалов подготовили проект университетского устава, который послужил каркасом российской модели университета. Ломоносов ещё раз тщательно отшлифовал все детали, и в июле 1754 года документ, включавший 45 параграфов, был представлен сенаторам, 19-го числа получил их одобрение, а 22-го — подписи и законным порядком был отправлен на утверждение императрице.

Елизавета Петровна ознакомилась с ним еще до конца месяца, но что-то ей не понравилось, из-за чего процитированная выше августейшая резолюция появилась на полях лишь спустя полгода.

 8 августа 1754 года императрица определила местом пребывания учебного заведения здание бывшей аптеки у Воскресенских ворот. Торжественное открытие Московского университета состоялось 26 апреля 1755 года.

Иверские ворота и Главная Аптека на Красной площади

Первым ректором стал коллежский советник Алексей Михайлович Аргамаков, член Мануфактур-коллегии и сотрудник комиссии по составлению нового Уложения. И. И. Шувалов в декабре 1754 года пригласил его в Петербург без объяснения причины и лишь при личной встрече сделал заманчивое предложение стать директором Московского университета.

От Моховой через Воробьёвы горы к Ленинским горам
http://letopis.msu.ru/content

Понадобилось три года, чтобы поставить на ноги центральное учебное заведение. В апреле за парты сели питомцы двух гимназий — для дворян и разночинцев. В июле 1755 года слушать лекции пришли студенты философского факультета, а юридический и медицинский возникли в августе 1758-го. Накопленный опыт позволил перейти к следующему этапу — отработке оптимальной модели провинциальной гимназии.

Первая гимназия в Казани. https://realnoevremya.ru/artic...

Полигоном выбрали Казань. 13 июля 1758 года Сенат санкционировал инициативу И. И. Шувалова. Директором Казанской гимназии назначили помощника директора Московского университета коллежского асессора Михаила Ивановича Веревкина. Он приехал к месту службы 19 января 1759 года, а уже 25 января казанские гимназисты приступили к занятиям. Через год Иван Шувалов имел на руках нужные данные для доклада, раскрывавшего смысл всех мероприятий, проведенных им с 1750 года (См.: РГАДА. Ф. 248. Оп. 1/39. Д. 2875. Л. 18–21;  "Россия в XVIII столетии". Вып. 2. М., 2004. С. 64, 139; Артемьев А. И. "Казанские гимназии в XVIII столетии", 1874. № 5. С. 61).

3 ноября 1760 года  года сенаторы ознакомились с проектом реформы системы российского образования, предусматривавшей введение единого для всех дворян трехступенчатого обучения:

1. Столичные высшие учебные заведения (кадетские корпуса, университеты)

2. Дворянские гимназии в губернских и крупных уездных центрах с преподаванием европейских языков и «оснований» наук

3. Дворянские школы в прочих городах с изучением русской грамматики и арифметики.

Ректором Петербургского университета, основанного еще при Петре в 1724 году, и гимназии 19 января 1760 года был назначен М. В. Ломоносов. За 1758–1759 годы на правах члена академической канцелярии, он реорганизовал обе структуры по «московским» принципам.

25 октября 1759 года возник Императорский пажеский корпус. Его управляющим стал швейцарец-гофмейстер Теодор Генрих Чуди (барон де Чуди). Корпус планировался как элитное учебное заведение наподобие британских Кембриджа или Оксфорда, воспитывающее разносторонне развитых и ответственных молодых людей, которые должны были прийти на смену чиновникам, урывками учившимся при Сенате «чему-нибудь и как-нибудь».

23 октября 1757 г. Шуваловым была создана в Петербурге 

общегосударственная Академии художеств в пику разрозненным «ремесленным училищам» живописцев, архитекторов, скульпторов и т. д., имевшимся, во-первых, при Академии наук, во-вторых, чуть ли не у каждого мастера того или иного направления искусства. В число пострадавших попала и авторитетная школа архитектора Д. В. Ухтомского, в 1749–1764 годах работавшая в Москве.

3 ноября 1760 года Сенат рекомендовал Шувалову: не пренебрегая консультацией с профессорами Академии наук, внести на апробацию штат общегосударственной системы обучения. Но в академических стенах Иван Иванович столкнулся с пассивным сопротивлением реформе: господа ученые не торопились с подачей мнений, а из тех, кто успел высказаться, многие отрицательно отозвались о возможности приема в гимназии разночинцев.

Именно из-за отрицательного отношения к разночинцам господ немцев, кои были в основном «светилами» в российской науке той поры, реформа образования застопорилась. Был упущен реальный шанс обрести — возможно, первыми в мире — единую общегосударственную систему образования.

Но все равно Елизавета была первой правительницей России, которая ратовала за развитие образовательной системы в стране. Все её начинания в этой области в дальнейшем были похоронены её преемниками – Петром III и Екатериной II, которые по своему немецкому менталитету никак не могли допустить, чтобы русские в России были народом образованным и культурным... 

Продолжение следует...

Говоря о о временах царствования Елизаветы Петровны, нельзя обойти вниманием период «Семилетней войны». Начнем все по порядку.

Любое назначение среди своих фаворитов, императрица всегда совершала с определенной политической целью. Это поведение она почерпнула из непрестанного чтения исторических книг. 

Так, её кумиром была последняя царица Египта Клеопатра, кончина которой совпала с закатом величия этой страны. Некогда могущественная империя превратилась в одну из римских колоний. Ее жизнь была полна интригующих поворотов и казалась настолько яркой и необычной в понимании русской царицы, что она взяла правительницу Египта за эталон женщины-монархини.

Первого августа 1751 года императрица произвела трех камер-юнкеров в камергеры — Пимена Васильевича Лялина, Карла Ефимовича Сиверса и Ивана Ивановича Шувалова. Контраст очевиден: первые двое — давние конфиденты Елизаветы, третий — выскочка, менее чем за три года выбившийся «из грязи в князи». 

Тем не менее «старики» не оскорбились. За долгие годы службы оба хорошо изучили госпожу и наверняка догадывались, что Шувалов такой же фаворит государыни, как Бекетов или Никита Иванович Панин, в июле 1747 года высланный из России. Что произошло между ними, источники не раскрывают, но Панин до конца жизни затаил обиду на царицу, а та, словно заглаживая вину, регулярно осыпала дипломата милостями — орденами, чинами, деньгами, однако в Россию вернуться не позволяла вплоть до зимы 1759/60 года.

Скорее всего причиной опалы был тот факт, что в 1743 году Никита Иванович возомнил себя «Адонисом» и попытался соперничать с самим «Геркулесом» - Алексеем Разумовским. Всё дело в том, что Елизавета забавы ради пофлиртовала с Паниным, как флиртовала с иными мужчинами из ближайшего окружения, а тот приняв игру за чистую монету, распалился и не смог остановиться. Вот таким образом он и угодил на 12 лет в российские посланники при датском и шведском дворах ( см. РГАДА. Ф. 286. On. 1. Д. 377. Л. 568; Ф. 1274. On. 1. Д. 2. Л. 6, 9, 10, 11; Русский архив. 1892. № 10. С. 159. )

Все прочие «кандидаты» подобной ошибки не совершали. Не обольщался на сей счет и Иван Шувалов. Ведь Елизавета Петровна специально сотворила фаворита из пажа — для сохранения «должности» русского Ришелье при замене одного международного союза (с Англией) на другой - с Францией.

Оттого и торопилась с выдвижением Шувалова, что боялась, как бы «дипломатическая революция» не разразилась, прежде чем она обзаведется любовником-франкофилом, якобы по внушению которого нацелится на дружбу с версальским двором. Таким образом, альтернатива Бестужеву появилась аж за пять лет до наступления нужного момента.

Первым признаком приближения начала войны был тот факт, что обер-прокурора Святейшего Синода Я. П. Шаховского перебросили в армию генерал-кригскомиссаром (главным Интендантом), то есть, отныне снабжение солдат приобретало приоритет в сравнении с церковной политикой.

Во-вторых, приезд в октябре 1755 года в Санкт-Петербург прибыл версальский «разведчик» шевалье Дуклас, что означало восстановление русско-французского сотрудничество де-факто. Следовательно, к тому моменту «дипломатическая революция» уже завершилась, а до начала войны оставалось меньше полутора месяцев.

Семилетнюю войну часто называют первой мировой. В это время ведущим державам Европы пришлось сражаться с Пруссией, а в XX веке — с ее преемницей Германией. Все три войны были спровоцированы не только территориальными претензиями Берлина к соседям, но и его ставкой на силовое решение любых проблем.

Россия, возобновив альянс с венским двором, выступила против превращения лозунга Фридриха Великого «право за сильным» в норму международных отношений. 

В 1740–1742 и 1744–1745 годах Пруссия военным путем забрала у Австрийской империи богатую Силезию и навязала Марии Терезии мир, признавший совершившийся передел территорий новым статус-кво. Дурной пример заразителен, и вслед за Пруссией аналогичную попытку предприняла Франция, оккупировав Австрийские Нидерланды.

В предыдущих публикациях мы отмечали, что вмешательство России в 1748 году отрезвило версальский кабинет и положило конец негативной тенденции. Между тем в Вене мечтали о реванше. В Санкт-Петербурге сочувствовали союзнице России, считая безнаказанность агрессора крайне опасным прецедентом. Однако Лондон устал от борьбы, а почти все завсегдатаи парижских салонов восхищались Фридрихом.

ПЕЛЭМ-ХОЛЛС Томас. Английский государственный и политический деятель, премьер-министр Великобритании (1754-1756; 1757-1762

Прусский король попробовал вырваться из тисков англо-австро-русской коалиции, используя слабое звено в цепи. В ту пору британский премьер Томас Пелэм-Холлс искал эффективный способ защиты Ганновера, родовой вотчины английских королей, которому угрожали Франция и Пруссия. От французов оборонялись сами, пруссаков со стороны Лифляндии сдерживал русский корпус, согласно возобновленной в сентябре http://ponjatija.ru/node/13257  1755 года субсидной конвенции.

И вдруг Фридрих II выдвинул себя в охранники Нижней Саксонии, при условии совместного отражения неприятельского нападения на родину Георга II, то бишь, Британию.

 Прообраз «бесноватого» - король Пруссии Фридрих, считал, что союз с Англией при нейтралитете России и Франции гарантировал Пруссии господство над Европой. Австрия обрекалась на полный разгром, Саксония — на поглощение прусским королевством.

 Однако воинствующий Фридрих не учел позиции двух женщин — императрицы Елизаветы Петровны и маркизы де Помпадур. Прусский «гений» высокомерно записал обеих в дуры — на том и погорел.

Англо-прусский тандем возник в Вестминстере 5 января 1756 года. Помпадур быстро сообразила, что случится с Европой, если Франция дистанцируется от австро-прусской усобицы. В итоге, несмотря на боевые столкновения с англичанами в Средиземноморье и Северной Америке из-за колоний и здравицы парижских интеллектуалов в честь Фридриха, маркиза поспешила активизировать диалог с австрийцами и привлечь к антипрусскому союзу Россию. 

9 апреля 1756 «Союз двуглавых орлов». Решение о военном союзе с Австрией – накануне Семилетней войны. Русско-австрийский военный альянс второй четверти XVIII в. означал для России укрепление ее роли в Европе в качестве великой державы

20 апреля 1756 года в Версале образовался франко-австрийский военный альянс https://bigenc.ru/world_histor... Возведенная Фридрихом конструкция в одночасье пошатнулась, а рухнула из-за упрямства русской «дуры».

А что же наша «Клеопатра»? Эта, не менее умная женщина, чем мадам Помпадур, загодя приготовилась к сюрпризу прусского короля, так что, когда пробил час, рокировка партий, смена лидеров и внешнеполитического курса не вызвала затруднений.

Внешне всё выглядело высочайшим потаканием любимцу Шувалову, поклоннику Франции и французской культуры. Вроде бы поэтому 13 июля 1756 года приятель Шувалова М. И. Воронцов явочным порядком возглавил Иностранную коллегию, а заодно уведомил удивленного канцлера, что отныне Франция и Россия — друзья.

 https://valerongrach.livejourn... 

Дальше — больше. Британский посланник Чарлз Хэнбери-Уильямс месяца три изворачивался, добиваясь от России невмешательства в австро-прусский конфликт.   Осознав, что царица более не слушается англомана Бестужева, он обратился за помощью к великокняжеской партии, чередовал угрозы с лестью, взывал к русскому патриотизму, не побрезговал шантажировать Шуваловых в дни серьезной болезни государыни — но тщетно 

4 ноября рассерженная императрица устами членов Конференции потребовала от англичанина прекратить бессмысленное давление, а в последний день года Россия официально примкнула к франко-австро-саксонскому трио, которое в марте 1757-го после присоединения Швеции превратилось в квинтет (см.  РГАДА. Ф. 286. On. 1. Д. 400. Л. 321–323; АКВ. Кн. 33. М., 1887. С. 220;).

Таким образом, в дипломатической прелюдии реальной войны Фридрих уже потерпел поражение. Что касается горячей войны, то первой её жертвой стали саксонцы. Прусская армия 18 августа 1756 года в считанные дни оккупировала и разграбила княжество.

Вмешались союзники и прусскую армию спасло от скорого разгрома то, что французы воевали неохотно, австрийцы — стандартно, а русские — с оглядкой на Зимний дворец. К сожалению, здесь просматривается безалаберность (если не предательство). Скорее всего измена прогерманского фельдмаршала Апраксина имела место, как бы ни старались некоторые историки обелить его.

https://mikhael-mark.livejourn... 

Отступление русской армии к Неману после победы Фридриха при Гросс-Егерсдорфе 19 августа 1757 года возмутило не только императрицу, но и тех, кто разбирался в военном деле, несмотря на попытки командующего оправдаться дефицитом фуража и провизии.

Четвертого ноября адмирал М. М. Голицын писал сыну, посланнику в Лондоне (цитата сохранена полностью): «Что же касаетца до батали[и] 19 [августа], хота и не очень военная полза праисведена, праисосла, отнаго же мы победители могли остатца. Что же затем безумная и скоропастижная ретирада последовала, например, хота бы кому чтитца дурно зделать, хуже зделать нелза. И г[осударыню] в немалое беспокойства привело. И дла того команду велено Ферману генералу поручить, а фелтмаршелу быть в Питербурх ко ответу. Но скоро ево ожидаем. Токмо силная ево партия. Затем не думаю, чтоб ему что противное могло праисаити. В надежде на милости[вы]я щедрота. Токмо то отно думаю, может в будущую компанию не будет командавать. Да и то впреть окажетца. Токмо единим словом сказать, вса слава нашей армии пропадает. Раеве впреть может чем поправитца. Как уже худе зделать?» (см. РГАДА. Ф. 248. Оп. 1/40. Д. 3212. Л. 420.).

Да, князь Голицын точно подметил: сделать хуже было нельзя.

 Ведь Степан Федорович Апраксин пособил Фридриху II лучше всякого шпиона, ибо вынудил императрицу отныне ставить главнокомандующими не умеющих воевать, а тех, кого не страшила любовь великого князя к королю Пруссии.

Отсюда и возникли три странные фигуры во главе российских войск:

  В. В. Фермор (октябрь 1757 — май 1759),

П. С. Салтыков (май 1759 — сентябрь 1760) и

А. Б. Бутурлин (сентябрь 1760 — декабрь 1761). 

Первый и третий — сановники, лично преданные царице, второй — честный и бесшабашный старичок, вызванный из опалы и опалы не боявшийся. Все трое воевали с пруссаками по мере таланта, который уступал дарованиям Фридриха II. Разница в знаниях и сообразительности по обыкновению компенсировалась кровью. 

Большие потери в сражении при Цорндорфе 25 августа 1758 года — закономерный результат поединка середнячка Фермора с отличником Фридрихом. 

12 июля 1759 года Салтыков при Пальциге превзошел Веделя, а 1 августа под Кунерсдорфом дрался на равных с Фридрихом. Как следствие, русские полки поредели меньше прусских.

Прусский король, несмотря на кажущуюся для посторонних, его солдафонскую прямоту, был хитер и дальновиден. Там, где оружием взять не получалось, выручала интрига.

 Гениальный политик стравливал французов с австрийцами, австрийцев с русскими, рассылал или подкупал шпионов (в России — генерала Тотлебена), обращался за содействием к англичанам, организовывал заговоры повсюду, в том числе в Санкт-Петербурге. Благо здесь ему симпатизировал престолонаследник, к которому по стечению обстоятельств примкнули жена и канцлер Бестужев.

Ниточка от Апраксина вывела на двух последних. Впрочем, они не столько радели о выгодах Пруссии, сколько готовили план мероприятий на случай внезапной кончины императрицы. Канцлер, отстраненный от власти в 1756 году, надеялся на политическое возрождение при преемнике Елизаветы Петровны — императоре Петре III, от имени которого руководить будет императрица Екатерина Алексеевна (будущая Екатерина II)

Помимо фельдмаршала они увлекли в свои ряды гетмана Кирилла Разумовского, шефа измайловцев. Правда, упустили из виду, что у

гетмана нет тайн от Григория Теплова,
а тот — человек крайне осторожный. https://runivers.ru/personals/...

Стоило Степану Апраксину очутиться под следствием, как советник гетмана поторопился проинформировать императрицу о проектах, вынашиваемых при Малом дворе. Вечером 10 февраля 1758 года о нелояльности Алексея Петровича государыне обмолвился на балу великий князь.

Четырнадцатого февраля Елизавета Петровна отреагировала на оба сигнала: посадила под домашний арест Бестужева и задумалась о судьбе великой княгини. Как описывает в своих мемуарах Екатерина II, две встречи с венценосной «тетушкой», состоялись 13 апреля и 12 мая. Тогда императрица амнистировала супругу племянника — не по доброте сердца, а потому что сочла план канцлера разумным: Екатерина от имени мужа или сына управляет империей, постоянно консультируясь с мудрым министром-патриотом.

Бестужев, заангажированный англичанами, на роль честного советника не подходил, почему и отправился в апреле 1759 года в ссылку в подмосковное село Горетово, а его место спустя год занял Н. И. Панин, по возвращении из Швеции пожалованный в обер-гофмейстеры великого князя Павла Петровича. Союз воспитателя и матери юного цесаревича летом 1762 года выдержал испытание на прочность, правда, до идеального тандема так и не дорос — помешали амбиции (см. РГАДА. Ф. 286. On. 1. Д. 489. Л. 846; Валишевский К. "Роман императрицы". СПб., 1908. С. 121).

Но вернемся к войне. После поражения Апраксина Шувалов с Воронцовым, возможно, и опустили бы руки, да царица не дала, настояв на контрнаступлении. И руководствовалась она не капризом, а детальным анализом ситуации, сложившейся на прусско-курляндской границе после ретирады Апраксина, который произвела, едва оправившись от https://vikent.ru/author/1256/ припадка, сразившего ее в Царском Селе 8 сентября 1757 года.

 Кстати, этот недуг Елизаветы и послужил едва ли не основной причиной отступления русских войск. Прослышав о нем, русский фельдмаршал развернул полки на 180 градусов.

По официальной и партикулярной корреспонденции из Восточной Пруссии выходило, что во всем крае «по городам хорошее поведение российских регулярных войск весма выхваляется» и многие жители желали бы «лутче российских, нежели пруских салдат иметь», ибо видели «от пруссаков болше насилства, нежели от россиян». А бургомистр Велау (ныне Знаменск) до того осмелел, что после возвращения россиян к Неману не хотел впускать в крепость прусский гарнизон и объявлял себя «российским вассалом».

Елизавета Петровна распорядилась в кратчайший срок двинуть дивизии в поход и 20 декабря 1757 года авангард П. А. Румянцева тронулся в путь. 1 января без боя капитулировал приграничный Тильзит.

https://histrf.ru/lenta-vremen...

11-го под звон колоколов и приветственные крики горожан русские солдаты вошли в Кенигсберг. Восточная Пруссия покорилась без сопротивления и тут же выразила готовность присягнуть на верность русской императрице — до такой степени всем надоел просвещенный деспотизм Фридриха Великого (см.  АВПРИ. Ф. 79. Оп. 79/1. 1757 г. Д. 9. Л. 355–357, 389–390, 451; П. А. Румянцев: "Сборник документов": В 3 т. Т. 1. М., 1953. С. 90, 91, 99, 100).

Точный политический расчет «русской Клепатры» лишил прусского короля надежного тыла и открыл русской армии дорогу в центр Польши для совместной с австрийцами похода на  Берлин.

 Летом 1758 года Фермор достиг реки Одер… и тут фортуна отвернулась от союзников. Четыре кампании они протоптались на месте, но развить стратегический успех, то есть взять Берлин и низложить Фридриха II, не сумели.

Сказались и полководческая близорукость союзного генералитета, и высокая мобильность пруссаков, и умелая игра прусского короля на противоречиях между его противниками. Увы, пробиться в сердце Пруссии с востока при содействии союзников не получилось.

Так называемое падение Берлина 28 сентября 1760 года — не более чем рейд https://wikepedia.me/%D0%A0%D0...  отдельного корпуса З. Г. Чернышева, который за неимением надежных коммуникаций и снабжения долго оставаться в прусской столице не мог.

Но так или иначе, столица Пруссии была обречена, а вместе с ней и Фридрих Великий. Что же, воцарение Петра III спасло короля и сохранило за Пруссией Силезию — ценой разорения страны, гибели тысяч и тысяч немцев, психологического надлома самого инициатора силезской эпопеи.

 Фридрих II очень изменился после Семилетней войны и, главное, больше не считал, что сильный всегда прав…(см. П. А. Румянцев. Т. 1. С. 584–591) .

Продолжение следует…

Царствование любого правителя также может быть оценено по его отношению к своему двору и ближайшему сановному окружению. Сегодня это называют «кадровой политикой». 

В ту эпоху в России самыми первыми шагами в кадровой политике после воцарения, любой претендент считал пересмотр и назначение лейб-медиков, с оглядкой на то, по какой причине и в результате какой болезни предшествующий государь «почил в бозе».

Давид де Гортер,  лейб-медик Елизаветы
 https://wiki2.org/ru/%D0%93%D0...

Не обошлась без этого мероприятия и Елизавета Петровна. С отъездом из России предыдущих придворных лекарей отца и сына Гортеров лечил государыню от болезненных припадков один

https://www.greek.ru/news/cult...

Кондоиди, что, конечно, ее не слишком устраивало. При посредничестве М. И. Воронцова и французского посла П. Ф. Лопиталя она заблаговременно выписала из Франции

http://isaran.ru/?q=ru/person&...
придворного медика Пьера Исаака Пуассонье.

Осенью 1758 года тот приехал в Санкт-Петербург и после обычного испытательного срока в апреле 1759-го был принят ко двору «на основании Гортера старика». Елизавету Петровну он пользовал почти полтора года и в сентябре 1760-го через Ригу отправился на родину.

 Яков Фомич Монсей - придворный медик.
 https://www.geni.com/people/Ja...

От него, неофициального лейб-медика, и приняли эстафету Джеймс Маунсей и Иоганн Шиллинг (см. «Русская старина». 1880. Т. 29. № 9. С. 175, 176; П. А. Румянцев: Сборник документов: В 3 т. Т. 1. М., 1953. С. 90, 91, 99, 100; Черкасов П. П. "Двуглавый орел и королевские лилии". М., 1995. С. 135, 136).

Незадолго до этой рокировки, 16 августа 1760 года, императрица предприняла загадочную акцию — издала два указа: кадровый, по заполнению вакансий в государственных учреждениях, и подобие воззвания под пространным заголовком «О употреблении Сенату всех способов к возстановлению везде надлежащаго порядка и народнаго благосостояния».

 «Воззвание» констатировало несоблюдение государственных законов некими алчными «внутренними общими неприятелями», ставящими собственную выгоду выше народного блага, упрекало Сенат за пассивность и требовало от него более энергичного сопротивления чиновничьему лихоимству и произволу: «…зло прекращать и искоренять… по своей чистой совести».

Данный манифест до сих пор служит и для обличения порочности елизаветинских вельмож, и для подтверждения вывода о политической заурядности дочери Петра, наивно и беспомощно апеллировавшей к чувствам ближайших соратников.

 Выше мы видели, каким образом «веселая царица» умела одернуть недобросовестного министра. О наивности и беспомощности той, которая обыгрывала лучших хитрецов Европы, говорить и вовсе неприлично. Нет, обнародование сего документа не есть жест отчаяния или обращенная в никуда проповедь. У странной декларации имелся конкретный адресат — П. И. Шувалов. И чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть, что сотворил кадровый указ с Сенатом.

Генерал-прокурора Н. Ю. Трубецкого, чуть ли не во всём слушавшегося генерал-фельдцейхмейстера, императрица перевела в президенты Военной коллегии, назначив вместо него честнейшего и неподкупного князя Я. П. Шаховского.

 Пост обер-прокурора покинул протеже Шувалова А. И. Глебов. Отныне он в ранге генерал-кригскомиссара заведовал снабжением армии. В то же время в Сенат вошли А. И. Шувалов — рассудительный старший брат Петра Ивановича, члены Военной коллегии В. И. Суворов и И. И. Костюрин и

  укротитель башкир, киргиз-кайсаков и яицких казаков И. И. Неплюев.
https://zen.yandex.ru/media/he...

Обер-прокурором Елизавета Петровна поставила И. Г. Чернышева, друга И. И. Шувалова. Если учесть, что в сенаторы тогда же попал не очень чистый на руку Роман Илларионович Воронцов, то картина окружения главного прожектера империи теми, кого нелегко подмять под себя, будет полной.

Таким образом, манифест не столько взывал, сколько рекомендовал неформальному вождю Сената умерить реформаторский пыл во имя собственного блага. Из мемуаров князя Шаховского историки знают, как тот стоял на страже государственных интересов, защищая их от Шувалова.

Думается, каждый из перечисленных сановников тоже по-своему помогал генерал-прокурору нейтрализовывать опрометчивые порывы младшего из братьев Шуваловых, даже Воронцов, чья корысть изредка пересекалась с корыстью генерал-фельдцейхмейстера. Зачем Елизавете Петровне понадобилось сдерживать активность Петра Ивановича? Отъезд господина Пуассонье намекает на ответ.

Читаем последнее донесение лейб-медика Я.Ф. Монсея по поводу течения последней болезни Елизаветы Петровны: «Ещё с прошедшего (1760) года монархиня подвержена была болезненным припадкам в груди, опухоли в ногах, вообще оказались все признаки завалов в животе. Простуда, последовавшая 17 ноября 1761 года, имела следствием лихорадочные припадки, которые пресеклись 1 декабря. Но с 12 числа того же месяца в 11 часов вечера началась рвота с кровью, которая с великой силой возобновилась и на другое утро в пять часов. Хотя врачи сначала почитали болезнь сию неправильным волнением крови, происходящим от геморроидов, но при кровопущении весьма изумились, находя в крови воспаление.

Последнее явление служит им некоторым образом извинением касательно кровопускания, учинённого ими при опухолях в ногах; и на другой день также отворяли кровь, но без всякой ощутительной пользы для страждущей.

22 декабря последовала новая и сильная противу прежнего рвота с кровью, и императрица скончалась 25-го того же месяца в три часа пополудни. Врачи, пользовавшие монархиню в последней болезни её, были лейб-медики Мунсей, Шиллинг и Крузе».

Похоже, прославленному доктору не удалось вылечить августейшую пациентку: поправив ее здоровье, он, однако, не мог гарантировать ей отсутствия проблем с самочувствием в будущем. Поэтому императрица подстраховалась Я. П. Шаховским и другими вельможами, дабы они обуздывали реформаторство П. И. Шувалова, когда она сама по болезни не сможет обуздать его инициативы.

На связь реорганизации Сената с царским недугом указывает еще одно назначение. 30 августа 1760 года родственник государыни

М. К. Скавронский в ранге обер-гофмейстера возглавил координацию деятельности двух придворных ведомств — Придворной конторы и Дворцовой канцелярии (его предшественник Христиан Миних тем же распоряжением уволен на пенсию). Вот  генеалогическое древо Скавронского: https://ru.rodovid.org/wk/%D0%...

Опять же неспроста Елизавета Петровна призвала на помощь члена царской семьи, наделив широкими полномочиями. Миних властью не обладал, а Сиверс и Маслов докладывали непосредственно госпоже. И вдруг между императрицей и главными командирами возникло промежуточное звено, фактически «первый заместитель государыни» по дворцовой части. Что спровоцировало новую меру, как не ослабленное высочайшее здоровье?

Здоровья же хватило еще на год и три месяца. 17 ноября 1761 года у Елизаветы Петровны началась «простудная лихорадка». Маунси и Шиллинг боролись с ней, увы, без особого успеха. 12 декабря открылось кровохарканье с сильным кашлем. 

К 20 декабря кровопусканиями и лекарствами вроде бы добились облегчения. Императрица еще успела прочитать реляцию Румянцева о падении Кольберга. Но вечером 22-го стало еще хуже. Рвота, кровь, удушающий кашель продолжались два с половиной дня, пока вконец не истощили императрицу. 

25 декабря 1761 года в четвертом часу пополудни, как зафиксировал дневник болезни императрицы, ее душа «от тела разлучилась».

  Н. Ю. Трубецкой вышел к придворным и, сообщив печальную новость, провозгласил новым императором Петра Федоровича.

Не без влияния Екатерины II в историографии закрепилось мнение, что Елизавета Петровна колебалась в вопросе выбора наследника и чуть было не решилась отдать скипетр цесаревичу Павлу Петровичу под опекой матери и Панина.

Однако, это не так. Императрица твердо желала видеть императором племянника, руководствуясь не симпатиями, добротой или жалостью, а секретным артикулом русско-голштинского трактата 1724 года, в соответствии с которым монарху, вызвавшему сына герцогов Гольштейн-Готторпских в Россию «к сукцессии», надлежало обеспечить переход трона к нему.

 Поскольку 7 ноября 1742 года Елизавета Петровна назвала «сукцессором» Петра Федоровича, то брать слово назад права не имела. несмотря на недовольство характером и скудостью разума великого князя.

Пришлось рассчитывать комбинацию престолонаследия исходя из того, что царем станет недалекий «чертушка». Как обычно, умная царица нашла оптимальное решение. 

Со вторым мы уже ознакомились: Павел Петрович царствует, Екатерина Алексеевна и Н. И. Панин управляют.

Что касается первого, то и тут без «регентов» не обошлось. Государыня не из каприза перебросила Н. Ю. Трубецкого в Военную коллегию,

 а А. И. Глебова — в Главный комиссариат: им предстояло сблизиться с великим князем на ниве любви того к муштре и военным мундирам.

 Алексей Петрович Мельгунов.
Деятель Русского Просвещения и масонства, действительный тайный советник,
по словам Екатерины II - «очень и очень полезный государству человек».
Владелец Елагина острова в Петербурге и подмосковной усадьбы Суханово

Третьим в компанию влился директор Сухопутного кадетского корпуса А. П. Мельгунов, генерал-майор с 30 августа 1760 года.

Дмитрий Васильевич Волков. Русский государственный деятель и драматург. Тайный советник, сенатор, при Петре III секретарь Особого совета и вероятный составитель важных указов, впоследствии губернатор Оренбургской губернии, смоленский наместник и генерал-полицмейстер Санкт-Петербурга

Четвертым пополнил список теневого регентского совета Д. В. Волков, персона «непартийная», зато талантливая и способная нести бремя первого министра.

Именно этот квартет 25 декабря принял бразды правления и удержал бы власть, не помешай им отсебятиной (капитуляция перед Пруссией, война с Данией, ссора с Церковью, оскорбления жены) Петр III. 

Результат известен. Запасной вариант (Екатерина II, Н. И. Панин) стал главным, хотя и реализовался не в полном соответствии со сценарием Елизаветы Петровны. Соперничество двух центральных фигур повлияло на то, что монархом объявили не сына, а мать. Впрочем, Россия от этого не слишком много потеряла…(см. ПСЗРИ. Т. 15. С. 498, 499; Санкт-Петербургские ведомости. 1760. № 68. 25 августа; № 92. 17 ноября).

По поводу течения последней болезни императрицы Елизаветы Петровны можно сослаться   на находящиеся в архиве собственноручные донесения лейб-медика Я.Ф. Монсея, опубликованные также в прибавлениях к «Санкт-Петербургским ведомостям» 28 декабря 1761:

"22 декабря последовала новая и сильная противу прежнего рвота с кровью, и императрица скончалась 25-го того же месяца в три часа пополудни. Врачи, пользовавшие монархиню в последней болезни её, были лейб-медики Мунсей, Шиллинг и Крузе».//

                                               ****************

Павленко Николай Иванович. Советский и российский историк, специалист в области истории России XVII-XVIII веков. Доктор исторических наук, профессор. Член Союза писателей. Заслуженный деятель науки РСФСР.

Историк сообщает о болезни и смерти императрицы Елизаветы Петровны: «25 декабря 1761 г. Её Императорское Величество государыня императрица Елизавета Петровна изволили в Бозе почить. Ей только что исполнилось 52 года. Столь ранняя смерть, вероятно, наступила вследствие неупорядоченного режима жизни: у неё не было определённого времени ни для сна, ни для работы, ни для развлечения. Императрица, видимо, страдала спазмом сосудов.

Первый припадок зарегистрирован осенью 1744 г. Случались они и позднее, но без ощутимых последствий. Временами она беспрекословно внимала предписаниям врачей, строго соблюдала диету и безотказно употребляла всякие снадобья, но обычно указания врачей совершенно игнорировала. Самый сильный приступ случился 8 сентября 1756 г. В этот день Елизавета Петровна отправилась в приходскую церковь в Царском Селе. Едва началась обедня, как императрица почувствовала себя дурно и молча вышла из церкви. Сделав несколько шагов, она потеряла сознание и упала на траву. Никто из свиты её не сопровождал, и она долгое время лежала безо всякой помощи в окружении толпы окрестных крестьян.

Наконец появились придворные дамы и доктора, принесли ширму и канапе и тут же пустили кровь. Процедура не помогла. Всё это продолжалось свыше двух часов, после чего императрицу унесли на канапе во дворец, где в конце концов ей вернули сознание и выходили. И потом хворь посещала её довольно часто: то её лихорадило, то шла кровь носом. Почти весь 1761 г. она провела в покоях, где принимала министров и давала распоряжения. Когда ей становилось легче, она не ограничивала себя в еде. После чего случались болезненные припадки.

В июле произошёл сильный приступ, на несколько часов лишивший Елизавету Петровну сознания. Хотя после этого ей стало немного легче, её состояние не вызывало сомнений — она медленно угасала. 23 декабря врачи признали положение безнадёжным, и на следующий день императрица, будучи в сознании, со всеми прощалась.

5 января 1762 г.   Мерси д'Аржанто доносил австрийской эрцгерцогине Марии Терезии:  „Припадок, которым, началась болезнь русской императрицы, повторился с Её Величеством в ночь с 3 на 4 число этого месяца, и притом так сильно, что она несколько часов лежала изнеможённая, как бы в последнем издыхании, после чего наступило истощение всего организма при постоянной потере крови из различных органов тела“».

Используя современную нозологию, можно предположить, что Елизавета Петровна страдала врожденным пороком сердца и длительной сердечно-сосудистой недостаточностью («опухоли в ногах») и осложнившимся смертельными кровотечениями из варикозно расширенных вен пищевода («рвота с кровью»). Так что упоминание старых врачей о «геморроидах» не было столь уж беспочвенным.

Подведем вкратце итоги правления единственной из русских цариц - венценосной красавицы Елизаветв. Красота её была истинно русская - высокого роста (180 см), слегка рыжеватые волосы, выразительные серо-голубые глаза, правильной формы рот, здоровые зубы.

Испанский посланник герцог де Лирна в 1728 году писал о цесаревне: "Принцесса Елизавета такая красавица, каких я редко видел. У нее удивительный цвет лица, прекрасные глаза, превосходная шея и несравненный стан. Она высокого роста, чрезвычайно жива, хорошо танцует и ездит верхом без малейшего страха. Она не лишена ума, грациозна и очень кокетлива".

С правлением Елизаветы Петровны в Россию пришла эпоха Просвещения. В 1744 году императрица издала указ о расширении сети начальных школ. В 1755 открылась первая гимназия в Москве, а в 1758 году – в Казани. В 1755 году основали Московский университет, а в 1757 году - Академию художеств. В 1756 году Елизавета I подписала указ о создании императорского театра и приказала перевести из Ярославля в столицу труппу Фёдора Волкова. Елизавета  оказывает всяческую поддержку М.В.Ломоносову и ряду других талантливых представителей русской науки и культуры.

В 1741 году императрицей был принят Указ, признававший существование «ламайской веры», и буддизм официально признали в Российской империи.

Елизавета  отменила в России смертную казнь, и ограничила применение пыток при расследовании государственных преступлений.

Указом от 12 декабря 1741 года было предписано следовать всем постановлениям «петровского времени наикрепчайше содержать и по них неотменно поступать во всех правительствах государства нашего". Кабинет министров ликвидировался. Восстанавливался Сенат, Берг и Мануфактур-коллегии, Главный магистрат, Провиантская коллегия.Также в 1740 е годы была восстановлена прокуратура.

Зато облегченно вздохнули казнокрады (коррупционеры).                          Распространенные при Петре I кары за казнокрадство и взяточничество (казнь, кнут, ликвидация имущества) Елизавета Петровна заменила понижением в чине, переводом на другую службу и изредка увольнением. Были изданы Указы о строительстве инвалидных домов и богаделен.

В отличие от отца, Елизавета отводила большую роль в административных делах и культуре не только Петербургу, но и . Для всех коллегий и Сената в Москве создавались отделения. Московскому университету в 1756 году были приданы две гимназии на Моховой улице. Тогда же стала выходить газета "Московские ведомости", а с 1760 года – 

первый московский литературный журнал «Полезное увеселение» (1760—62; в 1763 «Свободные часы») издавался литературной группой при Московском университете во главе с М.М. Херасковым

Активной была и внешняя политика Елизаветы. При вступлении на престол Елизавета застала Россию в войне со Швецией. В ходе русско-шведской войны 1741-1743 годов Россия получила значительную часть Финляндии. Пытаясь противостоять возросшей мощи Пруссии, Елизавета отказалась от традиционных отношений с Францией и заключила антипрусский союз с Австрией.

Россия при Елизавете успешно участвовала в Семилетней войне. После взятия Кенигсберга Елизавета издала указ о присоединении Восточной Пруссии к России на правах ее провинции, а в 1760 году был взят  Берлин.

Таким образом, не смотря на некоторые негативные оценки историков и современников (в основном не русских) о ее правлении, можно с уверенностью сказать, что за 20 лет царствования императрицы Елизаветы Петровны (1741–1761) в стране происходили значительные перемены как во внутренней , так и во внешней политике: мирные наклонности правительства во внешней политике, гуманное направление во внутренней — повлияли на нравы русского общества и в немалой мере поспособствовали развитию «просвещенного екатерининского века»…

Продолжение следует…

В царствование своё Елизавета позаботилась о том, чтобы обеспечить преемственность власти. Её выбор пал на племянника Карла Петера Ульриха, Голштинского принца. Зимой 1741/42 г. 13-летний Карл Петер с помощью российского агента барона Николая Корфа тайно выехал из Голштинии в Петербург, где был провозглашён наследником русского престола.

Редко на чью долю выпадали столь нелестные, уничижительные оценки историков «Ограниченный самодур»» «ненавистник всего русского», «холуй Фридриха II» и даже «хронический пьяница» - это еще не самое нелицеприятное из написанного о нем. Но вот парадокс именно он, российский император Петр III, не по своей воле оказавшийся на российском престоле и сумевший продержаться на нем лишь 186 дней, принял законы, сыгравшие без преувеличения выдающуюся роль в истории России. Среди них знаменитые манифесты о вольности дворянства и об уничтожении зловещей Тайной канцелярии, ведавшей в России политическим сыском.

Великого князя не любили, он не был злой человек, но в нём было всё то, что русская натура ненавидит в немцев - грубое простодушие, вульгарный тон, педантизм и высокомерное самодовольство - доходившее до презрения всего русского.

Елизавета не могла ему простить, что он всякий вечер был пьян; Разумовский - что он хотел Гудовича сделать гетманом; Панин за его фельдфебельские манеры; гвардия за то, что он ей предпочитал своих гольштинских солдат; дамы за то, что он вместе с ними приглашал на свои пиры актрис, всяких немок; духовенство ненавидело его за его явное презрение к православию.

Вот такой негативный стереотип восприятия Петра III сложился за два с половиной века. Короткое царствование внука Петра  – вовсе не досадное недоразумение в русской истории. Стал ли несчастный Петр Федорович жертвой своих поспешных начинаний? Трудного характера? Психического расстройства? Всего понемногу. Его гибель в результате переворота – роковая и, к сожалению, неизбежная развязка.

Итак, начнём, богу помолясь… Будущий российский император Петр III родился в столице голштинского герцогства городе Киле 10 февраля 1728 г. Его отец герцог Карл Фридрих по приглашению Петра Первого прибыл в 1721 г. в Петербург, чтобы выбрать себе супругу - одну из двух его дочерей. Выбор герцога пал на старшую дочь Петра и Екатерины - Анну Петровну. Помолвка состоялась при жизни Петра, а свадьбу двор отпраздновал уже после его смерти - 21 мая 1725 г.

Родившийся отпрыск, как известно, был потомок двух венценосных злодеев, беспрестанно ненавидевших друг друга и постоянно воевавших между собой: Петра «Великого» и злодея поменьше – Карла XII.

Сын Анны Петровны и герцога Голштинского и внук Петра по матери, по отцу он был внуком (внучатым племянником) Карла XII. Нужно было случиться тому, что и в Швеции, и в России царственные династии оказались без наследников по мужской линии. Поэтому весьма естественно, что Швеция пожелала пригласить к себе в качестве наследника Петра III. Но России тоже нужен был наследник, да еще царствующая императрица Елизавета Петровна, следуя «постаменту» Екатерины I, назначила мальчонку наследником российского трона.

Отец Петра был человек очень ограниченный и не проявил себя никакими геройскими или гражданскими подвигами; он был государь слабый, бедный, дурен собою, небольшого роста и слабого сложения. Внутренняя домашняя жизнь кутежами и разгулом заполняла всю деятельность этого человека.

Мать Петра тоже не блистала ни красотою, ни умом. Она постоянно сокрушалась и жизнью в Голштинии, и неудачным супружеством. В конце концов,  судьба, пожалев её, распорядилась так, что скончалась эта несчастная женщина через два месяца после рождения сына.

 По одной версии причиной смерти была простуда: герцогиню, стоявшую у открытого окна и наблюдавшую за фейерверком в ночные часы, продуло сквозняком. В ответ на предостережение придворных дам об опасности стоять на сквозняке Анна Петровна сказала: «Мы, русские не так изнежены, как вы, и не знаем ничего подобного».

 По сведениям, которыми располагала Екатерина II и которые она запечатлела в своих «Записках», Анна Петровна скончалась от чахотки.

От таких близких предков, конечно, потомок не мог получить в наследство ни военных дарований, ни образца геройских и гражданских подвигов, ни нравственных высоких устоев. Напротив, его наследственность не могла не соответствовать родителям

 Дав многие таланты его предкам – Карлу и Петру, природа отыгралась на потомстве. Судя по тому, каким был российский дед, не было бы ничего удивительного в том, если бы некоторые его потомки оказались идиотами, отсталыми, неуравновешенными и неустойчивыми.

Петр рос и воспитывался заброшенным, покинутым и одиноким, без матери, которая отошла в мир иной через два месяца после его рождения. Отцу, не было до него никакого дела. Поэтому оставался ребенок на руках людей грубых, невежественных и недоброжелательных. Этим наставникам, (в основном офицерам) не было никакой ни охоты, ни желания заниматься комплексным воспитанием ребенка.

Процесс обучения и воспитания ограничивался суждениями об экзерцициях (специальных военных упражнениях для обучения солдат строевому делу или владению оружием), смене караулов. Солдатчина постепенно овладевала сознанием ребенка, и он, подобно взрослым собеседникам, ни о чем не рассуждал с таким воодушевлением, как о ружейных приемах, вахт-парадах и прочей военщине. Отец не только не препятствовал увлечению сына, но даже поощрял его, полагая, что эта склонность позволит взрослому герцогу отнять у Дании Шлезвиг.

Еще один поворот в жизни юного Петра был связан со смертью отца, когда он остался круглым сиротой и во власти новых воспитателей, на этот раз двух придворных чинов: обер-гофмаршала Брюммера и обер-камергера Берхгольца. Брюммер, жестокий и столь же грубый, как и невежественный, кроме экзерциций, ничему полезному научить не мог.

https://www.prlib.ru/item/9553...

Вторым воспитателем был назначен бывший камер-юнкер Берхгольц, автор знаменитого «Дневника», который он вел во время своего пребывания в России в 1721–1727 гг. в свите голштинского герцога Карла Фридриха. Его роль в воспитании наследника осталась в тени, его заслонил властный Брюммер. Ко времени своего назначения вторым воспитателем Берхгольц имел чин обер-камергера.

