(на стартовую страницу)

Хрусталёв, Алексей Сергеевич

Галльское Евангелие. Иная история Европы

(сводный файл)

Введение

Один из самых безапелляционных циников эпохи Возрождения, Николай Макиавелли, довольно четко сформулировал, чем должна быть история для сильных мира сего: «Владеющий прошлым владеет будущим». Ключе­вое слово тут, конечно, «владеющий». То есть тот, кому принадлежит что-то по праву сильного (ибо никакого иного права, если быть честным, в на­шем мире и не существует). Так вот, владеющий прошлым имеет в закромах один из самых дорогостоящих товаров на рынке цивилизации. Парадокс его в том, что чем дольше он лежит, тем ценнее становится. При этом никаких особенных усилий для сохранения этого товара прилагать не следует, что еще больше повышает его привлекательность в глазах потенциальных по­купателей.

История - один из лучших инструментов управления людьми (то есть профессиональными проглатывателями разных наживок). Очень легко, оперируя некоторыми особенностями человеческой психики, объяснить, чем «наши» отличаются от «не наших» и почему последних надо завоевать (подмять, оттеснить, забить, сжечь на костре, утопить в море, репрессиро­вать - нужное подчеркнуть). А как определить, где кончаются свои и начи­наются чужие? По правильно составленным историческим документам, ко­нечно, как же еще? И тот, кто владеет правильными документами, опираясь на них, утверждает свое вечное первородство (первозванство, первопроход- ство и т.п.). Мы тут были всегда, а вас рядом не стояло, не сидело и даже за­мертво упавшими не лежало, так что... У нас бумажки с печатями имеются, а у вас ничего похожего! Вот так и делается политика, то есть грандиозный цивилизационный гешефт в интересах избранных персонажей.

Чуть менее значительные сделки происходят и на соседних площадках (не столь глобальных, как описанная выше ресурсно-политическая), но все же весьма и весьма заманчивых с точки зрения прибыльности. Например, в туристической индустрии. Ведь какие медовые финансовые потоки воз­никают вокруг правильно подкрепленных летописями исторических марш­рутов! Вот, скажем, греки обзавелись Гомерами, Софоклами и прочими Гера­клами, и народ, которому с детства втемяшивают сказки про вышеуказан­ных персон, ломится к благородным развалинам, разумно построенным в XIX веке предприимчивыми эллинами и стоящими за ними международны­ми денежными консорциумами. Миллионы туристов ежегодно спонсируют экономику Греции и приносят баснословные прибыли интернациональным структурам, управляющим гостиничным бизнесом, транспортом, инду­стрией развлечений и т.д. А все почему? Потому что народу внушили: на земле древней Эллады происходило такое (о-о-о!!!), что любой нормальный платежеспособный человек обязан хоть раз в жизни (а лучше два раза или пять) почтить вниманием колыбель европейской цивилизации.

По той же схеме заманиваются туристы в Египет (ах, родина фараонов, ах, 5000 лет назад!!!), Италию (великий Древний Рим, который покорил всех!), Шотландию (кельты-кельты-кельты, друиды-друиды-друиды), Китай (стену до сих пор достраивают, чтобы потом продавать секциями в розни­цу), Индию (кто не видель Тадж-Махаль, тот ничего не понималь!) и прочие места. Отдельной строкой тут необходимо прописать Израиль, который Иисуса Христа Богом истинным сам не считает, но получает за посещение библейских мест паломниками со всего мира колоссальные средства. Все четко по схеме: великое прошлое обеспечивает безбедное настоящее и бу­терброд с икрой в будущем.

Вокруг «великого прошлого» делаются огромные деньги не только в туризме, но и в антикварном и аукционном бизнесах. Милое дело - по­просить на каком-нибудь аукционе пару-тройку миллионов долларов за античную статую и еще миллионов 40-50 за «свежеобнаруженный» наб­росок великого мастера X. эпохи Ренессанса. При этом точно такие же ста­туи можно приобрести где-нибудь в Италии за пару-тройку тысяч евро (чувствуете разницу?), только там честно признаются, что изготовлены они были не в древности, а лет сто назад (или еще меньше), а наброски, аналогичные «свежеобнаруженному», может, по идее, состряпать любой более-менее профессиональный художник (а уж состарить рисунок - это, извините, совсем не проблема), и стоить будет это «творение» не миллио­ны, а несколько сотен долларов или евро. Но у правильных, проверенных на «настоящую, античную» историю стран есть индульгенция на античные же статуи и наброски великих мастеров древности, которые всплывают с завидной регулярностью. А где же им еще всплывать - не в чухонской же Финляндии в самом деле?! И не в варварской России, хотя и там кое-что могло затеряться: зря они, что ли, после Второй мировой музейные цен­ности к себе вывозили?!

История - самое полезное ископаемое из всех существующих, ибо деньги и ресурсы, получаемые за ее счет, на ее основании и вокруг нее, более чем сопоставимы с финансовыми и политическими дивидендами, получаемы­ми крупнейшими финансово-политическими группировками. Чаще всего, кстати, обретение тех или иных ресурсных площадок обусловлено именно правильно состряпанной исторической подоплекой, а отнюдь не какими-то иными причинами. Другой вопрос, что историей еще нужно уметь пользо­ваться, чтобы извлечь из нее максимум преференций для себя, любимых, но, глядя на непресекающиеся династические финансовые кланы последних трех-четырех веков, можно смело делать вывод, что история изначально писалась таким образом, чтобы ее выгодоприобретателями были немногие. А дальше эту благодатную почву нужно только слегка удобрять, не жалея сравнительно небольших средств на поощрение движения гуманитарных наук в нужном направлении.

По гамбургскому счету, вся нынешняя историческая картинка прошло­го создана на основании мизерного количества источников, большая часть которых всплыла на свет божий в ХV-ХХ веках. С опорой на этот мизер созданы сотни и тысячи работ ученых и исследователей ХV-ХХI веков. Та­кой массив кажется непоколебимым и создает иллюзию правомерности именно той картины мира, которая рисуется в этих работах. Тысячи иссле­дователей не могут ошибаться, таково общественное мнение. Конечно, существуют нюансы, но это скорее вопрос контрастности изображения, а не правдивости передачи картинки в целом. А то, что миллионы научных ра­бот являются по сути компиляциями и могут быть сведены к нескольким сотням первоисточников, - это уже остается как бы за кадром. И сказанное касается не только работ по истории. К сожалению, практически все гума­нитарные исследования, так или иначе опирающиеся на хронологические данные, стали заложниками той исторической картины, которую создали в Х V-ХVII веках, а потом творчески развили придворные ученые Евроцы. Та же лингвистика, то есть наука о языках, которая сначала должна была бы оперировать простыми категориями раньше/позже, оттолкнувшись от навязанной ей картины мира, стала выдавать на-гора одну за другой тео­рии развития языков, основанные на хронологии, а не на языковых фактах, вследствие чего в рамках исследований стали возникать совершенно фан­тастические нелепости, которые потом тщательно затушевывались на осно­вании все новых и новых гипотез. Результат этой «работы» налицо: открой­те любой этимологический словарь и прочитайте комментарии к нему. Вы поймете, что количество версий возникновения одного слова зашкаливает за разумное. Это говорит только об одном: никаких независимых, истинно научных критериев при выявлении этимологии слов не существует. Все сво­дится к тому, что А не может быть первичным по отношению к Б потому, что хронологически Б прослеживается ранее А. Точка. Подразумевающая восклицательный знак и окончание дискуссии. Мысль о том, что отношения А и Б заранее предопределены мизерным количеством источников ХV-ХХ веков обретения, никому в голову не приходит.

Точно такая же петрушка растет в искусствоведческом огороде. По­ставьте перед специалистом в скульптуре две головы: одну - античную, дру­гую - XVI века приблизительно одинаковой степени сохранности. Заранее не зная, которая из этих монументалок старше, специалист никогда в жизни не определит, какая из них античная, а какая возрожденческая. Проверено многочисленными экспериментами. Все датировки в этой сфере абсолютно произвольны и зависят в большей степени от того, как задокументировано обнаружение того или иного артефакта. Нашли вещицу в радиусе +/- кило­метр от античных развалин - древность; а то, что она там могла оказаться по тысяче других причин, не важно. Если же такой родословной у бюста нет, значит, Ренессанс. А почему именно он? Почему не подделка XVII века, например? Что, кто-то может определить, сделана вещь в конце XV или в начале XVII века, например?

Аналогичную предопределенность можно наблюдать и в других дисци­плинах гуманитарного цикла. Да что там гуманитарного! Изучив традици­онную историю математики или физики, можно не без удивления узнать, что древние греки и римляне, оказывается, обладали таким понятийным аппаратом в этих областях, что чуть ли не были близки к отправке кораблей в космос. Правда, римские цифры не были приспособлены даже для записи дробей, но это уже не так важно. Нуля (в математическом смысле) древние тоже не знали... аж до XVII века, но это не мешало им оперировать формула­ми, где наличие нуля предполагается как само собой разумеющееся.

И все это - результат опоры на источники, доверие к коим безгранич­но и освящено традицией. Но все традиции рукотворны, о чем даже не за­бывают, нет, просто не задумываются. Иногда, если хорошенько покопаться, можно найти имена создателей и вдохновителей того, что потом стало тра­дицией. Но такие раскопки - удел единиц, голос которых если и различим, то очень быстро тонет в фоновом гуле.

Большая часть общества, организованного как цивилизация, следует общепринятым представлениям о прекрасном. Этой пикантной особенно­стью коллективной психики человека и пользуются те, кто владеет истори­ей. Речь, конечно, не об историках, являющихся инструментом, с помощью которого производятся манипуляции над общественным сознанием. Любая гуманитарная наука - всего лишь служанка тех, на кого недвусмысленно кивал Макиавелли. Находясь в заранее заданных рамках, псевдонезависимые историки, лингвисты, искусствоведы и прочие гуманитарии могут до бесконечности развивать свои идеи, пока они не противоречат генеральной линии партии, гораздо более могущественной, чем КПСС. Любые незначи­тельные откровения даже приветствуются, пока они не начинают угрожать фундаментальным построениям, обеспечивающим процветание и спокой­ное существование ряда финансово-политических группировок. А вот лю­бые более глубокие проникновения в прошлое, грозящие разоблачением контролерам мирового порядка, сопряжены с изрядными издержками для тех, кто собирается глубоко копать. Приемы отторжения несогласных роз­нятся, но цель всегда одна: маргинализировать любителей сказать что-то, отличное от официальной точки зрения, выдавить их из поля зрения обще­ства, отвести им особую нишу: добрых сумасшедших, чудаков, утопистов.

И надо отдать должное сильным мира сего, ибо такая схема работает практически безотказно уже много веков. Человек склонен видеть то, что видит большинство. Если кому-то кажется, что он видит не то же, что и все, этот кто-то скорее усомнится в своих ощущениях, чем подвергнет критике восприятие большинства. Поэтому разоблачать «инакомыслящих от исто­рии» нет никакой необходимости. Достаточно весомо, со знанием дела объ­яснить, что любое инакомыслие - это просто профнепригодность, отсут­ствие должных знаний и т.д. При этом не нужно даже приводить факты или дискутировать, нужно просто давить авторитетом официальной науки, то есть мнением большинства. Или доводить идеи «других» до абсурда, а потом с блеском опровергать то, чего люди никогда и не говорили.

Если коротко, статус-кво устраивает почти всех: политические и финан­совые элиты, крупный, средний и мелкий бизнес определенных территорий, научных деятелей и прихлебателей всех мастей, искусствоведов и чинов­ников, профессиональных националистов и революционеров... а в накладе всегда остаются те, чье мнение должно быть тише воды, ниже травы, то есть те, кто и создает благополучие всех вышеперечисленных категорий граждан и оплачивает своим трудом (а в военное время - и жизнями) безбедное или спокойное бытие всех названных (и кое-каких неназванных) персонажей.

Владеющий историей диктует, как должна строиться жизнь в настоящем и будущем. Не владеющий вынужден подчиняться. «Кто контролирует про­шлое, тот контролирует будущее, а тот, кто контролирует настоящее, тот всевластен над прошлым», - перепевает Макиавелли уже в XX веке англий­ский писатель-циник Джордж Оруэлл.

Большая часть «исторического наследия» получена современной циви­лизацией в так называемый Век Гуманизма, плавно перетекший в Век Ста­новления Национальных Государств. Грубо и условно - это ХV-ХVI столе­тия. Именно в этот период появляются из небытия тысячи работ античных авторов, рассказывающие о Золотом Веке человечества. Всплывают нико­му ранее не ведомые хроники и реестры Средневековья. Находятся (почти всегда в самых дальних монастырях или малопосещаемых местах) сочине­ния отцов Церкви. Древние поэтические произведения обнаруживаются одно за другим и почти всегда не на родине древних сочинителей. Да что там профанная история! Ни один из ныне существующих манускриптов Нового Завета не был известен до XV века! Конечно, все они ныне дати­рованы седой стариной - некоторые отнесены в X век, некоторые - в VI, а те, кому повезло больше других, записаны аж за античностью. Но исто­рия обретения этих манускриптов не просматривается далее XV века в самом лучшем случае, а в большинстве своем эти древние сакральные книги были обнаружены небескорыстными «энтузиастами» в ХVIII -ХХ веках. Означает ли это, что евангельские книги не существовали до XV столетия? Конечно же, не означает. Однако между вторым столетием, куда палеографы отправляют некоторые новозаветные рукописи, и XV веком ни один из ныне имеющихся древних манускриптов отчего-то не упомина­ется. И это, прямо скажем, ситуация абсолютно неправдоподобная. Учи­тывая отсутствие автографов Евангелий (то есть рукописей, созданных непосредственно евангелистами) и чудовищный разнобой в имеющихся текстах Нового Завета, с которым столкнулись первые издатели печатной Библии в начале XVI столетия, можно смело утверждать, что никакого ка­нонического текста самой главной христианской книги до позднего Средневековья не существовало, несмотря на якобы многочисленные цитаты из Нового Завета у сотен древних авторов.

Исторический контур прошлого начинает формироваться в XV-XVI веках под чутким руководством новых европейских монархий и папского престола. Как писалась история в те времена? Да ровно так же, как сегодня. С той лишь разницей, что в век глобальной телекоммуникации, Интернета и некоторых гражданских свобод держать информацию под спудом стало труднее. Зато искусство подачи фактов под нужным соусом и в правильном свете доведено ныне до совершенства. А раньше даже кое-какие реальные события можно было объявить никогда не происходившими, что уж гово­рить о событиях вымышленных, кои с легкостью можно было записать в актив или пассив любому персонажу, и он мог об этом никогда не узнать. Нужно было, скажем, какому-нибудь авторитетному средневековому то­варищу обосновать свои претензии на чужой каравай, вот и призывал он школяра или монаха и настоятельно рекомендовал ему (за умеренное воз­награждение) описать на латыни, как дед авторитетного товарища был неза­конно отодвинут от означенного каравая много лет назад. Так и возникали хроники и летописи, в которых одни никогда не существовавшие персо­нажи наталкивались на других никогда не существовавших персонажей и, переплетаясь с именами реальных людей, превращались в правдивые сказ­ки земель, княжеств, государств, империй. Истории государств чудовищно противоречивы, при этом выяснить, что в древних повествованиях правда, а что вымысел, практически невозможно. Имена, события, хронологические и географические привязки, неоднократно перекочевывая из одного источ­ника в другой, преобразовывались до неузнаваемости. Иногда категорич­ный плюс изначального текста трансформировался в не менее однозначный минус того произведения, которое дошло до нас в переложении автора, ни­когда ни первого, ни второго текста в руках не державшего, да и вообще плохо понимавшего латынь, греческий или старославянский.

Сказки, дошедшие до нас из глубин веков, это действительно сказки, и отделить в них ложь от намека почти невозможно. Но любое современное государство до скрежета зубовного будет отстаивать легендарные сведения, ибо на них замешаны и современные политические амбиции, и экономика.

Конечно, кое-какую информацию из древних документов выудить мож­но, но процесс это трудоемкий и почти всегда неблагодарный, ибо факты, противоречащие сказкам истории, не нужны почти никому.

Что касается исторической хронологии, то более-менее правдоподобный отсчет лет (с некоторыми оговорками) идет с ХV-ХVI веков. Как располага­лись события на временной шкале и в какой последовательности они шли до XV столетия, вопрос темный, хотя красноречивые бытописатели от истории и уверяют нас, что твердо знают, в каком часу Брут икнул над трупом друга Цезаря и какие расчески больше всего любил Карл Лысый.

Практически вся история цивилизации оказалась творчески переосмыс­ленной на рубеже ХV-ХVI веков, и целью этого переосмысления было за­нять в истории как можно более удобную и комфортную нишу для обосно­вания своих прав на территории, людские ресурсы, торговые пути, залежи полезных ископаемых и т.д. Церковь приступила к формированию нужной ей картины мира чуть раньше светских властей, поэтому земным владыкам пришлось вписывать свои династические сказки в уже существующий кар­кас церковной истории и вынужденно подтверждать ее.

Естественно, было бы глупо напрочь отрицать существование отдельных памятников или документов, созданных до XV века. Они есть, и их немало, но восстановить с их помощью цельную картину античности или Средневековья практически невозможно. По косвенным факторам и фоновому гулу источ­ников можно предположить, что какие-то события происходили раньше или позже других, по контексту эпохи можно попытаться определить, какими зна­ниями и навыками были вооружены современники создания того или иного документа, по терминологии и некоторым языковым маркерам можно попы­таться представить, в какой языковой среде первоначально фиксировались те или иные явления, но утверждать на голубом глазу, что такого-то числа такого-то месяца лохматого года до нашей эры полководец X взял город Y, пленив 50 тысяч аборигенов и взяв 10 тонн золота в качестве добычи, есть, мягко говоря, лукавство. Однако вся имеющаяся ныне история человечества состоит именно из таких «правдивых» рассказов о подвигах известных лич­ностей, войнах, переселениях народов, приглашениях на царство и низверже­ниях с него. Причем с точными датами, деталями происшедшего, пикантны­ми подробностями и даже мыслями великих людей в момент совершения ими масштабных деяний (можно даже заказать в формате З D).

К чему, собственно, весь этот разговор? Ровно к трем вещам.

№ 1. На мой взгляд (нисколько не претендующий на истинность в послед­ней инстанции), события, вписанные в историю как имевшие место до XV столетия, если, конечно, они не являются чистейшей фантазией летописцев и прочих несторов, могли происходить не 1000 или 2000 лет назад, а, напри­мер, гораздо ближе к нам по времени. То есть тот же Юлий Цезарь на по­верку может оказаться не персонажем античной драмы, а вполне себе сред­невековым владыкой. Повторюсь: до XV века в историописании возможны любые, самые головокружительные кульбиты. К святая святых знания были допущены единицы, но даже эти немногие были людьми зависимыми.

№ 2. Множество исторических персонажей и источников, приписанных этим персонажам или повествующих об их деяниях, являются чистейшей ли­тературщиной самых разных эпох изготовления. Более того, многие из этих персонажей кочуют из истории одной страны в историю другой, причем вме­сте с географией, всеми жизненными подвигами и семейным положением.

№ 3. Реальные события из чисто практических целей (по воле сильных мира сего) на бумаге переносились из одной области Ойкумены совершенно в другую или из одной эпохи в другую. Мало кому из земных владык хотелось войти в историю тираном, кровопийцей, захватчиком чужих земель или отце­убийцей. Всем хотелось остаться для потомков белыми и пушистыми, в край­нем случае - борцами за богоугодное дело или великими умиротворителями. Особенно старательно отмежевывалась от всяческих злодейств и хулиганств недалекого прошлого Римская Католическая Церковь (далее - РКЦ), перенося ответственность за, мягко говоря, не евангельское внедрение католического христианства в массы на еретиков античности, язычников, иноверцев, альби­гойцев и прочих сопротивлявшихся папским «милостям». Кроме всего про­чего, Риму в его противостоянии с восточным христианством нужна была легитимная история полуторатысячелетней выдержки, снабженная географи­ческим размахом и возможностью найти предпосылки как для дружбы, так и для вражды - в зависимости от политической конъюнктуры.

Если коротко, то история до XV столетия - это некий сундук, набитый впе­ремешку как реальными, так и совершенно сказочными событиями, биогра­фиями и вещдоками. Конечно, и более поздняя история не свободна от фаль­сификаций и вымыслов, но вместе со становлением национальных государств и их институтов фиксация событий стала более упорядоченной и рутинной, что худо-бедно в разы сократило произвол в бытописании и хранении инфор­мационных носителей. Естественно, любой здравомыслящий человек тут же возразит, что существует наука археология, благодаря которой мы твердо зна­ем о преемственности культур, а также об их продолжительности во времени и ареале распространения. Однако, во-первых, данные, добросовестно полученные археологами в раскопе, беззастенчиво обрабатываются профессио­нальными историками так, чтобы противоречий между давно написанным и свеженайденным не наблюдалось. Во-вторых, обнаружение определенных материальных свидетельств совершенно не мешает изобретению теорий, как и почему эти артефакты оказались именно в этом месте. Причем степень убийственности «аргументов» порой заставляет вспомнить крылатое «всэ били паражины». В-третьих, зачастую данные банально фальсифицируются. Найденное в одном слое приписывается другому, предприимчиво закопанное одними ловкими людьми совершенно чудесным образом раскапывается другими, а кое-что из действительно найденного просто замалчивается (во избе­жание ненужных дискуссий, так сказать)^[1] . В-четвертых, зачастую найденный археологами материал вообще не несет на себе никакой информации об эпохе или месте своего происхождения. И тогда интерпретация найденного не зави­сит ни от чего, кроме буйства фантазии профессионального историка. И на­конец, в-пятых, никакая археология не поможет разобраться, если заранее есть твердая установка, что ничего, кроме «настоящей античности», на месте раскопок быть не должно (а такое случается сплошь и рядом).

История начального христианства, о которой пойдет речь ниже, как раз попадает в категорию «из сундука». Не большой секрет, что даже столь эпо­хальное событие, как Рождество Христово, было высчитано очень и очень приблизительно и до конца XVI столетия не имело однозначной привязки к хронологической шкале. Конечно, сегодня в любой книге, посвященной вопросам летоисчисления, можно прочесть, что первым ввел термин «от во­площения Христа» некий Дионисий Малый, живший в VI веке, а высчитал сей монах скифского происхождения (интересно, откуда это известно исто­рикам?) все по пасхальным таблицам Александрийской Церкви. Оставляя за скобками вопрос, что это были за таблицы и каким образом они помог­ли Дионисию разобраться в хронологии, заметим, что папа римский, по за­данию которого заварилась вся дионисиева каша, плодами трудов ученого монаха не воспользовался. То ли не осилил, то ли вообще не вник в величие замысла. Римским папам вообще, как уверяют историки, было решительно все равно, в каком году от Воплощения они пребывают аж до X столе­тия. Впрочем, подозреваю, что и после X века - тоже. Потому как даже на авиньонских нетленках, выдаваемых за папские документы (а это уже офи­циальное XIV столетие), сыскать дату можно лишь днем с огнем. И только ближе к заявленному нами XV веку (а был ли он на самом деле пятнадцатым в нашей эре, вопрос спорный) в бумагах начинают проставлять эру от Рож­дества Христова и указывать некий год.

Подавляющая часть рукописей и манускриптов, датируемых темными и античными веками, не имеет вообще никакой привязки к хронологии, кро­ме выписанной учеными задним числом на основании представлений самих ученых о том, как все должно быть на самом деле. Занятно, что палеогра­фия (то есть наука об особенностях развития письма во времени) возникла в XVIII веке как ответ на предположение иезуитов о поддельном характе­ре множества древних документов. То есть изначально целью палеографов было не выявить истину, а запудрить мозги всем, кто сомневался в аутен­тичности ветхих бумаг и пергаментов.

А причины для подозрений были весьма вескими. Наиболее полно они изложены в работах Жана Ардуэна, французского богослова-энциклопедиcта, превосходно знавшего древние языки и достаточно популярно объ­яснившего, почему большая часть так называемых древних рукописей яв­ляются откровенными фальшивками времен Ренессанса. Под горячую руку и острое перо правдолюба Ардуэна попали как светские, так и церковные источники, поэтому хода трудам иезуита-интеллектуала не дали. То есть по­ложить их под спуд не смогли по той простой причине, что качество работ Ардуэна оказалось просто образцово-показательным и оспорить их не было никакой возможности, но от рекламы и запуска в массы еретических по сво­ей сути книг римские владыки воздержались. Подумать только: Ардуэн на основе текстуального анализа пришел к выводу о фиктивном характере за­писей всех (подчеркиваем: ВСЕХ!) церковных Соборов, вплоть до Тридентского, а это середина XVI столетия. Несколькими десятками лет ранее к по­хожему выводу по поводу хроник IV Латеранского собора пришел, кстати, еще один французский исследователь, Спонданус. А Ардуэн, не останавли­ваясь на документах Соборов, проехался катком по манускриптам греческих отцов Церкви, язвительно отмечая их зияющее отсутствие в грекоговоря­щей части Ойкумены при заваленности французских библиотек святооте­ческими текстами. Одной из особенностей этих произведений является, как указывает Ардуэн, поразительная схожесть языка авторов, писавших как под копирку на протяжении 1500 лет. Любой нормальный язык изменяется достаточно быстро, считает Ардуэн, и в этом с ним нельзя не согласиться. А вот в греческом зале, греческом зале у греческих отцов и историков лекси­ка и синтаксис не меняются веками, причем все они используют один и тот же диалект греческого языка. То же неизбывное постоянство присутствует, по мнению Ардуэна, и у некоторых латинских авторов. «Климент Алексан­дрийский, Евсевий Кесарийский, Феодорит^[2] , Юстин были совладельцами одной библиотеки... - язвит французский иезуит, - ...они восхваляют одних и тех же авторов, они доказывают ложность одних и тех же историй. Так же и с остальными», - резюмирует Ардуэн^[3].

Весьма категоричен был богослов-энциклопедист и по поводу Библии на греческом. «Теперь для меня, наконец, стало очевидным, что до начала XIV века, или до конца XIII у греков не было никакой иной Библии, кроме латинской, и никакой иной литургии, кроме латинской, прямо как и сейчас в Индиях и во всей Америке. Говорю вам, для меня ясно, что до того време­ни Библии на греческом не существовало, не было даже Псалтыри. Имею­щаяся сейчас у нас Библия на греческом чудовищно искажена и призвана поддерживать нечестивое предположение, отрицающее существование Бога истинного. Именно по этой причине у греков нет напечатанного Ветхого За­вета; потому что никогда у них не было общего единого текста, а манускрип­ты сильно разнились». Заметим, что ко времени написания работы Ардуэна уже почти два века, как издана Комплютенская Полиглотта^[4] , осуществлены издания Антверпенской, Гейдельбергской, Гамбургской и Парижских полиглотт, напечатана Сикстинская Библия и т.д. А греки, кои первыми должны были бы увековечить священный текст на родном языке, не соизволили рас­качаться на благое мероприятие.

Нелицеприятен риторический вопрос Ардуэна: каким образом в Испа­нии с «условно VII» по «условно XV» век оказалось всего семь писателей. Высмеивает ученый иезуит и практику загона большинства средневековых авторов в парижское стадо: «Отсюда и их бездоказательное утверждение, что практически все немцы, итальянцы, англичане обучались или препо­давали в Париже: Алкуин, Рабан, Петр Ломбардский, Фома Аквинский, Бонавентура и бессчетное количество других». Действительно презабавно. Отчего-то все авторы жили не там, где рождались, учились и преподавали не там, где обнаруживались впоследствии их труды, а писали не о своей эпохе, а о веках далеких и темных. Причем это относится не только к помянутым выше «французам» разномастного происхождения. Достаточно вспомнить Матвея Парижского, который, по данным историков, если и покидал свою глубокую английскую провинцию, то ненадолго и ради Норвегии, а к Пари­жу никакого отношения не имел в принципе. Или Галла Анонима, который, несмотря на свое «французское» имя, писал хронику королей польских (на латыни, естественно).

Конечно, Жан Ардуэн не был единственным, кто замечал тотальную фальсифицированность светской и церковной истории. Однако в его рабо­тах тема ужасающей зависимости от недостоверных, целенаправленно вве­денных в оборот источников раскрыта наиболее полно. Одновременно с Ардуэном и впоследствии о вопросах кривизны истории и хронологии писали Исаак Ньютон, Роберт Балдауф, Вильгельм Каммайер, Николай Морозов, Иммануил Великовский, Михаил Постников и другие авторы.

Из наших современников необходимо упомянуть Анатолия Фоменко и Глеба Носовского, внесших огромный вклад в развенчание многих мифов истории и создавших свою оригинальную версию исторических событий, Ярослава Кеслера и Игоря Давиденко, чей естественно-научный подход к изучению развития цивилизации не оставляет никаких шансов сказочникам от истории спокойно множить свои опусы, а также Александра Жабинского, Дмитрия Калюжного, Сергея Валянского, Херберта Иллига, Йордана Табова, Уве Топпера, Андреаса Чурилова и Евгения Габовича, с фактами в руках показавших всю ущербность и несостоятельность традиционной истории.

С этими и другими авторами, писавшими и продолжающими писать о странностях летоисчисления и бытописания, можно соглашаться или не соглашаться по целому ряду вопросов, можно принимать или не прини­мать их реконструкции истории, можно сколько угодно ставить им в вину, что у большинства из них нет специального образования и диплома с со­ответствующей записью. Однако суть претензий к сформировавшемуся за века представлению о прошлом человечества от этого не изменится. Тра­диционная картина истории насквозь лжива, чудовищно политизирована, коммерчески зависима и банально неправдоподобна. Вооружившись таким каноном как знанием, можно идти куда угодно, только не в цивилизованное будущее. И весь мир являлся и до сих пор является заложником этой па­радигмы. Но разрушать иллюзию о прошлом не спешит. Потому как люди, входящие в «круги, близкие к приближенным», прекрасно понимают, чем может обернуться малейшая сдача позиций в мифах об этногенезе, антич­ности или зарождении той или иной религии. Нет, я не сторонник теории заговора и не вижу происков мировой закулисы в каждой строчке учебника истории. Однако упорство, с которым в массы продвигаются определенные исторические штампы, не оставляет сомнений, что любая правда о прошлом доставляет немало головной боли кое-кому в настоящем. Поэтому, несмо­тря на колоссальный прорыв в информационных технологиях, доступность практически любых источников и очевидную несостоятельность нынешней картины истории древнего (и не очень) мира, в области восприятия и рас­шифровки деяний прошлого мы недалеко ушли от первых гуманистов новой эры, живших (условно) в ХV-ХVI веках, а возможно, даже отстали от них.

