Продолжаем препарировать «век Елизаветы» в истории России.

Сразу же по восшествии на престол Елизавете Петровне пришлось определять преемника. Императрица могла бы повременить с объявлением наследника, если бы не завещание Екатерины I, со ссылкой на которое она 28 ноября 1741 года провозгласила себя единственной законной российской самодержицей. 

Однако в «тестаменте» имелся один подвох, своего рода мина замедленного действия. Елизавета Петровна обладала правом на отцовский скипетр до тех пор, пока внук царя-реформатора, ее племянник герцог Гольштейн-Готторпский Карл Петер Ульрих оставался протестантом и владетельным князем («имел корону»). 

Между тем, подобные гарантии были очень шатки. Например, совершив простой религиозный обряд и отказавшись от герцогского титула, он мог лишить императрицу легитимности и поставить перед жестким выбором — либо отречение, либо превращение в узурпатора.

Елизавета поспешила заблокировать подобное развитие событий, опираясь на нормативный акт отца — брачный договор 1724 года, позволявший российскому монарху назначить наследником русского трона любого сына цесаревны Анны Петровны и гольштейн-готторпского герцога Карла Фридриха. Ясно, что вступление в силу этого документа, мгновенно сводило на нет опасность завещания Екатерины I. И в конце 1741 года премьер-майор 

Н. А. Корф помчался с высочайшим вызовом в Киль.

В Голштинии условия трактата исполнили без возражений, и отправили в далекую Россию владетельного герцога Гольштейн-Готторпа, опекаемого регентом, любекским епископом Адольфом Фридрихом. Воспитатели Карла Петера Ульриха быстро собрали отрока в путь и 5 февраля 1742 года прибыли с ним в Санкт-Петербург.

Таким образом, брачный контракт сестры избавил Елизавету Петровну от сюрпризов в вопросе о преемнике. Вот только, судя по всему, личное знакомство с племянником разочаровало государыню, ибо он мало соответствовал званию будущего российского императора. Но в договоре, срок провозглашения наследником выписанного из Германии внука Петра I не конкретизировался. Елизавета могла постоянно оттягивать и, дождавшись удобного случая, уклониться от никому не нужной церемонии.

Полгода тянула Елизавета с Указом о назначении преемника. Но внезапно, шведский канцлер Гилленбург протащил через сейм указ об избрании герцога Гольштейн-Готторпского кронпринцем Швеции. Эти самым, канцлер надеялся, что Финляндское княжество будет возвращено Швеции.

Но Елизавета понимала, что стань герцог крон-принцем Швеции, то для России возникла бы огромная опасность, поскольку наследникам престолов по «тестаменту» не запрещалось претендовать на русскую корону. У если учесть, что в Стокгольме тогда доминировало французское влияние, априори антироссийское., то французы, воевавшие в ту пору с австрийцами и стремившиеся изолировать Австрию от России, разумеется, постарались бы завладеть умом и сердцем юного и капризного кронпринца, а затем при необходимости убедили бы его сменить веру и помериться силами с теткой.

"Любительница чтения исторических трактатов про великих римлян" сыграла на опережение: 7 ноября 1742 года в церкви Зимнего дворца на Яузе немецкого гостя объявили русским великим князем, затем окрестили по православному обряду и нарекли Петром Федоровичем. Только через неделю французский капитан де Меллиер добрался до Москвы с первым известием об избрании кронпринца. Так канцлер Швеции остался «с носом».

Военно-морские офицеры России, учившиеся в  высших заведениях ВМФ, знают вклад Елизаветы в развитие Военного флота. Тогда, согласно Указу от 22 февраля 1732 года, в командном составе Флота существовало все три офицерских чина - мичмана, лейтенанта и капитана, приравнивавшихся соответственно к армейским чинам поручика, майора и полковника.. Тем самым была снижена заинтересованность кадровых военных в службе. Наличие лишь трех рангов уязвляло честолюбие офицеров, находящихся в равном чине, но командовавших кораблями разных классов. 