Я. Штелин. Деятель российской Академии наук на раннем этапе её существования; действительный статский советник; гравёр, картограф, медальер, «мастер фейерверков»; мемуарист

По воспоминаниям Якоба Штелина, записавшего рассказ самого воспитанника: «Кавалеры герцога занимали офицерские места в герцогской гвардии. В прочих же маленьких корпусах было несколько офицеров, служивших некогда в прусской армии. Поэтому при дворе только и говорили, что о службе. Сам наследный принц был назван унтер-офицером, учился владению ружьем и маршировке, ходил на дежурство с другими придворными молодыми людьми, и говорил с ними только о внешних формах этой военщины. От этого он с малолетства так к этому пристрастился, что ни о чем другом не хотел и слышать».

«Воспитательные меры Брюммера не то что не соответствовали принципам педагогики, - продолжает Штелин, - но и выходили за рамки приличия в отношениях не только между подданным и господином, но и даже между двумя благородными людьми. «Брюммер и в России продолжал обращаться с своим воспитанником как нельзя хуже: презрительно, деспотически, бранил неприличными словами, то выходил из себя, то низко ласкался. Однажды он до того забылся, что подбежал с кулаками к Петру, едва я успел броситься между ними…» (см. Соловьев С. М. «История России с древнейших времен». т. 24). 

Канцлер А. Бестужев распускал слухи, что Брюммер нарочно испортил своего подопечного дурным воспитанием, когда узнал, что Елизавета решила объявить своего племянника наследником российского престола. «…Приложил столько же старания испортить ум и сердце своего воспитанника, сколько заботился раньше сделать его достойным шведской короны» (см. «Императрица Екатерина II. Мемуары. О величии России». М.: ЭкСмо, 2003. текст цитируется по сайту: https://www.prlib.ru/item/9553...).

 Бестужев, желая угодить свои датским друзьям, утверждал, что воспитатели преднамеренно портили принца - дескать, "не досталась Швеции такое сокровище, ну так пусть же России будет хуже". Подобные слухи, распускаемые при дворе, так огорчили Елизавету, что она пожалела о своем выборе.

 «Характер и поведение племянника сильно огорчали императрицу; она не могла провести с ним четверти часа спокойно, не почувствовав досады, гнева или печали; в обществе близких людей, когда речь заходила об нем, Елисавета с горькими слезами жаловалась на несчастье иметь такого наследника; будучи вспыльчива, она не разбирала слов для выражения своей досады на Петра», - писал историк Соловьёв (см. Соловьев С. М. «История россии с древнейших времен». т. 24). 

Поведение Бестужева было понятно: он нутром чуял, что при воцарении Петра III, не вырисовывается ничего хорошего ни для России, ни для себя. Бестужев не сомневался, что Петр, как скоро сделается императором, возвратит шведам часть завоеваний деда , чтоб только с их помощью отвоевать у Дании Шлезвиг

Хотя Елизавета и огорчалась, и плакала по поводу испорченного характера своего племянника все свои 20 лет своего царствования, но ни разу почему-то не подумала его из наследников убрать – мешало слово, данное по «тестаменту» Екатерины I

Якоб Штелин описывает состояние наследника, получающего воспитание от гоф-маршала Брумера: «Когда производили маленький парад перед окнами его комнаты, тогда он оставлял книги и перья и бросался к окну, от которого нельзя было его оторвать, пока продолжался парад. И потому иногда в наказание за его дурное поведение закрывали нижнюю половину его окон, оставляя свет только сверху, чтоб его королевское высочество не имел возможности смотреть на горсть голштинских солдат. Об этом часто мне рассказывал принц, как о жестоком обращении с ним его начальников, так же, как и о том, что часто по получасу стоял на коленях на горохе, от чего колени краснели и распухали».

Как видим, воспитание наследника было весьма своеобразным. Оно возбуждало нервную систему, вызывало раздражительность, обидчивость, лживость и мстительность. Не лучшим образом обстояло дело и с обучением.

Штелин продолжает:„Для обучения латинскому языку, к которому принц имел мало охоты, был приставлен высокий, длинный, худой педант господин  Юль, ректор латинской школы, которого наружность и приемы заставили принца совершенно возненавидеть латынь. Его высочество, который имел способность замечать в других смешное и подражать тому в насмешку, часто рассказывал мне, как этот латинист входил обыкновенно в комнату для урока: сложив крестообразно руки на животе, он с низким поклоном, глухим голосом, как оракул, произносил по складам слова: Bonum diem tibi opto serenissime Princeps, Si …, bene est.“ (Доброго дня желаю вам всем светлейший князь, если ..., ну это так).

Столь же плохо обстояло дело и с обучением наследника закону Божию, но не потому, что наставники не имели должной подготовки, а потому, что в голове мальчика с трудом укладывались догматы двух религий: православной и лютеранской.

Стремление голштинского двора обучить ребенка этим догматам имело глубокие причины. Дело в том, что новорожденный мог претендовать с полным на то основанием на три короны: на герцогскую в Голштинии, на королевскую в Швеции и на Российскую в Петербурге. 

Российский престол он мог занять на том основании, что являлся сыном дочери Петра  Анны, следовательно, был внуком знаменитого деда, в честь которого и был назван Петром. Со стороны отца (см. выше) был родственником Карла XII – короля шведского. На этом же основании мальчика и принуждали изучать две веры: православную и лютеранскую, а также два языка - русский и шведский.

Усвоение наследником православия протекало не без затруднений - он по большей части обнаруживал отвращение к религии. Не хотел ни с чем соглашаться, спорил о каждом предмете, не стесняясь в выражениях. Наконец, он неоднократно высказывался, что ему приятнее было бы уехать в Швецию, нежели оставаться в России.

Итак, воспитательный и образовательный процессы голштинца можно разделить на три этапа. В первый из них, продолжавшийся от рождения до семилетнего возраста, он находился на попечении женщин. О нем всего лишь известно, что была попытка обучить ребенка французскому языку.

 Во второй этап, тоже продолжавшийся семь лет (1735–1742), в роли воспитателя сначала выступали офицеры, ранее служившие в прусской армии, а затем два наставника: обер-гофмаршал Брюммер и обер-камергер Берхгольц. Главный воспитатель Брюммер, человек жестокий, грубый и невежественный солдафон, ничему путному обучить своего воспитанника не мог.

 Шуты дворе Анны Иоанновны...

Общую характеристику этого этапа в жизни будущего императора дала его будущая супруга «гессенская муха» - Екатерина Алексеевна. Она писала, что „молодой герцог наклонен к пьянству, что его приближенные не дают ему напиваться за столом, что он упрям и вспыльчив, не любит своих приближенных и особливо Брюммера; что, впрочем, он довольно живого нрава, но сложения слабого и болезненного. Действительно, цвет лица его был бледен; он казался тощ и нежного темперамента. Он еще не вышел из детского возраста, но придворные хотели, чтобы он держал себя, как совершеннолетний. Это тяготило его, заставляя быть в постоянном принуждении. Натянутость и неискренность перешли от внешних приемов обращения и в самый характер“.

Третий этап в воспитании и обучении существенно отличался от второго. Если во втором этапе Брюммер стремился навязать подопечному свою волю грубыми методами, то новый наставник Штелин, напротив, приспосабливался к капризам воспитанника и беспрекословно их выполнял, что тоже не способствовало развитию у него добродетелей. Что касается знаний, которые должен был усвоить принц, то они были столь поверхностными и несистематическими, что, по признанию самого наставника, быстро исчезли из памяти обучаемого.

Поспешность с объявлением Петра Федоровича наследником русского престола станет понятной, если учесть, что королевский трон в Швеции тоже стал вакантным.

 По этому поводу Пецольд (Петцольд Иоганн Сигизмунд (1704-1783), с 1742 г. по 1749 г. польско-саксонский резидент в России) доносил 26 ноября 1742 г.: «Как велико было удивление по всему здешнему государству по случаю внезапного провозглашения герцога Голштинского великим князем и наследником престола, так велико… и в настоящее время. Когда узнали, что он и в Швеции также объявлен преемником короны».

В середине декабря 1742 г. в Москву прибыли три депутата от шведских государственных чинов с предложением королевской короны к тому времени объявленному наследником Российского престола Петру Федоровичу. Так как Россия находилась в состоянии войны со Швецией, то прием, устроенный депутатам, не отличался любезностью.

Пецольд  8 января 1743 г. написал в донесени: «Депутаты содержатся вроде арестантов под таким строгим надзором, что до сих пор они никому не смели сделать визита, кроме голштинского обер-гофмаршала Брюммера, ибо вице-канцлер сообщил императрице, что все это избрание и самая депутация ничто иное, как комедия».

Подобная оценка  приезда в Россию шведских депутатов была обусловлена тем, что русскому двору было известно о том, что в Стокгольме были осведомлены о принятии Петром Федоровичем православия и объявлении его наследником. При таких обстоятельствах притязания шведских депутатов, естественно, были отклонены, и они отправились, не солоно хлебавши...

Продолжение следует…

В Петербурге находилась еще одна персона, противодействовавшая вступлению на российский престол Петра III. Это был датский посол при Петербургском дворе Вестфален, считавший, что, если трон займет голштинец, то он непременно использует военную мощь Российской империи для того, чтобы вернуть Шлезвиг.

Суета Вестфалена оказалась бесполезной и ограничилась тем, что он в каждой из депеш стращал датский двор тяжелыми последстиями от воцарения Карла Петера:

„Если бы даже исключение голштинского ребенка и принцессы Елизаветы обошлось Дании в сто тысяч рублей или более, то такая горсть денег не имела бы никакого значения в сравнении с той выгодой, которую имеет Дания в случае вступления на Российский престол лица, соответствующего ее видам“.

Противодействие вступлению на Российский престол Петра обошлось Вестфалену в значительно меньшую сумму, чем 100 тысяч рублей, — он тратил мелочь на подкуп подьячих, сообщавших ему сведения о том, как в Верховном тайном совете решался вопрос о престолонаследии. Самую крупную сумму он израсходовал на подарок супруге Голицына богато украшенной шкатулки за то, что Дмитрий Михайлович заверил его, что Карл Петер не воссядет на Российском престоле.

Как только стало известно о назначении герцога наследником русского престола, многие европейские столицы озаботились выбором потенциальной супруги наследнику. Интересы голштинской партии и эстляндских дворян диктовали такой выбор невесты для наследника российского престола, который прочно закреплял бы российскую корону в руках голштинского дома.

Итак, Елизавета Петровна могла спокойно глядеть в будущность. Её опасения за то, что, не имея официального наследника, её многочисленные любовники могли покуситься на русский престол, были теперь рассеяны, и чтобы еще более иметь гарантии в обеспечении за собою короны, Елизавета стала подумывать о браке 15-ти летнего Петра с какой-нибудь принцессой и этим самым дать святой Руси надежду на более спокойное будущее. Невеста, конечно, была нужна влиятельная, и поэтому поиски её было вопросом крайне нелёгким.

Спекулянты при дворе, как барышники, рвались, один обгоняя другого, за тем, чтобы «пристроить» свою даму, каждый доказывал важность рекомендуемой им партии, каждый пытался урвать как можно больше выгод из своего «гешефта». Иностранные посланники советовали царице остановиться на их «товаре» и поэтому в народе то и дело всплывали то такие, то другие вести, и сегодня поговаривали об английской, завтра о французской принцессе.

Елизавета же имела особенную склонность к трем принцессам, а именно к Софии-Цербстской, 

Марии Саксонской
и

  Амалии Прусской

...но две последние  сразу заявили, что они уже по той одной причине не могут согласиться на брак с наследником, что не желают менять веры.

Фридрих Великий тоже решил не оставаться в стороне от такого важного вопроса как женитьба российского наследника - не забыл ешё старый гусь, как получил отлуп от Елизаветы в Семилетней войне. Он пишет своему петербургскому уполномоченному: «насчет моих сестер известно вам мое мнение — я ни одной из них не отдам в Россию, и меня удивляет, почему государыня не остается при ее выборе цербстской принцессы, которая принадлежит к гольштейнскому роду, т. е. к тому, который, как известно, императрицей очень любим».

https://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/1596773

Но вот в марте 1743 г. приезжает в северную столицу принц Август Гольштейнский и привозит портрет своей племянницы, 14-ти летней принцессы Софии-Августы-Фридерики Ангальт-Цербстской.

Выразительная и красивая физиономия девушки императрице импонирует, да и молодчик наш, великий князь Петр Федорович, смотрит на эти черты с видимым удовольствием.

https://zen.yandex.ru/media/ip...

К тому же принцесса София имела еще и те преимущества, что мать её была урожденная гольштейнская княгиня и сестра герцога Людвига-Эрнста, за которого Елизавета была посватана, но который умер в день бракосочетания. Это последнее напомнило ей её несчастного жениха, вызвало старые воспоминания и говорило таким образом более в пользу выбора Софии, чем прочих претенденток.

Елизавета Петровна остановилась на этом выборе и в конце того же года приказала гофмаршалу великого князя, знакомому уже нам Брюммеру, просить в гости в Петербург княгиню цербстскую, а также и дочь её и выслала нм 10 000 рублей дорожных.

Серебряные талеры Фридриха II

Напомним, что Фридриху Великому принадлежит несчастная для России мысль рекомендовать эту принцессу в жены наследнику. Когда София к великому удивлению всей Европы появилась в Петербурге, то при европейских дворах справедливо посчитали, что было это такое же нападение Фридриха на Россию, какое было незадолго до того на Австрию, у которой он отнял Силезию,. Только разница в том, что в Силезию он посылал солдат, а в Россию же серебряные талеры, которыми и подкупил всех, начиная с канцлера и кончая последним лакеем и попом.

Старался Фридрих не зря - ныне уже достоверно известно, что София была его незаконной дочерью, прижитой им из связи с женой князя Христиана-Августа Ангальт-Цербстского. А ловелас Фридрих всегда говорил: «я очень люблю детей любви» и заботился о них, как мы видим, и в данном случае вполне по-отцовски, а не только по-царски. Так, по свидетельству историка Рульэра  Фике (так называлась наша великая Екатерина в своей семье) всё время молодости провела в Берлине, а первые годы зрелости даже при дворе Фридриха.

Брюммер и Лесток, подкупленные фридриховскими талерами, нашептывали Елизавете, что принцесса из сильного дома едва ли будет склонна к послушанию, надобно избрать такую, для которой бы брак был подлинным счастьем. «К тому же, - говорили они, - принцесса-католичка будет опаснее для православия, чем протестантка, и поэтому принцесса Цербская лучшая невеста для наследника» (см. Соловьёв. «История России с древнейших времен» т. 21).

То есть именно Брюммеру принадлежала идея женить великого князя Петра Федоровича, голштинского герцога, на его двоюродной сестре Фике, «принцессе Цербстской» по отцу, но принцессе голштинской по матери.

Итак, презренный металл оказал должное влияние, дорога для юной Фике была расчищена, — и София-Фридерика в Петербурге.

В начале 1744 года прибыла она с своей матерью в Петергоф, а так как двор всего лишь за две недели до того переселился в Москву, то и августейшие гостьи покатили туда же. Это было 9-го февраля, а на следующий день Петр праздновал день своего рождения.

За три версты до города высоких особ встретил Сиберс, камер-юнкер царицы, который заверил дам, что и государыня, и цесаревич с нетерпением ждут дорогих гостей, и считают минуты и секунды, остающиеся до встречи с ними.

В дворцовой прихожей Ангальтские принцессы были приветствованы Брюммером и Лестоком, чрез несколько минут появился будущий жених и отрекомендовался своей будущей невесте. 

Австрийский посланник описывал этот момент в своем донесении: «Было уже довольно поздно, но тем не менее Елизавета просила приезжих в свои спальные апартаменты, где долгое время продолжались объятия, всевозможные уверения и обещания. Елизавета с радости просто с ума сходила: подаркам счету не было и, между прочим, вручила она приезжей княгине табакерку, усеянную драгоценнейшими бриллиантами, а также перстень и заметила при этом, будучи тронута до глубины сердца, что так как ей небом не было суждено наслаждаться счастьем стать женой брата княгини, то она «бракосочетается теперь с княгиней, сестрой его».

Всё это произвело на приезжих дев такое впечатление, что они просто находились в каком-то нереально-сладостной истоме.

 Впоследствии мама будущей Екатерины II писала своему мужу: «наши виды здесь как нельзя желать того лучше», а дочь её заметила в своих мемуарах о тех днях: «Наследник, кажется, очень доволен моим приездом и ко мне весьма предупредителен и внимателен» — и правда, Петр при всей своей неуклюжести сумел себя показать с самой выгодной для него стороны. Вскоре завязалась между нашей молодой парой довольно воодушевленная беседа, дружеское обращение, а далее и построение планов относительно ближайшего будущего.

 Однако тем не менее Екатерина даже и не подумала о том, чтобы отступить назад и отказаться выходить замуж за  Петра: мысль стать со временем императрицей России окончательно поглотила тщеславную принцессу, и уж этой золотой будущности было для неё достаточно для того, чтобы согласиться и на те или другие неприятности, которых нельзя было при этом миновать.

Но дело чуть было не окончилось трагически для хищной гессенской мухи: Фике серьезно заболела и еле-еле спасли ее от суровой могилы. Елизавета, конечно всполошилась и решила немедленно по выздоровлении будущей наследницы обручить торжественнейшим образом влюбленную парочку.

Это произошло 29-го июня, в день именин жениха. За день же до того София-Фридерика была присоединена к православной вере, получив имя Екатерины Алексеевны. Об этом событии рассказывают, что Екатерина сумела в течение каких-нибудь двух часов завоевать сердца всех присутствовавших при этой церемонии.

Красавица из себя, наряженная с удивительным вкусом, умение держать себя, грациозное отдание поклонов — всё это вмиг очаровало общество. Как описывает это торжество репортер одной из петебургских газет: «… когда молодая девушка, такое короткое время изучавшая наш родной язык, с истинно русским акцентом, без малейшей запинки и погрешности, произносила символ веры, — в церкви царила мертвецкая тишина, все взоры были устремлены на вновь помазанного члена православной семьи и все сердца бились в пользу его».

«Обручение праздновалось всей Россией, и Елизавета собственноручно надела кольца наследной чете, стоимостью ровно 50 000 червонцев. Во время этого акта с петербургской крепости без устали салютовали пушечными выстрелами, а добродушные россияне полагали, что-де сегодня заключается союз, от которого зависит наше счастье всего народа России…», - заходился восторгом репортёр «Петербуржских Ведомостей»

Прошло несколько недель, двор переселился в Петербург, начались балы, а тут вдруг захворал счастливый жених: у него оказалась серьезная оспа, от которой он лишь с трудом оправился, и когда в январе 1745 г. Екатерина увидела Петра в первый раз после болезни, ее поразила его некрасивая наружность, и вот что занесла она в свой дневник об этой встрече: «у него особенно грубые черты исковерканного оспинками лица, волосы коротко острижены, и поэтому он носит парик, который еще того больше придает ему уродливый вид. Он подошел ко мне и спросил: узнаю ли я его? — на что я ему пробормотала какую-то уже вперед заученную любезность насчет его выздоровления: в действительности он стал мне ужасно неприятен».

Из этой пары слов уже видно, как Екатерина умела кривить душой и казаться иной, как на деле, но никто не подмечал в ту пору, что Петр, ей был решительно невыносим и благодаря своей уродливости даже противен.

Фарисейская нежность невесты к жениху, которую Елизавета считала действительной, глубоко трогала царицу, и она старалась вознаградить сострадательную и добросердечную великую княгиню всевозможными любезностями, подарками. 

 Чтобы молодой девушке не было так скучно, к ней были приставлены гоф-фрейлены и гоф-дамы самого веселого нрава. И Екатерина веселилась не на шутку, она в душе уже давно смотрела на полуидиота-жениха как только лишь на средство к достижению важных целей и поэтому и болезнь и уродливость его заботили Екатерину лишь до той степени, как бы Петр только не умер до брака и как бы таким образом все её высокие планы не окончились ничем.

Прошло некоторое время, а отношение Петра к Екатерине стало далеко не таково, как бывает это между женихом и невестой. Он решительно не делал теперь ни одного шага для того, чтобы приблизить к себе свою будущую жену, и вообще, если Петр был к кому-то соыерешенно равнодушен, так это к Екатрине. 

Он играл по-прежнему с куклами, солдатами и пр., вешал мышей и крыс со всеми военными почестями и, как рассказывают его современники, нередко приказывал даже поднимать полы в комнате, если ловкой мыши удавалось удрать с царского стола, на котором был построен эшафот и на котором ее ожидала суровая смерть.

Что же касается предстоящей супружеской жизни, то Петр изучал ее теоретически у своего камердинера Румбера. Последний же уверял Петра, что по закону жена не смеет даже пикнуть в присутствии мужа, она не имеет права вмешиваться в дела супруга, и если замечает он, что она раскрывает рот, то мужу надлежит заставить ее подобострастно молчать: муж глава дома и пр. в этом роде.

Иоганна Елизавета Гольштейн-Готторпская. Мать российской императрицы Екатерины Великой, дочь любекского князя Кристиана Августа, принцесса Гольштейн-Готторпского дома, супруга владетельного князя Ангальт-Цербстского.

https://www.liveinternet.ru/us...

Положение Екатерины было далеко не завидное, и дурачества жениха заставляли ее часто рыдать целые ночи напролет, да к тому же и возлюбленная её мамаша причинила ей немало забот и хлопот. Познакомившись с Иваном Бецким, директором Воспитательного Дома, мать Екатерины, о ту пору тридцати летняя красивая женщина, забыла окончательно правила приличия и супружеские обеты и до того увлеклась этой мимолетной любовью, что пришлось прибегнуть даже к помощи акушерки. Скандал на весь мир!

Но и кроме любовных шашней будущая теща Петра вела себя так непозволительно, что нужно было обуздать ее. Интриганка и сплетница самой большой руки, она весь императорский двор поставила на голову, всех запутала в свои дрязги и всех между собою перессорила. Ложь была её излюбленнейшим орудием. Вот один лишь из эпизодов «жития» этой ламы при российском царском дворе.

Мать будущей царицы догадывалась, что при дворе и по городу поговаривали о беспутствах матери высоконареченной невесты царевича. И вот, чтобы выгородить себя из этих толков и запутать дело так, чтобы никто не мог в нём разобраться, Цербстская княгиня давай замешивать как можно больше лиц, тасуя их, как карты в колоде и приписывая дурное качество или дурной проступок, сегодня одной, завтра другой придворной даме. Горничные и камер-юнкеры помогали ей и снабжали ее для этой цели всё новыми и новыми материалами. Наконец, низость этой женщины дошла до того, что она даже стала обвинять свою собственную дочь Екатерину в том, что та ночью, тайком, забирается в спальню наследника и проводит с ним время до рассвета. Разумеется, Екатерина потребовала от матери разъяснений, но последняя в ответе ей отказала и прогнала ее даже из комнаты.

Да и самой Елизавете эта склочная дама давно уже стала «не по нутру» и как-то выразилась она по этому поводу по отношению к английскому посланнику в том смысле, что ей — царице — желательно как можно скорее сыграть свадьбу и таким образом, вежливо и без обиды, по добру и здорову отделаться от скандальной цербстской родственницы.

https://www.pravzhurnal.ru/Pre...

И вот начались приготовления к предстоявшему торжеству. Был даже издан особый церемониал, предписывавший каждому из принадлежавших в одному из первых классов завести для присутствия при придворных празднествах столько-то платьев, иметь для присутствия в парадном цуге такой-то экипаж, с такими-то лакеями и т. д. — и дело подвигалось благополучно к концу.

В конце августа месяца появились на улицах и площадях Петербурга герольды и три дня кряду объявляли верноподданным ожидавшее их высокое торжество бракосочетания наследника-цесаревича с цербстской принцессой Фике, нареченной при св. миропомазании Екатериной Алексеевной. 21-го августа имело состояться это великое событие в Казанском соборе.

Город принимал праздничный вид, всё и вся наряжалось для участия в предстоявшем торжестве, пред дворцом был сооружен фонтан, выбрасывавший вместо воды вино, всюду строились столы для дарового угощения несостоятельных и бедных петербуржцев, гирлянды, арки с вензелями, флаги, бюсты и пр. и пр. придавали городу давно невиданный веселый и праздничный вид. На Неве выстроились суда, и канониры чистили в поте лица пушки, которые имели сопровождать салютами предстоявшую церемонию.

Наконец-то наступило 21-ое августа и в час пополудни Екатерина стала женой царственного, а заодно одной ногой уже ступила на подножие трона Российской империи. Как сказал в своей речи придворный духовник во время венчания: «в союзе этой четы вижу я перст Всевышнего»

А что это был за брак, можно судить по записи из дневника самой Екатерины, касающейся первых дней супружества: «Мой возлюбленный муж мною вовсе не занимается, а проводит свое время с лакеями, то эксерцируя их в своей комнате, то играя с солдатиками, или же меняет на дню по двадцати различных мундиров. Я зеваю и не знаю куда деться со скуки».

Продолжение следует…

"...Будущего императора и его супругу разделяли глубокие различия в интеллекте, образованности, вкусах, привычках. Считалось, что супружеская пара, участники которой наделены противоположными свойствами натуры, создаст гармоничную пару. К сожалению, источники не запечатлели единственное достоинство Петра Федоровича — он не был злым человеком. Зато был настолько самоуверенным, что считал себя непогрешимым, не нуждавшимся в ничьих советах.

О причинах, вызывающих разлад в семье, историки не располагают источниками. Правда, в распоряжении историков находятся мемуары Екатерины II, но они обрываются 1758 г., и в них мы не найдём свидетельств о том, как у неё созрела мысль об умерщвлении мужа и завладении троном. Тем более, что «гессенская муха» не располагала никаким правами на на владение российским троном, но рискнула совершить переворот. Нам интересна сама подноготная вопроса: кто спланировал заговор, какие он имел цели, каковы были планы заговорщиков?

Относительно Петра III немного сложнее – если супруга его вела записки, то он не оставил никаких программных документов своего царствования, за исключением   http://gatchina3000.ru/literat...  манифеста о восшествии на престол, в котором обещал руководствоваться заветами своего деда Петра. Однако это просто формальность была, а действовал он совершенно в другом напрвлении.

Опять же нам интересно: имелся ои у него какой-либо план относительно своего царствования? Или все шло у него стихийным образом, изредка подвергаясь случайным желаниям сделать все наперекор дедуле-пирату...

Поэтому основным источником этого небольшого периода царствования незадачливого царя являются свидетельства современников, главным образом посланников европейского государства при петербургском дворе.

Семейные отношения между великим князем и его супругой становились все более напряженными. Поначалу, по крайней мере внешне, они выглядели более или менее нормально, но со временем они стали сначала холодными, а затем и враждебными — из года в год ухудшались настолько, что великий князь, овладев императорской короной, намеревался свою супругу заточить в монастырь, чтобы жениться на своей фаворитке Елизавете Воронцовой. Лишь переворот в пользу Екатерины II лишил Петра Федоровича возможности реализовать это намерение.

Чтобы проследить причины возникновения очередного дворцового переворота, нам придется вернуться во времени несколько назад, к канцлеру елизаветинских времен - Бестужеву Рюмину.

Со времени прибытия из Голштинии в Россию наследника Елизаветинского трона, его двор стал главным центром сосредоточения голштинцев и эстляндцев. К неудовольствию собственно русских аристократов пришлые «гастарбайтеры» Штакельберги, Ребиндеры, Мантейфели, Левены, Врангели, Дельвиги, Эссены, Фитингофы и проч. и проч. заняли почетные места в голштинской придворной иерархии и вошли в состав российской элиты.

Читаем воспоминания современников (Дашкова Е. Р. цит. по: Соловьев С.М. «История россии с древнейших времен». т. 21): «Любимое удовольствие великого князя состояло в том, чтоб курить табак с голштинцами. Эти офицеры были большею частью капралами и сержантами в прусской службе; это была сволочь, сыновья немецких сапожников». Резко. Подразумевается, что сами критики были эталоном аристократизма.

При посредничестве эстляндских дворян, группировавшихся вокруг великого князя, в Петербург проникали и хорошие, человеколюбивые идеи, например, о вреде крепостничества. Так, командир голштинской гвардии барон Густав фон Левен познакомил наследника с идеями пастора Эйзена, который критиковал патриархальные, почти рабовладельческие отношения между помещиками и крепостными крестьянами.

 С подачи Эйзена вошло в моду в Эстляндии, а потом и по России «ярмо барщины старинной оброком легким заменять». Например, императрица Екатерина II перевела крестьян в ропшинском имении на денежную ренту (оброк). 

Да, но мы забыли о канцлере. Граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин получил образование за границей. Начинал он учиться в Копенгагене, в «датской шляхетской академии».

 Копенгаген и сейчас завораживает приезжих. А представьте юношу, неопытного, с пылкой душой, который только-только от родительского дома впервые выбрался самостоятельно в свет. Из московской Руси да в "просвященную Европу". Да и возраст чувствительный – 16 лет. История не сохранила имя той, которая повстречалась Алеше Бестужеву в Копенгагене. Но на всю жизнь полюбил Данию будущий канцлер Российской империи.

Граф как человек, наделенный разносторонними дарованиями, любил, например, химию. Так потом всю жизнь и «химичил». В Копенгагене же и капли некие изобрел – «бестужевскими» назывались – укрепляющего и возбуждающего действия препарат.

Канцлер Данию любил, Голштинию не любил. За это наследник престола его тоже не любил. И ничего хорошего графу ждать не приходилось. Вот как-то напился граф своих капель, возбудился и придумал заменить наследника на наследницу. Нашел, так сказать, женщину своей мечты. 

По рассказу императрицы Екатерины II, он составил проект «доставить ей участие в правлении ее супруга». Не бескорыстно, конечно. Взамен граф хотел получить три коллегии в управление – иностранных дел, военную и адмиралтейскую. То есть возглавить силовые ведомства, а заодно и внешние сношения империи. Фактически – продлить свое пребывание при кормиле власти в России по кончине императрицы Елизаветы.

Что это было за «участие», каким образом предполагалось его доставить, про то умолчала государыня. Но интрига раскрылась. Екатерина на коленях вымолила у Елизаветы прощение. Бестужева схватили и сослали. Дания после падения Бестужева паниковала. Неотвратимо надвигался тот час, когда герцог Голштинский – Пётр III должен был вступить на русский престол и повести войну за Шлезвиг до последнего русского солдата.

Паника дошла до того, что датский посол 11 июля 1761 года ровно в 9.00 явился к канцлеру Воронцову и передал ему устное, но настоятельное внушение, что «его датское величество будет уже почитать великого князя явным себе неприятелем и потому станет принимать меры свои против как его высочества, так и Российской империи» (см. Соловьев С. М. «История России с древнейших времен». т. 21).

Датский король Кристиан VI

Представляете, как смеялись сановники в Петербурге? Дания против России – и меры принимать! Но хорошо смеется тот, кто смеется последний… Датский король не ошибся. Наследовав трон по смерти Елизаветы, Петр III незамедлительно хотел идти войной на Данию. «Император имел сердечное желание вернуть герцогство Шлезвиг-Голштинское… Было также и нечто восторженное и в той поспешности, с которой он хотел выступить с российской армией, чтобы возвратить герцогство Шлезвигское и начать войну с королем Дании, которого нужно было, как он говорил, низложить и сослать в Малабар» (см. Миних Б. «Очерк управления российской империи. перевороты и войны». М: Фонд Сергея Дубова, 1997).

Но идеи канцлера Бестужева жили и, как оказалось, побеждали. Когда внук Петра I герцог Голштинский, по совместительству – император всероссийский, собрался уже в поход, в Петербурге началась очередная национальная революция. Просто так. Вннезапно. Так же, как в ноябре 1741 года. Так же, как в феврале 1917 года. Надо бы на войну, а гвардейцы – давай кричать: император-де изменник! На войну не пойдем, будем свободу защищать!

Это Шлезвиг сегодня

Фактически это была контрреволюция – переворот с целями, противоположными ноябрьской революции Елизаветы Петровны в 1741 году. Основной целью переворота 1741 года возращение Шлезвига герцогу Голштинскому за счет опоры на российские материальные и человеческие ресурсы. Главная цель переворота 1762 года – сохранение Шлезвига в руках датского короля. В третий раз в Петербурге трон «перевернули» за каких-то тридцать пять лет – все из-за Шлезвига. Король датский в своей ноте не соврал – он «принял свои меры „против как его высочества, так и Российской империи"».

Хотя российская историография выставляет переворот Екатерины II как некое спонтанное возмущение русской гвардии из патриотических побуждений против императора-иностранца, очевидно, что за организаторами переворота просматривается Дания и вечно интриганское мурло ее союзницы Англии.

Дания еще в самом начале правления Елизаветы думала «принимать меры». «Принимая во внимание слабость короля датского и отсутствие всякой надежды на помощь какой-нибудь иностранной державы, надобно опасаться, что он надеется на какую-нибудь революцию в России. О такой революции приходят слухи со всех сторон, как уже ее величеству отсюда много раз было сообщено…» (см. Соловьев С. М. «История россии с древнейших времен». т. 21)

Кем сообщено? Да французскими друзьями герцога Голштинского. Благодаря этим предупреждениям иностранных друзей и путем репрессий Елизавете тогда удалось подавить инакомыслие и удерживать власть почти 20 лет.

Но вернемся к супружеству царственных особ – двух немцев – мужеского и женского пола. Муж и жена вели себя соответственно своим представлениям о роли каждого из них в семье. Екатерина, не по летам рассудительная и умная, решила держать план своего поведения «про себя»: «Я, — вспоминала она, — решилась щадить откровенность великого князя для того, чтобы он, по крайней мере, видел во мне лицо, которому можно доверяться во всем без малейших для себя неприятностей, и в течение долгого времени ему это удавалось».

Великий князь, напротив, решил воспользоваться наставлениями своего друга юности шведского драгуна Ромберга, который внушал ему, «что его жена не смела перед ним пикнуть, не только что мешаться в его дела, что как только она разевала рот, он ей приказывал молчать, что он был глава дома и что мужчине стыдно быть простаком и слушаться жены своей». Поэтому, следуя этим правилам, он при первой возможности старался проявлять власть над супругой. Так, ему стало известно, что она проводит много времени в молитвах, что в ее покоях царит благочестие. Он посчитал это излишней набожностью и обругал ее.

http://booksonline.com.ua/view...   

Екатерина, в результате замужества ставшая великой княгиней, отметила, что великому князю «все равно, тут ли я или нет» и «что ему приятнее было оставаться со своими приближенными», чем с нею. Таким образом, хитрая «гессенская муха»  в своих мемуарах готовила читателя к мысли о необходимости ей иметь фаворита.

Она решила подавить чувство ревности к признаниям супруга о любви к фрейлинам одним средством — «не любить его. Если бы он желал быть любимым, то относительно меня это вовсе было нетрудно; я от природы была наклонна и привычна к исполнению моих обязанностей, но для этого мне был нужен муж со здравым смыслом, а мой его не имел».

В другом месте она писала: «По приезду моем в Россию и в первые годы нашего брака, если бы человек этот захотел хотя сколько-нибудь быть сносным, сердце мое было бы отверсто ему. Но я видела, что из всех возможных предметов, он обращал на меня наименьшее внимание именно потому, что я была его женой». Видимо, как и всякая женщина, она хотела иметь ребёнка, который бы укрепил семейные узы.

Но шли годы этого «супружества», а желанного продолжателя рода и в помине не было. Не зачинался ребёнок – и всё тут. Вот при таких обстоятельствах и разочарованиях в супружестве, у будущей императрицы возник первый толчок к "дворцовому разврату", который впоследствии станет «притчей во языцех» в дальнейшей истории России.

То ли проникшись заботой об интересах государства, то ли получив соответствующее наставление от Елизаветы Петровны, некая придворная дама, завела разговор с  великой княгиней, о необходимости завести любовника.

Если верить мемуарам Екатерины, то в 1753 г. якобы Марья Симоновна (так звали даму) спросила у нее, кому из двух возможных кандидатов она отдает предпочтение:

Сергею Салтыкову

или Льву Нарышкину. 

Для великой княгини этот вопрос был риторическим, ибо она уже несколько месяцев находилась в интимной связи с Сергеем Васильевичем Салтыковым. Великая княгиня Екатерина так ловко обставила свои интимные связи с Сергеем Салтыковым, что великий князь пребывал в полном неведении относительно ее поведения. Вот так началась любовная эпопея царственной шлюхи со своими фаворитами.

В 1754 г. Екатерина Алексеевна родила, наконец, сына, нареченного Павлом.

С. Салтыков - Павел I

Придворные острословы шептали, что наследника следует называть не Павлом Петровичем, а Павлом Сергеевичем. 

Тем не менее, Елизавета Петровна на радостях подарила великой княгине 100 тысяч рублей. Супруг посчитал себя несправедливо обойденным и тоже потребовал награды. Так как казна была пуста, то 100 тысяч заимствовали у великой княгини и передали их ее супругу. 

Что касается Салтыкова, то его сочли необходимым отлучить от двора: сначала его отправили в Стокгольм с извещением о рождении наследника, а затем посланником в Гамбург, где он прославился ловеласом. 

Великая княгиня оставалась без фаворита недолго — при посредничестве английского посла Уильямса это место занял секретарь посольства 22-летний красавец Понятовский.

Обзавелся фавориткой и великий князь, правда, лет на десять позже, чем великая княгиня. Ею оказалась племянница вице-канцлера Михаила Воронцова — Елизавета. Источники сообщают о ней скупые сведения, но единодушны в оценке ее внешности, отнюдь не привлекательной.

Первые сведения о Елизавете Воронцовой находим в мемуарах Екатерины II, сообщавшей, что императрица Елизавета Петровна «взяла ко двору двух графинь Воронцовых», дочерей графа Романа. «Старшей Марии было в то время около 14 лет. Она поступила в число фрейлин императрицы. Младшую Елизавету, одиннадцати лет, отдали мне. Это была девочка очень невзрачная, оливкового цвета лица и до чрезвычайности нечистоплотная».

Под 1754 г. читаем следующую запись Екатерины II: «..великий князь соскучился по моим фрейлинам; по вечерам ему не за кем было волочиться и потому он предложил проводить вечера у меня в комнате. Тут он начал ухаживать за графиней Елизаветой Воронцовой, которая, как нарочно, была хуже всех лицом».

Позже Екатерина отметила, что «с неудовольствием убедилась, что действительно графиня Елизавета Воронцова может сделаться любимицей». О ее непривлекательной внешности писал Фавье: «У Воронцовой две сестры красавицы, но он предпочел ее, безобразие которое не искупается ни хорошим сложением, ни белизной кожи. Даже великая княгиня и та довольна этой дружбой, к упрочению которой сама немало содействовала, так как не придает ей никакого значения. Девица эта, впрочем, не лишена ума и при случае, конечно, смогла бы воспользоваться своим положением, если б на то представилась хоть малейшая возможность».

Самую суровую оценку фаворитки Петра III дал М. М. Щербатов. Правда, она относится ко времени, когда Петр Федорович стал императором. «Имел государь любовницу, дурную и глупую, Елисавету Романовну Воронцову. Но, взошед на престол, он доволен не был, а вскоре все хорошие женщины под вожделение его были подвергнуты. Уверяют, что тогда бывший прокурор подвел падчерицу свою; и уже помянутая мною выше К.К., была привожена к нему на ночь Львом Александровичем Нарышкиным, я сам от него слышал, что бесстыдство ее было таково, что, когда по почевании ночи он ее отвозил домой по утру рано и хотел для сохранения чести ее, и более, чтобы не учинилось известие о графине Елизавете Романовне, закрывши гардины, ехать, — она, напротив того, открывая гардины, хотела всем показать, что с государем ночь переспала».

В эту внешне безобразную девицу Петр Федорович был не просто, а безумно влюблен и, будучи человеком капризным, вспыльчивым и своенравным, терпел от нее оскорбления. Однажды во время сильной ссоры Елизавета Романовна назвала Петра III не императором, а простым мужиком. С горя Петр велел заточить фаворитку и ее родителей в крепость, но поддался уговорам супруги и канцлера освободить их…

Продолжение следует...

Чем занималась великая княжна и великий князь в течение тех долгих лет, когда их супружеская жизнь ограничивалась формальными обязанностями? Каждый из супругов жил своими интересами и пристрастиями, а иногда различия между этими интересами и пристрастиями не сглаживались, а, напротив, углублялись.

Великий князь, несмотря на то, что его возраст приближался к 30 годам, не утратил интереса к детским забавам. «В это время и долго после, — вспоминала Екатерина II, — главной городской забавой великого князя было чрезвычайное множество маленьких кукол или солдатиков… Он расставлял их на узеньких столах, которыми загромождал целую комнату, так что между столами были узкие мелкие решетки, а к ним привязаны шнурки, и если дернуть за шнурок, то медные решетки издавали звук, который по его мнению, походил на беглый ружейный огонь.

 Он с чрезвычайною точностью каждый придворный праздник заставлял войска свои стрелять ружейным огнем. Кроме того, он ежедневно брал с каждого стола по несколько солдатиков, назначенных выстукивать известные часы… На таком параде он присутствовал в мундире, сапогах, шпорах, в крагене и с шарфом; лакеи, которых он удостаивал приглашением на эти экзерциции, также были обязаны являться во всей форме».

В летние месяцы великий князь развлекался не оловянными, деревянными, свинцовыми и восковыми, а настоящими солдатами и офицерами, специально выписанными им из Голштинии. В подаренном ему императрицей Ораниенбауме он велел соорудить игрушечную крепость, в которой устраивал сражения и экзерциции.

У великого князя появилось еще одно новое занятие: он закупил на тысячу рублей книг — лютеранских, молитвенников и сочинений о похождениях разбойников. Легкое чтиво, разумеется, не наполняло великого князя знаниями и не расширяло его кругозор. Ночные часы он проводил в обществе Елизаветы Романовны, которая с каждым годом усиливала на него свое влияние.

Великой княгине того и надобно было – все свободное от супружеских обязанностей (а их практически и не было) она занималась самоусовершествованием и подготовкой своей персоны к принятию обязанностей государыни всероссийской. Она по примеру  Елизаветы Петровны, усиленно читала книги, к тому же обучалась искусству верховой езды и изо всех сил завоевывала симпатии двора.

Постепенно втягиваясь в придворные интриги, Екатерина усиливала приятельские отношения с двумя графами: Бестужевым-Рюминым и Апраксиным, поддерживая их в борьбе с кланами Шуваловых и Воронцовых. Не отставала и в любовных успехах, которые старалась не афишировать.

https://zen.yandex.com/media/z...

После того как великая княгиня родила наследника, отношение Елизаветы Петровны к великокняжеской чете заметно охладело. По мере того, как племянник взрослел, императрица убеждалась в его ограниченности, и общение с ним раздражало ее. Отрицательно сказывалось на отношении Елизаветы Петровны к племяннику и его слепое поклонение Фридриху II, которое он проявлял с детских лет и которое в годы Семилетней войны, хотя он его и не рекламировал, было всем известно.

В этой связи Екатерина II пишет в своём дневнике: «Она очень хорошо знала его и уже с давних пор не могла провести с ним менее четверти часа без огорчения, гнева или даже отвращения к нему. У себя в комнате, когда заходила о нем речь, она обыкновенно заливалась слезами и жаловалась, что Бог дал ей такого наследника, либо отзывалась об нем с совершенным презрением и нередко давала ему прозвища, которых он вполне заслуживал. У меня на это есть прямые доказательства»: в записках к Ивану Шувалову, к графу Разумовскому она отзывалась о великом князе так: «Проклятый мой урод — черт его возьми».

Что же касается отношения императрицы к великой княгине, то поведение супруги  племянника вызывало у нее подозрительность, связанную с позорным отступлением фельдмаршала Апраксина после блистательной победы русских войск под Егерсдорфом. Во время Семилетней войны Апраксин был снят с должности и оказался под следствием, а его приятель и покровитель Бестужев-Рюмин в опале — под домашним арестом.

Следствие над Апраксиным среди его бумаг обнаружило три письма к великой княгине. Содержание их оказалось безобидным и не дало оснований для преследования Екатерины Алексеевны. Куда опаснее для нее были документы, хранившиеся у Бестужева-Рюмина. Но канцлер, находясь под домашним арестом, сумел запиской известить великую княгиню, что он сжег все документы, компрометирующие его и ее. Великая княгиня почувствовала себя в безопасности и получила возможность отпираться от всех обвинений, что она с успехом и выполнила.

В сложившейся ситуации будущая императрица предприняла обдуманный в деталях смелый шаг, из которого она, зная характер Елизаветы Петровны, рассчитывала восстановить ее прежнее к себе отношение. Она отправила ей письмо с жалобами на свою горькую судьбу: супруг забыл о ее существовании, у императрицы она утратила доверие, ее приближенные постоянно подвергаются преследованиям. Письмо заканчивалось двумя просьбами: отпустить ее на родину и как можно скорее дать ответ на просьбу.

