В царствование своё Елизавета позаботилась о том, чтобы обеспечить преемственность власти. Её выбор пал на племянника Карла Петера Ульриха, Голштинского принца. Зимой 1741/42 г. 13-летний Карл Петер с помощью российского агента барона Николая Корфа тайно выехал из Голштинии в Петербург, где был провозглашён наследником русского престола.

Редко на чью долю выпадали столь нелестные, уничижительные оценки историков «Ограниченный самодур»» «ненавистник всего русского», «холуй Фридриха II» и даже «хронический пьяница» - это еще не самое нелицеприятное из написанного о нем. Но вот парадокс именно он, российский император Петр III, не по своей воле оказавшийся на российском престоле и сумевший продержаться на нем лишь 186 дней, принял законы, сыгравшие без преувеличения выдающуюся роль в истории России. Среди них знаменитые манифесты о вольности дворянства и об уничтожении зловещей Тайной канцелярии, ведавшей в России политическим сыском.

Великого князя не любили, он не был злой человек, но в нём было всё то, что русская натура ненавидит в немцев - грубое простодушие, вульгарный тон, педантизм и высокомерное самодовольство - доходившее до презрения всего русского.

Елизавета не могла ему простить, что он всякий вечер был пьян; Разумовский - что он хотел Гудовича сделать гетманом; Панин за его фельдфебельские манеры; гвардия за то, что он ей предпочитал своих гольштинских солдат; дамы за то, что он вместе с ними приглашал на свои пиры актрис, всяких немок; духовенство ненавидело его за его явное презрение к православию.

Вот такой негативный стереотип восприятия Петра III сложился за два с половиной века. Короткое царствование внука Петра  – вовсе не досадное недоразумение в русской истории. Стал ли несчастный Петр Федорович жертвой своих поспешных начинаний? Трудного характера? Психического расстройства? Всего понемногу. Его гибель в результате переворота – роковая и, к сожалению, неизбежная развязка.

Итак, начнём, богу помолясь… Будущий российский император Петр III родился в столице голштинского герцогства городе Киле 10 февраля 1728 г. Его отец герцог Карл Фридрих по приглашению Петра Первого прибыл в 1721 г. в Петербург, чтобы выбрать себе супругу - одну из двух его дочерей. Выбор герцога пал на старшую дочь Петра и Екатерины - Анну Петровну. Помолвка состоялась при жизни Петра, а свадьбу двор отпраздновал уже после его смерти - 21 мая 1725 г.

Родившийся отпрыск, как известно, был потомок двух венценосных злодеев, беспрестанно ненавидевших друг друга и постоянно воевавших между собой: Петра «Великого» и злодея поменьше – Карла XII.

Сын Анны Петровны и герцога Голштинского и внук Петра по матери, по отцу он был внуком (внучатым племянником) Карла XII. Нужно было случиться тому, что и в Швеции, и в России царственные династии оказались без наследников по мужской линии. Поэтому весьма естественно, что Швеция пожелала пригласить к себе в качестве наследника Петра III. Но России тоже нужен был наследник, да еще царствующая императрица Елизавета Петровна, следуя «постаменту» Екатерины I, назначила мальчонку наследником российского трона.

Отец Петра был человек очень ограниченный и не проявил себя никакими геройскими или гражданскими подвигами; он был государь слабый, бедный, дурен собою, небольшого роста и слабого сложения. Внутренняя домашняя жизнь кутежами и разгулом заполняла всю деятельность этого человека.

Мать Петра тоже не блистала ни красотою, ни умом. Она постоянно сокрушалась и жизнью в Голштинии, и неудачным супружеством. В конце концов,  судьба, пожалев её, распорядилась так, что скончалась эта несчастная женщина через два месяца после рождения сына.