Ухудшение морально-психологического климата, подрывавшее боеспособность двух российских эскадр — Кронштадтской и Ревельской, являлось, несомненно, главной опасностью, которую предстояло нейтрализовать как можно быстрее. Поэтому царица решила восстановить отцовский морской регламент с табелью из восьми чинов (мичман, унтер-лейтенант, лейтенант, капитан-лейтенант, капитаны 3, 2, 1-го рангов, капитан-командор).

Офицер Военно-морского флота Российского. (XVIII века)

Однако, реализуя реформу, необходимо было учесть все нюансы, в том числе не унизить старших офицеров - ведь на 36 прежних капитанов и 155 лейтенантов не хватит штатных единиц капитан-командора (три в корабельном флоте и одна в галерном), капитана 1-го ранга (семь в корабельном и две в галерном), капитана 2-го ранга (девять в корабельном и две в галерном) и капитана 3-го ранга (14 в корабельном и две в галерном)!

Тем не менее императрица нашла выход. Прежде всего требовалось прекратить рост числа морских штаб-офицеров. Указ от 2 апреля 1743 года лишил кого-либо, кроме монарха, права на чинопроизводство. Далее надлежало запастись терпением — дождаться естественной убыли части капитанов и лейтенантов «аннинского призыва». А чтобы эта политика не спровоцировала возмущение и протесты, ее пришлось замаскировать имитацией тщательного изучения нового штатного расписания.

Благодаря изобретательности Елизаветы Петровны, изменение штатного расписания в военно-морском флоте прошло с минимальными потерями. Недовольство фактическим замораживанием чинопроизводства на восемь лет было, очевидно, меньшим злом в сравнении с раздражением моряков из-за несправедливости распределения должностей среди офицеров равных званий, а тем более с взрывоопасным возмущением массовым «разжалованием» на ранг, а то и на два в случае резкого перехода на новую систему. В итоге высокий моральный дух морского офицерского корпуса России сохранялся на протяжении обоих десятилетий елизаветинского царствования.

В 1755 году флот настолько освоился с балтийскими ветрами, что было решено отправить особую группу кораблей в Северное и Норвежское моря. С конца июня до середины августа четыре фрегата под командованием Петра Чаплина маневрировали у норвежских берегов, имея ремонтную базу в Копенгагене, а затем благополучно возвратились в Кронштадт.

Еще один эксперимент императрица провела в 1746 году — увеличила срок экзерциций (длительность нахождения на БД) с трех до пяти недель, но на следующий год отменила новшество, ибо и без того с учетом погоды и состояния кораблей экспедиции реально продолжались от полутора до двух месяцев, а то и дольше (см.РГАДА. Ф. 248. Оп. 1/10. Д. 587. Л. 489–491 об., 561, 574) .

Правда, елизаветинским адмиралам не довелось прославиться своими Гангутом, Гренгамом, Чесмой или Калиакрией. Вспомним, как в 1742 году Мишуков упустил шанс принудить шведов к баталии, в 1743-м они уклонились от генерального сражения, а в Семилетнюю войну, поскольку Пруссия боевым флотом не располагала, российские корабли довольствовались блокадой побережья, артиллерийской поддержкой сухопутных войск и транспортировкой солдат и припасов.

Русским морякам в эпоху Елизаветы Петровны фатально не везло на ситуации, благоприятные для славных подвигов. Вот один из малоизвестных случаев в истории ВМФ России: 29 сентября 1744 года в Астрахань из Персии прибыло торговое судно, зафрахтованное англичанином Гансом Бардевиком, под названием «Император России».