Елизавета Петровна, получив письмо, тут же его прочитала и поняла, что отъезд великой княгини нанесет непоправимый урон ее репутации сердобольной императрицы, что в европейских дворах осудят ее отношение к супруге племянника. Она пригласила великую княгиню к себе на беседу вечером того же дня.

Не поленимся привести длинную выдержку из дневников Екатерины II, поскольку состоявшаяся беседа с императрицей и великой княгини, была решающей для последней: быть или не быть ей «русской царицей»: «Как скоро императрица появилась в своих покоях, я упала к ней в ноги и со слезами настоятельно просила отпустить ее домой. Императрица хотела поднять меня, но я осталась на коленях. Она мне показалась более огорченной, чем разгневанной.

— Как же мне отпустить тебя? Вспомни, что у тебя есть дети.

— Дети мои у вас на руках и им нигде не может быть лучше, я надеюсь, что вы их не покинете.

— Что же сказать обществу, по какой причине я тебя удалила?

— Ваше императорское величество, объявите, если найдете приличным, чем я навлекла на себя вашу немилость, но и ненависть великого князя.

— А чем же ты будешь жить у своих родственников?

— Тем же, чем жила прежде, когда не имела чести жить здесь.

— Твоя мать в бегах, она принуждена была удалиться из дома и отправиться в Париж.

— Я знаю об этом и что король прусский преследует ее за излишнюю приверженность к русским интересам.

Тут императрица во второй раз приказала мне встать и я повиновалась. Она задумалась и отошла от меня в сторону:

— Бог мне свидетель, как я об тебе плакала, когда ты была при смерти по приезде твоем в Россию; если б я тебя не любила, я тогда же отпустила бы тебя.

https://zen.yandex.ru/media/za...

Я поняла, что императрица хотела мне дать знать этим, что я напрасно говорю, будто я у нее в немилости. В ответ на это, я поблагодарила ее величество за все милости и благодеяния, которые она мне после и тогда оказывала, прибавив, что воспоминания о них никогда не изгладятся в моей памяти и что я всегда буду считать величайшим несчастием в моей жизни то, что навлекла на себя ее немилость.

— Ты чрезвычайно горда; вспомни, как однажды в Летнем дворце я подошла к тебе и спросила, не болит ли у тебя шея, потому что я видела, что ты мне едва поклонилась; ты не захотела мне поклониться как следует из гордости.

— Боже мой! Неужели ваше величество думаете, что мне когда-нибудь могло придти в голову гордиться перед вами? Клянусь вам, что я никогда даже не подозревала, чтобы этот вопрос, который вы мне сделали четыре года тому назад, мог иметь подобное значение. Ты воображаешь, что нет на свете человека умнее тебя.

— Если бы я так думала, то настоящее положение мое и самый разговор этот мог кажется вывести меня из подобного самообольщения, потому что я по глупости моей до сих пор не умела понять того, что ваше величество изволили сказать мне четыре года тому назад.

В разговор вмешался князь:

— Она чрезвычайно зла и черезчур много о себе думает.

— Если вы говорите это обо мне, то я очень рада случаю сказать вам в присутствии вашего императорского величества, что я действительно зла против тех, которые советуют вам делать несправедливости, и действительно стала высокомерной, потому что ласковым обращением ничего не добилась, а только навлекла на себя вашу неприязнь.

— Ваше величество, сами видите из слов ее, как она зла.

— О, ты не знаешь, что она мне рассказывала о твоих советчиках и о Брикдорфе по делу того человека, которого ты велел арестовать.

— Вот этого анекдота я не знал, он очень хорош и доказывает ее злость.

— Любопытно знать, чем извинить его за эти сношения с государственным арестантом.

— Ты вмешиваешься в многие дела, которые до тебя не касаются; я не смела это делать во время императрицы Анны. Как, например, осмелилась ты посылать приказания фельдмаршалу Апраксину?

— Никогда мне не приходило и в голову послать ему приказания.

— Как ты можешь запираться в переписке с ним, твои письма вот там на туалете. Тебе запрещено писать.

— Правда, я писала без позволения, и прошу за то простить меня, но так как письма мои здесь, то из этих трех писем ваше величество можете увидеть, что я никогда не посылала ему приказаний, но в одном письме передавала ему, что говорят об его поступках.

— Зачем же ты писала ему об этом?

— Затем, что я принимала в нем участие и очень любила его. Я просила его исполнить ваши приказания. В двух остальных письмах, в одном я поздравляла его с рождением сына, а в другом с новым годом.— Бестужев говорит, что было много еще писем.

— Если Бестужев говорит это, он лжет.

— Хорошо же, так как он обличает тебя, то я велю попытать его.

— По самодержавию власти своей вы может делать все, что нужным сочтете, но я все-таки писала Апраксину только эти три письма.

После этого диалога мемуаристка внесла в свой текст следующую оговорку: «Я передаю замечательнейшие места этого разговора, оставшиеся в моей памяти, всего передать невозможно, так как разговор продолжался по крайней мере полтора часа».

Разговор закончился безрезультатно — императрице так и не удалось отговорить хитрую немку  от "намерения" уехать домой. Но последней все же удалось уловить ее благосклонное к себе отношение.

 На прощание Елизавета Петровна вполголоса сказала Екатерине: «У меня много еще о чем поговорить с тобою, но теперь я не могу, потому что не хочу, чтобы мы еще больше рассорились». Глазами и головою она мне показала, «что не хочет говорить при других». Екатерина шепотом ответила: «Я также не могу говорить, хотя мне чрезвычайно хотелось бы открыть вам мою душу и мое сердце».

Можно ли положиться на точность передачи Екатериной беседы с Елизаветой Петровной? Думается, в этом диалоге ответы племянницы на вопросы императрицы выглядит сильно похвальными — она предстает блестящей полемисткой, находчиво и убедительно парировавшей вопросы коронованной собеседницы, но достоверность главной информации не подлежит сомнениям.

Легкомысленная по-женски, Елизавета так и не выкроила время для продолжения разговора с Екатериной, поручив продолжить его канцлеру М. И. Воронцову, который заявил ей, что императрица никогда не согласится отпустить ее домой, что она крайне огорчена ее намерением и просила «меня выбросить из головы свою просьбу». Екатерина ответила, что она готова «сделать все угодное императрице… но я почитаю жизнь свою и здоровье в опасности…. что великий князь, который и без того не любил меня, теперь восстановлен против меня даже до ненависти, что ее величество также почти постоянно оказывала знаки немилости», что она, «будучи всем в тягость» может «умереть от скуки и горя».

Этот разговор вооружил ее уверенностью в том, что не будет выслана, что ее затея вполне удалась.

Все эти события происходили в 1759 г. После них отношения между супругами были окончательно разорваны. До Екатерины донеслись слухи, что великий князь «ждет не дождется минуты, когда меня отошлют, и что он, наверное, рассчитывает вступить во второй брак и жениться на графине Елизавете Воронцовой, которая уже ходила к нему в комнаты и разыгрывала там роль хозяйки».

В такой напряженной и опасной для себя семейной жизни Екатерине довелось провести еще три года. Но мечта овладеть троном, помогала ей терпеливо переносить унижения и невзгоды. Она с надеждой ждала своего часа…

Даже тогда, когда до нее донеслись слухи о намерении Елизаветы Петровны лишить наследства племянника и объявить наследником его сына Павла, она, преодолевая неприязнь к супругу, предпринимала все, от нее зависящее, чтобы это намерение не было осуществлено, ибо справедливо полагала, что ей будет легче лишить скипетра вздорного супруга, не пользовавшегося уважением двора и правящей элиты, чем его малолетнего сына, за спиной которого мог стоять влиятельный регент.

Имеющиеся источники не позволяют в точности установить время, когда у Екатерины прочно укрепилось намерение совершить переворот и лишить трона Петра Федоровича. Ее заявление в письме к английскому послу Уильямсу, отправленном в 1756 г., в котором она говорила, что или умрет, или овладеет скипетром, следует рассматривать таким же блефом, как и заверение английского дипломата, совершенное в том же 1756 г., что в ее распоряжении находится две тысячи заговорщиков, готовых совершить переворот.

Оба заявления рассчитаны на то, чтобы убедить английский двор, что Екатерина Алексеевна располагает реальными силами и желанием возглавить переворот, чтобы этот двор не считал, что финансовые вливания не окажутся напрасными и окупятся новыми льготами для английских купцов. 

Думается, реальная угроза Екатерине лишить ее свободы, а быть может, и жизни нависла лишь после смерти Елизаветы Петровны, при жизни она этого не допустила бы. Думается также, что только со времени вступления на престол Петра III его угроза расправиться с супругой стала реальностью, и она решилась опередить его совершить рискованный шаг и лишить его трона.

Напряженные отношения между супругами не являлись тайной для иностранных наблюдателей. 4 февраля 1762 г., в канун погребения Елизаветы Петровны, французский посланник Брейтейль доносил: «Екатерина все более и более пленяет сердца русских. Никто усерднее ее не исполняет установленных греческой религией обрядов относительно умершей императрицы; эти обряды очень многочисленны, полны суеверий, над которыми она, конечно, смеется; но духовенство и народ вполне верят ее глубокой скорби по усопшей и высоко ценят ее чувства. Она чрезвычайно строго соблюдает все церковные праздники, все посты, все религиозные обряды, к которым император относится чрезвычайно легко, и которые в России, однако, очень почитаются».

Поведение Петра III в церкви, в противоположность поведению супруги, вызывало осуждение. В Духов день император «в придворной церкви в присутствии иностранных министров и дворянства ходил по церкви, как будто в своих покоях, взад и вперед, громко разговаривая с лицами обоего пола, между тем как свершалось торжественное богослужение, и императрица с благоговением молилась на своем месте; когда все опустились на колени, Петр III с громким смехом вышел из церкви и возвратился лишь по окончании коленопреклоненной молитвы».

12 февраля австрийский посланник Мерси Аржанто доносил: «Императрица живет почти в полном отчуждении, но едва ли возможно, чтобы под этой спокойной внешностью не скрывалось какое-нибудь тайное мероприятие».

 Даже французский король Людовик XV, видимо, опираясь на донесение своего посланника в Петербурге, писал: «Поведение Петра III, его поступки и мероприятия, умышленное молчание и притворное терпение императрицы — все предсказывало, что император не усидит на троне».

Анализируя всё это, можно сделать выводы, что успех Екатерины был обеспечен поведением Петра Федоровича, возбуждавшим недовольство духовенства и правящей элиты, лишенной уверенности в том, что ее будущее не подвергнется тяжелым испытаниям неуравновешенного монарха.

В истории России невозможно обнаружить ни великого князя, ни монарха, подобного Петру III, столь слепо и безгранично преклонявшегося перед иностранным государем. Предметом обожания Петра III был прусский король Фридрих II, которому он стремился не только подражать, но и удовлетворять не только просьбы короля, но и намеки на них. Иногда это стремление угодить простиралось так далеко, что более походило на изменнический поступок по отношению к стране, императором которой он являлся…

Продолжение следует…

25 декабря 1761 года императрицы Елизаветы Петровны не стало и на престол вступил Петр III. По поводу вступления на престол императора Петра III историк Соловьев говорит следующее: «Большинство встретило мрачно новое царствование: знали характер нового государя и не ждали ничего хорошего. Меньшинство людей, ожидавших себе важное значение в царствование Петра III, разумеется, должно было стараться рассеять грустное расположение большинства, доказывать, что оно обманывается в своих черных предчувствиях…»

Николай Карлович Шильдер. Русский военный деятель, историк.

Черные предчувствия не рассеивались, однако, светлыми делами…Шильдер говорит: «Он вполне оправдал мнение о нем своих недоброжелателей и привел в трепет друзей…». Елизавета еще не вполне закончила свою жизнь, как Петр, а особенно его хамская камарилья, уже дали себя почувствовать.

В то время как императрица еще находилась в агонии, голштинские холопы наводнили дворец и превратили его в какую-то караульню. Шум, грубость, беготня за дверью, умирающей глубоко оскорбляли почтенных русских сановников. Вид и несоответственные приемы Петра не столько пугали именитых людей, сколько порождали презрение и отвращение к голодной власти тупоумному самодержцу.

Не лучшим образом держал себя вступивший оказался Петр III на молебствии, по принесении присяги. По словам Екатерины, «сей был вне себя от радости и оное нимало не скрывал и имел совершенно позорное поведение, кривляясь всячески и не произнося, окромя вздорных речей, не соответствующих ни сану, ни обстоятельствам, представляя более смешного арлекина, нежели иного чего, требуя, однако, всякого почтения…». В тот же вечер в куртажной галерее состоялся ужин, который положил начало нескончаемых пирушек либо во дворце, либо у вельмож. На всех этих пирах Петр был невоздержан.

Не менее похабно держал себя император и на похоронах Елизаветы Петровны. Жена его Екатерина пишет в своих дневниках: «В сей день император был чрезмерно весел и посреди церемонии сей траурной сделал себе забаву: нарочно отстанет от везущего тело одра, пустя онаго вперед сажен на тридцать, потом изо всей силы добежит; старшие камергеры, носящие шлейф епанчи его черной, паче же обер-камергер Шереметев, носящий конец епанчи, не могши бежать за ним, принуждены были епанчу пустить, и как ветром ее раздувало, то сие Петру III пуще забавно стало. Он повторял несколько раз сию штуку, отчего сделалось, что я и все за мною идущие отстали от гроба и принуждены были послать остановить всю церемонию, донде же оставите дошли. О непристойном поведении сем произошли многие разговоры не в пользу особы императора и толки пошли о безрассудных во многих случаях его поступках».

Император взошел на престол. Последовали милости для народа: отпущены были невольники на свободу, возвращены были важные ссыльные из ссылки… Собственно говоря, отпущение невольников на свободу является только громким словом. В переводе на обычный язык означало: отпущены были из тюрем на свободу преступники: воры, мошенники, убийцы и т. д., которые по зимнему времени вновь поспешили на казенную теплую квартиру – в тюрьму, совершив предварительно новое преступление над мирными гражданами.

Иное дело возврат из ссылки политических, государственных и религиозных деятелей. Возвращены были Бирон, Миних, Лесток… А Бестужев, отдавший всю свою жизнь на служение родине, остался в ссылке… Почему? Соловьев говорит: «Возвращены люди с чуждыми именами, но не возвращен один русский человек, так долго и деятельно служивший русским интересам…» Некому было заступиться. Некому было за него молвить слово. Русского царя окружали иностранцы и русские при нем не имели заступников… Es ist eine alte Geschichte…(Дикая история)

Что же еще было сделано? Царствование Петра III было не долгое, всего шесть месяцев, и в это время он все-таки успел сделать для своей империи больше зла, чем добра. Единственное доброе дело, павшее на это царствование, ограничивается отменою тайной канцелярии «Слово и Дело». Да едва ли и это принадлежит Петру…

Одною из важных льгот одному из сословий государства, данных Петром III, была льгота для дворянства, которому с этих пор разрешалось служить «по своей воле», сколько и где пожелают. Эта могла прийтись по душе и понравиться только недорослям от дворян и их папашам, и Екатерина была права, написав, что «на тот час совершено позабыли, что предки их службой приобрели почести и имения, которыми пользуются…».

Однако эта льгота так распалила боящихся премудрости, что генерал-прокурор Глебов внес предложение в Сенат: " Не соизволит ли Правительствующий Сенат, в знак от дворянства благодарности за оказанную им всевысочайшую милость о продолжении их службы по своей воле, где пожелают, сделать его императорского величества золотую статую, расположа от всего дворянства, и о том подать его императорскому величеству доклад». Это предложение было принято Сенатом…

Трудно допустить, чтобы весь Сенат руководствовался в этом случае единственно мыслью о благодарности за разрушение одного из основных принципов основателя империи, скорее всего, большинство соглашалось на нелепое и лакейское предложение страха ради иудейска за свою шкуру…

Интересен отказ Петра по поводу этого доклада Сената: «Сенат может дать золоту лучшее назначение (можно себе представить конфуз лучших людей Сената, при сознании, что даже Петр III нашел это предложение низким!), а я своим царствованием надеюсь воздвигнуть более долговечный памятник в сердцах моих подданных». Хорошо, что царствование его длилось так коротко, а то, пожалуй, он легко оправдал бы свои слова…

Нужно, однако, добавить, что истинно благоразумное дворянство желало и было бы благодарно другой льготе – освобождению дворян от телесного наказания, о чем писан был проект еще в царствование Елизаветы Петровны. Утешение было одно, что телесное наказание сравнивало благородное сословие с подлым, подвергая их одинаково позорным истязаниям…

Дмитрий Васильевич Волков.

Русский государственный деятель и драматург. Тайный советник, сенатор, при Петре III секретарь Особого совета и вероятный составитель важных указов, впоследствии губернатор Оренбургской губернии, смоленский наместник и генерал-полицмейстер Санкт-Петербурга.

Впрочем, и неудивительно, что приказ о вольности дворянской оказался узким и нелепым, если припомнить, при каких условиях он писался. Обещанная императором льгота о вольностях дворянских долго, однако, не проводилась в исполнение приказом и приказ этот написан при следующих условиях:

 император, желая скрыть от своей фаворитки, Е. Р. Воронцовой, свои ночные забавы, сказал при ней Волкову, что хочет провести с ним всю ночь в занятиях важными делами, касающимися государственного благоустройства. Ночь наступила. Петр пошел веселиться, сказавши Волкову, чтобы он к утру написал какой-нибудь важный доклад; причем Волков был заперт в пустую комнату с датскою собакою. Здесь-то и написан был приказ о дворянских вольностях.

Таким образом, приказ о дворянских вольностях не удовлетворял желаний лучшей части дворянского сословия и пришелся по сердцу недорослям от дворян и их присным. Во всяком случае, эта льгота располагала к Петру худшую часть дворянства и отталкивала лучшую.

Вторым делом царствования Петра III было уничтожение елизаветинской придворной гвардии («Лейб-Компании»). Это была самая негодная, патологически «невоенная» часть войска. Кутежи, разврат, роскошь, бессчетная и бессмысленная трата денег, картежная игра и скандалы – главные занятия дворцовой гвардии. Военные же дела имели для них последнее значение. Уничтожением «Лейб-Компании» сделано доброе дело. https://homsk.com/trombon/leyb...

Но опять же, Петр III поступил дурно, заменив этот пышный пустоцвет голштинским войском, сотоявшим сплошь из людей грубых, необразованных, невоспитанных, пьяниц и скандалистов. Пока они жили в Гатчине и составляли количественное и качественное ничтожество, эта группа была терпима, как неизбежное зло.

Но когда, с восшествием на престол Петра III, это войско поставлено было как идеал войска и когда было решено преобразовать гвардию и всю армию по образцу этих голштинских проходимцев – это поставило дело в иное положение. Голштинское войско действительно стало руководить всеми. Оно заполнило дворец, оно заместило «Лейб-Компанию» и стало на ее место. Всех солдат одели в прусскую форму и стали обучать военному делу по образцу голштинской солдатчины.

Русские офицеры должны были стать под начальство голштинских бурбонов, вельможи должны были взять в учителя голштинских мужиков офицеров и брать у них уроки. Военная муштровка шла от утра до вечера, вахтпарады стали ежедневными. Петр присутствовал на этих голштинских потехах и позволял себе издеваться публично над военной неспособностью русских людей и русских почтенных вельмож.

https://regiment.ru/Lib/A/10/5...

Пьянство, трубка, кнастер, кутежи и грубый разгул – вот духовное содержание жизни этих войск. Петр старался не отстать от своих друзей, вместе кутил с ними и не стеснялся на глазах своих верноподданных в нетрезвом виде забавляться непристойными забавами… Все это не могло вызвать в войске русском к царю любви, преданности и симпатии, а, напротив, нелюбовь, ненависть и отвращение.

Но Петр не остановился и пошел дальше. Он нанес удар духовенству, как высшему, так и низшему. Еще будучи наследником престола, Петр держал себя по отношению к духовенству непочтительно и дерзко; так, бывали случаи, когда он во время богослужения показывал священникам и дьяконам язык.

Теперь, ставши императором, он издал приказ об отобрании у архиереев и монастырей их вотчин и тем лишал духовенство существенных доходов. Но этим он не ограничился. Он приказал священникам брить бороды, стричь волосы и рясы заменить пасторскими сюртуками. Таким образом, он врывался в церковные предания и отменял одежды и внешность, освященную древним церковным обычаем. Едва ли все это могло расположить и черное и белое духовенство в пользу Петра; напротив, все это резко против него озлобило и духовенство, и весь русский народ, который в то время во всех его слоях глубоко был религиозным и искренно чтил все священное и все церковное.

Одновременно с этим издается указ, по которому Синод обвиняется в медлительности решений и в укрывательстве лиц, коих поступки и преступления вызывают ропот в народе. Несомненно, доля правды в этом укоре заключалась, но можно было бы все это сделать тише и без ненужного шельмования. Домовые церкви закрывались. Сделано было распоряжение брать в солдаты детей белого духовенства… Было сделано достаточно, чтобы вызвать бесконечное озлобление против императора среди духовенства.

Итак, император Петр III быстро успел вооружить против себя двор, вводя туда на равных правах грубых и пьяных голштинских проходимцев, успел возбудить войско, вводя там новые бессмысленные порядки, вооружил духовенство, лишая его средств к существованию и оскорбляя его представителей и низших служителей. Оставался народ. Народ он также не оставил без своего враждебного внимания. Самое важное и главное для народа, помимо средств к существованию, его религия.

https://www.b-g.by/society/rel...

Петр III задел народ в этом отношении распоряжением об изменении костюма священнослужителей и лишением их бороды и длинных волос. На этом он не останавливается. Он зовет новгородского архиепископа Димитрия, первенствующего члена Синода, и приказывает ему, чтобы из церквей были вынесены все образа, за исключением Спасителя и Божией Матери. Архиепископ Димитрий был крайне смущен и поставлен в ужасное положение. Петр был возмущен нерешительностью Димитрия и удалил его от паствы, но затем одумался и, страха ради народного неудовольствия, возвратил его на место.

Политика Петра III была сознательно вредною для России и антипатичною для всех граждан. До сих пор русская армия сражалась против пруссаков, причем были одержаны победы и взяты города и земли. Первым делом Петра, по восшествии на престол, было заключить мир с Фридрихом II и войти в союз с ним против своих теперешних союзников, причем наши войска поступали в его распоряжение. Мало того, все города и земли, взятые у пруссаков русскими, возвращались безвозмездно им обратно, а прусские пленные возвращались домой с почетом.

В Ораниенбауме по утрам – вахтпарады с непрерывными проявлениями и вспышками самого дикого и необузданного гнева, а затем шли обеды, пьяные ужины, невоздержанные речи и невозможные распоряжения. Один из близких лиц Петру, Лев Нарышкин, дает такой отзыв о нем: «C'est le regne de la folie; tout notre temps se passe a manger boire et faire de folies» (это царь-безумец. Единственное, что он умеет делать – это есть, пить и безумствовать дальше). При таком положении дел Екатерина должна была подумать и о себе, и о будущем государства, ибо у нее на руках был малолетний сын Павел. И она подумала…

Нужно сознаться, Петр делал все от него зависящее, чтобы погубить себя и выдвинуть Екатерину. Обеими руками он подготовлял дело поднятия Екатерины и своей гибели. Сама Екатерина сознается, что самым злейшим врагом Петра III был он сам. «Человеку в здравом уме и твердой памяти невозможно даже понять то самодурное ослепление, в котором жил голштинский герцог, став русским императором», – пишет Екатерина.

Вокруг неё собиралась группа лучшей части гвардии. Это были все люди умные, образованные, воспитанные, богатые, здоровые, озлобленные на Петра и за себя, и за Екатерину и смело готовые положить голову за свою любимицу…

Особенно три её постоянных хахаля – трое братьев Орловых. 

https://pda.dv.kp.ru/daily/261...

Другие, в таком же должности, но мене часто употребляемые для утех её, были молодые повесы Пассек, Бредихин, Рославлев и др.

Кроме этих чисто взбалмошных и воспаленных молодых голов, бывших с Екатериной в интимной связи, на ее стороне были такие силы, как Синод, Сенат, вельможи, войско, духовенство. Поэтому очень и очень неудивительно, что государственный переворот совершился бескровно.

Заговор о низвержении Петра III и захвата российского трона, был уже готов к началу царствования, дело обстояло в доработаке его в деталях. Во главе всего дела стояла сама Екатерина, все остальные были ее послушными исполнителями. С делом можно было и не спешить, только сам Петр понукал его и вел дело форсированно. 

https://zen.yandex.ua/media/wo...

После своей безумной выходки на обеде, говорят, Петр приказал арестовать Екатерину, и она не была арестована благодаря заступничеству герцога Голштинского, дяди Петра. Чаша, однако, была переполнена. Он не арестовал, зато он был арестован. Из действительного залога глагола он перешел в страдательный.

С отъездом императора в Ораниенбаум, Екатерина уехала в Петергоф. Доверенным лицом Екатерины в Петербурге оставалась Екатерина Романовна Воронцова-Дашкова, родная сестра Елизаветы Воронцовой – фаворитки Петра III. Она была умна, образованна, энергична и предана Екатерине всей душой. Но так как она была слишком молода, немножко не воздержана на язык, то ей доверялось не все, особенно ввиду ее близости к Елизавете Воронцовой. Несомненно, однако, что во всем деле переворота она не была только «хвастливой мухой в повозке», как выразился о ней Фридрих II, хотя не играла и первой скрипки.

Между тем Петр, живя в Ораниенбауме, продолжал издавать изумительные приказы, к которым, несомненно, должно отнести и указ Синоду от 25 июня о «равноправности всех исповеданий, отмене обрядов православной церкви, отобрании церковных имуществ в казну…» Лучше всего было заключение: «… дать волю во всяких моих местностях и что ни будет от нас вперед представлено, не препятствовать…» Дело, видимо, близилось к развязке…

И вот 27 июня вечером встречает Воронцову-Дашкову крайне взволнованный Алексей Орлов и заявляет, что один из заговорщиков, Пассек, арестован по делу о государственной измене. Мешкать дальше не было смысла. Немедленно братья Орловы полетели в Петергоф за Екатериной. На рассвете Екатерина была уже в Петербурге окруженная ликующей гвардией, а к полудню Синод, Сенат и весь Петербург были у ног Екатерины.

А что же Петр? Он благодушествовал с Елизаветою Воронцовой и небольшою группкою приближенных в Ораниенбауме… Вскоре, однако, прилетели гонцы с донесением, что Екатерина во главе гвардии идет на него. Голштинское войско, очень храброе на вахтпарадах, оказалось несостоятельным. Петр с приближенными бросился в Кронштадт, но там уже были люди Екатерины. Пришлось возвращаться обратно и вступать в переговоры. Через несколько часов Петр дал формальное отречение от престола и поселен в Ропше.

Это мы привели информацию из исследовательской работы профессора медицины, автора многих научных трудов по психиатрии П.И. Ковалевского, в которой он специально анализирует наследственность, анатомо-физиологические и психические характеристики императора Петра III.

http://psychiatry.ua/books/sab...

Некоторые пункты из этой работы не были допущены к публикации. Это текст, где он описывает наследственность голштинца, которая ярко передалась этому потомку от Петра Первого, не того настоящего русского Романова, а прибывшего из заграничной командировки его двойника - бывшего английского корсара, ставшего императором России и превратившего огромную страну в служанку Запада.

Профессор характеризует душевное и физическое состояние голштинца, как приобретенное от не совсем отдаленного предка, который в социальной среде мог быть по своему статусу не выше разбойника. Он пишет: «Обращаясь к душевному состоянию Петра III, мы полагаем, что он относится к третьей степени вырождения: умственные способности ниже средних, высшие эмоции эмбриональны, а низшие царят над духовным строем человека».

В самом деле, все приметы и показания сводятся к тому, что он от рождения относился к нищим духом. Его познавательные способности были слишком недостаточны. Учился он плохо, ученье ненавидел, не знал почти ничего и в своем образовании был крайне ограничен. Он не любил, кроме себя, ничего и никого.

«У него не было бога, - пишет Ковалевский, - не было родины, не было семьи, не было человека. Он любил себя и все было для него, а он ни для чего. Его желания и побуждения были крайне ограниченны и низменны. Он любил кутеж в компании людей низшего разряда, любил оргии, имел любовницу, не брезгал и другими, был груб, резок, капризен, презирал почти все, ненавидел тех, кого должен был бы любить, и отдавал предпочтение тем, кто стоял ниже. Он не понимал ни своего положения, ни ближайших условий существования, ни побочных обстоятельств. Почти все его действия были плодом случайности, каприза и мимолетной страсти. Он был всецело жертвою эмоций низшего порядка. Своими действиями он причинял вред окружающим и действовал только в угоду себе».

Мы видим чётко нарисованный портрет флибустьера, завсегдатая портовых таверн, дуэлянта, непомерно жестокого и одновременно жалостливого к истязаемым и убиваемым жертвам…

«Если бы этот человек был простой смертный, то его путем надлежащего воспитания еще можно было бы дисциплинировать, и он не только мог бы находиться в обществе, но, под опекою и надзором окружающих, мог бы даже до некоторой степени быть работоспособным. Только алкогольные излишества могли бы его приводить в раж и тогда его временно нужно было бы интернировать в заведения для отсталых и дефективных людей. Но Петр III был император, и притом император-самодержеец», - заключает профессор-психиатр…

НЕ сказано также и о роли Дании и Англии в подготовке дворцового переворота…Ну да, профессору –психиатру было не до политики, его интересовали чисто специфические вопросы…

Царствование "баб-немок", склонных иметь беЗчисленное множество «фаворитов», погрузило Россию в душный смог разврата, уничижению духовности и нравственности. Этот смрадный дух, льющийся из «прорубленного окна в Европу», достиг своего пика в наше время.

Заметьте, что в это время «русского матриархата» закономерно возникала одна особенность: как только садится на российский трон мужик, сразу же возникает заговор, а затем дворцовый переворот. Так было и с Петром II, и с Петром III, и c Павлом I.

 Психиатр Ковалевский причиной этого назвал бы чрезмерную и необузданную сексуальную паталогию тех женщин, в жилах которых текла хоть капля крови «лжеПетра I». Обретя неограниченную власть, эти «мессалины» пускались во все тяжкие, предоставив управление империей своим фаворитам. Даже Павла I «сковырнули» по инерции «хахали-фавориты» ненасытной Екатерины II… 

Конечно, в этот период писалась и соотвтетствующая история, которую мы до сих пор пытаемся разгрести и найти там среди плевел лжи зёрна истины...

Продолжение следует… 

В отечественой истории принято почему-то хвалить тех государей, которые всецело были сторонниками западноевропейского образа социального существования России в целом. Например, период дворцовых переворотов, когда в основном правление осуществлялось бабами, причем только чуть-чуть русскими по крови, всегда восхвалялся историками. Особенно умильно, с пусканием пузырей, описывают «Золотой век Екатерины». И такая она была просвещенная, и благородная, скромная, заботливая с подданными, и радела только о России и прочая и прочая.

А о том, что правили Россией только её хахали, люди с сомнительной репутацией, возведенные царственной шлюхой  в графы,  в князья и бароны, умалчивается. Не за Россию радели зубовы, потёмкины, орловы и сонм друхих фаворитов, а заботились они о своей шкуре, о личном обогащении и процветании, ну и заодно об императрициной репутации на международной арене. Русским духом и Русью тут и не пахло.

Да и не могло быть ничего русского у коронованных кобылиц, обуяных похотью, тщеславием с преобладнием животных, всезаглушающих инстинктов самки. Впоследствии в исторической литературе это все назовут «царственной любовью», а похотливых фаворитов-самцов «царственными любовникам», как будто качество оргазма зависит от того, что имеешь сношение с императрицей, графом или бароном.

Этот, всего-навсего лишь животный инстинкт, вторгался во все аспекты женского правления Россией. Это была беда всех времён и периодов, влияющая на состояние страны и народа её населяющего. Вспомним хотя бы пример «старца» Григория Распутина, который «очаровал» всю женскую половину царского двора. По его желанию менялись министры и генералы. Все решения царю нашёптывала его супруга, которую «охмурил», приближенный каким-то странным образом ко двору, тобольский мужик, впоследствии возведенный РПЦ в ранг "умученного святого старца"

https://cont.ws/addpost/journa...

Грубый, дурно пахнуший и вечно пьяный, он практически управлял Россией. Сегодня таких ласково и со скрытым желанием, современные бабы, особенно высокопоставленные чиновницы, называют «брутальными» мужиками. Причина всего этого бардака одна – дурное влияние на русский царский двор западноевропейского развращенного менталитета, который не мог не преобладать у людей, в жилах которых текла та же кровь, что и у коронованных убийц, разбойников, разнеженных и разратных потомков Карла Великого.

С теми, кто говорит, что Пётр III был неполноценным, можно согласиться. Но только в одном. Он, пожалуй, действительно не был при жизни полноценным императором. Поскольку до коронации, которая знаменует всю полноту власти, так и не дожил. В июне 1762 г. отречение от престола подписал провозглашённый, но не коронованный император.

Эксгумация тела царя Петра Третьего...

Ситуацию исправил Павел I, его сын. Он совершил уникальный, беспрецедентный поступок. Спустя 34 года после смерти Петра III новый император вскрыл его гроб и короновал останки покойного батюшки по всем правилам. Изящный штрих: Большую Императорскую корону при этом заставили держать Алексея Орлова, одного из предполагаемых убийц Петра III.

По воспоминаниям современников, граф Орлов после этого «зашёл в тёмный угол и взрыд плакал, руки его трепетали». Коронация покойного и одновременно месть его убийцам — такого русская история ещё не знала. Пётр III — единственный «русский» царь, по-настоящему ставший таковым уже после смерти.

Как уже говорилось выше, в статусе наследника русского престола Пётр пребывал без малого двадцать лет. Но был у него и светлый промежуток времени, когда он действительно чувствовал себя счастливым. Это период - с февраля 1759 г. по январь 1762 г. Его наконец-то допустили до настоящего дела. Да, с большим скрипом и до дела вроде бы невеликого. Но всё же. 

В феврале 1759 г. Петра назначили генерал-директором Сухопутного шляхетского корпуса.

Документы, связанные с этим учебным заведением и подписанные наследником престола, ясно показывают, что это был разумный, трезвый, здравомыслящий человек, способный мыслить в государственном масштабе. То, что он прежде всего озабочен материальной базой корпуса, само собой разумеется.

Расширение и реконструкция казармы-общежития, налаживание работы корпусной типографии, «дабы печатать все нужные книги на русском, немецком и французском языках», внимательное отношение к питанию и обмундированию... И, кроме этого, далеко идущие замыслы. В частности, масштабный проект по созданию «полнейшего географического и исторического описания России, дабы воспитываемые в оном корпусе молодые люди не токмо иностранных земель географию, которой их действительно обучают, основательно знали, но и о состоянии отечества своего ясное имели понимание».

Больше всего нареканий вызывает прекращение войны с Пруссией. Той самой Семилетней войны, где проявился гений будущих блистательных полководцев «золотого века Екатерины»: Петра Румянцева и Александра Суворова. Претензии примерно такие: «Наши годом раньше взяли Берлин, и вся Пруссия была у нас в кармане. Даже Кёнигсберг уже четыре года был русским городом, и в его университете учились русские студенты. А тут явился Пётр III, раболепствующий перед прусскими порядками и лично прусским королём Фридрихом. И всё пустил псу под хвост: наши обязывались вывести войска и отдать всё завоёванное».

На самом деле всё обстояло почти наоборот. На момент смерти Петра III русские войска по-прежнему занимали всю эту территорию. Более того, склады провианта и боезапас их были пополнены, а к Кенигсбергу была отправлена русская эскадра.

Кроме этого, согласно договору, Фридрих обязывался отвоевать у Дании и передать России провинцию Шлезвиг. А вот Пётр сохранял за собой право остановить вывод русских войск «ввиду продолжающихся в Европе беспокойств».

И выведение войск из Восточной Пруссии, и то, что России так и не досталось то, что ей обещал Фридрих, — это целиком дело рук Екатерины II. Вернее, последствия её бездействия. Она настолько была занята сначала переворотом и устранением мужа, а потом — укреплением собственной власти, что за соблюдением условий договора не следила.

Итак, Екатерина, супруга Петра III стала вседержительницей российской в результате заговора, душой которого была она и её подруга Дашкова. Обе опирались на братьев Орловых с их офицерами.

Вспомним, когда Елизавета свергла подобным образом Петра II, то сразу возник вопрос: что делать со свергнутым императором? Такие же мороки были и у Елизаветы – и убивать боязно, и оставлять живого врага, который может взять впоследствии реванш, тоже как-то не с руки…А тем более, что в случае Екатерины императора не свергали, он якобы, добровольно отдал престол…Если его убить, то что скажут при европейских дворах?

Вдобавок противник Еактерины, Панин знал обо всей подноготной заговор. Выход один – убрать, но тайно. За этим дело не станет, когда у неё столько много воинствующих сторонников, тем более хахалей-офицеров в лице братев Орловых.

Масон Герцен писал о вожаках заговора – даух женщинах – Екатерины и Дашковой: «Нельзя не признаться, что есть что-то необыкновенно увлекательное в этой отваге двух женщин, переменяющих судьбу империи, в этой революции, делаемой красивой, умной женщиной, окруженной молодыми людьми, влюбленными в нее, между которыми на первом плане красавица 18-ти лет, верхом, в преображенском мундире и с саблей в руках». Наверняка у похотливого масона при написании этих слов, текли слюни при таком живом воображении. .

В четыре часа утра Петр засел за письменный стол: писать письмо к Екатерине. Затем он направил к своей бунтующей супруге гонцов: он отказывался от престола, просился Христом-Богом в Голштинию, признавал себя виноватым, недостойным царствовать и т. п. Екатерина ответила, требуя от него, чтоб он «безусловно сдался, во избежание больших зол и обещала при этом устроить ему наивозможно лучшую жизнь в одном из загородных дворцов, по его выбору».

В одном из своих писем к Екатерине Петр говорил о своем отречении, в другом о лицах, «которых желал бы оставить при себе; исчисляет всё, что ему нужно для житья, причём именно упоминает о запасе бургонского вина и табаку. Далее требовал скрипку, библию и разные романы, причем прибавлял, что он хочет сделаться философом. Он в слезах молил извергов вернуть ему Воронцову и не разлучать его с нею, просил оставить ему его верного слугу негра Нарциса, дать ему любимую собаку и скрипку, на которой он так охотно играл, но безжалостные варвары и в этом ему отказали».

Екатерининские солдаты под командованием Орлова, занявшие Петергоф, устроили победный пир-вакханалию и, вломившись в дворцовые погреба, пили венгерское касками, принимая его за мёд.

Орлов слышал об этом беспорядке, но по трусости или лени не сдвинулся с места, «Дашкова-же сейчас, отправилась вниз, приняла грозный вид и своим тоненьким голосом восстановила порядок. Довольная успехом, она отдала им все деньги, бывшие с нею и сказала солдатам, что по возвращении в Петербург им позволят пить на казенный счет».

5-го июля 1762 г. был совершен тот омерзительный кровавый факт, который покончил с жизнью последнего отпрыска из дома Романовых. Это гнусное дело совершил Алексей Орлов с шайкой таких же злодеев, как Екатерина и его братья.

Вот и все – пьяные солдаты убили отрекшегося императора, что тут скажешь? Екатерининской вины здесь нет…так подумала Европа.

События в Ропше до сих пор еще не вполне выяснены. Княгиня Дашкова, принимавшая активное участие в этом перевороте и посвященная в это гнусное дело, неоднократно выражалась, что кровавый акт совершен рукою Алексея Орлова. 

Дипломат из Саксонии Георг Гельбиг же рассказывает, что Алексей Орлов набросился на Петра, но когда тот стал умолять и сопротивляться, то разжалобился и выбежал на террасу, дело же докончили уже его соучастники.

Покончив с несчастным Петром, Алексей Орлов немедленно поскакал в Петербург к Екатерине, которая приняла весть о смерти супруга прямо-таки с дьявольским спокойствием, какое только возможно при том железном и бессердечном характере, каким обладала эта в разврате зачерствевшая женщина.

Тот же самый Гельбиг добавляет, что, когда Алексей Орлов выбежал из дворца, остальные злодеи набросились на отравленного Петра и не довольствуясь этим, стали душить его подушками; завязалась ужасная борьба,

во время которой князь Барятинский, один из хахалей Екатерины,  схватил салфетку, сделал из неё петлю и набросил на шею несчастной жертве. При этом несколько извергов, щеголяющих ныне громким именем и графским или княжеским титулом, ухватили за ноги и руки несчастного и таким путем обезоружив жертву, дали возможность

барону Энгельгардту затянуть зловещую петлю.

Курьер Екатерины, который в качестве пассивного зрителя присутствовал при этой душераздирающей сцене, уверял, что он никогда в жизни не слыхал подобного ужасного крика и стона. Два рядовых, помогавших в этом деле и не отличавшихся сдержанностью в словах, были для виду произведены в офицеры, посланы в провинцию и там тихо и смирно умерщвлены…

Но несмотря на все меры предосторожности, это гнусное кровавое дело не осталось тайной, и особенно полно документировано участие и отношение к нему Екатерины. 

Так, например, французский дипломат Бретейль послал немедленно после удушения Петра следующую депешу своему правительству: «Какое ужасное явление и какой пример для народа, если последний только способен отнестись к событиям хладнокровно. С одной стороны, внук Петра I-го свергнут с трона и умерщвлен, с другой — внук царя Ивана страдает в оковах в заточении. При этом принцесса Ангальт-Цербстская завладела короной предков Петра I-го и Ивана и убиением императора-мужа достигла трона».

Официально народ узнал о смерти Петра из манифеста самозваной императрицы, в котором между прочим говорится о том, что Петр III скончался скоропостижно от недуга, который его одерживал уже несколько раз в течение жизни. В частном же письме к своему бывшему фавориту Понятовскому, у ней хватает наглости, умалчивая о настоящей причине смерти, называть эту болезнь «геморроидальными коликами". Похороны Петра были очень скромны и в отсутствии Екатерины.

Павел после смерти матери велел при себе разобрать её архив князю Безбородко. В руки князя попалось писмо Орлова к Екатерине. Масон Герцен говорит писал: "...а слыхал о содержании этого письма от достоверного человека, который сам его читал. Оно в этом роде:

«Матушка императрица, как тебе указать, что мы наделали, такая случилась беда, заехали мы к твоему супругу и выпили с ним вина; ты знаешь, каков он бывает хмельной: слово за слово, он нас так разобидел, что дело дошло да драки. Глядим, — а он упал мертвый. Что делать, возьми наши головы, если хочешь, или милосердая матушка, подумай, что дела не воротишь, и отпусти нашу вину».

Кто виноват? Невольно спрашиваешь себя, и хотя Дашкова, Павел и др. и стараются сбросить с плеч Екатерины камень виновности в гнуснейшим преступлении, им никогда не удается «выгородить» эту пошлую женщину, так как одного веского факта достаточно, подтверждающего безусловную её виновность: зачем убийцы были ею так щедро награждены?

Петра III не стало, но его имя играло долгое время немаловажную роль в русской истории. Не менее семи Лже-Петров появилось на политическом горизонте, и один блистал ярче другого. 

В 1767 году появился какой-то воронежский сапожник и объявился царем Петром, но был вскоре пойман и казнен.

 Далее крестьянский сын Чернышев, поднявший в 1770 г. близ Крыма довольно видный бунт. Этот был также в непродолжительном времени схвачен и обезглавлен.

В 1771 году поднялся врач Стефан из Архипелага с притязаниями на скипетр и державу, но скрылся, не произведя особенного эффекта.

 Год спустя «воскрес» новый псевдо-Петр в лице одного крестьянина из имений Воронцовых, несколько позже другой мужичок с Уральских гор, скрывшийся удачно от бдительных взоров императорских агентов.

Далее появился какой-то каторжник, удравший из Иркутска. Этого несчастного замучили плеткой до смерти и, наконец, казак Емельян Пугачев, который не в шутку испугал «матушку-царицу».

Иной читатель спросит: к чему такой подробный калейдоскоп деяний русских царей того периода, когда дворцовые покои обагрялись кровью, слезами и стонами венценосных жертв. Да и зачем развертывать перед читающим миром такие позорные страницы, вызывающие лишь краску в лице и стыд за родину?!

Нет, дорогой читатель, за родину краснеть нечего; она пережила многочисленные нападения врагов, перенесла крепостничество, разгромила Наполеона и Гитлера - переживет и нынешнее русофобское иго. Как там у Николая Алексеевича Некрасова:

"Вынесет всё, и широкую ясную
Грудью дорогу проложит себе. —
Жаль только: жить в эту пору прекрасную
Уж не придется ни мне, ни тебе!"