 По одной версии причиной смерти была простуда: герцогиню, стоявшую у открытого окна и наблюдавшую за фейерверком в ночные часы, продуло сквозняком. В ответ на предостережение придворных дам об опасности стоять на сквозняке Анна Петровна сказала: «Мы, русские не так изнежены, как вы, и не знаем ничего подобного».

 По сведениям, которыми располагала Екатерина II и которые она запечатлела в своих «Записках», Анна Петровна скончалась от чахотки.

От таких близких предков, конечно, потомок не мог получить в наследство ни военных дарований, ни образца геройских и гражданских подвигов, ни нравственных высоких устоев. Напротив, его наследственность не могла не соответствовать родителям

 Дав многие таланты его предкам – Карлу и Петру, природа отыгралась на потомстве. Судя по тому, каким был российский дед, не было бы ничего удивительного в том, если бы некоторые его потомки оказались идиотами, отсталыми, неуравновешенными и неустойчивыми.

Петр рос и воспитывался заброшенным, покинутым и одиноким, без матери, которая отошла в мир иной через два месяца после его рождения. Отцу, не было до него никакого дела. Поэтому оставался ребенок на руках людей грубых, невежественных и недоброжелательных. Этим наставникам, (в основном офицерам) не было никакой ни охоты, ни желания заниматься комплексным воспитанием ребенка.

Процесс обучения и воспитания ограничивался суждениями об экзерцициях (специальных военных упражнениях для обучения солдат строевому делу или владению оружием), смене караулов. Солдатчина постепенно овладевала сознанием ребенка, и он, подобно взрослым собеседникам, ни о чем не рассуждал с таким воодушевлением, как о ружейных приемах, вахт-парадах и прочей военщине. Отец не только не препятствовал увлечению сына, но даже поощрял его, полагая, что эта склонность позволит взрослому герцогу отнять у Дании Шлезвиг.

Еще один поворот в жизни юного Петра был связан со смертью отца, когда он остался круглым сиротой и во власти новых воспитателей, на этот раз двух придворных чинов: обер-гофмаршала Брюммера и обер-камергера Берхгольца. Брюммер, жестокий и столь же грубый, как и невежественный, кроме экзерциций, ничему полезному научить не мог.

https://www.prlib.ru/item/9553...

Вторым воспитателем был назначен бывший камер-юнкер Берхгольц, автор знаменитого «Дневника», который он вел во время своего пребывания в России в 1721–1727 гг. в свите голштинского герцога Карла Фридриха. Его роль в воспитании наследника осталась в тени, его заслонил властный Брюммер. Ко времени своего назначения вторым воспитателем Берхгольц имел чин обер-камергера.

Я. Штелин. Деятель российской Академии наук на раннем этапе её существования; действительный статский советник; гравёр, картограф, медальер, «мастер фейерверков»; мемуарист

По воспоминаниям Якоба Штелина, записавшего рассказ самого воспитанника: «Кавалеры герцога занимали офицерские места в герцогской гвардии. В прочих же маленьких корпусах было несколько офицеров, служивших некогда в прусской армии. Поэтому при дворе только и говорили, что о службе. Сам наследный принц был назван унтер-офицером, учился владению ружьем и маршировке, ходил на дежурство с другими придворными молодыми людьми, и говорил с ними только о внешних формах этой военщины. От этого он с малолетства так к этому пристрастился, что ни о чем другом не хотел и слышать».

«Воспитательные меры Брюммера не то что не соответствовали принципам педагогики, - продолжает Штелин, - но и выходили за рамки приличия в отношениях не только между подданным и господином, но и даже между двумя благородными людьми. «Брюммер и в России продолжал обращаться с своим воспитанником как нельзя хуже: презрительно, деспотически, бранил неприличными словами, то выходил из себя, то низко ласкался. Однажды он до того забылся, что подбежал с кулаками к Петру, едва я успел броситься между ними…» (см. Соловьев С. М. «История России с древнейших времен». т. 24). 