Иранский порт Ленгерут сегодня

Таможенники удивились, что на корабле отсутствует экспедитор Джон Эльтон, сопровождавший грузы в Персию. Русские матросы Петр Степанов и Федор Иванов поведали, что Эльтон находится в Ленгеруте «при строении карабля персианам… длиною по килю на девяносто футов, и слышно… якобы на нем поставлено будет сорок пушек», т.е. нелегально, без ведома России строит корабли для враждебной нам тогда, Персии.

Эта новость стала известна Бестужеву, который возглавлял Иностранную коллегию. Узнал, принял к сведению – и всё. Но время шло, а в Ленгеруте строительство кораблей лишь набирало силу. 7 августа 1746 года сенаторы под влиянием тревожных обращений Адмиралтейской коллегии запросили у канцлера объяснений. Тот в ответ промолчал. И тогда они решили апеллировать к императрице.

Елизавета Петровна еще 24 апреля распорядилась, чтобы Бестужев поразмышлял, как пресечь ущербную для России англо-персидскую торговлю через Астрахань и Каспийское море. Министр, шестерка англичан, изо дня в день под разными предлогами откладывал исполнение высочайшего поручения, пока 15 августа государыня не велела ему отменить привилегию англичан на провоз их товаров по Каспию в Иран, а также совместно с Сенатом организовать уничтожение двух персидских судов «Элтонова строения» (см.См.: РГАДА. Ф. 248. Оп. 105. Д. 8323. Л. 76, 76 об.; Д. 8324. Л. 234–235 об).

Понадобился целый год для организации опасной диверсионной операции. Руководил ею российский резидент в Персии Ф. Л. Черкесов, возглавивший миссию после отъезда на родину М. М. Голицына. Ему в подчинение Адмиралтейская коллегия выделила два корабля, приписанных к астраханскому порту, под командованием Михаила Рагозео и Ильи Токмачева. В столице Гилянской провинции Рящ (Решт) рескрипт о «поиске» на Ленгерут был получен 22 декабря 1747 года.

В ту пору в Персии царил полный хаос. Деспотизм шаха Надира спровоцировал цепь восстаний, расшатавших страну. На таком фоне Черкесов и морские офицеры планировали атаку на Ленгерут, чтобы сжечь строящиеся корабли. Но эта попытка не увенчалась успехом. Прожив около месяца «на судне на море против Зинзелей» и так и не отважившись высадиться на берег.  1 июня Черкесов отплыл в Астрахань. Его заместитель консул В. И. Копытовский отправился следом через полтора месяца. Последним рейд у Зинзилей покинул корабль Токмачева, эвакуировавший всех пожелавших уехать русских и иностранных коммерсантов.

В итоге петербургскому двору пришлось утешиться тем, что хаос и гражданская война положили конец работам на ленгерутской верфи, а местное население ненавидело кораблестроителя-британца, который в апреле 1748 года по воле Али Кули-хана, стал правителем Ленгерута.

Хаджи-Джеймаль, хозяин Гиляни с лета 1750 года, пожелал завладеть солидной суммой, полученной Эльтоном от Надир-шаха на строительство кораблей. Этому стремлению жадного Хаджи всячески способствовал русский консул Иван Данилов, приехавший в Персию в октябре 1750 года. Его потуги увенчались успехом. В марте 1751-го гилянский губернатор узнал о тайной переписке англичанина с губернатором Астрабада и Мазандерана, сердаром Мухаммедом Хасан-ханом Каджарским, с января старавшимся захватить Гилянь.

Полковник Ади-бек с отрядом в тысячу сабель атаковал логово британца. Оборонявшие его армяне-наемники отказались от сопротивления, и Эльтон поневоле капитулировал без боя. Ади-бек в точности исполнил инструкцию Хаджи-Джеймаля: "сжег верфи и недостроенный пятый корабль, разрушил адмиралтейские мастерские, укрепления и дом Эльтона, два корабля и два малых бота перевел в Зинзили, а плененного англичанина 7 апреля привез в Рящ. Позднее Хаджи-Джеймаль расстрелял британца в своем горном имении Фумин" (См.: АВПРИ. Ф. 77. Оп. 77/1. 1747 г. Д. 9. Л. 64–66 об.; 1748 г. Д. 6. Л. 63, 125–133 об., 173 об., 209–214, 360–361 об.).

