|
Где царь – там и Москва. Часть 131
Георгий Аполлонович Гапон. Родился 17 февраля 1870 г. в селе Белики, Полтавской губернии. Окончил Полтавскую духовную семинарию, женился на дочери купца, нажил двоих ребятишек. Но жена и дети умерли, а вдовец прибыл в Санкт-Петербург поступать в Духовную академию. Рукоположенный священник был очень падок к женскому полу. Обладая выдающимися физическими мужскими достоинствами, он, пока учащийся Духовной академии, начал свою карьеру в гостиных и будуарах светских львиц Петербурга. Вдова гофмейстера графиня Хитрово, графиня Нарышкина, княгиня Лобанова-Ростовская - вот далеко не полный список великосветских дам, которые открыли обаятельному священнику свои сердца и двери во многие кабинеты и приемные столицы.
Его дипломная работа в Духовной академии была революционно смела и называлась: «О положении рабочего класса в России и о необходимости общения между церковью и народом». Эта работа и выраженные в ней взгляды на царскую политику в стране, очень понравились и пришлись кстати масонским силам в России. Будучи настоятелем женского приюта, отец Гапон соблазнил 16-летнюю воспитанницу Александру Уздалеву и жил с ней, как сейчас бы сказали, гражданским браком, что по меркам начала XX века, да еще для рукоположенного священника было недопустимо. То, что попа поддерживали, некие враждебные самодержавию силы говорит и тот факт, что, когда одновременно с бегством из приюта с беременной несовершеннолетней воспитанницей, Гапона еще и поймали с поличным на присвоении крупных сумм, выделенных епархией на изготовление церковной утвари из золота, репрессий в отношении него не последовало. Напротив, его даже повысили в церковной иерархии. С января 1904 года отец Георгий - настоятель храма при петербургской пересыльной тюрьме, с жалованьем в 2000 рублей (большие деньги для того времени!).
Еще в январе 1903-го в здании Департамента полиции на Фонтанке произошла судьбоносная встреча отца Георгия с начальником Московской охранки Сергеем Зубатовым. Умный и дальновидный, Зубатов понял: Поп Гапон - тот, кого он так долго искал. Гапон приехал к нему в Москву, и на квартире Зубатова в тихой, уютной комнате, подсвечиваемой таинственным светом канделябра, начальник охранного ведомства Москвы обратился к молодому священнику: - Георгий Аполлонович, простите, что обращаюсь к вам по-светски, я сейчас работаю над проектом создания легальной рабочей организации под эгидой полиции, через которые можно будет вести культурную просветительную работу. Шеф охранки испытующе смотрел отцу Гапону прямо в его зрачки, не мигая, надеясь видеть в них реакцию на свои слова: - Отче, имейте ввиду, что в подобных организациях мы еще собираемся отстаивать экономические интересы рабочих перед их работодателями. Поэтому нам нужны такие смелые и умные просвещенные религиозные деятели, как вы, которые бы сообщали нам о проблемах и нарушениях законодательства. Нет, отец Георгий не стал секретным агентом охранки: он искренне поверил в предложенную ему миссию и наивно полагал, что ведет самостоятельную партию. И согласился, но указал, что как раз связь с полицией отпугивает рабочих от подобных структур, делает их мишенью агитаторов.