Канцлер А. Бестужев распускал слухи, что Брюммер нарочно испортил своего подопечного дурным воспитанием, когда узнал, что Елизавета решила объявить своего племянника наследником российского престола. «…Приложил столько же старания испортить ум и сердце своего воспитанника, сколько заботился раньше сделать его достойным шведской короны» (см. «Императрица Екатерина II. Мемуары. О величии России». М.: ЭкСмо, 2003. текст цитируется по сайту: https://www.prlib.ru/item/9553...).

 Бестужев, желая угодить свои датским друзьям, утверждал, что воспитатели преднамеренно портили принца - дескать, "не досталась Швеции такое сокровище, ну так пусть же России будет хуже". Подобные слухи, распускаемые при дворе, так огорчили Елизавету, что она пожалела о своем выборе.

 «Характер и поведение племянника сильно огорчали императрицу; она не могла провести с ним четверти часа спокойно, не почувствовав досады, гнева или печали; в обществе близких людей, когда речь заходила об нем, Елисавета с горькими слезами жаловалась на несчастье иметь такого наследника; будучи вспыльчива, она не разбирала слов для выражения своей досады на Петра», - писал историк Соловьёв (см. Соловьев С. М. «История россии с древнейших времен». т. 24). 

Поведение Бестужева было понятно: он нутром чуял, что при воцарении Петра III, не вырисовывается ничего хорошего ни для России, ни для себя. Бестужев не сомневался, что Петр, как скоро сделается императором, возвратит шведам часть завоеваний деда , чтоб только с их помощью отвоевать у Дании Шлезвиг

Хотя Елизавета и огорчалась, и плакала по поводу испорченного характера своего племянника все свои 20 лет своего царствования, но ни разу почему-то не подумала его из наследников убрать – мешало слово, данное по «тестаменту» Екатерины I

Якоб Штелин описывает состояние наследника, получающего воспитание от гоф-маршала Брумера: «Когда производили маленький парад перед окнами его комнаты, тогда он оставлял книги и перья и бросался к окну, от которого нельзя было его оторвать, пока продолжался парад. И потому иногда в наказание за его дурное поведение закрывали нижнюю половину его окон, оставляя свет только сверху, чтоб его королевское высочество не имел возможности смотреть на горсть голштинских солдат. Об этом часто мне рассказывал принц, как о жестоком обращении с ним его начальников, так же, как и о том, что часто по получасу стоял на коленях на горохе, от чего колени краснели и распухали».

Как видим, воспитание наследника было весьма своеобразным. Оно возбуждало нервную систему, вызывало раздражительность, обидчивость, лживость и мстительность. Не лучшим образом обстояло дело и с обучением.

Штелин продолжает:„Для обучения латинскому языку, к которому принц имел мало охоты, был приставлен высокий, длинный, худой педант господин  Юль, ректор латинской школы, которого наружность и приемы заставили принца совершенно возненавидеть латынь. Его высочество, который имел способность замечать в других смешное и подражать тому в насмешку, часто рассказывал мне, как этот латинист входил обыкновенно в комнату для урока: сложив крестообразно руки на животе, он с низким поклоном, глухим голосом, как оракул, произносил по складам слова: Bonum diem tibi opto serenissime Princeps, Si …, bene est.“ (Доброго дня желаю вам всем светлейший князь, если ..., ну это так).

Столь же плохо обстояло дело и с обучением наследника закону Божию, но не потому, что наставники не имели должной подготовки, а потому, что в голове мальчика с трудом укладывались догматы двух религий: православной и лютеранской.

Стремление голштинского двора обучить ребенка этим догматам имело глубокие причины. Дело в том, что новорожденный мог претендовать с полным на то основанием на три короны: на герцогскую в Голштинии, на королевскую в Швеции и на Российскую в Петербурге. 

Российский престол он мог занять на том основании, что являлся сыном дочери Петра  Анны, следовательно, был внуком знаменитого деда, в честь которого и был назван Петром. Со стороны отца (см. выше) был родственником Карла XII – короля шведского. На этом же основании мальчика и принуждали изучать две веры: православную и лютеранскую, а также два языка - русский и шведский.