Продолжение следует...

В предыдущей публикации говорилось о том, что на рассвете 29 июня 1762 года,  предводительствуемые Екатериной войска, вышедшие накануне вечером из Петербурга, без боя овладели Петергофом, а ближе к полудню, загнанный в угол царь, капитулировал и подписал акт об отказе от всех прав на императорский титул. Правдивость данной информации вы можете подтвердить, прочитав соответствующую литературу, а именно:

Шумахер А. «История низложения и гибели Петра Третьего»;

записки Сиверса «Со шпагой и факелом». М., 1991. С. 277-282, 287, 288, 290, 291;

записка Я. Штелина о последних днях царствования Петра III;

записки императрицы Екатерины II. М., 1989. С. 505-509, 563-566;

записки княгини Е. Р. Дашковой. М., 1990. С. 53-56; "Россия и Испания." Документы и материалы".1667-1917. М., 1991. Т. 1. С. 182-188 (депеша испанского посланника в России П. де Альмодовара от 28-30 июня /9-11 июля 1762 года).

Таким вот оказался закономерный финал царствования Петра III. Правда, покинутый всеми супруг Екатерины с вечера 26 и до полудня 29 июня располагал временем и возможностью, чтобы эмигрировать из страны. Но, увы, по недомыслию или по другой причине голштинский герцог вариантом безотлагательного возвращения на родину пренебрег. А спустя всего четверо суток его убили…

К несчастью для внука Петра Великого, Екатерина, победившая 28 июня 1762 года, страдала политической рассеянностью. Ей, заполучившей днем в субботу 29-го числа всю полноту власти в Российской империи, не стоило забывать о присутствии рядом готового на многое соперника – Панина.

Этот, хитрый царедворец хоть и потерпел сокрушительное поражение, так просто сдаваться и галантно склонять голову перед дамой не собирался. Обер-гофмейстер спешно искал способ, суливший проигравшей партии реванш. Ничего лучше, чем через фаворитов нашептать Екатерине о  физической ликвидации в ближайшие дни своего мужа, он не придумал.

Смерть экс-императора сразу после восшествия Екатерины на престол бросала тень на репутацию новой "русской царицы" и весьма серьезно ослабляла ее позиции. Ей, подозреваемой в смертоубийстве, поневоле пришлось бы идти на союз с влиятельной аристократической группировкой, а значит, соглашаться на существенные уступки. У Панина мог появиться неплохой шанс перехватить в недалеком будущем у дискредитированной немки реальные рычаги управления…

Вспомним о предыдущей части публикации, где Екатерина читала письмо своего хахаля Орлова, в котором он сообщал о смерти её супруга. Так вот, в этот момент к ней зашёл Панин. Он стоял рядом, когда государыня читала записку Орлова, и чуть погодя аккуратно намекнул ей на единственный способ, который может избавить вдову от несправедливых обвинений в преднамеренном убийстве мужа: сложить полномочия абсолютной монархини в пользу сына и удовлетвориться постом главы регентского совета.

Екатерина после тяжелых раздумий предпочла не отрекаться от абсолютной власти, а  пожертвовать своим добрым именем. Даже стихийные волнения гвардейцев (31 июля и 2 августа), возмущенных жестокой расправой с несчастным царем, не поколебали решимости прусской немки, так жаждавшей власти над огромной империей.

Однако удар по её репутации "русской царицы" был нанесен чувствительный. Случись подобное в день переворота, в минуту провозглашения супруги императора регентшей, а не императрицей, власть, несомненно, едва попав, тут же выскользнула бы из рук Екатерины II. И ничто бы не помешало Никите Ивановичу Панину подобрать ее.

4 июля 1762 года официальный статус спас от неминуемого поражения Екатерину, поленившуюся предупредить командира ропшинского караула, чтобы тот без высочайшей письменной санкции никому не позволял встречаться с отрекшимся государем. Утешение слабое. Ведь ропшинская трагедия пошатнула доверие людей к той, кого они с таким энтузиазмом поддержали в  день узурпации власти -  28 июня.

Впрочем, императрица, в отличие от мужа, видела, насколько велика роль общественного мнения, и в те июльские дни размышляла над тем, как сгладить неприятное впечатление от скоропостижной смерти Петра. На помощь вновь пришел воспитатель цесаревича. Никита Иванович внес на рассмотрение государыни заманчивый проект по созданию Императорского Совета и реорганизации Сената.

Суть панинской инициативы была такова. Шесть, семь или восемь влиятельных вельмож объединяются в Императорский Совет, призванный подвергать тщательной экспертизе любой законопроект до того, как тот поступит на апробацию государыни. Четыре статс-секретаря (как правило, из числа советников) по иностранным, внутренним, военным и морским делам проводят сбор материалов, обобщают факты и докладывают об итогах коллегам в Совете. Кроме учреждения высшей консультативной палаты Панин предлагал реформировать также Сенат, разбив его на шесть департаментов с ограничением функций обновленных структур определенной сферой деятельности.

Вроде бы ничего предосудительного в проекте обер-гофмейстера нет. Тем не менее многие из соратников Екатерины, а вслед за ними и историки усмотрели в предложенных мерах посягательство на властные прерогативы абсолютной монархини с целью значительного сокращения оных.

Опять, как и в случае с «затейкой» Д. М. Голицына в 1730 году, мы сталкиваемся с непониманием того, как устроены и работают те или иные модели государственного управления. Ни о каком умалении роли монарха в сочиненном сановником манифесте речи не идет.

Напротив, параграфы документа говорят не об уменьшении прав главы государства, а о сохранении их в прежнем объеме. Правда, у официального носителя громкого титула, то есть у императрицы, искать хотя бы намек на власть уже бесполезно. Настоящим русским самодержцем или абсолютным монархом в кратчайшие сроки после обнародования манифеста становился статс-секретарь Императорского Совета по внутренним делам и по совместительству сенатор.

Чтобы не быть голословным, процитирую ключевые статьи каверзной панинской конституции, превращавшей Сенат в главный исполнительный орган империи: «В числе должны быть… 2) Статский секретарь внутренних дел, который не токмо сенатор, но и место имеет во всех коллегиях, принадлежащих к тому департаменту…

Всякое новое узаконение, акт, постановление, манифест, граматы и патенты, которые государи сами подписывают, должны быть контрасигнированы тем статс-секретарем, по департаменту которого то дело производилось, дабы тем публика отличать могла, которому оное департаменту принадлежит».

Сенат имеет «свободность нам представлять и на наши собственные повеления, ежели они… могут касаться или утеснять наши государственные законы или народа нашего благосостояние…

Всякие государственные дела, кои вновь какова постановления или перемены требуют, имеют быть прежде разсуждаемы в департаменте и потом решены в общем собрании всего Сената. И чего собою Сенат решить не может, о том представлять нам», то есть императрице (см. Сб. РИО. СПб., 1871. Т. 7. С. 211-216).

Итак, как видно из выше изложенного, манифест готовит царице участь декоративной фигуры при всемогущем Сенате. Екатерина не вправе издать закон без визы статс-секретаря.

Зато Сенат, прибегнув к «представительству» – отлагательному вето, легко торпедирует любой нормативный или распорядительный акт, исходящий от императрицы. В то же время в воле сенаторов не обращаться к августейшей особе за санкцией, а самостоятельно принимать окончательные решения по разным вопросам либо в департаментах, либо на общем собрании.

Причем легко заметить, кому суждено главенствовать над всеми – статс-секретарю по внутренним делам: ему фактически подконтрольны и Совет, и Сенат, ибо в последнем чиновник заведует первым департаментом «государственных внутренних политических дел», на который замыкаются финансы (Штате - и Камер-коллегия, Соляная контора), имущество (канцелярия Конфискации), статистика и архивы, Монетный двор, секретные службы (Секретная и Тайная экспедиции) и даже внешняя политика с Синодом. Ну, а кому быть на этом важном посту, я думаю нетрудно догадаться.

28 декабря 1762 года после пяти месяцев мучительных размышлений Екатерина II подписала манифест. Однако в типографию бумага не попала. Чуть позже она выдрала свою подпись под опасным для неё текстом. Сама ли императрица уразумела, что к чему в хитроумном документе, или ей помогли верные и более сообразительные друзья, неведомо. 

Тем не менее история с манифестом об основании Императорского Совета и реформе Сената не с лучшей стороны аттестует Екатерину Великую, чуть не угодившую в ловушку, которую вообще-то могла бы разоблачить при первом чтении замечательного проекта.

Подобные перепитии перипетии закулисной дуэли Никиты Панина с  бывшей немецкой принцессой Екатериной свидетельствуют о том, что обер-гофмейстер в большей степени, соответствовал высокому званию главы государства.

Но, увы. Наследственный принцип преемственности власти неприступной стеной преграждал дорогу на самый верх тем, кому не повезло родиться или стать членом венценосной семьи.

Будь ты хоть семи пядей во лбу, нормальным, цивилизованным способом взять бразды правления страной в собственные руки не сможешь. 

Изощряйся, как хочешь: обманывай, убивай, соблазняй, льсти, унижайся, шантажируй… Бог даст, фортуна улыбнется, и ты дорастешь до первого министра при капризном государе. Если же очень подфартит, то явочным порядком по примеру англичан или шведов сумеешь уничтожить и зависимость от некомпетентной или менее одаренной коронованной особы. Уповать на большее – официальный статус – не стоило.

Никита Иванович Панин в свойстве с Романовыми не состоял, а призвание политика в себе чувствовал. Вот и двигался к заветной цели, как мог, не считаясь ни с чем. А в результате удовлетвориться пришлось портфелем министра иностранных дел…

После восшествия на российский престол Екатерины II, в стране в течение двух лет разразилось несколько политических кризисов, явно кем-то искусственно спровоцированных.

Карл Саксонский.
Польский королевич, курпринц саксонский, герцог Курляндский и Семигальский.

В третий день после захвата трона и за сутки до гибели мужа, жена Петра III успевает туманно "проговориться" о двух запланированных намерениях – свергнуть с курляндского престола герцога Карла Саксонского, сына польского короля Августа III, и избрать преемником последнего преданного ей до самозабвения Станислава Понятовского. 

О том свидетельствуют резолюция от 2 июля на докладе Коллегии Иностранных дел (в Курляндии "под рукою фаворизировать более партию Бирона, нежели других"), а также знаменитое письмо С. Понятовскому от того же числа, посланное через австрийского посла Мерси д’Аржанто, которое подготовляло адресата ко второй депеше, где и прозвучит крайне самоуверенное обещание добиться для него королевской должности.

Второе послание, несомненно, предполагалось отправить в Польшу в первой декаде июля. Но оно с австрийской диппочтой устремилось туда только 2 августа 1762 года, ровно через месяц. Так создавалось алиби императрицы в смерти своего мужа. Ведь Екатерину неожиданно отвлекло от центрального проекта какое-то чрезвычайно важное, ею не предусмотренное событие, каким и явилась трагедия в Ропше.

Причем, стоило молодой женщине не без издержек вырваться из панинской западни, как она поторопилась вновь сосредоточиться на том, что давно считала первоочередным: на организации государственного переворота в зависимой от Польши Курляндии. Этим поручением неохотно занялся резидент в Митаве К. М. Симолин. (см. Писаренко К. А. «Ошибка императрицы. Екатерина и Потемкин». М., 2008).

К сожалению, Никита Панин в те сумбурные дни о замыслах соперницы ничего не знал. Будь они ему известны, возможно, судьба Петра III сложилась бы иначе, более благоприятно, просто потому, что воспитатель цесаревича, увидев твердую позицию Екатерины, понял бы бесперспективность запоздалого цареубийства, эффективного в день переворота до провозглашения Екатерины самодержицей, и, учитывая характер царицы, бесполезного после ее победы.

Первым серьёзным политическим кризисом осенью 1762 года грянул заговор поручиков Петра Хрущева и Семена Гурьева. Точно не известно, существовала ли связь между братьями Паниными и появлением "пьяных" прожектов некоторых гвардейских офицеров по возведению на престол либо Иоанна Антоновича, либо Павла Петровича, или имя Никиты Ивановича они упомянули всуе. Тем не менее хрущевское дело со всей очевидностью продемонстрировало, что кто-то крайне недоволен воцарением Екатерины и не намерен с этим мириться.

Второй форс-мажор потряс Москву через полгода. В мае 1763-го старик А. П. Бестужев-Рюмин взбудоражил общественность подпиской под призывом к государыне выйти замуж за достойного подданного. Народ быстро смекнул, за кого именно.

 За Григория Орлова, естественно. План отставного канцлера возмутил дворянство, и некто иной, как Н. И. Панин тут же возглавил оппозиционное движение по недопущению превращения русской императрицы в госпожу Орлову.

 Хотя уничтожить политически, а то и физически знаменитое семейство Панины не сумели, кампания по дискредитации братьев, помогших немке взобраться на престол, изрядно подпортила имидж и самих Орловых, и благоволившей им царицы.

Наконец, 5 июля 1764 года подпоручик Смоленского пехотного полка, с осени 1763 года расквартированного в Шлиссельбурге, Василий Яковлевич Мирович, до 1763 года флигель-адъютант П. И. Панина, попробовал освободить Иоанна Антоновича. Опять же никаких прямых улик против Паниных у историков нет. Однако ответ на закономерный вопрос – кому выгодно – не оставляет сомнений: исключительно Никите Ивановичу Панину!

Цель организатором акции преследовалась одна: возбудив вторым цареубийством общественное негодование против Екатерины, вывести на улицы петербуржцев, как военных, так и гражданских, чтобы устроить новую Славную революцию, на сей раз в пользу цесаревича Павла Петровича.

Инициатор переворота хорошо знал, что два офицера, охранявшие узника, во исполнение высочайшей инструкции от 3 августа 1762 года, завизированной Н. И. Паниным, должны подопечного при малейшей угрозе захвата кем-либо "умертвить, а живаго никому его в руки не отдавать" . Посему лидеру мятежа предстояло предпринять совсем ничего: во-первых, найти и провести душевную беседу с обиженным и готовым на "подвиг" человеком; во-вторых, отослать подальше из столицы Екатерину.

Если задумка воплотится в жизнь и город захлестнут акции протеста, то ей придется либо вовсе отречься от престола, либо учредить регентство или соправление с Павлом Петровичем. 

Вариант народного безмолствия также сулил дивиденды, ибо гибель Ивана Антоновича по аналогии со смертью Петра III обыватель непременно припишет злому умыслу императрицы, а значит, число сторонников Екатерины вновь существенно сократится, вынуждая молодую царицу в поисках союзников соглашаться на те или иные компромиссы с фракцией Панина.

Увы, блестяще разработанный план не увенчался полным триумфом. Панин умудрился ловко выпроводить императрицу из Петербурга в Лифляндию (20 июня 1764 года) и отыскать готового на роль Брута офицера.

 Вельможа верно спрогнозировал поведение стражей шлиссельбургского узника – капитана Власьева и поручика Чекина: дуэт исполнил воинский долг. Но обер-гофмейстера, наблюдавшего за событиями из Царского Села, сильно разочаровало общественное мнение. Жители столицы действительно возроптали и осудили Екатерину за убийство юного соперника, но на городские площади ни 6, ни 7 июля 1764 года не вышли и самодержицу от власти не отстранили (гвардейцы созрели для бунта слишком поздно – к ночи с 13 на 14 июля 1764 года, когда гнев горожан немного поутих, а генерал-аншеф А. М. Голицын взял под контроль полки столичного гарнизона).

После 1764 года наступает спокойное правление Екатерины. Однако  из-за влияния на неё фаворитов, императрица начинает совершать ряд ошибок во внешней политике. Так, она попыталсась склонить поляков к гражданскому уравнению трех религиозных конфессий, доминировавших в Речи Посполитой – католической, протестантской и православной.

Из-за этого произошло поголовное уклонение всех российских дипломатов елизаветинской школы от реализации этой затеи Екатерины: М. Л. Воронцов, А. П. Бестужев-Рюмин, И. И. Шувалов, вице-канцлер А. М. Голицын, Н. В. Репнин, К. М. Симолин, А. М. Обресков и многие другие либо отпрашивались в отпуск, а то и в отставку, либо ограничивались пассивным и пунктуальным, на манер итальянской забастовки, исполнением высочайших предписаний. Никто активно и энергично новый курс Екатерины не поддержал.

Основным инстинктом императрицы нерусской крови, как и сегодня во многих славянских странах, в частности на Украине, было полное презрение и пренебрежение к Русскому, национальному образу жизни страны. Всё, что связано с русским духом мгновенно было забыто, предпочтение отдавалось только её родному, немецкому, причём во всех сферах народного бытия.

Продолжение следует...

Сразу же после захвата власти, был принят Манифест, позволяющий всем иностранцам переселяться в Российскую Империю. Причём переселялись преимущественно немцы. Иностранцы приезжали в Россию, привлеченные различными льготами, которое им обещало правительство. Переселенцев влекли обширные земли, налоговые преференции и надежды на лучшую жизнь.

Чтобы привлечь мигрантов, 22 июля 1763 года Екатерина II подписала еще один документ – «Манифест о дозволении всем иностранцам, въезжающим в Россию, селиться в разных губерниях по их выбору, их правах и льготах».

Императрица учредила Канцелярию опекунства иностранных переселенцев. Это государственное ведомство, которое помогало мигрантам освоиться в России, возглавил граф Григорий Орлов – фаворит Екатерины II. Льготы и права, предоставленные российским правительством европейцам, желающим переехать в Россию, были беспрецедентными. Так, этим людям гарантировали:

• предоставление денег на путевые расходы;
• возможность самостоятельного выбора места жительства и беспрепятственного выезда из России;
• личную свободу и право исповедовать свою религию;
• освобождение от уплаты любых налогов в течение 5 лет для жителей городов, а в сельской местности срок предоставления этой льготы увеличивался до 30 лет;
• право беспошлинной торговли;
• освобождение от воинской службы;
• собственные органы самоуправления в местах компактного проживания;
• 10-летние беспроцентные ссуды на обзаведение хозяйством, приобретение оборудования и т. п.

http://forum.wolgadeutsche.net...

В результате возникла ситуация, когда мигранты получили намного больше прав, чем коренные жители. Ряд историков считает, что если бы русским крестьянам предоставили такие же возможности, то наша страна реально могла опередить другие государства как по объемам производства сельскохозяйственной продукции, так и по другим экономическим показателям.

Но нет, Россия нужна Западу, как сыръевой придаток еще со времен свержения династии Рюриковичей и узурпации власти прозападным кланом Романовых.

Помимо вышеперечисленных льгот и привилегий переселенцы получили огромные земельные наделы: около 33 гектаров плодородной пашни на каждого мужчину. Это вам не путинский дальневосточный гектар. Нищие, без роду и племени, немецкие переселенцы прибывали в Россию, где эта страна становилась для них не новой Родиной, а колонизированным пространством, на котором можно жить в достатке и в свое удовольствие, презирая и пренебрегая местных аборигенов – крепостных крестьян.

Представьте себе момент, когда Сталин с начала Великой Отечественной войны 1941 года , выселял богатых потомков этих переселенцев. После этого нынешние потомки переселенных стали еще злейшими врагами Русского духа, и ненависть ко всему русскому у этих людей возросла многократно. Сегодня мы видим этих потомков, делающих все во вред России. Чего только стоит активная деятельность Сбера, возглавляемая обнаглевшим Грефом.

Греф и Кудрин - два бывших министра «нулевых», жаждущих мести за ссылку Сталиным своих предков, закономерно вошли в состав либерального лагеря. Они уже совершенно открыто проталкивают новую распродажу России, выступая единым фронтом против премьера Мишустина и его первого зама Белоусова...Но вернёмся в Историю…

Для Русской Православной Церкви XVIII век стал веком потери своего авторитета. Российские правители пытались всячески отлучить духовенство от решения государственных вопросов и снизить церковное землевладение. Секуляризация церкви стала одним из пунктов такой политики.

Екатерина II в этом вопросе не отличалась от своих ближайших предшественников. Почти сразу после своего воцарения она отменяет указ покойного Петра III об изъятии земель епархий, монастырей и храмов. До вступления на престол она обещала не посягать на церковные вотчины. Однако уже через три недели после отмены указа Петра правительница создает специальную комиссию для решения вопроса о церковных землевладениях.

В результате увидел свет «Манифест о секуляризации», подписанный 8 марта 1764 г. Секуляризация при Екатерине II означала, что почти 9 млн. га земли, принадлежавших Синоду и монастырям, теперь будут находиться в распоряжении Коллегии экономии.

1765 год - разрешила дворянам ссылать своих крепостных не только в Сибирь, но и на каторгу. Возобновила и усилила гонения на старообрядцев, сохранивших древние источники русского духа. Происходило повсемесное разграбление и разрушение их храмов и поселений.

Разрешила немецкому историку Шлецеру доступ к историческим архивам, вопреки предостережениям Ломоносова.

25 декабря 1766 года — Екатерина II опубликовала Манифест о созыве комиссии и указы о порядке выборов в депутаты. Смысл его таков. Соборное Уложение 1649 года Алексея Михайловича Романова, по мнению Екатерины устарело. Поэтому нужно создание Нового Уложения. Эта роль должна выполнить комиссия - временно существующее собрание избираемых представителей всех сословий (дворянства, купечества, крестьянства, духовенства, казаков и др), для составления проекта нового Свода законов.

https://new.runivers.ru/Runive...

Для этого в 1767 году издается «Наказ Уложенной комиссии» - собрание идей таких западных просветителей, как Д’ Аламбер, Дидро, Монтескье и Беккариа, чего сама императрица и не скрывала. Являясь концепцией просвещённого абсолютизма в понимании Екатерины II, «Наказ» состоял из 506 статей и должен был служить в качестве направления деятельности депутатов Уложенной комиссии.

Деятельность Уложенной комиссии не увенчалась успехом — дворяне не желали уступать собственных прав, купечество пыталось расширить свои привилегии, а просьбы крестьянских депутатов никто не воспринимал всерьёз. Однако, авторство такого значимого документа и его громкие заявления о необходимости справедливого правления, выгодно подчёркивали Екатерину II, как сторонника просвещения и заботливую правительницу.

Противоречия между депутатами, являлись красноречивым доказательством того, что общество Российской Империи не было готово к мирному изменению своего внутреннего строя. Последовавший бунт Емельяна Пугачёва 1773-1775 годов показал, насколько накалены отношения между сословиями.

Зато плодом работы Комиссии стали такие документы как «Устав благочиния» 1782 года, «Жалованная грамота дворянству» и «Жалованная грамота городам» 1785 года. Последние два документа сама Екатерина II называла вершиной своего законотворчества.

Это законотворчество можно обощить нескольким положениями:

•Самодержавие – наилучшая и единственная форма правления для Российской Империи

•Общество разделено «естественным образом» на тех, кто правит (император + дворяне) и тех, кем правят (все остальные).

•Закон должен главенствовать в государстве и одинаково применяться ко всем его гражданам. Законов не должно быть много, они должны быть неизменны и просты в понимании.

•Свобода – это право делать все, что не запрещено законом. Абсолютная власть монарха не отнимает у людей свободу, а лишь направляет их для достижения общего блага.

•Государь обязан заботиться о своих подданных – повышать их образованность, способствовать развитию медицины, искусств и науки.

Вот такие «загогулины» открыли дорогу к падению страны в 1917 году. Несмотря на кажущуюся возвышенность описанных предложений, по факту большая часть будущих реформ не только не коснулась крестьянства (составляющего около 90% населения Российской Империи), а даже усложнила его положение (поэтому именно крестьяне поддержали большевиков).

Часть преобразований носили популистский характер, служили с целью представления императрицы в максимально благожелательном виде для иностранных монархов и деятелей. Законы же, действовали исключительно в пользу дворян, а большая часть выборных и административных должностей была занята именно благородным сословием.

Основные идеи «Наказа» были не сложившимися в результате исторических событий общественными нормами, а их чрезмерно идеализированной формой. Именно поэтому «Наказ» оказался достаточно противоречивым документом.

https://topwar.ru/21640-ivan-i...

1768-86 гг. - Образовательная реформа. Иван Иванович Бецкой был назначен главным советником Екатерины II в сфере образования – эта фигура стала основной во всех вопросах школьных реформ екатерининской эпохи. При нём началось строительства «Воспитательного дома для подкидышей и беспризорных детей». Было выделено на строительство 100 тысяч рублей и определила ежегодное финансирование в 50 тысяч.

Кроме того, сам Бецкой выделил более 150 тысяч, а известный меценат П. А. Демидов пожертвовал около 200 тысяч рублей. Предполагалось обучение воспитанников различным ремеслам, подготовка к общедоступной трудовой деятельности. Обучающиеся выпускались вольными людьми.

Было организовано первое образовательное учреждение для женщин — «Воспитательное общество благородных девиц», расположившееся в Петербурге при Смольном монастыре. В нём предполагалось обучение девочек с возраста 5-6 лет, преподавание им хороших манер, языков, различных художественных искусств.

Еще одним известным деятелем, повлиявшим на становление российского образования, стал Федор Иванович Янкович де Мариево – сербохорватский педагог, разработавший систему преподавания для славянского населения Австро-Венгрии.

Созданная по указу Екатерины II в 1782 году «Комиссия по учреждению народных училищ» разработала к 1786 году «Устав народным училищам Российской Империи». Согласно этому вводилась классно-урочная система обучения.

Основой образовательного процесса полагалось воспитание в учениках добросовестности, трудолюбия и прилежания. При этом категорически запрещалось причинение физического ущерба. В качестве наказаний предпочтительнее было использовать лишение приятных вещей – прогулок, участия в совместных играх и т.д.

Согласно уставу, учреждались два типа училищ – малые и главные, кроме них существовали приходские училища. Малые училища принимали на два года обучения. Преподавалось письмо, нумерация, рисование, чистописание – то, что должен знать грамотный человек. Главные училища подготавливали на протяжении пяти лет по гораздо более обширной, многопредметной программе – курсы естественно-научных дисциплин, языки, архитектура и другие искусства.

Таким образом сформировалась трехзвенная структура учебных заведений для городского сословия – приходские – малые – главные училища.

Для функционирования новой системы необходимы были учительские кадры, поэтому из главного училища впоследствии выделилась учительская семинария — центр по подготовке будущих педагогов.

Все эти реформы опять же были преназначены не для русского народа – 95% которого составляли крестьяне (крестьянство так и осталось не затронутым образовательной реформой).

Однако нельзя назвать образовательную политику Екатерины II до конца успешной. Даже не считая оставшегося не у дел крестьянства (до 90% населения Российской Империи), большая часть дворян пользовалась услугами индивидуальных преподавателей, приглашаемых из-за границы, либо отправляли своих детей в заграничные учебные заведения.

https://spb.aif.ru/society/edu...

Многие приходские школы существовали только на бумаге. Главные и малые училища находились под контролем Приказов общественного призрения – хроническая нехватка средств сказывалась на качестве методических материалов и материальной базы в целом, что снижало общий уровень подготовки как учащихся, так и преподавателей.

Кроме того, императрица не допускала посягательств на собственное понимание идей просвещения. Видный деятель, публицист и издатель большей части книг (в том числе учебников) того времени — Н. И. Новиков был заточён в Шлиссельбургскую крепость по личному указу Екатерины II. Все это делалось для поддержания имиджа Екатерины, как просветительницы, принесшей "отсталой и тёмной" стране луч света.

1768 год – Финансовая реформа. Недостаток медных денег тормозил развитие экономики, а начавшиеся в 1768 году русско-турецкая и русско-польская войны лишь увеличивали затраты государства.

29 декабря 1768 был подписан манифест «об учреждении московского и петербургского банков». Ассигнации признавались полностью законным платёжным средством, полностью соответствующим металлическим деньгам. Начальным капиталом стал 1 миллион рублей, поровну разделенный между двумя банками. Любому предъявившему в банке ассигнации должны были выдать соответствующее им количество металлической валюты. При осуществлении крупных денежных операций обязательным стало использование ассигнаций не менее 25% от общего объема.

Непосредственно в оборот бумажные деньги начали активно вводиться с 1769 года. Постепенно, год за годом, в различных городах начали открываться банковские конторы для популяризации хождения и облегчения обмена ассигнаций. К сожалению, уровень денежных типографий оставался достаточно низким, что приводило к фальсификации ассигнаций.

В 1770 был издан указ, разрешавший обменивать ассигнации только на медные монеты. Указом от 1780 года вводился запрет на вывоз ассигнаций за границу. В 1786 году произошло объединение ассигнационных банков в единый Государственный ассигнационный банк.

Этот банк обладал следующими функциями:

•Закупка меди внутри Российской Империи и продажа её в другие государства.

•Покупка золота и серебра у других государств, в слитках и монетах.

•Организация Санк-Петербургского монетного двора и выпуск монет.

•Учёт вексельных бумаг (расписок об обязанности уплаты определенной суммы).

https://social.rbth.com/blog/4...

Кроме того, 28 июня 1786 был упразднён созданный императрицей Елизаветой в 1754 Дворянский заёмный банк, вместо него учреждался Государственный заёмный банк, с увеличением капитала от 750 тыс. руб., до 6 млн. руб.

На начальном этапе выпуска ассигнаций экономика получила импульс к развитию. Однако отсталость феодальной экономики, основанной на рабском труде крепостных крестьян, многочисленные войны, стремление интенсивно осваивать территории, приобретенные в ходе завоеваний и дипломатических побед – всё это вынуждало государство к дополнительной эмиссии (выпуску) бумажных денежных знаков, зачастую, не имеющих под собой обеспечения в виде реальных серебряных или медных монет.

К 1796 году общий объем выпущенных ассигнаций вырос до 156 млн.руб., стоимость ассигнаций обесценилась на треть — 1 бумажный рубль расценивался как 68 медных копеек...

Продолжение следует...

Где царь – там и Москва ч. 70

https://fb.ru/post/history/201...

Не забываем, что речь идет о Екатерине II, женщине, без даже мало-мальской примеси русской крови - дочери принца Христиана Августа Ангальт-Цербстского, полкового командира в Штеттине на службе у прусского короля, и принцессы Иоганны Елизаветы, происходившей из Гольштейн-Готторпского дома. 

Через родню матери была связана кровными узами с несколькими королевскими домами Европы, в частности приходилась племянницей шведскому королю Адольфу Фредерику. Крещеная в лютеранстве с именем София Фредерика Августа. Получила домашнее образование.

Спрашивается – на какой народ будет проливать свои заботы подобная правительница, нахально оседлавшая трон  Рюриковичей? Правильно мыслим, господа. На Запад, тот самый запад, который вот уже не один век паразитирует на наших людских и природных ресурсах, благодаря засилью своих прихвостней в высших эшелонах власти.

При ней ужесточалось крепостное право. Хотя  ханжески писала в своих "Записках": «Дикий дворянский деспотизм и предрасположение прививается с самого раннего возраста детям, которые видят, с какой жестокостью их родители обращаются со своими слугами; ведь нет дома, в котором не было бы железных ошейников, цепей и разных других инструментов для пытки при малейшей провинности тех, кого природа поместила в этот несчастный класс, которому нельзя разбить свои цепи без преступления».

Ах, какая жалость о несчастных рабах-холопах - она их жестоко эксплуатировала и плакала, уверяя, что это так дико...И тут же следует оправдание типа, что отменить пока это рабство невозможно, поскольку, мол, общество не готово к отмене крепостного права, дворянство не может пока поддержать реформу, кроме того, крепостное хозяйство обеспечивает экономику страны...

Доброхоты-историки, любящие заглядывать в рот Западу, напыщено называют время правления «золотым веком Екатерины». Да, правильно золота стало гораздо больше во дворцах и палатах, храмах и церквях. Особенно в Царском дворце его было столько, что вступивший на трон внук Екатерины Павел, собрал все лишнее дворцовое золото и серебро и пререплавил их в монеты на сумму около трёх миллионов рублей – столько он сжёг бумажных денег – «екатеринок».

Придворные «историки» с гордостью сообщают, что «великая» Екатерина здорово помогла крепостным крестьянам,  «секуляризируя» церковные земли, в результате чего почти 2 млн монастырских крестьян были переведены в состав государственных и стали пользоваться некоторыми гражданскими правами, например, могли посылать своих депутатов в выборные органы.

Пришлось перелопатить почти вест инет и походить по архивам, но так и не нашлось  ни одной информации  хотя бы об одном депутате от крепостных в  шести новых выборных органах. Да о чем может идти речь, когда единственный законодательный орган России - Сенат лишился законодательной инициативы – вся власть над законотворческой деятельностью была передана Екатерине II и её статс-секретарям. 

Основными функциями Сената остались судебная и контролирующая. Произошло разделение на 6 департаментов, каждый из которых отвечал за свою часть государственного аппарата. 

Люди продавались вместе с собаками...

С 1771 г. «ограничивалось» право помещиков продавать крестьян без земли. Некоторые очень «умные» помещики продавали своих крестьян, снабдив их торбами, в которых помещалась земля из их же огорода, поскольку не конкретизировалось сколько земли должно быть установлено за продающимся крестьянином. Так, что больше мешка унести с собой крепостной раб не мог, а насчет денежной замены, отдаваемой за ним землицы в законе речи не было.

Для вновь учреждаемых городов выкупались крепостные крестьяне, которые становились горожанами, «вольными обывателями». Опять же – если за крепостного помещик получил деньги, значит выкупленный раб должен был возместить государству затраченную на него сумму, своим трудом.

Единственным народом, не отягощенным рабством были вольные хлебопашцы Украины. Тут Екатерина оттянулась по полной, «по-вольтеровски» озабоченная свободой для подданных. Крепостное право в полной мере было распостранено и на Малороссию.

«Ратующая" за русских и украинских крестьян, царица-немка широко практиковала пожалование государственных, выкупленных у господ крестьян в собственность помещикам и немцам-переселенцам. Тут же следом издвались указы о расширении их  прав  по отношению к крепостным.

Так, с января 1765 г. владельцам разрешалось отправлять крепостных на каторжные работы, а крестьянам запрещалось подавать жалобы на помещиков императрице, жалобы стали направляться в нижние судебные инстанции.

Стала известна вся правда о жизни и злодеяниях помещицы Салтыковой. 

Расследование,  показало, что на протяжении пяти лет крестьяне Салтыковой ходили по разным инстанциям, чтобы найти защиты. Но ни одна такая жалоба не коснулась высших органов, поскольку Салтыкова повсюду имела связи. Она сразу же узнавала о жалобщиках и ссылала их в Сибирь, но такая участь считалась счастьем, поскольку многие из них просто пропадали без вести. Благо, закон Екатерины запрещал напрямую жаловаться на помещика и разрешал ссылать жалбщиков на каторгу.

138 крепостных душ исчезли навсегда. В основном это были молодые девушки. Помещица издевалась над ними, как только могла. Она секла их плетьми до смерти, вырывала волосы на голове, оставляла на их теле и лице клеймы каленым железом, могла облить холодной водой на морозе или же просто выбросить в ледяной пруд.

Но это лишь малый список того, что могло происходить с бедными крестьянками. Есть свидетельства того, что некоторые были просто похоронены заживо.

 Дело дошло до суда. Кровожадная помещица была приговорена к смертной казни, замененной пожизненным заключением в московском монастыре Иоанна Предтечи.

И так незавидная участь крепостных ужесточилась в связи с принятием Екатериной подобных крестьянских законов. Дело Салтычихи случайно стало известно самой царице. А сколько таких «салтычих" было по России?

Карта генерального межевания  https://cgkipd.ru/100-letie-vg...

В марте 1765 г. была учреждена Комиссия о генеральном межевании, которая установила новые принципы межевания земель. Начавшееся в 1766 г. генеральное межевание закрепило за каждым владельцем его земли. Помещики получили от государствва юридические гарантии неприкосновенности их имущества, которое уже не мог конфисковать монарх. 

Земли, которыми до того времени помещики владели условно, превратились в полную наследственную собственность дворянского сословия. Дворянство нуждалось в установлении твердых, охраняемых законом границ своих земельных владений...

Самыми трудными вопросами внешней политики оставались польский и турецкий. Первым по времени встал польский вопрос, вызвавший столкновение интересов России, Пруссии и Австрии. Россия старалась подчинить Речь Посполитую своему влиянию.

Екатерина, во, что бы то ни стало возжелала возвести на трон одного из своих «постельных». В 1764 г., после смерти кор. Августа III, в инструкции русским дипломатам в Варшаве императрица требовала поддерживать претендента на корону, «интересам империи полезного, который бы, кроме нас, ниоткуда никакой надежды в достижении сего достоинства иметь не мог».

Таким человеком стал её «хахаль» Станислав Понятовский. Бедняга, соглашаясь на польский трон, лелял надежду на то, что после коронации российская императрица выйдет за него замуж, однако этого не произошло.

И ещё было чисто «бабское», глупейшее требование, уравнять права католиков с правами православных и протестантов. Это все равно, что сегодня заставить православную бабушку учить Талмуд со всеми его канонами, а иудея есть некошерную пищу (сало и другую свинину).

Как и следовало ожидать, подобная политика в сфере религия привела к обострению между верующими разных конфессий и к созданию военного союза - Барской конфедерации (город Бар на Подолии), с оружием в руках высупившей против «уравнивания прав».

http://ru-sled.ru/tri-razdela-...

Проблема воссоединения украиских и белорусских земель с Россией была решена путем разделов в 1772, 1793 и 1795 гг. Речи Посполитой между Россией, Пруссией и Австрией. К Российской империи отошли Правобережная Украина, Белоруссия и Литва.

Характерно, что после разделов Екатерина отказалась принять титул королевы польской, памятуя, что она сама возвела на этот трон своего «милого» - Понятовского. После присоединения Правобережной Украины императрица с неким сарказмом поздравила приближенных с обретением «русской колыбельки», т. е. тех земель, где некогда зародилась Русь.

Территориальные потери не только не объединили польское общество, но, напротив, усилили распри. Новый конфликт пророссийских сил и «патриотов», опиравшихся на поддержку Пруссии, закончился военным вмешательством России, которая, придя к соглашению с Пруссией, провела второй раздел Польши, ещё более сократив земли, находящиеся под властью польской короны. В крупных польских городах, в том числе в Варшаве, разместились русские военные гарнизоны, что делало польскую независимость весьма условной.

Польское дворянство, не желавшее мириться с зависимостью от России, которую оно ещё недавно рассматривало исключительно как объект для территориальных приобретений, готовило вооружённое выступление.

Тадеуш Костюшко
и по сей день является национальным героем Польши. В Польше помнят и чтят его память

Предводителем восстания был выбран Тадеуш Костюшко, профессиональный военный, прославившийся в войне за независимость США, где он успешно сражался на стороне колонистов, дослужившись до звания бригадного генерала.

Восстание началось с того, что польский генерал кавалерии Антоний Мадалинский 12 марта 1794 года отказался распускать свою бригаду, чего требовал пророссийский сейм, собранный в Гродно. Вместо этого он со всеми силами атаковал русский полк, рассеяв его и в качестве трофея захватив казну подразделения. После этого Мадалинский двинулся на Краков, где появился и Костюшко. Был провозглашён Акт восстания, а Тадеуш Костюшко был объявлен диктатором республики.

Долго готовившиеся к восстанию поляки в начале апреля нанесли серию поражений русским войскам, что вызвало мятежи даже в тех городах, где обстановка до того момента оставалась спокойной. Особенно удачным для поляков и катастрофичным для русских стал мятеж в Варшаве, вспыхнувший 17 апреля. Расквартированные в городе русские полки совершенно не ожидали нападения и были застигнуты врасплох во время утреннего богослужения на Пасхальной неделе.

https://topwar.ru/173070-varsh...

Всего в этот день в Варшаве было убито более 2200 русских солдат и офицеров, большинство из которых в момент нападения даже не были вооружены. Остальным с огромным трудом удалось вырваться из города. Это побоище вошло в историю как «Варшавская заутреня». Резня в Варшаве предопределила особую ожесточённость последующих сражений, в которых поначалу поляки под командованием Костюшко брали верх.

В конфликт на стороне России намеревались вмешаться Пруссия и Австрия, не готовые терять недавние территориальные приобретения. А Екатерина II, озабоченная размахом польских волнений, решила доверить подавление «польской весны» самому успешному полководцу России Александру Суворову, который со своим корпусом был вызван с границы с Турцией.

Пока приближался Суворов, русские части в Польше предпочитали применять выжидательную тактику. Затем части русского генерала Денисова, объединившись с прусскими войсками, нанесли поражение повстанцам под Щекоциным. Костюшко с войсками отошел к Варшаве, а мятежный Краков пал.

В начале сентября 1794 года, появился Суворов с 10-тысячным корпусом и взял город Кобрин, а спустя четыре дня разгромил повстанческие войска Кароля Сераковского под Брест-Литовском. Лидер повстанцев оказался в плену, а его части в панике отошли к Варшаве и закрепились в городе и на подступах к нему.

22 октября к предместью Варшавы — Праге — подступили объединённые русские силы во главе с Суворовым. В распоряжении русского полководца было 25 тысяч солдат и около 90 орудий.

23 октября по приказу Суворова артиллерия стала обстреливать польские позиции. В 5 часов утра 24 октября четыре штурмовые колонны русской армии устремились на штурм оборонительного вала. Штыковая атака русских была неистовой. Даже видавшие виды офицеры Суворова потом писали, что ад Праги был сравним только с адом штурма Измаила.

Сражение длилось около четырёх часов и закончилось практически полным уничтожением польского гарнизона. Русские убивали всех подряд, в том числе мирное население. Причиной тому были не только специфика уличных боёв, но и ожесточение русских солдат, желавших отомстить за «Варшавскую резню» 17 апреля в день Пасхи..

В итоге погибло 15 тысяч поляков, в том числе и мирные граждане, более 10 тысяч попало в плен. У русских солдат протери составили 600 человек убитых и 1000 раненых.

Польское восстание потерпело поражение. В 1795 году Россия, Пруссия и Австрия провели третий раздел Польши, после которого это государство исчезло с карты мира более чем на столетие. Вот вам и причина вечной вражды Польши к России…

Лидер восстания Тадеуш Костюшко, привезённый в Россию, был заключён в Петропавловскую крепость, однако на чрезвычайно мягких условиях — он жил в домике коменданта на правах гостя и обладал свободой передвижения в пределах крепости.

Обострение отношений с Крымским ханством и Турцией привело к 2 русско-турецким войнам. Е. А. придерживалась правила о «первом выстреле» - мир должны были нарушить противники России; обе войны начались с нападения Турции, за которой стояли крупные европейские державы: сначала Франция, а затем Великобритания, Пруссия и Швеция, не желавшие усиления России на юге. Обе войны окончились для России победой.

26 нояб. 1769 г. Екатерина учредила орден св. Георгия для награждения генералов и офицеров за военные заслуги, тогда же возложила на себя знаки ордена 1-й степени. В ходе русско-турецкой войны 1768-1774 гг. Россия нанесла Турции ряд поражений, в частности в июне 1770 г. в Чесменском морском сражении (командующий хахаль А. Г. Орлов) и в июле в битве при Кагуле (командующий П. А. Румянцев).

Русский балтийский флот был переброшен в Средиземное море и практически уничтожил турецкие морские силы.

Занятие территории Дунайских княжеств позволило рус. войскам оказать поддержку освободительному движению балканских народов против Османской империи. Согласно подписанному в июле 1774 г. Кючюк-Кайнарджийскому мирному договору, Россия получала земли Новороссии (Сев. Причерноморье), право иметь российский флот на Чёрном м., а также выступать в защиту христиан Османской империи и зависимых от нее Дунайских княжеств, Крымское ханство объявлялось независимым.

Шагин-Гирей, последний крымский хан, при котором Крым был присоединен к России

Это открывало широкие возможности для дальнейшего продвижения на юг. Была поставлена задача ликвидировать Крымское ханство. Под давлением России ханом был избран Шагин-Гирей, а манифестом от 8 апр. 1783 г. Крымский п-ов был присоединен к России. Он стал активно заселяться колонистами и превращаться в военный форпост.

Летом 1787 г. Екатерина с многочисленной свитой придворных и иностранных дипломатов совершила путешествие в Крым с целью продемонстрировать готовность страны к войне за Чёрное море.

https://nobility.pro/ru/statya...

24 июля 1783 г. Екатерина и грузинский царь Ираклий II заключили "Георгиевский трактат", по которому Россия установила протекторат над Картли-Кахетинским царством, защищая его от Турции и Персии.

Русско-турецкая война 1787-1791 гг., которую Россия вела в союзе с Австрией, была отмечена крупными победами рус. армии под командованием Суворова, Потёмкина (очередного хахаля), Румянцева и флота во главе с адмиралом Федором Ушаковым.

 На присоединенных землях в Северном Причерноморье в 1770-80-х гг. возникли новые города: Одесса, Херсон, Николаев, Севастополь, Симферополь и др

Ясский мир, заключенный в декабре 1791 г., привел к закреплению России на берегах Чёрного м., границы империи продвинулись до Днестра, а Турция признала присоединение Крыма к России.