В Санкт-Петербурге, еще не ведая об успехе Данилова, собирались воспользоваться распрями между раздробленными персидскими провинциями для уничтожения адмиралтейства Эльтона.

20 июня сержант Анфиноген Семенов выехал из столицы в Астрахань с рескриптом Иностранной коллегии губернатору И. О. Брылкину: без промедления вывести в море два корабля для проведения тайной диверсии против верфей и кораблей Эльтона, а самого англичанина поймать и доставить в Россию. Сержант прибыл в Астрахань лишь 11 июля.

Губернатор, не ведая об успехах Данилова, послал для проведения операции десятипушечный гекбот «Святой Илья» под командованием мичмана Михаила Рагозео и двенадцатипушечную шняву «Святая Екатерина» под командованием мичмана Ильи Токмачева. В срочном порядке на корабли подобрали по 50 матросов и погрузили вооружение — порох, ядра, картечь из расчета 12 выстрелов на каждое орудие, 100 трехфунтовых гранат, «для зажигания светлых ручных ядер сто», 30 фунтов белой персидской нефти. 27 июля Брылкин вручил Рагозео инструкцию, тождественную коллежскому рескрипту, а на другой день корабли отправились в путь.

Достигнув Ряща 5 сентября, группа обнаружила там свиту консула Данилова, скончавшегося 21 августа, а также убедилась в смерти Эльтона и разорении Ленгерута. Рагозео и Токмачеву, следовательно, предстояло только уничтожить четыре корабля. Они без труда отыскали и в ночь на 18 сентября сожгли два больших корабля, без охраны стоявших на якоре в 12 верстах от Ленгерута. Выходит, что присланные моряки исполнили, хоть и в неполной мере, полученное задание и, естественно, надеялись на поощрения.

Бесстужев, опечаленный такой бедой для своих хозяев-британцев, всячески оттягивал поощрения экипажей русских кораблей. Но, в конце концов, вмешалась Елизавета. Она решила, что при данных обстоятельствах наименьшее зло — удовлетворить чаяния людей, пусть и не слишком рисковавших и 16 ноября она распорядилась повысить в звании на один ранг всех участников ночной «атаки». Кроме того, им полагалась денежная премия: по тысяче рублей Токмачеву и вдове Рагозео, по 150 рублей трем унтер-офицерам, по 100 рублей трем помощникам боцмана, по 50 рублей толмачу и восьми матросам 1-й статьи, по 40 рублей девяти матросам 2-й статьи, по 30 рублей четырем канонирам парусника и 17 солдатам (см. См.: РГАДА. Ф. 248. Оп. 1/39. Д. 2734. Л. 651 об.-653; АВПРИ. Ф. 77. Оп. 77/1. 1751 г. Д. 4. Л. 38–45 об.).

Помните слова поэта: « Я волком бы выгрыз бюрократизм…». Так вот, эта «волчья добыча, как процессуальное явление выросла и возмужала при «дщери Петра». Личная канцелярия Елизаветы Петровны превратилась в мощную государственную корпорацию относительно быстро, года за два-три. 

В 1742 году И. А. Черкасов изворачивался, как мог, чтобы не утонуть в ворохе бумаг. Помогали ему канцелярист Василий Федоров и регистратор из Академии наук, деньги считал канцелярист из Соляной конторы, имелись еще переводчик и шесть курьеров — вот и вся команда, отвечавшая за эффективность документооборота императрицы. В октябре кабинет-секретарь взмолился о создании полноценной секретарской структуры.