Для своей организации потребовал полную самостоятельность. Его доводы признали резонными, выделили финансирование за счет министерства внутренних дел, и возникло «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга». Гапон добился больших успехов, его «Собрание» стало массовым. Но в его окружении появились фигуры совершенно иного пошиба. Красин, Горький, инженер Петр (Пинхас) Рутенберг — эсер и активный сионист. Взялись умело обрабатывать священника. В начале января 1905 г. на Путиловском заводе за прогулы и другие нарушения уволили четверых рабочих — трое из них входили в организацию Гапона. Священник принялся хлопотать, чтобы их восстановили. Директор почему-то уперся намертво, отказал. Тогда Гапон вдруг объявил: он добьется своего во что бы то ни было. Устроит забастовку не только на Путиловском, а на всех столичных заводах. А дальше события приняли совершенно необъяснимый оборот. Общая забастовка действительно началась. Хотя одному священнику это было совершенно не по силам. Ведь бастующим рабочим надо было платить какие-то деньги, чтобы они могли обеспечить собственные потребности, кормить семьи. В целом суммы требовались очень большие, да и организация солидная. Но некие пружины сработали. Весь город забастовал. А 6 (19) января, в праздник Крещения Господня, Гапон бросил призыв — идти всем к царю, подать ему петицию об улучшении положения рабочих. Священник патетически взывал: "пусть царь выйдет к народу, восстановит нравственную связь с ним!" Однако загадочные события этим не исчерпывались. В тот же день освящали крещенскую воду. Николай II с семьей, со всем двором, духовенством вышел на Иордань возле Зимнего дворца. Орудия Петропавловской крепости по традиции дали салют холостыми, но одно из них почему-то оказалось заряжено картечью! И было нацелено на царский павильон на Неве.
Только по случайности заряд ударил по той части павильона, где никого не было, и по стеклам дворца. Был легко ранен один городовой, и фамилия его оказалась Романов. Чьи проклятия и заклинания сопутствовали выстрелу? Чьи молитвы отвели его? Дело списали на халатность. Причем царь лично добился, чтобы офицер Карцев, командовавший расчетом злополучной трехдюймовки, не был наказан. Но свою семью после такой встряски Николай II решил увезти в Царское Село. Покинул столицу. По его дневникам за 6, 7, 8 января видно, что министр внутренних дел скрыл от него нарастающую угрозу, докладывал в сглаженном виде. Там встречается лишь краткое упоминание, что бастуют заводы. Только 8 января появляется запись: «Слышно, что рабочими руководит какой-то священник Гапон». Но опять ни о какой серьезной угрозе речи нет. А между тем 8 января обстановка накалилась. Руководители движения объезжали город, выступали на митингах, и Гапон откровенно двурушничал. Там, где рабочие были настроены мирно, он успокаивал народ, что никакой опасности нет, царь примет петицию и все будет хорошо. А там, где настроение было революционным, говорил: если Николай II отвергнет требования, «тогда нет у нас царя». Вырабатывались сигналы. Сам Гапон позже писал об этом. Если он после переговоров с государем махнет рабочим белым платком, то требования приняты. Если махнет красным, люди поднимают красные флаги и начинают общий бунт.
Сионист Петр Рутенберг сначала спас Гапона от смерти, а потом организовал его убийство Но и сами требования были подменены. Вместо экономических, которые вырабатывались рабочими, Рутенберг, Горький и другие советники Гапона подготовили политический ультиматум. Вечером 8 января священник засел вместе с ними под охраной вооруженных боевиков и редактировал окончательный текст петиции: «...Ваше Величество немедленно повели созвать представителей земли русской… Повели, чтобы выборы в Учредительное собрание происходили при условии всеобщей, тайной и равной подачи голосов. Это самая наша главная просьба, в ней и на ней зиждется все, это главный и единственный пластырь для наших ран». Затем было еще тринадцать пунктов — гражданские свободы, равенство без различия вероисповедания и национальности, ответственность министров «перед народом», политическая амнистия, прекращение войны с Японией на любых условиях и даже отмена всех косвенных налогов (которые нацеливались вовсе не на простонародье, а на богатых людей). Кончалась петиция: «Повели и поклянись исполнить их… А не повелишь, не отзовешься на нашу просьбу — мы умрем здесь, на этой площади, перед твоим дворцом». О том, что творилось, не знал царь, но отлично знали за границей. Еще 7 января в Чикаго в доме Крейна Милюков дал интервью американским журналистам, и газеты в США вышли с сенсационными заголовками: «России предстоит грандиозное кровопролитие. Московский профессор говорит о революции». Милюков уверенно предсказывал: «Через два дня в России будет великое кровопролитие. Если каким-то образом в воскресенье удастся предотвратить огромное скопление масс перед Зимним дворцом, то оно состоится в другой части Санкт-Петербурга». Пояснял, что это будет началом революции, что все классы русского народа настроены свергнуть самодержавие. А корреспондент парижской «Юманите» Авенар 8 января в восторге писал: «Резолюции либеральных банкетов и даже земств бледнеют перед теми, которые депутация рабочих попытается завтра представить Царю». То есть, текст петиции писал не "пролетарский писатель" Пешков (Горький), а авторы-сионисты из-за бугра! Правительство тоже узнало, что готовится провокация. Манифестация была запрещена. Для предотвращения шествий вызвали войска. Гапон и другие организаторы были в курсе. Но рабочих они не оповестили. Вместо этого большая делегация общественных деятелей во главе с Горьким поздно вечером отправилась к министру внутренних дел — настаивать, чтобы войсковые кордоны отменили, пропустили рабочих к Дворцовой площади, и доказывать, что все будет благопристойно.