Усвоение наследником православия протекало не без затруднений - он по большей части обнаруживал отвращение к религии. Не хотел ни с чем соглашаться, спорил о каждом предмете, не стесняясь в выражениях. Наконец, он неоднократно высказывался, что ему приятнее было бы уехать в Швецию, нежели оставаться в России.

Итак, воспитательный и образовательный процессы голштинца можно разделить на три этапа. В первый из них, продолжавшийся от рождения до семилетнего возраста, он находился на попечении женщин. О нем всего лишь известно, что была попытка обучить ребенка французскому языку.

 Во второй этап, тоже продолжавшийся семь лет (1735–1742), в роли воспитателя сначала выступали офицеры, ранее служившие в прусской армии, а затем два наставника: обер-гофмаршал Брюммер и обер-камергер Берхгольц. Главный воспитатель Брюммер, человек жестокий, грубый и невежественный солдафон, ничему путному обучить своего воспитанника не мог.

 Шуты дворе Анны Иоанновны...

Общую характеристику этого этапа в жизни будущего императора дала его будущая супруга «гессенская муха» - Екатерина Алексеевна. Она писала, что „молодой герцог наклонен к пьянству, что его приближенные не дают ему напиваться за столом, что он упрям и вспыльчив, не любит своих приближенных и особливо Брюммера; что, впрочем, он довольно живого нрава, но сложения слабого и болезненного. Действительно, цвет лица его был бледен; он казался тощ и нежного темперамента. Он еще не вышел из детского возраста, но придворные хотели, чтобы он держал себя, как совершеннолетний. Это тяготило его, заставляя быть в постоянном принуждении. Натянутость и неискренность перешли от внешних приемов обращения и в самый характер“.

Третий этап в воспитании и обучении существенно отличался от второго. Если во втором этапе Брюммер стремился навязать подопечному свою волю грубыми методами, то новый наставник Штелин, напротив, приспосабливался к капризам воспитанника и беспрекословно их выполнял, что тоже не способствовало развитию у него добродетелей. Что касается знаний, которые должен был усвоить принц, то они были столь поверхностными и несистематическими, что, по признанию самого наставника, быстро исчезли из памяти обучаемого.

Поспешность с объявлением Петра Федоровича наследником русского престола станет понятной, если учесть, что королевский трон в Швеции тоже стал вакантным.

 По этому поводу Пецольд (Петцольд Иоганн Сигизмунд (1704-1783), с 1742 г. по 1749 г. польско-саксонский резидент в России) доносил 26 ноября 1742 г.: «Как велико было удивление по всему здешнему государству по случаю внезапного провозглашения герцога Голштинского великим князем и наследником престола, так велико… и в настоящее время. Когда узнали, что он и в Швеции также объявлен преемником короны».

В середине декабря 1742 г. в Москву прибыли три депутата от шведских государственных чинов с предложением королевской короны к тому времени объявленному наследником Российского престола Петру Федоровичу. Так как Россия находилась в состоянии войны со Швецией, то прием, устроенный депутатам, не отличался любезностью.

Пецольд  8 января 1743 г. написал в донесени: «Депутаты содержатся вроде арестантов под таким строгим надзором, что до сих пор они никому не смели сделать визита, кроме голштинского обер-гофмаршала Брюммера, ибо вице-канцлер сообщил императрице, что все это избрание и самая депутация ничто иное, как комедия».

Подобная оценка  приезда в Россию шведских депутатов была обусловлена тем, что русскому двору было известно о том, что в Стокгольме были осведомлены о принятии Петром Федоровичем православия и объявлении его наследником. При таких обстоятельствах притязания шведских депутатов, естественно, были отклонены, и они отправились, не солоно хлебавши...

Продолжение следует…