Параллельно с этой войной велась русско-шведская война 1788-1790 гг., вызванная желанием Швеции вернуть утраченные в XVIII в. территории. Атаки шведов были отбиты, и в авг. 1790 г. был заключен Верельский мир, подтвердивший территориальные приобретения России. .

В 1779 г Екатерина выступила посредником между Пруссией и Австрией в войне за Баварское наследство и стала гарантом Тешенского мира, установившего баланс сил в Священной Римской империи.

Дальше - больше. Аппетиты разгораются, а талантливые фавориты требуют своего. Царица, вдохновленная их  успехами 70-80-х гг., имела намерение объединить усилия европ. держав для совместного изгнания турок из Европы, восстановить Византийскую империю и возвести на ее престол своего внука великого князя Константина Павловича.

https://diletant.media/article...

«Греческий проект» царицы обсуждался в переписке с австрийским императором Иосифом II, однако конкретных шагов по реализации проекта сделано не было, т. к. он был рассчитан на совместные усилия С.-Петербурга, Вены, Лондона и Парижа, чьи интересы не совпадали, да и фавориты кончились, а молодые еще не назрели.

В последние годы правления быстро стареющая от бурно проведенной молодости, Екатерина разочаровалась в просветительных идеалах. Причиной тому были такие события, как Французская революция 1789 г. и казнь  Людовика XVI.

Участвуя в антифранцузской коалиции, она отказалась от идеи борьбы с революцией путем интервенции во Францию, полагая, что это погубит дело французской монархии и сделает революцию более популярной. В России царица стала проводить репрессивную политику.

Особое ее недовольство вызывали масоны. Критикуя их, она написала полемическое сочинение «Тайна противонелепого общества», а также комедии «Обманщик», «Обольщенный» и «Шаман сибирский».

С середины 80-х гг. масоны подвергались преследованиям, был закрыт ряд лож, за «вольными каменщиками» установили негласный надзор. Указ 1787 г., запрещающий светским лицам печатать книги духовного содержания, также был во многом направлен против масонов. С гонениями на них был связан арест А. Н. Радищева и Новикова.

Радищев был арестован в 1790 г. после выхода в свет кн. «Путешествие из Петербурга в Москву», приговорен к смертной казни, замененной ссылкой в Сибирь.

Новикова было поручено «испытать в вере» архиепископу Платону (Левшину). Несмотря на его благоприятный отзыв, у Новикова были отняты все его типографии, а в 1792 г. он был арестован и заключен в Шлиссельбургскую крепость.

Придворные проекатриниские историки утверждают, что  царица хотела, чтобы власть перешла к внуку, великому князю Александру Павловичу, минуя сына Павла, который ненавидел её за убийство отца Петра III. Она даже приготовила соответствующий документ. Но этому не суждено было сбыться…

Утром 6 [17] ноября 1796 года истасканная царица выпила кофе и направилась в уборную, и долгое время не возвращалась. Заподозрив неладное, ее камердинер осмелился войти в комнату и увидел лежавшее на полу тело. Он позвал на помощь. Поднять грузное тело государыни на постель оказалось невозможным, тем более, что при падении она подвернула ногу.

Поэтому последние часы жизни Екатерина Великая провела на постеленном на полу тюфяке. Был вызван врач, который констатировал начало агонии. 17 ноября в 10 часов утра Екатерины не стало.

Она была погребена 18 дек. 1796 г. в Петропавловском соборе в Санкт-петербурге, одновременно там же были перезахоронены и останки Петра III...

Продолжение следует...

Павел в окружении семьи

Читая мемуары Екатерины II, выясняем кое-какие подробности о следующем императоре Российском, её сыне Павле.

Согласно дворцовой традиции, первенца у неё сразу отобрали. Будущий император Павел I воспитывался по старинке: «Он лежал в чрезвычайно жаркой комнате, во фланелевых пеленках, в кроватке, обитой мехом черных лисиц. Его покрывали одеялом из бархата и меха. Пот постоянно тек у него с лица и по всему телу, вследствие чего, когда он вырос, то простужался и заболевал от малейшего ветра. Кроме того, к нему приставили множество бестолковых старух и мамушек, которые своим излишним и неуместным усердием причинили ему несравненно больше физического и нравственного зла, нежели добра…»

Это слова самой Екатерины. Конечно, можно заподозрить, что она слегка преувеличила проблему. Но на деле выходит, что наоборот. Несколько независимых источников, в частности, показания придворных врачей, говорят, что здоровье маленького Павла было расшатано капитально: «Желудок его уже в детстве был совершенно испорчен. Он отказывался есть, а его пичкали; от молочного его несло, от мясного тошнило, и так продолжалось потом всю жизнь».

Надежность воспитательной системы того времени отлично иллюстрирует интересный факт: когда Павлу было три года, он ночью вывалился из колыбели на пол, долго плакал и полз почти до двери. А обнаружили это только утром. Поистине, у семи нянек дитя без глазу. Самой же Екатерине приходилось терпеть и наблюдать. Это длилось долгих 8 лет.

После восшествия на трон, Екатерина решила вплотную заняться своим сыном. Однако бестолковые няньки и «дядьки» потрудились на славу – мальчик боялся матери до икоты и обмороков.

Почти во всех учебниках по истории России императору Палу I посвящена, официально одобренная, строка о его кончине: «В ночь с 11 на 12 марта 1801 года Павел скоропостижно скончался в выстроенном им Михайловском дворце». 

И всё. А о том, как «благородные» дворяне зверски избивали сапогами, душили шарфом и били табакеркой в висок своего императора» — ни слова.

Даже его портрет, писаный после смерти претерпел определенные метаморфозы. Это - редкий случай, когда официальный портрет далёк от традиционного парадного портрета, где оригинал стараются хоть как-то приукрасить.

Здесь всё с точностью «до наоборот»: такое впечатление, что над холстом трудился не придворный живописец, а советские Кукрыниксы. На исковерканном историческом фоне беспощадно подчёркнуты курносый нос, безумный глаз, жёсткий воротник прусского мундира и карикатурная поза маленького человечка, безнадёжно старающегося выглядеть выше ростом.

Но сущестует и портрет Павла в юном возрасте.

Все его деяния вовремя царствования с ненавистью были забыты, искажены или опорочены. Даже комнаты, где убили Павла, уже нет. До 1917 года о Павле старались забыть, как и о других скелетах в монархическом шкафу, а после 1917-го нашу историю интересовали в основном классовые бои.

Великий князь не забывал о том, какой смертю умер его отец – Пётр III. Сразу же после восшествия на престол, последовал его приказ вырыть останки своего отца... Это казалось весьма просто: он был похоронен на кладбище Александро-Невской Лавры. "Старый монах указал место. Но рассказывают, что тело можно было распознать только по одному сапогу и что этот гроб". (см. письмо Ростопчина графу Воронцову от 20 июня 1791 г. Архив кн. Воронцова, т. VIII, стр. 99).

Как бы то ни было, кости, вместе с этим сапогом, были вложены в гроб, который по внешности точь-в-точь походил на гроб императрицы, и был установлен рядом с последним на одном и том же катафалке.

Это произвело громадное впечатление. Особенно тот факт, что для оказания почестей праху Петра III, выбрали именно тех людей, которые его убивали. Из них выделялись князь Орлов и обер-гофмаршал князь Барятинский.

Первый был стар и уже долгие годы разбит на ноги, так что, когда погребальное шестие должно было тронуться с места, — а предстоял длинный путь, — он стал извиняться невозможностью участвовать в этой церемонии. Но Павел приказал вручить ему императорскую корону на подушке из золотой парчи и крикнул ему громким голосом: «Бери и неси». После перезахоронения, убийцы Петра III были сосланы в далекие имения…

Вот и остался в нашей памяти Павел ходячим анекдотом. Или того хуже: сумасшедшим. Поэтому отсюда следует: если уж мы пытаемся сегодня провести некую ревизию отечественной истории, то надо по-новому взглянуть и на фигуру Павла. Он уже давным-давно терпеливо стоит в очереди на реабилитацию. Поэтому бросим официоз и перейдём к архивам.

Один из воспитателей Павла — Порошин, чья высокая репутация не оспаривается никем, отмечал в своем дневнике: «Если бы Его Величество человек был партикулярный и мог совсем предаться одному только математическому учению, то бы по остроте своей весьма удобно быть мог нашим российским Паскалем». Даже если допустить, что воспитатель не вполне объективен, все равно очевидно, что, хотя бы в этой области дела у молодого Павла шли не так плохо.

Другой очевидец, гвардейский офицер Саблуков сообщает: «Павел знал в совершенстве языки: славянский, русский, французский, немецкий, имел некоторые сведения в латинском, был хорошо знаком с историей и математикой; говорил и писал весьма свободно и правильно на упомянутых языках». Чтобы прилично выучить перечисленные выше языки, нужно быть либо способным, либо хотя бы трудолюбивым человеком, но уж точно не туповатым оболтусом, как это утверждается в официальных источниках.

А если проследить зарубежную прессу того времени, то окажется, что «Русский князь говорит мало, но всегда кстати, без притворства и смущения и не стремясь льстить кому бы то ни было» (Газета «Меркур де Франс»).

Самое приятное впечатление производил Павел на литераторов. Кстати, его приездом в Париж удачно воспользовался Бомарше. Благодаря протекции наследника русского престола, французский король согласился прослушать чтение пьесы «Женитьба Фигаро». Оба знатных слушателя остались довольны. Так что крестным отцом знаменитого Фигаро является Павел.

Западноевропейские коронованные особы были осведомлены о сложных отношениях Павла с матерью, а потому старались как можно тактичнее обходить острые углы. Император Священной римской империи Иосиф II даже отказался от идеи пригласить гостя в театр на постановку «Гамлета». Правда, от приглашения отказался сам Павел. Никаких аргументов он не привёл, но причина и так для всех была ясна: два Гамлета — один на сцене, а другой в зале — это перебор.

В вину Павлу придворными исорика вменяются, якобы его чрезмерные и частые вспышки гнева. Но причину этого редко кто пытается объяснить – карикатуру нарисовать легче…

Историк того времени Шильдер, не издававшийся в послереволюционное время, собрав гигантское количество документов, свидетельств современников, писем, донесений, создал объективные портреты российских самодержцев в своих знаменитых «жизнеописаниях»: «Император Павел Первый», «Император Александр Первый, его жизнь и царствование», «Император Николай Первый, его жизнь и царствование".

«Когда Павел был ещё великим князем, — писал Шильдер, — он однажды внезапно заболел; по некоторым признакам доктор, который состоял при нём (лейб-медик Фрейган), угадал, что великому князю дали какого-то яда, и, не теряя времени, тотчас принялся лечить его против отравы. Больной выздоровел, но с этого времени на всю жизнь нервная его система осталась крайне расстроенною: его неукротимые порывы гнева были не что иное, как болезненные припадки».

Не говорится и о том, что всякий раз, приходя в себя, Павел (в отличие от Петра Первого, который также отличалися припадками ярости) каждый раз пытался исправить совершённые им в сумеречном состоянии ошибки или устранить допущенную им несправедливость. Разумеется, когда об этом сам вспоминал. А вот докладывать государю о неприятном у нас никогда не любили, так что исправлял Павел, конечно, далеко не всё.

Андрей Разумовский, один из друзей Павла, вспоминал, как однажды тот грустно признался: «Повелевать собою — величайшая власть. Я буду счастлив, если достигну её».

Народа вспыльчивость императора никак не коснулась. Более того, по словам Фонвизина, народ Павла даже любил. И это похоже на правду. Анекдотов о нём ходило немало, но ни один из них злым не назовешь. Например, такой:

желая приучить дворян к умеренности после излишеств царствования Екатерины II, Павел предписал, сколько блюд должен иметь за обедом каждый государственный чиновник и офицер. Встретив одного бедного майора, которому было положено иметь в обед, согласно его званию, три блюда, Павел строго спросил, как тот обедал. 

Находчивый майор доложил, что, как и положено, съел три блюда: курицу плашмя, курицу ребром и курицу боком. Павел расхохотался, в полной мере оценив и юмор майора, и нелепость своего указа. Согласитесь, что и этот «народный Павел», мало чем напоминает его сумрачный официозный образ.

Если ко всем свидетельствам отнестись с придирчивостью, то есть, все добрые слова о нём, как говорится, поделить на два, то и в таком случае «этот» Павел даже отдалённо не напоминает того Павла, о котором повествует официальная русская история. Один образован, умён, весел, обладает тонким вкусом, любит Францию. Другой — недалёк, мрачен, злобен, пруссак по натуре.

Самую справедливую оценку Павлу дал Василий Ключевский, кстати, обычно весьма строгий к русским государям. Как заметил историк: «Инстинкт порядка, дисциплины и равенства был руководящим побуждением деятельности этого императора, борьба с сословными привилегиями — его главной задачей».

Так в чём же дело – почему все дармоедское сословие, окопавшееся пи дворе и в губерниях, его так не любило, как сегодня либералы не любят Путина.

Во-первых, и это самое главное, именно он первым вторгся в запретную даже для государей область взаимоотношений помещика и крепостного. Указ 1797 года зафиксировал норму крестьянского труда в пользу помещика — не более трёх дней в неделю.

Во-вторых, унаследовав пустую казну с огромным внутренним и внешним долгом, Павел предпринял немало усилий, чтобы найти новые источники доходов и остановить инфляцию, но опять при этом наступил на мозоль дворянству. 

На радость, «зевакам-экономистам» император приказал однажды сжечь перед Зимним дворцом свыше пяти миллионов рублей в бумажных ассигнациях, а взамен на эту сумму переплавить в серебряную монету дворцовые сервизы. Обыватель отреагировал, как и положено, по-обывательски: император явно ненормален, кто же жжёт деньги?

Русской православной церкви Павел не угодил своим непривычным для России экуменизмом. Военным — своей реформой. Чтобы представить масштаб потрясения, приведу такой пример.

Из 132 офицеров привилегированного екатерининского конногвардейского полка к концу царствования Павла, осталось всего двое. Зато подпоручики 1796 года, сделав стремительную карьеру, в 1799 году были уже полковниками.

В отставку было отправлено 7 фельдмаршалов, свыше 300 генералов и более двух тысяч штабных офицеров. Однозначно оценить потери и приобретения в ходе столь масштабной чистки трудно. Армию покидали как опытные офицеры, так и многочисленная накипь, гвардейские щеголи и бездельники, которых к концу екатерининской эпохи накопилась масса.

Канцлер Безбородко свидетельствует: «В последние годы царствования Екатерины офицеры (речь, разумеется, идёт о богатой гвардии) ходили в дорогих шубах с муфтами в руках, в сопровождении егерей или „гусар “, в расшитых золотом и серебром фантастических мундирах».

И это далеко не единственное свидетельство. «Императорская гвардия, вне всякого сомнения, — наихудшее войско в государстве», — сообщал своему королю в ту пору посол Швеции граф Стендинг. А шведы в этом кое-что смыслили.

Обыватель привык к утверждению придворных историков, что в своей Гатчине Павел занимался только муштрой «а-ля Фридрих Великий». Но позвольте, эти же сами историки завляют, что Фридрих Великий был в те времена в моде и считался непревзойденным стратегом в Европе. Так что, грех простительный.

Но мало кто знает, что было и другое. Так, военная наука в конце XVIII столетия, в том числе и выдающимися ведущими русскими полководцами официально признавали, что "артиллерия не может играть в войне решающей роли".

Между тем, это было опасное заблуждение. Тем более, что во Франции уже блестяще заявил о себе молодой артиллерийский поручик по фамилии Бонапарт. Так вот, именно в Гатчине Павлом была создана та артиллерия (самая современная по тем временам), что совершила свои славные подвиги в 1812 году. К счастью, Александр I в. этом смысле следовал заветам отца.

А так, представьте себе, если бы французам в Отечественную войну противостояла русская армия с муфтами в руках, но без артиллерии, то мировая история сложилась бы иначе. Вот и выходит: Павел I имеет полное право на реабилитацию.

Еще одни нелестные «эпитеты» Павла от русских придворных историков – мракобес и самодур. Причиной послужил любопытный Указ императора в марте 1799 г. Этот документ обычно рассматривают как вопиющее самодурство царя, который дошёл в своём законотворчестве до крайнего предела идиотизма: «Запретить употребление пляски, вальсеном именуемой».

Действительно, этот указ Павла слишком уж походит на памятные многим «танцевальные запреты» XX столетия в СССР – бестолковые, глупые, раздражающие и становящиеся посмешищем для всего мира. Как же так – самое прогрессивное государство планеты, и вдруг опускается до слежки за «искажением рисунка танца» и до попыток запрета, например, фокстрота: «Репертуарной комиссии требуется принять меры к прекращению этой замаскированной порнографии» - это мы слышали в хрущевские времена.

Однако на самом деле ситуация с Павлом чуть ли не прямо противоположна. В кои-то веки Россия, благодаря указу о запрете вальса, вырвалась вперёд и стала образцом, которому стремились подражать самые просвещённые государи Европы.

Дело в том, что вальс, едва появившись, сразу стал мишенью крайнего недовольства общественности. Мишенью на удивление удобной, поскольку посягал на главные духовные скрепы европейского общества того времени – семью и брак.

Во всяком случае, так казалось тем, кто называл вальс «развратным, жестоким, циничным, доводящим до исступления». Именно в вальсе, да ещё в онанизме видел одну из главных угроз «сего жестокого века» автор немецкого памфлета 1779 года: «Доказательства того, что рукоблудие и вальсирование – основные источники слабости тела и вырождения нашего поколения».

Спустя 11 лет во Франции запускают в обиход остроумную фразу: «Я понимаю, почему матери любят вальс, но как они позволяют танцевать его своим дочерям?» Словом, Европу лихорадит, борцы за нравственность готовы чуть ли не линчевать вальсирующих, и тут со стороны России им подваливает счастье - русский император запрещает «циничный танец» на уровне личного указа.

Созданным прецедентом вдохновились многие. Так, в Вене, которая справедливо почитается «родиной вальса», танец начинают жёстко регламентировать. В частности, вводится ограничение по длительности – вальсировать теперь разрешается не более 10 минут. 

На танец обрушивается крупнейший поэт современности – Джордж Гордон Байрон, откровенно высмеивая бесстыдство вальса: «Работе рук приличных где предел при неприличной близости двух тел?» При прусском дворе вальс, по примеру Российской Империи, запрещают тоже, но гораздо более круто – до самого 1888 года.

Словом, из череды «глупых и бестолковых» распоряжений Павла указ о запрещении вальса можно смело изымать. Хотя бы по той причине, что император был как минимум в мейнстриме европейских дел, а по максимуму эти самые дела и определял, находясь в весьма почтенной компании.

Однако самое забавное в том, что примерно то же можно сказать и о многих других запретах Павла, которые у нас традиционно принято подвергать оголтелой критике и насмешкам.

Вот, например, инициированное Павлом полицейское распоряжение от 20 января 1798 года: «Воспрещается всем ношение фраков и всякого рода жилетов. Воспрещается носить башмаки с лентами, а также сапоги, ботинками именуемые, и короткие, стягиваемые впереди шнурками. Запрещается всем вообще употреблять круглые шляпы войлочные, тафтяные или иной материи». Это кажется совершеннейшим идиотизмом и мракобесием. Ну кому какое дело, в чём ходит подданный Его Величества, если он соблюдает законы Империи?

Здесь можно ответить вопросом на вопрос: «А давно вы в отечественных магазинах видели в свободной продаже сочинение Адольфа Гитлера «Майн Кампф»? Или нарукавные повязки НСДАП со свастикой? Или полный мундир штандартенфюрера СС?»

Дело в том, что круглые шляпы, башмаки с лентами, фраки и жилеты для того времени – не просто модное увлечение. Всё это ввела в обиход Великая Французская Революция. Та самая, которая залила кровью всю страну. И какой кровью – кровью королевской семьи и дворянства. 

То, что революционные французы сотворили со своей страной, внушало Павлу I отвращение и ужас едва ли не большие, чем нам – художества Гитлера и его камарильи. Так что полицейские меры Павла вполне можно рассматривать как один из первых политических актов, направленных против распространения экстремистской символики.

Два года спустя последовал новый указ Павла: «Так как чрез вывезенные из-за границы разные книги наносится разврат веры, гражданских законов и благонравия, то отныне впредь до указа повелеваем запретить впуск из-за границы всякого рода книг, на каком бы языке оные не были, в государство наше, равномерно и музыку…».

Указ продержался недолго – около года. Но этого хватило… Нет, не на полное излечение русского общества от «революционной дури», а на слабенькие подвижки в отечественной словесности, имевшие далеко идущие последствия. Волей-неволей пришлось обратить внимание на продукцию русских типографий и русских сочинителей. И в сознание русского дворянства постепенно прокралась мысль, что русский язык не так уж и плох – на нём можно не просто разговаривать, а даже писать литературные произведения.

Таким образом, Павел может считаться одним из самых невезучих русских царей. Дело здесь даже не в сроке правления, хотя и он был невелик — 4 года, 4 месяца, 4 дня и 4 часа. Даже смерть свою он принял насильственную. Устоявшееся мнение о нём кратко и нелицеприятно. Однако, как гласит восточная пословица – «не всё золото, что блестит!».

Историками упускается из вида один очень любопытный статистический факт. За время царствования Павел издал 2179 законодательных актов. В среднем выходит по 42 в месяц. Екатерина II издавала по 12 законов в месяц. Пётр I — по 8. Это внушает уважение, даже если брать только количественный показатель. О качестве павловских распоряжений говорит другой факт. Ни одно из них не было отменено следующим императором. Большая их часть вообще дожила до 1917 года. А кое-что дошло и до наших дней.

Собственно, даже свою коронацию Павел сопроводил оглашением закона, который запрещал крепостным крестьянам работать на барина в воскресенье и в праздники. 

Особенно красивым был финал: «Сим предписывается всем помещикам довольствоваться трёхдневным трудом крестьян в неделю». До этого господа могли гонять крестьян на свои работы, сколько и когда заблагорассудится.

Об этом законе, как правило, говорят, что он не стал прорывом, что худо исполнялся, что кончился почти крахом. Однако есть статистика крестьянских волнений. В данном случае цифры красноречивее слов. В 1796 году насчитывают 278 выступлений крепостных. В 1797 году уже меньше — 177 вспышек недовольства. 1798 год — 12. 1799 год — 10. И, наконец, 1801 год — всего лишь 7 случаев крестьянского неповиновения. Выходит, что благодаря павловскому закону вероятность масштабного крестьянского бунта снизилась в 40 раз. Для страны, население которой на 95% состоит из крестьян, это немало…

Акт о престолонаследии, изданный Павлом, наконец то, прекратил дворцовые перевороты, когда любой отпрыск с малейшей примесью царской крови (особенно женщины с развратными наклонностями) могли захватить трон России, как будто это простое помещичье имение...

Продолжение следует…

Образование, которое получил будущий император под руководством Панина, можно считать типичным для норм своего времени. Молодой великий князь изучал науки в рамках гимназического курса, то есть литературу, историю, географию и математику, и, конечно, иностранные языки, которые ему преподавали хорошие учителя, преимущественно немецкого и французского происхождения.

Среди них выделялся Франц Эпинус – известный физик, математик, астроном и писатель, профессор Берлинского университета, приглашенный в Российскую академию наук и принявший впоследствии русское подданство. В России он стал известен не только научной деятельностью, но и различными поручениями, которые ему давала Екатерина II, в частности, он был автором записки об организации в стране низшего и среднего школьного образования.

https://www.peoples.ru/state/s...

 В числе учителей Павла были также один из лучших богословов – будущий митрополит Платон, и крупный деятель екатерининского правления Г. Н. Теплов, знакомивший наследника с основами государственного устройства. Впечатлительный и остроумный, наблюдательный и насмешливый, с сильно развитым воображением, он много читал и любил театр.

«Павел умел вести скорее блестящий, чем основательный разговор, отличался большою вежливостью к женщинам, правильно оценивал величие своей судьбы», – писал один из его приближенных. Отдаленный от матери, он испытывал к ней сложные чувства, в которых соединялись уважение и «высший страх».

Особенности воспитания, реалии придворной жизни, полной интриг, смерть Елизаветы Петровны, равнодушие отца, едва вступившего на престол и свергнутого женой, все это и многое другое, наряду, вероятно, с не лучшей наследственностью, стало причиной формирования раздражительного и желчного характера, склонного иногда к внешне неадекватным поступкам, резким сменам настроения, подозрительности.

Один из русских воспитателей Павла Семен Порошин, упомянутый нами в предыдущей публикации, вел дневник, куда вошли многие подробности жизни его воспитанника и двора в целом. Он отмечал «живой характер и нежное сердце» великого князя, но в то же время капризность и категоричность суждений.

Детское увлечение наследника играми в солдатики и игрушечное ружье, характерное почти для всех мальчиков, постепенно перерастало в пристрастие к «взрослым» парадам, баталиям, военным занятиям. Он получал большое удовольствие от присутствия на грандиозных парадах. Эта страсть, формировавшаяся в детстве, станет одним из важнейших занятий императора после занятия им престола.

Согласно исторической традиции, символом совершеннолетия наследника престола должна была стать его женитьба. «Гессенская муха», уважая традиции, задумалась о вариантах. И, как обычно, немецкая кровь подсказала ей претендентшу, которая пришлась по сердцу и самому Павлу.

По совету Фридриха II императрица пригласила в Россию ландграфа Гессен-Дармштадтского Людвига IX с тремя дочерьми. Выбор матери, так же, как и сына, остановился на средней из сестер – 

Августе-Вильгельмине-Луизе.

Екатерина писала: «Мой сын с первой же минуты полюбил принцессу Вильгельмину, я дала ему три дня сроку, чтобы посмотреть, не колеблется ли он, и так как эта принцесса во всех отношениях превосходит своих сестер… старшая очень кроткая; младшая, кажется, очень умная; в средней все нами желаемые качества: личико у нее прелестное, черты правильные, она ласкова, умна; я ею очень довольна, и сын мой влюблен».

Но 15 апреля 1776 года великая княгиня скончалась при родах. Горе мужа казалось безграничным, хотя уже в том же году Екатерина с помощью европейской дипломатии остановила свой взор еще на одной немецкой принцессе 

Софии Доротее Августе Луизе Вюртемберг-Монбельярской.

Она была на пять лет моложе Павла, отличалась высоким ростом, красивой внешностью и была крещена в православие как Мария Фёдоровна. Этот семейный союз оказался счастливым, в браке родилось четверо сыновей (двое из которых – Александр и Николай стали императорами) и шесть дочерей.

В молодости жившая в весьма скромной обстановке, молодая великая княгиня была поражена роскошью екатриниского двора. Она с удовольствием окунулась в этот омут богатства и праздной жизни, и в течение дня носила тяжелые парадные платья, участвовала в ежедневных придворных увеселениях. 

В музее Павловска сохранилось несколько платьев Марии Фёдоровны разных периодов жизни, отличающихся изяществом и вкусом. 

Первые годы молодые супруги жили в Петербурге и Царском Селе, прогулки в котором были их любимым занятием. Маршрут определялся согласно одной из записочек, написанных великим князем, и доставался по жребию из шляпы. Оба любили составлять небольшие письма-записки со своими впечатлениями и мыслями. «Мой дорогой муж – ангел, – писала Мария Фёдоровна в одной из записок по-французски. – Я его люблю до безумия. Люблю в тысячу раз больше, чем самое себя». Иногда она писала по-русски, стараясь тщательно воспроизводить русский алфавит.

После рождения в 1777 году первенца Александра, с которым Екатерина поступила так, как когда-то с Павлом Елизавета Петровна, отобрав его у матери, молодые родители получили в подарок от императрицы село Павловское с угодьями, деревнями и крестьянами. Вскоре здесь начнется строительство дворца – любимой резиденции Марии Фёдоровны.

Об отношениях Екатерины и Павла историки и по сей день ломают копья. Основной посыл всеобщих мнений в существующей литературе, таков: материнские качества императрицы, если они и существовали, явно отступали перед проблемами власти. Взойдя на престол в 1762 г. с помощью гвардии в результате дворцового переворота и устранив своего мужа – императора Петра III (Павлу в это время еще не исполнилось восьми лет), Екатерина была всегда озабочена легитимизацией своей власти.

До переворота и в первое время после него императрица выступала от имени малолетнего сына, делая намеки о своем возможном регентстве. Однако после укрепления ее позиций и коронации в Москве эта тема постепенно угасла.

Тем не менее имелись силы, представленные прежде всего наставником Павла Никитой Паниным, осторожно воспитывавшим наследника в оппозиционном к матери духе, подчеркивающем его законное право на власть как сына Петра III, вопреки позиции матери, незаконно захватившей трон.

Отсюда, несомненно, проистекает интерес наследника к фигуре отца, а также к самозванчеству, существовавшему в казачьей среде и отразившемуся впоследствии в восстании Пугачева, выступавшего от имени Петра III.

Имея осведомителей, императрица знала о настроениях «партии Панина», к которой примкнула и первая жена Павла – Наталия Алексеевна, вскоре скончавшаяся. Восемнадцатилетие Павла не привело к занятию им трона. 

Под предлогом совершеннолетия ученика наставник Панин был удален с достойным вознаграждением. Однако идеи возвести на престол Павла, отстранив мать и ограничив царскую власть подобием конституции, продолжали жить в интеллектуальной части высшего дворянства.

Так, декабрист, племянник известного драматурга екатерининской эпохи Д. И. Фонвизина записал: «В 1773 или 1774 году, когда цесаревич достиг совершеннолетия и женился на дармштадтской принцессе, названной Наталией Алексеевной, граф Н. И. Панин, брат его, фельдмаршал Н. И. Панин, княгиня Е. Р. Дашкова, князь Н. В. Репнин, кто-то из архиереев, чуть ли не митрополит Гавриил, и многие из тогдашних вельмож и гвардейских офицеров вступили в заговор с целью свергнуть с престола царствующую без права Екатерину II и вместо нее возвести совершеннолетнего ее сына. Павел Петрович знал об этом, согласился принять предложенную ему Паниным конституцию, утвердил ее за своею подписью и дал присягу в том, что, воцарившись, не нарушит этого коренного государственного закона, ограничивающего самодержавие. Душою заговора была супруга Павла, великая княгиня Наталия Алексеевна, тогда беременная».

Текст «конституции Фонвизина – Панина», под которым этот документ вошел в историю, не найден, но сохранилось его предисловие, а в записках М. А. Фонвизина даже делается попытка реконструировать его содержание.

Этот сюжет, ставший одним из самых засекреченных в следующем веке, является весьма важным для понимания сложной проблемы престолонаследия и отношений императрицы и ее сына. Политика императрицы, направленная на возможное отстранение сына от наследования престола и передачу власти старшему, любимому внуку Александру, стала проявляться вскоре после описываемых событий. 

Так, явно неслучайно два старших внука, Александр и Константин, были отняты бабушкой у родителей, а последний через два года после рождения второго сына в сентябре 1781 года были отправлен в длительное европейское путешествие. Этому можно не удивляться, так как организации путешествия предшествовала сложная интрига.

Пребывавший в России с визитом император Священной Римской империи, которого иногда называют австрийским императором, Иосиф II,  подал Екатерине мысль отправить наследника с женой «на прогулку» в Европу.

Зная склонность сына к противодействию всем ее начинаниям, она поручила князю Репнину подготовить Павла к идее заграничного путешествия и рекомендовать ему обратиться к матери за разрешением. Первоначально императрица, согласно ее плану, отказала сыну и затем, "вняв мольбам", дала согласие.

Однако в подготовку этого мероприятия вмешались другие силы: отстраненный от своего воспитанника, но сохранивший на него влияние, Никита Панин, сторонник сближения с Фридрихом II и Пруссией, в противовес Австрии, усмотрел в этой поездке угрозу для прежнего дипломатического курса России и будущего Павла.

Он старался заставить наследника отказаться от этой идеи, тем более что императрица запретила сыну посещать Берлин и видеться с Фридрихом II, поклонником которого, а также его военной системы был Павел. Последний внял опасениям Панина, что его могут лишить надежд на трон, не впустив обратно в Россию и объявив наследником сына, Александра. Павел пытался отказаться от поездки, но безрезультатно.

Когда чета отправилась в путешествие, Иосиф II писал в европейские страны письма с просьбами проявить к наследнику русского престола максимальное. Он даже сообщил их вкусы, подчеркнув, что «они совсем не привередливы в еде и в основном предпочитают простую, но качественную пищу, а фруктовые компоты являются особенно предпочтительными. Они пьют только воду». 

Мария Фёдоровна также была польщена любезностью Иосифа II, особенно когда он привез в Вену ее родителей, которых она не видела со времени приезда в Россию.

Во время путешествия, водушевленный свободой и неожиданным для него теплым приемом в европейских государствах, где в отличие от матери его воспринимали как наследника престола и консультировались с ним по государственным вопросам, Павел повел себя неосторожно, критикуя политику Екатерины и ее фаворитов.

Приедем только один из таких эпизодов. В Неаполе, однажды зашла речь о правительстве, и королева сочла нужным сказать, что «не следует говорить о законах в присутствии принца, привыкшего к самому совершенному законодательству, которое существует на свете.

На это великий князь воскликнул: «Законы в такой стране, где та, кто царствует, может удержаться на троне только в силу того, что она законы топчет ногами!» Все ужаснулись… и постарались скорее переменить разговор.

Так, тот же герцог Тосканский - Леопольд, отмечал осведомленность наследника российского престола в вопросах внешней политики, его аргументы против линии матери на союз с Австрией и, напротив, пропрусские симпатии Павла.

«Он не скрыл от меня, – писал Леопольд, – что не одобряет всех обширных проектов и нововведений в России, которые в действительности впоследствии оказываются имеющими более и пышности и названия, чем истинной прочности». В этом же разговоре «граф Северный» разгорячился и заявил, что ему известны имена петербургских должностных лиц, якобы «купленных Венским двором». «Это князь Потемкин, статс-секретарь императрицы Безбородко, первый член Иностранной коллегии Бакунин, оба графы Воронцовы, Семен и Александр, и Марков, теперь посланник в Голландии». 

Павел подчеркнул, что он будет доволен, если узнают, что ему известно, кто они такие, и лишь только он получит власть, то их «отстегает», уничтожит и выгонит.

В другом письме Леопольд замечал: «Граф Северный, кроме большого ума, дарований и рассудительности, обладает талантом верно постигать идеи и рассудительности и быстро обнимать все их стороны и обстоятельства. Из всех его речей видно, что он исполнен желанием добра. В его образе мыслей видна энергия. Мне он кажется очень твердым и решительным, когда остановится на чем-нибудь, и, конечно, он не принадлежит к числу тех людей, которые позволили бы кому бы то ни было управлять собою».

В Париже наследник, так же как в Италии, не удержался от непротокольных замечаний в адрес императрицы, заявив удивленным королю и королеве: «Ах! Я бы очень досадовал, если бы в моей свите был даже пудель, верный мне, потому что мать моя велела бы его утопить тотчас после моего отъезда из Парижа!».

В голландском Заандаме они посетили домик, в котором жил Пётр I в 1697 году, будучи учеником корабельного плотника во время «великого посольства». Домик сохранился до наших дней, в XIX веке вокруг него был сооружен каменный футляр.

Знаменитый Лейденский университет был следующим пунктом путешествия. Благодаря знаниям, приобретенным в стенах университета, многие из русских, обучавшихся в Голландии, сделались полезными своему отечеству – такова была главная мысль выступления Павла Петровича перед профессорами университета, торжественно встретивших высокого гостя. Присутствие князя Куракина, получившего образование в Лейденском университете, придало особый эффект этой встрече.

Далее через Дюссельдорф и Франкфурт путешественники прибыли на родину Марии Фёдоровны, где она когда-то восприняла первые уроки сентиментализма в духе Руссо, в Этюп – летнюю резиденцию родителей великой княгини недалеко от Монбельяра. Здесь они провели месяц и затем проездом через Швейцарию достигли столицы герцогства Вюртембергского – Штутгарта, где правил дядя Марии Фёдоровны – герцог Карл. Потом – снова Вена на две недели и далее через Краков, Гродно, Ригу – на родину, в Петербург, куда прибыли в ноябре 1782 года.

После рождения летом 1783 года у Марии Фёдоровны первой дочери, Александры, царственная бабушка подарила семье сына мызу Гатчина в пригороде Петербурга. 

Первоначально эта территория принадлежала Петру Первому, затем, при Анне Иоанновне, мыза с деревнями была подарена князю А. Б. Куракину «в личное потомственное владение». В 1765 г. ее купила Екатерина и подарила своему фавориту Григорию Орлову. Он затеял в Гатчине большое строительство, пригласив для проектирования дворца архитектора Антонио Ринальди. 

Расположенный на холме над Серебряным озером дворец производил впечатление средневекового замка. После смерти Орлова императрица выкупила Гатчину у его наследников, и затем это имение оказалось собственностью Павла Петровича.

Гатчина. Нынешнее время

Таким образом наследник был окончательно удален от двора, и начался тринадцатилетний «гатчинский» период его жизни. Как писал исследователь этой эпохи Г. И. Чулков, «здесь созрели окончательно политические идеи будущего императора; здесь определился его характер; здесь он создал своеобразный и мрачный быт; здесь душа его, уже отравленная ревнивыми мечтами о власти, ничем не ограниченной, заболела страшным недугом».

"Гатчинский помещик», как он сам себя называл, занимался хозяйством и военным делом. Повторяя пристрастие отца к прусским военным порядкам, наследник создал собственную небольшую армию и занялся муштрой солдат. Роскоши екатерининского двора он противопоставил своеобразный аскетизм и дисциплину. Здесь запрещалось носить пышные туалеты, а также круглые шляпы и фраки.

«Он окружил себя стражей и пикетами, – вспоминал современник, – патрули постоянно охраняли дорогу в Царское Село, особенно ночью, чтобы воспрепятствовать какому-либо неожиданному предприятию. Он даже заранее определял маршрут, по которому он удалился бы с войсками своими в случае необходимости; дороги по этому маршруту по его приказанию заранее были изучены доверенными офицерами».

Занимаясь со всей страстью военным делом, Павел проводил парады, составлял воинские уставы для строевой, гарнизонной и лагерной службы и инструкции для массы должностных чинов армии. Его окружение изменилось, теперь его круг составляли офицеры незнатного происхождения, нередко малообразованные, но искушенные в тонкостях военного дела.

https://proza.ru/2020/09/05/49...

Одной из таких фигур стал А. А. Аракчеев, ставший известным позже, в эпоху Александра Первого, а пока только начавший подниматься по служебной лестнице и прозванный «гатчинским капралом». «Армия» наследника, составлявшая вначале восемьдесят человек, постепенно выросла до двух тысяч. Форма солдат и офицеров и воинский устав резко отличались от порядков в российской армии. Здесь были эскадроны кавалерии и артиллерийские части.

«Будучи взрослым и зрелым человеком, – писал Чулков, – он играл роль самодержавца в своем небольшом поместье, как мальчики играют, забавляясь ненастоящими крепостями и ненастоящими армиями».

Вскоре, согласно воспоминаниям, Гатчина и Павловск стали напоминать военные лагеря, с заставами и шлагбаумами; их образ существования сообразовывался с ритмом жизни наследника, который вставал в четыре часа утра и рано отходил ко сну.

В хозяйственной сфере «гатчинский помещик» достиг некоторых успехов. Он устроил школу и больницу для жителей Гатчины, построил четыре храма, принадлежавших разным конфессиям. Согласно документам Павел помогал крестьянам, прирезая земельные участки и давая ссуды, способствовал возникновению довольно примитивных предприятий по производству фарфора, стекла, суконной фабрики, чтобы обеспечить занятость местных жителей.

Тем не менее, будучи отлучен от реальной политической жизни, он не мог не ощущать свою ущербность. «Мне вот уж 30 лет, – писал наследник одному из своих близких, – а я ничем не занят».

 По его словам, ему оставалось только "искать утешения среди своих друзей, чьи сердце и ум будут выше их роста». В 1787 году во время второй русско-турецкой войны он стремился выехать на театр военных действий, что было отклонено Екатериной. Вскоре он вновь попытался участвовать в войне, на этот раз со Швецией и, хотя получил боевое крещение, но был быстро отозван матерью в Петербург еще до окончания боевых действий…

Продолжение следует…

…Немецкий драматург и прусский посланник при русском дворе, Август Коцебу был по подозрению в вольнодумстве и якобинстве сослан Павлом в уральский город Курган. Теоретически его «Записки об императоре Павле» должны быть полны самой лютой злобы. Однако вот что мы там видим: «Народ был счастлив. Его никто не притеснял. Вельможи не смели обращаться с ним с обычною надменностью. Они знали, что всякому возможно было писать прямо государю, и что государь читал каждое письмо. Из 36 миллионов людей по крайней мере 33 миллиона имели повод благословлять императора».

За что такая любовь? Ответ отчасти даёт другой иностранец, француз на русской службе, Александр Ланжерон: «Вспышки ярости государя обрушивались только на офицеров и генералов. Солдаты же, хорошо одетые и накормленные, напротив, осыпались подарками».

Простой народ в целом, конечно, подарками не осыпали. Хотя и это как посмотреть. Скажем, прощение налоговых недоимок в 7,5 миллионов рублей, объявленное Павлом — это подарок или нет? А ведь названная сумма — примерно десятая часть годового бюджета империи.

Разумеется, не всё можно измерить деньгами. Как оценить следующий шаг императора? «Павел впервые привёл к присяге себе на верность крестьян, чем уравнял их с остальными сословиями». То есть, по большому счёту, признал крепостных за людей. Наверное, лучшей оценкой здесь будет свидетельство современника: «Низшие классы с таким восторгом приветствовали государя, что он стал объяснять себе холодность со стороны дворянства нравственной испорченностью и революционными наклонностями».

Помните диалог солдата с чёртом из русской сказки «Солдат и чёрт»?

— Солдат, солдат, а на чём ты спишь?
— На шинели.
— А в головах что кладёшь?
— Шинель.
— А в ноги?
— Шинель.
—  А укрываешься чем? 
— Шинелью.
— Так сколько ж их у тебя?
— Одна.

Тут не гех бы вспомнить одно из 14 тысяч распряжений того времени по Армии. Именно Павел дал русскому солдату шинель. Универсальную одежду, которая прошла через все войны в течение двухсот лет, в том числе две мировых, и с небольшими изменениями дошла почти до наших дней.

Кстати, павловская шинель действительно отвечала сказочным требованиям — на неё отпускалось 4 аршина 4 вершка сукна, то есть примерно 3 метра. При известной сноровке на ней и впрямь можно было переночевать, а в виде скатки она могла защитить от сабельного удара и даже от пули.

А как же «неудобная, тесная, холодная форма прусского образца, которая калечила русских солдат»? Наверное, никак. Потому что есть немало распоряжений Павла, которые в данный шаблон категорически не помещаются.

Например, для зимнего времени он ввёл караульные овчинные тулупы и валенки — исконно русские предметы одежды. Причём в караулке должно быть такое количество «валяных сапог», чтобы каждая новая смена надевала сухие и тёплые. Это правило, как было установлено Павлом, так и осталось во всех современных уставах.

Императора Павла I часто называют «последний рыцарь на троне». И, что самое интересное, в этом есть правда. В 1797 г. рыцари ордена Иоанна Иерусалимского (они же госпитальеры, они же мальтийцы) просили Павла стать их покровителем. Тот согласился и принял титул «Протектор ордена».

А год спустя, когда французы захватили Мальту, он и вовсе был избран Великим магистром, что давало право на владение всеми орденскими землями. Ещё год спустя Павел предпринял попытку блокады «своего» острова, а также отдал повеление обозначать Мальту на картах как ещё одну губернию Российской империи. Но тут вмешались англичане, стало не до Мальты, а потом и сам Павел был убит.

О Мальте следует сказать особо. Итак, 10 декабря 1798 года русский император Павел I был провозглашён Великим магистром Мальтийского ордена. Этому не помешал тот факт, что Павел был, во-первых, женат. Во-вторых, он вообще исповедовал православие, в то время как рыцари были католиками. Протеста от Папы не поступило.

Европейские правители не оспаривали легитимности выбора нового гроссмейстера ордена. Английский адмирал Нельсон, подходя с флотом к Мальте, обратился к императору Павлу как к Великому магистру с извещением о предстоящем назначении им капитана Белла комендантом острова. Адмирал просил считать это назначение временным до тех пор, пока Павел не назначит на этот пост кого-либо по своему усмотрению. Согласие было получено, и более того - Павел присвоил капитану Беллу звание командора Мальтийского ордена.

Слова своего Нельсон, как и все лживые британцы, не сдержал и после изгнания французов с Мальты восстановил в ордене власть прежнего Великого магистра. А ведь Павел уже считал Мальту своей и даже повелел изготовить новые географические карты, на которых она обозначалась как губерния Российской империи! Это событие не только оттолкнуло Павла I от Англии, но и, возможно, заставило его затеять казачий поход на Индию.