Пропускать шествия было никак нельзя. Это означало бы «мирный захват всего центра столицы, дворца, правительственных учреждений, первую в истории «бархатную» революцию" — полиция доложила и о красных флагах, и об участии вооруженных дружин. Однако и поведение представителей власти оказалось весьма сомнительным. Святополка-Мирского на месте не оказалось. Делегацию принял его товарищ (заместитель), начальник корпуса жандармов Рыдзевский. Он заявил, в общем-то, правильно — обращаться следует не к правительству, а к организаторам. Если запрещенной манифестации не будет, никакой опасности кровопролития нет. Но такой ответ Горького со товарищи не устраивал. Они отправились к премьер-министру Витте. А тот дал уклончивый ответ. Дескать, он не осведомлен, что предпринимают органы охраны правопорядка, и вообще этот вопрос не в его компетенции. Предложил еще раз обратиться к Святополк-Мирскому, тут же связался с ним по телефону. Однако тот сказал, что ему все известно и во встрече с делегатами нет необходимости. Но при этом и широкого оповещения рабочих, что шествия будут пресекаться вооруженной силой, налажено не было. Объявлений вывесили мало, о них многие не знали. Когда Гапон в окружении боевиков засел редактировать петицию, противозаконные действия были уже налицо. Полиция предложила арестовать его. Но градоначальник Фуллон, узнав о вооруженной охране священника, пришел в ужас, что произойдет стрельба, кровопролитие, и запретил какие-либо действия. Утром 9 января с рабочих окраин выступили огромные колонны, общее количество достигало 300 тыс. человек. В два часа они должны были сойтись у Зимнего дворца. Причем шествие сперва выглядело вовсе не верноподданническим. Рядом с Гапоном находился Рутенберг, он был вооружен. Среди эсеров обсуждался вариант: во время встречи с царем стрелять в него. Хотя Гапон был решительно против. Предупреждал: если на царя будут какие-то покушения, он тут же покончит жизнь самоубийством (весьма странные мысли для священника). Но сам он шел в цивильной одежде и тоже имел револьвер (как он писал, на случай самоубийства). Приехали партийные отряды из других городов, кое-где подняли красные флаги. Но большинство рабочих было настроено совсем не революционно, потребовало убрать их. Организаторы уловили эти настроения. Колонна, которую Гапон и Рутенберг вели от Нарвской заставы, остановилась возле церкви Казанской иконы Божьей Матери. Решили здесь взять хоругви, кресты, иконы. Староста храма отказал, но по указанию предводителей люди силой вломились в церковь и забрали, что им нужно. Это была импровизация, но она оказалась удачной. Шествию придали патриотически-духовный вид. Только здесь Гапон надел облачение священника, очевидно взятое в храме.