Иначе не кочевало бы по страницам исторических нетленок татаро-мон­гольское иго, не складывалась бы повсеместно сага о викингах, которые чуть не подчинили себе весь мир, не растягивалась бы на тысячелетия исто­рия Египта, заштатный Эль-Кудс никогда бы не снискал славу Иерусалима, да много еще чего не было бы, если бы раз записанная история не запуска­лась, как пони, по кругу. Причем все, что не вписывается, по мнению цир­качей от истории, в сказочный мир пони, наматывающего бессмысленный километраж, выводится из обращения то с потрясающим воображение бес­стыдством, то с ловкостью матерого престидижитатора. Неправильные, с точки зрения нынешних историков, источники теряются, портятся, исче­зают, замалчиваются, искажаются, подправляются и т.д и т.п. Из последних вопиющих примеров - «научная» реставрация фрески в Италии, в городе Масса-Мариттима, где сюжет предположительно XIII века решили слегка подправить, убрав некоторые детали и уничтожив изображения фаллосов, свисающих с дерева плодородия. Действительно: как могли такие скабрез­ности быть нарисованы в наголову католической Италии, да еще под боком у римских пап?! Такого быть просто не могло. Не должно было быть. Отсюда и реставрационное рвение «настоящих ученых».

Даже те источники и артефакты, которые уже невозможно вывести из обращения вследствие их распространенности или большой ценности, от­ражаются в исторической науке, как в кривом зеркале. То есть буквально на­писано или изображено одно, а всех вокруг уверяют, что имелось-то в виду совершенно другое. И гипноз действует. Отчего-то в учебниках истории России не найти глав о Великой Тартарии, хотя на всех европейских и даже русских картах до середины XVIII столетия это образование присутству­ет^[5]. Не услышать от знатоков античности внятного комментария по поводу эпитафии на фасаде виллы Фараоне Меннела; а ведь на каменных пласти­нах среди разрушенных в 1631 году городов упомянуты «древние» Помпеи и Геркуланум, которые как бы ушли в небытие более 1500 лет назад. Никого из историков, видимо, не трогает фраза итальянского гуманиста Леона Бат­тисты Альберти о том, что, «вне сомнения, храм является обителью богов» (на всякий случай напомним, что это пишет не античный писатель-языч­ник, а советник по архитектуре папы римского Николая V в конце XV века)^[6]. Сквозь пальцы утекает от комментаторов фраза из Летописца Еллинского и Римского о том, что «Костянтин и вой его в Галелею Вританьскую отидоша», равно как и остальные откровения того же источника, помещающие Гали­лею совсем не в ближневосточный контекст.

Свидетельствам таким несть числа. Но все, что не укладывается в исто­рический шаблон, презрительно изучается с широко закрытыми глазами. А комментарии после ознакомления всегда однотипны: автор ошибался, переписчик был плохо образован, читающий все не так понял и т.п. Апофе­озом неприятия обычно становится обвинение всех и вся в непрофессиона­лизме, квасном патриотизме, дешевом очернительстве и попытке подорвать устои. Поставив поверх вышеуказанных штампов клеймо «псевдонаука», представители настоящей, большой, официальной науки обычно успокаи­ваются и продолжают штамповать «на ура» опусы о роли предикативной квинтэссенции в квазиаморфном синтаксисе. А если не об этом, то хотя бы о шведских корнях Рюрика. Или о роли строфы Гомера в самоубийстве Не­рона. Что безусловно выводит науку на новый уровень развития. А всех ин­тересующихся историей приближает к пониманию ея механизмов.

Повествование о возникновении и распространении христианства, а также история Церкви страдают теми же болячками, что и светское бытописание. Тем более что именно в недрах Церкви была соткана вся событийная ткань нынешней исторической картины развития цивилизации, и именно Церковь в свое время постановила, что человечество живет в определенном году от Воплощения Господа, сделав Рождество основной реперной точкой летоис­числения. В рамках церковной традиции были выстроены и увязаны между собой на временной шкале свершения прошлого и люди, к этим деяниям причастные. Как уже было сказано выше, окончательно хронологический канон сформировался после Тридентского собора, в середине XVI века. Но это не означает, что автоматически по решению Собора все исторические реалии расположились по полочкам, заняв уготованные им места. Процесс выяснения, какие исторические персонажи должны отправиться в далекую древность, а какие расположиться ближе к современности, затянулся на пару-тройку веков. Поэтому, например, нет ничего странного в том, что, по мнению людей, живших в XVIII столетии, в городе Болонье «.. .в Библиотеке Доминиканскаго Монастыря хранится рукою Пророка Ездры, на паргамине (харатия) писанной ветхой завет, на Еврейском языке»^[7]. Действительно, к тому времени названный пророк, очевидно, еще не был сослан в минус VI век, и написанное им лично могло быть в доступе. Также не обрели еще сво­его места в античности многие поэты, философы и ученые, о которых гума­нисты писали как о старших современниках или деятелях недавно ушедших поколений. А по мнению Саксона Грамматика и цитировавшего его Мавро Орбини, в Скандинавии происходило следующее: «Когда Свев Арнгрим, ко­торый позднее стал зятем датского короля Фротона, напал на них и разбил, обратившиеся в бегство финны швырнули в лицо неприятеля три камешка, которые показались преследователям неприступными горами. [...] Когда же они были разбиты и в третий раз... сдались и чуть не сделались данника­ми Датского королевства. В то время королем у них был Тенгил. События эти, согласно Саксону Грамматику (V), произошли незадолго до пришествия Христа на землю»^[8]. Прототипы Арнгрима и Фротона (даже согласно ныне принятой исторической традиции) могли жить не ранее IV века н. э., что, конечно же, сильно притянуто за уши, но тем не менее. Датское королев­ство - не ранее X века (первый король Дании, согласно данным традицион­ных источников, умер в 950 году) Манускрипты «Деяний данов» - не ранее XIII в., изданы Педерсеном в 1512 году. Таким образом, получается, что Хри­стос, по Саксону Грамматику, явился после (sic!) появления на исторической сцене данов, их королевства, финнов и прочих северных разборок между ними. И книги такого содержания, очевидно, не воспринимались в Европе XVII веке как нечто из ряда вон выходящее, хотя, с точки зрения Римской Церкви, и противоречили ее новым представлениям о славном прошлом, которое растянулось более чем на 1500 лет.

Причин, по которым курии нужна была теряющаяся за линией горизонта историческая дорога, несколько.

Во-первых, для обоснования верховенства римского понтифика над представителями всех остальных христианских исповеданий и конфессий, особенно православной. Очевидно, раскол, который на бумаге убирается с глаз долой в темный 1054 год, произошел значительно позже, если имел место вообще. Следы позднего разделения особенно хорошо видны на ка­толической периферии, где православие в той или иной форме сохраняется чуть ли не до сего дня. Создав список пап и доведя его до святого Петра, РКЦ сформулировала свои претензии на главенство в христианском мире. Тут стоит отметить, что еще в недалеком по тем временам XIV веке римские владыки были не совсем римскими. Что было до Авиньонского пленения пап (или Вавилонского пленения, как его называли в древности), вопрос не­праздный. Но Ватикану кровь из носа (желательно чужого) нужна была не­прерывная традиция, соединявшая их с апостолом Петром.

Во-вторых, только что отгремели Крестовые походы против братьев по вере, постфактум названных еретиками. Чтобы хоть как-то культурно объ­яснить, за что разоряли и убивали христиан, Риму нужна была внушитель­ная история борьбы с сектами и ересями, подводящая к мысли, что некото­рые товарищи РКЦ вовсе не товарищи, причем уже очень давно.

В-третьих, РКЦ времен Тридентского собора совсем не напоминала Апостольскую Церковь первых лет христианства. Гонимый превратился в притеснителя, нестяжатель в крупнейшего собственника Европы, призыв Христа «отдавать кесарево Кесарю, а Божие Богу», мягко говоря, игнориро­вался. Папы стали более похожи на иудейских первосвященников времен Ветхого Завета, чем на пастырей, пекущихся о понимании Завета Нового. И эту метаморфозу нужно было как-то объяснять. Именно для этого нужна была долгая история с войнами за веру, трудами святых Отцов, дающи­ми нужные разъяснения из «седой древности», Соборами и документами этих Соборов, из которых явствовало, что «крутом одни враги», и т.д. Еще одной - чисто меркантильной - задачей было найти место в истории для всех церковных святых, а их было немало. Удлинение истории давало про­стое и незамысловатое решение вопроса: каждому святому нашлось место на 1500-летней шкале.

В-четвертых, древность христианства позволяла безболезненно рассуж­дать о евангельских событиях, что называется, с дистанции. То есть было это давно, в далеком краю, практически на задворках империи, причастен к сему злодеянию неведомо кто, за 1500 лет христианство окрепло, пережило все кризисы и болезни взросления, и РКЦ с незапамятных времен ведет сво­их овец в нужном направлении.

И наконец, в-пятых, растянутость христианства во времени позволяла отправлять в далекое прошлое нужные прецеденты, решения церковных Соборов или труды фантомных авторов, ссылка на которые подтвержда­ла бы безусловную правоту пап в современной им политической ситуации. Опровергать источники немыслимой давности, якобы освященные много­вековыми традициями, не то же самое, что начинать диалог с чистого листа. Поэтому потенциальные противники Рима заранее были в неравном поло­жении с престолонаследниками святого Петра.

Почти тотальная безграмотность населения, отсутствие доступа к осно­вополагающим историческим хроникам и документам, дороговизна книг, фактическая церковная монополия на историю и хронологию, легкость за­мены одних латинских или греческих манускриптов другими внутри самой Церкви, отсутствие единого библейского канона и наличие других схожих факторов наводят на очевидную мысль, что до начала эры книгопечатания изменение прошлого было не самой трудоемкой задачей. Учитывая желание РКЦ довести свою историю чуть ли не до Ноя и возможности, коими сия организация несомненно обладала, нет ничего удивительного в том, что пап­ская контора укореняла себя в историческом ландшафте самым беззастен­чивым образом. Частично это объяснил публике уже Ардуэн, хотя целью его работы изначально было не обличить РКЦ, а лишь указать на некоторых темных личностей, которые лили еретическую воду на греческую мельницу. Позже это стало понятно многим, но на открытую ревизию истории хри­стианства и Церкви решались единицы. Ведь РКЦ с исторической сцены не ушла и до сих пор обладает на ней немалым весом. А церковная история яв­ляется базисом для большинства национальных и генеалогических историй, и вот этот приватный мирок охраняется почище зеницы ока: любая попытка изменить хотя бы одну букву (пусть даже на логичных основаниях) счита­ется покушением на самое святое и в лучшем случае встречается жесткой отповедью.

Часть I. Священная история

Глава 1. Евангельская география

Вопрос о том, где происходили евангельские события, один из самых трудных и запутанных. Традиционно новозаветными местами считается территория нынешних Израиля, Ливана, Сирии и Палестины. Однако никаких явных подтверждений этому найти до сих пор не удавалось. Израильские археоло­ги, изо всех сил старающиеся привязать описанное в Библии к истории своей страны, терпят одну неудачу за другой и бессильны соединить принципи­ально несоединимое. Ученые мужи сбились с ног, разыскивая Капернаум, Гадару, Наин, Назарет и прочие города, имеющие отношение к жизни Христа. Не просматривается на карте древнего Израиля страна Гергесинская, упомя­нутая евангелистом Матфеем, непонятно, где находились Голгофа и Второй Храм, и т.д. и т.п. Список нестыковок можно было бы оглашать долго, причем проблемность ситуации, похоже, видна не только специалистам-историкам, но и людям Церкви. Ко всему этому добавляются еще и хронологические не­стыковки: некоторые упоминаемые в Новом Завете факты плохо согласуются с историческими реалиями времен Иродов. Неоднократные попытки ото­ждествить нынешний Израиль с «той самой землей», где проповедовал Иисус Христос, кажутся неубедительными даже некоторым верующим людям, не говоря уже о тех, для кого вопросы веры и географии могут быть спокойно разделены и рассмотрены вне связи одного с другим. При том что даже са­мые консервативные христианские авторы признают наличие серых зон в локализации евангельских событий во времени и пространстве, совершенно логичными выглядят попытки взглянуть на Новый Завет с нетрадиционной точки зрения, не пригвождающей исследование сразу и непременно к древне­му Израилю. Работ такого рода известно немало. Из того, что публиковалось и широко обсуждалось в России, стоит упомянуть в первую очередь гипоте­зы Морозова, Постникова и Фоменко. Евангельские события территориально привязывались этими авторами к Византии, Франции и Италии. Особое вни­мание уделялось местонахождению Иерусалима. Также приводились много­численные доводы в пользу европейской, а не ближневосточной локализации событий, описанных в Новом Завете. Не дерзая претендовать на фундамен­тальность, явленную вышеупомянутыми (и, безусловно, не только ими) вы­дающимися исследователями проблем хронологии и истории древнего мира, хотелось бы изложить некоторые соображения касательно евангельской гео­графии и сопутствующих ей материй.

Отправной точкой для изысканий в заявленной области безусловно должно стать внимательное чтение текстов Библии. Несмотря на много­численные исправления, сокращения, дополнения, усечения и откровенные фальсификации, сопровождавшие эту книгу на протяжении всей истории христианства, более фундаментального источника, повествующего о жизни и деяниях Иисуса Христа, видимо, не существует. Кроме того, даже перепи­сав в нужном русле большую часть древних текстов, невозможно полностью выкорчевать фоновую часть повествований. А уж многочисленные мелкие детали всегда подскажут, о чем могла идти речь в исправленном или убран­ном фрагменте. Особенно это касается административно-территориальной составляющей библейских текстов.

Итак, Евангелия. Вот, например, слова Луки (17:11-13):

«Идя в Иерусалим, Он проходил между Самариею и Галилеею. И когда входил Он в одно селение, встретили Его десять человек прокаженных, ко­торые остановились вдали и громким голосом говорили: Иисус Наставник! помилуй нас».

Достаточно беглого взгляда на карту древнего Израиля, чтобы понять: в процитированном отрывке Евангелия от Луки речь идет не о ближнево­сточном царстве времен Иродов. Хотя бы потому, что пройти между гра­ничащими друг с другом Самарией и Галилеей физически затруднительно. Хорошо, допустим, что между этими землями была некая нейтральная по­лоса и Спаситель шел именно по ней. Или другой вариант: предположим, в Евангелиях имеется в виду, что Христос шел аккурат по границе Самарии и Галилеи (то есть как бы между ними). Но в обоих случаях он попал бы куда угодно, только не в Иерусалим, потому что и нейтральная полоса, и граница между этими землями вели бы его в направлении, строго перпендикуляр­ном дороге в древний город. Кроме всего прочего, о какой вообще Самарии может идти речь во времена Христа, если еще в 25 году до н. э. Ирод Великий переименовал этот город в Себастию, и он остается Себастией по сей день?! Становится ясно, что Лука описывает не древний Израиль, а какое-то другое место. Какое? Сейчас попробуем установить. Глянув на карты античной и средневековой Европы, нужно всего лишь найти на них близлежащие Гали­лею и Самарию, и дело в шляпе. Самое смешное, такое место отыскивается достаточно быстро... во Франции! На востоке этой страны с древних (чуть ли не с античных) времен существует долина с удивительным названием - Галилейская^[9]  (именно так: не Галльская, а Галилейская). А вот на северо-вос­токе Франции, который достаточно долго был ареной битв между разными государями, имеется город Амьен, стоящий на реке Сомме. Мало кто пом­нит, что древнее имя реки Соммы, зафиксированное, к счастью, у Птоле­мея, - Самара. А древнее название города Амьен - Самарабреги. И этот то­поним не одинок во Франции. К югу от Парижа есть, например, населенный пункт Саморо (Батогеаи). Теперь зададимся вопросом: в какой город при­шел бы человек, прошедший между французской Галлией и французской же Самарой (как у Луки)? Вы, наверное, удивитесь, но такой путешественник окажется... нет, пока не в Иерусалиме, а, скорее всего, в Париже. Не будем пока делать никаких выводов. Просто запомним это и двинемся дальше.

Куда «дальше»? Например, в Кану Галилейскую, где было сотворено пер­вое из евангельских чудес (Ин. 2:1-11) - превращение воды в вино. А вот как попасть в сей древний город - вопрос на бис. Историки до сих пор не знают, считать ли Каной Галилейской Кфар-Канну в 6 километрах от Наза­рета, Хирбат-Кану в 8 километрах от Циппори или еще какой-нибудь не от­крытый до сих пор город. Археологически сдвинуть вопрос с мертвой точки не удается, и понятно, почему. Все нынешние претенденты были слишком малы в библейские времена для того, чтобы считаться городами. Да и явных указаний на то, что обсуждаемые места назывались именно Каной в начале нашей эры, не наблюдается.

А ведь в тексте Писания есть очень интересные фрагменты, являющиеся по сути подсказками для исследователей этого вопроса. Но ученые мужи не замечают или не хотят замечать очевидного. В Евангелии от Иоанна сказа­но, что Филипп, житель Вифсаиды, найдя Нафанаила, рассказывает ему о Христе (Ин. 1:44, 45). Далее, в том же самом Евангелии от Иоанна написа­но, что Нафанаил был из Каны Галилейской (Ин. 21:2). Неужели так труд­но, сопоставив эти два отрывка, осознать, что Кана Галилейская и Вифсаида имеют непосредственное отношение друг к другу? Ведь не на Марсе же об­рел Филипп Нафанаила, а там, где тот и жил, или неподалеку. Но такой по­ворот совершенно не устраивает традиционалистов, так как Кана и Вифса­ида никак не накладываются друг на друга. Строго говоря, местоположение последней вообще плохо определимо. Ведь то селение, что сегодня выдают за Вифсаиду, находилось не в Галилее, а в Гавланитиде, по другую сторону Иордана. Да и вообще указаний на то, что раскопанная ныне куча камней была именно Вифсаидой, нет. А текст Евангелий, хоть и многократно прав- ленный, есть. И в нем четко прописано, что житель Вифсаиды обменивается информацией с жителем Каны.

На той территории, где сегодня ищут эти два города, их просто нет. Зато они существуют до сего дня в другом месте, под теми же названиями, но никому не приходит в голову, что это «те самые» Кана и Вифсаида. Где они находятся? Да в той же Галлии-Галилее! Город Канны, расположенный на бе­регу Средиземного моря и более известный сегодня из-за проходящего там кинофестиваля, был основан в римскую эпоху и, несмотря на первоначально данное имя Эгитна, дожил до наших дней с другим латинским названием^[10]. Кстати, если уж говорить о распространенности топонима, то во Франции до сих пор есть коммуны, название которых восходит все к тому же латинско­му тростнику. Это, например, Cannes-Ecluse и Cannes-et-Clairan. Что касается Вифсаиды (Bethsaida в евангельской латыни), то и этот топоним неслучаен на галлыцине. Только сегодня он повсеместно превратился в Besse или похожие названия. А в древности форма записи варьировалась: Baisset, Bessay, Bessais, Bessait, Bessat, Bessy, Bessis, Bessit, Bessiere, Bessere, Becere, Baissole ou Bessuge. И все эти названия происходят от галльского bettia (береза).

Обратимся опять к тексту Евангелий. Вот, например, что говорится о местах, где Иисус родился и вырос (Лк. 2:1-5):

«В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле. Эта перепись была первая в правление Квириния Сириею. И пошли все записываться, каждый в свой город. Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем, пото­му что он был из дома и рода Давидова, записаться с Мариею, обрученною ему женою, которая была беременна. Когда же они были там, наступило вре­мя родить Ей; и родила Сына своего Первенца, и спеленала Его, и положила Его в ясли, потому что не было им места в гостинице».

Итак, Вифлеем и Назарет. Традиционно предлагается считать Вифлеемом город Бейт-Лехем (или Байт-Лахм), находящийся к югу от современного Ие­русалима, а Назаретом - город Ноцрат (или ан-Насира). Однако археологи, проводящие раскопки в Израиле, называют Назарет I столетия посел­ком^[11] , в котором жил от силы десяток-другой семей. Неужели этот хуторок настолько прославился в древнем Израиле, что удостоился знаменитой фра­зы «...из Назарета может ли быть что доброе?». Причем произнесена она была тем самым Нафанаилом из Вифсаиды, о котором шла речь выше. От­куда у сего мужа были такие познания в географии? Откуда такая разбор­чивость в характеристиках каких-то там хуторян? Или Нафанаил говорил о другом Назарете, который действительно был городом, а не плевком на карте? Рискну предположить, что о другом.

О том, который до сих пор существует на юго-западе Галлии-Франции под именем Нерак и история которого уходит корнями в глубочайшую древность. Дело в том, что сегодняшний Нерак поглотил древний Назарет, и сегодня это имя носят лишь донжон, оставшийся от одноименного древ­него замка, и улица в Нераке. Зато в гербе Нерака царит полный Назарет: солнце-Христос светит всем с лазоревого поля-неба.

Современный герб города Нерак

Кстати, раз уж был процитирован Лука, упоминающий перепись, необ­ходимо сказать пару слов об одном любопытном артефакте, обнаруженном во Франции. Информация из работы Б.Г. Деревенского «Иисус Христос в документах истории»: На обнаруженных в 1527 г. близ Лиона двух бронзовых таблицах со­хранилась латинская надпись, представляющая собой отрывок из речи императора Клавдия перед сенатом, произнесенной в 48 г. н. э. Об этой речи сообщает в своих “Анналах” Тацит (XI, 24). Та перепись, о которой идет речь в надписи, вполне сопоставима с сообщением Луки “о повеле­нии Кесаря Августа сделать перепись по всей земле”:

Они (галлы) доставили моему отцу Друзу, пользуясь спокойствием в то время, как он занят был покорением Германии, полный и неруши­мый покой в его тылу; и то, чем он был занят перед тем, как отправиться на войну, была перепись, дело тогда новое и такое, к которому непри­вычны были галлы. Мы сами знаем еще и теперь по долгому опыту, на­сколько оно для нас тяжело, хотя от нас требуется не больше, как открыто собрать сведения о том, чем мы владеем.

По-моему, комментарии тут излишни. На найденных в Галлии табличках речь идет о переписи галлов, сделанной во времена сына Друза. Перепись эта ассоциируется с «той самой переписью», упомянутой Лукой. И правиль­но ассоциируется. Только при чем же тут древний Израиль? Ведь сказано же вполне понятно: дело было у галлов. Может быть, галлы составляли боль­шинство населения Иудеи? Нет. Или в тексте есть намек, что посчитали кого-то еще, кроме кельтов? Тоже нет. Отсюда единственный вывод: пере­пись, о которой мог писать Лука, производилась в Европе, а переписывали галлов. Именно поэтому семья галла (галилеянина в позднейшей интерпре­тации) Иисуса отправилась «к месту прописки». Все банально. И в точности соответствует евангельскому контексту^[12] .

Возвращаемся к географии. Примечательно, что совсем недалеко от Нерака, укрепившегося Назаретом, находится еще один древний город с го­ворящим названием Капбретон (или Саpbretоn). Почему говорящим? Да потому, что средневековое имя Капбретона (Саbertou или Саberton)^[13]  очень напоминает Капернаум, вторую родину Христа, город, где он жил и куда по­том неоднократно возвращался. Неужели такое соседство просто совпаде­ние? Хорошо, предположим, что и это случайность. Ну, а если я скажу, что неподалеку находится еще и Вифлеем? Тогда что? Случайность, совпадение, немыслимое стечение обстоятельств? А ведь французский (галльский) Вифлеем существует.

Историческая область Веllemе^[14]  граничила с Нормандией, семья Беллем известна с Х-Х1 веков. И это любопытно. Ибо до Крестовых походов еще почти целый век, а фамилия Вифлеемовых уже живет и здравствует. Что со­вершенно неправдоподобно, если библейские события происходили где-то за тридевять земель. И главное: Беллем находился на древней королевской дороге из Бретани в Париж.

Наличие Вифлеема в Галлии подтверждается еще одним удивительным фактом. Неподалеку от Парижа существует небольшой городок Кламси. Все бы ничего, но епископы этого места до французской революции назывались Вифлеемскими, причем один из пригородов Кламси до сих пор называется попросту Вифлеемом. Пытаясь хоть как-то объяснить это, историки-тради­ционалисты рассказывают трогательную историю про завещание одного из участников Крестовых походов, который якобы оставил все свое земельное имущество епископам Вифлеемским, но воспользовались они этим завеща­нием только через несколько десятков лет. При этом никого не занимает во­прос: каким образом деятели Восточной Церкви (если они были из ближне­восточного Вифлеема) могли до XVIII века окормлять французскую паству под самым носом у французских кардиналов, королей и римских пап и с какой такой нечеловеческой радости последние согласились на присутствие каких-то вифлеемских епископов на давно прибранной к рукам территории?

Память о кламсийском Вифлееме выкорчевывали, как могли, и, надо от­дать должное поколениям борцов за очищение Франции от евангельских следов, зело в сем прискорбном усердии преуспели. Сегодня на Вифлеем­ской набережной Кламси стоит новодельная бетонная храмина (назвать это церковью не поворачивается язык), выстроенная в XX веке и названная церковью Отроков Вифлеемских.

А древний храм с тем же названием разрушается буквально в 200 метрах от бетонного монстра, заботливо упрятанный во дворе соседнего дома. Се­годня о том, что это древняя церковь, напоминают лишь характерные фор­мы постройки.

Древний Вифлеем? У нас только вот этот, серенький: ну очень старый. Ему лет сто, это точно. Лепота.

Теперь самое время поговорить о местах, где Иисус совершал свои чуде­са. Например, о земле Гадаринской. Тут нужно наслаждаться развернутой цитатой из Евангелия от Луки и комментариями творцов истории древнего Израиля. Итак, сначала первоисточник:

«И приплыли в страну Гадаринскую, лежащую против Галилеи. Когда же вышел Он на берег, встретил Его один человек из города, одержимый бесами с давнего времени, и в одежду не одевавшийся, и живший не в доме, а в гро­бах. Он, увидев Иисуса, вскричал, пал пред Ним и громким голосом сказал: что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? умоляю Тебя, не мучь меня. Ибо Иисус повелел нечистому духу выйти из сего человека, потому что он долгое время мучил его, так что его связывали цепями и узами, сберегая его; но он разрывал узы и был гоним бесом в пустыни. Иисус спросил его: как тебе имя? Он сказал: легион, - потому что много бесов вошло в него. И они просили Иисуса, чтобы не повелел им идти в бездну. Тут же на горе паслось большое стадо свиней; и бесы просили Его, чтобы позволил им войти в них.

Новодельная церковь Отроков Вифлеемских в Кламси

Он позволил им. Бесы, выйдя из человека, вошли в свиней, и бросилось ста­до с крутизны в озеро и потонуло. Пастухи, видя происшедшее, побежали и рассказали в городе и в селениях. И вышли видеть происшедшее; и, придя к Иисусу, нашли человека, из которого вышли бесы, сидящего у ног Иисуса, одетого и в здравом уме; и ужаснулись. Видевшие же рассказали им, как ис­целился бесновавшийся. И просил Его весь народ Гадаринской окрестности удалиться от них, потому что они объяты были великим страхом.

Он вошел в лодку и возвратился. Человек же, из которого вышли бесы, просил Его, чтобы быть с Ним. Но Иисус отпустил его, сказав: возвратись в дом твой и расскажи, что сотворил тебе Бог. Он пошел и проповедовал по всему городу, что сотворил ему Иисус» (Лк. 8:26-39).

А далее - комментарии. Вот этот, например:

«Гадара, страна Гадаринская (Мк. V, 1; Лк. VIII, 26) - главный и укреплен­ный город Гадаринской области за Иорданом в Перее, на ю.-в. от Тивериады, от которого она и получила свое название. Город Гадара был расположен на вершине холма, у подошвы которого, по обоим берегам Гиеромакса, находи­лись теплые минеральные ключи под названием Амафа. Г. Гадара в Библии не упоминается, но очевидно, что он тождествен со страной Гадаринской. В настоящее время на расстоянии 16 миль от Тивериады находятся обшир­ные и замечательные развалины Ум-Кейс, принадлежащие древней Гадаре, а у подошвы холма находится глубокое русло древней реки Гиеромакса, а ныне Шериат-Эль-Мандхур, и здесь доселе еще находятся теплые минеральные ис­точники. Гадара принадлежала к Десятиградию (Мф. IV, 25; Мк. V, 1; XX, 7, 31) и в первый раз упоминается у Флавия в числе городов, занятых Антиохом III Великим, ц. сирийским. Гадара, или страна Гадаринская, особенно замечатель­на как место исцеления Господом бесноватого (Мк. V, 1-21; Лк. VIII, 26-40). Замечательную особенность Гадары составляют пещеры или гробы, в которых скрывался бесноватый, высеченные в известковом грунте и представляющие углубления различной величины с нишами по сторонам для помещения тру­пов. Нынешние жители Ум-Кейса все живут в означенных пещерах. Остатки городских ворот, колоннады театров доселе еще наглядно говорят о благосо­стоянии прежней Гадары. Развалины другого города, Гергесы, еще обширнее и красивее, чем гадарские, они называются ныне Джераш (Jerash). Останки трех храмов, двух величественных мраморных амфитеатров и множество колонн доселе еще свидетельствуют между прочими памятниками о могуществе Рим­ской империи. Касательно Гадары необходимо еще заметить здесь, что мест­ность, где исцелен бесноватый, называется страной Гергесинской (Мф. VIII, 28). Гадара, как выше сказано, лежала недалеко от Тивериадского озера или моря к ю.-в., а Гергеса несколько далее в том же направлении от озера, и оба города находились в одной и той же области (Перее или древнем Галааде). Та­ким образом, разность только в том, что один евангелист наименовал один город, а другой - другой, но того же округа»^[15] .