Сами же кавалеры Мальтийского ордена, добравшиеся до России, были причислены к русскому дворянству. Многие из них получили должности при дворе и в армии, а 26-летний кавалер ордена Юлий Литта стал самым молодым генералом русской армии. Кстати, 90% своих доходов до 1810-х годов Мальтийский орден получал из России, лишь 10% приходило из Западной Европы. Но после убийства Павла история русских мальтийцев подошла к концу.

О Павле говорили иное. Фёдор Ростопчин в беседе с дочерью покойного императора, Екатериной Павловной, сказал: «Отец ваш по делам его был равен Петру, если бы не умер так рано».

Следует вспомнить одну историческую реалию: Во время царствования Екатерины II жил в Соловецком монастыре монах-провидец, звали его Авель. Начал Авель пророчествовать о смерти императрицы. Но у стен, даже у монастырских, есть уши — за свои предсказания Авель был заключен в Шлиссельбургскую крепость «под крепчайший караул».

После смерти Екатерины, которая умерла в точном соответствии с пророчеством Авеля, монах был амнистирован самим Павлом I. Император пожелал встретиться со старцем и выслушать от него новые прогнозы. Авель в подробностях расписал смерть императора, а заодно и незавидное будущее династии Романовых.

«Коротко будет царствование твое, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. В Страстную Субботу погребут тебя… Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить добрую память твою… Но народ русский правдивой душой своей поймет и оценит тебя и к гробнице твоей понесет скорби свои, прося твоего заступничества и умягчения сердец неправедных и жестоких. Число лет твоих подобно счету букв» (см. «Пророчества монаха Авеля») 

Теперь о кончине императора Павла Первого. Убивали его с жестокостью, которую можно сравнить сегодня со смертью Каддафи. Откуда такая ненависть к своему государю – помазаннику божьему? Ведь все палачи были православные христиане, в вере которых на первом месте должна стоять заповедь – «Не убий!».

Итак, причины ненависти к нему «ЭЛИТЫ» мы уже знаем. С лета 1799 года начинает формироваться группа заговорщиков, вынашивающая планы отстранения императора от власти и возведения на престол старшего сына Павла, Александра.

Во главе заговора встали вечно живой масон Никита Панин, генерал-губернатор Петербурга Петр Пален, последний хахаль Екатерины Великой

Платон Зубов вместе с братьями Николаем и Валерианом. Общее количество лиц, вовлеченных в заговор, к началу марта 1801 года составляло от 180 до 300 человек.

Однако вскоре планы заговорщиков ствли изветсны императору. 9 марта он вызвал к себе Палена и спросил, что ему известно о заговоре. Генерал-губернатор Петербурга ответил, что сам состоит в нём (как сказали бы сегодня) агентом под прикрытием и вот-вот готов арестовать заговорщиков с поличным. Хитрожопому Палену удалось успокоить императора, получив некоторое время на реализацию задуманного.

Павел, подозревая самых близких, приказал держать под домашним арестом в Михайловском замке собственную жену, а также старших сыновей, Александра и Константина.

Сразу после беседы с императором Пален встретился с Александром и наврал ему, что Павел подписал указ о предании суду членов императорской фамилии. Глава заговорщиков просит наследника престола дать «добро» на приведение замысла в исполнение. После некоторого колебания Александр соглашается, настаивая на том, что отец не должен пострадать. Пален уверяет, что никто не планирует физического воздействия на Павла I.

1 (23 марта по новому стилю), 4:00. Император (как обычно) просыпается рано. После утреннего туалета приступает к государственным делам.

5:00 – 9:00. Павел I работает в своем кабинете. Пален производит традиционный доклад императору по международным делам.

9:00. Император вместе с наследником престола отправляется «осматривать войска».

10:00. Павел присутствует на плац-параде. В это же время Пален, отбывший после доклада из дворца, собирает на своей квартире офицеров гвардии, где выражает им особое неудовольствие государя их службой и угрозу всех сослать. Собравшиеся «разъехались с горестными лицами и с унынием в сердце».

11:00. Император прогуливается верхом вместе со своим любимцем камердинером Иваном Кутайсовым.

13:00. Павел I обедает в Михайловском замке со своими приближенными. В то же время Пален рассылает приглашения к себе на ужин. На мероприятие приглашаются только те, кто вовлечен в заговор.

15:00 – 17:00. Император приводит к присяге членов семьи, за исключением малолетних, «не вступать с заговорщиками ни в какую связь». После присяги Павел I находится в отличном расположении духа и позволяет Александру и Константину ужинать с ним.

1:00. Император ужинает в Михайловском замке. На ужин приглашены Александр и Константин с женами, великая княжна Мария Павловна; жена главного заговорщика статс-дама Пален и её дочь, фрейлина Пален, камер-фрейлина Протасова, фрейлина Кутузова 2-я, статс-дама Ренне, статс-дама графиня Ливен; Кутузов, Строганов, Нарышкин, обер-камергер граф Шереметев, шталмейстер Муханов, сенатор князь Юсупов.

21:30. Ужин завершен. Перед уходом Павел общается с Михаилом Кутузовым. Посмотрев на себя в зеркало, монарх замечает: «Посмотрите, какое смешное зеркало; я вижу себя в нём с шеей на сторону». Уходя к себе, император бросает: «Чему быть, того не миновать».

22:00. Обед у Платона Зубова. Заговорщики в последний раз обсуждают план действий.

22:15. Павел I посылает пажей с письмами и обходит некоторые посты в Михайловском замке. После этого закрывает внешнюю дверь. Находившийся в этот момент на посту дверей часовой Агапеев позднее сообщит, что император молился у иконы в прихожей.

22:30. Лейб-медик Гриве дает императору лимонно-мятную настойку.

22:00 − 22:30. Поднятый по тревоге 3-й батальон Семеновского полка, которым руководит наследник престола Александр, направляется в Михайловский замок, чтобы сменить Преображенский батальон, занимавший караулы в замке. Эта смена совершается под предлогом, что на другой день, 12 марта, Павел I будет рано смотреть Преображенский полк. Семеновцы занимают все посты в замке, кроме внутреннего пехотного караула, находящегося около залы, называемой уборной, смежной со спальней Павла I.

22:00 – 23:00. Ужин у Палена. Присутствуют как руководители заговора, так и рядовые участники из числа гвардейских офицеров. В ужине участвуют 40–60 человек, большинство находится в состоянии алкогольного опьянения. Платон Зубов сообщает рядовым участникам переворота о том, что император будет низложен предстоящей ночью. При этом он указывает на то, что Александр дал на это санкцию, а Екатерина Великая с самого начала хотела передать престол внуку.

Среди заговорщиков проявляется нерешительность, когда речь заходит о том, что делать с Павлом после отстранения от власти. Пален замечает: «Напоминаю, господа, чтобы съесть яичницу — нужно сначала разбить яйца». Предварительно решено заключить свергнутого императора в Шлиссельбург.

22:30 – 23:30. Павел I проводит час в комнате у своей фаворитки Анны Гагариной, спустившись к ней по потаенной лестнице. После этого он возвращается в свою спальню.

23:10 – 23:20. Получив сигнал о движении полков, Пален предлагает офицерам разделиться на две группы. Первую возглавляет сам Пален, вторую — Платон Зубов и командир Изюмского легкоконного полка Леонтий Беннигсен. Обе группы выдвигаются в Михайловский замок. Колонна Зубова-Беннигсена идет через Садовую к Рождественским воротам Михайловского замка. Другая, во главе с Паленом, через Невский проспект и главный вход под Воскресенскими воротами.

12 (24 марта по новому стилю), 0:00. Заговорщики проникают в Михайловский замок. Часовые на нескольких постах пытаются поднять тревогу, однако высокопоставленные офицеры из числа участников заговора успокаивают их.

0:15 – 0:30. Заговорщики подходят к покоям императора. Платон Зубов бьет часового Агапеева саблей по затылку. Затем таким же образом нейтрализуется гусар Кириллов, дежуривший за первой дверью императорских покоев. И Агапеев, и Кириллов в итоге останутся в живых.

Командир Изюмского легкоконного полка Леонтий Беннигсен.

0:30. Группа Зубова-Беннигсена оказывается в покоях Павла I. Камер-лакеи императора поднимают шум, что приводит в состояние паники Платона Зубова. Он делает попытку покинуть дворец, однако его останавливает Беннигсен: «Как? Вы сами привели нас сюда и теперь хотите отступать? Это невозможно, мы слишком далеко зашли, чтобы слушаться ваших советов, которые ведут нас к гибели. Жребий брошен, надо действовать. Вперёд».

0:30 – 0:45. Заговорщики входят в спальню императора. Павел, услышав шум, прячется за каминным экраном. Платон Зубов, не обнаружив монарха, растерянно говорит по-французски: «Птичка упорхнула». Беннигсен, сохраняющий хладнокровие, подошел к постели, пощупал её рукой и сказал: «Гнездо теплое — птичка недалеко». Спустя минуту заговорщики обнаруживают Павла.

0:45 – 1:45. От Павла требуют подписать документ об отречении от престола. Император сильно напуган, однако отказывается подписывать что-либо. Одного из молодых офицеров, принимающего участие в заговоре, он принимает за сына Константина и восклицает: «И Ваше высочество здесь?».

Между Павлом и Платоном Зубовым возникает перепалка, в которой император наносит удар одному из предводителей заговора. Беннигсен кричит: «Не противьтесь, государь, дело идёт о вашей жизни!». В этот момент одним из наиболее активных заговорщиков становится 

полковник Владимир Яшвиль, начальник конно-гвардейской артиллерии. «Полно разговаривать! Теперь он подпишет все, что вы захотите, а завтра головы наши полетят на эшафоте», — кричит он.

В руке Платона Зубова оказывается массивная золотая табакерка, которой он наносит удар в левый висок императора. Павел падает на пол, после чего на него набрасываются более десяти человек. Лежащего бьют ногами, прыгают на животе. Затем офицер Измайловского полка Скарятин затягивает на шее Павла офицерский шарф, который принадлежал, по разным версиям, либо Скарятину, либо самому императору. Монарха душат. Спустя несколько минут он уже не подает признаков жизни.

1:45. О смерти императора сообщают Александру. Он заявляет: «Я не чувствую ни себя, ни что я делаю — я не могу собраться с мыслями; мне надо уйти из этого дворца. Пойдите к матери и пригласите её как можно скорее приехать в Зимний дворец».

2:00. Александр и Константин покидают Михайловский замок.

2:00 – 5:00. Супруга Павла, императрица Мария Федоровна, узнав о смерти мужа, делает попытку перехватить инициативу и заявляет о своих правах на трон. Заговорщики изолируют ее, к утру она соглашается признать переход власти к старшему сыну и отправиться в Зимний дворец.

2:30 – 6:00. Срочно вызванному лейб-медику Вилье приказано привести в порядок труп Павла I, чтобы он не имел признаков насильственной смерти. Несмотря на все усилия, Вилье не удается полностью скрыть гематомы на лице убитого. В гробу лицо императора в итоге закроют массивной шляпой.

6:00 – 10:00. В Петербурге официально объявлено о смерти императора Павла I и воцарении Александра I. Официальная версия гласит, Павел умер от апоплексического удара (в современной терминологии — инсульта).

Сегодня более всего душу православного русского гнтетёт то, что в убийстве отца напрямую принимал участие его сын. Скорее всего именно участие Константина помогло открыть все ворота и двери для группы Бенингсена -Зубова, а иначе не понятно, как пьяная толпа придворных разнеженных офицеров смогла прорваться в хорошо охраняемый Михайловский замок без приглашения . Вспомним, как трепетно относился Павел к воинской дисциплине, когда за меньшие дисциплинарные проступки наказывали сурово всех без разбору .

В этой связи становится понятно, почему Константин был отрешён от престола Александром Первым. Впоследствии сын отцеубийца безоговорочно согласился с этим и отказался наотре. Тяжкая карма преследовала братьев и их потомство. Александр таже был убит впоследствии. Только двое из западного клана Романовых умерли своей смертью – это два Николая.

Можно также догадаться о том почему гранд-масон всех степеней Михайло Кутузов подвинул бесспорно талантливого и ответственного Барклая де Толли на посту главнокомандующего в лихую годину ЕДиноЕвропейского нашествия Наполеона на Русь Святую и какой именно народец этого требовал, чтобы дать шанс Великой Армии Масонов пожечь Москву и уйти из окружения под Березиной.

Представляется, что как и сегодня, и как сотни лет назад, вокруг российской власти шла острая борьба темных сил. Решающую роль в этой борьбе играли и играют, представители тайных орденов и масонских лож. Эти темные силы вовсю использовали и используют шантаж, интриги и прочие хитрости для того, чтобы манипулировать и царями и президентами.

В случае с Павлом получилось, что он был заведомо отрицательно настроен против того круга лиц, который приобрел мощное влияние при Екатерине. И поэтому он был убит. Вдобавок ко всему, распутная немка Екатерина настолько дискредитировала своим поведением царскую власть, что никто из ближайшего окружения уже не верил и не верит сегодня в особую (сакральную) роль царя. Ибо отличалась венценосная шлюха от простых только тем, что была умна, хитра и изворотлива, да ещё имела царский статус.

Не удивительно, что спустя всего несколько десятилетий народовольцы, оболваненные опреленными всевозможными организациями, сектами, кружками, контролируемые представителями известного народца, стали вести самую настоящую охоту за царями, которые уже не были царями в библейском смысле. 

Потому, что Романовы с самого начала, когда их возвели на трон темные силы, не имели в глазах их господ статуса царя-пророка, какими являлись, например (по их же господскому убеждению), Давид и Соломон, а были всего навсего гоями, возведенными на царство, как и сегодня все президенты Европы и США…

Богоизбранные и сегодня утверждают, что в те далекие времена многие цари автоматически выполняли и роль пророков. И, как гласит их Библия, вместе с пророчеством от Господа одновременно посылался елей, которым умащивались головы царей. Специальное масло из рая, доставленное ангелами, содержало в себе некую благодать, позволяющую и помогающую помазанникам божьим долго м справедливо управлять народами.

Но в нашу эру елей заменили долларами и лжепророческими средствами массовой информации, позволяющими менять царей, президентов и других вождей как перчатки. Однако и носители уже другие. Это не ангелы божие, а приспешники Сатаны, преобразующие мир с одной целью – владеть и править им, не руководствуясь законами Творца.

Продолжение следует…

отсутствует

Где царь – там и Москва... Часть. 75

После убийства императора Павла I придворным пришлось решать задачу приведения в должный вид тела покойного, чтобы наутро его можно было показать войскам в доказательство его естественной смерти. Несмотря на все старания, на лице покойного были видны синие и черные пятна. Придворному медику Вилье помогали врачи Гриве и Гутри. Следовало доказать волнующимся солдатам, что царь действительно умер и надо присягать Александру.

Известно, что из Гатчины был приглашен придворный живописец Яков Меттенлейтер, хранитель гатчинской картинной галереи, которого вызывали с кистями и красками гримировать тело. Когда император лежал в гробу, его треугольная шляпа была надвинута на лоб так, чтобы скрыть, насколько возможно, левый глаз и разбитый висок.

Н. И. Греч пишет, как ходил прощаться с телом:

«Едва войдешь в дверь, указывали на другую с увещеванием: извольте проходить. Я раз десять от нечего делать ходил в Михайловский замок и мог видеть только подошвы ботфортов императора и поля широкой шляпы, надвинутой на лоб».

Отпевание и погребение состоялось 23 марта в Великую субботу, оно было совершено всеми членами Святейшего Синода во главе с митрополитом Санкт-Петербургским Амвросием Подобедовым. Последнее пристанище убитый император нашел в усыпальнице Петропавловского собора.

На престол вступил Александр I, в результате чего общая атмосфера в стране сразу же поменялась. Изменился внешнеполитический курс. От союза с Францией вернулись к внешне дружеским отношениям с Англией. Новый император заявил, что при нем все будет, как при бабушке. Тем не менее самому Александру убийство отца нанесло глубокую психологическую травму, которая, возможно, вызвала его обращение к мистицизму в конце жизни.

Фонвизин описывает его реакцию на новость об убийстве:

«Когда все кончилось, и он узнал страшную истину, скорбь его была невыразима и доходила до отчаяния. Воспоминание об этой страшной ночи преследовало его всю жизнь и отравляло его тайною грустью».

Жена Александра, Елизавета Алексеевна, писала:

«Страшная рана в его душе не заживет никогда».

Постепенно все основные участники переворота были удалены из Петербурга. 

В политическом плане страшная история гибели Павла довлела над его сыновьями всю жизнь. С этим связана во многом их осторожность в осуществлении назревших социально-экономических преобразований, в частности, отмены крепостного права. 

И Александр, и затем Николай, понимая необходимость борьбы с крепостничеством, боялись сделать не только решительные, но даже робкие шаги в этом направлении – так напугали их крепостники-дворяне, не погнушавшиеся цареубийством, которое в дальнейшем войдет в норму в борьбе с царизмом. Правда – это уже не будут помещики, а целый сонм новых революционеров, в основном из «богоизбранной интеллигенции», назвавшей себя «народовольцами»…  

Карамзин, извечный апологет масонства и других организаций, созданных в России под эгидой исполнителей

«трехтысячелетки Соломона», с непонятной ненавистью (ведь не имел крепостных душ) и с присущим ему словоблудием, писал: «Сын Екатерины мог быть строгим и заслужить благодарность отечества к неизъяснимому изумлению россиян, он начал господствовать всеобщим ужасом, не следуя никаким уставам, кроме своей прихоти; считал нас не подданными, а рабами, казнил без вины, награждал без заслуг, отнял стыд у казни, у награды – прелесть; унизил чины и ленты расточительностью в оных; легкомысленно истребил долговременные плоды государственной мудрости, ненавидя в них дело своей матери; умертвил в полках наших благородный дух воинский, воспитанный Екатериной, и заменил его духом капральства».

Сложность и противоречивость как самого Павла, так и истории его убийства отметил А. С. Пушкин, для которого Павел – «романтический наш император» и одновременно «увенчанный злодей». Злодей потому, что о Павле он знал не от Арины Радионовны, а от придворных историков:

"И слышит Клии страшный глас

За сими страшными стенами,

Калигулы последний час

Он видит живо пред очами,

Он видит – в лентах и звездах,

Вином и злобой упоенны,

Идут убийцы потаенны,

На лицах дерзость, в сердце страх.

Молчит неверный часовой,

Опущен молча мост подъемный,

Врата отверсты в тьме ночной

Рукой предательства наемной…

О стыд! о ужас наших дней!

Как звери, вторглись янычары!..

Падут бесславные удары…

Погиб увенчанный злодей".

В декабре 1777 года «Санкт-Петербургские ведомости» о рождении внука Екатерины II написали:

«О сем великом благополучном происшествии возвещено жителям столицы 201 пушечным выстрелом с крепостей Петропавловской и Адмиралтейской, а в придворной большой церкви отправлено с коленопреклонением благодарственное молебствие».

Бабушка, ставшая после отречения мужа императрицей Екатериной II, нарекла внука Александром в честь Александра Невского — покровителя Санкт-Петербурга, а его крещение по ее распоряжению превратилось в торжество поистине международной значимости. Мальчик родился крупный, здоровый и очень спокойный.

Всего же Павел Петрович и Мария Федоровна имели десять детей, и Александр был старшим из них. Помимо него у них были три мальчика и шесть девочек: Константин, Александра, Елена, Мария, Екатерина, Ольга, Анна, Николай и Михаил.

Александр был любимым внуком Екатерины, и она, как утверждает его внучатый племянник, великий князь Николай Михайлович, служила ему «живым примером, как нужно царствовать». Плюс она лично руководила его воспитанием, видя в мальчике не только будущего главу государства, но и продолжателя дела, начатого Петром Великим.

Императрица растила своих старших внуков, Александра и Константина, руководствуясь главными идеями философов Джона Локка и Жан-Жака Руссо, при этом с мнением родителей мальчиков она особо никогда не считалась.

Читаем в одном из писем Екатерины немецкому барону Фридриху-Мельхиору Гримму, датированном 29 мая 1779 года:

«Я все могу из него делать…». А вот фрагмент другого письма, от 5 июля того же года: «Мне говорят, что я вырабатываю из него забавного мальчугана, который готов делать все, что я захочу. Все кричат, что бабушка делает чудеса…»

Будучи женщиной властной и волевой, Екатерина была уверена, что ее собственный сын Павел неспособен управлять огромной страной, и планировала возвести на престол Александра, минуя его отца, нрав которого виделся ей слишком тяжелым. Но как всякая женщина, даже немка, она испытывает совсем не царские чувства к своему маленькому внуку. Она находила огромное удовольствие в потакании его шалостям и капризам, сама написала для него учебники и наставления: например, «Записки касательно российской истории».

В этом своем опусе она писала:

«История есть слово греческое; оно значит деи или деяния. История есть описание дей или деяний; она учит добро творить и от дурного остерегаться …Всякому народу знание своей собственной истории и географии нужнее, нежели посторонних; однако же без знания иностранных народов истории, наипаче же соседственных дей и деяний, своя не будет ясна и достаточна.

В истории не токмо нравы, поступки и дела описуются, но еще мудрым, правосудным, милостивым, храбрым, постоянным, твердым и верным честь и слава, а несмысленным, несправедливым, грубым, робким, легкомысленным и неверным бесчестие и поношение в людях воспоследует».

Вот такая была бабушка, говорившая одно, а делавшая другое, в реальной жизни  начхавшая на возвышенное стремление к чести и достоинству, убив законного супруга и императора…

Попечителем Александра, когда ему исполнилось пять лет, был назначен умный, но весьма капризный генерал-аншеф

  Николай Иванович Салтыков, а также суровый и несколько прямолинейный 

Александр Яковлевич Протасов, которого сделали придворным кавалером-воспитателем и также произвели в генералы.

Как написано в одной из биографий Александра, основной задачей Протасова «было помочь в предохранении от засорения желудка и сквозного ветра». А вот Закон Божий будущему императору 

преподавал протоиерей Андрей Сомборский. За географию и 

естествознание отвечал пруссак Петер Паллас,

 за физику — Логин Крафт, 

за русскую историю и словесность — Михаил Никитич Муравьев, отец будущего декабриста Н.М. Муравьева, а также дядя поэта К.Н. Батюшкова.

Но самое большое влияние на формирование характера Александра оказал его учитель швейцарец Фредерик-Сезар Лагарп, который занимался с ним в 1783–1794 гг. Историк С.П. Мельгунов, говоря о воспитании Александра, отмечает:

«Это „заботливое“ воспитание чрезвычайно мало содействовало выработке сознательного и вдумчивого отношения к гражданским обязанностям правителя: Александра, по меткому выражению Ключевского, как „сухую губку, пропитывало дистиллированной и общечеловеческой моралью“, то есть ходячими принципами, не имеющими решительно никакого отношения к реальным потребностям жизни.

В лице своей бабки он видел, как модные либеральные идеи прекрасно уживаются с реакционной практикой, как, не отставая от века, можно твердо держаться за старые традиции. От своего воспитателя, республиканца Лагарпа, он, в сущности, воспринимал то же умение сочетать несовместимое — либерализм со старым общественным укладом, лгать и призывать говорить правду…

Лагарпа по справедливости можно назвать „ходячей и очень говорливой французской книжкой“, проповедовавшей отвлеченные принципы и в то же время старательно избегавшей касаться реальных язв, разъедавших государственный и общественный организм России. Республиканский наставник в практических вопросах был, в сущности, консерватором, отговаривавшим позже Александра от коренных реформаторских поползновений».

А вот военный человек генерал Н.И. Салтыков знакомил Александра с традициями русской аристократии, полностью отвергая «республиканскую ересь» Лагарпа. Что же касается отца Александра, то он передал сыну свое пристрастие к военным парадам. Некоторое время, кстати, юный Александр по его указанию проходил военную службу в Гатчинских войсках, сформированных Павлом I, и там он «от сильного гула пушек лишился слуха в левом ухе».

Завидную способность Александр проявлял к языкам. Например, по-английски он начал говорить раньше, чем по-русски, а всего он владел четырьмя языками, и основным у него был модный тогда в России французский. Безусловно, в этом немалую роль сыграл франкоговорящий наставник будущего царя

Фредерик-Сезар Лагарп. Немного расскажем об этом наставнике, чтобы понять откуда у русского императора Александра I появился такой оригинальный характер.

Этот воспитатель-якобинец до приглашения Екатериной II был простым адвокатом в Берне. Приехав в Россию «на ловлю счастья и чинов», он, будучи горячим приверженцем идей просвещения и гуманизма, ознакомил Александра с трудами французских мыслителей Жана-Жака Руссо и Габриэля Бонно де Мабли, а также с работами британского историка Эдварда Гиббона.

Да, он плохо знал русский менталитет, был полон вольнолюбивых иллюзий, не ведал российского прошлого и воспитывал будущего царя на близких своему сердцу примерах просвещенной Европы. Но при этом он имел одно неоспоримое качество — он был человеком честным и порядочным. В результате они с Александром сохранили друг к другу искреннюю привязанность на долгие годы.

Этот швейцарец состоял при Александре в течение 1783–1794 гг., и он, без сомнения, находился выше всех прочих наставников по уму, знаниям и характеру. Естественно, он и оказал больше влияния на склад характера и направление мыслей Александра. При этом положение Лагарпа было очень трудным: стараясь охранять Александра от влияния придворной атмосферы и не скрывая своего образа мыслей, он нажил себе многочисленных врагов. Но помимо этого его политическая деятельность при дворе Екатерины «подарила» ему и массу швейцарских противников.

Императрица в целом была довольна Лагарпом и поддерживала его, но, регулярно выслушивая обвинения против него, в конечном итоге тоже поддалась сомнениям. В результате Лагарп был отпущен из Санкт-Петербурга довольно холодно. В октябре 1794 года Лагарпу было объявлено об отставке, и в мае 1795 года он покинул Санкт-Петербург.

Прощаясь, Александр сказал ему:

«Помните, что оставляете здесь преданного вам человека, который не в состоянии выразить вам свою привязанность и который обязан вам всем кроме жизни».

Считается, что именно Лагарп был для Александра нравственным авторитетом. Одни уверены, что он стал для будущего императора образцом бескорыстной гражданской добродетели, другие винили его в том, что, внушая Александру свою республиканскую философию, он забывал о русской жизни и делал своего ученика мечтателем и космополитом.

Адам Чарторыйский. Русский и польский государственный и политический деятель, глава княжеского рода Чарторыйских, которого в течение долгой жизни борцы за независимость Польши не раз прочили в короли Польши. В начале XIX века был близок к российскому императору Александру I, входил в его «негласный комитет», занимал пост министра иностранных дел Российской империи

Сей польский друг Александра иронизировал по поводу швейцарца так:

«Лагарп принадлежал к поколению, воспитанному на иллюзиях конца XVIII века, к тем людям, которые воображали, что их доктрины, как новый философский камень, как новое универсальное средство, разрешали все вопросы и что одними сакраментальными формулами можно рассеять все многообразные препятствия, выдвигаемые практической жизнью при осуществлении отвлеченных идеалов.

У Лагарпа было для России свое всеисцеляющее средство, о котором он распространялся в своих писаниях так многоречиво, что у самого императора не хватало терпения дочитывать их. Я вспоминаю, между прочим, что он напал на выражение „регламентированная организация“, которому он придавал, не без основания, большое значение, но которое повторял беспрестанно и с такой настойчивостью, что выражение это в конце концов стало его прозвищем».

Именно Лагарпу Александр оказался обязан своей нравственностью и отвлеченной идеалистической любовью к свободе. Но, к сожалению, все это не могло не быть чистой теорией, практически не нашедшей отражения в практике его будущего правления.

 Поэтому биограф Александра А.Н. Архангельский делает следующий вывод:

«Единственная вина воспитателя Лагарпа состояла в том, что „главный“ его воспитанник рос (и вырос) русским царем без царя в голове; что либерализм, как намагниченная стружка, был напылен лишь на поверхность Александровского сознания; что идея свободы не сомкнулась в его сердце с образом традиционной России, не соотнеслась с ее судьбой».

Историк А.Н. Пыпин пишет о другом направлении, которое противопоставлялось в воспитании Александра взглядам Лагарпа, так:

«Это направление состояло, по-видимому, только в восхвалении русского status quo без достаточных логических оснований, которые могли бы установить в уме Александра какое-нибудь положительное мнение о предмете. Напротив, он, вероятно, оставался беспомощен между двумя противоречиями и, не находя в своих сведениях и в собственной мысли, еще слишком молодой в то время, никакой опоры для их разрешения, колебался между ними и, наконец, разрешал их теми инстинктами, которые вообще бывают так сильны в образовании мнений юноши.

 В этих инстинктах благородные бескорыстные стремления всего чаще берут верх над всем узким, эгоистическим, несправедливым. И нет ничего удиви тельного, что Александр, в природе которого было именно много такой инстинктивности, увлекался больше Лагарпом, чем его противниками: сама личность Лагарпа выделялась из обстановки Александра и производила на него сильное действие; и в его наставлениях Александр находил именно те идеи о справедливости, о свободе, о правах человечества, к каким влекли его юношеские стремления».

Как бы то ни было, несмотря на неплохой подбор преподавателей и незаурядные природные данные, Александр так и не получил серьезного образования из-за нелюбви к учению. Например, А.Я. Протасов в своем дневнике отмечал его «лень, странные поклоны и дурные привычки». Как и в жизни Петра Великого, мы наталкиваемся здесь на факт совершенно неправильной подготовки наследника престола: это было хорошее, но чисто либеральное западноевропейское образование вместо православного и русского.

Вместо глубоко осознанного понимания исторического предназначения своего царства Александр вырастал мистиком, стремящимся к решению отвлеченных мировых проблем. Да, он был человеком высоких качеств характера, бескорыстным и великодушным, глубоким в стремлении к благу всего человечества, но к русскому народу у него отношение было явно предвзятым.

«Каждого русского, — как писал Н.И. Ульянов, — он считал либо плутом, либо дураком… В какой-то мере, Александр может считаться предшественником русского „западничества“ 30—40-х гг., по крайней мере его лексикона и фразеологии».

Именно при Александре «слова „Европа“, „мир“, „вселенная“, „человечество“ стали произноситься с той декламационной напыщенностью, которая так привилась впоследствии»...

Продолжение следует..

отсутствует

Где царь – там и Москва... Часть 77

…Учеба учёбой, но пора и жениться. Бабка Сашеньки даёт деликатное поручение графу Румянцеву прощупать почву относительно принцессы Баденской Луизы-Марии-Августы. Граф, стараясь угодить императрице, с полной ответственностью отнесся к порученному делу и вскоре на столе у Екатерины лежали подробные характеристики нескольких кандидатур, где особенно были подчеркнуты достоинства принцессы Луизы.

Царица одобрила выбор дипломата и написала ему в начале января 1792 года: «С удовольствием вижу, что вы исполнили данное вам поручение. Старшей из сих принцесс в сем генваре месяце исполнится тринадцать, и будет она, по нашему счету, на четырнадцатом году, следовательно, о поездке матери ее с дочерями сюда прежде генваря будущего 1793 года еще условиться рано. Но между тем [предлагаю] вам от времени до времени съездить в Карлсруэ, иметь старание и бдение, дабы образ мыслей наследной принцессы не переменился, но паче подкрепился. Також старайтесь поприлежнее узнать нрав, склонности и, буде можно, о душевных свойствах и понятиях старшей принцессы, такожде о здоровом ее телесном сложении…».

С врожденным немецким педантизмом, Екатерина со свадьбой решила пока повременить и пригласила Луизу с ее младшей сестрой Фридерикой-Доротеей (будущей женой короля Швеции Густава IV Адольфа) в Россию, чтобы та немного пожила там, привыкла к новым людям и к особенностям той страны, где ей предстояло прожить всю жизнь.

Помня, что она все-таки русская императрица, Екатерина пишет барону  Фридриху Мельхиору Гримму: «Вы, конечно, знаете, что у русских не женят так рано, и это сделано про запас для будущего, а покамест они привыкнут к нам и познакомятся с нашими свычаями и обычаями. Наш же малый об этом не помышляет, обретаясь в невинности сердечной; а я поступаю с ним по-дьявольски, потому что ввожу его во искушение».

Официальной исторической наукой преподносится, что стремление никогда не испытывавшей теплых материнских чувств к собственному сыну Екатерины побыстрее женить любимого внука, было связано с желанием передать престол именно ему, а не Павлу Петровичу. По ее мнению, женитьба должна была придать Александру больший вес в глазах русского общества.

С другой стороны, это был отличный предлог для удаления швейцарца Лагарпа (см. ч. 76) – «дядьки» царевича, для которого прекращение занятий было мотивировано тем, что Александр вступил в брак, а его брат Константин определен в военную службу в Гатчину. При этом вопрос о том, любит ли Александр новоявленную Елизавету, вообще, похоже, никого не интересовал.

Со своей стороны, юная Елизавета быстро завоевала симпатии Екатерины Великой и всего двора. По свидетельству статс-секретаря императрицы А.В. Храповицкого, «никто при виде ее не мог устоять перед ее обаянием». 

Графиня В.Н. Головина, ставшая потом близкой подругой супруги императора, написала в своих «Мемуарах»: «Я особенно привязалась к принцессе. Ее прелесть и грация, а также молодость и мягкость внушали мне живое участие к ней. Чем чаще имела я честь видеть принцессу Луизу, тем более внушала она мне абсолютную преданность».

Наконец,  событие состоялось – Александр был повенчан, и принцесса Баденская получила новое православное имя – Елизавета Алексеевна. 

Теперь примемся препарировать личность Александра Первого, как императора Российской империи, чаще вглядывась в его внутренний мир простого человека.

История давно уже сделала из императора Александра I своего рода историческую загадку: «Сфинкс, не разгаданный до гроба, о нем и ныне спорят вновь», – сказал еще князь П.А. Вяземский об Александре. И в самом деле, как объяснить «противоречия», которыми так богата вся деятельность Александра? Как объяснить удивительное совмещение «благородных» принципов ранних лет с позднейшей жестокой аракчеевской практикой? Дано немало уже объяснений этой непонятной и сложной психики соперника Наполеона, вызывавшего самые противоречивые характеристики со стороны современников.

Прежняя даже критическая историография как бы реабилитировала перед потомством личность Александра. Историк Пыпин писал в своих очерках: «Мы примиряемся с его личностью потому, что в источнике его недостатков находим не дурные наклонности, а недостаток воспитания воли и недостаток понимания отношений, что в глубине побуждений его лежали часто наилучшие стремления, которым недоставало только школы и благоприятных условий».

Александр был одним из наиболее характеристических представителей своего времени. Пыпин продолжает: «Он сам лично делил различные настроения этого времени, и то брожение общественных идей, которое начинало тогда проникать в русскую жизнь, как будто отражалось в нем самом таким же нерешительным брожением. Так, сперва он мечтал о самых широких преобразованиях, о каких только думали самые смелые умы тогдашнего русского общества: он был либералом, приверженцем конституционных учреждений… в другое время, смущаясь перед действительными трудностями и воображаемыми опасностями, он становился консерватором, реакционером, пиэтистом».

Еще более теплую характеристику Александра дал Василий Осипович Ключевский в своем знаменитом литографированном курсе: «Александр был прекрасный цветок, но тепличный, не успевший акклиматизироваться на русской почве: он рос и цвел роскошно, пока стояла хорошая погода, наполняя окружающую среду благоуханием, а как подула северная буря, как настало наше русское осеннее ненастье, этот цветок завял и опустился».

Таков был «коронованный Гамлет», как назвал Александра Герцен. В духе этой прежней историографии характеризует Александра и автор новейшей его биографии профессор  Фирсов:

 "Александра нельзя изображать как «двуличного деятеля, как хладнокровного хитреца». Это была сложная, хрупкая психическая организация. Александр явился «моральной жертвой русской истории XVIII века, точнее – истории русского престола». Это – жертва среды; это – монарх, «морально не вынесший самодержавной власти, унаследованной им при помощи дворцовой революции с смертельным исходом для царствующего государя».

Физическая гибель отца повлекла за собой моральную гибель Александра. «Вечное терзание совести» надломило хрупкую психическую организацию. Поэтому судьба Александра полна самого «трогательного драматизма».

«Я должен страдать, ибо ничто не в силах уврачевать мои душевные муки», – говорил Александр Чарторижскому. И он страдал, но изверившись, все-таки не перестал видеть в «благородных принципах» идейную красоту, и они продолжали сохранять в его глазах известное эстетическое значение. Он «сохранил их в глубине своей души, лелея и оберегая от постороннего влияния, как тайную страсть, которую он не решался раскрыть перед обществом, не способным понимать его»…

К сожалению, Александр почти с самого рождения был поставлен в очень сложные отношения, которые рано раздвоили его сознание и его чувства. Он, как двуликий Янус, имел две маски: одну — для отца, другую — для бабушки. В результате сформировался исключительно противоречивый характер.

Воспитание его закончилось тогда, когда обыкновенно только начинаются первые хлопоты, когда наступает первое знакомство юноши с настоящей жизнью. Александр уже в шестнадцать лет был предоставлен самому себе, да еще в обстоятельствах, требовавших большого нравственного усилия, которое непросто даже для человека, гораздо лучше подготовленного и более опытного. Нет никакого сомнения, что его воспитание при Екатерине II, а потом и жизнь при Павле I уже создали все задатки его характера и надломили его восторженную и благородную натуру.

Необходимость лавировать между ненавидевшими друг друга отцом и бабушкой, как между Сциллой и Харибдой, приучила Александра к двуличию.

Историк С.П. Мельгунов отмечает: «Крайним самолюбием и в то же время жаждой популярности можно объяснить много загадочных противоречий в деятельности Александра. Искание популярности, желание играть мировую роль, пожалуй, и были главными стимулами, направляющими деятельность Александра."

Он жил, словно в маске. "Вращаясь между двумя столь непохожими дворами, — пишет В.О. Ключевский, — Александр должен был жить на два ума, держать две парадные физиономии кроме ежедневной — домашней, иметь два разных прибора манер, чувств, даже слов".

Это стало для Александра привычкой. Четко он говорил лишь одно: зная о решении Екатерины II передать престол не Павлу, а ему, он публично заявлял, что не хочет царствовать и предпочел бы уехать за границу.

В частности, в мае 1796 года он писал В.П. Кочубею: "Вот, дорогой друг, важная тайна. В наших делах господствует неимоверный беспорядок, грабят со всех сторон; все части управляются дурно; порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя стремится лишь к расширению своих пределов. При таком ходе вещей возможно ли одному человеку управлять государством, а тем более исправлять укоренившиеся в нем злоупотребления?.. Мой план состоит в том, чтобы по отречении от этого неприглядного поприща поселиться с женою на берегах Рейна, где буду жить спокойно частным человеком, полагая свое счастие в обществе друзей и в изучении природы".

https://kn-gorchakov.livejourn...

Графиня Эделинг (урожденная Стурдза) в своих воспоминаниях утверждает, что она знала человека, слышавшего непосредственно от Александра утверждение: «Если верно, что хотят посягнуть на права отца моего, то я сумею уклониться от такой несправедливости. Мы с женой спасемся в Америку, будем там свободны и счастливы, про нас более не услышат».

В действительности Александр не только не спасся в Америку, не только не уклонился от «несправедливости», но и принял непосредственное участие в заговоре, устранившем отца от престола и лишившем его жизни.

Правда, на другой день после убийства Павла он будет говорить шведскому послу Стедингу: «Я самый несчастный из людей». И тот убежденно ответил: «Да, Государь, вы действительно должны себя чувствовать таковым». 

Вот другой яркий пример его поразительного двоедушия: в 1799 г. Аракчеев получает отставку. Александр, узнав, что на место его назначен Амбразанцев, выражает большую радость в присутствии людей, ненавидевших павловскую креатуру. «Ну, слава Богу… Могли попасть опять на такого мерзавца, как Аракчеев».

Мария Фёдоровна.
Принцесса Вюртембергского дома, вторая супруга российского императора Павла I. Мать императоров Александра I и Николая I.

А между тем незадолго до такого отзыва Александр изливается в дружбе и любви к этому «мерзавцу» и через две недели вновь пишет к своему «другу». С некоторой наивностью Мария Федоровна 14 марта 1807 г. дает мудрый совет своему сыну: «Вы должны смотреть на себя, как на актера, который появляется на сцене». Но Александр и так уж был хорошим актером.

Проявляя самую нежную внимательность и почтительность к матери, он в то же время подвергает перлюстрации письма вдовствующей императрицы к Беннигсену и следит за ее отношениями к принцу Евгению Вюртембергскому, опасаясь материнского властолюбия. (см. "Дневник М.Ф.Вилламова".

http://www.librapress.ru/2020/... )

В жизни Александр всегда, как на сцене. Он постоянно принимает ту или иную позу. Но быть в жизни актером слишком трудно. При всей сдержанности природные наклонности должны были проявляться. Не этим ли следует объяснять отчасти и противоречия у Александра?

Понятно, что при таких условиях Александр производил самое различное впечатление на современников. Их отзывы донельзя разноречивы. Правда, показания современников очень субъективны, далеко не всегда им можно безусловно доверять. Малую ценность для историка имеет официальное виршество Державина, его поэтическое предвидение высоких дарований нового императора: восторженно приветствуя одой восшествие на престол Александра, екатерининский гений с такой же восторженностью перед тем приветствовал и Павла.

Да это всё лирика, скажет читатель-реалист. Причины его нравственных страданий должны крыться в ином. И он будет прав. Император с самого начала вступления на престол боролся со своими врагами – масонами, чьё движение, рожденное самой агрессивной частью богоизбранных - сионистами, набирало силу в России.

Вступив в зрелые лета, Александр поэтапно пересмотрел своё отношение ко многим, ранее казавшимся ему бесспорным истинам, познав их губительные для православного отечества истоки. Это самым роковым образом обрекло его в последующие годы на роль преследуемой жертвы, охота на которую велась русским масонством – большая часть их в разное время составила ближайшее окружение государя. Среди могущественных врагов императора оказались чины двора, гвардии и армии.

Трудно сказать, в какое именно время произошла смена нравственных ориентиров и освобождение от пут условностей, удерживавших императора от исполнения долга православного государя, но еще в 1812 году он неожиданно продемонстрировал неожиданный для многих масонов шаг – выслал из столицы государственного секретаря М.М. Сперанского.

Значимость шага можно оценить при условии понимания сущности данной персоны, бывшего долгое время приближенным к императору, и вместе с тем человеком, всегда тесно связанным с французскими масонскими кругами. Сперанский был заменен «без лести преданным» А.А. Аракчеевым, человеком с точки зрения современности сомнительных личных качеств, однако далекого от масонства, патриота своего Отечества, радеющего за интересы России.

Русский масон, впоследствии «декабрист» Н.И. Тургенев, взявшийся в своей личной переписке оценивать деятельность императора, с горестным недоумением констатировал, что то был «один из тех актов деспотизма, которые до тех пор не наблюдались в царствование Александра».

1 августа 1822 года Александр I своим указом запретил в стране масонство, что вынудило все российские ложи к подпольному существованию, создав тем самым вероятность постоянной угрозы преследования со стороны властей. Так стало в России, а почти годом ранее масонские ложи были уже запрещены и в Царстве Польском, и в прибалтийских губерниях. В Польше были даже совершены аресты нескольких «вольных каменщиков» за некую «конспиративную деятельность».

https://www.liveinternet.ru/us...

В период 1823–1825 годов Александр содействовал закрытию Министерства просвещения, как института распространения масонской идеологии, отставку покровителя русских масонов А.Н. Голицына и депортацию за рубеж автора нашумевшей в Петербурге книги –

 директора Библейского общества Иоганна Госнера. 

http://loveread.ec/read_book.p...

Последовавший именной указ государя об удалении из Петербурга в Симбирск известного масона ложи розенкрейцеров А.Ф. Лабзина, повсеместное закрытие ланкастерских школ, запрет на издание журналов «Друг юношества» и «Сионский вестник», издаваемый и финансируемый столичными масонами, создали невероятные затруднения на пути деятельности российских лож.

Не реализованные благие порывы юности цесаревича, мечтавшего о либеральном сообществе в России и трансформации русского уклада в рамки западной общественной жизни, обернулись разочарованием и озлобленностью «просвещенной» части русского общества.

Н.И. Тургенев продолжал в переписке порицать императора: «А тот, которым восхищалась Европа и который был для России некогда надеждою, как он переменился! Одним словом, теперь ничего нельзя предвидеть хорошего для России».

Братья по ложам в Европе были обеспокоены ходом событий в Царстве Польском и остзейских землях. Некогда искренний покровитель «вольных каменщиков» раз и навсегда переменился в своих убеждениях в «худшую сторону», лишив их возможности чувствовать себя в безопасности на всем пространстве необъятной Российской империи.