Однако на Обводном канале дорогу преградил кордон солдат. От манифестантов потребовали разойтись. Предупредили — иначе будет открыт огонь. Эти предупреждения звучали трижды, но их не слушали. Только подняли плакат: «Солдаты, не стреляйте в народ» (как видим, и его изготовили заранее). Как и в любой антиправительственной манифестации ряженные "активисты-сионисты" подстрекали: «Нас не пускают к царю!» Призывали прорываться. Оцепление дало залп в воздух. Ряды рабочих дрогнули, остановились. Но предводители с пением двинулись дальше, увлекая толпу за собой. Еще немного — и солдат раздавили бы или растерзали. Тогда винтовки ударили по людям. Руководители шли в первых рядах, но они, в отличие от рабочих, изучили воинские сигналы. Когда прозвучал рожок — команда открыть огонь, Рутенберг сразу рухнул на землю и повалил Гапона. Вокруг падали убитые, раненые, а священника, переждав залп, подхватили и утащили в подворотню. Здесь его переодели, и Рутенберг быстренько обрезал ему бороду и волосы. То есть и ножницы заранее позаботился взять с собой. Гапон при этом ошалело хрипел: «Нет больше Бога, нет больше царя!» В других колоннах, двигавшихся к Дворцовой площади, действовал один и тот же сценарий (не по таким ли сценариям учились наши "навальные"?). На Шлиссельбургском тракте, на Васильевском острове, на Выборгской стороне массы людей доходили до кордона войск. На предупреждения не реагировали. При залпах в воздух их, наоборот, подталкивали вперед. Были и другие провокации, камни, летящие в солдат. Дальше следовала стрельба по людям, толпы в панике бежали, давили и калечили друг друга. А революционеры добавляли масла в огонь. Какие-то группы переулками, в обход кордонов просачивались в центр города. По некоторым свидетельствам, с деревьев на Адмиралтейском бульваре стреляли в военных (как тут не вспомнить современные "майданы" и в Москве и в Киеве). Разграбили несколько оружейных магазинов, на Васильевском острове начали строить баррикады. Такие группы легко разгонялись полицией или казаками, но главное было уже сделано. Штаб кровавых событий располагался на квартире Горького. Пролетарский писатель сам описывал, как туда прибежал Гапон, наскоро остриженный, в чужом пальто, требовал: «Меня нужно сейчас же спрятать, куда вы меня спрячете?». Появился и Рутенберг. Сел от лица Гапона писать прокламацию к рабочим: «Братья, спаянные кровью, у нас больше нет царя». Подключился Горький, в выражениях не стеснялись, проклинали государя «со всем его отродьем». Писатель набросал и воззвание к народу, ко всему мировому сообществу. Указывал, что самодержавие себя полностью проявило, расстреляв подданных, а значит, должно быть низвергнуто.
Горький и Рутенберг настояли, что Гапону надо еще выступить. Повезли его в Вольное экономическое общество — клуб, где собиралась оппозиционная интеллигенция. Невзирая на обстановку в городе, эта публика стеклась сюда вечером 9 января. Или была предупреждена — предстоит еще нечто важное. Сообщники показали, что Гапон жив, и бывший священник зачитал составленное для него воззвание. После этого Горький отправил телеграмму в США, в журнал Херста «Нью-Йорк Джорнал»: «Русская революция началась!» А полиция только после выступления в Вольном экономическом обществе всполошилась, объявила розыск Гапона и Рутенберга. Но они уже исчезли. Расстригу вывезли на дачу Горького в Куоккалу. Сейчас это Репино, Курортный район Санкт-Петербурга в черте города