В принципе, можно было бы подобрать еще десяток из той же серии, но все они - об одном. О том, что город Гадара находился в районе Десятиградия, к юго-востоку от Тивериады, или примерно в том районе. Хотя реаль­ную Гадару израильские трудоголики от истории и археологии «ищут давно, но не могут найти».

Но как же так? Какая Гадара может быть внутри Десятиградия?! Ведь Лука дает точный адрес: против Галилеи, причем надо именно плыть, а не кара­ваном на осликах! Зачем тогда вообще изучать текст Нового Завета, если все равно Гадарой назначается нужный город? А стадо свиней там, пардон, откуда взялось? Это в Израиле-то, где свинья с незапамятных времен счи­талась нечистым животным! А тут - целое стадо (декоративное разведение, что ли?), да еще и пастух в придачу. Кстати, а в какое озеро сиганули свиньи? И с какой такой крутизны? В окрестностях ненайденной десятиградской Гадары нет ни одного озера! И моря нет. И не было никогда! Да и с крутизной (если кто был, не даст соврать) там проблемы. Короче говоря, если другие отрывки Евангелий еще хоть как-то можно географически привязать к зем­ле Обетованной, то с Гадарой у толкователей и прочих книжников вышла серьезная промашка.

А настоящая Гадара тем временем живет себе, поживает тихо и мирно. В какой точке земного шара? Да в той же самой, которую описал апостол Лука. Адрес верный и неизменный: против Галилеи (Галлии), страна Гадаринская. Берем карту Франции (Галлии-Галилеи) и внимательно смотрим, что получится, если выйти на лодке из какого-нибудь южнофранцузского порта и идти каботажем (а по-иному в древности и не плавали) в сторону Гибралтара (кстати, почему бы не перевести это название как «еврейский алтарь»?). Пройдя пролив, путешественник оказался бы практически сразу в городе Годера (Годара, Годейра - правописание варьировалось), как в древ­ности назывался портовый город Кадис.

А за Кадисом-Гадарой расположился город Херес, чем-то отдаленно на­поминающий евангельскую Герасу. И ведь можно даже вспомнить чем. Эпизоды Евангелий, в которых речь идет об изгнании бесов и вселении их в стадо свиней, происходят и в земле Гадаринской, и в земле Герасинской (или Гергесинской, как чаще пишут в современных переводах Писания). Вот текст от Матфея (8:28-34):

«И когда Он прибыл на другой берег в страну Гергесинскую, Его встре­тили два бесноватые, вышедшие из гробов, весьма свирепые, так что никто не смел проходить тем путем. И вот, они закричали: что Тебе до нас, Иисус, Сын Божий? пришел Ты сюда прежде времени мучить нас. Вдали же от них паслось большое стадо свиней. И бесы просили Его: если выгонишь нас, то пошли нас в стадо свиней. И Он сказал им: идите. И они, выйдя, пошли в стадо свиное. И вот, все стадо свиней бросилось с крутизны в море и погиб­ло в воде. Пастухи же побежали и, придя в город, рассказали обо всем, и о том, что было с бесноватыми. И вот, весь город вышел навстречу Иисусу; и, увидев Его, просили, чтобы Он отошел от пределов их».

При этом местонахождение Гергесы (или Герасы) ученые мужи, как во­дится, установить не могут. Но, отождествляя страны Гадаринскую и Гергесинскую, те же ученые мужи ничтоже сумняшеся отводят Гергесе (Герасе) место где-то в глубине Десятиградия. Напомню, в той самой местности, где с озерами и горными кручами издревле как-то не очень. Да и со свиньями - тоже. Но толкователей это не смущает. Как не смущают их и слова апостола «на другой берег».

Попробуем посмотреть, что получится, если не трактовать слова Мат­фея, а вооружиться ими как точным указанием. Если речь идет о Кадисе-Гадаре и Хересе, то дробление эпизода объяснимо: для кого-то это была земля Гадары, для кого-то - Герасы (Хереса). И то, и другое не противоречит объ­ективной географии. Но для последующих переписчиков Гадара и Гераса уже были разнесенными в пространстве географическими данностями, да и Гадара стала Кадисом, вот и расклеился эпизод со стадом свиней на две части. А всего-то и надо было, что точно следовать словам апостола Хри­стова.

Кстати, на пути в страну Герасинскую Христос и апостолы попадают в бурю. Это происшествие описано Матфеем в главе 8 (23-27):

«И когда вошел Он в лодку, за Ним последовали ученики Его. И вот, сде­лалось великое волнение на море, так что лодка покрывалась волнами; а Он спал. Тогда ученики Его, подойдя к Нему, разбудили Его и сказали: Господи! спаси нас, погибаем. И говорит им: что вы так боязливы, маловерные? По­том, встав, запретил ветрам и морю, и сделалась великая тишина. Люди же, удивляясь, говорили: кто это, что и ветры и море повинуются Ему»?

Толкователи Писания на протяжении многих веков рассказывают сказку о том, как ужасен был шторм на Генисаретском озере (оно же Тивериадское озеро, оно же Галилейское море, оно же озеро Кинерет) в момент, когда там оказалась лодка Иисуса и его учеников. Воистину, каким же надо быть фа­рисеем, чтобы записать в актив Богу Истинному такое чудо, как усмирение бури в стакане воды?! Ведь Генисаретское озеро - это просто глубокая лужа, а волнений там не было, очевидно, со времен Творения. Да и Герасой, как мы уже выяснили, на берегах этого «моря» не пахнет.

А вот в Галльском море (как в Средние века называлась часть Средизем­ного моря, примыкающая к Галлии^[16]) бури - обычное дело. Причем какие бури! Со шквалистым ветром, огромными волнами и страшными ливнями. Именно такой бури испугались апостолы, и именно такую, настоящую бурю укротил Христос, пеняя ученикам на их неверие. Это и было великим чудом, описание которого абсолютно адекватно дано Матфеем.

И еще немного о чудесах и местах, где эти чудеса происходили. Одним из самых значимых (со всех точек зрения) деяний в земной жизни Иисуса было воскрешение из мертвых Лазаря. Произошло это событие в селении Вифания, которое, как уже можно догадаться, в Израиле до сих пор не най­дено. Предполагается, что находилось оно неподалеку от Иерусалима, но, на чем основано это мнение, не очень понятно. В Евангелии от Иоанна (главы 11 и 12) Вифания упоминается как место, связанное с воскрешени­ем Лазаря. И никакого Иерусалима в близстоящих стихах не наблюдается. Как не наблюдается и горы Елеонской, которую отчего-то любят упоми­нать вкупе с Вифанией. Нет, эта гора в Новом Завете вообще, конечно, присутствует, но только родственность ее Вифании представляется силь­но притянутой за уши.

Итак, Вифания. Где могло находиться это селение? Думаю, там же, где и ныне. На северо-востоке Галлии-Франции. И опять-таки: название не из­менено, а лишь слегка замаскировано.

На сегодняшний день в Северо-Восточной Франции осталось множество древних топонимов, недвусмысленно указывающих, где нужно искать на­стоящую Вифанскую область.

Это, например, несколько городов со сходными именами – Bethancourt-en-Voux, Bethancourt->en-Valois, Bethencour, Bethaniville и т.п.

Существует и чуть отличающаяся форма написания, зафиксированная в Bithaine-et-le-Val, Adelans-et -le-Val-de-Bithaine. Занятно, что тут сами французы этимологизируют Bithaine, упоминая библейскую Вифанию. Если к моменту выхода этого текста кто-нибудь решит невзначай изменить стра­ницу в пока еще свободной >Wiki, спешу копировать то, что есть в доступе сегодня:

Bithaine est une forme vulgaire du bas latin Bethania (выделено мной . - ACX), désignant une localité située à deux kilomètres de Jérusalem, dont les Évangiles font douze fois mention. Par exemple, c’est à Béthanie que Saint Luc place la dernière apparition du Christ à ses apôtres: Eduxit autem eos foras in Bethaniam, et, elevatis manibus suis, benedixit eis; et factum est, dum benedi- ceret illis, recessit ab eis et ferebatur in caelum (Luc. XXIV, 50-51).

Совсем рядом имеется еще один населенный пункт с интересным на­званием. Это Betheny, ныне практически съеденный разросшимся Реймсом. Однако историю этого города, в отличие от него самого, поглотить пока не удалось. Поэтому имеет смысл не запамятовать, что:

Des tribus nomades implantées autour de Reims vers le 2e siècle avant Jé- sus-Christ sont à l’origine de la création de nombreux villages, comme celui de Bétheny. On peut penser que ce nom viendrait de BETHEN, nom celtique signifiant «prière». En effet, un lieudit de la commune se nomme «la Motelle». Les motelles sont des surélévations de terrains souvent utilisées comme lieux de sacrifice. Au 2e siècle après Jésus-Christ, le territoire est occupé par des fermes appartenant à des seigneurs romains et le nom de notre village devient BETH- ENEIUM ou BETINIACUM. Après la chute de l’empire romain et la période des barbares, c’est l’époque de CLOVIS et le nom de BETINIACUM évolue mais ce n’est qu’au 18ème siècle que l’on trouve définitivement le nom BETHENY^[17].

Заметим, что происхождение кельтского топонима Bethen разумно не связывается авторами текста с евангельским влиянием, ибо о каком христи­анском следе можно говорить в минус II веке?! При этом отчего-то возмож­ность произрастания библейской Вифании из галльской даже не рассматривается. Вот она - волшебная сила традиции: с пеленой на глазах и боязнью даже помыслить, что кельтское первично по отношению к иудейскому.

И наконец, чуть севернее, ближе к границе с Бельгией, находится город Бетюн (Bethune), этимология имени которого для ученых, как водится, не­прозрачна. Ну что ж, непрозрачна, так непрозрачна. И ничего страшного, что по соседству имеются Betheny и Bithaine-et-le-Val. Это все чистейшая слу­чайность и ничем не обусловленное стечение исторических обстоятельств.

Да, и еще три «стечения обстоятельств» в тему. Согласно тексту Евангелий, Вифания должна находиться неподалеку от Иордана. Об этом мы узнаем от Ио­анна (1:28):

«Это присходило в Вифаваре при Иордане, где крестил Иоанн».

Правда, в русском переводе Вифания каким-то чудесным образом пре­вратилась в Вифавару, но, взглянув на латинский и греческий тексты, можно без труда восстановить оригинальное прочтение^[18]:

Наес in Bethania facta sunt trans Iordanem, ubi erat Ioannes baptizans.

Наес στη Βηθανία πέραν του Ιορδάνη, όπου ο Ιωάννης βάπτιζε

Эрман Б. Великий обман: научный взгляд на авторство священных текстов. М., 2013.

Соответственно, именно с Капернаума следует начать оценку линг­вистических возможностей Петра. Полный набор сведений, известных нам о современном Петру Капернауме, предоставлен американским ар­хеологом Джонатаном Ридом. Археологические раскопки и исторические источники ясно показывают, что Капернаум представлял собою незна­чительный с исторической точки зрения городок в сельской местности Галилеи, который ни разу не упоминается ни в одном источнике до Еван­гелий и почти не упоминается после них. Это было установлено археоло­гами в XIX веке и лишь подтверждалось последующими изысканиями. Во времена Иисуса там могло проживать от шестисот до полутора тысяч человек, т.е. в районе тысячи.

Археологические раскопки не выявили ни одного общественного строения, будь то лавки или складские помещения. По всей видимости, рынок, где приобретались продукты и хозяйственные товары, находился на немощеной открытой площадке под тентами и в палатках. Поселение находится в стороне от главных международных торговых путей. Рим­ские дороги появляются здесь лишь спустя сотню лет после жизни Петра. Нет никаких следов языческого или нееврейского присутствия. Никакие постройки не имели никаких надписей. Рид с уверенностью заключа­ет, что население Капернаума было «преимущественно неграмотным».

Лукас Кранах. Воскрешение сына наинской вдовы

Археологам не удалось обнаружить ничего, что хоть как-то указывало бы на наличие здесь в первом столетии элиты общества (т.е. оштукату­ренных поверхностей, декоративных росписей, мрамора, мозаики, чере­пицы). Дома были грубо сложены из камня, пустоты заполнялись глиной или грязью; крыши были, по всей видимости, соломенными.

Короче говоря, родиной Петра был захолустный еврейский городок, населенный бедняками, не имевшими никакого образования. Говорили все на арамейском. Ничто не указывает, что кто-то говорил по-гречески. Ничто не указывает, что кто-то умел писать. Будучи рыбаком из низшего сословия, Петр начал работать еще в детстве и никогда не был в школе. Впрочем, школы там тоже, вероятно, не было, а если и была, он либо не посещал ее, либо мог получить в ней только элементарные навыки чте­ния на еврейском. Но скорее всего, ничего этого не было, и Петр был не­грамотным рыбаком.

Медленно и внимательно вчитайтесь в описание израильского Каперна­ума: ни одного общественного строения, никаких римских дорог рядом, ни одной постройки с надписями (подчеркиваю: ни одной!), ни одной оштука­туренной поверхности, нет декоративных росписей, пустоты заполнялись глиной или грязью. Дичайшее захолустье даже по местным, местечковым меркам. И вдруг от Матфея (11:23, 24):

«И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься, ибо если бы в Содоме явлены были силы, явленные в тебе, то он оставался бы до сего дня; но говорю вам, что земле Содомской отраднее будет в день суда, нежели тебе».

А это ведь прямая речь. Иисуса из Назарета, между прочим. Это что, об израильском хуторе с соломенными крышами сказано? И что в этом Капернауме могло горделиво вознестись до неба? Глина с грязью? Или ры­баки, едва сводящие концы с концами? Как относиться к историкам, ко­торые на голубом глазу утверждают, что это тот самый город, в котором «силы, явленные в тебе»? Какие силы? Мерзости и запустения, что ли? Ладно, новохронологам и прочим альтернативщикам бытописатели свет­ские и церковные не верят. Но ведь они и слов самого Христа, записанных евангелистом, не слышат! Как согласовать то, что говорит Спаситель о Ка­пернауме, с реальной картинкой, которую дают археологи? И как увязать с раскопанным материалом евангельскую историю об исцелении сына ца­редворца (Ин. 4:46-54)?

«Итак Иисус опять пришел в Кану Галилейскую, где претворил воду в вино. В Капернауме был некоторый царедворец, у которого сын был болен.

Он, услышав, что Иисус пришел из Иудеи в Галилею, пришел к Нему и про­сил Его придти и исцелить сына его, который был при смерти.

Иисус сказал ему: вы не уверуете, если не увидите знамений и чудес.

Царедворец говорит Ему: Господи! приди, пока не умер сын мой.

Иисус говорит ему: пойди, сын твой здоров. Он поверил слову, которое сказал ему Иисус, и пошел.

На дороге встретили его слуги его и сказали: сын твой здоров.

Он спросил у них: в котором часу стало ему легче? Ему сказали: вчера в седьмом часу горячка оставила его.

Из этого отец узнал, что это был тот час, в который Иисус сказал ему: сын твой здоров, и уверовал сам и весь дом его.

Это второе чудо сотворил Иисус, возвратившись из Иудеи в Галилею».

Что делал чадолюбивый царедворец в рыбацком поселке с соломенными крышами? Может быть, там в римские времена был спа-отель для прибли­женных Иродов? Или грязи Капернаума были лечебными?

Если после этого кто-то готов настаивать, что евангельский город надо продолжать локализовывать на озере Генисарет, вопросов больше нет. То есть совсем нет. Имеются лишь два примечания. Первое: арабы называют то поселение, что числится Капернаумом, Талум. При известном желании можно, конечно, и слово мама вывести из слова дойчланд, а уж Капернаум из Талума - за милую душу. Так что, как говорится, можно не стесняться. И второе. Искателям Капернаума у Генисаретского озера посвящает свой опус игумен Даниил, ходивший в Святую землю в лохматых веках^[21] :

А от Кесарии Филипповой до города Капернаума верст восемь. Ка­пернаум был город очень большой, и людей множество в нем было, ныне же пуст тот город. А расположен вблизи моря Великого. Об этом Капер­науме говорит пророк: «О, горе тебе, Капернаум! Ты вознесся до небес и до ада сойдешь». Ибо из этого города должен выйти антихрист. Вот из-за этого фряги и опустошили ныне весь этот город Капернаум.

Для тех, кто все еще едет по палестинскому захолустью на бронепоезде «Большая Наука», подчеркиваю: «близ моря Великого^[22] ».  Впрочем, найдутся ведь наверняка такие, кто еще не в курсе, что Средиземное море и Генисаретское озеро - два разных водоема. А нужный город с Белой синагогой уже откопали и анонсировали. Впрочем, если спонсоры расщедрятся, можно явить миру и еще один, самый настоящий Капернаум. Чай, не впервой.

Возвращаясь к тем данным, которые вытаскивает на свет божий Барт Эрман, заметим, что для поселка в глуши, где все говорят на арамейском, грече­ские имена Андрей и Симон (так звали Петра изначально) выглядят, прямо скажем, экстравагантно. Очевидно, родители братьев, начитавшись древне­грецких сказок, так удачно обработанных Николаем Куном... впрочем, это только смелая гипотеза. Слишком смелая, чтобы быть правдой.

Идем далее. Тир и Сидон, пожалуй, чуть ли не единственные библейские места, расположение которых никогда не подвергалось учеными сомнению. Сегодня это ливанские Сур и Сайда. Не берусь судить, насколько схожи на­звания древних Тира и Сидона с Суром и Сайдой, но вот следующая фраза из Марка (7:31) должна была бы насторожить исследователей и заставить их задуматься:

«Выйдя из пределов Тирских и Сидонских, Иисус опять пошел к морю Галилейскому через пределы Десятиградия».

Ну и как, скажите на милость, можно, выйдя из пределов Тирских и Си­донских, пойти к Галилейскому морю через Десятиградие? Ведь Десятиградие находилось с другой стороны Галилейского моря! Это приблизительно то же самое, что ехать из Москвы в Сочи через Архангельск.

А может быть, все проще? И Тир и Сидон - это не совсем Сур и Сайда¹? А Галилейское море и Десятиградие находились не совсем там, где обретают их современные толкователи Нового Завета?

Посмотрите на карту средневековой Галлии-Франции, и, возможно, вы сразу найдете ответ на вопрос, как можно идти из Тира и Сидона к Гали­лейскому морю через Десятиградие. Древний гельветский город Сьон (в де­вичестве - Бесктит, то есть, если отбросить латинское окончание, попро­сту Седун, хотя населяло его племя не седунов, а как раз сидониев), скорее всего, и есть «тот самый» библейский Сидон. Кстати, и современное назва­ние, вежливо переводимое как Сьон, при нормальном прочтении должно было бы быть Сионом, а что такое Сион в библейской истории, объяснять, видимо, не надо.

По соседству же с Сионом/Сидоном находится огромная Тирренская область, место обитания этрусков. Сегодня от всего тирренско­го великолепия остался лишь гидроним (Тирренское море) и несколько то­понимов с начальным Тир/Тур (Тирана, Турин, Цюрих и т.п.). Это и были пределы Тирские, о которых неоднократно упоминают Евангелия. Выйдя из них и взяв курс на север/северо-запад, можно было попасть в Декаполис (или Десятиградие), союз эльзасских городов, существовавший, как пишут традиционалисты, уже в XIV веке (хотя сами города эти намного старше). А двигаясь из Десятиградия строго на север, путешественник попадал... правильно, на второе Галльское море (Ла-Манш). И главное - все строго в соответствии с евангельским текстом.

И если уж была помянута Тирренская область, имеет смысл привести еще одно ее древнее название - Этрурия и сравнить его с новозаветной Итуреей.

Из Евангелий мы в курсе, что «Ирод был четвертовластником в Галилее, Филипп, брат его, четвертовластником в Итурее и Трахонитской области (Лк. 3:1)». Также нам известно, что во времена Христа существовал некий город Кесария Филиппова, упоминаемый Матфеем в главе 16. При этом традицион­ные историки полагают, что этот город был назван именно в честь того самого Филиппа Ирода, о котором пишет Лука (см. выше). Есть только одна неувязка: Кесария Филиппова не находится ни в Итурее, ни в Трахонитской области. Да и привязка названия Кесария к древнему городу Паниасу (который, кстати, неплохо себя чувствует под своим именем и сегодня) весьма сомнительна. И получается, что Филипп, который правил в Итурее и Трахонитской обла­сти, отчего-то присваивал свое имя городам, которые к нему как бы отноше­ния и не имели. Но это в рамках палестинской фантастической географии. А вот в реальной, несказочной картине мира Филипп вполне мог называть города, как считал нужным, ибо они находились непосредственно в его ве­дении. Если дело было в Этрурии (а не в Итурее), то все логично. Одним из крупнейших городов Южной Этрурии был Саisга (или Cisra). Чем не Кесария? А неподалеку от нее находился город Таrchunа, основанный, по преданию, не­ким Тархонтом (имя такое запоминающееся, что захочешь - не спутаешь!) из Лидии. По-гречески эта область так и называлась: Ταρκύνα. Вот она, Тархонитская земля Евангелий в полный рост. Любите и жалуйте.

Кстати, если уж было приведено начало фразы Луки (3:1), имеет смысл привести ее целиком, ибо в ней фигурирует еще один интересный с точки зрения географии объект. Итак, начало третьей главы от Луки:

«В пятнадцатый же год правления Тиверия кесаря, когда Понтий Пилат начальствовал в Иудее, Ирод был четвертовластником в Галилее, Филипп, брат его, четвертовластником в Итурее и Трахонитской области, а Лисаний четвертовластником в Авилинее, при первосвященниках Анне и Каиафе, был глагол Божий к Иоанну, сыну Захарии, в пустыне».

Лисаний и Авилинея. Попробуйте разузнать что-нибудь про ближнево­сточную Авилинею, которая была под властью Лисания. Максимум, что вам сегодня предъявят, - это малюсенькая арабская деревня Suq Wadi Barada, которая и олицетворяет собой бывший надел Лисания. И отождествляют эту местность с библейской Авилинеей лишь по той причине, что в округе нашлись три с половиной развалины предположительно римских времен и арабские географы (кто? где? когда?) называли эту деревню Abil-es-Suk. Вот и вся внушительная доказательная база. При этом ни области, ни города с названием Абила или Авила на Ближнем Востоке нет.

Зато и область, и город с таким названием прекрасно себя чувствует до сей поры в Испании. Древняя Abila (ныне, кстати, Avila) - это часть автоно­мии Кастилия и Леон. Причем в Иберии имеются и область, и город с нуж­ным названием. Не это ли та самая Авилинея, которую знает Лука?

Теперь очередь за Хоразином и Содомом из приведенной несколько выше цитаты Матфея. Ни один из этих городов на Ближнем Востоке не найден. Думаю, теперь уже не стоит объяснять почему.

Искать их лучше в другой части Ойкумены. В Галльской. Хоразин - это, ско­рее всего, современный Carcassonne, который упоминался уже Плинием как Carcasso. Под именем Содом, очевидно, фигурирует Седан, находящийся на се­веро-востоке, неподалеку от города с не менее громким названием Saint-Omer (ранее - Omer, то есть попросту, учитывая возможность придыхательного ха­рактера начальной согласной, Гоморра). Еще одним свидетельством в пользу Седана и Сент-Омера является их соседство с Лотарингией, то есть землей Лота, того самого праведника, который покинул Содом перед его уничтожением.

Теперь окунаемся в Евангелие от Иоанна, где упоминается город Эфраим (Ин. 11:54).

«Посему Иисус уже не ходил явно между Иудеями, а пошел оттуда в стра­ну близ пустыни, в город, называемый Ефраим, и там оставался с учениками Своими».

Где находится этот пункт? А это современный нормандский Эврё, в средне­вековье Ebroicum.

Продолжаем путешествие по евангельским городам и весям. Например, по тем, где бывала матерь Божья, Дева Мария.

Чтобы повидать Елизавету, Мария отправилась «в нагорную страну [oreine], в город Иудин» (Лк. 1:39). Что за «нагорная страна»? Какой город Иу­дин? Где все это в современной Палестине? Загадка. А вот в Галлии все до сих пор на месте. Только О reinе - это не нагорная страна (придуманные трудно­сти перевода), а город Аиray в Бретани. Знаменитый тем, что в нем находится паломническая церковь Св. Анны (матери той самой Марии, что пришла к Елизавете, кстати). Согласно древней легенде, Анна была бретонкой и жила в этих местах до встречи с Иосифом, прибывшим из Иерусалима. Такая гео­графия очень показательна. Если бы выдумывали, то уж выдумывали бы до конца и сделали Иосифа тоже местным, ан нет: ему сохранили иерусалимскую прописку. Так вот, неподалеку от города Орей есть населенный пункт, до сих пор называющийся Деревней Анны, Керанна по-бретонски. Совершенно естественно поэтому, что Мария (дочь Анны) не ходила за тридевять земель, а по-соседски отправилась в недальний город проведать родню. И никаких горно-нагорных стран и родственников за границей.

Тивериада. Ну, тут совсем все шито белыми нитками. Область вокруг Ти­бра (Тевере на итальянском) и есть Тивериада. И понятно, почему она не слишком часто упоминается в Евангелиях. Далековато от центра Галлии/Га­лилеи. Хотя галльскими были практически все территории севера Италии, где до сих пор полно топонимов типа Galliatе, Gallaratе и т.п.

Еще одна евангельская область - Идумея. Про нее мы узнаем от Марка (3:7,8): «Но Иисус с учениками cвоими удалился к морю; и за Ним последовало множество народа из Галилеи, Иудеи, Иерусалима, Идумеи и из-за Иордана. И живущие в окрестностях Тира и Сидона, услышав, что Он делал, шли к Нему в великом множестве».

На вопрос, где находилась настоящая Идумея, лучше всех отвечает сред­невековый автор Вениамин из Туделы в «Книге Странствий»:

От Лукки на расстоянии шестидневной ходьбы находится великий го­род Рим, столица царства эдомского. Там около двухсот евреев, все люди весьма почтенные, никому не платят подати, и некоторые из них состоят на службе при папе Александре, который есть главный начальник и пред­ставитель эдомской религии.

По-моему, определеннее и не скажешь. Даже перстом указующим пользо­ваться не надо. Где стоит Рим, знают все. Правда, не все готовы согласиться, что Эдомское царство Вениамина - та же область, что упомянута в Еван­гелии от Марка. Современные комментаторы придумывают любые версии, лишь бы только читатели опуса Вениамина не подумали чего лишнего о славном городе Риме. Действительно: кому нужны эти странные намеки на эдомский характер папского христианства?!

Енон и Салим. В Евангелии от Иоанна, в главе 3 сказано:

«А Иоанн также крестил в Еноне, близ Салима, потому что там было мно­го воды; и приходили [туда] и крестились».

На территории нынешнего Израиля ни Енона, ни Салима обнаружить пока не удалось. Как не удалось найти и «много воды», то есть реки, где мож­но было бы нормально ритуально окунуть с головою. Предполагается, что Салим - это Иерусалим, а Енон - какая-то деревушка, местоположение ко­торой сомнительно.

А вот интернет-поиск, как назло, выдает только одно место с названием Енон. И то, как вы понимаете, во Франции. Где ж ему еще быть-то, родимо­му. По-французски место называется Esnon (при этом буковка s не читает­ся), находится в департаменте Yonna (очевидно, это тоже раньше был Енон, только орфография не поспевала за политикой, вот и вышел казус: в одном месте Енон стал Esnon, в другом - Yonna). И река тут имеется весьма полно­водная: Йонна (Yonna) называется, впадает в Сену. И все это совсем близко от Парижа. Вот если бы Париж и был Иерусалим (Салим)...

Глава 2  Два Иерусалима

Теперь, когда практически все упомянутые в Новом Завете топонимы об­наружены в Галлии или рядом с ней, самое время вернуться к Евангелию от Луки, с которого и начался поиск. Помните вот это: «Идя в Иерусалим, Он проходил между Самариею и Галилеею»? Тогда мы остановились на том, что идущий этим маршрутом попадает в Париж, но не стали углубляться и развивать тему, а просто запомнили этот факт. Уж слишком невероятным казалось отождествление Иерусалима и Парижа. Но теперь, когда в Галлии и ее окрестностях «неожиданно нашлись» Самария и Вифания, Гадара и Вифсаида, Кана и Вифлеем, Содом и Гоморра, такое сравнение уже не кажется сумасбродным. Да и сам Париж, если попристальнее к нему приглядеться, окажется не так уж прост.

Но для начала посмотрим беспристрастным взглядом на другой Иеруса­лим. Тот, что находится на территории, оспариваемой ныне Израилем и Па­лестиной. На город, которому приписывают больше трех с половиной тысяч лет доказанной истории.

Как вообще возникла мысль отождествить нынешний Эль-Кудс с Иеру­салимом, мы, наверное, уже никогда не узнаем. Когда это случилось, вычис­лить тоже непросто. Возможно, это результат Крестовых походов; возмож­но, сказку о ближневосточном Иерусалиме сочинили иезуиты.

Достоверно известно одно: еще в начале XIX века ничто на территории нынешнего Израиля не указывало, что это «та самая земля».

А к началу XX столетия любой паломник мог лицезреть Голгофу, Гроб Христов, камень встречи, мамврийский дуб, силоамский источник, гору Сион и прочие памятники библейской эпохи.

Что же такого произошло за 100 лет, что сказка стала былью? Были ли найдены неопровержимые доказательства присутствия ветхо- и новозавет­ных персонажей или обнаружены места боевой славы богоизбранного наро­да? Обрели ли археологи древние надписи или нашли дворец Ирода со сле­дами крови младенцев? А может, нашлись скрижали с полустершейся ара­мейской надписью «...короче, будь умницей, Мойша, и передай другим...»?

Думаю, лучше всего дать слово свидетелю событий, происходивших в се­редине - конце XIX века на землях Палестины. Причем свидетелю не про­стому, а заинтересованному, можно даже сказать, абсолютно убежденному стороннику правильности библейской истории, ни на секунду не сомневаю­щемуся в том, что именно Ближний Восток есть родина Христа.

Итак, свидетель. Архимандрит Антонин (Капустин), начальник Русской Духовной миссии в Иерусалиме.- более 40 лет отдавший служению интере­сам Православия на Востоке. Выдающийся ученый, византинист, востоко­вед, археолог, археограф, нумизмат и т.д. и т.п. Ну и, кроме всего прочего, бойкий на перо автор, явно не лезший за словом в карман рясы. Собрание его наблюдений за жизнью Великого Города вышло в свет под заголовком «Из Иерусалима. Статьи. Очерки. Корреспонденции. 1866-1891». Полюбопытствуем, однако.