А ведь им был еще памятен тот период, когда по обещаниям Александра братьям по ложе, данным на заре его правления, его целью должна была стать идея дарования России конституции по восшествии на престол, чтобы облагодетельствовать ею народ и открыть для него повсеместные возможности «просвещения умов». Затем, подписав манифест об отречении, любоваться расцветом русской жизни при конституционной монархии, поселившись с женою частным образом в каком-нибудь из городков на благословенном Рейне.

И хотя этого не случилось, до времени, масонское сообщество не особенно тревожил «отход» молодого императора от первоначально намеченного графика исполнения совместных замыслов. Ведь и сами связи Александра с масонами оставались не просто крепки, но и практически казались неразрывными, ибо будущий августейший реформатор, на которого делало ставку европейское масонство, был введен в его ряды в 1803 году самим гроссмейстером великой ложи «Владимира к порядку» И. Бёбером, что демонстрировало известную долю доверия и пиетета.

Пребывание Александра в ложах затянулось, и даже после окончания победоносного похода русских войск в Европу император еще продолжал состоять в ложе «К военной верности», в которой были многие офицеры лейб-гвардии Конного полка, возникшей в 1812 году и посвященной конногвардейцами самому императору. Вместе с братом, цесаревичем Константином Павловичем, Александр состоял и в «Великом Востоке Польши», а в течение 1815–1817 годов, в пору особенной увлеченности мистицизмом, неоднократно посещал ложу «Трех Добродетелей».

Переоценка роли масонства в жизни России, да и собственных взглядов на задачи православного государя, заставила Александра по-новому взглянуть на результаты деятельности лож, впервые заставив задуматься над собственным державным долгом – хранить самодержавие как гарантию целостности и величия страны.

Ставший исторической аксиомой факт, что сильная Россия никогда не нужна была Европе и всегда страшила её, объясняет выводы, к которым пришли европейские «братья», оценив поступки Александра в 1819–1823 годы, как случай «коварного отступничества» собрата по ложам, над умом которого возобладала идея «великой России» вопреки «внутрипартийной дисциплине» лож. Игнорировать ее едва бы решился иной государь, хорошо осведомленный о последствиях такового «проступка».

Итак, с харатеристиками Александра всё понятно, а теперь проследим за началом его правления…

Продолжение следует…

Император Александр I начал свое правление совсем не по-павловски. Он отличался от своего отца буквально во всем: в его намерениях, в первых указах и даже в повседневных поступках.

Николай Иванович Греч, русский писатель, публицист, редактор журнала «Сын Отечества» писал: "Достижения Александра были многочисленны, разнообразны, велики и благотворительны". Типичный пример — система управления: "нет ни одной отрасли государственного управления, которая не была бы преобразована, исправлена, дополнена в его царствование; многие части созданы им совершенно".

Как уже говорилось, четверо "молодых друзей" Александра (Адам Чарторыйский, П.А. Строганов, В.П. Кочубей и Н.Н. Новосильцев) составляли так называемый "Негласный комитет".

Главной задачей этого комитета была помощь молодому императору, как метко выразился историк В.О. Ключевский, "в систематической работе над реформой бесформенного здания управления империей". Для этого надо было изучить настоящее положение империи, потом преобразовать отдельные составные части ее администрации, а потом завершить все "уложением, установленным на основании истинного народного духа".

Конечно, теперь известно, что очень скоро у императора и его советников наступило разочарование, но вначале Александр и молодые члены комитета принялись за дело со свойственным новичкам пылом. На первом же заседании было положено до составления планов государственной перестройки "начертать картину современного положения империи, или, говоря другими словами, прежде нежели приступить к преобразованиям, ознакомиться с самим делом".

Проще говоря, сначала хотели заняться статистикой и административной частью империи. Но, когда приступили к обсуждению проблем, предположенная первоначально система была отложена в сторону, и члены комитета начали обсуждать предметы, требовавшие безотлагательного реформирования.

Совещания большей частью происходили в следующем порядке: один из членов комитета по назначению самого императора делал доклад о деле, подлежавшем рассмотрению, а затем оно совместно обсуждалось и решалось.

Казалось бы, ну что можно решить в стране, в которой уже много веков ничего, по сути, не менялось? Оказывается, можно. "Негласный комитет" работал до ноября 1803 года, и за два с половиной года он успел рассмотреть вопросы проведения сенатской и министерской реформы, крестьянский вопрос, а также ряд внешнеполитических шагов.

Но потом наступило разочарование, ибо одно дело — "рассмотреть вопросы", и совсем другое — что-то действительно изменить. После этого Н.Н. Новосильцев, один из ближайших сподвижников Александра в первые годы его правления, стал президентом Академии наук и попечителем Петербургского учебного округа.

После разочарования Александра в "Негласном комитете" и его фактического роспуска Новосильцев в 1806 году был направлен послом к Наполеону, но не успел доехать до Парижа, как была объявлена война. А потом он несколько лет жил в Вене, выполнял различные дипломатические поручения. Николай Николаевич тяжело переживал удаление от двора, начал злоупотреблять крепкими напитками и умер в апреле 1838 года от белой горячки.

Граф П.А. Строганов стал сначала сенатором и товарищем (заместителем) министра внутренних дел, но потом ушел в действующую армию. Став генералом, он участвовал во многих сражениях. Гибель единственного сына в сражении при Краоне в 1814 году совершенно сломила его, и через три года (в июне 1817 года) он умер.

В.П. Кочубей умер в июне 1834 года, но при Николае I он успел стать председателем Госсовета и Комитета министров, а также был возведен в княжеское достоинство.

Дольше всех, до июля 1861 года, прожил Адам Чарторыйский. В 1803 году он стал попечителем Виленского учебного округа, а потом ушел в отставку. С 1833 года он обосновался в Париже, где возглавил консервативное крыло польской эмиграции и поддерживал антироссийскую политику западноевропейских держав.

И все же, как ни малы были реальные результаты трудов "Негласного комитета", особенно если сравнивать их с обширностью задач, возложенных им на себя, но, как пишет М.И. Богданович, "тем не менее протоколы его заседаний представляют высокий интерес для историка, которому так редко удается присутствовать при зарождении исторических фактов; а на этот раз, можно сказать, такое зарождение совершалось в умах, которые могли бы составить украшение всякого общества в лучшее время его существования".

30 марта (11 апреля) 1801 года был создан так называемый "Непременный совет", по возрастному составу – полная противоположность «Негласному…». Именно он стал рассматривать и обсуждать государственные дела и постановления. Он состоял из двенадцати представителей титулованной знати при императоре Александре. В него входили Д.П. Трощинский, А.Р. Воронцов, П.В. Завадовский и др. Председателем был граф Н.И. Салтыков.

Графу Николаю Ивановичу Салтыкову было 55 лет. В свое время он был одним из воспитателей Александра. Это был "старый царедворец", и в то время, когда император находился при армии, он фактически занимал пост регента. В 1814 году он был возведен в княжеское достоинство, а умер в 1816 году в возрасте 80 лет.

Дмитрию Прокофьевичу Трощинскому в 1801 году было 52 года. По окончании курса в Киевской духовной академии он обратил на себя внимание князя Н.В. Репнина, а потом и Екатерины II. При Павле I он стал сенатором, принимал участие в заговоре против него, а при Александре стал главой Почтового управления империи, затем — министром.

Кстати, именно он написал знаменитый манифест о восшествии на престол Александра I, в котором царь отрекался от политики Павла I и торжественно клялся "управлять Богом нам врученный народ по законам и по сердцу в бозе почивающей августейшей бабки нашей, государыни императрицы Екатерины Великой". Последнюю должность Д.П. Трошинский занимал до 1806 года, а затем он вышел в отставку и умер в феврале 1829 года в возрасте 79 лет.

Петру Васильевичу Завадовскому было 52 года. В свое время он был одним из фаворитов Екатерины II, а Павел I возвел его в графское достоинство, но вскоре отправил в отставку. При Александре он вновь поступил на государственную службу: в 1801 году стал председателем Комиссии составления законов, в 1802 году — первым руководителем Министерства народного просвещения. Он умер в январе 1812 года в возрасте 73 лет.

Графу Александру Романовичу Воронцову было 60 лет. При Екатерине II он был сенатором, но стоял в некотором отдалении от двора. В 1794 году он подал в отставку и оставался удаленным от дел до воцарения Александра, который в 1802 году назначил его государственным канцлером и главой Комиссии по составлению законов. Он умер в 1805 году в возрасте 64 лет.

Точного устава " Непременный совет" не имел, но свою цель его члены видели в том, чтобы "поставить силу и блаженство империи на незыблемом основании закона". При этом правом законодательства "Непременный совет" наделен не был. Это был совещательный орган, то есть он мог только советовать.

В начале своей деятельности "Непременный совет" рассмотрел ряд важных вопросов и подготовил несколько реформ, но потом, в январе 1810 года, согласно проекту М.М. Сперанского, он был преобразован в Государственный совет.

О создании Государственного совета было объявлено специальным манифестом Александра от 1 (13) января 1810 года. Как уже было сказано, его предшественником был "Непременный совет", учрежденный 30 марта (11 апреля) 1801 года, а посему некоторые историки датой основания Государственного совета называют 1801 год.

Зал заседаний Государственного Совета

Государственный совет, который состоял из общего собрания, концелярии и департаментов: законов, военного, гражданских и духовных дел, государственной экономии (позднее временно был создан еще и департамент по делам Царства Польского). Кроме того, при нем действовали различные временные особые совещания, комитеты, присутствия и комиссии.

Государственную канцелярию возглавлял государственный секретарь, им был назначен самый "масонистый масон" М.М. Сперанский, которого историк В.О. Ключевский называл "Вольтером в православнобогословской оболочке".

Кстати, Л.Н. Толстой в своем романе "Война и мир", смотря на Сперанского глазами князя Андрея, увидел в нем "разумного и добродетельного человека". Он отмечал его "логический склад ума", а также достоинства "строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России".

Председателем Государственного совета был либо сам император Александр, либо один из его членов по назначению председателя. В состав Государственного совета входили все министры, а также представители высших сановников, назначаемые императором. Отметим, что Государственный совет, как и "Непременный совет", не издавал законы, а служил лишь совещательным органом при их разработке.

Обычно Государственный совет собирался во дворце в половине девятого утра, а ровно в девять прибывал Александр и произносил речь, сочиненную Сперанским, но собственноручно им исправленную. Кстати, члены совета приносили присягу. В течение двух лет император раз в неделю присутствовал на общих собраниях совета, а перед заседанием он всегда принимал Сперанского, делавшего ему персональный доклад.

Зал заседаний Сената

На основе "Непременного Совета» был создан Сенат. 8 (20) сентября 1802 года был подписан указ "О правах и обязанностях Сената", который определил, как саму организацию Сената, так и его взаимоотношения с другими высшими учреждениями.

Как известно, Сенат заменил Боярскую думу еще при Петре I, но при Павле I его реальное положение оставалось приниженным. При Александре же действовали "Негласный комитет", "Непременный совет" и Комитет министров, что снижало роль Сената. С другой стороны, по словам историка А.Н. Пыпина, "императору больно было видеть Сенат, впавшим в унизительное состояние, в каком он находился".

В результате Сенату было поручено самому составить доклад о своих правах. В Сенате этот указ произвел сильное впечатление. Г.Р. Державин в своих "Записках" рассказывает:

"При слушании сего указа в общем Сената собрании произошли разные мнения — графы Воронцов и Завадовский весьма в темных выражениях или, так сказать, тонких жалобах на прежнее (то есть Павлово) правление, словами Тацита, что говорить было опасно, а молчать — бедственно, хотели ослабить самодержавную власть и присвоить больше могущества Сенату".

В любом случае Сенат составил свой доклад. Кроме того, представлено было несколько отдельных мнений, в том числе и сам Г.Р. Державин представил свой проект преобразования этого государственного органа.

Доклад Сената был рассмотрен Н.Н. Новосильцевым, который выступил со своим видением проблемы в "Негласном комитете". Исходной точкой при этом была мысль, что Сенат нельзя рассматривать как законодательное учреждение, что при самом основании его Петр I предполагал пользоваться им под своим председательством и что не может быть со своими подчиненными иных отношений кроме как отношений хозяина с управляющими.

 Поэтому, согласно Новосильцеву, законодательную власть и нельзя было вручать подобному собранию. Он считал, что власть Сената должна быть ограничена одной судебной частью (в качестве высшей судебной инстанции), но здесь ему должно было бы дать весь необходимый простор власти. В таком вот виде рассматривался вопрос о преобразовании Сената.

Историк А.Н. Пыпин констатирует: "Очевидно, что советники императора далеко не были в положении людей, руководящих решениями императора. Он, по-видимому, был всех чувствительнее к вопросу об ограничении деспотизма и огорчался тем, что не представлялось удовлетворительных средств к решению этого вопроса. Но должно заметить, что эти конституционные мечтания вовсе не были одним легкомыслием <…>. 

Молодые сотрудники Александра разделяли, конечно, его желание в этом отношении, но и "старые служивцы", "опытные", "осторожные", "искусившиеся опытами жизни" и т. д. также заговорили об этом предмете, рассуждали о нем в Сенате и в своих записках, писанных для императора, требовали Сенату новых прерогатив, воображали превратить его в Законодательное собрание".

В результате Сенат был объявлен "верховным местом" Российской империи. Однако огромные полномочия, дарованные в конечном итоге Сенату, не смогли сколько-нибудь поднять его значение. Дело в том, что по своему составу Сенат остался собранием далеко не первых людей империи. Плюс не было создано механизмов непосредственных взаимодействий этого "верховного места" с верховной властью, и это предопределило характер его отношений с теми же министрами. В конечном итоге Сенат так и остался полностью зависимым…

Изменениям подвергся и Святейший синод, членами которого состояли митрополиты и архиереи. При Александре представители этого высшего духовенства уже не собирались, а вызывались на заседания по выбору главы Синода, которым стал гражданский чиновник в звании обер-прокурора. Права последнего были значительно расширены (с 1803 по 1824 год место обер-прокурора занимал князь Александр Николаевич Голицын — друг юности императора, ставший с 1816 года также и министром народного просвещения).

Зал заседаний Святейшего синода

С 1813 года был сменен весь личный состав Святейшего синода кроме митрополита Амвросия (в миру Андрея Ивановича Подобедова), да и самому ему стоило немалого труда удержаться на месте.

Самым ценным его помощником и поддержкой в это время был Филарет (в миру Василий Михайлович Дроздов), новое яркое светило православной церкви. Он был сыном коломенского дьякона и родился в 1782 году. В 1812 году его определили ректором Санкт-Перебургской духовной академии, и он оставался там до 1819 года, радикально модернизировал программу преподаваемых дисциплин. 

А в июле 1817 года, по представлению митрополита Амвросия, ему было поведено быть епископом Ревельским с оставлением за ним должности ректора академии. Как видим, митрополит Амвросий принял Филарета под свое особое покровительство и не ошибся.
 

А тем временем манифестом от 24 октября 1817 года было создано сдвоенное Министерство духовных дел и народного просвещения с А.Н. Голицыным во главе, и Святейший синод был поставлен в его ведомстве совершенно в такое же положение, как католическая коллегия, духовные управления армян, евреев и других иноверцев. В довершение всего князь Голицын передал свою обер-прокурорскую должность другому лицу, князю Петру Сергеевичу Мещерскому, поставив его себе в прямое подчинение, так что обер-прокурор стал представлять в Синоде не самого императора, а лишь одного из его министров.

Долготерпение Амвросия наконец кончилось, и он высказался против князя Голицына. После этого он был признан несоответствующим своему посту и в марте 1818 года освобожден от управления Санкт-Петербургской епархией. Его удалили в Новгород с титулом митрополита Новгородского и Олонецкого. А через два месяца, в мае 1818 года, он скончался, и на его место назначили черниговского архиепископа Михаила Десницкого. Но и тот вступил в конфликт с А.Н. Голицыным, долго жаловался на него Александру I и скончался в марте 1821 года.

8 (20) сентября 1802 года, издав манифест "Об учреждении министерств", Александр I начал министерскую реформу. В результате вместо прежних коллегий (детищ Петра Великого) было утверждено восемь министерств: иностранных дел, военных сухопутных сил, морских сил, внутренних дел, финансов, юстиции, коммерции и народного просвещения.

В частности, первым министром иностранных дел стал канцлер граф А.Р. Воронцов, первым военным министром — граф С.К. Вязьмитинов, первым министром внутренних дел — граф В.П. Кочубей, первым министром финансов — граф А.И. Васильев, первым морским министром — адмирал Н.С. Мордвинов, первым министром юстиции — Г.Р. Державин, первым министром коммерции — граф Н.П. Румянцев, первым министром народного просвещения — граф П.В. Завадовский.

Существовавшие "до того" коллегии поступили в состав министерств и были преобразованы в департаменты.

Министрам был предоставлен "обширный круг власти" по делам подчиненных им ведомств, а для суждения о делах, требующих "общих соображений", был учрежден Комитет министров, нередко собиравшийся при личном участии императора. Отчеты о своем управлении министры должны были подавать через Сенат.

В целом можно сказать, что Александр I, вверяя важнейшие посты в государстве людям заслуженным и опытным из прежнего времени, употреблял рядом с ними людей новых, молодых, более соответствующих духу времени. Как уже говорилось, В.П. Кочубею в 1802 году исполнилось 34 года. П.А. Строганов, которому исполнилось 30 лет, был назначен товарищем (заместителем) министра внутренних дел. В 1803 году 42-летний Н.Н. Новосильцев стал товарищем министра юстиции. Адам Чарторыйский в 1802 году (в 32 года) стал товарищем министра иностранных дел, а через два года и министром, сменив 63-летнего А.Р. Воронцова.

Также очень скоро был отправлен в отставку и 48-летний адмирал Н.С. Мордвинов, которого заменил 35-летний П.В. Чичагов. Точно так же в 1808 году 64-летнего С.К. Вязьмитинова сменил 39-летний А.А. Аракчеев. И таких примеров много.

Декабрист А.М. Муравьев в свое время написал об Александре: "Чтобы понравиться властелину, нужно быть иностранцем или носить иностранную фамилию". Зря клепал на царя масон Муравьёв - из восьми первых министров Александра не было ни одного иностранца!

Другое дело, что потом "иностранцев" стало гораздо больше: графа А.Р. Воронцова, как уже говорилось, сменил поляк Чарторыйский, а потом министрами были остзейский дворянин Готтард фон Будберг, родившийся в Лиссабоне немец Карл фон Нессельроде, француз Жан-Батист де Траверсе, грек Иоанн Каподистрия и многие другие.

Тем не менее, как утверждает историк Н.А. Троицкий, "факты свидетельствуют, что царь подбирал себе сотрудников по родству убеждений, личной преданности, способностям, но независимо от их национальности и фамилии".

После издания манифеста "Об учреждении министерств" все дела стали решаться единолично министрами, отчетными перед императором. При этом каждый министр имел товарища (заместителя) и мощную канцелярию. Министерства подразделялись на департаменты, департаменты — на отделения, отделения — на столы во главе со столоначальниками.

12 (24) июля 1810 года вышел подготовленный М.М. Сперанским манифест "О разделении государственных дел на особые управления", который разделил все государственные дела "в порядке исполнительном" на пять главных направлений:

внешние сношения (компетенция Министерства иностранных дел);

внешняя безопасность (компетенция военного и морского министерств);

государственная экономия (компетенция министерств внутренних дел, просвещения и финансов);

гражданский и уголовный суд (компетенция Министерства юстиции);

внутренняя безопасность (компетенция Министерства полиции).

Манифестом 1810 года было провозглашено создание новых центральных органов государственного управления, в частности, 

Министерства полиции (первым министром полиции стал генерал А.Д. Балашов) и Главного управления духовных дел разных исповеданий. Всего число министерств и приравненных к ним Главных управлений достигло двенадцати.

Продолжение следует... 

Где царь – там и Москва Часть 79 / 21 ноября 2020 г.

В предыдущей публикации мы говорили о бурной реформаторской деятельности Александра I по внедрению новых способов управления государством. Но не надо забывать и о тех, которыми собираешься управлять, а управляемые массы – крестьянство как-то не очень вспоминалось правящим классом в процессе создания реформ.

Следует отметить, что еще в конце 1808 года Александр поручил М.М. Сперанскому разработку плана государственного преобразования России, и в октябре 1809 года соответствующий проект под названием "Введение к уложению государственных законов" был императору представлен.

К сожалению, этот прогрессивный проект встретил упорное противодействие сенаторов, министров и прочих высокопоставленных сановников (по выражению Адама Чарторыйского, "всех инвалидов и лентяев империи"), и Александр не решился его реализовать.

К тому же и вся преобразовательная деятельность того времени носила на себе признаки поспешности и неполноты. Например, создали министерства и начали строить новый административный порядок в государстве, но не сделали подробных инструкций, не позаботились о точном разграничении функций и т. д.

К тому же власть министров постоянно сталкивалась с Сенатом, коллегиальные формы управления — с централизацией, консервативное — с новаторским, новое — со старым… Из трех ветвей высшего управления (законодательной, исполнительной и судебной) были в той или иной степени преобразованы только две. Судебной же ветви реальная реформа вообще не коснулась.

Типичный пример — положение крестьянства. Вопрос этот был наиважнейший, ибо в то время примерно 95 % населения страны проживало в деревне, занимаясь сельскохозяйственным трудом. При этом земля находилась в монопольной собственности помещиков (дворян) и государства.

Доля крепостных крестьян в населении России мри Александре I составляла примерно 57–58 %. Крепостные крестьяне имели земельные наделы, но за пользование ими они несли повинности — барщину и оброк.

Понимая серьезность сложившейся ситуации, Александр несколько раз принимался за выработку подходов к этим проблемам, и при нем появились первые признаки ослабления монополии дворянства на земельные владения.

Так, например, в 1801 году была разрешена свободная купля-продажа незаселенной земли. То есть ее было разрешено покупать людям недворянского звания (например, купцам, мещанам и государственным крестьянам).

А в 1803 году Александр подписал важнейший указ "О вольных хлебопашцах", позволявший помещикам освобождать своих крепостных крестьян и дворовых за выкуп. Правда, результаты этого указа оказались более чем скромными (за время царствования Александра было "уволено" около 47 000 душ).

 Забитые и недалекие крестьяне говорили помещикам так: пусть все останется по-прежнему, то есть мы — ваши, а земля — наша. Впрочем, на иное никто особо и не рассчитывал. Скорее этим указом была произведена разведка настроений дворянства по отношению к вопросу об отмене крепостного права.

В 1804 году Александр утвердил проект аграрной реформы в Прибалтике.  Сразу же, конечно, возникает вопрос: почему именно в Прибалтике? Разве Россия так мала? Да очень просто - в случае успеха, Александр был поднят в глазах Европы, как подлинный оадетель своего народа. Где-то там - в Костроме, это было бы не так заметно.

Проект  был разработан специальным комитетом, занимавшимся проблемами улучшения быта остзейских крестьян. Согласно этому документу, крестьяне были объявлены владельцами своих земельных наделов, а размеры их повинностей в пользу помещиков должны были быть зафиксированы в особых договорах.

Продажа и заклад крестьян обоего пола от одного помещика другому (без земли) были запрещены. Крестьяне получили право избирать судей из своего сословия в крестьянские и приходские суды, а также в ландгерихты. Крестьянские суды получили право выбирать людей к отдаче в рекруты. Кроме того, крестьянин, владевший данным ему от помещика участком наследственно, мог потерять это право только по приговору крестьянского суда, утвержденному приходским судом. Хозяева наследственных участков могли подвергаться наказанию не иначе как по приговору крестьянского суда и т. д.

Но и этот указ, как бы он ни был хорош, не решил аграрного вопроса в Прибалтике, и после окончания войны с Наполеоном правительству пришлось вновь вернуться к нему. Соответственно, законы 1816–1819 гг. предоставили крестьянам личную свободу, но при этом лишили их земли, оставив ее в собственности помещиков и заставив крестьян арендовать ее. Это как у нас в 9о-х у колхозников - бери землицы, сколько влезет, но трактора впридачу не дадим, а через год если не начнешь её обрабатывать - отнимем! Идея Чубайса -"ваучер" на колхозный лад.

Как известно, при Александре I начал развиваться новый класс — буржуазия (арендаторы земель, владельцы постоялых дворов, мельниц, мануфактур и т. д.). В 1818 году и крестьянам тоже было разрешено организовывать фабрики и заводы, но реально воспользоваться правом владения имуществом и заключения договоров смогли лишь единицы.

Как пишет историк М.И. Богданович, "иностранные писатели справедливо славили великодушные виды императора Александра, но в действительности помещичьи крестьяне Остзейских губерний по-прежнему остались рабами".

Таким образом, личная свобода крестьян продолжала оставаться, по сути, фикцией. Однако попытки проведения аграрной реформы в Прибалтийских губерниях стали свидетельством того, что Александр I понимал, что крепостное право является тормозом для развития российской экономики.

В этом смысле весьма характерен разговор, имевший место между Александром и государственным секретарем А.С. Шишковым. Последний в 1814 году написал текст указа-обращения императора с благодарностью ко всем сословиям, участвовавшим в войне с Наполеоном. Шишков, понятное дело, первым государственным сословием считал дворянство. По этому поводу у него с Александром даже возник спор, в ходе которого Александр Семенович заявил:

— Всякая связь между людьми, из которых одни повелевают, а другие повинуются, на сем токмо основании нравственна и благотворна, что самая вера и законы предписывают сие правило.

На это император возразил ему весьма решительно, и А.С. Шишков потом написал об этом так: "Сие несчастное в государе предубеждение против крепостного права в России, против дворянства и против всего прежнего устройства и порядка внушено ему было находившимся при нем Лагарпом и другими окружавшими его молодыми людьми, воспитанниками французов, отвращавшими глаза и сердце свое от одежды, от языка, от нравов — словом, от всего русского".

С другой стороны, великий князь Николай Михайлович тоже утверждает, что "Александру Павловичу дворянство было всегда ненавистно", но, по его мнению, "корень ненависти скрывался не в крепостном праве, а в роли дворянства в кровавом событии 11 марта 1801 года, не забытом государем в течение всей его жизни".

И все же роль Лагарпа (см. предыдущие части публикации) в этом вопросе не стоит недооценивать. С некоторых пор именно Лагарп начал говорить Александру о необходимости сделать что-нибудь в пользу крестьян, которые были доведены до самого плачевного состояния, не имея никаких гражданских прав. Например, в 1801 году он предупреждал Александра о том, что "народ, доведенный до крайности суровостями, несомненно, может бороться с теми, кто его притесняет".

В этом же письме он говорил о том, что "решение состоит в том, чтобы дать законам свободный ход". Но все это в отношении крестьянства не могло быть сделано иначе, как постепенно, и первый шаг, который предлагался, состоял в том, чтобы позволить тем, кто не был крепостным, покупать земли.

Историк М.И. Богданович констатирует: "Император был согласен с ним, но он желал, чтобы эти люди, которые будут иметь право покупать только одни земли, могли бы в то же время покупать и крестьян; и крестьяне, которыми будут владеть недворяне, могли подчиняться правилам более умеренным и не считаться их рабами…" По сути, пропитанный "лагарповскими идеями" Александр искренне желал освободить крестьян от крепостной неволи. И надо отдать ему должное — он очень многое сделал в этой области.

Кстати говоря, "Негласный комитет" много раз обсуждал вопрос о возможности отмены крепостного права в России, по после долгих дискуссий было решено с этим не торопиться, ибо "внезапное ограничение помещичьей власти могло дать повод к неповиновению крестьян и к большим беспорядкам". Кроме того, опасения вызывало и неизбежное "неудовольствие дворянства", не считаться с мнением которого было невозможно.

http://www.hist.msu.ru/ER/Etex...

И все же указ 1803 года "О вольных хлебопашцах", по мнению историка В.О. Ключевского, это было "первое решительное выражение правительственного намерения отменить крепостное право".

 А вот слова М.И. Богдановича: "Великому подвигу освобождения помещичьих крестьян <…> положено было основание в царствование Александра I, который с самого вступления на престол принял непоколебимо намерение не жаловать (как было до него) никому населенных имений".

На письмо одного из государственных сановников, желавшего получить такое имение, Александр ответил так:"Русские крестьяне большей частью принадлежат помещикам; считаю излишним доказывать унижение и бедствие такого состояния. И потому я дал обет не увеличивать числа этих несчастных и принял за правило не давать никому в собственность крестьян. Имение, о котором вы просите, будет пожаловано в аренду вам и вашим наследникам, следовательно, вы получите желаемое, но только с тем, чтобы крестьяне не могли быть продаваемы подобно бессловесным животным. Остаюсь в убеждении, что вы поступили бы не иначе на моем месте".

Наконец, в марте 1809 года Александр отменил право помещиков ссылать своих крестьян в Сибирь за малозначительные проступки. Более того, было подтверждено правило: если крестьянин единожды получил свободу, то он не мог быть вновь отдан помещику. Кроме того, получали свободу выходцы из плена, а также взятые по рекрутскому набору, а помещикам предписывалось кормить крестьян в голодные годы и т. д.

Недооценивать подобные реформы нельзя. Тем более что проводились они в самом начале XIX века, когда общество еще не было к ним готово. В частности, даже самые просвещенные из государственных людей того времени (например, Гавриил Романович Державин), платя дань вековым предрассудкам, "считали освобождение крестьян не только несообразным с общею пользою, но вредным для безопасности государства".

Кстати, не одобряли тогда "реформаторской горячки" Александра многие именитые дворяне: князь П.М. Волконский, князь П.П. Долгорукий, граф Е.Ф. Комаровский и др. Да и императрица-мать всеми силами пыталась "удержать сына от пагубных увлечений, предсказывая ему самые тяжелые последствия". Ох, как не хотелось социальным паразитам того времени терять своих рабов!

Не забывал Александр I и о реформах в образовательно-культурной сфере. Великий князь Николай Михайлович в своих исторических изысканиях вообще удивляется, что в подобных условиях "кое-что было сделано". При этом, как он пишет, "как ни странно, но более всего продвинулось вперед дело народного просвещения".

Тут, безусловно, имеется в виду реформа учебных заведений и всей системы образования. И ничего странного в этом нет, ибо новому правительству нужны были новые чиновники, подготовленные по-европейски, а старая система образования уже не отвечала этим требованиям.

В результате в 1802 году, то есть почти сразу же после вступления Александра на престол, было учреждено Министерство народного просвещения и образовано шесть учебных округов: Московский, Петербургский, Виленский, Дерптский (Тартуский), Харьковский и Казанский. Каждый из учебных округов возглавлял соответствующий попечитель.

Указ Александра I от 1803 года предполагал создание новой системы образования, основанной на принципах бессословности и состоящей из четырех уровней (разрядов): бесплатные приходские училища — бесплатные уездные училища — губернские гимназии — университеты. Всей системой образования должно было ведать Главное управление училищ.

Учебные округа возглавили попечители, а над ними встали ученые советы при университетах, которые должны были методически руководить всеми учебными заведениями своего учебного округа.

Тартусский университет

.Кстати сказать, в годы правления Александра I было основано пять университетов: в 1802 году — в Дерпте (Тарту), в 1803 году — в Вильно, в 1804 году — в Казани и Харькове. А открытый в 1804 году в Санкт-Петербурге Педагогический институт был преобразован в университет в 1819 году.

Интересно отметить, что новый университетский устав поначалу предоставил университетам очень большую автономию: они могли сами выбирать ректора и профессоров, имели собственный суд, высшая администрация не могла вмешиваться в их дела и т. д. Но при этом высшее образование в России, естественно, было доступно лишь привилегированным сословиям.

Событием в истории российского образования стало открытие лицеев — закрытых привилегированных учебных заведений, программа которых была рассчитана на шесть лет. Уровень знаний, который давали лицеи, был близок к университетскому, и они готовили элиту общества. 

Достаточно сказать, что в Царскосельском лицее под Санкт-Петербургом, основанном по указу Александра I в 1810 году помимо А.С. Пушкина, И.И. Пущина, В.К. Кюхельбекера и А.А. Дельвига учились будущий министр иностранных дел А.М. Горчаков, будущий тверской губернатор А.П. Бакунин, будущий академик М.А. Корф и многие другие.

Сверх того, были учреждены Институт Корпуса путей сообщения, училища Инженерное, Артиллерийское и Кораблестроительное, Школа гвардейских подпрапорщиков, военные училища в Туле и Тамбове, институты и кафедры восточных языков и т. д.

Академии наук, художеств и медико-хирургическая были при Александре преобразованы и усовершенствованы. Под покровительством императриц Марии Федоровны и Елизаветы Алексеевны стали процветать институты для воспитания благородных девиц. Одним словом, как писал великий князь Николай Михайлович, в первые годы правления Александра "все оживилось на почве просвещения".

В создании и развитии реформ необходимо немного упомянуть о сподвижнике Александра – Михаиле Михайловиче Сперанском, впоследствии уничиженным царём за участие в масонской лиге. По свидетельству великого князя Николая Михайловича, его возвышение стало "неожиданным для современников" и возбудило "в публике самые противоположные толки, а при дворе вызвало зависть".

Это и понятно, ведь Сперанский был сыном бедного священника и воспитанником семинарии. Своими первоначальными успехами по службе он был обязан покровительству генерал-прокурора князя А.Б. Куракина (он был учителем в доме Куракиных). Проявил он себя и при его преемниках П.В. Лопухине и А.А. Беклешове. А императору Александру о нем много говорил граф В.П. Кочубей. Все они уважали Сперанского и "пользовались им и его пером для всяких работ и проектов". При этом все эти люди очень ценили ум и работоспособность Михаила Михайловича.

После восшествия Александра I на престол Сперанский в звании статс-секретаря поступил к Д.П. Трощинскому, бывшему докладчиком при царе, а после учреждения министерств — к министру внутренних дел В.П. Кочубею.

Обратимся к В.И. Новаковскому - биографу Сперанского, который писал: "Кочубею <…> нужен был человек, который бы занялся приготовительными работами к образованию его будущего министерства. Искусный в выборе людей, он тотчас остановился на Сперанском, имя которого гремело уже в чиновничьем мире, и втайне поручил ему эти работы. Сперанский охотно взялся за них и, сказавшись больным, перестал являться на службу; он рассчитал, что ему гораздо выгоднее служить при образованном, светском и знатном вельможе, притом любимце государя, чем при начальнике хотя умном и дельном, но зачерствелом в старой приказной колее, с отсталыми понятиями, несогласовавшимися с направлением нового царствования, при человеке, кроме того, звезда которого клонилась уже к падению".

Понятно, что Д.П. Трощинский при этом обиделся, ибо лишился в лице Сперанского своей правой руки, но В.П. Кочубей написал тогда императору:

"Сперанский должен необходимо состоять исключительно при Министерстве внутренних дел и быть поставлен вне всякого прикосновения к прежнему месту своего служения. Зависимость от двух начальников была бы неуместна…"

В результате Сперанский, назначенный управлять Департаментом по государственному благоустройству, быстро стал "душою всего департамента и делал разные перемены, а еще более предполагал их сделать".

Во время болезни В.П. Кочубея доклады императору Александру делал Сперанский, и это стало поводом для их сближения.

По словам В.И. Новаковского, Александр был так "очарован отчетливостью докладов, ловкостью и сметливостью в исполнении повелений своего статс-секретаря, умевшего на лету ловить и угадывать каждое слово, что с этого времени стал давать ему разные личные поручения". Как отмечает великий князь Николай Михайлович, "Александр скоро привык к новому для него человеку".

В 1809 году М.М. Сперанский был произведен в тайные советники, что соответствовало чинам генерал-лейтенанта и вице-адмирала. Подобное возвышение "скромного труженика" заставило тогдашнюю аристократию и чиновничий мир вздрогнуть.

В том же 1809 году Сперанский обратил на себя внимание своей активной деятельностью по преобразованиям в государстве. При этом он явно находился под впечатлением своего знакомства с Наполеоном. Став заместителем министра юстиции, Сперанский приступил к коренной ломке существовавшего в России строя, и основанием для его проекта стали Кодекс Наполеона и французская Конституция 1799 года.

Как отмечает В.И. Новаковский, после посещения Эрфурта он "очарован был как Наполеоном, так и всем французским. Из сравнения русского с французским еще яснее увидел он необходимость задуманных им преобразований в своем государстве, где все казалось дурно и потому требовало переделки".

Основной мыслью Сперанского была централизация власти. По его мнению, император должен был обладать всей полнотой власти, а под ним должен был находиться Государственный совет "как посредник между царской властью и прочими управлениями". Этими прочими управлениями должны были стать Государственная дума (законодательное учреждение), министерства (исполнительное учреждение) и Судебный сенат (судебное учреждение). Ниже должны были находиться местные органы: губернские, окружные и волостные.

Став любимцем императора, Сперанский почувствовал свою силу. Он с необыкновенным жаром взялся за дело…

Продолжение следует…

Где царь – там и Москва... Часть 80 / От 26 ноября 2020 Г.

У Сперанского друзей было мало. Да и сама Россия, как уже говорилось, тогда еще не была готова к такой коренной ломке. В результате из всех его задумок увидел свет, по сути, лишь Государственный совет, торжественно открытый в январе 1810 года. По меткому определению великого князя Николая Михайловича, "на деле вышло, что гора родила мышь".

Но и Государственный совет — это было немало. И, естественно, преобразования и проекты Сперанского вызвали множество толков и даже порицаний, как это бывает и при всякой реформе, когда старое заменяется новым.

Конечно же масон Сперанский, с жаром принявшийся утверждать в России идеи праотцов нынешнего глобализма, наделал немало ошибок. Ослепленный масонскими утверждениями «каменщиков» о всемирном братстве и равенстве, Сперанский не учел менталитет русского народа, которому подобные понятия, расцветшие во Франции,  были чужды. Да и наличие в российских коридорах власти богоизбранных, создателей масонского движения, было почти на несколько порядков меньше чем в буржуазной Франции.

Эта компания только начинала прощупывать возможности и лазейки к уничтожению самодержавного строя в России. И на первых порах, когда император был юн и молод, им удалось перетянуть его на свою сторону и начать успешно работать по разложению государственного строя.

https://dlib.rsl.ru/0100382057...

Историк В.И. Новаковский пишет: "Финансовыми своими  операциями, особенно возвышением налогов как мерою для покрытия государственных долгов, Сперанский возбудил неудовольствие и в народе; а враги, которых у него теперь было много, пользуясь этим, делали нелестные толкования исходивших от него бумаг по финансовой части. Но если Сперанский как человек во многом мог ошибаться, то нельзя было отнять у него самого пламенного стремления к добру, правде, ко всему возвышенному... (чувствуете масонское словоблудие? Именно оперируя такими слоганами, богоизбранным удалость свергнуть самодержавие почти через 100 лет).

Верный масонскому правилу: "не устрашаться ропотом, слухами или злословием», Сперанский бесстрашно шел к своей цели; а как государственный секретарь, пользовавшийся необыкновенным доверием Александра, он имел полную возможность дать ход своим преобразовательным идеям, потому что он же проводил их через Государственный совет, а главное, подносил на высочайшее утверждение, причем при разногласии членов совета царь принимал его сторону.

Но, к счастью (или к сожалению: для кого как) Александр легко увлекался какими-то идеями и какими-то людьми, поддавался влиянию, но при этом часто менял свои пристрастия и очень многое не доводил до конца. Долго продержаться с такой "поддержкой" было трудно, но Сперанский не зря был выдвинут основателем российского филиала каменщиков в России, дело свое знал туго – и реформы продолжались.

Вступив в зрелые лета, Александр поэтапно пересмотрел своё отношение ко многим, ранее казавшимся ему бесспорным истинам, познав их губительные для православного отечества истоки. Трудно сказать, в какое именно время произошла смена нравственных ориентиров и освобождение от пут условностей, удерживавших императора от исполнения долга православного государя, но еще в 1812 году он неожиданно продемонстрировал неожиданный для многих масонов шаг – выслал из столицы государственного секретаря М.М. Сперанского…

Александр I всегда имел склонность к внешней политике. В июле 1801 года, начиная вырабатывать основы своей внешней политики, он рассуждал так: "Великая держава, если она руководствуется справедливостью, может действовать открыто <…>. Мои посланники обязаны защищать интересы великой империи, действовать твердо и прямодушно, но они не должны забывать, что их государь никогда не пожелает злоупотреблять своим могуществом, что он уважает права и правительств, и независимость наций".

Из предыдущих публикаций мы знаем, что Александр вступил на престол в весьма бурное время. Его отец, император Павел I, недовольный действиями своих союзников, сблизился с тогдашним французским правительством и объявил в 1801 году войну Англии. После этого грозный британский флот двинулся в Балтийское море и остановился в виду русских берегов. В сентябре 1800 года англичане захватили Мальту, и Павел I начал формировать антианглийскую коалицию, в которую должны были войти Швеция, Пруссия и Дания. А 12 (24) марта 1801 года Павла I не стало.

Александр, заняв место отца, изъявил желание прекратить эту никому не нужную войну, и Лондон с радостью принял это предложение. В результате 5 (17) июня между обеими державами был подписан мирный договор. А потом последовали мирные договоры с Испанией и Францией. А вскоре, в марте 1802 года в Амьене был заключен мир между Францией и Англией, означавший распад Второй антифранцузской коалиции.

Аоександр обладал удивительным даром: умением использовать людей, приспособляться к ним и строить свои собственные успехи на чужой доверчивости. Хитрость и лукавство, способность носить непроницаемую маску на своем прекрасном лице стало для него сознательным орудием самосохранения. Вернее, однако, орудием не самосохранения, а проведения своих целей. При таких условиях Александр мало кому из людей доверял. Непостоянство Александра прекрасно видели его друзья.

П.М. Волконский говорил Данилевскому: «Поверь мне, что через неделю после моей смерти обо мне забудут». Полагаться на благосклонность Александра нельзя – это общий голос всех его приближенных. Александр всегда говорил, что он не переменчив. Само по себе уже одно это постоянное упоминание кажется биографу Сперанского, барону Корфу, подозрительным. Оно свидетельствует о противоположном. И быть может, только по отношению к Аракчееву мы видим известное постоянство, но «Аракчеев, – замечает Корф, – составлял не правило, а изъятие».

Причина непонятной привязанности Александра не так уже будет непонятна, если отрешиться от традиционного взгляда на благородный идеализм его натуры. Как было указано, интеллектуальность Александра не так уже была велика и не так уже была чужда понятия истиннорусского неученого дворянина Аракчеева. 

Роднили их одинаковые интересы и вкусы. Оба в жизни были к тому же большие актеры, и эта черта их также роднила. Чего стоит, например, одна только поза Аракчеева, заведовавшего всем, пользующегося расположением Александра, хотя и временным, и униженно просящего кн. С.Г. Волконского замолвить «словечко» за него перед Винцегероде. 

Привязанность личная к Аракчееву объясняется в значительной степени, той ролью, которую играл Аракчеев во время юности Александра, ролью «самоотверженного дядьки, прикрывающего молодого барчука от грозного отца». Аракчеев исполнял более чем добросовестно эту роль дядьки. Так, например, когда Аракчеев являлся в спальню молодых супругов и, заставая их обоих в постели, тут же давал подписывать Александру рапорт о дежурствах и т. п.

 Лишь раз пробежала кошка между друзьями, когда в 1809 г. Аракчеев при организации Государственного Совета, т. е. при осуществлении якобы плана либеральных начинаний Александра, попросился в отставку. Он хотел испытать свою силу. И Александр очень определенно показал, что он без труда пожертвует своим другом. Он выразил в письме надежду впредь видеть лишь прежнего Аракчеева.

 И последний уже более не пытался прямо противоречить своему покровителю, идя путем обволакивающим, когда ему чего-либо надо было достигнуть, например, свалить личного друга царя князя Голицына. И Аракчеев стал единственным человеком, который мог быть почтен именем доверенного. Теперь Александр работает только с Аракчеевым. Александра интересует главным образом «необыкновенное дело», им затеянное, т. е. военные поселения. 

Аракчеев же сумел, как никто, положить «хорошее начало», по собственному его выражению, после одной из жесточайших экзекуций в Высоцкой волости. И так как Аракчеева ненавидели действительно все другие сотрудники Александра, то последний в полном соответствии с истиной мог писать ему 22 сентября 1825 г. после убийства аракчеевской любовницы: «У тебя нет друга, который бы тебя искреннее любил».

В Европе в это время наступает царство вождя-некрофила Наполеона Бонапарта. Знаменитый Нострадамус, самый точный из предсказателей (погрешности в предсказаниях, по оценке оптимистов, — не более 5%, а по оценке пессимистов — не более 50%), за несколько сот лет до рождения Наполеона предсказал его появление — и назвал Антихристом.