Но тогда Куоккала была на территории Финляндии. А она в составе Российской империи обладала особым статусом. Еще Александр I даровал ей конституцию, значительную автономию. В Финляндии было свое правительство, свой выборный сейм, она жила по отдельным законам. До XIX в. это была нищая и забитая окраина Шведского королевства, но под покровительством России Финляндия расцвела, разбогатела. Разрастались финские города, сформировалась прежде не существовавшая финская интеллигенция. Но, невзирая на это, здесь были сильны сепаратистские настроения, нагнеталась русофобия. Местные власти и полиция распоряжений Санкт-Петербурга не выполняли. Политическим противникам сочувствовали, покрывали их. У эсеров и большевиков в Финляндии имелись убежища, связи. Гапона переправили через шведскую границу. У Горького заранее было подготовлено другое место. Еще осенью 1904 г. его сожительница Мария Андреева уволилась вдруг из МХАТа, перешла в Рижский театр, сняла там квартиру. К ней и прибыл писатель. Причем в Риге готовилась еще одна провокация, как в Петербурге, «кровавая суббота». Но авторство или соавторство Горького в составлении подрывного воззвания удалось установить. В Риге его арестовали, отправили в Петропавловскую крепость. Повторение трагических событий в Риге удалось предотвратить. А в столице в ходе «Кровавого воскресенья» погибло около 130 человек, получили травмы и ранения 299 — включая солдат и полицейских. Но мировая пресса многократно преувеличила число жертв. Британские, французские, американские газеты выплескивали волну ужасов. Смаковали жестокость царя, якобы расстрелявшего собственных мирных подданных, шедших к нему на поклон, придумывались фантастические подробности. Ту же тему подхватили отечественные либералы, революционные агитаторы. Судьбой Горького мировая общественность особенно озаботилась. В его защиту поднялась общая волна негодования — во Франции, Англии, Германии, газеты выходили с аршинными заголовками, собирались митинги. В Италии даже депутаты парламента приняли общее требование немедленно освободить писателя. В США петицию о его освобождении подписали видные политические, общественные, культурные деятели. В связи с войной отношения России с западными державами и без того были не блестящими. Власти сочли за лучшее выпустить Горького под залог. Его по просьбе Андреевой внес Морозов, а писатель, обретя свободу, сразу перебрался в Куоккалу, где был в полной безопасности. Стоит подчеркнуть, что страшная провокация в столице была многоплановой. Она не просто дала толчок к раскручиванию революции. Ее сценарий был великолепно выверен. Народ во главе со священником идет к своему государю — а его расстреливают. У русских людей подрывали святая святых — веру в царя! Один из главных духовных устоев Российской державы. И еще немаловажный аспект — ни одна из революционных партий Кровавое воскресенье не организовывала. Ни у большевиков, ни у эсеров еще не было в Петербурге столь сильных структур, способных осуществить такое грандиозное предприятие. Группы и дружины из этих партий лишь участвовали, подключились на готовое. Спрашивается — кому это было выгодно? Кто обеспечил мощное финансирование? Япония? Но ее разведка внутри России была достаточно слабой, не располагала подобными возможностями. Другое дело — английская «Интеллидженс Сервис». В то время — самая мощная из мировых спецслужб.
Два факта обращают на себя внимание. Как раз в это время Витте вел переговоры о кредитах, и в конце 1904 г. в Россию прибыл глава британского банка «Бэринг» лорд Рэвелсток. Во время трагических событий он находился в Петербурге, наблюдал их. Запомним эту личность, мы еще встретимся с ней.
Второй факт. Осенью 1904 г. Англия направила в Россию нового посла, сэра Хардинжа. По возвращении на родину он был удостоен титула лорда.