Вот, например, что пишет отец архимандрит о раскопках английских ар­хеологов:

«Наиболее занимающее Святой Град, его домашнее дело есть продолжа­ющиеся археологические разрытия его пропитанной историей почвы. Их производит одно английское общество, под управлением одного отлично­го инженера-археолога, молодого и неутомимого труженика. С неделю на­зад тому одна торговка-еврейка принесла на наши Постройки весть о том, что англичане открыли в городе между Сионом и бывшим храмом Со­ломоновым большое древнее подземелье, в котором нашли одно рукопис­ное Священное писание, целый бассейн благоуханной 2000-летней воды, две корчаги с священным елеем, завязанные с четью кожи, на которой есть надписи, гласящие, что кто будет рыть еще глубже, тот найдет Кивот Заве­та, и пр. и пр. Немногие древнелюбцы наши встрепенулись от такого оглу­шительного известия и изъявили желание увидеть своими очами и осязать своими руками (была Фомина неделя) такие чрезвычайные редкости. При первом покушении, однако же, на то, туман очарования, нанесенный молвою, стал быстро рассеиваться. Сам «великий рабен» или хахам прежде всех не поверил, говоря, что ни одной буквы еврейской еще не удалось ан­гличанам отыскать при всех своих многолетних разрытиях в священной почве Иерусалима, что кивот завета пребывает, и пребудет вовеки, неви­дим, и в руки неверных никогда не попадет по той самой причине, что ба­бам не в первый раз приходится болтать о том, чего они не знают, и пр. За­тем производящий работы архитектор окончательно уничтожил приятное обольщение, объявив, что кроме древних построек Иродова времени, т.е. стен и сводов, не найдено пока ничего.

Вчера наша Миссия ходила осматривать любопытные работы и на­шла, что они представляют исследователю древностей высокий интерес. Открыт целый лабиринт подземных, крытых, полузасыпанных землей переходов, широких и узких, высоких в несколько сажень и низких до того, что нужно пробираться ползком, идущих в разных направлениях и находящихся на разных высотах, вообще же прилегающих к запад­ной стене бывшей Храмовой площади. Один из коридоров, более других длинный и еще не исследованный в своих оконечностях, архитектор счи­тает тайником Ирода, простиравшимся под землею от самого дворца его до храма. Он чуть не до самого свода занесен землею, а земли этой, как полагает архитектор, тут не менее аршин 20 в глубину. В другом месте он показал нашим целую залу шагов в 30 в ширину, накрытую огромным полукруглым сводом, лежащим на стенах древней постройки, очевидно предварившей Иродово время. В наносной земле этой залы, на глубине 10-12 аршин, он докопался до древнего пола и, пробив его, еще рылся футов 15 вглубь (30 ступеней), пока дошел до проточной воды в весьма значительном количестве, чистой и хорошей на вкус. Она-то, конечно, и есть та благоуханная, 2000-летняя, о которой прошумела молва. Архи­тектор думает, что она находится в связи с Силоамским источником. Все, что в течение трехмесячных непрерывных работ открыто на этом месте, представляется пока еще в хаотическом виде. Составляется, конечно, тщательный план всего, что открывается, и еще не скоро, без сомнения, можно будет сказать что-нибудь верное и определенное об общности су­ществовавших тут когда-то построек. Преобладающее мнение то, что попали на остатки колоссального моста, соединявшего некогда гору Мориа с горою Сион.

Достопочтенное общество ежемесячно тратит на производство этих мучительных и в большей части случаев неблагодарных работ по 200 фун­тов стерлингов. Очищать подземелий, конечно, оно не будет и, вероятно, постарается потом даже засыпать и те отверстия, которыми застроено теперь сообщение между различными частями открытых подземелий.»

Любопытно, не правда ли? Ищут давно, копают много, тратят астроно­мические по тем временам 200 фунтов стерлингов в месяц на раскопки. И каков выхлоп? Какие-то коридоры, своды, намеки на дворец Ирода, кото­рый никак не сыщется, и... никакой конкретики. Хотя нет! Конкретика есть, только с безусловным знаком минус. Оказывается, англичанам, по словам «великого рабена», при всех многолетних титанических усилиях не удалось найти ни одной еврейской буквы! Только вдумайтесь: ни одной! То есть ни о каком еврейском городе говорить не приходится. При всех войнах, зачистках, сносах и прочих неприятностях в нижних слоях должны были остаться хоть какие-то надписи, какие-то следы присутствия еврейского по­давляющего большинства, но ничего найдено не было. Что в общем-то есте­ственно. Трудно найти черную кошку... в чёрной комнате, если её там нет.

Не найдя ничего, англичане благополучно засыпают все с таким трудом расчищенное. Действительно, кому нужны своды и стены, не подтверждаю­щие общеизвестных фактов?!

А вот что пишет архимандрит Антонин об обретении «истинного» Кам­ня встречи (предыдущий «истинный» камень тут же объявляется «ошибкой христианской молодости»):

Кому в поклонническом мире не известна и не памятна Вифания? Предметом благоговейного поклонения служит в ней главным образом могила Лазаря, друга Христова, находящаяся в северном конце нынеш­ней деревни. Паломники средних веков знали кроме того дом Симона прокаженного. Можно думать, что главная теперь развалина Вифании, по которой так легко узнается это евангельское место, принадлежавшее вероятно христианкому храму, стоит именно там, где был дом Симона. По неопределенности предания, однако же, место то не посещается христолюбцами.

К юго-востоку от селения есть третье место, пользующееся честью и славой отдохновения на нем Спасителя и беседы Его с безутешною се­строю Лазаря. Оно находится при проезжей Бедуинской дороге, ведущей в великую пустыню Мертвого моря, отстоя от дороги на несколько са­женей к северу. Означено оно природным камнем сероватого с черны­ми жилами цвета, высунувшимся из земли в хребтовой части на пол- аршина, неправильной, но подходящей к овальной, фигуры. Вокруг него на расстоянии двух аршин положена линия камней, чем и облегчается труд отыскивания его между столькими другими каменными глыбами дикой местности.

По правую сторону дороги в нескольких десятках саженей от камня «Встречи» давно виделся неправильной фигуры холм, видимо насыпной. Им вообще не интересовались, так как он находился далее точки, при­влекавшей к себе общее внимание посетителей Вифании. Однажды на­чальник нашей Иерусалимской Миссии поехал осматривать развалины, носящие название Расрас, виденные им многократно в трубу с нашего Елеонского места.

Дорога туда лежала как раз мимо упомянутых камня и холма. Разва­лины по соседству с местом, ознаменованным евангельским преданием, естественно наводили мысль его на предположение о существующей между ними исторической связи. Археолог наш взъехал на вершину хол­ма и долго рассматривал его и всю окрестность; случись на тот раз тут же и сам хозяин места, вифанский житель. К нему обращено было несколь­ко вопросов, в числе их и тот, не пытался ли он когда-нибудь порыться в холме, - ответ был отрицательный. Путешественники поехали дальше своим путем, а феллаху (крестьянину) запала мысль в голову, нет ли тут какой задней мысли у елеонского абуны (отец наш). Недаром он приехал сюда и все осматривал. Чуть удосужился человек от работ, как взял за­ступ в руки и начал рыться на своем холму. Чуть он копнул, показалась стена с признаками обрушенного свода. Чем далее он рыл, тем лучшую открывал постройку, наконец, напал на стену из огромных правильно сеченых камней с горбинами посередине. Смотрела она лицом к восто­ку. За нею к западу открылась полукруглая площадка, за площадкой - площадь, идущая длинным параллелограммом. Оказалась христианская церковь с толстейшими (аршина в два) стенами, еще стоящими на одну треть - предположительно - бывшей высоты своей, без свода или потолка. О находке немедленно разнеслась молва в эль-Азирье (Вифании), Силуане (Силоаме) и Джебель-туре (на Елеоне). Припомнился феллаху-открывателю известный хаваджа Якуб, скупивший для Миссии русской чуть не пол-Елеона и годившийся бы ему теперь для переговоров в подобном же роде. Но хаваджа вместе «с абуной ршимадритом» был далеко на тот раз. Война выгнала «золотых» московов за море. Нечего было делать, надобно было искать охотников до старых находок в других местах.

Тем временем осведомилась о вновь открытой древней церкви пра­вославная Патриархия Иерусалима и немедленно отправила от себя людей сведущих на место раскопок. Съездил туда же и сам Патриарх, которому, как и многим другим, показалось, что церковь с признака­ми такого глубокого времени недаром находилась поблизости «Камня встречи», у которого не видно никаких следов какой бы то ни было по­стройки. Дело не долго стояло на этой точке. Несмотря на свое край­не затруднительное финансовое положение, святогробская община отыскала между членами своими одного (архимандрита Спиридона, племянника покойного митрополита Мелетия, или известнее «святого Петра»), который согласился заплатить счастливому владельцу холма 60 лир турецких. Новый хозяин немедленно повел работы в широких размерах, раскопал все развалины, расчистил место и обнес его четы­рехугольником высоких стен.

При очистке пола церковного найдена была у правой (южной) стены ка­менная плита, под которой оказалась могила в виде длинного ящика с ка­менными стенками, не содержавшая ничего, кроме малых останков костей. Вероятно, это ктиторская гробница. Но несравненно важнее сего было от­крытие в том же помосте церковном, у той же правой стены, аршина на два впереди могилы, камня серого цвета овальной фигуры с неровною поверх­ностью, сохраняющего на себе отчетливо видимые следы креста.

Ясно, таким образом, стало, что место встречи Иисуса Христа Мар­фою было у этого камня. Предание об этом кем-то в древнейшие времена увековечено нерушимым (по рушимым понятиям человеческим) памят­ником-церковью. Изуверство сарацинское положило конец, вместе с не­счастными другими, и сему храму, поставив на нем страх имени своего кровожадного пророка стражем-гонителем, как бы в своем роде херуви­мом с пламенным оружием. Но никакое запрещение и никакая боязнь не могли уничтожить из вековой памяти людской предания о Христовом камне. Из рода в род передавалось, что он там, в той стране при торной кочевнической дороге, небольшой и невысокий, овальной формы... Хри­столюбивое чувство по этим указаниям не затруднились отыскать его и первый, похожий на них, нарекло дорогим именем. С тех пор и началось чествование упомянутого выше Камня встречи, продолжавшееся до са­мого сего 1878 года. Теперь, надобно думать, несправедливая честь эта отойдет от него. О. архимандрит Спиридон озабочен в настоящее время мыслью о возобновлении древнего святилища и, как слышно, обраща­ется ко многим своим знакомым в России с просительными письмами о пособии. Бог - помочь!

Другое в подобном же роде, но еще более шумное и дорогое открытие палестинское, современное первому, произошло почти в той же мест­ности, при обстоятельствах почти торжественных. Поклонникам, посе­щавшим Вифанию прямо после поклонения месту Вознесения Христова, хорошо известно, что дорога с Елеона к Вифании идет, сперва спуска­ясь, потом опять поднимаясь, с Елеонской горы на Вифанский пригорок. Местом соединения двух высот служит перемычка, довольно узкая, над которой господствуют русские елеонские владения с их изящным ви­зантийской архитектуры домом. На этой перемычке они могли заметить ямины и вынутые из ямин камни. Собственник места феллах джебель- турский, вспахивая землю свою, напал на большие тесаные камни, ко­торые, выкапывая, продавал кому попало, и больше всего своему сосе­ду «ршимадриту», отчего сей последний и имел случай познакомиться с местом ломки прежде многих других. Весной прошлого 1877 года в одно некрасивое своими бранными слухами утро начальнику Миссии нашей сообщено было доверенными людьми, что пониже русского места нашли книся (церковь, испорченное) с иконами и надписями.

Немедленно оседланы были лошади, и ученая экспедиция отправи­лась к месту открытия. Оно было именно та самая перемычка, оказав­шаяся изрытой гораздо глубже, чем было прежде. Спустившись в яму, исследователи нашли выходящий из векового мусора углом четыреху­гольный столб бывшей церкви, обе стороны которого, около метра в ква­драте, исписаны священными изображениями довольно свежих цветов, и весьма не худой постановки. На одной стороне виделась толпа людей с финиковыми ветвями, а на другой, высоко поднятая из-за стены, голо­ва осла. На втором же плане сего последнего изображения можно было различить апостолов и впереди их Иисуса Христа. Предметы, довольно общие в священной живописи всех времен и естественно встречаемые на подгорьях Елеонской горы, не представляли нашим археологам боль­шого интереса, - тем более, что сопровождающая изображения надпись была латинская, следовательно, выносила существовавшую тут церковь в эпоху крестоносцев. Буквы надписи до того были повреждены, что не давали никакого смысла. Хотя хозяину места внушено было при этом за­сыпать землею до времени открытую им, как по всему видно, малую мо­лельню, но подслушанное им слово: «латин» не дало ему покоя. Русские в апреле месяце оставили Иерусалим, а в июле того же года уже огласилось по всей Европе частными корреспонденциями, что найдено несомненно место евангельской Виффагии. подтверждаемое существованием столба из цельного камня, четыре стороны которого покрыты священными изо­бражениями, относящимися к событию входа Господнего в Иерусалим. Действительно, расчистка места показала, что виденный нашими архе­ологами столб не был кладен из обыкновенных строительных камней, а весь сам составлял отдельный камень (монолит), и вследствие сего са­мого наводил мысль на то, что он недаром очутился тут, окруженный, как полагают, отовсюду стеною, хотя и не составляющий часть природ­ной скалы, и что он должен был служить приступком, с которого Господь всел на осла и направил путь свой в Иерусалим.

Появившиеся в европейских журналах статьи «о камне бетфагийском» раздули интерес открытия. Чуткое ко всему звучному, а особенно - звонкому, ухо арабское поняло интерес в прямом, денежном смысле. Гадая, что католики не отстанут от своих видов и притязаний на латинский па­мятник и не уступят его ни румам, ни московам, иерусалимские эфенди (отыскавшие в каких-то записях, что им, а не елеонским феллахам при­надлежит святое место) подняли цену его до 800 и даже до 1000 лир, тогда как за несколько лет втихомолку его можно было приобресть за 25, или около того, полуимпериалов! Блюститель государственных интересов, местный кади (а либо и сам губернатор) нашел, что столь ценное место не может принадлежать никакому частному лицу, а есть общественное достояние. Так, говорили нам, решено было раз в главном городском мед­жлисе. Пронесся даже было слух, что и продать его никому нельзя. Но на днях отправилась на место предполагаемой Виффагии многолюдная комиссия из местных знаменитостей с самим пашою во главе ее, като­лическими депутациями и неизбежным французским консулом, затем должна была последовать передача развалин и окрестного места во вла­дение «отцов Святой Земли». Что этим дело кончится, это несомненно. Может быть, местные власти повыжмут еще сотню-другую «наполеонов» из кассы святого отца, но Виффагия не минет рук его.

Но - довольно об открытиях. Скажем слова два и о некоторых за­крытиях. Первым из таковых надобно считать закрытие моавитского вопроса. Нам припоминается статья одной немецкой газеты, озаглав­ленная: «Moabitisch oder Selimisch?» Теперь приходится утверждать без разделения: моавитское. т.е. селимово. Искусник Селим после долгих запирательств признался перед всем светом, что он заготовлял моавитские антики по заказу местного торговца Шапиры. Как на это открытие смо­трит обманутое (на 24 000 талеров!) правительство прусское, неизвестно.»

Тут что ни строка, то вилы в сердце приверженца традиционной исто­рии. Начиная с сообщения, что никакой Вифании на самом деле нет, есть эль-Азирье (которое по каким-то непонятным соображениям отождествля­ют с Вифанией), и Силоама нет, есть Силуан, да и Елеон отчего-то зовется Джебель-тур. Но это, конечно, все цветочки по сравнению с неубиваемой аргументацией, благодаря которой весь мир теперь обладает Камнем встречи и Виффагией. То есть лежал себе у дороги какой-то камень, который молва (читай: одна еврейская торговка из вышеприведенной цитаты) чис­лила тем самым камнем, у которого Спаситель утешал сестру Лазаря. Но на­шлись развалины древней церкви неизвестного века, в которой был какой-то камень с процарапанным на нем крестом. И тут же ничтоже сумняшеся прежний валун объявляется ненастоящим, а вновь обретенный - «тем самым», у которого встретились Христос и Марфа. Нет, оно, конечно, всяко бывает, но чтобы вот так любому найденному булыжнику рисовать нимб на том лишь основании, что на нем что-то там процарапано... это сильно!

Очень смешно написано про чуткое арабское ухо, тут же услышавшее звон. А где звон, там и набат. И вот, если есть Камень, значит, рядом Виффагия. Налетай, не скупись, покупай, пока не запросили еще больше! И враз католики становятся «счастливыми» обладателями виффагийской земли с никому даром не нужными руинами. Хотя никто еще ничего не доказал, место становится бойким. Главное, журналы пошумели, реклама создана, земля дорожает... прелесть что такое! А история... Что история? Будет вам история, сейчас откопаем!

И ведь откапывали! Читая про искусника Селима, штамповавшего моавитские надписи по заказу торговца Шапиро, я «рыдалъ»! (Шапиро – род раввинов-хасидов, участники иудейской преступной группировки ХАБАД, Хрусталёв невольно открывает нам морды и фамилии заинтересованных картавых лиц. – примечание Ир.Железной) А ведь с тех пор ровным счетом ничего не изменилось. Разве что правительство теперь не прусское, а германское. Но вещички-то все те же по музеям рассыпаны в преизрядном количестве. И кто сказал, что они хранятся с надписью «под­делка»? Отлежались наверняка лет сто, и теперь их можно демонстрировать ищущему аутентичности народу как вывезенные с Востока таблички времен Иудейского царства.

Сегодня точно по такой же схеме работают китайские товарищи, давно перещеголявшие бедного раскаявшегося Селима. У них и ассортимент по­богаче, и за язык никто не тянет, так что...

Ну да ладно. Вернемся в Иерусалим времен архимандрита Антонина. Вот как обрели еще одно евангельское место, Эммаус:

«Предметом многих толков в Святом Граде в последнее время было не­жданное приобретение католиками (в частности - францисканцами, за коими остался от средних веков титул «стражей Святой Земли») древ­него Эммауса, т.е. собственно развалин древней церкви, лежащих близ арабского селения Амоас, занимающего холмистую местность при спу­ске с Иудейских гор в Саронскую равнину, в нескольких минутах от из­вестного придорожного места Струн или Латрун. Покойный Патриарх латинский Валерга открыл было уже Эммаус поблизости Иерусалима к северо-западу, где поспешил выстроить и свое заведение. Но, как гово­рят, открытию своему он сам не верил.

Средневековые паломники в один голос указывают «Эммаус» при за­падной подошве Иудейских гор, несомненно - там, где стоит соименное ему селение Амоас. Хотя евангельский Эммаус ни в каком случае не мог так далеко отстоять от Иерусалима, и Иосифом Флавием упоминается в окрестностях его, но, приуроченное старыми паломниками к Амоасу, имя его не давало покоя систематическим избирателям Святой Земли (а может быть и корреспонденция «Церковного Вестника», в которой, помнится, делались какие-то намеки на возможность приобретения для России Эммауса, помогла тому), и они решились овладеть развалинами упомянутой церкви с прилежащим к ней местом, у которого нашелся и хозяин из амоасских жителей.»

О как! Сначала латинский Патриарх «открыл» один Эммаус (интересно, по каким параметрам высчитал местоположение?), а потом жадность по­бедила скупость, и католики решили открыть на всякий случай еще одно поселение с таким же именем (вернее, развалины какой-то церкви, кото­рую объявили Эммаусом), лишь бы оно не попало в руки московитов. При этом никого не волновало, что арабской деревни Амоас не существовало ни во времена Христа, ни в византийский период, ни позже. Какая разница?! Нужен Эммаус - будет! Заверните два. Спрос родил предложение, а гора - мышь a mouse.

А рынок тем временем уже изрядно подогрет. Все ждут артефактов и сви­детельств пребывания если не Христа и апостолов, то хотя бы евреев в Ие­русалиме. И местные, чувствуя ответственность и сопричастность большой игре, начинают лепить, лабать и ковать, пока горячо:

«В Европе, между людьми исторической науки, немалое впечатление произвел разнесшийся в первый раз еще прошлогодним летом слух об открытии в Иерусалиме древней записи времен царей Иудейских и, мо­жет быть, самого Соломона. После наделавшего такого шума между ге­браистами пресловутого «камня Моавитского царя Мессы» (по нашей славянской библии - Мосы), излагавшего обстоятельства победы сего царя над царем Израильским на чисто еврейском языке и. писанного особенного характера буквами, частью сходными, частью нет, со всеми известными образцами древнего еврейского письма, естественно было ученым семитологам ожидать подобной же находки и в самой земле иу­дейской, некоторым образом как бы пристыженной моавитским памят­ником, начавшим играть роль высшего авторитета.

Ожидание это раздуто и подогрето было, вслед за открытием Месина камня, в неимоверном множестве появившимися в Иерусалиме мнимо-моавитскими надписями, смутившими весь ученый мир своей наглой фальсификацией и, несмотря на свой глубокий апокрифизм, успевшими пробраться со славой в музеи Европы. Всем известные во Святом Граде «сих дел мастера» распрощались при этом со своей прежней профессией выделывать набатейские «надписи и с остервенением кинулись на фабрикацию новоявленных моавитских», зарабатывая неслыханный процент - ста на единицу, так как материалом для подделок служила дешевейшая статья - глина.

Срамнейшие и безобразнейшие статуэтки - и целые аршинные идолы, - горшки, кувшины, лампы и все, что можно придумать, доставлялось буд­то бы из-за Мертвого моря (и то большею частью под секретом, чтобы не узнали бейрутские начальства!), украшенное непременно семью дырка­ми в линию вертикально или горизонтально, в честь семи планет, и по­крытое надписями на всех пригодных (и непригодных) местах изделий, состоящими из набора букв, копированных с Месина памятника и не да­ющих никакого смысла. Усилиями серьезных людей науки, и главным об­разом французского археолога г. Ганно, прославившегося открытием Месиной записи, доверие к моавитской фабрикатуре иерусалимской было подорвано лет 5 тому назад окончательно.

А между тем, интерес к подобного рода древностям, возбужденный раз, оставался в прежней силе. Оттого понятно, с каким нетерпением все, кого дело касалось, желали узнать что-нибудь положительно верное о вновь открытой в самом Иерусалиме находке, сопернице моавитской хроники. Опасение встретиться с подлогом, к сожалению, ставшее за­конным в таком святом месте, как Иерусалим, предшествовало при этом всему другому.

Но имя честного человека и компетентного археолога, с которым свя­зывалось открытие иерусалимской древности, к счастью ручалось за ее подлинность и безошибочность. Это был в некотором роде старожил ме­ста, из чужеземцев, немец родом, архитектор городской, г-н. Шик, извест­ный уже множеством статей о Палестине археологического характера. Он первый сообщил положительные сведения об интересной находке, оказавшейся шестистрочной надписью, высеченной на природной скале буквами одного характера с Месиным памятником и находящеюся вну­три Силоамского канала, т.е. узкого туннеля, проведенного в неизвестные времена под южной оконечностью древнего Иерусалима, находящеюся за стенами теперешнего города и известною у ученых под библейским именем Офель.

Туннель этот соединяет теперь оба известные источника воды, кото­рой снабжается город (помимо множества систерн с дождевой водой):

Источник Девы и -Силоамский. Собственно говоря, источник в прямом смысле слова тут один, именно - первый, из которого вода проведена подземным каналом во второй. Оба равно могут называться Силоамскими, потому что лежат насупротив деревни Силоама, и когда в священных книгах говорится об источнике Силоамском, то еще надобно доискивать­ся, о котором именно из них идет речь. Так как при втором устроен был и обширный водоем, а при водоеме были несомненно и значительные постройки, в христианские же времена и церковь, то обыкновенно имя Силоама приурочивалось издавна уже ко второму источнику, или точ­нее устью источника, находящемуся при сказанном водоеме. В это устье, имеющее снаружи вид двери с округленным верхом, и спускаются по сту­пенькам приходящие за водой. В летнее же время там купаются охотники до прохлады, причем не редкость, конечно, что и углубляются в туннель на некоторое расстояние.

В одно из таких купаний прошлым летом несколько мальчиков про­никли до места, где на правой (восточной) стенке туннеля при самой воде, и частью даже в воде, увидели гладко обсеченное в виде плиты неболь­шое пространство, покрытое рядами значков, которые приняли за буквы неизвестного письма. Немедленно уведомлен был о находке г-н. Шик. Пер­вое наблюдение показало ему, что это действительно есть надпись древнейшего времени. Сперва он скопировал ее раз и два и копии отправил ученым в Германию для исследования. Потом, нашедши возможность спустить воду из туннеля и осушить надпись, он перевел ее многократно на пропускную бумагу и дал возможность таким образом отпечатать ее в facsimile в журнале немецкого Палестинского Союза. Возбужденный ею в союзе интерес вызвал в Иерусалим самого издателя журнала, г. Германа Гуте (Guthe), который многократно поверял копии с подлинником и, недовольный отчетливостью последнего, нашел способ химическим путем снять с камня надписи веками накопившийся осадок воды в виде силика­та, после чего действительно возможно стало читать писанное не только глазами, но, так сказать, и руками.

Наконец, по внушению возвратившегося снова в свою любимую Па­лестину (в звании французского вице-консула в Яффе) г. Ганно на днях сделано несколько весьма удачных слепков надписи из гипса - отрица­тельных и положительных. Теперь остается только знатокам дела на пол­ном досуге заняться изучением и разбором надписи, оказывающейся, как и следовало предполагать, памятной запиской о прорытии подземного канала. К сожалению, есть на камне места с испорченной поверхностью,затрудняющие чтение. На 40 верно прочитанных слов предположитель­но должно оказаться 10-15, которые предстоит угадать. Ни даты, ни собственных имен распоряжавшихся или занимавшихся делом лиц нет вовсе в записи, и сомнительно, чтобы их место было там, где попорчен камень. В одном месте говорится о «трех локтях» (вероятно, вышины туннеля), в другом можно угадывать выражение: «двести и тысяча» (ко­нечно, всей длины туннеля) тех же локтей. Будем ждать от гебраистов точного и полного перевода этой, во всяком случае весьма ценной, архео­логической находки.

Между прочим, досточтимый археолог, столько раз рассматривавший силоамскую надпись (и проследовавший весь туннель, где на коленях, где на четвереньках, а где и прямо ползком), усмотрел поверх ее двукратно поставленный год 1843 и при нем несколько не дающих смысла греческих букв. Находка эта весьма смутила его...»

Ну, про «сих дел» мастеров мы уже знаем, об этом отец Антонин писал весьма пространно. Также понятно, почему настоящие археологи с гневом обрушивались на туземцев: ведь у французов и немцев практически была монополия на древности, а местные шапиры мало того что демпинговали, так еще и мешали изобретать по ходу древнееврейские письмена, путаясь под ногами со своей дешевой глиной.

Но вот венец всего - это, конечно, открытие честного человека г. Шика. По большому счету, все прозрачно. Копает немец, копает, ничего не находит. А француз из конкурирующей конторы уже носит лавровый венок на голове вследствие открытия им Месина камня. Ничего, что речь идет всего лишь о копии стелы, которую злыя арабы якобы разбили на множество частей (вот уж действительно, арабам денег не надо, лучше разгрохать, чем продать; прав­доподобно, нечего сказать). Так вот, француз - герой, а что же сумрачный гер­манский гений? Что, что... гений, как известно, парадоксов друг. Вот немец и решает удивить весь мир. Запускает подготовленных местных мальчиков в туннель с водой, учит их по ходу дела отделять зерна от плевел, и... пожалте бриться! Целехонькая надпись на древнем еврейском языке! Правда, кому она была нужна в этом Богом забытом туннеле, не очень ясно, но надпись наличе­ствует. Ничего, что потом рядом с ней найдутся греческие буквы и дата 1843. Это все будет потом. А пока можно возбудить весь мир своей находкой и по­греться в лучах той же славы, что и этот выскочка, француз Ганно.

Кстати, в то же самое время другой немец пишет о неправильной иденти­фикации Акры, града Давидова и Сиона:

В упомянутом «Журнале Немецкого Палестинского Союза» есть две весьма любопытные статьи некоего Кlaiber’а о «Сионе и граде Давидове» и об «Акре», указывающие, на основании Библии и сочинений Иоси­фа Флавия, истинное положение этих трех местностей. Автор убежден, что и Сион, и древнейший Иерусалим Давидова времени, и позднейшая Акра, или крепость сирийских царей, - все лежало к югу от местности Соломонова храма и следовательно на Офеле - на теперешнем покатом холме, простирающемся до самого Силоамского источника. Не обинуясь потому, он называет теперешний Сион Рseudosion. В этих же мыслях и с целью подтвердить их топографически, и бывший здесь археолог г. Гуте производил на Офеле долговременные раскопки. О результате их, конеч­но, не замедлит узнать ученый мир из немецких газет Берлина, где теперь находится ученый муж, принимая участие в Археологическом Междуна­родном конгрессе.

То есть в конце XIX века ни местоположение Сиона, ни расположение Акры и града Давида еще не были определены. Ученые спорили. Не най­дя, как мы помним, ни одной надписи на древнееврейском (или арамей­ском?) языке. Да и Офель, как позже выяснится, тоже гипотетический, не более того. Так от какой печи пляшет библеистика, отправляя Иерусалим на Ближний Восток? И где должны оказаться «воспоминания и размышления» паломников Средних веков, лично видевших все указанные выше святыни?

А раскопки тем временем продолжались. С успехом, по мнению отца Ан­тонина. Хотя сдается мне, что архимандрит язвил, особенно когда писал о достижениях Советской команды франко-германских экспедиций:

«Вифлеемские продавцы перламутов и других произведений своей индустрии, наводнявшие с самого Великого поста храмовую площадь, убрались с своим священным товаром восвояси. Магазины Патриаршей улицы, этот Кузнецкий Мост Иерусалима, обезлюдели. Именитый Никодем и пресловутый Шапиро по целым дням совсем не отворяли сво­их сокровищниц. Последний даже выехал куда-то, может быть опять в Аравию отыскивать следы пропавшего для истории, родственного ему, колена Симеонова.