Примечательно, что Нострадамус назвал Антихристом не Гитлера, который более все прочих в истории пролил крови, не Ленина или Троцкого, выжигавших любые формы внешнего христианства, а Наполеона — человека набожного, принявшего ислам, веровавшего в индуистское переселение душ и плюс к тому помогавшего католицизму столь существенно, что заслужил одобрение римского папы!

http://www.plam.ru/psiholog/ps...

До Нострадамуса французский врач и археолог, некромант и спирит Филипп Ноэль Оливети писал в своем предсказании: «Франция и Италия (la Franco-Italie) произведет на свет сверхъестественное существо.…Молодой, придет с моря… <…>…В продолжение десяти лет и более будет обращать в бегство принцев, герцогов и королей. <…>…Будет две жены…

Тогда его враги сожгут огнем великий город, и он войдет в него со своими войсками. Он покинет город, превратившийся в пепел, и наступит гибель его армии. Не имея ни хлеба, ни воды, его войска подвергнутся действию такого страшного холода, что две трети его армии погибнут, а половина оставшихся в живых никогда больше не вернется под его начальство. Тогда великий муж, покинутый изменившими ему друзьями, окажется в положении защищающегося и будет тесним даже в своей собственной столице великими европейскими народами. <…> Злые будут обмануты и будут уничтожены огнем, и еще огнем. <…> Он положит основание (?) плоду, которому не будет конца, — и умрет (см. Ковалевский П. И. «Психиатрические эскизы из истории». М.: ТЕРРА, 1995. Т. 2. С. 273–276).

Примечательно, что рукопись предсказателя не затерялась, ее обнаружили в архивах и Наполеону представили. Произошло это вскоре после коронования еще совсем недавно нищего, худенького и безвестного лейтенанта артиллерии Бонапарта. Известно, что копию с рукописи Наполеон показал Жозефине сразу же.

Ещё до вступления на престол Александра, Наполеон с его потрясающей способностью быстро ориентироваться в самой сложной обстановке сразу же понял, что "Франция может иметь союзницей только Россию". Этот вывод он сформулировал уже в январе 1801 года, а вот к пониманию этой истины он пришел еще раньше — где-то в начале 1800 года. Для будущего императора французов это было очевидно, но его заботило не отношение к этому во Франции, а то, как добиться союза с Россией, какими средствами, какой ценой?

Сначала расчеты Бонапарта строились на отношениях с Павлом I. При этом сам Наполеон был уверен: Франция и Россия "созданы географически, чтобы быть тесно связанными между собой". Интересы Франции и России практически нигде не пересекались так остро, как это имело место в отношениях между Францией и Англией.

Когда Павла I не стало, Наполеон был очень огорчен, но ему, вопреки ожиданиям, удалось найти пути соглашения с новым русским императором.

Он послал в Россию с поздравлениями по поводу восшествия на престол Александра I умного и сдержанного генерала Дюрока, обер-гофмаршала, который сумел понравиться Александру. Да и Александр Дюроку тоже понравился: оба молодые (им не было и тридцати лет), они сумели найти дружеский тон, умело дозируемый сознанием разницы положения.

Переговоры быстро пошли вперед, и 26 сентября (8 октября) в Париже был подписан мирный договор между Французской республикой и Российской империей. По мнению многих историков, это был несомненный успех французской дипломатии, одна из крупных ее побед. Без нее, вероятно, не был бы возможен и Амьен.

Но хорошим началам дружбы с Россией всячеки препятствовали агенты Англии, одним из которых был посол России во Франции с 1801 года, граф А.И. Морков. Это был человек "знаменитый в хитростях дипломатической науки", и он считал необходимым противодействовать дальнейшему усилению Франции. Он в 1803 году воспрепятствовал осуществлению плана Наполеона прибегнуть к посредничеству Александра I по вопросу о Мальте.

Л.Н. Толстой в романе "Война и мир" рассказывает, что Бонапарт однажды, желая испытать Моркова, "нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него". Тот в "тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта".

Подобное поведение русского посла, часто граничившее с дерзостью, и его откровенные антифранцузские настроения привели к большим проблемам. В результате по настоянию Наполеона Александр отозвал А.И. Моркова из Парижа, заменив его

Петром Яковлевичем Убри, дипломатом голландского происхождения, отец которого приехал в Россию и служил советником в Коллегии иностранных дел.

Убри выехал из Парижа 20 сентября 1804 года. Одновременно было предписано покинуть Санкт-Петербург французскому представителю 

генералу Жозефу д’Эдувиллю. В ответ, как пишет великий князь Николай Михайлович, Наполеон приказал Талейрану написать ноту протеста, в кторой был намёк на «зверское убийство Павла I , а зачинщики царейубийцы не были, как следует наказаны».

С этого момента Александр I возненавидел Наполеона, стал называть его "исчадием ада", "злым гением" революции и своим главным конкурентом. Про него он говорил: "Наполеон или я, я или он, но вместе мы не можем царствовать". Или вот еще его слова: "В Европе нет места для нас обоих. Рано или поздно один из нас должен уйти". Так стараниями одного ублюдка-графа Моркова, британского агента при дворе (сегодня таких называют "агентами влияния"), по России пронесся «огненный наполеоновский смерч», сжегший древнюю столицу России и унесший за собой сотни тысяч русских жизней.

И это было не просто ревнивое отношение монархической России к новой либеральной Франции, но и личная конкуренция Александра с Наполеоном, который сознательно или бессознательно был выбран на роль героя-антагониста. Исходя из этого, Александр и строил свою внешнюю политику. 

В результате уже в 1805 году путем заключения ряда договоров была оформлена новая антифранцузская коалиция, и в сентябре того же года отважный русский император лично отбыл в действующую армию.

В знаменитой "битве трех императоров" при Аустерлице союзная армия насчитывала 85 000 человек, из которых русских было примерно 60 000 человек. У Наполеона людей было намного больше, и это в конечном итоге предопределило исход сражения, хотя непосредственно на поле боя у французов оказалось не более 75 000 человек.

Потери Наполеона составили около 10 000 человек, потери союзников — около 27 000 человек. Сражение было проиграно, императоры Александр и Франц бежали с поля боя, а главнокомандующий М.И. Кутузов едва спасся от плена. Тем не менее, оценивая несколько лет спустя действия русских в этом сражении, Наполеон написал: "Под Аустерлицем русские оказали более мужества, нежели в других битвах со мною".

В конечном итоге 22 ноября (4 декабря) 1805 года было заключено перемирие, согласно которому остатки русских войск вынуждены были покинуть территорию Австрии. По сути, это означало распад третьей антифранцузской коалиции.

8 (20) июня 1806 года в Париже был подписан русско-французский мирный договор, но Александр отказался его ратифицировать. В том же году, в сентябре, Пруссия начала очередную войну против Франции. Надо сказать, что Александр почему-то очень любил Фридриха-Вильгельма III, а посему он тут же объявил о выступлении России против Франции, направив на помощь королю Пруссии два корпуса общей численностью 100 000 человек. Так была сформирована четвертая антифранцузская коалиция, в которую вошла еще и Англия.

В ответ на это Наполеон в сражениях под Йеной и Ауэрштедтом разгромил пруссаков и 12 октября 1806 года вступил в Берлин. В марте 1807 года Александр выехал к армии и 5 апреля прибыл в главную квартиру генерала Л.Л. Беннигсена. Вслед за этим последовали ожесточенные сражения под Голымином и Пултуском, но они не выявили победителей.

Генеральное сражение произошло 26–27 января (7–8 февраля) 1807 года при Прейсиш-Эйлау. У Наполеона на тот момент было 65 000 человек, у союзников — 75 000—80 000 человек, и потери оказались примерно равными (от 20 000 до 25 000 человек). Русские войска начали отход, а у французов не было сил препятствовать этому. Знаменитый наполеоновский маршал Ней, глядя на тысячи убитых и раненых, не удержался тогда и воскликнул: «Что за бойня, и без всякой пользы!»

Тем не менее Наполеон объявил себя победителем, тем более что к этому времени главные силы русской армии были отвлечены на войны с Турцией и Персией. Это давало Наполеону большое численное превосходство.

Тем не менее под Гейльсбергом генерал Л.Л. Беннигсен отразил атаки французов, а вот под Фридландом численное превосходство наполеоновской армии сыграло решающую роль. В сражении 2 (14) июня 1807 года у Наполеона было 80 000 человек, у русских — 75 000 человек. Потери составили соответственно 10 000 человек и 20 000 человек. К тому же французы захватили множество русских пушек и знамен.

После сражения Наполеон сказал: «Фридланд стоит Аустерлица, Йены и Маренго, годовщину которого я праздную сегодня!». Тем не менее беспристрастный очевидец сражения лорд Джон Хели-Хатчинсон, находившийся при главной квартире генерала Беннигсена, написал английскому правительству так: "Мне недостает слов описать храбрость русских войск; они победили бы, если бы только одно мужество могло доставить победу".

Тильзитский мир. Наполеон Бонапарт и Александр-I - 3:58
https://www.youtube.com/watch?v=7NTZ5SpobIg / https://youtu.be/7NTZ5SpobIg
<iframe width="854" height="480" src="https://www.youtube.com/embed/7NTZ5SpobIg" frameborder="0" allowfullscreen></iframe>

И все же Наполеон одержал решительную победу, и главным итогом этого стало подписание Тильзитского мира…

Продолжение следует…

Где царь – там и Москва... Часть 81 от 27 ноября 2020 г.

Со времен Тильзита Наполеон получал от самого Александра многократные заверения в прочности союза России и Франции. Но "тильзитский угар" быстро рассеялся, "трезвые расчеты оттеснили сентименты", и Наполеон понял, что Александр гораздо хитрее, чем это казалось. Много позже, уже на острове Святой Елены, Наполеон оценивал Александра так:

"Русский император — человек, стоящий бесконечно выше всех остальных. Он обладает умом, изяществом, образованием; он обольстителен; но ему нельзя доверять: он неискренен, это истинный византиец эпохи упадка империи <…>. Если я здесь умру, он будет моим подлинным наследником в Европе". В устах скупого на похвалы Наполеона столь высокая оценка многого стоит.

Как уже говорилось, в Эрфурте была подписана конвенция между Россией и Францией. В преамбуле к основному тексту этого документа говорилось:

"Его Величество император всероссийский и Его Величество император французов, король итальянский, протектор Рейнского союза, желая придать соединяющему их союзу более тесный и навеки прочный характер…" и т. д.

Навеки прочный? Во всяком случае, так написано на бумаге, скрепленной подписями и печатями. Но можно ли было верить подобным официальным заявлениям? Перед самым прощанием Наполеон и Александр вдвоем поехали за город, где Александра ожидали кареты. Там они спешились и долго еще ходили взад и вперед, оживленно беседуя. О чем они говорили? Это так и осталось неизвестным. Потом два императора крепко пожали друг другу руки, потом обнялись и расцеловались. Это была их последняя встреча…

А в 1810 году Наполеон развелся с Жозефиной, оказавшейся неспособной подарить ему законного наследника, и встал вопрос о новом браке. Так вот, в качестве одной из претенденток рассматривалась великая княжна Анна Павловна, младшая сестра императора Александра I. Но тогда в России слишком затянули с ответом. По официальной версии, Анна Павловна была еще слишком молода, ей было всего пятнадцать. Конечно же это была лишь отговорка, и конечно же все прекрасно поняли, что Александр ни за что не отдаст свою малолетнюю сестру за французского "злого гения".

Кое-кто из историков в связи с этим даже делает вывод о том, что "Наполеон посчитал себя оскорбленным, и это было одной из причин последовавшего в 1812 году похода на Москву". Чтобы разобраться, рассмотрим этот вопрос более подробно.

Наполеон, как известно, был человеком действия, и он не мог себе позволить предаваться долгим раздумьям. После развода ему нужно было срочно жениться, как он сам говорил, "на брюхе", то есть на высокородной принцессе королевских кровей, способной родить ему сына. Плюс это должен был быть политический брак, и тут у Наполеона не имелось особо большого выбора — либо Россия, либо Австрия.

Других вариантов, по сути, и не было. На свете кроме Франции были лишь три великих державы: Англия, Россия и Австрия. Но с Англией постоянно шла война не на жизнь, а на смерть. Оставались только Россия и Австрия. Но Россия ответила ему фактическим отказом, а вот в Вене Габсбурги, имевшие богатый опыт беспринципных сделок в любой сфере, отнеслись к предложенному варианту как к счастливой находке, как к Божьему дару, вдруг упавшему с небес.

В России, как уже говорилось, кандидаткой № 1 была Анна Павловна, родившаяся 7 (18) января 1795 года. Таким образом, когда Наполеон изъявил желание жениться на ней, она была великой княжной, и ей еще не исполнилось пятнадцати лет. По донесению тогдашнего французского посла в России Армана де Коленкура она выглядела так:

"Высока ростом для своего возраста и <…> вполне сформирована физически. Рост ее, стан — все указывает на это. У нее прекрасные глаза, нежное выражение лица, любезная и приятная наружность, и хотя она не красавица, но взор ее полон доброты. Нрав ее тих и, как говорят, очень скромен. Доброте ее дают предпочтение перед умом. Она уже умеет держать себя, как подобает принцессе, и обладает тактом и уверенностью, необходимыми при дворе".

Историк Альбер Вандаль рассказывает:

"Выбор его остановился на великой княжне Анне, сестре Александра. Этот выбор был естественным, законным, почти вынужденным. Прежде всего, он отвечал желанию быстрой развязки, которая руководила действиями императора за все время этого дела. Затем, между Наполеоном и Александром этот вопрос не был новым, так как в Эрфурте, в минуту откровенной беседы, подготовленной Талейраном, императоры говорили о женитьбе Наполеона и произнесли имя младшей дочери Павла I.

В то время Анна Павловна только что вышла из детского возраста, и вопрос о ее замужестве мог быть рассматриваем только как желательное будущее. С тех пор прошло тринадцать месяцев. Великой княжне было почти пятнадцать лет. Можно было предполагать, не имея, конечно, безусловной в том уверенности, что с тех пор физически она настолько развилась, что можно думать о ее замужестве. Ее чрезмерная молодость, которая предоставляла известные затруднения в то время, по-видимому, не была уже препятствием <…>.

После разговора в Эрфурте сватовство не должно было вызвать в Петербурге удивления. Казалось, что на этой уже подготовленной почве все пойдет легче и скорее, чем в другом месте. Для Наполеона, по его собственному признанию, "было требованием безусловного приличия" никоим образом не искать другой партии прежде, чем он не переговорит окончательно с Россией. По его словам, если бы он пренебрег этим долгом приличия, этим обязательством, которые налагала на него дружба, он рисковал бы нанести новый удар согласию двух дворов и дать царю законный повод к неудовольствию и обиде".

По сути, такой семейный союз, если бы его удалось заключить, должен был убедить обоих монархов в искренности их взаимных чувств. По мнению Альбера Вандаля, "Александр нашел бы в нем доказательство, что Наполеон остается непоколебимо верным в своем предпочтении и в своих симпатиях. Со своей стороны, и Наполеон получил бы наконец от России столько раз и так горячо просимое доказательство ее дружбы".

Александр всегда умел говорить красиво и никогда не жалел обещаний, но каждый раз, когда дело шло о том, чтобы проявить свою дружбу к Наполеону на деле, он под разными предлогами уклонялся. Точно так же все получилось и с согласием на брак с его сестрой.

Для начала Александр заявил, что такой семейный союз является его самым дорогим желанием, но дело зависит не от него: право решения принадлежит его матери. По большому счету, это было правдой: вдовствующая императрица пользовалась полной властью над своими дочерьми и выдавала их замуж по своему усмотрению.

Арман де Коленкур знал об этом, и он счел своим долгом проинформировать об этом Наполеона в письме, написанном 4 февраля 1809 года.

"С первым предложением, равносильным официальному, — писал он, — обращаются к матери". Но Наполеон. по словам Вандаля, "считал себя слишком крупной величиной, чтобы идти этим путем. Что ему за охота считаться с волей женщины и почтительно отдавать на ее усмотрение дело великого государственного значения? Кроме того, он считал невозможным, чтобы Александр, хозяин в империи, не был бы таковым и в своей семье".

В любом случае письмо Коленкура так и осталось без ответа. С другой стороны, во второй половине ноября 1809 года он приказал генералу начать переговоры. А 16 декабря того же года официально вступил в силу его развод с Жозефиной.

Соответственно, Александру I было направлено письмо, в котором Коленкур писал:

"Могу ли я известить, что можно рассчитывать на вашу сестру? Подумайте об этом, Ваше Величество, в течение двух дней и ответьте мне откровенно, не как посланнику Франции, но как человеку, глубоко преданному обоим семействам. Я не делаю формального предложения, я прошу только искренне высказать мне ваше мнение. Если я решаюсь на этот шаг, то только потому, что более чем привык говорить Вашему Величеству все, что думаю, и не боюсь, что вы когда-либо поставите меня в неловкое положение".

То есть официального предложения сделано не было, но зато Коленкуру поручили в глубочайшей тайне, делая вид, что он действует по собственному побуждению, основательно прояснить этот вопрос. По мнению Альбера Вандаля, подобная предосторожность

"имела целью, если бы дело не пошло успешно, охранить достоинство обоих императоров и их будущие отношения. Употребленный прием представлял еще и ту выгоду, что не обязывал императора бесповоротно. У него было правилом, всячески стараясь обеспечить себя со стороны других, насколько возможно позднее связывать самого себя обязательствами".

Наполеон торопился с этим "русским проектом", и для него важно было получить надлежащие сведения об Анне Павловне: прежде всего, о ее способности сделаться матерью, причем в самом ближайшем будущем, ибо "обеспечение династии и вытекающее отсюда спокойствие Франции не должно было быть отсрочено ни на одну минуту".

Он скрупулезно построил временной график своего плана: в декабре 1809 года — развод; до конца января 1810 года — другая императрица, в 1811 году — наследник престола. Это был четкий план, и Наполеон не собирался срывать его из-за чьей-то там нерешительности…

Думая о "русском проекте", Наполеон был уверен, что Александр не сразу согласится на его предложение, и для ускорения процесса он был готов на всевозможные средства, которыми можно было бы задобрить Россию. Но в России все тянули и тянули с ответом. В результате 29 января 1810 года было собрано специальное совещание высших сановников империи по этому вопросу. Многие, в том числе архиканцлер Камбасерес и министр полиции Фуше, выступили за союз с Россией, 

но министр иностранных дел Талейран предпочитал австрийский брак.

А в России все тянули с ответом. По официальной версии, Анна Павловна была еще слишком молода. Конечно же это была лишь отговорка. В России ненависть к Наполеону росла с каждым годом, по мере того как усиливались строгости Континентальной блокады. Как бы то ни было, в Санкт-Петербурге попросили отсрочить решение вопроса о браке Анны Павловны с Наполеоном, и последний, сильно раздраженный уклончивостью русского двора, дал понять, что склоняется в пользу "австрийского варианта".

Относительно поведения Наполеона в тот момент историк Десмонд Сьюард пишет: "Наполеон был ослеплен своей наивной верой, что подобный альянс, которому Господь пошлет сына и наследника, наконец-то даст ему пропуск в крошечный заколдованный круг монархов "старого режима" и что великие сеньоры дореволюционной Франции примут его как законного правителя.

Он был далеко неискренен, заявляя с напускной прямотой: "В конце концов я женюсь на утробе". Он убедил себя, что Австрия теперь заинтересована в сохранении его режима, что бы ни случилось, а Россия, возможно, присоединится к альянсу трех императоров. Этот выдающийся политический реалист позволил, чтобы его здравые суждения затмило, грубо говоря, примитивное продвижение по иерархической лестнице".

Князю фон Меттерниху, тогдашнему австрийскому послу в Париже, был передан запрос, согласен ли австрийский император отдать Наполеону в жены свою дочь Марию-Луизу? Из Вены тут же ответили, что Австрия на это согласна.

После этого события начали разворачиваться с калейдоскопической быстротой. 7 февраля 1810 года Наполеон сообщил Александру I о том, что идея о "русском" браке им окончательно отброшена, и тут же был подготовлен "австрийский" брачный договор. Над текстом много не работали: взяли из архива и просто переписали брачный договор, составленный при женитьбе предшественника Наполеона на французском престоле, короля Людовика XVI, на другой австрийской эрцгерцогине, Марии-Антуанетте, которая приходилась тетушкой нынешней невесте Наполеона. Этот брачный договор был отправлен на ратификацию австрийскому императору. Франц быстро его ратифицировал, и сообщение об этом пришло в Париж 21 февраля.

Брак Наполеона и Марии Луизы в Salon carré du Louvre,2 апреля 1810

Одновременно с этим Наполеон послал Марии-Луизе письмо: "Блестящие качества, что отличают вас от всех остальных, исполнили нас желанием служить вам и почитать вас, и мы, соответственно, обратились к вашему отцу-императору, умоляя его вверить нам счастье вашего императорского высочества".

И уже в начале марта 1810 года маршал Бертье прибыл в столицу Австрии, чтобы официально попросить руки Марии-Луизы от имени Наполеона.

В свою очередь, Анна Павловна в 1816 году вступила в брак с нидерландским наследным принцем Оранским, который потом стал королем Виллемом II. «Русский проект" провалился, и победителем тут вышел хитроумный Талейран, активно лоббировавший "австрийский вариант". 

А.З. Манфред в связи с этим констатирует: "Тем поразительнее допущенная Наполеоном <…> ошибка. Он возложил на Талейрана самую деликатную миссию — дать понять Александру, что Наполеон хотел бы породниться с ним, женившись на его сестре. Психологически трудно объяснить образ действий Наполеона. Как мог он доверить самые важные политические переговоры (а в то время не было ничего важнее союза с Россией!) человеку, вызывавшему его подозрения? То было удивительное ослепление, не случавшаяся до сих пор ни разу потеря интуиции"…

Прежде чем начать описание Первой Отечественной войны России, есть необходимость исследовать характер самого Наполеона; откуда появился подобный феномен в мире, приведший к коренным изменениям в Европе? Рассмотрим его жизнь в целом — в основных узловых ее событиях и эмоциональных пристрастиях (эстетических предпочтениях).

Итак, Наполеон Бонапарт, первый император Франции, как известно:

— был предречен различными провидцами за сотни лет до своего рождения, а Нострадамусом прямо назван Антихристом последнего времени;

— был человеком, "уродливым" во многих отношениях:

а) был аномально (для мужчины) низкоросл — 151 см;

б) у него отсутствовали вторичные половые признаки, характерные для мужчин (отсутствовало оволосение тела, волосы на голове поражали шелковистостью, у него были женские пропорции тела: узкая грудь, широкий таз и т. д., что говорит о недостатке у него мужских гормонов);

— был уроженцем острова Корсики (территории, некогда подвластной античной торговой республике Карфаген, которая контролировала всю тогдашнюю ойкумену, а затем перешедшей под власть растущей Римской империи; в Новое время Корсика подчинена Франции), ненавидел французов и Францию с детства; перед тем, как послать толпы французов на смерть, говорил, что их любит;

— был со школьной скамьи обожаем женщинами (вплоть до того, например, что в годы учебы в военном училище для мальчиков, куда он был помещен по достижении 8 лет, его содержала одна помещица);

— был духовным властелином мира (его обожали многие даже в России и даже после 1812 года);

— был владельцем всей западной Европы, части Африки и Азии;

— был великим военачальником, любил ездить по полям сражений, усеянным трупами, и ими (трупами) любоваться;

— во время преисполненной «странностями» военной кампании в России всего за несколько месяцев потерял убитыми, замерзшими, плененными и съеденными собственными однополчанами величайшую из всех до того существовавших армий — около 615 тысяч человек разных национальностей;

— после бегства из России почти трехлетняя агония его власти сопровождалась потоками крови;

— проигрывая стратегически, оставался непобедим тактически — и после 1812 года насладился целым рядом блистательных побед над превосходящими силами коалиции европейских монархов;

— последние шесть лет жизни жил в ссылке на острове Святой Елены, в нескольких тысячах километров от Европы, под охраной целой армии, окруженный полусотней фанатов, добровольно последовавших за ним;

— скончался в страшных мучениях, длившихся несколько лет;

— кавалер высшей награды православной Российской империи — ордена Андрея Первозванного (1807), мусульманин (принял ислам во время похода в Египет — 1797); современный ему папа римский его одобрял.

Существующие многочисленные биографии Наполеона — а он даже в сухой научной литературе не только самой Франции, но и других стран (за исключением России) единодушно признан ярчайшей личностью не только своей эпохи, но и всего, как минимум, XIX столетия — поражают обилием неразгаданных тайн и нелогичностью построенных авторами причинно-следственных связей, окружавших Наполеона удивительнейших событий.

Несуразности и странности свидетельствуют только об одном: до сих пор не понят смысл происходившего. А смысл есть. И мы его постигнем, если примем во внимание, что императоры (диктаторы, вожди) вообще постигаются один через другого. Иными словами, они типичны. И этот закон незыблем.

Несчетное количество работ психоаналитиков по сравнению семей детства Гитлера (XX век) и Наполеона (XVIII–XIX века) показывает, что практически все достойные внимания психоаналитика обстоятельства, при которых родились и росли два наиболее обожаемые толпами диктатора, совпадают.

Мать Наполеона I Бонапарта, пережившая его на 15 лет. Мария Летиция 

Мать Адольфа Клара Пельцль. https://www.istmira.com/drugoe...

Обе матери были весьма и весьма набожны — естественно, только в государственном понимании религиозности (скажем, родовые схватки у матери Наполеона начались, когда она на коленях молилась в одном из католических храмов). 

Каждый человек постигается через судьбы окружающих его людей — супруга, детей, друзей, если о таковых можно найти достаточно подробные сведения. Хотя эти две «набожные» женщины говорили на разных языках, оба их супруга на свете не зажились и умерли достаточно быстро. Неидентичность проявляется в том, что отец Наполеона скончался несколько раньше номинального отца Гитлера, всего в 39 лет, как до сих пор многие веруют, — от рака.

У матери Гитлера муж жил недолго, из пятерых детей умерло двое (т. е. 40%; двое других братьев Гитлера хоть и не умерли, но были клиническими идиотами; это, согласно психоанализу, свидетельствует о сильной «любви» матери-некрофилки к своим детям).

У матери Наполеона муж также умер рано, из тринадцати детей умерло пятеро (т. е. 39%; оставшиеся в живых братья Наполеона хотя и не были идиотами клиническими — мать их не «любила» так же сильно, как мать Гитлера — своих детей, — однако и они были не без заметных психических отклонений — впоследствии они стали или королями каких-либо государств или хотя бы герцогами, а сестры — герцогинями и королевами).

Как уже говорилось, любимец истеричных женщин Наполеон, естественно, обладал, как было вымерено при посмертном осмотре, аномально маленьким пенисом, у него отсутствовали и вторичные мужские половые признаки, что также свидетельствует о недостатке мужских гормонов: тело было женских пропорций, оволосение его отсутствовало, жировые отложения по типу женских, шелковистые волосы; но и рост его — 151 сантиметр — характерен, скорее, для женщины. 

Небезынтересно также и то, что все братья Наполеона были одного типа — рохли; все сестры тоже походили одна на другую — были, мягко выражаясь, авантюристками, распутницами накопительны и предприимчивы. Наполеон — так мужчина он или женщина?! — по характеру на четверых своих братьев похож не был, но в точности повторял своих сестер.

Вот так. Как на подбор — все: и рост, и размер гениталий, и отсутствие вторичных половых признаков и даже тип психики. Но чтобы считаться полноценной женщиной, у Наполеона не хватало соответствующего органа, отсутствие которого все известные истории великие военачальники (Ганнибал, Александр Македонский, Сципион Младший, Гитлер и т. д.) компенсировали известным способом. Имитировал его наличие и Наполеон. Начал, как известно, еще в юном возрасте со старшим братом Иосифом.

Как и все в семье Бонапартов (не только сам Наполеон, но и его братья-рохли и сестры-авантюристки) целью своей жизни ставили карьеру, ради чего не гнушались поступаться любыми нравственными принципами, в частности, не останавливались перед совершением подлога — уголовно наказуемого преступления. Люсьен (впоследствии имперский принц) воспользовался метрическим свидетельством Наполеона для получения места в комиссариатском департаменте, а Иосиф (впоследствии король Испании) — другими бумагами Наполеона, дабы выдать себя за полковника национальной гвардии и получить хорошее место.

Вообще тотальная лживость была семейной чертой Бонапартов. Сам Наполеон и вовсе был лжив патологически. Это очень важное наблюдение.

О внутреннем же мире всякого любимца женщин можно судить по необычному поведению оказавшихся с ним рядом гипнабельных индивидов. О самоутоплении на Немане польских драгун на глазах у обожаемого ими Наполеона лучше всего почитать у Льва Николаевича; о «странностях» поведения колонии заключенных, добровольно последовавшей за своим вождём на о. Св. Елены – все это настраивает на определенные выводы.

Матери диктаторов были вполне типичны — обыкновенные матери почтенных семейств. Некоторое их различие можно вывести из несовпадения типов женщин, которых выбирали себе Гитлер и Наполеон. Наполеон предпочитал шлюх (если говорить о Наполеоне, то в начале пути это была скандально известная

Жозефина Богарне,

а у смертного одра на о. Св. Елены — Альбина де Монтолон),
то есть дам, которые своими половыми органами худо-бедно, но все-таки пользовались.

О Жозефине Богарне, изменившей Наполеону в день его отправления в армию, известно всем, а Альбина де Монтолон уже к тридцати годам была в третьем браке; и на о. Св. Елены, когда не ведающие о размерах половых органов Наполеона считали ее любовницей великого изгнанника, родила третьего ребенка. Не Ева, согласитесь, Браун, которая после гинекологической операции была, мягко выражаясь, не женщиной. И не прочие любимицы Гитлера — патологические девственницы, трансвессистки и т. п.

https://zen.yandex.com/media/i... / Отец Гитлера (Алоис Гитлер-Шикльгрубер) 

и отец Наполеона (Шарль (Карло) Бонапарте) так же однотипны – этнически принадлежали к опредлённому племени. Далее, выбрали себе таких жен, рядом с которыми не зажились. Потом не нашли в себе сил сбежать. Оба отца вполне естественно для себя совмещались с чиновничьей иерархией — ни работу, ни саму иерархию не воспринимали с омерзением. Оба — и отец Гитлера, и отец Наполеона, по отзывам, были недалекими (читай, не обладали критическим мышлением), словом, — классические исполнители. Оба в семьях были пассивными. Оба злоупотребляли зеленым змием.

Оба вождя отличились своим неадекватным отношением к национальностям своих отцов. Причем эти отношение были крайне противоположны. В Бонифачо, на юге острова Корсика, существовала сильная богоизбранная община наряду со множеством итальянцев, а также греков. Многие богоизбранные того времени считали Наполеона своим благодетелем.

https://urokiistorii.ru/articl...

Так, Примо Леви (итальянец по рождению, богоизбранный по родословной, инженер-химик по образованию и писателя по зову судьбы),отметил, что в Италии некоторые называли своих сыновей Наполеоном в его честь, а в Германии, когда богоизбранные принимали фамилии, некоторые выбрали «Бонапарт» на немецком языке.

Во Франции писали молитвы, восхваляя Наполеона, и называли его на иврите «Хелек Тов» — «добрая доля» (bona-parte). Когда он упразднил гетто и предоставил гражданские права, он созвал совет, назвав его с библейским величием «Синедрион». Наполеоном восхищались раввины Нахман из Брацлава и Менахем Мендл из Римано.

Отец Наполеона, Шарль (Карло) Бонапарте (Буонапарте), по ступеням карьеры забрался чуть выше отца Гитлера. Сначала карьеру делал на том, что стал выкрестом-националистом и даже был адъютантом самого генерала Паоли, лидера сепаратистов, а потом патрона предал и за то, что перешел на сторону Франции, был даже избран депутатом в Париж от верховного совета острова Корсики.

У сыновей есть свойство воспроизводить путь отцов несколько быстрее, — что Наполеон и сделал. Сначала он написал националистический труд об истории Корсики; после того, как был высмеян за мифологичность подхода, перешел на службу Франции.

Оба мерзавца-диктатора, Гитлер и Наполеон, были маменькиными сынками. То, что набожная мать Наполеона «любила» более других именно своего коротышку-сына со впалой грудью, торжественно сообщается всеми его биографами.

Да, любила она его страстно. Это проявлялось среди прочего в том, что часто Наполеон, спровоцировав драки (став императором, сам в этом признавался) со своим старшим братом и наябедничав на него матери, успешно сваливал на него вину, за что Иосифа и наказывали — жестоко. Сомнительно, чтобы нашлась мать настолько тупая, что не могла бы разобраться, кто был зачинщиком драки, следовательно, набожная в государственном смысле мать Наполеона наслаждалась извращением истины.

После смерти отца главой семьи стал не старший Иосиф и не один из младших братьев, но Наполеон. Уже из одного этого очевидно, кто в семье был маменькиным сынком.

И в юношеский период у Наполеона с Гитлером тоже было много общего. Оба они были заводилами в детских играх.

Гитлер, рожденный на территории Австрии, был, как и Наполеон, националистом, то есть считал, что немцы — избраннейший народ, который перед ним, Гитлером, виноват — как он рационализировал — в аморфности, в результате которой, несмотря на личное участие рядового, а затем ефрейтора Гитлера, Первую мировую войну немцы проиграли. 

Гитлер немцев за это ненавидел, и в конце Второй мировой войны с утроенной энергией пытался уничтожить, уже не скрывая, что немцы существовать вообще недостойны.

Корсиканец Наполеон тоже ненавидел тех, кто его боготворил, ненавидел яростно, с восьми лет. В биографической литературе считается, что это происходило отчасти потому, что французы захватили его родину, а отчасти потому, что его соученики-французы дразнили его итальяшкой (путая его национальность, опять-таки унижали его родину) и всячески третировали, порой жестоко, как это бывает в военных школах для мальчиков.

Жозеф Боунапарте, первенец Карло и Летиции Буонапарте, старший брат Наполеона I, король Неаполя в 1806-1808 годах, король Испании в 1808-1813 годах под именем Иосиф I Наполеон.

Но есть и еще одно соображение. Если сообщения о гомосексуальных контактах Наполеона со старшим братом Иосифом (в которых, в силу старшинства Иосифа и анатомических особенностей Наполеона, Иосиф не мог играть никакой иной роли, кроме активной, а Наполеон, соответственно, — пассивной; также и половое созревание у Иосифа наступило раньше) верны, то у ребят из военной школы были основания над ним издеваться. И еще — они ходили мыться, видимо, вместе…

Сообщение о гомосексуальности достоверно не только физиологически, но прежде всего психологически. А еще и исторически: достаточно вспомнить некоторые странности его взаимоотношений с Альбиной де Монтолон.

Естественно, оба — и Гитлер, и Наполеон — увлекались восточной философией и вписывающейся в эту философию практикой: Гитлер — оккультизмом под руководством своего кузена, а впоследствии и самостоятельно, а Наполеон, чтобы пополнить свои познания в области оккультных наук, даже завоевал Египет.

Короче говоря, оба величайших вожака Европы, считавших себя величайшими революционерами, один XIX века, а другой — XX‑го, были похожи, но не идентичны. Все-таки, не Гитлера предрекли антихристом, а Наполеона — и на то наверняка были серьезнейшие основания…

Похожи два вождя были, прежде всего, в том, что их обожали миллионы, десятки миллионов элементов публики, любили их даже до смерти. В особенности женщины. Формы, естественно, менялись: если Гитлеру вагонами присылали вышитые подушечки с недвусмысленными предложениями и бросались под колеса его автомобиля, чтобы при ранении привлечь интерес к своему покалеченному телу, то во времена Наполеона, когда автомобилей не было, женщины выстраивались в очередь в его приемной. Якобы к мужчине.

Почему именно такие свойства были присущи этим двум вождям, вы можете прочитать в моей публикации, пройдя по ссылке https://cont.ws/@pokemon1957/1...

По законам развития любой цивилизации - раз в столетие или даже реже приходит великий военачальник — сверхвождь. И тогда вступают в силу закономерности великих войн. Любящие похвастаться вожди побеждают умы своего народа, и легко — некоторых противников, но стоит им оказаться перед сверхвождем и они уже бегут, спотыкаясь о брошенное оружие, — лучшее, заметьте, оружие, чем у победителей. Бегут от численно меньшего противника — и как бегут!

Так было с врагами Александра Македонского и с врагами Пирра; так же было с врагами Ганнибала, Наполеона и Гитлера. Все великие военачальники побеждали отнюдь не числом, да и не умением тоже.

Ганнибал побеждал численно превосходящего противника, Наполеон — тоже. Но стоило великому военачальнику оставить свое войско, как оно позорно проигрывало даже численно меньшему противнику. (Скажем, можно вспомнить ту же Итальянскую армию, оборванную и дезорганизованную до появления в ней Наполеона, при нем — абсолютно победоносную, а после отъезда Наполеона шутя разогнанную отрядом Суворова, ничтожным по сравнению с Итальянской армией.)

Итак, мы приходим к тому единственному внутренне непротиворечивому объяснению всех наблюдаемых во всех великих сражениях странностей. Важнейший фактор великих войн — сила и направленность НЕКРОПОЛЯ сверхвождя.

"Триумфальная победа Ганнибала при Каннах – величайший шедевр тактического и стратегического искусства не только античности, но и всей военной истории" - так считают некоторые "полководцы". Но Ганнибал был "супервождь-некрофил".

Сверхвождь хочет — и вооруженная толпа бросается вперед; у противника же опускаются держащие оружие руки. Сверхвождь визиуализирует — и противоборствующему военачальнику как будто отшибает память вместе с военным опытом и всякое соображение, и он в третий раз подряд оказывается послушно пойман в однотипную ловушку. Сверхвождь галлюцинирует — и противник толпами сдается в плен. Хочет — и на, пожалуйста. Это тем более возможно, что все сверхвожди одержимы приступами паранойи, которая самое слабое место сверхвождя...

Продолжение следует...

Где царь – там и Москва... Часть 82 От 4 декабря 2020 г.

Сравнивая жизнеописания Ганнибала и Наполеона, невозможно не прийти к выводу, что Наполеон отождествлял себя с Ганнибалом! Это, естественно, не было переселением души (хотя Наполеон в это веровал); и это не было его осознанным выбором. Происходило отождествление невольно, подсознательно, невротически, что следует из того, что изведен Наполеон был в точности тем же самым способом, что и Ганнибал, чего не произошло бы, обладай Наполеон свободой воли.

Прийти к выводу о том, что Наполеон воспроизводил своей жизнью характерные детали жизни именно Ганнибала, и притом невольно, можно как минимум тремя различными путями.

Во-первых, можно систематизировать соответствующие высказывания Наполеона о самом Ганнибале. Путь для исследования трудный, потому что из речей патологического лгуна надо тщательно отбирать те немногие слова, что обращены были к следующим собеседникам:

- в мнении которых он не был заинтересован;

- кому в порыве самоуничижения он мог соврать меньше прочих;

- от кого он в мазохистской фазе, как маменькин сынок, был зависим.

Альбина де Монтолон. Французская дворянка, жена маркиза Шарля-Тристана де Монтолона, адъютанта Наполеона. Считается любовницей императора во время его изгнания на остров Святой Елены.

Таких людей немного. На острове Святой Елены таким человеком была, прежде всего, Альбина де Монтолон - то, что сейчас называют строгая. И действительно, мы узнаем, что перед ней, демонстрирующей полное отсутствие интереса к войне вообще, а к стратегии и тактике военных действий в частности, перечисляя лучших полководцев всех времен и народов, Наполеон первым назвал именно Ганнибала. Сам себя он тоже считал первым, следовательно…

Другой метод - психологический. Он намного более надежен. Все люди грешат тем, что примеряют к себе того ли иного персонажа всемирной истории. (Для отождествления - «могу ли и я быть столь же велик?» - достаточно немногого - совпадения имени, даты рождения, национальности или физиологической аномальности. Такой, скажем, как рост.) Примеряют многие, но не у всех подобная примерка приводит к полному разрушению личности.

С кем мог отождествить себя Наполеон, которого с восьми лет отдали в военную школу? И которому еще ребенком удавалось побеждать в противостояниях - подобно великим военачальникам? (Наполеон в драках использовал любой подвернувшийся под руку предмет - поэтому незнакомые с закономерностями психоэнергетического воздействия одного человека на другого ошибочно полагают, что именно этот беспредел и заставлял его соучеников сдаваться.)

Очевидно, что готовившийся по воле родителей к военной карьере мальчик не мог отождествлять себя ни с ученым, ни с поэтом, а только - с великим военачальником! Только с которым?

Список величайших полководцев мировой истории, среди которых ярчайшие - Александр Македонский, Пирр, Ганнибал, - составлен давным-давно, закостенел даже порядок расположения имен. Поскольку критическим мышлением Наполеон не обладал (даже ко времени написания им истории Корсики, над чем вдосталь поиздевались прочитавшие рукопись историки), то пересмотреть этот список Наполеону было попросту не по уму (скажем, добавить в этот список Фабия, победителя Ганнибала); отсюда очевидно: максимум на что Наполеон был способен, - это расставить завоевателей в нетрадиционном порядке, тем проявив свое эмоциональное отношение - следовательно, и скрываемое отождествление. Итак, кто? Александр Македонский? Пирр? Ганнибал?

Из признания Альбине де Монтолон мы знаем, что Наполеон выбрал Ганнибала - и к этому можно прийти еще и логическим путем! 

Александр Македонский был, конечно, великий полководец, но он был, во-первых, «всего лишь» македонянин, почти что грек и вовсе не корсиканец, а во-вторых, набирал свое войско среди соплеменников - примеру его уроженец малолюдного острова, населения которого недоставало для мировых завоеваний, последовать не мог. И третье: хотя гомосексуальность Александра Македонского известна, но в этих парах он, в отличие от «девочки»-Наполеона, играл роль «мальчика».

Пирр - само собой, тоже традиционный «нетрадиционный» - опять-таки был грек, войско тоже набирал среди соплеменников.

А вот Ганнибал от Александра и Пирра отличался: был «девочкой» и воевал силами исключительно чужих народов, войско набирал преимущественно из населения континента, который хотел завоевать.

Итак, что должен был чувствовать Наполеон, который восьмилетним ребенком оказался среди ненавистного ему народа, ребенком, родиной которого была Корсика - остров, хотя и известный своими бандитами, но при арифметическом подходе к жизни для завоевания мира ничтожный?

Ни Пирром, ни Александром Наполеон быть не мог. Кроме того, склонным к бандитизму примитивным корсиканцам слава греков как образованнейшего в человеческой истории народа должна была претить и вызывать отторжение, хотя к тому времени от былой образованности у греков ничего уже не сохранилось. Даже цвет лица потемнел.

Таким образом, уже по одним только приведенным соображениям отпадали и Александр, и Пирр, а оставался один - Ганнибал. Но и это еще не все!

Корсика в древности входила в состав Карфагенского государства, соответственно, если все население и не было карфагенянами (карфагеняне в Африке люди пришлые, сюда они бежали из 

знаменитого островного Тира, финикийского города, которому библейские пророки посылали обильные проклятия за царящие в нем алчность и непотребство - см. Ис. 23, Иез. 26:2–15, Ам. 1:9–10; карфагеняне, собственно, - тиряне), то во всяком случае потомки карфагенян составляли на острове расу господ. Чиновников продажного типа в том числе.

Сын наследует отцу, в том числе наследует и род занятий, поэтому поскольку сам Наполеон был из семьи чиновника, то он невольно должен был заподозрить в себе карфагенскую кровь. Да, принадлежность к чиновничьему классу - это очень серьезный аргумент, но можно обойтись и без него. В конце концов, ведь причисляют же себя знакомые с историей русские поэты к иноязычным скифам, даже не славянам, в стародавние времена населявшим всего только южные окраины той территории, что потом стала Российской империей? Скифы - древнейший из известных на территории Российской империи народов; точно так же древнейший известный на Корсике народ - видимо, карфагеняне.

Таким образом, одного только места рождения и социального положения номинального отца Наполеона также достаточно, чтобы догадаться, что Наполеон отождествлял себя именно с Ганнибалом. Сознательно, правда, считая себя его реинкарнацией - потому что, хотя Наполеон и получал благодарности от римских пап за поддержку католицизма, хотя в период завоевания Египта и принял ислам (чего он там себе обрезал?), тем не менее был адептом восточных верований, которые основываются на вере в переселение душ (тиряне, Восток - все сходится). 

Гитлер, как вы помните, считал себя реинкарнацией императора-гомосексуалиста Тиберия, а чем Наполеон - такой же, как и Гитлер, вождь - хуже?

Карфагенянин, сын чиновника - но и это еще не все! Ганнибал покинул родину девятилетним ребенком и приступил к военной службе на враждебной территории, на родину же вернулся нескоро - лишь спустя 36 лет. Но и Наполеон тоже покинул родину ребенком и примерно в том же возрасте и тоже оказался на территории врагов - на том же континенте.