Сэр Карнок, сменивший его в 1906 г., тоже стал лордом. А из всех британских посланников в России за период с 1830 по 1918 гг. лордами стали лишь трое. Те, кто занимал этот пост в революцию 1905–1907 гг., и сэр Бьюкенен — посол во время следующей революции. В начале ХХ в. в международной политике стал сказываться новый важный фактор — «финансовый интернационал». Ведь крупные банкиры в разных странах переплетались родственными узами, компаньонством в тех или иных фирмах. В Австро-Венгрии, Франции, Англии делами ворочали различные ветви Ротшильдов. Самый мощный финансист США Дж. Морган был связан с британскими и французскими Ротшильдами. Шифф тоже выдвинулся в качестве представителей Ротшильдов и германских банкиров (см. Саттон Э. "Уолл-стрит и большевистская революция". М.: изд. "Русская идея", 1998). Крупнейший из них, Макс Варбург, был ведущим финансистом Германии. Его братья Пол и Феликс Варбурги перебрались в США, путем браков породнились с партнерами «Кун и Лоеб» и вошли в их концерн. Шифф был также связан с Гарриманами, Гульдами, Рокфеллерами, Оппенгеймерами, Гольденбергами, Магнусами (см. Меркулов Д. Н., Бобровник В. М. "Контрреволюция и национальная идея России". М., 2003").
В родстве с Варбургами состояли российские банкиры Гинцбурги, с Ротшильдами — олигархи мощного киевского «куста»: Бродские, Блиохи и др. Но если в России, в условиях самодержавной власти, влияние финансистов на правительство осуществлялось только исподволь, то на Западе оно даже не скрывалось, и сама политика направлялась в зависимости от интересов банков, промышленных корпораций. Через подконтрольную им прессу финансовые столпы направляли общественное мнение. Они были тесно связаны и с Социалистическим интернационалом. Банкиры считали выгодным для себя поддерживать левые партии. Кроме родственных связей, деловые и политические круги различных государств переплетались масонскими. Это тоже считалось полезным. Обеспечивало поддержку, взаимовыручку. Причем масонские связи, как и родственные, были наднациональными, позволяя взаимодействовать структурам в различных государствах. Так возникло явление, которое великий русский философ А. И. Ильин назвал «мировой закулисой». Масонство глубоко проникло и в Россию. По закону, оно было запрещено. Каждый государственный служащий давал подписку не состоять в масонских и иных тайных организациях. Но ведь в этих организациях высшими признавались собственные ценности, ложь ради них допускалась. В нашей стране подпольно действовали самые разнообразные ветви масонства — английское и шотландское (классическое), французское (политическое), розенкрейцеры, иллюминаты, орден «Филалет» и пр. В числе «рыцарей Филалет» оказались даже представители царствующего дома. Общественные деятели предпочитали политическое масонство Великого Востока. Самый радикальный орден, иллюминатов, оказал сильное влияние на социалистов. Праздник ордена, 1 мая (магическая «Вальпургиева ночь»), отнюдь не случайно стал «днем международной солидарности трудящихся». Исследователи уже отметили, что постулаты иллюминатов отчетливо видны в работах Парвуса и его ученика Троцкого (см. Шамбаров В. Е., Чавчавадзе Е. Н. "Лев Троцкий. Тайны мировой революции". М.: изд. "Вече", 2016). А германские революционеры во главе с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург (помощницей и любовницей Парвуса)
неслучайно назвали себя «Союзом Спартака» — псевдоним «Спартак» носил основатель ордена Адам Вейсгаупт. Но эти же тайные организации позволяли теневым режиссерам так или иначе регулировать их членов. Координировать действия совершенно разнородных сил. В России данные особенности проявились в полной мере. В царствование Александра III, твердой рукой поддерживавшего устои самодержавия и православия, затаившиеся оппозиционеры и масоны возлагали все надежды на перемену власти. Подспудно готовились к этому, продвигали подходящие для себя кандидатуры к верхушке государственного руководства. Но Николай II, взойдя на трон, их надежд не оправдал. Он сразу же объявил, что намерен продолжать курс отца. Что ж, одни расчеты нарушились — стали строиться другие. Потому что у государя не было наследника. Императрица Александра Федоровна четырежды приносила ему детей — и каждый раз рождались дочери. Тут уже стали закручиваться интриги другого сорта. Ведь со смертью Николая II, естественной или насильственной, его род по мужской линии должен был прерваться. Корона перейдет к кому-то из великих князей. Активизировалась соответствующая тайная работа среди семейства Романовых… Продолжение следует… |