Еще не так давно соперничествовавшие в Иерусалиме археологи не­мецкого и французского лагеря оставили поприще своих подвигов, до­бившись весьма значительного результата своих исследований, именно убеждения, что во времена Давида и Соломона Иерусалим занимал мест­ность к югу от нынешнего города, по скату холма Офель, от стен Харам-Шерифа до Силоамского источника, и что там надобно искать историче­ских местностей: Града Давидова, замка сирийцев Акры и самого Сио­на, - где именно то или другое место, это конечно еще надолго останется вопросом.

Нельзя умолчать при этом о продолжающихся уже с полгода раскоп­ках с северной стороны Иерусалима, по Дамасской дороге, в нескольких десятках саженей от стены города. По указаниям средневековых палом­ников, в этой окрестности находилась великая и знаменитая церковь Св. первомученика Стефана, выстроенная императрицей Евдокией (Афинаидой), женой Феодосия II, в которой она и погребена. К нашему времени не осталось уже и следов этой когда-то славной постройки. Две-три за­сыпанные землей арки готико-арабской архитектуры, в недавнее время вынаружившиеся из-под холма, соседнего с скотобойнями городскими, одни говорили, что там что-то было в древности, но счесть их остатком императрицыной постройки не было никакого основания. Минувшей зимой хозяин прилежащего к упомянутым аркам пустопорожья, грек из обывателей иерусалимских, производя какие-то поправки на своем ме­сте, случайно напал на остатки значительных построек в земле на глуби­не трех-четырех аршин. Предпринятые им раскопки выявили основания стен церкви - в 30 аршин длины и в 10 ширины, с алтарным полукружи­ем на востоке. Немедленно огласилось, что найдена церковь Св. Стефана. Вся внутренность ее была расчищена в надежде отыскать какой-нибудь ясный знак, подтверждающий предположение. Но все положительно, от тесных размеров здания до самой простой и невзрачной настилки пола, вполне сохранившегося, отклоняло мысль о царской постройке. Между плитами пола найден и осколок надгробной доски с уцелевшими 20-ю греческими буквами по характеру письма V или VI века.»

Опять двадцать пять. Перерыто все. Но ни Сиона, ни Акры, ни Града Давида не обнаружено. А церковь Стефана оказалась на поверку чем угод­но, только не местом, имевшим отношение к Стефану. Вопреки описаниям «древних» паломников (это, кстати, к вопросу, стоит ли полагаться на хожения а-ля Даниил). Зато шуму...

Между прочим, архимандрит Антонин считается чуть ли не первооткры­вателем Судных врат древнего Иерусалима. Хотя сам он был более чем осто­рожен в своих предположениях:

«Не щадящая никакие авторитеты критика дней наших готова оспари­вать подлинность обеих святынь на некоторых топографических основаниях, перед которыми самое существование там памятников Констан­тинова дела теряет свою доказательную силу. В этом случае упомянутое место, по счастью принадлежащее России, как ближайшая к оспаривае­мому предмету окрестность, и пояснительная статья и как бы справка в вопросе о нем имеют первенствующее значение. Предпринимая на нем археологические исследования, высокочтимое Общество Палестинское имело право ожидать важных результатов. Надеемся, что оно не обма­нулось в том.

Прежде всего, им, если не открыт, то безусловно признан и конста­тирован существующий на нашем месте редкий остаток большой по­стройки до-Христовых времен, по всей видимости имевший решающую долю влияния на константиновскую постройку, долженствовавшую примкнуть к нему и, так сказать, ориентироваться им. Но и это не все. В связи с этим замечательным памятником зодчества еврейской эпохи открыты следы ворот, очевидно одного с ним, если не раннего времени, с примыкавшей к ним под прямым углом стеной, которую есть полная возможность считать оградной (у археологов: второй). Эта последняя, идя прямолинейно от упомянутого здания с севера на юг, могла быть во время Христово только западным пределом города, и сказанными воро­тами (Судными?) выводила за оный на наклонную площадь, на которой невдалеке возвышался скалистый холм с знаменательным именем «Лоб­ного Места». Все вышесказанное в совокупности дает нам возможность, смелость и право признавать за произведенными нами на местах такой высокой исторической цены раскопками великую важность и считать себя счастливыми, что имеем случай заниматься делом, которое, как бы ни расходились взгляды на него, легко объясняемые, ведет к одному и тому же желанному заключению о подлинности чествуемых теперь всем христианством мест Крестной смерти и Восстания от мертвых Господа нашего.»

Найдены следы каких-то ворот с оградной стеной. Из чего делается вы­вод, что это место могло быть только западным пределом города. А потом - кульбит: выходила на Лобное место, значит, это и есть Судные врата. При том, заметьте, что местоположение Голгофы еще не определено, а за не­сколько лет до того англичане яростно спорили друг с другом, где эта самая Голгофа находится. Это при отсутствии, как мы помним, письменных сви­детельств. Кроме того, в Евангелиях (в том числе и апокрифических, есте­ственно) речь идет о людной проходной дороге, рядом с которой находилась Голгофа. Но никаких значительных дорог в районе нынешней Лысой горы нет и не было. Зато Судные врата уже есть. Да еще и на территории Русского подворья.

Архимандрита Антонина полагают первооткрывателем еще одной свя­тыни - Мамврийского дуба. В тексте Библии впрямую о дубе не говорится, но считается, что Авраам предложил трем явившимся к нему ангелам отдо­хнуть именно под этим деревом. До 1868 года (когда Антонин купил кусок земли с дубом) никто, очевидно, и не предполагал, что древнее дерево столь значимо для истории. Однако наблюдения архимандрита открыли обще­ственности глаза на предмет. С легкой руки (или бескостного языка?) пер­вых паломников дуб стали называть Авраамовым, а соседнее с ним дерево тут же стало Сарриным. По каким приметам вычислил Мамврийский дуб отец архимандрит, сам он не уточняет, однако путь из Иерусалима в Мамре описывает, и это любопытно.

«Все это направляется от Возлюбленного (Эль-Халиль - это Хеврон) к Святому (Эль-Кодс - это Иерусалим) и приятно оживляет собою пустыню.»

Упс! Мало того, что Иерусалим назван Эль-Кодсом, так еще и Хеврон ни­какой не Хеврон, а Эль-Халиль. До арабов были мамлюки и византийцы, они назвать город Хевроном не могли... значит, опять имеем дело с топогра­фическим произволом, когда нужное имя присваивается удобному (с точки зрения современных исследователей) населенному пункту. И тут уж не сто­ит обращать внимания на такие мелочи, как дуб с темной биографией. Да и паломникам опять же приятно осознавать, что они стоят у дерева, которому 5000 лет (при том, что дубы вообще-то живут обычно не более 500, хотя есть и более древние экземпляры).

Книга Антонина (Капустина) на самом деле потрясающий по своей бы­тописательной простоте источник о создании легенды. Легенды о том Иеру­салиме, который сейчас почитается всеми столицей трех религий. Сопоста­вив то, что написано главой Русской миссии XIX века, с тем, что мы имеем сегодня (см., например, замечательную работу Б.Г. Деревенского «О местонахожении Голгофы и гробницы Христа»), можно с достаточной степенью уверенности утверждать, что тезис о ближневосточном расположении Свя­той Земли не имеет под собой никаких оснований, а весь древний антураж является плодом усилий тех, кто очень хотел найти несуществующее и до­казать недоказуемое.

А теперь самое время опять вернуться во Францию (Галлию) и внима­тельнее приглядеться к Парижу.

Итак, что же общего у двух столиц мира - реальной и мифологической? Начнем, пожалуй, с жителей сих славных городов. Кто там не принимал Христа в Иерусалиме и постоянно умышлял против него? Правильно, фа­рисеи. Думаю, ни для кого уже давно не секрет, что в индоевропейских словах начальные Ф/П чередуются в зависимости от языка (сравните: pater - father, пламя -  flame, полк - folk, фарси - персы и т.д.). Подстав­ляем вместо Ф литеру П и получаем... верно, паризиев. То есть то самое племя, которое дало свое имя городу-герою Парижу. Не оно ли в реальной истории было причастно к распятию Христа? Кстати, о распятии. Вернее, о месте, где случилось сие горестное, но предсказанное событие. В ближне­восточном Иерусалиме существует несколько точек, претендующих на пе­чальную славу Голгофы. Однако ни одна из них не тянет даже на холм, а уж на гору и подавно. Еще в XIX веке продолжались яростные споры, что считать Голгофой в Иерусалиме, и расквартированные там англичане занима­лись поисками Лобного места с присущим им задором. А вот в Париже... в Париже есть гора, в точности отвечающая евангельским описаниям. Про­сто никому в голову не приходит, что это «та самая» гора, хотя, казалось бы, ее название невероятно точно описывает произошедшее на ней много веков назад. Соседний с Монмартром холм называется buttes Chaumont, то есть фактически Лысая гора (Голгофа). И вот на этой Лысой горе дей­ствительно совершались казни (вспомним Франсуа Вийона: описываемые им виселицы стояли рядом с этим склоном)^[23]! Что означает сей топоним для христианства, разъяснять лишний раз нет смысла. Конечно, можно в очередной раз списать все на аналогии и желание в каждом христианском городе иметь свою Голгофу, но не странно ли, что гора, названная по ана­логии с библейской, продолжала быть местом позорных экзекуций?!

Кроме того, есть еще одна немаловажная деталь, на которую редко об­ращают внимание приверженцы ближневосточного расположения Иеру­салима. Показания евангелистов-синоптиков относительно места погребе­ния Христа существенно отличаются от тех, что дает Иоанн Богослов. Лука, Матфей и Марк говорят о гробе в скале, где после казни был погребен Ии­сус. Иоанн же пишет о саде и гробе новом. Достаточно подробно это про­тиворечие рассматривается в работе Б.Г. Деревенского «О местонахождении Голгофы и Гробницы Христа»:

Иоанн вообще дает отличные от синоптиков сведения насчет погре­бения Христа. Хотя он и называет то же лицо, похоронившее Иисуса, но не говорит ни о какой скале. «А на том месте, где Он распят, был сад, а в саду гроб новый, в который еще никто не был положен. Там положи­ли Иисуса ради пятницы Иудейской, потому что гроб был близко» (Ин. 19:41-42). Последние слова пояснил Татиан (ок. 120-175) в «Диатессароне»: «И Иудеи, из-за пятницы же, говорили: не должно телам ночевать на древе (Втор. 21:23), ибо наступает суббота, - а та суббота пришлась на великий праздник» (гл. 52). Поэтому, исполняя данную норму Второза­кония, хоронившие Иисуса торопились, и им удалось уложиться в срок, потому что могила находилась недалеко от Голгофы.

Можно ли совместить «гроб, высеченный в скале», как его описывают си­ноптики, и «гроб в саду» последнего евангелиста? Как правило, церковные экзегеты не находят здесь никаких затруднений и легко совмещают одно с другим. На наш взгляд, здесь имеется серьезное расхождение в показаниях источников. Рассказ Иоанна близок к синоптикам (точнее, к одному Луке) только тем замечанием, что в гробу «еще никто не был положен». Во всем остальном он разительным образом отличается от синоптической традиции. Иоанн сближает место распятия и место погребения Иисуса, а также вводит понятие «сад», совершенно не известное синоптикам. Мы оказываемся в за­труднении: какие данные более верны и что мы должны предпочесть?

Действительно, расхождение более чем серьезное. Даже можно сказать неустранимое. Если считать, что речь идет о палестинском Иерусалиме. Там и с придорожными скалами, где казнили, и с садами вокруг таких скал как-то не очень. А вот парижский ландшафт соответствует тому, который совместными усилиями рисуют евангелисты. Лысая гора Парижа находит­ся по соседству с Монмартром, где имеются и виноградники (чем не сад?), и просто сады, и каменоломни.

Итак, все складывается одно к одному: пройдя между Самарией (Самара) и Галилеей (Галлией), попадаешь в Иерусалим, город фарисеев (паризиев)^[24] , где стоит Голгофа (Лысая гора), названная так по «неизвестным причинам». Кстати, по одной из версий, лысым парижский холм стал из-за того, что в этом месте были каменоломни и добывался известняк, вследствие чего вся верхушка горы была зачищена от растительности. А, как мы помним, гроб Иосифа Аримафейского, в котором был похоронен Христос, был вырублен в скале. Практика использовать старые каменоломни под места захоронения существовала во многих частях цивилизованного мира.

Остается только сделать последний шаг и найти Эммаус, где Господь явился двум путникам после Воскресения. Географическое положение этого города относительно Иерусалима дает Лука (24:13-15):

«В тот же день двое из них шли в селение, отстоящее стадий на шесть­десят от Иерусалима, называемое Эммаус; и разговаривали между собою о всех сих событиях. И когда они разговаривали и рассуждали между собою, и Сам Иисус, приблизившись, пошел с ними».

Итак, если Париж = Иерусалим, недалеко от него должен находиться древний город Эммаус. Он и стоит на своем месте. В нескольких киломе­трах от Парижа-Иерусалима. И называется почти так же, как в древности - Меаuх, потеряв только начальную гласную. И история у этого поселения весьма богатая и интересная, начиная с «античной» эпохи, когда он якобы был просто Latinum.

Но довольно географии. Посмотрим на Париж (Иерусалим?) с другой ко­локольни. Ведь если евангельские события происходили в этих местах, по­мимо топонимики должны были остаться и другие следы. Пусть даже они незаметны на первый взгляд и изрядно побиты временем или замаскирова­ны деятельностью человека.

Самый известный храм, посвященный Богородице, находится, как извест­но, в Париже и носит название собор Парижской Богоматери. В нем сохранена до наших дней одна из величайших христианских реликвий - терновый венец Христа. Над порталами этого величественного храма идет аркада с 28 статуя­ми... нет, не французских королей, а царей древней Иудеи! То есть все народы стремятся увековечить своих, доморощенных святых, а французы вдруг (ни с того, ни с сего) ваяют статуи правителей Иудеи и украшают ими главный со­бор страны! Впрочем, эта трогательная забота о чужой истории уже не кажется слишком странной, если паризеи и есть те самые фарисеи. Тогда стремление сохранить память о царях иудейских вполне объяснимо и понятно.

Правда, сегодня мы видим лишь копии статуй иудейских царей и про­роков. Большую их часть раскололи, как нам говорят, революционно на­строенные парижане во время Великой революции конца XVIII столетия. Причем ненависть именно к этим архитектурным формам появилась у жи­телей мегаполиса вследствие того, что они считали упомянутые скульптуры памятниками французским монархам. Нет, ну понятное дело: массы были неорганизованные, плохо образованные и слабо отличавшие в камне иудеев от французов, но ведь до этих статуй надо было еще и добраться! Как буд­то других дел у парижских протестантов вовсе не было. Вообще создается впечатление, что под шумок революции некто весьма организованно и со знанием дела уничтожал историю древней Франции, закончив сей изнури­тельный труд стараниями барона Османа и архитектора Виолле-ле-Дюка в XIX веке. Ведь Париж после праведных потуг сих господ изменился ни­чуть не меньше, чем послепожарная Москва 1812 года. Хотя нужды в таком радикальном переустройстве, в отличие от старой русской столицы, вовсе не было. Да и «научная реставрация» большинства соборов Франции, к которой приложил свой уникальный метод многостаночник-стахановец Виолле-ле-Дюк, превратила эти самые храмы в церкви на одно лицо (или на один фасад, что было бы точнее).

Настоящие фигуры древних царей Иудеи с Богородичного собора города Парижа тоже наверняка были бы утрачены, если бы не какая-то страшная нужда, приведшая к предварительной зачистке местности с обязательным в таких случаях выездом на место археологов. Расколотые на много частей скульптуры собрать полностью не удалось, но вот головы монархов сохра­нились очень даже неплохо. И сегодня их можно лицезреть в парижском музее Клюни.

Чудом уцелевшие головы иудейских царей, музей Клюни, Париж

Идем далее. В XII веке в Париже появляется кладбище с весьма стран­ным названием: Кладбище Невинно убиенных царем Иродом младенцев, на котором якобы сначала хоронили только маленьких детей. Впоследствии этот некрополь разросся до небывалых размеров и в XVIII веке был закрыт^[25] . Тогда его название сократилось уже до Cimetière des Innocents  (то есть Клад­бище Невинных), и хоронили на нем всех парижан, вне зависимости от воз­раста. Наверное, галлы (или уже французы?) так впечатлились евангельской историей, что решили выделить отдельное место для погребения младенцев, причем для пущей значимости приплели имя Ирода. Любопытно, что в Израиле ни о каких захоронениях невинно убиенных младенцев археологи даже и не заикаются.

Какие уж там младенцы, если даже самое сокровенное место Иеруса­лима - Храм Соломона - историки найти не в состоянии. Хотя, казалось бы, это было главное культовое строение Израиля. Кстати, никто никогда не за­думывался: а что, собственно, менялы забыли в Храме? Как они вообще там оказались? Если опираться на точку зрения, что Иерусалим находился там, где его сегодня пытаются сконструировать, вопросы эти, боюсь, останутся без ответа. А вот в Париже до сих пор есть улица Храма, хотя самого Храма уже два века как нет. Снесли в 1811 году, чтобы, так сказать, не отсвечивал.

Вместо Кладбища Невинных в Париже ныне имеется лишь одноименная площадь с фонтаном

Почему снесли? Возможно, по той же причине, по которой упразднили Клад­бище Невинно убиенных младенцев^[26] . Невписывался в историю Римской Церкви, папства, Крестовых походов и пр. А ведь этот Храм, он же Тампль, был в свое время резиденцией тамплиеров. Тех самых, которые официаль­но назывались рыцарями Теmplique Colomonici, то есть Храма Соломона. И которые были как раз менялами в самом прямом смысле этого слова. Если Париж и есть тот самый Иерусалим, который описан в Евангелиях, то при­сутствие менял в Храме Соломона не кажется таким уж странным.

Кстати, любопытно, что рыцарей-менял Храма гораздо чаще можно было встретить в парижском офисе, чем в иерусалимском, который то ли существовал, то ли нет. В этом ракурсе вся история Крестовых походов предстает в совершенно ином свете, но об этом чуть позже. Сейчас же лишь о том, что единственный реальный Храм Соломона был в Париже, принадлежал менялам (что полно­стью соответствует Евангелиям) и был сначала заброшен (после преследова­ния тамплиеров), а потом и разрушен. Кстати, одна из башен французского Тампля совершенно случайно называлась Башней Цезаря (какие там были, согласно традиционной исторической пропаганде, цезари в XII веке?). А вот память о парижских менялах сохранилась в Мосте их имени, находящемся в центре Парижа.

Мост менял, Париж

И еще об одном интересном совпадении. Воскрешенный Христом Ла­зарь, мощи которого находятся во Франции, был, согласно апокрифиче­ским текстам, поставлен архиереем в некий Китейский град. Считается, что Китейский град - это современная Ларнака на Кипре. Однако сдается мне, что кипрский Китион - это всего лишь одно из бесчисленных отраже­ний названия Китай/Ситэ/Сити/Гетто и т.д. (то есть город или крепость).

Все, что осталось от мавзолея Лазаря, выставлено ныне на обозрение в отёнском музее Ролен

И совершенно не факт, что именно Кипр стал местом служения Лазаря. Если же принять версию, что Иерусалимом был Париж, тогда все выгля­дит, по крайне мере, логично. Известно, что ядром Парижа, местом, вокруг которого вырос этот город, является остров-крепость Ситэ^[27]  (île de la Cité). Возможно, именно этот город и был тем самым Китейским градом, епи­скопом которого стал Лазарь. Забавно, что Ситэ был отстроен в основном во времена французского короля с наполовину римским именем Филипп-Август. А Христос, как гласит ТИ (Тради­ционная История), родился и жил аккурат в эпоху древнего императора Августа. Но это, очевидно, совершенно случайное совпадение, как и любые другие совпадения, не освященные авторитетами от Тради­ционной Истории. Так вот, если Лазарь был епископом Китейским, совер­шенно ясно, почему его мощи обретаются во Франции, а не на Кипре, где он якобы и был изначально погребен.

Воскрешенный Спасителем Лазарь, упоминаемый Лукой, похоронен недалеко от Парижа - в кафедральном соборе города Отён (Autun). От мавзо­лея Лазаря, к счастью, сохранились не только слезоточивые воспоминания, но и многочисленные материальные свидетельства. Все они собраны в музее Ролен, находящемся напротив собора Св. Лазаря в Отёне.

Подробный отчет об археологических работах, произведенных под ал­тарем собора, был опубликован в 1985 году в сборнике Le Tombeau de Saint Lazare et la Sculpture Romane a Autun Apres Gislebertus, изданном в Отёне.

Остается лишь напомнить, что, согласно легенде, сей святой человек по­сле воскрешения (произошедшего в Вифании) перебрался вместе с сестра­ми Марфой и Марией в Галлию и стал первым епископом Марселя.

Ну, и на десерт. Снова возвращаемся к тексту Евангелий. От Матфея (28:5-9):

(Ангел же, обратив речь к женщинам, сказал: не бойтесь, ибо знаю, что вы ищете Иисуса распятого;

Его нет здесь - Он воскрес, как сказал. Подойдите, посмотрите место, где лежал Господь, и пойдите скорее, скажите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых и предваряет вас в Галилее; там Его увидите. Вот, я сказал вам.

И, выйдя поспешно из гроба, они со страхом и радостью великою побе­жали возвестить ученикам Его.

Когда же шли они возвестить ученикам Его, и се Иисус встретил их и сказал: радуйтесь! И они, приступив, ухватились за ноги Его и поклонились Ему.)

Итак, Ангел сообщает пришедшим ко гробу Христа женщинам, что Ии­сус воскрес и предваряет их в Галилее. Женщины бегут в Иерусалим со­общить благую весть ученикам Спасителя. И по дороге встречают Христа, говорящего им: «Радуйтесь!» Но ведь только что Ангел сообщил последо­вательницам Иисуса, что Он будет ждать их в Галилее. А Христос - тут, на иерусалимской дороге. В самом сердце Иудеи.

Ангелы не сильны в географии? Или любят обманывать чересчур довер­чивых дам? Или евангелист снова все перепутал? Подозреваю, что не пер­вое, не второе и даже не третье. Просто настоящий Иерусалим находился в Галилее (Галлии), куда Ангел и направил праведных жен. Со знанием дела отправил. А евангелист этот факт задокументировал.

Глава 3 Елена в Иерусалиме

Мало кто знает, что мощи святой равноапостольной царицы Елены находят­ся в Париже, в церкви Сен-Лё-Сен-Жиль. А ведь Елена - одна из централь­ных фигур изначального христианства, и славна, помимо всего прочего, тем, что в весьма преклонном возрасте отправилась в Иерусалим и обрела там реликвии Страстей, включая Животворящий Крест. По преданию, святая вела раскопки на месте казни Спасителя, а, обретя искомые реликвии, вер­нулась поближе к сыну, Константину Великому, в тогда еще галльский го­род Трир. Где и упокоилась с миром. А похоронена была отчего-то в Риме, в порфировом саркофаге, хранящемся ныне в закромах Ватикана. Но, по странному стечению обстоятельств, мощи Елены вновь оказались в Галлии, в городе Реймсе, где и находились чуть ли не до конца XIX века, после чего были перевезены в Париж. Кстати, вот он, порфировый саркофаг.

Если кто и вправду считает, что это саркофаг:

а) женский,

б) практически античный,

в) христианской святой,

то мне на это возразить нечего. Credo quia absurdum est.

Ну да ладно, мелкое жульничество Римско-Католической Церкви не в счет. Обратимся к махинации помасштабнее. На бумаге-то отправить Елену в Иерусалим, конечно, легко. Только вот как себе представляют это путеше­ствие в реальности господа, о сем событии повествующие? Женщине под 80. И сегодня это возраст почтенный, что уж говорить о IV веке нашей эры?! И вот эта «юная» леди совершает тяжелейший по тем временам сначала су­хопутный, а затем и морской марш-бросок в Палестину, который не всякий мужчина тех веков выдерживал (вспомним хотя бы трудности Крестовых походов, происходивших как бы через несколько сотен лет), руководит там археологическими работами, основывает церкви и монастыри и возвраща­ется тем же морским путем обратно. Верите, что так и было? Хорошо. Только после всего этого Елена возвращается не куда-нибудь в строящуюся новую столицу, будущий Константинополь, и не в старую, Рим. Елена приезжает в какую-то там Галлию (в заштатный Трир) и привозит с собой великие хри­стианские святыни, после чего передает их местным церквам.

Кстати, согласно «Золотой легенде» Якова Ворагинского, Елене в Иеруса­лиме помогал некий местный житель по имени Иуда Квириак. Исследовате­ли полагают, что его имя должно возводить к греческому «принадлежащий Господу, Господень». Но с чего бы еврею иметь греческое прозвище, никто не уточняет. Стесняются, наверное. Боятся «нарастания международной на­пряженности». А зря. Ведь страх сужает угол обзора, а излишнее стеснение сковывает мозг. Задались бы лучше вопросом: почему, например, Григорий Турский - это Григорий из Тура, Матвей Меховский - Матвей из Мехова, Аристарх Самосский - это Аристарх с острова Самос, а вот Иуда Квириак - это Иуда Господень? И ответ бы не заставил себя ждать. И стало бы всем очевидно, что неплохо бы найти неподалеку от Иерусалима некое поселе­ние, соответствующее прозвищу сего Иуды.

Но места такого внутри Иерусалима или вне его не сыскать. Вот и вышло, что Иуда Квириакский (или Кверийский) стал Иудой Господним, что звучит по меньшей мере двусмысленно.

Но самое забавное во всей этой истории заключается в том, что город Квери до сих пор существует. Ага, во Франции, не сильно далеко от Парижа (Иерусалима по моим прикидкам). И называется Квери-ла-Мотт (он же в древности Chiri, Cirici, Ciri, Sirici,  Keri, Kieri, Kiery, Kiri, Kiery, Quiery и т.д.). А единственный христианский святой (живший после Иуды Кириака) по имени Квириак (Cyriaque ) родился как раз в Галлии и творил чудеса (внимание!) в городе Трир. То есть ровно там, где жила царица Елена. И куда привезла обретенные реликвии Страстей.

А мощи «того самого» Иуды Кириака (который, возможно, раздвоился лишь на бумаге), помощника царицы Елены, по церковным данным, поко­ятся с миром в Асконе, где их можно даже лицезреть^[28] .

Еще одна часть мощей - голова святого - находится в Провене (час езды от Парижа и четыре от Трира).

Ну как? Вы еще не поняли, в каком Иерусалиме святая Елена обрела Жи­вотворящий Крест, Титло и Гвозди, которыми был прибит к кресту Спа­ситель?! Путешествие ее не было хожением за три моря, непосильным для столь преклонного возраста и опасным со всех точек зрения. Гораздо логич­нее предположить, что царица добралась из Трира до Парижа-Иерусалима, вернулась в родной ее сердцу Трир и распределила найденные реликвии по галльским церквям. А помогал ей в этом действительно местный житель, Иуда из Квери, он же Иуда Квириак, он же впоследствии Квириак Трирский.

И, конечно же, ни в каком Риме мощи святой равноапостольной не были (Константину, как говорят всезнающие историки, Рим вообще был не по душе, но сейчас - пойди проверь...), порфировый саркофаг был сделан для кого угодно, только не для Елены, а похоронена она была на севере Галлии (возможно, что и в тихом Реймсе), где ее мощи обретались до XIX столе­тия. А потом были перенесены в Париж. Что, на мой взгляд, чудовищно сим­волично. Кстати, в переносе мощей поучаствовали члены так называемого Святогробского братства (или рыцари Святого Гроба Господня), которые как бы и не имеют никакого отношения к тамплиерам. Чудны дела Твои, Господи!

Глава 4
Семь дорог на древнееврейском

Тем, кто считает, что Галлия не могла быть той самой землей, что описана в Евангелиях, наверное, очень не понравится нижеприведенный текст из Электронной еврейской энциклопедии (находится по адресу: http://www. eleven.co.il/).

Но тут есть о чем подумать, поэтому не побрезгуйте, уважаемые оппоненты, вчитайтесь в написанное:

ЕВРЕЙСКО-ФРАНЦУЗСКИЙ ЯЗЫК, разговорный и литературный ЯЗЫК евреев Франции и Рейнской области в Средние века. В своей основе еврейско-ФРАНЦУЗСКИЙ ЯЗЫК идентичен старофранцузскому ЯЗЫКу. Для письменной фиксации еврейско-французского ЯЗЫКа использовался еврейский алфавит с некоторыми диакритическими знаками.

Латинский ЯЗЫК, на котором первоначально говорили евреи, жившие на указанных территориях, претерпел ту же самую эволюцию и лингвогеографическую дифференциацию, что и ЯЗЫК остального населения этих территорий. Так, евреи Нормандии говорили на нормандском диалекте старофранцузского ЯЗЫКа, евреи Труа - на шампанском диалекте, евреи Дижона - на бургундском. Раввинские диспуты также велись на старофранцузском ЯЗЫКе; иногда на нем читались и молитвы. Не только произношение ивритских слов, но и передача типично еврейских понятий были галлицизированы (например, plain = פשט; bonteable = חסיד). Во многих случаях евреи употребляли французские эквиваленты своих имен (Colon = יונה; Bendit = ברוך; Vives = חיים). Наиболее известными старофранцузскими словами в еврейских текстах являются так называемые ле‘азим (иноязычные слова) в комментариях Раши к Библии и Талмуду. Глоссы Раши считаются весьма важными для французской филологии. Иногда использование Раши французского слова является первым примером его существования в старофранцузском ЯЗЫКе. С 12 в. французские глоссы появляются во всех раввинистических сочинениях, молитвенниках и документах французских и английских евреев. Библейские глоссарии, которые содержат десятки тысяч старофранцузских слов, необходимых для перевода Священного Писания на разговорный ЯЗЫК, свидетельствуют о практиковавшемся в еврейских школах и синагогах уст­ном переводе Библии на ФРАНЦУЗСКИЙ ЯЗЫК. Сохранилось шесть сравнительно полных глоссариев такого рода и фрагменты девяти глоссариев, датируемых 13 в., два полных словаря к Библии и фраг­менты еще двух словарей. Сохранилось также небольшое количество образцов литургической поэзии на еврейско-французском ЯЗЫКе, написанных в соответствии с французскими литературными нормами. Несколько сот слов, засвидетельствованных в еврейских старофранцузских текстах, не встречаются в христианских старофранцузских текстах. В процессе перехода части евреев Рейнской области с еврейско-французского ЯЗЫКа на немецкий ряд слов и корней еврейско-французского ЯЗЫКа перешел в их новый разговорный ЯЗЫК и затем закрепился в идиш (чолнт — `еда, сохраняемая горячей на субботу`; бенчн — `произносить бенедикцию`, лейенен — `читать`).