Следующая государственная проблема заключалась доставшееся Елизавете Петровне от предшественников, полное расстройство денежной системы Российской империи из-за постоянных войн с турками, шведами, персами, поляками, французами. Страна уже задыхалась от изобилия облегченной медной монеты, наделанной при Петре Великом и Анне Иоанновне ради военных нужд.

1742 году в обороте было около четырех миллионов медяков указанного достоинства. Но это еще полбеды. Вал медных денег буквально вымывал золотой и серебряный запас. Коммерсанты, особенно иностранные, на ярмарках и биржевых площадках обменивали обесценивающуюся медь на драгоценные металлы и вывозили их за рубеж. Нечто подобное наблюдалось при царе Алексее Михайловиче в разгар войны с Польшей за Смоленск и Украину. Тогда инфляцией воспользовалась оппозиция и разразился Медный бунт (1662).

Так появился на свет доклад статского советника Василия Демидова. Скромный сотрудник царской канцелярии рискнул раскритиковать сенатский план финансовой реформы и выдвинуть свой: пятак «разжаловать» сразу до одной копейки; хождение серебряной мелочи запретить, а в уплату налогов и пошлин брать ее не более двух лет. Едизавета не приструнила выскочку-автора, а велела сенаторам ознакомиться с его доводами и высказаться по существу. В итоге царица, во-первых, избежала прямого столкновения с авторитетной инстанцией, во-вторых, стала арбитром в споре, чего и добивалась.

11 мая 1744 года на заседании Сената она огласила августейшихй вердикт: с 1 августа пять медных копеек считать за четыре, затем ежегодно в три приема убавить еще по копейке (реально номинал снизили до двух копеек в 1746-м и на том процесс заморозили); обращение мелких серебряных денег прекратить, а подати и пошлины ими платить до 1 июня 1746 года" (см. РГАДА. Ф. 248  Оп. 1/40.Д. 3001;Д. 1023.Л. 11-44об.).

Запустив механизм приведения в порядок российской финансовой системы, Елизавета Петровна параллельно позаботилась и о приращении запасов казенного серебра. На рудниках демидовского Колывано-Воскресенского завода на Алтае в залежах медной руды обнаружилось серебро. 

После долгих лет проб и ошибок саксонские специалисты Филипп Трейгер, Иоганн Михаэль Юнкганс и Иоганн Самуэль Христиани к осени 1743 года разработали технологию извлечения из медной породы серебряных примесей. Предвидя угрозу национализации стратегического для империи предприятия, «хозяин Урала» инициировал компромисс: Демидовы осваивают алтайское серебро под непосредственным контролем монархини и 24 июля 1744 года хозяйство Демидова стало под контролем лично императрицы.

Заметим, будь дочь Петра легкомысленной ветреницей, Колывано-Воскресенский комплекс от приватного владельца перекочевал бы не под крыло Кабинета, а в ведение Берг-коллегии. К счастью, императрица неплохо знала, как обстоят дела в горнорудной отрасли. Руководимый из Москвы первый российский серебряный рудник под Нерчинском, да и прочие сибирские казенные заводы, железные и медные, не радовали реализацией плановых заданий. О соревновании с демидовскими металлургами там даже не мечтали.

23 декабря 1718 г. учреждены Двенадцать коллегий.

Кто-то скажет: хозяина крепкого не имели. Если бы! Звался сей хозяин Берг-коллегия. Ее тяжелую длань чувствовали все управляющие предприятиями на местах, без одобрения сверху не смели сделать и шага, жили по инструкции. Любое экономическое вольнодумство требовалось согласовать с Москвой, где заседала Берг-коллегия. За ослушанием следовали приезд столичной комиссии и неминуемый штраф. В центральных регионах кое-как выкручивались: до Москвы-то недалеко, отлучались на недельку-другую, договаривались. Из Сибири за резолюциями не наездишься — и хлопотно, и дорого, и рискованно; проще было соблюдать инструкции...

Продолжение следует...