Вы понимаете, что скрывается за словами «идентичен старофранцузскому языку»? По-моему, это просто прямое указание на то, где располагалась земля Обетованная в Средние века. А про устный перевод Библии на французский язык в еврейских школах каково написано? А про то, что евреи Бургундии - на бургундском, евреи Нормандии - на нормандском и т.д.? Особенно порадовало вот это: «Несколько сот слов, засвидетельствованных в еврейских старофранцузских текстах, не встречаются в христианских старофранцузских текстах». О чем это говорит с точки зрения языкознания? Да только о том, что мы имеем дело с одним и тем же языком, просто кое-кто записывал слова еврейскими буквами, а кое-кто уже перешел под нажимом на латиницу. А как же это соотносится с ивритом? Да никак не соотносится. Иврит имеет такое же отношение к реальной истории евреев, как электрификация «отдельно взятой страны» к коммунизму.

Зная все это, можно достаточно легко ориентироваться в библейской географии и топонимике.

И тогда Гефсимания, то есть место, где был предан и схвачен римской стражей Спаситель, окажется не «масличным прессом» или как там ее еще коверкают с помощью семитского наречия, а производным от латинских или греческих слов, которые потом с легкостью входили в старофранцузский язык, что гораздо логичнее, особенно если знать, что названия такого типа имелись как раз в Галлии. Например, знаменитая Септимания на юге Галлии (ср. словообразовательную модель с той, которая имеется в слове «Гефси- мания»), или, как ее иногда лукаво переводят, Семиградье^[29]. Строго говоря, Септимания вообще может быть той же Гефсиманией, только в профиль. Потому как семерка в латыни - это septem, а в греческом - επτά (гепта).

А наличие таких топонимов, как Сион и Фавор во Франции или Эскалона, Яффа и Македа в Испании, не станет откровением для пытающихся изучить историю иудаизма или христианства. Я уж молчу про город Эврё, фактически иудействующих на горе Фавор катаров, сходство ветхозаветно­го и салического законов и прочие редко обсуждаемые «мелочи».

Глава 5 Взгляд с Востока

Что мы знаем о Крестовых походах?

Только то, что считали нужным донести до нас их идейные вдохновители и участвовавшие в них средневековые силовики.

В каком объеме?

Ровно в том, в каком это было нужно выгодоприобретателям (то есть тем же вдохновителям и силовикам).

Откуда мы знаем о том, что целью крестоносцев был именно Иерусалим?

От крестоносцев и европейских летописцев, служивших указанным выше идеологам и воинам.

Список вопросов и ответов можно было бы продолжить. Однобокость освещения ситуации налицо. «Мы наказываем тех, кто разрушил Гроб Го­сподень!» «Мы должны вернуть Иерусалим!» «Христиане должны быть в безопасности!» Таковы лейтмотивы операций, получивших позже имя «Крестовые походы». Весь мир повелся на эту риторику, и делает это до сих пор. Мы читаем книги об истории «Крестовых походов», обсуждаем «взятие Иерусалима», изучаем хроники, составленные со слов «очевидцев событий». И мало кому приходит в голову, что такой взгляд на крестоносное движение абсолютно идентичен, например, недавнему взгляду из США на конфликт в Осетии. «Русские вторглись», «русские бьют прямой наводкой по грузин­ским селам», «Тбилиси подвергся бомбардировке», «мирные грузинские жи­тели бегут от русских танков» и т.д. А всё, не вписывающееся в идеологему «русский - агрессор», автоматически изымается из информационного поля. Россия, благодаря современным инфотехнологиям, смогла в результате ор­ганизовать ответный новостной удар и даже победить в «обмене мнениями», а вот средневековым противникам крестоносцев повезло значительно меньше. По большому счету, только сейчас начинают раздаваться голоса, что неплохо было бы посмотреть на крузады как из Европы, так и из араб­ского окна. Такой подход может серьезно повлиять на восприятие европей­ской и мировой истории, но без него изучение Средневековья останется на уровне взгляда на Осетию из США первых дней недавней войны.

Итак, другой взгляд, другая перспектива. Взгляд с Ближнего Востока на вторжение европейцев. Совершенно необязательно верить всему, что пи­шут арабские авторы, но прислушаться и присмотреться необходимо.

Сначала о том, кто пришел воевать Святую землю. Европейцы считают, что среди участников «Крестовых походов» были норманны, лотарингцы, провансальцы, немцы, англичане, кастильцы, арагонцы, французы, жите­ли Фландрии и т.д. Для арабских авторов все завоеватели были франками, и практически никак иначе. Прибыв на Ближний Восток, крестоносцы по­лучили название ифрандж или фирандж. Почему именно так? Хороший во­прос. Францией того времени (даже согласно данным ТИ) была небольшая область вокруг Парижа, в которую не входили ни Прованс, ни Лотарингия, ни другие ныне французские провинции. До XVI века Франция вообще называлась на картах Галлией, а в источниках жители разных частей этой страны именовались либо галлами, либо провансальцами, гасконцами, бре­тонцами и т.д., но никак не французами. Да и единого французского языка еще не существовало, а арабские авторы пишут о том, что все крестоносцы говорили по-французски. Возникает вопрос: когда же все-таки имели место Крестовые походы, если арабские авторы называют захватчиков французами? Кстати, еще один любопытный штришок. В 1094 году король Франции Филипп Первый был отлучен от Церкви за преступления против веры и не­достойное христианина поведение. И прощен сей монарх был лишь в 1104 году. Спрашивается: какого рожна Франция поддерживала папские иници­ативы, если между ее королем и РКЦ существовал серьезнейший конфликт? Понятно, что дело не в моральном облике французского короля, а в том, что «правильные пацаны» не поделили финансовую поляну, но от этого ситу­ация с поддержкой походов выглядит еще более нелепой: король на ножах с Церковью, а его подданные составляют основную массу пропапского во­йска. Впрочем, даже это (хоть и с натяжкой) можно объяснить.

А вот объяснить, почему европейцы взяли Иерусалим, а арабы уверены, что потеряли совсем другой город, будет значительно сложнее. Мусульман­ские источники называют Иерусалим Ал-Кудс, ал-Байт ал-Мукаддас или Байт-ал-Макдис. Соответственно Святая земля - это ал-ард ал-мукаддаса. Почему в любом переводном тексте на месте вышеупомянутых арабских на­званий стоит имя Иерусалим, загадка.

Арабские авторы не отрицают, что речь идет о Святом городе, Святой земле, но таковая она лишь потому, что из Ал-Кудса пророк Мухаммад со­вершил свое ночное путешествие (вознесение) на небеса и город будет тем местом, где произойдет воскресение мертвых в Судный день. Известный му­сульманский автор Насир-и Хусрау писал о том, что Святой город был цен­тром паломничества для тех, кто не мог совершить путешествие в Мекку. Существовала обширная литература жанра фада ил ал-Кудс (достоинства Иерусалима), к ней относят работы таких авторов, как ал-Васити, ат-Табари, Мукатил, ар-Рабаи, Ибн ал-Мураджжа и др. Какое отношение все это имело к библейскому Иерусалиму, неподалеку от которого был распят Мессия, - вопрос на бис. Мусульманские авторы пишут о могилах общих пророков (например, Авраама), о наличии в городе христианских храмов и иудейских церквей (именно так, не синагог, а церквей!), о сосуществовании различных религиозных общин, но вот про то, что в Ал-Кудсе происходили новозавет­ные события, - ни слова.

Более того, Имад ад-дин ал-Исфахани оставил прямое свидетельство того, как крестоносцы откровенно фабриковали историю пребывания Хри­ста в Ал-Кудсе:

«Что касается Купола Скалы, то франки сделали в нем церковь и ал­тарь... они украсили его картинами и статуями, и они определили в нем места для монахов и место для Евангелия... над следом ноги [Пророка] они возвели маленький позолоченный купол... и говорили, что это след ноги Мессии.»

Вот так. След ноги одного святого человека после нескольких манипу­ляций превращается в след ноги другого святого человека. А кто проверит? Никто. Мы, типа, сказали, что «это нога, кого надо нога», и все тут! Кого не устраивает - в сад!

После таких уточнений уже не кажутся странными слова другого му­сульманского автора, Ал-Харави:

«Что касается мест паломничества христиан, то самое важное из них - это Церковь Отбросов... У христиан там расположена гробница, которую они называют гробницей Воскресения (кийама), потому что они счита­ют, что на этом месте произошло Воскресение Мессии. На самом деле это место было Отбросами (кумама), местом отбросов, потому что там вы­брасывали мусор со всей округи...»

Интересно, не правда ли? Речь идет, на секундочку, всего лишь о том хра­ме, который впоследствии стал называться церковью Гроба Господня! Не думаю, что мусульмане, признающие Иссу в качестве пророка, стали были издеваться над святым. Да и с христианами вообще у мусульман в то время отношения были очень даже приличными. А вот конкретно с франками - не очень. Так что никакой церкви Воскресения или Гроба Господня в те време­на, похоже, еще не было. А была церковь Отбросов. Ничего уничижительно­го в этом нет. Нормальное название, привязанное к городской топографии.

Об    этой же церкви пишет и уже упоминавшийся Насир-и Хусрау:

«Христиане владеют в [Иерусалиме] большой церковью, которая носит имя биат ал-Кумама (церковь Отбросов), и они высоко чтят ее.»

Однако между «чтить» и «иметь отношение к Мессии», согласитесь, дис­танция огромного размера. Христианский храм был, но при чем же тут Ие­русалим и Гроб Господень? В Москве вон тоже полно Воскресенских храмов, весьма чтимых между прочим, но это ведь не повод называть Москву Иеру­салимом?!

Итак, с мусульманской точки зрения, получается, что пришли франки (не крестоносцы, не христиане вообще, а именно франки!), подмяли под себя кучу земель и торговых маршрутов, в том числе и принадлежавших до этого христианам (например, город Эдессу), начали обустраивать под свое видение священный для мусульман город Ал-Кудс, заменяя названия, пере­страивая мечети и храмы, и разрушили святые места, почитаемые в том чис­ле и в христианстве. Об этом пишет, например, Ибн ал-Каланиси:

«Иудеи собрались в синагоге, и франки сожгли ее вместе с ними. Свя­тилище сдалось им... и они разрушили святые места и могилу Авраама.»

Повторюсь: не факт, что все было именно так, но прислушаться и при­смотреться стоит повнимательнее.

В завершение хотелось бы привести еще одно прелюбопытнейшее сви­детельство мусульманского автора времен «Крестовых походов». Вот что пишет Насир-и Хусрау:

«Там в нескольких местах можно увидеть картины, изображающие Иисуса на осле; также видны изображения пророков Авраама, Исмаила, Исаака, Иакова и его сыновей. Эти портреты покрыты лаком и спрятаны под стекло, которое ежедневно протирают.»

Про портреты ничего не скажу, возможно, просто перевод неточный. А вот про стекло, под которым они находятся и которое ежедневно про­тирают, - это просто восхитительно! Листовое стекло (то, которым при­крывают картины) более-менее научились делать только в XV веке (первые итальянские образцы такого рода стекла, датируемые XIII столетием, были отвратительного качества, под ними не то что «портреты», слона не разгля­дишь!). В ХV-ХVI веках впервые и начали закрывать картины и иконы сте­клом (возможно, и позже) и протирать его, чтобы верующим были видны святые лики. А в ХV-ХVI веках была уже и Франция, и нечто похожее на единый французский язык. Это - возвращаясь к началу разговора, откуда в XI веке столько франков, говорящих на едином французском языке.

Резюмировать не буду. На мой взгляд - еще слишком рано. Надо читать и читать. Арабские источники - не паханное европейцами поле. Возможно, после внимательного изучения мусульманских авторов и сопоставления их текстов с синхронными европейскими история Крестовых походов и хри­стианства вообще предстанет совершенно в ином свете. А возможно, и нет. В любом случае это увлекательнейшее чтиво. Рекомендую от всей души.

Глава 6 Dramatis Personae

А теперь самое время поговорить о судьбах людей, упомянутых в Еванге­лиях. Само Писание обходит стороной вопрос о том, как сложилась жизнь большинства из них после Воскресения Христова. И тут мы вступаем в об­ласть Священного Предания и официально не вошедших в него полулеген­дарных сведений. Однако не будем с порога отметать то, что не подтверж­дается традиционной историографией, и изучим некоторые любопытные данные, почерпнутые из апокрифов и прочих древних источников.

Начнем, пожалуй, с антигероев Евангелий.

Понтий Пилат. Иуда Искариот

Понтий Пилат и Иуда Искариот - имена нарицательные. Первое - символ жестокости и бессердечной черствости. Второе - синоним предательства. Возможно, они это заслужили. А может, немощь человеческого рассудка не способна подняться до высот Божьего промысла и клеймит тех, кого не в силах понять, и не прощает тех, кого надо простить.

Но сейчас не о высоком, а о приземленном. В буквальном смысле слова. То есть о том, в какой земле появились на свет эти антигерои Евангелий, где жили и где окончили свои дни. И главное - покидали ли они свою родину, чтобы оказаться на Святой земле, земле Евангелий.

Традиционная точка зрения известна и однозначна: Пилат был римским гражданином, служившим на Ближнем Востоке, а Иуда был уроженцем го­рода Крайот в Иудее или какого-то другого города, но тоже в Иудее, и эти персонажи оказались вовлечены в драму Страстей, сыграв в ней (каждый свою) отдельную зловещую роль.

Но точно ли дело было на территории нынешнего Израиля? Причины для сомнений имеются. И количество этих причин постоянно умножается.

Но обо всем по порядку.

Евсевий Кесарийский утверждал, что Понтий Пилат был сослан Кали­гулой в Галлию, в город Вьен, где и умер (или совершил самоубийство). Как будто некуда было больше сослать прокуратора Иудеи, в конце-то концов!

А может, не сослал, а просто отправил на заслуженный отдых? И жил себе спокойно человек во Вьене, не тужил? Есть даже представления, что в этом городе сохранилась могила Пилата.

Согласно еще одной средневековой легенде, тело Пилата было брошено в одно из высокогорных альпийских озер. Потому как ни Тибр (первая версия), ни Рона (вторая версия) опального прокуратора не приняли даже мертвым. В любом случае смерть Пилата связывается с галльской областью Ойкумены.

Занятно, что еще и в XVIII столетии родиной римского прокуратора считалась Гельвеция (то бишь Швейцария). Вот что находим у Карамзина в «Письмах русского путешественника»:

«Не увижу и тебя, отчизна Пилата Понтийского! Не взойду на ту высо­кую гору, на ту высокую башню, где сей несчастный сидел в заключении; не загляну в ту ужасную пропасть, в которую он бросился из отчаяния!»

Предполагаемая могила Пилата, Въен

Остается добавить, что написано сие было про Швейцарские Альпы, а от­нюдь не про иудейскую пустыню.

То есть традиция, связывающая Понтия Пилата с кельтскими местами обитания, существовала и не сильно подвергалась сомнению каких-то 250 лет назад.

Остается только выяснить, не было ли в этой традиции каких-либо на­меков на евангельские события, к которым Пилат приложил руку, а после умыл две. И выяснение это приведет нас к апокрифическому документу, имеющему отношение как к самому Пилату, так и к его жене Клавдии Прокуле.

Конечно, документы подобного рода следует рассматривать с величай­шей осторожностью и отдавать себе отчет, что это, скорее всего, не реальное послание Клавдии Прокулы к подруге, а чисто литературное произведение, имитирующее переписку известного персонажа. Стилистика так называе­мого письма и некоторая неправдоподобность его чудесного «обретения» свидетельствуют именно об этом. Однако совершенно отмахиваться от него и делать вид, что этого апокрифа не существует вовсе, тоже неверно. При­нимая во внимание, что, скорее всего, мы имеем дело со средневековой или даже более поздней литературной мистификацией, стоит все же обратить внимание на фактологию «Письма Клавдии Прокулы к Фульвии». Вот небольшой кусочек из послания:

«...3. Я не буду напоминать тебе о первых днях моей жизни, так мирно пролетевших в Нарбоне, под кровом родительским и в охранении твоей дружбы. Ты знаешь, что с наступлением моей шестнадцатой весны я была соединена узами брака с римлянином Понтием, потомком древне­го и знаменитого дома, занимавшим тогда в Иберии важное правитель­ственное место.

4.     Едва мы вышли из храма, как мне должно было ехать с Понтием в про­винцию, ему вверенную.

5.      Нерадостно, но и без отвращения я последовала за супругом, кото­рый по своим летам мог быть отцом моим.

6.     Я тосковала о вас, тихий отеческий дом, счастливое небо Нарбоны, прекрасные памятники, свежие рощи моей родины. Я приветствовала вас глазами, полными слез.

7.        Первые годы моего замужества прошли спокойно, небо дарова­ло мне сына. Он был мне дороже дневного света! Я разделяла мои часы между исполнением обязанностей и удовольствиями, позволительными женщинам.

8.     Сыну моему минуло пять лет, когда Понтий, по особенной милости императора, был назначен проконсулом Иудеи.

9.      Мы отправились с нашими служителями по живописной дороге; я любовалась этою страною, богатою и плодовитою, которой муж мой должен был управлять именем Рима.

10.      Владыки народов в Иеросалиме меня окружали почестями, но я жила в совершенном уединении, ибо евреи подозрительны, горды, не­навидят чужестранцев - «гоев», как они нас называют. По их злоречию, мы оскверняем своим присутствием землю, будто бы завещанную им Богом.»

Подчеркну еще раз: это, скорее всего, просто литературная мистифика­ция, но даже в ней есть любопытные моменты, указывающие на представле­ния людей прошлого о том, как могла бы составить послание подруге жена Понтия Пилата.

Согласно этому письму, Пилат обрел супругу все в той же Галлии, а слу­жил римским чиновником в Иберии. Потом (внимание!) Пилат получает назначение в Иудею, что считается милостью императора, и семья отправ­ляется в путь. Причем как отправляется! Судя по письму, это отнюдь не пу­тешествие за тридевять земель, а легкая прогулка по «живописной» дороге, причем по ходу путешествия Прокула любуется «богатой и плодовитой» страною.

Для начала сообщение о том, что должность в мятежной и далекой Иу­дее является милостью, выглядит несколько экзотично. Если письмо писала сама жена Пилата, это еще как-то можно списать на чиновничий этикет, на­зывающий превосходным все, исходящее от великого и ужасного императо­ра, но ведь и ежу ясно, что документ составлен не самой Клавдией Прокулой и не в ее время. Значит... значит, составители документа отчего-то были убеждены, что жизнь в жаркой и полудикой стране - великая милость им­ператора. Это уже любопытно, но еще занимательнее то, что дальше Иудея выглядит как-то очень не по-иудейски. Если древний Израиль когда-нибудь и был «богат и плодовит», то только в распаленных нешуточным вообра­жением речах первых сионистов. Столкнувшиеся же с реальным Израилем первые переселенцы сразу смекнули, что «земля, текущая молоком и медом» - это гиперболизированная гипербола.

А вот литературная Клавдия Прокула была восхищена богатой и плодо­витой страной. Но и это еще не самое вопиющее. Потому как получается, что из Иберии (или Галлии) Пилат и Прокула отправились в Иудею по жи­вописной дороге и благополучно прибыли по ней в Иерусалим. Это каким же таким сказочным образом, извиняюсь за ехидство, можно добраться из Иберии в Иерусалим по живописной дороге через богатую и плодовитую страну, если Иерусалим находится у рогатого на куличках, да еще за морем? И что, все земли между Иберией и Израилем «богатые и плодородные», а дорога (особенно в Азии) легка, живописна и подходит для семейного пу­тешествия?

Ох, чего-то, видимо, не понимали редакторы «Письма». Либо не учиты­вали, что евангельскую историю сдвинут так далеко на Восток. Ну, либо сама Прокула была ни бум-бум в географии и путешествиях, а суровый марш-бросок с пятилетним сыном через половину империи почитала за легкую прогулку по живописной дороге.

Но есть и второй вариант. Создатели «Письма» весьма адекватно отобра­зили переезд семьи прокуратора из Испании в Галлию. По прекрасной до­роге. По богатым областям. К месту службы, которое можно смело назвать хлебным. И милость императора тогда действительно похожа на милость. А иначе как-то сверхъестественно странно: Иудея - милость, а Вьен - место ссылки...

А теперь опять вернемся к Пилату. Вернее - к его прозвищу. Не странно ли, что именем опального римского чиновника с подмоченной репутацией называют какие-либо географические объекты? Даже более того: не свято­татственно ли под залпами римско-католической пропаганды присваивать каким-либо местам имя антигероя Евангелий? А в Галлии и на прилегающих к ней территориях именно это и происходит.

На западе Франции существует дюна Пилат. На востоке Галлии (ныне Швейцария) есть целый горный массив, называющийся Пилат, с горой Пи­лат в центре. В Италии (на всю голову католической стране) есть озеро, но­сящее имя ссыльного чиновника.

И никакого кровавого шлейфа. Как будто европейским христианам было решительно все равно, живут они рядом с Пилатом или не живут. Как будто Римско-Католической Церкви совершенно нет никакого дела, увековечено имя палача или нет.

Впрочем, возможно, мы многого не знаем и Понтий Пилат действительно был достоин поминания, ведь даже в Символе веры единственное историче­ское лицо - это прокуратор Иудеи...

Феномен Пилатовой географии начал привлекать и современных ис­следователей. Вот что пишут Аннет Хофман и Герхард Вольф в статье «Повествование и иконическое пространство - образ Понтия Пилата (Annette Hoffmann, Gerhard Wolf. Narrative and Iconic Space - from Pontius to Pilate)»^[30]:

«В нашем контексте внимание концентрируется на двойственности фи­гуры Пилата в средневековых легендах. В истории Христа он восприни­мается как исключительно негативный персонаж; но после post mortem образ Пилата становится своего рода реликвией, которую мы встречаем в таких магических местах, как гора Пилата в Швейцарии или горы Си­вилл в центральной Италии.

В отличие от Новых Иерусалимов, ориентированных на полноцен­ную замену «оригинала», эти места не воспроизводят конкретные реа­лии Святой Земли, но скорее являются ее продолжением, по аналогии с легендами о перенесении св. Марии Магдалины или св. Лазаря в соот­ветствующие центры во Франции. Однако в случае с Пилатом подобные места не относятся к числу тех, которые следует избегать или очищать путем экзорцизма, они даже во многом привлекательны. Упоминание Антуана де Ла Саля о его путешествии по Сивиллиным горам является примером такого «перевернутого» паломничества.»

Конечно, это еще не признание того, что Святая земля находилась не со­всем там, куда ее нынче пристраивают, но уже огромный шаг вперед в на­учных изысканиях. А слова «не воспроизводят конкретные реалии Святой земли, но скорее являются ее продолжением» позволяют надеяться, что са­мые нетвердолобые вскоре начнут воспринимать это буквально. Ведь тра­диция правильного восприятия имеется, и еще какая традиция!

Только эту традицию не принято замечать. А принято игнорировать или низводить до уровня легенд и сказок. Ведь со сказочников что возьмешь? Они ж того-с, фантазеры-с. Несерьезный народ. А правильную историю на­добно сочинять в кабинете, с постным выражением морды лица. От этого история приобретает черты законченности, правдивости и регулярности. Поэтому средневековые бытописатели, лично видевшие из окна собствен­ного монастыря людей с песьими головами, в целом адекватные авторы, на которых можно и нужно ссылаться. А вот всякие там мавры орбини и прочие якобы ворагинские - просто борзописцы и выдумщики, ни разу не правдивые, а совсем даже наоборот. И их показания мы запишем в лучшем случае в легенды, а в худшем - в неадекват или псевдопатриотизм. И на этом пока успокоимся.

Для тех же, кто готов рассматривать разные источники, предлагаю один прелюбопытнейший. Называется текст Dittamondo, автор - Fazio degli Uberti, флорентийский поэт XIV века. Вот этот кусочек - очень даже ничего:

Entrati ne la Marca, com’io conto, io vidi Scariotto, onde fu Giuda, secondo il    dir d’alcun, di cui fui conto. La fama qui non vo’ rimanga nuda del monte di Pilato, dove il lago che si guarda la state a muda a muda, pero che qual s’intende in Simon mago per sagrare il suo libro la su monta, onde tempesta poi con grande smago, secondo che per quei di la si conta.

О чем же складывает вирши последователь Данте? С учетом того, что перед нами диалект, да еще и 700-летней давности, расшифровать все тон­кости флорентийского красноречия будет не совсем просто (итальянцы, на­пример, Данте в оригинале не понимают, поэтому его «Комедию» в школе изучают в переводе на современный итальянский). Но в целом канва про­слеживается довольно четко. Итак, прибыл сей пиит в италийский регион Марке, где побывал в городе Скариотто, на родине Иуды. Дальше - пара слов про гору Пилата, которую не лишить славы, об озере (очевидно, одно­именном) и Симоне Волхве (Маге), который, как сказывают, поднимался на указанную гору...

Ну, про гору Пилата мы уже слышали и даже читали, а вот про населенный пункт Скариотто, из которого происходил добрый человек Иуда (И)скариот, информация редкая, практически эксклюзив. Итак, небезызвестный Иуда, продавший своего Господа за 30 монет, отчего-то ассоциировался у людей Средневековья именно с этим итальянским городом. Местные, естествен­но, не были в восторге от наличия такого «земляка». И срочно предприняли все меры, чтобы позорное название ушло в прошлое и никогда из него не выплывало. И теперь, чтобы углядеть за штукатуркой обыденно-унылого Монтекаротто название Скариотто, нужно обладать отменным зрением (а лучше - нюхом). А всего-то довесили в начале топонима монте (то есть гора) и убрали буковку С. Ловкость итальянских рук - и никакого мошенства. Да, итальянцы большие мастера по части правильной реставрации прошлого. Хотя в редких книгах и на италийских сайтах нет-нет да и проскочит ссылочка на прежнее название. Эту песню не задушишь, не убьешь. Как не вы­корчуешь сразу и легенду о том, что Иуда повесился на фиговом дереве (а не на осине), часть которого сохраняется в Монтекаротто до сего дня. Кстати, в одном из городов провинции Ле Марке (той самой, где находится Монте-каротто) имеется древняя монета, совершенно «безосновательно» считаю­щаяся одной из тех самых 30, на которые польстился сребролюбивый Иуда. Как она попала в цепкие итальянские руки, история умалчивает: не иначе синедрион заседал где-нибудь неподалеку, или горшечник, чья земля была куплена на деньги предательства, тут же на радостях отхватил горячий тур на Апеннины, где и расстался с энным количеством аргентума. Впрочем, возможно, первое предположение не сильно противоречит второму, ибо не­исповедимыми путями практически все проклятое Иудино серебро оказа­лось неподалеку от Скариотто.

Судьбой этих монет озаботился цельный английский сэр по имени Джордж Френсис Хилл, выпустивший в 1920 году обстоятельнейший труд под названием The Medallic Portraits of Christ. The False Shekels. The Thirty Pieces of Silver. Если кому интересно, весь опус сэра Джорджа можно про­читать в Интернете (на английском).

Просеяв огромное количество информации (за что британцу отдельный решпект), Хилл выдал на-гора провенанс 32 монет, которые с той или иной степенью приближения можно считать теми самыми сребрениками Иуды-предателя. При этом 2 монеты (как бы) то ли потерялись из виду, то ли во­обще никогда не существовали, но определить их места пребывания англи­чанин не сумел. В результате географические привязки получили ровно 30 монет, причем одна из них считалась подделкой (но мы-то помним, что еще одна монета находилась где-то в районе Анконы, так что в результате все одно выходим на цифру 30). Итак, какова же география разброса? Вы, навер­ное, уже не удивитесь. 15 из 30 находятся в Италии (9 - в Болонье, 3 - во Фло­ренции, по одной - в Милане, Риме и Специи), 7 штук живут во Франции (2 экземпляра в Париже, по одному в Сен-Дени, Венсене, Пюи, Эксе, Сансе), 3 обретаются в Испании (Монсеррат, Розас, Овьедо), по одной монете имеют Бельгия (Ангьен), Польша (Белосток), Греция (Родос), Палестина (Вифлеем) и Россия (Троице-Сергиева Лавра (находится в Киеве на Украине на Подоле, тоесть география разброса монет соответсвует еврейской миграции и черте оседлости в Русской Империи. Что свидетельствует о причастности иудеев к реальному убийству реального Исуса  – примеч. Ир.Железной )). Если подходить к этому списку с точки зрения древней географии, то все получится еще веселее: 22 монеты прихо­дятся на территорию разных Галлий (все французские, 14 из 15 итальянских, 1 бельгийская). Учитывая, что город Скариотто находился тоже в Галльской области (неподалеку даже есть пункт с говорящим названием Семигаллия), нынешнее местопребывание сребреников представляется вполне естествен­ным. Как говорится, где сгодились (увы!), там и пригодились. Недаром ита­льянцы переименовали родной город Иуды, ох не даром.

Кстати, усилия, затраченные на выдавливание из истории топонима Ска­риотто, разительно контрастируют с толерантным отношением к Пилатовым топонимам. Нет, конечно же, Иуда - предатель и все такое прочее, но ведь и Пилат, мягко говоря, манией богоугодничества не страдал и тоже от­вернулся от Христа. Однако имя прокуратора отчего-то не вызывало такой аллергии, как имя Иуды. Отчего так, теперь уже не выяснить доподлинно, можно только предполагать. Возможно, то, что сегодня немецкие ученые люди называют «перевернутым паломничеством», таковым вовсе не было. То есть паломничеством оно было по определению, только отнюдь не перевер­нутым, а самым обыкновенным. Ибо имело непосредственное отношение к евангельским маршрутам и человеку, упомянутому не где-нибудь, а в Сим­воле веры, и совершалось на реальной Святой Земле. Которая и сейчас, если хорошенько присмотреться, полна чудесными свидетельствами древней истории. Но почти никто не присматривается. Спокойствие сна дороже.

Мария Магдалина

А вот Марию, называемую Магдалина, никто никуда не ссылал. Она сама пришла. Опять же в Галлию. Согласно легендам, Мария проповедовала на юге страны, неподалеку от Марселя. Ее мощи и сейчас находятся в Проваже, где воздвигнут храм в честь святой. Кстати, об имени Магдалины. Я, конеч­но, ничего не берусь утверждать с упрямой уверенностью, но древний город Магдала до сих пор существует отнюдь не в Палестине, а в соседней с Фран­цией Италии. Возможно, это и есть родина той самой Марии, из которой Господь изгнал семь бесов?

Грот, в котором Мария Магдалина, согласно преданию, провела большую часть жизни,

реликварий с мощами святой

Что касается жизни и деяний Марии из Магдалы за пределами Евангелий, тут существуют две традиции: восточная (византийская) и западная. Соглас­но первой, святая окончила дни в Эфесе, где и была похоронена. Часть мощей как бы находится в греческих православных монастырях. Западная традиция более детальна и нашпигована значительным количеством подробностей. Со­гласно ей, Мария Магдалина вместе с Лазарем, Марфой, Максименом и еще несколькими первохристианами отправилась на корабле в Галлию, предвари­тельно побывав в Риме. Считается, что в Галлии Магдалина удалилась в пус­тошь и провела там остаток дней, а похоронена была в Провансе. Ныне мощи святой предположительно находятся в церкви Saint-Махіmin-1а-Sainte-Ваиmе в 40 км от Экс-ан-Прованса. Еще один претендент на священную реликвию - Латеранская базилика в Риме. Частицы мощей имеются также в церкви Мад­лен в Париже и еще нескольких французских храмах.

Герб города Маддалони

Если это не башня, то я не знаю, что вообще можно называть башней. А мы помним, что название города всегда привязывалось именно к (смотро­вой) башне. И рядом с Везувием это вполне объяснимо: неожиданности не нужны никому.

Итак, первое и второе поданы. Остался десерт. То есть сладкое. В каче­стве коего выступает история одной маддалонской семьи. Сразу замечу, не простой семьи, а знатной и владетельной. Семьи, коей Магдала и окрестно­сти всегда принадлежали. Семьи графов Маддалонских. Настоящая родовая фамилия которых - Саrаfа.

«Ну и что? - спросите вы. - Ну, Саrаfа. Что в этом прозвище такого удиви­тельного? Какое оно имеет отношение к Марии Магдалине из Евангелий?»

На первый взгляд, никакого. Если не знать, что у этой самой фамилии Саrаfа имелось второе правописание, гораздо более распространенное, чем первое. И писалась она вот так: Сааfа. Причем из этой семьи Каиафа священников и высшего католического духовенства вышло чуть ли не больше, чем мирян. Были среди них даже один первосвященник (папа римский Па­вел IV) и один Великий магистр ордена иоаннитов.

Маддалони перед Везувием

Каиафа. Редкое имя. Запоминающееся. Кроме города Маддалони, встре­чающееся только в одном месте: в землях, где был распят Иисус Христос. Там, где «при первосвященниках Анне и Каиафе, был глагол Божий к Ио­анну, сыну Захарии, в пустыне» (Лк. 3:2). Кстати, мужское имя Анна - тоже большая редкость. И получило оно распространение только в одной области Ойкумены - в Галльской.

И вот ведь какое совпадение! За тысячи километров от ближневосточ­ного Израиля, в городе Магдала с башней на гербе, у Везувия (дель монте, так сказать), процветал род Каиафа, славящийся первосвященниками со­вершенно другой религии.

А Мария, называемая Магдалина, провела большую часть жизни не силь­но далеко от итальянской Магдалы, в Провансе, куда можно совершенно спокойно добраться каботажем через Тирренское и Лигурийское моря. И по пути легко завернуть в Рим к Савлу-Павлу и случайно встретить Тиберия кесаря.

Правда, и в Галлии над Магдалиной домокловым мечом висела возмож­ность встретить людей из «прошлой жизни». Ведь умывший руки Пилат по­селился неподалеку, во Вьене, там же, где уже обитал политический пенсио­нер Архелай, упомянутый Матфеем (2:22); Ирод с Иродиадой и Саломеей облюбовали Лугдунум (современный Лион), прежде чем были сосланы в Илерду, на границе с Испанией; а Лазарь, Марта и Филипп хоть и были своими, но все равно напоминали о чем-то душераздирающем и непереносимом. И только Иосиф, прозванный Аримафейским, сопроводив Магдалину сото­варищи до Галлии, тактично удалился проповедовать благую весть на Бри­танские острова, где и отдал, как гласит легенда, Богу душу.

Было это так или не совсем так, проверить сейчас невозможно. Как не­возможно уяснить, каким образом домик Богородицы оказался в итальян­ском Лорето, а мощи практически всех людей, окружавших Христа, - в Гал­лии, Италии и Испании.

Но можно предполагать. С той или иной степенью вероятности. Или не предполагать. Ибо так спокойнее большинству: и верующих, и атеистов.

Пусть город Маддалони живет себе спокойно и размеренно. Пусть потомки семьи Каиафа считают, что все совпадения случайны и в худшем случае забавны. Пусть острословы перемывают мощи настоящим и вымышленным святым.

Мир всем.

Симон Кириней

Переходим к истории следующего персонажа Евангелий.

Как говорится, чем дальше в лес, тем жестче трэш. Но, поверьте, этот трэш стоит того, чтобы о нем поговорить.

Эпизод с несением креста Распятия зафиксирован тремя евангелистами- синоптиками. Причем сообщения их не полностью идентичны, детали роз­нятся. Из Евангелия от Матфея (27:31, 32) мы узнаем, что:

«И егда поругашася ему, совлекоша съ него багряницу и облекоша его въ ризы его: и ведоша его на пропятіе.

Исходяще же обрѣтоша человека киринёйска, именемъ Симона: и сему задѣша понести крёстъ его».

Марк пишет так (15:20, 21):

«И егда поругашася ему, совлекоша съ него препряду и облекоша его въ ризы своя: и изведоша его, да пропнутъ его.

И задѣша мимоходящу некоему Симону киринёю, грядущу съ села, отцу Александрову и руфову, да возметъ крёстъ его».

Тут надо сделать ремарку, что церковно-славянский текст несет дезу, ибо в греческом варианте говорится о поле (аурой), с которого идет Симон, а не о селе. В синодальном переводе эта вольность церковнославян устранена.

Теперь Лука (23:26):

«И яко поведоша его, ёмше Симона некоего киринёа, грядуща съ села, возложиша нань крёстъ, нести по Иисусѣ».

В тексте этого Евангелия та же «шалость» с переводом слова аурой. Отчего-то толмачам не хотелось, чтобы Симон шел с поля. Казалось бы, пустяк, яйца выеденного не стоящий, однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что все не так безобидно, и редакторы церковно-славянского текста не зря старались сделать из Симона просто селянина, а не человека, идущего с поля.

Подытожив сообщения синоптиков, толкователи Писания обычно рас­сказывают о Симоне следующее: был родом из города Кирена, пришел на иудейскую Пасху в Иерусалим, где и оказался вовлечен в скорбное шествие, пройдя с крестом, на котором был позже распят Спаситель, до Голгофы. И это «сокровенное знание» кочует из словаря в словарь, из энциклопедии в энциклопедию, из одной книги в другую. А дальше можно поговорить и про еврейскую диаспору в Кирене, и про то, приходился ли Руф, упомянутый апостолом Павлом, Симону сыном или не приходился, и про то, был Симон чернокожим или нет...

А теперь перечитайте, если не затруднит, что пишут евангелисты. И со­поставьте с тем, во что выливается история Симона после творческого ее переосмысления господами толкователями библейских текстов. Сопоста­вили?

Итак, по мнению интерпретаторов, Симон был родом из города Кирена. И пришел в Иерусалим на Пасху. Из этого делается умопомрачительный по степени гениальности вывод, что Симон был либо евреем из диаспоры, либо африканцем, принявшим иудаизм. Почему африканцем? Потому что город Кирена как бы находился на территории современной Ливии. Ну мог быть африканцем. И даже, не побоимся этого утверждения, мог быть более чем за­горелым. Вот это поворот сюжета, а?! Крест Христа несет афроафриканец, о!

И всей этой феерии политкорректности мешает какая-то ненужная фраза евангелистов о том, что Симон, будь он трижды неладен, шел с поля. И вот тут уже возникает справедливый вопрос: а какого рожна забыл в празднич­ный день, когда всякий уважающий себя иудей не имеет права работать, Си­мон в поле? К тому же, если он из Кирены (а это Ливия, не ближний свет), почему работает в поле под Иерусалимом? Гастарбайтер? Денег на обратный билет до Кирены не хватало? И если пришел на празднование Пасхи, почему не готовится праздновать, а шляется непонятно где? Ну а дальше вообще полный хэви мэтал: иудея в праздник Пасхи нагружают, как мула, и застав­ляют нести крест для какого-то преступника, покушавшегося на святое (о том, что в такие дни вообще не судили и не казнили, разговор отдель­ный). Правдоподобно, нечего сказать.

И евангелисты предстают (стараниями интерпретаторов) полными неадекватами. Хотя, сдается мне, таковыми они вовсе не были. И вот почему.

Синоптики не могли представить себе в самом страшном апокалипти­ческом сне, куда географически задвинут историю Христа позднейшие хро­нисты. Именно поэтому Симон у евангелистов преспокойно идет с поля, не подозревая, что для иудеев это табу. Действительно, какое ему дело до каких-то там иудеев и их внутренних разборок? Тут бы под раздачу сеньо­ров и солдатни не попасть, а вы: иудеи, Пасха... И суббота для него нормаль­ный рабочий день. Тут ведь посадочно-полевые работы, какая к ядреной фене суббота?! Да и до африканской Кирены ему - как до луны. Он про нее и слышать не слыхивал. А как же утверждения отдельных персонажей, что Симон родом из Кирены? А утверждения эти пусть остаются на совести тех, кто их делал. Ведь евангелисты пишут о Симоне киренее или человеке киренейском, а про город - ни гугу. А с чего, пардон, кто-то решил, что киреней есть житель Кирены? А почему не из племени киренов? Или киренеев? Или карнов? Или еще кого созвучного? Почему вообще слово «киреней» стали привязывать к названию города? Потому что это ближайший к нынешнему Иерусалиму пункт с похожим названием? Ну да, ну да. Ничего, что между ними почти 1000 км по пескам. Дело-то, как говорится, житейское. Поду­маешь, 1000 км туда, 1000 обратно. В древнем мире и не такие расстояния за пару дней проходили. Да еще и с армейскими обозами, да еще и зимой. И слоны-альпинисты протаптывали душке Ганнибалу тропу войны. Кто не согласен? Все согласны. Вопрос закрыт.

А теперь плюнем в душу господам сочинителям. Ну ладно, не в душу, это некультурно. Но уж на их придумки наплюем точно.

Потому как в реальной географии и в жизненной ситуации все всегда проще.

Если Симон шел в субботу с поля, значит, для него (и для тех, кому был адресован текст) это было абсолютно нормальным делом. Обыденным. Не вызывающим вопросов и недоумения. Если Симона заставили нести крест, значит, такое практиковалось. Если Симон был назван киренеем, значит, люди хотя бы знали, где это или о чем это. Попробуйте приложить именно такой критерий к ситуации, описанной синоптиками, и в очередной раз убе­дитесь, что к ближневосточному Израилю описание евангелистов не имеет никакого отношения.

Ладно, а где же все это происходило? Да там, где фарисеи могли жить рядом с киренеями и чихать на иудейские праздники и субботы. Там, где человека могли заставить нести крест преступнику, не сильно беспокоясь о ре­лигиозной подоплеке дела. Там, где отцы Руфа (римское имя) и Александра (имя греческое)^[32]  не обязательно евреи.

По моим представлениям, место это находится в Центральной Европе. Там, где издревле паризии (фарисеи) граничили с карнутами (они же карны, карнеи, каринтийцы, крайанцы, кариольцы и т.п., называемые грека­ми Kapviol). Там, где до сих пор неподалеку от Парижа есть города Квери-ля-Мотт (в древности носивший имена Chiri, Cirici , Ciri, Sirici, Keri, Kieri, Kiery, Kiri, Kiery, Quiery) и аж целых три Шарни, в девичестве называвшиеся Carneetum^[33]. Вот оттуда и мог быть родом то ли киреней, то ли карней, то ли карнут, то ли крайанец Симон. Забавно, кстати, что обсуждаемые кельтские названия очевидно проистекают из славянского край, крайна, чего сегод­няшние исследователи уже даже и не стесняются, кивая на словенские зем­ли, откуда как бы и пришла эта «окраинная» топография.

Иосиф Аримафейский

Иосиф Аримафейский - одна из важнейших фигур Св. Писания и Св. предания, не говоря уже об околоевангельском дискурсе, в котором Иосиф просто суперзвезда, равная по значимости таким столпам христианства, как Петр, Павел и Мария Магдалина.

Непосредственно в Евангелиях Иосиф появляется лишь в одном эпизоде, но зато каком! Знатный человек от Аримафеи (именно так он подается все­ми евангелистами: άπό άρiμαθiαҫ - от аримафеи, и поди разбери, что име­ется в виду, если бы не уточнение Луки, что это город иудеев) испрашивает не у кого-нибудь, а у самого Пилата тело казненного Христа и, обернув его в саван (плащаницу, полотно) и умастив благовониями, хоронит в собствен­ном склепе (или «гробу новом», как у Иоанна), высеченном в камне (скале). Кроме этого, мы узнаем непосредственно из текста Евангелий, что Иосиф был членом совета (какого, не уточняется) и тайным учеником Христа, ча­явшим, по словам Марка-евангелиста, Царствия Божия. В латинском вари­анте «член совета» или «советник» непостижимым образом превращается в nobilis decurio, что существенно изменяет статус Иосифа, но об этом чуть позже. Вот, собственно, и вся информация о праведном аримафейце из Св. Писания.

Все остальное, известное об этом человеке, выплывает из Св. преда­ния (то есть раннехристианских апокрифов и комментариев отцов Церкви) и средневековой околоевангельской литературы.

И вот тут образ Иосифа Аримафейского перестает быть томным. Потому что популярность средневековых историй о Святом Граале, в которых Ио­сиф являлся центральной фигурой, можно сравнить разве что с популярно­стью сказок о Гарри Поттере в наши дни. Но не будем сравнивать высокое со слегка сплагиаченным и вернемся к нашему протагонисту, какими бы кра­сками его ни рисовали вне Библии.

Из апокрифических Евангелий от Петра и Никодима мы узнаем, что Иосиф был не «сам по себе мальчик», а друг Пилата Понтийского. Также выясняется, что первосвященники (Анна и Каиафа) оказались сильно не­довольны душевным порывом Иосифа и последовавшим за этим захороне­нием тела Иисуса. Испытав приступ такой неприязни, что пасхальный аг­нец встал поперек горла, иудейские иерархи приказывают бросить знатного соотечественника в тюрьму, из которой Иосиф благополучно испаряется в прямом смысле слова, чтобы оказаться в родной его сердцу Аримафее. После этого Анна и Каиафа осознают свои ошибки, практически каются и умоляют Иосифа вернуться в Иерусалим и поведать им, сирым и недале­ким, о чуде божественной телепортации. Иосиф соглашается и, вернувшись, раскрывает им глаза на действительность, что не мешает остаться каждо­му при своих представлениях о прекрасном. Короче говоря, Евангелие от Никодима чудесным образом угождает и нашим, и вашим (таки за Одессу всегда знали, что тута и так все свои!). Однако сущностно апокрифические книги не добавляют практически ничего нового к образу знатного человека из Аримафеи, участвовавшего в погребении Христа. Ведь ни о жизни в лоне христианской общины, ни о последующих телодвижениях Иосифа мы не уз­наем ровным счетом ничего.

И в этом отношении средневековые источники - просто неиссякаемый кладезь информации об аримафейце. Конечно, нам скажут, что доверять этим сказкам нельзя, что это все выдумки расторопных на измышления тру­бадуров и прочих врагов рода человеческого. Но, зная, как рисовалась бук­вально на коленке хронология и как в немыслимых количествах создавались античные тексты на любой вкус и кошелек, можно ли однозначно утверж­дать, что «сказки» Средневековья отстоят сколько-нибудь от «правдивых повествований» древнего мира? На мой (и не только мой) взгляд, нельзя. Выражусь яснее: значительная часть средневековых источников фиксирует (пусть и в легендарной форме) гораздо большую архаику, чем псевдоантичные нетленки фабрики гуманистов.

Посему предлагаю не отворачиваться с брезгливо-соболезнующим вы­ражением лица от текстов условного Средневековья, а извлечь из них все, что только возможно. В данном случае - все, что возможно, об Иосифе Аримафейском. Человеке, упомянутом всеми четырьмя евангелистами (редчай­ший случай). Персонаже, судьба которого переплетена с судьбами практи­чески всех значимых и незначимых участников драмы Страстей. Героя свое­го и не своего времени.

Иосиф Аримафейский и его жизнь до и после евангельских событий ста­ли предметом многочисленных сочинений Средневековья. Не отвлекаясь на вторичный в данном случае вопрос правильности датировки манускриптов, отметим, что об Иосифе и его деяниях писали Рабанус Маурус, Вильям Малмсберийский, Джон Гластонберийский, Матфей Парижский, Григорий Турский и другие средневековые авторы. Позже поиском документов, связанных с распространением христианства в Британии, занимался итальянец Полидор Вергилий (конец XV столетия). Согласно его заключению, Британия (не Анг­лия) первой в мире восприняла Евангелия, и случилось это благодаря деятельности Иосифа Аримафейского, а также святых Фугата и Дамиана. В са­мой авторитетной для католиков церковной истории, написанной в XVI веке Цезарем Барониусом (Annales ecclesiastici), прибытие Иосифа Аримафейского в Галлию (вместе с Марией Магдалиной, св. Лазарем и прочими почтенными людьми) подтверждается ссылкой на один из ватиканских манускриптов.

Помимо указанных (и не указанных) летописных источников, жизнь и дея­ния Иосифа Аримафейского отражены в многочисленных легендах артуровского цикла, где Иосиф выступает хранителем Святого Грааля. Считает­ся, что создателем этой версии был французский поэт Робер де Борон. Так это или не совсем так, проверить сейчас трудно: уж слишком мало произве­дений той эпохи дожило хоть в каком-то виде до наших дней.

Из всего, не вошедшего в евангельский канон и тексты Св. предания, можно склеить следующее повествование об Иосифе из Аримафеи. Пред­полагается, что после распятия Иисуса римский гражданин Иосиф Арима­фейский, а также Мария Магдалина, св. Лазарь, Мария Клеопова, Саломия, св. Трофим и еще несколько первохристиан прибыли в Галлию, где и нача­ли проповедовать Христа. Также предполагается, что Иосиф задержался во французской стороне ненадолго и через некоторое время отбыл на Британ­ские острова, где продолжил благовествовать и даже основал Гластонбе­рийское аббатство, в котором позже и был похоронен. На островах Иосиф, судя по всему, оказался неслучайно, ибо, согласно непроверяемым данным, многократно бывал тут в качестве то ли купца, то ли римского сановника, отвечавшего за добычу олова. Некоторые авторы (как современные, так и не очень) позволяют себе намекать, что и для его младшего родственника, Иисуса, Британская земля была не совсем чужой, ибо Иосиф брал мальчика с собой в деловые поездки. Семейные связи Иосифа и Иисуса определяются в средневековой литературе следующим образом: Иосиф был дядей Богородицы, следовательно, Иисус приходился ему внучатым племянником. Рас­клад сложный, но близость по крови присутствует. Еще один любопытный момент заключается в том, что иногда то ли сестрой, то ли племянницей Иосифа называют некую даму по имени Бианка. Не будем пока комментиро­вать это, а просто запомним. Возможно, эта предполагаемая родственница нам еще пригодится.

Отдельно отметим, что во многих источниках (как апокрифических, так и не очень) Иосиф называется nobilis decurio. Что это за должность и где ее место в римской иерархии, вопрос темный. То, что пишут в энциклопедиях и словарях, не основано ни на чем, кроме дурной привычки тиражировать высосанные из пальца озарения. Древние авторы непредусмотрительно оставили потомков в неведении относительно величия или ничтожества положения nobilis decurio  в античном обществе, а приводимое повсеместно высказывание Цицерона о том, что проще стать римским сенатором, чем декурионом в Помпеях, можно при желании трактовать добрым десятком способов. Так что есть смысл констатировать лишь то, что в Вульгате, апо­крифических текстах и средневековых летописях названы то ли должность, то ли звание, то ли иерархический чин Иосифа Аримафейского, но, что это в точности такое, сказать затруднительно. Можно, конечно, кивнуть на тра­дицию переводить это словосочетание как благообразен советник или зна­менитый член совета, но опять же повторимся: традиция есть, а на чем она основана, непонятно.

Еще из неканонической литературы выясняется, что Иосифа знали не только как аримафейца, но и под другим именем: Иосиф де Мармор из Аримафеи. Так он назван в одном из манускриптов из аббатства Гластонбери, на этот текст ссылается Джон Леланд в XVI веке. Под именем де Мармор проходит Иосиф и у Джона Гластонберийского, а также еще в нескольких, находящихся в разных хранилищах, манускриптах.

В легендарной истории Святого Грааля, столь популярной как в Средние века, так и в наше время, Иосиф фигурирует в качестве хранителя знаме­нитой чаши Грааля. Что это за реликвия, вопрос непростой. То ли это та самая емкость, из которой пил Христос на Тайной вечере, то ли в этот со­суд была собрана после казни кровь Христова с Голгофы. В любом случае, предмет этот, согласно легенде, может открыться лишь чистому и святому рыцарю. Аримафейцу приписывают также владение еще одной реликвией Страстей - копьем Лонгина (оно же Копье Судьбы), которое Иосиф будто бы передал на хранение некоему Королю-рыбаку (не исключено, что это просто повторение сюжета Робера де Борона, только вместо чаши Грааля королю передается копье Лонгина).

Еще одна легенда связывает имя Иосифа с апостолом Филиппом. Соглас­но этой версии, последний отправил аримафейца на проповедь Евангелия из Галлии в Британию, и сие, естественно, подразумевает, что и сам Филипп обитал где-то на галльских просторах.

Наконец, о местонахождении мощей праведного Иосифа Аримафейско­го. Согласно одной легенде, они покоятся в монастыре Муанмутье на севе­ро-востоке Франции, куда были перенесены (неизвестно откуда) при Карле Великом. По другой легенде, никаких мощей нет, а могила в Гластонбери как бы есть. Но посмотреть на нее нельзя. Потому как от древнего аббатства мало что сохранилось вообще, а уж от места захоронения Иосифа - в част­ности. Впрочем, даже до XVI века, когда аббатство пустили на стройматери­алы, о могиле Иосифа не очень-то и вспоминали.

Для полноты картины осталось только упомянуть, что название родного города Иосифа (если это все же был город, как сказано у Луки) писалось по-разному. Наиболее часто встречающиеся варианты, помимо более-менее традиционных Аrimatea/Arimathea, это: Аbarimaciе, Аbarmaciе, Аrmathia, и Веrimathie. Возможно, существовали и другие транслитерации, для Средних веков это нормальное явление.

Ну, вот вроде бы почти вся информация об Иосифе Аримафейском, ко­торую можно извлечь из античных и средневековых сочинений (английские попытки связать Иосифа с местными, аборигенными царьками оставим пока на десерт). Достоверна она или нет, сказать трудно. Но уж коль скоро образ тайного ученика Христа существует именно в таком виде, не следует, очевидно, делить источники, повествующие об аримафейце, на сочинения первой и второй свежести, выбрасывая затем последние в контейнер для отходов под видом тухлятины. Они этого, право слово, не заслуживают.

Монастыръ Муанмутъе

А неприятный запах, на который постоянно жалуются некоторые чересчур разборчивые знатоки летописной кухни, имеет отнюдь не фактическую, а политическую, даже, я бы уточнил, финансово-экономическую природу. Ведь это только деньги, в отличие от методов их зарабатывания, не пахнут.

Так что воздержимся покамест от традиционного «тут играем, тут не играем, здесь рыбу заворачивали» и примем на грудь весь корпус древних текстов как данность. И посмотрим, можно ли из этого гипертекста соткать непротиворечивую историю. А если нельзя, то что мешает гармонии в аримафейском масштабе.

Уже неоднократно было замечено, что проблема мейнстрима в истори­ческих исследованиях состоит в том, что определенная часть источников заранее воспринимается как пригодная для рассмотрения, и на ее базе соз­дается картина древнего мира, а другая часть так же загодя объявляется ле­гендарной, мифологизированной и в лучшем случае не берется в расчет, а в худшем просто игнорируется. При этом ключевым моментом при отнесении источника к одной из указанных категорий является неперпендикулярность информации, зафиксированной в источнике, конвенциональной картине истории (то есть тому, что принято называть ТИ, традиционной историей). Если же информация не соответствует «средней температуре по больнице», то современные исследователи скорее пишут об ошибочности источника, чем начинают сомневаться в истинности традиции. Возьмите практически любую древнюю хронику, обработанную современным ученым, и вы легко убедитесь, что фраза из научного комментария «летописец ошибается, на самом деле...» является далеко не самой редкой. И это при том, что состави­тели хроник зачастую были свидетелями событий, а современные историки смотрят на все с дистанции в 500-600-700 лет. Что уж говорить о тех древ­них сочинениях, которые напрямую противоречат закостенелой традиции. Их если и удостаивают поминания, то с таким количеством предупрежде­ний и оговорок, что всякому культурно-мультурному человеку становится ясно, какой дремучести может достичь невежество отдельных персона­жей и как важно не идти на поводу у всяких шарлатанов от летописания.

Но обычный человеческий опыт подсказывает, что «поддержанное боль­шинством» не всегда означает «истинное». Условность этого критерия, оче­видно, неплохо понимали и персонажи Евангелий. Поэтому вложенными в уста одного из них знаменитыми словами «Что есть истина?» вполне мож­но было бы предварять любое историческое исследование, претендующее на осмысленность.

Установить с точностью, как происходили события 1000 лет назад и про­исходили ли они вообще, практически невозможно. Можно только пред­полагать и осторожно пытаться реконструировать их на основе здравого смысла и всей имеющейся в доступе информации, не отвлекаясь на совре­менные нам трактовки.

Именно так я в очередной раз и предлагаю поступить.

Если анализировать древние источники, а не представления о них, воз­можно следующее прочтение образа Иосифа Аримафейского (литературно­го персонажа или реального человека, каждый пусть решает сам).

После распятия Христа некий человек по имени Иосиф приходит к рим­скому чиновнику Пилату и просит (или требует) выдать тело казненного для последующего захоронения. Это факт, о котором известно из нескольких Евангелий. Почему бы ему не быть историческим? А кто мог чисто теорети­чески отважиться на такую просьбу? Очевидно, прежде всего, ближайший родственник. И действительно, согласно римским законам (когда бы они ни были писаны), тело казненного мог получить только родич. Это вполне со­гласуется с так называемой «легендарной» информацией о том, что Иосиф был дядей Богородицы. А если Иисус был внучатым племянником аримафейца, отчего всех смущает возможность совместных путешествий род­ственников? Не смущает? Уже хорошо. А то получается какой-то расизм, не побоюсь этого слова: что сказал римлянин Цицерон Марку Бруту, мы знаем практически наверняка, как будто рядом стояли, а куда Макар телят гонял Иосиф возил юного Иисуса, не ведаем, да и ведать не хотим, потому как за­ранее извещены, что это огорчающая всех почтенных людей чушь.

А если путешествовали Иисус и Иосиф в Корнуэл, да еще и не один раз, как недвусмысленно намекают в легендах, откуда они туда добирались? Неу­жели прямо из Палестины? Вряд ли. Кратчайший путь - через Галлию. Кста­ти, если кто не забыл, Иосиф прошел этим путем еще минимум один раз, после смерти Христа. А Иисуса всегда называли галилеянин. А названия Галлия и Галилея часто обозначали одно и то же место (достаточно открыть Летописец Еллинский и Римский, чтобы в этом убедиться). Так, может быть, и Иосиф был родом из Галлии, а не Галилеи?

И вот тут мы упираемся в прозвище Аримафеец. Казалось бы, Лука четок в объяснении: Аримафея - город иудеев. Однако ни провинция Иудея, ни дру­гие римские провиции на Ближнем Востоке не знали города с таким названи­ем. И это медицинский факт. Но историкам медицина - не указ. И Аримафею на полном серьезе начинают ассоциировать с городом Рамафаим. Фонетиче­ски вроде бы похоже. Беда только в том, что и этого города в живом виде не существует. И его тоже приходится ассоциировать. С каким-то маленьким местечком под названием Наби Самвил. А теперь, будучи в здравом уме, по­пробуйте объяснить, что общего между Аримафеей и Наби Самвил. И это не сказочная линия повествования, а вполне себе словарно-энциклопедическая. В том смысле, что практически в любом справочнике можно прочесть, что Аримафея и Рамафаим (Наби Самвил) суть одно и то же.

А почему, собственно, не поискать Аримафею в другом месте? Отчего все уперлось в Израиль? Ну как же! Традиции-с! Должна быть Аримафея в Иудее? Будет. Не извольте нервничать. Вот уж и Наби Самвил своей очереди быть Аримафеей дождался.

Но три евангелиста из четырех не знают города Аримафея, они знают то ли место Аримафея, то ли прозвище. И лишь Лука, который во всем находит иудейский след, кивает в нужную сторону и с правильными словами: «от Аримафеи города - иудеев». Забавно, но даже тут нет намека на провинцию Иудея, ведь «город иудеев» совершенно не означает, что сие поселение на­ходилось в Иудее. Да и город с преобладанием иудейского населения может быть где угодно хоть в Палестине, хоть в Иберии, хоть в Галлии.

А не поискать ли другие объяснения фразе «от Аримафеи» из Евангелий? Тем более что у Иосифа, согласно разведданным, было еще одно имя - де Мармор, то есть, если перевести на русский, Марморский или из Мармора^[34] .- Но какой же может быть де Мармор в Палестине? Это все невежественные монахи напридумывали. А вежественные в это время изучали карты Пале­стины, которые лишь по нелепому стечению обстоятельств не дошли до нас во всей своей первозданной птолемеевской красе. Так вот, какой же де Мар­мор может быть в Палестине в I веке нашей эры?! Правильный ответ: ника­кого не может. А если не в Палестине и не в I веке, то де Мармор - вполне традиционное имя. Для Франции или Италии. То есть для Галлии темных веков. Надо же, опять она всплывает.

Может быть, это случайность? Посмотрим генеалогические дерева. Из всей древней знати (как европейской, так и восточной) есть только три близкие фамилии: Mormaer в Шотландии, Mormoiron (Mormorone) в Про­вансе и Marmorito в Италии. А населенных пунктов с именем Marmore  всего два - и оба (ну надо же!) в Северной Италии, то есть бывшей Галлии. Так откуда был родом Иосиф де Мармор? Из Иудеи? Или из иудейского горо­да в Галлии? На мой взгляд, ответ напрашивается однозначный. Кстати, на севере Италии существовал древний город Ариминум (ныне Римини), на­звание которого как-то подозрительно смахивает на искомую Аримафею. Учитывая, что греческий звук, отображавшийся буквой «θ», очень по-разному приживался в европейских языках (это можно проследить и по другим то­понимам: например, Вифлеем в европейских языках именуется Беллем, та же Аримафея - Ариматея и т.д.), вполне вероятно, что Ариминум мог пре­вратиться в Ариматею. И вот тут уместно вспомнить об имени то ли сестры, то ли племянницы Иосифа, приводимом в отдельных списках. Помните? Ее звали Бианка. Не Бланка (испанский вариант), не Бранка (португальский) и даже не Бланш (французский). То есть в Средневековье бытовало мнение, что близкие родственники Иосифа Аримафейского имели отношение к Ита­лии. Хотя, безусловно, это можно списать и на приступ италийского лож­ного патриотизма эпохи Возрождения. Несмотря на все Марморы, вместе взятые.

Или другой, более вероятный вариант. Евангелия, естественно, были соз­даны не сразу, а через некоторое время после казни и воскресения Христа.

Соответственно многие участники событий могли войти в повествование не под теми именами, которые носили до драмы Страстей, а под теми, которые были у них в момент написания Евангелий (то есть через несколько лет), чтобы современники понимали, о ком идет речь. Иосиф, как гласят легенды, уединился в далекой от всего тогдашнего мира Британии. То есть стал фак­тически отшельником. А в греческом языке отшельник или пустынник - это ερημίτης (erémitês). Во Франции это слово превратилось в (h)eremite, отсю­да же hermitage. В греческом койне, на котором написаны Евангелия, перед гласной была придыхательная согласная (обычно обозначаемая литерой h). А теперь гляньте на историю слова (h)eremit в греческом, латыни и француз­ском. Вот там как раз этот самый пресловутый придыхательный звук то по­является, то снова исчезает, причем и в латыни, и во французском. Так что Иосиф, скорее всего, действительно сначала был знатным человеком и име­новался соответственно по-дворянски: де Мармор. А потом стал пустынни­ком, отшельником. Или Иосифом Еремитейским Евангелий.

Позвольте-позвольте, а как же информация о том, что аримафеец числил­ся в синедрионе? Как знатный дворянин де Мармор мог быть одновременно членом иерусалимского госсовета? А вот этого-то как раз, похоже, и не было. Ведь нигде в Евангелиях не сказано, что Иосиф был членом синедриона, да еще и в Иерусалиме. Буквально говорится, что аримафеец был членом сове­та (греческйй вариант) или благородным декурионом (латинский вариант). Если кто-то считает, что совет = синедрион, пусть продолжает так считать. Если еще кому-то чудится, что синедрион и декурион отличить можно толь­ко под микроскопом, да и то не под каждым, и тут не буду спорить: каждый волен трактовать действительность в меру своих представлений о ней. Мне же думается, что членом совета (или старейшиной, или декурионом) Иосиф был, ибо многие источники указывают на его принадлежность к высшему римскому чиновничеству, но вот только к палестинской Иудее все это не имеет ровным счетом никакого отношения. И лишь перенос евангельско­го сюжета в другое время и место расставляет все по местам. Дворянин де Мармор мог совершенно спокойно быть членом городского совета (или де­курионом, или старейшиной) какого-нибудь средневекового города с боль­шим количеством иудейского населения, и вот такая трактовка совершенно не противоречит большинству источников, и в первую очередь главному из них - Евангелиям.

Но неужели в той же Галлии были города с преобладающим иудейским населением? Ох, были, были, и не только в Галлии, но и в соседней Ибе­рии, и в негалльской части Италии. Только информация эта разрозненна, и, чтобы до нее добраться, необходимо перелопатить кучу дополнительной литературы. А так - всё на виду, просто современные исследователи, мягко говоря, скользят по поверхности и не горят желанием рыть глубже, а то ведь может найтись такое, от чего волосы встанут дыбом не только на голове. Да и РКЦ (в этом, кстати, ее и современных иудеев интересы совпадают) не готова, похоже, серьезно говорить о своем генезисе.

Так вот-с, ни для кого, собственно, не секрет, что многие города юга Испании (типа того же Толедо) были практически целиком иудейскими по веро­исповеданию. Это не означает, что жили там исключительно евреи или иудеи в современном смысле слова. Древний иудаизм был, похоже, гораздо ближе к тому, что сейчас называется иудеохристианством или первохристиан- ством. И исповедовали этот вариант религии разные по происхождению сре­диземноморские народы. Тем не менее города были иудейскими, что, возмож­но, и зафиксировано у Луки. Ровно такими же иудейскими были и поселения Южной Галлии. О которых написано много всего интересного в связи с катар­скими войнами, но вот дальше копают редко. И не зря. Потому как там лежит такая бомба, что мало никому показаться не должно: ведь в Средние века в Септимании (юг нынешней Франции) существовало иудейское княжество, а правитель его носил титул, на секундочку, Царь Иудейский.

Да что там юг Галлии. Слово иудей действовало на галла, как соль на рану, еще и в XIX веке. Вот что писал француз Дрюмон в книге «Еврейская Франция»:

И еще небольшой кусочек из той же книги Дрюмона:

Оставляя без комментариев откровенно антисемитскую риторику автора и его кивки в сторону востока, отметим, что присутствие иудеев в средневе­ковой Франции и их житие бок о бок с галлами под сомнение не ставится. Более того, участие парижской синагоги в воспроизведении входа Христа в Иерусалим, да еще и пред светлыми очами римского первосвященника, говорит о многом. В том числе и о том, что никакого реального противосто­яния иудаизма и католического христианства не было еще и в XII столетии. Это к вопросу об истинных причинах выдавливания иудеев из европейских городов: конкуренция за место под солнцем была жесткой.

Помимо Парижа, центр которого - Ситэ - назывался туземными галлами Еврейским островом, а на месте нынешней церкви Мадлен еще в Средневе­ковье стояла синагога, довольно значительными иудейскими поселениями славились Каркассон, Монпелье и Люнель. О последнем вообще хотелось бы сказать отдельно, ибо в средневековых документах сей город - центр еврей­ской учености - отчего-то неоднократно называется Иерихоном. Если пере­вести название города Иерихон буквально, то получится что-то типа «лун­ный». Если перевести название города Люнель буквально, получится ровно то же самое. Конечно, это очередное непостижимое стечение исторических обстоятельств, но в других обитаемых частях древнего мира подобные сте­чения отчего-то не возникали. Возможно, потому, что все эти парадоксаль­ные совпадения из разряда рукотворных...

Но мы отвлеклись. Ведь речь шла о том, мог ли Иосиф быть членом совета в городе иудеев в Галлии. Теперь, надеюсь, вопрос этот можно признать риторическим и двинуться в исследовании дальше.

Итак, в версии, называемой легендарной, Иосиф хоронит Сына Божия, а затем иудеи сажают его вместе с несколькими близкими Иисусу людьми в лодку без паруса и весел, и сей челн прибивает к галльскому берегу в районе Марселя. Оставляя без комментариев возможность путешествия на таком удивительном плавсредстве на такое расстояние, заметим, что по большому счету никаких причин поступать так с Иосифом у иудеев не было. Ничего предосудительного он сам не совершил, а требовать по-родственному тело мог по закону. Более того, будучи римским чиновником или знаменитым членом совета, аримафеец сам мог отправить кого угодно куда угодно на раз-два. Если же Иосиф сотоварищи сами решили покинуть Палестину, за­чем им нужно было отправляться за тридевять земель? Греческий язык, род­ной для всего Средиземноморья, мог помочь им устроиться гораздо ближе.

А вот если все вышеперечисленное происходило в Галлии, сюжет уже не кажется удивительным. Группа первохристиан просто решила покинуть ме­ста, связанные с малоприятными воспоминаниями. И переселиться в сосед­ний регион. Где и продолжила проповедовать учение Христа. Кстати, мощи всех, прибывших в Марсель, находятся и сегодня не сильно далеко от него: Лазаря - в Отёне, Магдалины - в Сен-Боме, Марии Иаковлевой и Марии Саломеи - в Сент-Мари-де-ла-Мер, Иосифа - в Муанмутье и т.д. Соглас­но некоторым опять-таки легендарным сведениям, в лодке присутствовала и Матерь Божья, но эта часть легенды проработана гораздо хуже, чем все остальные. Возможно, дело тут в нежелании раскрывать информацию, важ­ную для первохристиан. Однако отметим, что описание некоторых вех жиз­ни Богородицы, несмотря, на различия в восточной и западной традициях Ее почитания, приводят к одним и тем же людям и именам мест. Так, Вос­точная Церковь считает, что Дева Мария посещала Лазаря на Кипре. Однако Лазарь, как мы помним, отбыл вместе с группой сподвижников Христа в Галлию и похоронен тут же. Кроме того, Лазарь был, по русским летопи­сям, епископом града Китейского, а это может быть как Китеон на Кипре, так и Ситэ в Париже. Отсюда возникает вопрос: а путешествие Богороди­цы к Лазарю - это точно путешествие на Кипр? Еще одно удивительное со­впадение связано с успением Девы Марии. В восточной традиции местом смерти и погребения считается Иерусалим, однако есть эфесская традиция, согласно которой Богородица доживала свои дни в этом городе. При этом самым известным храмом в мире, посвященным Матери Божьей, являет­ся парижский Нотр-Дам, а крепость города Марселя, легендарным образом связанного с близкими людьми Христа, называлась в древности Эфессум. Впрочем, тут ничего определенного утверждать нельзя, ибо информация слишком скудна и противоречива. Возможно, как раз тут речь может идти лишь о совпадениях.

Вернемся к житию Иосифа Аримафейского. Итак, оставив своих това­рищей в Галлии, Иосиф, согласно легендарным сведениям, отправляется в Британию. Ничего сверхъестественного в таком поступке нет. Британия для Галлии - не дальний свет, да и по обеим сторонам Галльского моря, как тог­да назывались разделяющие Британию и Галлию воды, говорили на схожих языках, ибо и там, и там обитали кельты.

В Британии Иосиф держится подальше от людей в месте, где позже (или вследствие нахождения там аримафейца) возникает знаменитое Гластонбе­рийское аббатство. Возможный вариант? Почему бы и нет? История знает немало примеров ухода христианских подвижников в отдаленные пустоши или скиты. Вполне вероятно также, что у Иосифа были с собой какие-то вещи, связанные с прошлым, добританским периодом жизни святого. Это могли быть и реликвии Страстей. Поэтому появление упоминаний о некой чаше, в которую была собрана Кровь Христа, вполне может иметь под собой разумные основания. Дальнейшая трансформация представлений о чаше в легенду о Святом Граале тоже объяснима: людям свойственно добавлять от себя подробности, которых лишен оригинальный сюжет.

Как, где и когда отошел ко Господу Иосиф де Мармор, установить непросто. Британцы настаивают на гластонберийской версии, согласно которой вечный покой аримафеец обрел в Британии и был похоронен в основанном им аббат­стве. Даты при этом не называются. Французы, не претендуя на то, что знают место и год смерти Иосифа, скромно намекают на обладание мощами свято­го, кивая в сторону монастыря Муанмутье в Лотарингии. Также сообщается, что реликвии попали в Галлию во времена Карла Великого. Проверить же ни английскую, ни французскую версию не представляется возможным. Можно только добавить все, что известно о других людях Евангелий и их житии, к истории аримафейца и в очередной раз удивиться, насколько далеко всё это от вечно мудрствующего и неспешно-ленивого Востока.

А нынешние иудеи скромно молчат. Им судьба «знаменитого члена си­недриона» времен пришествия Христа неинтересна. Если и жил человек по имени Иосиф в городе Аримафея (кстати, где это?), то прославился он не подвигами во благо Израиля и его богоизбранного народа, а чем-то иным. Нет борца за счастье Сиона, нечего и обсуждать. В Багдаде все спокойно.

И в Марселе, кстати, тоже все спокойно. И в Гластонбери. И в Люнеле. Был Иосиф - хорошо, не было - очень занятно. А когда выходят «Неудержимые-2»? Уже прошли?!! Вот это досадно, ай-яй-яй.

Св. Анна

Мать Богородицы и бабушка Иисуса Христа. В канонических Евангелиях имя Анны не упоминается. О судьбе матери Богородицы и ее мужа, св. пра­ведного Иоакима, можно узнать из раннехристианских апокрифов и средне­вековых источников самой разной направленности. Православная и като­лическая версии успения св. праведных Иоакима и Анны довольно сильно отличаются друг от друга. Согласно восточной традиции, Иоаким преста­вился через несколько лет после Введения дочери во Храм в возрасте 80 лет, а Анна скончалась через два года, будучи 79 лет от роду. Предполагается, что захоронены они были в Гефсиманском саду, неподалеку от Иерусалима. За­падная же традиция настаивает, что Анна после смерти Иоакима еще дваж­ды была замужем и родила двух дочерей - Марию Клеопову и Марию Зеведееву. В сочинении монаха Петра из Диета (Petrus Diesthemius) конца XV века, а также в опубликованном в 1579 году в Париже «Поучении» немецко­го богослова Иоганна Экка упоминаются даже имена родителей св. Анны: Эмерентия (Emerentia) и Столланус (Stollanus). Существует также скуль­птурная группа начала XVI столетия (атрибутируемая Городскому Мастеру из Хильдесхайма), состоящая из сидящей с младенцем Христом на коленях Девы Марии, св. Анны и Эмерентии (подпись на скульптуре: Emerantia)^[35].

Есть и другие картины и скульптуры, в которых предположительно при­сутствует мать св. Анны, однако концепция Святой Родни чем-то сильно не угодила Ватикану, и после прискорбно известного Тридентского собора количество упоминаний и изображений близких Христа по материнской линии резко пошло на спад. Возможно, папистов не устраивало тройное за­мужество св. Анны, а может, все дело было в отсутствии правильных иудей­ских корней: ведь и Столланус, и Эмерентия - имена далеко не семитские.

Скульптурная группа с Эмерентией из музея Метрополитен

Да и Анна, если разобраться, может происходить не только из ветхозавет­ной жизни, хотя все этимологи хором направляют интересующихся этим именем в сторону еврейского «благоволение, благосклонность». При этом как-то теряется из виду, что у тех же кельтов была богиня по имени Ана/Ану (вариант: Дану), а у германцев имелось мужское имя Anne, восходящее к слову орел. Кстати, мужское имя Анна (помните такого евангельского персо­нажа?) было распространено именно во Франции. Одного из маршалов XVI века звали Анн де Монморанси. Были и другие, менее титулованные особы с тем же именем. А вот в других областях древнего (и средневекового) мира обилия названных так мужчин не наблюдается. Вкупе с абсолютно латини­зированными Эмерентией и Столланусом кельтская Анна могла вызывать совершенно ненужные вопросы, поэтому от греха подальше ее лишили ге­неалогии и семейного альбома. А всем составителям хроник Святого Семей­ства предусмотрительно погрозили пальчиком с перстнем св. Петра: нельзя! Однако унять всех «страждущих правды ради» не удалось. И сведения о св. Анне продолжали оформляться в легендарные повествования. Так, согласно бретонской традиции, Анна родилась в Корнуале и была королевских кро­вей. Соответствует это исторической правде или нет, сказать сейчас сложно, однако показательными являются три момента.

Первый - это имена древних бретонских правителей, среди которых были Юдикели (Иезекиили), Соломоны, Юдифи, Авдеи и прочие Матфеи. Разве они не могли быть «одной крови» со св. Анной? Очень даже могли.

Далее. Согласно одной из самых древних европейских традиций, мощи св. Анны находились в Галлии с I веке н. э. Подчеркиваю: с I века! То есть с апостольских времен. Конечно, в этой чудесной истории присутствуют свои нюансы, и мощи, как это водится в церковном перформансе, были за­ново обретены во времена Шарлеманя, однако никаких перенесений из Па­лестины или Константинополя, характерных для этого типа рассказов, для св. Анны предусмотрено не было. Да и не могло быть. Ведь с момента успе­ния матери Богородицы до начала служения Иисуса должно было пройти немало лет. И в то время никаких христиан, для которых были бы ценны мощи св. Анны не наблюдалось даже в зародыше. Так что, заявляя о мощах св. Анны в Галлии с I века, традиционалисты фактически подтверждают, что она была похоронена там, где жила. Конечно, речь должна идти не о I веке, а, скорее всего, об XI или даже XII, но тут важен другой акцент. Номер века не имеет особого значения. Важно, что это еще апостольские времена.

И наконец, сегодня мощи св. Анны находятся, как и много столетий на­зад, в соборе города Апт, куда их (предположительно) поместил друг Хри­ста по имени Лазарь. В том же храме почитается плат, принадлежавший матери Богородицы. Считается также, что часть мощей св. Анны (голова) покоится в соборе города Шири-Урскам (Сhry-Оurscamp), в 100 км от Парижа.

Кстати, неподалеку имеется ничем не примечательная горка с ничего не обещающим названием Моnt Renaud. Однако раньше (лет эдак 700 назад) сей холм именовался несколько иначе, а именно: Нerimond. С чего бы это переименовывать гору? Кому ее девичья фамилия не угодила? Очевидно, тому, кто был слишком хорошо начитан, чтобы не заметить поразительного сходства с библейским Хермоном. Впрочем, это не первый и не последний случай, когда топонимика Писания проявилась не совсем там, где ей следо­вало. Не первый и не последний.

Мученик Лонгин

И еще об одном имени, которое не упомянуто в каноническом тексте Евангелий, но часто появляется в христианских источниках разных перио­дов. Речь о римском сотнике, поразившем копьем Спасителя, а затем уверо­вавшем в Христа. Звали этого воина Лонгин. Попробуйте записать это имя латинскими буквами, и вы поймете, что перед вами обычный французский топоним, что-то типа Longine. Кстати, деревня с таким названием имеется на востоке Франции. Не знаю, существовала ли она в евангельские времена (скорее всего, нет), но ареал нахождения имени весьма показателен. Мощи сотника находятся в Риме, в церкви Св. Августина. Часть мощей св. мучени­ка Лонгина принадлежит собору Св. Николая в Бари.

Св. Марфа

Считается, что св. Марфа оказалась в Галлии вместе со своим братом Лазарем, сестрой Марией и прочими достойными людьми из ближайшего окружения Христа. Согласно Золотой Легенде, Марфе удалось усмирить с помощью святой воды дракона (Тараск), обитавшего между Арлем и Ави­ньоном. Что это было за чудо-юдо лесное и какие реальные события стоят (если стоят) за сим сказочным происшествием, неизвестно. Зато известно, что мощи святой находятся в крипте собора в Тарасконе, куда они по одним данным были помещены в IX веке, а по другим - в XII (1187 год). Судя по всему, вторая дата более реалистична.

Апостол Павел

Святой Павел. Фактически родоначальник христианства в том виде, в ко­тором оно сегодня известно. Он же Савл из Тарса. Только из какого Тарса - вот вопрос. Если из того, который в Малой Азии, то с чего это его отец считается фарисеем? Что делал фарисей в Малой Азии, в то время как ему следовало быть в Иерусалиме? И каким образом Савл оказался причастным к заключению святых в темницы и подаче голоса против христиан? Он что, был членом синедриона? Из малоазийской грязи - в иерусалимские князи? Как-то слабо верится. И о какой власти, полученной Савлом от первосвя­щенников, говорится в Деяниях апостолов (26:10)? Член синедриона, знат­ный иудей Савл не был в курсе, что у иудеев есть только один первосвящен­ник? Или этого не знал Лука, который, как считается, был автором книги Деяний? И еще один момент: иудеи могли быть эллинистами и даже вполне могли читать Писание только на греческом, но вот сторонниками Рима они явно не были, и в симпатиях к латинству заподозрить их трудно. Однако Савл отчего-то берет себе латинское имя Павел, а не какое-нибудь греческое или еврейское прозвище.

Так, может, Савл из Тарса - это Савл из Торси? Того самого Торси, кото­рое находится совсем рядом с Парижем. Тогда понятно, как Савл мог стать фарисеем (паризием), почему он говорит о первосвященниках во множе­ственном числе и, наконец, почему он взял себе римское имя, а не еврейское или греческое.

Крипта церкви Св. Марфы,

место изначального упокоения мощей святой

Мощи св. Марфы

Ирод Великий

Ирод Аскалонит. Именно так иногда называют того самого злодея, ко­торый отметился в истории с избиением младенцев^[36] . Потому как родился сей персонаж, как считается, в Аскалоне. Только вот любопытно, в какой из двух. Ближневосточной, которая существовала до XIII века, а потом - тю-тю, испарилась? Может быть, может быть. Только существование этой Аскалоны под большущим вопросом. Ведь, начиная с незапамятных времен, до 1948 года этот арабский город назывался Эль-Мадждаль. И установить связь между ним и древней Аскалоной можно, учитывая зияющее отсут­ствие документов смутного Средневековья, лишь на глазок.

Испанский же город Эскалона, находящийся неподалеку от Толедо, всег­да носил это имя. Считается, что испанцы то ли перенесли библейское на­звание к себе, то ли просто-напросто воспользовались латинским словом sca1а. С учетом географического положения поселения и его богатой исто­рии оба объяснения удобоваримы.

А вот итальянский город Асколи (не Аскалона, конечно, но ведь Аскалонитом можно назвать и жителя этого города) фамилию не менял, и как Асколи был, так им и остался. Кстати, располагается он в той самой про­винции Марке, где находится Скариотто, родной город Иуды. А окружают древний Асколи три горы с чудесными названиями: гора Вознесения, гора Св. Марка и Цветочная гора. Для полноты картины не хватает лишь Мас­личной. Хотя... почему не хватает?! В Италии и Франции достаточно топо­нимов такого рода. И Монтоливо, и Монтоливе, и Оливе - вполне распро­страненные топонимы на территории бывших Галлий. Как знать, не эти ли места имелись в виду в Евангелиях. Потому как израильская «Масличная гора» больше смахивает на кладбище, чем на изобилующий оливками холм. И, похоже, местом захоронения это израильское место было исстари.

Ирод Антипа

А что там еще с одним антигероем, Иродом нашим Антипой? Вы, навер­ное, уже смеетесь. И правильно делаете. Его, оказывается, тоже сослали в Галлию. Ну, традиция, видимо, у Калигулы такая была: как не понравился ему человек, так сразу его на покой, поближе к виноградникам. Ирода Антипу спровадили, согласно некоторым источникам, в Лион, то есть тогдашний Лугдунум.

Сергий Павел

Сергий Павел, упоминаемый в Деяниях апостолов (уверовал благодаря апостолу Павлу). Как бы проконсул Кипра. Надгробные плиты семьи Сер­гиев есть в Галлии. По очередному неведомому стечению обстоятельств. В Галлии почитался как Павел Нарбоннский, могила которого, как нетрудно догадаться, находится в Нарбонне.

Глава 7 Священные реликвии

Любопытная картинка вырисовывается, если посмотреть, когда и где появ­ляются реликвии, связанные с земной жизнью Христа. Вещдоков по делу о служении и распятии Иисуса из Назарета на самом деле не так уж и много, поэтому проследить их судьбу, с учетом бережного отношения к этим свя­щенным для христиан свидетельствам земной жизни Спасителя, достаточно легко.

Начнем с самой известной реликвии - Туринской Плащаницы. Первое более-менее приемлемое для исторического анализа упоминание этой ре­ликвии - 1353 (или 1355) год. Место упоминания - Франция. Город Лирей. Появилась Плащаница при «мистических обстоятельствах», но это уже нас мало интересует. Все, что связано с историей этого артефакта до 1353 глда, мягко говоря, является легендой. В 1357 году началось паломничество к Пла­щанице, в память о чем была отчеканена медаль (образец можно увидеть в музее Клюни). Чуть позже, в 1389-м, появляется доклад местного епископа папе римскому, в котором выражена озабоченность, что паства пала жерт­вой инсинуаций. Ну а дальше упоминаний о Плащанице уже достаточно для того, чтобы проследить ее путь во времени и географии.

Конечно, большинство ученых, занимающихся синдологией (то есть ис­следованием Туринской Плащаницы), указывают, что существуют и более ранние упоминания о реликвии, Например, в текстах византийского чело­века по имени Николай Месарит (XIII век), а также в перечне француза де Клари и в записях новгородского архиепископа Антония (все тот же XIII век). Однако на поверку эти упоминания оказываются более чем сомнитель­ными. Впрочем, судите сами.

Свидетельство архиепископа Антония (так называемая «Книга Палом­ник»), датированное XIII веком, существует только и исключительно в нов­городских списках ХVІ-ХVІІ веков, которые дают весьма косвенное пред­ставление об оригинальном тексте, если таковой вообще был. На каком ос­новании сие произведение отнесено именно к XIII веку, нужно спросить, очевидно, у таких специалистов по строго научному состариванию Велико­го Новгорода, как Зализняк или Янин. Или еще у кого-нибудь, кто полагает, что Новгороду 2000 лет.

Николай Месарит, который, как считают некоторые исследователи, упо­минал Плащаницу, был явлен научному миру лишь в XX (!) веке стараниями немецкого византиниста Августа Гейзенберга. До этого времени о братьях Месаритах никто слыхом не слыхивал. Вся датировка Месарита основана исключительно на мнении одного заинтересованного лица, относившего древние документы (аж цельных два манускрипта) к началу XIII столетия. Кроме того, Месарит (если это действительно он, если это XIII век и если ве­рен перевод Гейзенберга) писал не о Плащанице, а о погребальных одеждах. Что имелось в виду под «погребальными одеждами» в редакции Гейзенбер­га, большой вопрос.

Итак, свидетельство Антония, мягко говоря, позднее и ненадежное. Месариты тоже под вопросом, так как не совсем ясно, о чем там вообще идет речь и как относиться к источнику, который восемь веков никому как бы не был нужен, а потом вдруг появился - и бац: получите свидетельство о Плащанице.

Остается де Клари с его сагой о завоевании Константинополя. Вот уж действительно эпическое произведение. Об авторе неизвестно ничего. Судя по синтаксису, рассказ записывался со слов рыцаря, побывавшего в походе. Впервые издано в 1924 году: очевидно, до XX века никого IV Крестовый по­ход не интересовал. По мнению современных историков, де Клари постоян­но путается в показаниях и плавает в хронологии, а, кроме того, вообще не очень разбирается в религиозном подтексте происходящего. Зачем откро­венному солдафону понадобились высокопарные мемуары и каким обра­зом эта графоманская история пережила восемь веков, вопрос практически риторический. Нет, можно, конечно, за неимением лучшего опереться и на такой источник откровения. Однако контекст эпохи выдавливает из себя незадачливого бытописателя: получается, что, кроме де Клари, судьба ре­ликвий, связанных с жизнью Христа, не интересовала вообще никого, даже церковных деятелей. А это выглядит как-то не очень правдоподобно.

Впрочем, последние исследования испанских синдологов поставили жир­ный крест на всех инсинуациях любителей состарить Туринскую Плащани­цу и возвести ее историю к той реликвии, которую якобы видели в Констан­тинополе де Клари, Антоний и Месарит. Дело в том, что король Франции по имени Людовик, впоследствии канонизированный и названный Святым, купил 22 предмета, привезенных из Константинополя, и среди них были те самые погребальные одежды, которые все радостно записали в плащаничные. Частички той ткани, которую купил Людовик, были подарены им городу Толедо, и они уцелели. Сравнение их с образцами ныне имеющейся Туринской Плащаницы подтвердило, что это однозначно две разные ткани. Таким образом, Месарит образца XX века и новгородец Антоний XVII века видели что угодно, только не Туринскую Плащаницу^[37] .

В итоге: Туринская Плащаница появляется во Франции и в XIV веке.

Смотрим, какие еще реликвии упоминаются в источниках и имеются в доступе.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона дает следующее свиде­тельство в статье «Реликвии» со ссылкой на текст французского палеографа XVII века Жана Мабильона:

«Аббат Анжильберт (около 803 года) исчисляет следующие Р. своего мо­настыря: “пояс Господень, одежда Его, Его сандалии, ясли Его, губка, из ко­торой Он был напоен, вода Иордана, камень, на котором сидел Иисус Хри­стос, когда насытил пятью хлебами 5000 людей, свечка, светившая при Его рождении, Р. с горы Фавор и ее палаток Преображения, млеко Божией Ма­тери, Ее волоса, Ее одежда и паллий, волос из бороды апостола Петра, его сандалии и рубашка, его стол, стол св. Павла, его орарь” и пр. (см. Mabillon , “Acta Sanct. Saec. IV”, , 114)».

Следы многих из перечисленных реликвий, к сожалению, потерялись в истории. Однако большая их часть все же сохранилась, и местоположение ее неплохо известно. Однако для начала отметим, что аббат Анжильберт, кото­рого цитирует Мабильон, а вслед за ним и энциклопедия, жил, по мнению ученых, в VIII—IX веках на галльских просторах и служил при дворе Карла Великого (Шарлеманя). А реликвии, которые упомянуты выше, находились под защитой монастырских стен Сен-Рикье в Пикардии. Любопытно, что список составлен как бы задолго до эпохи Крестовых походов, поэтому сказать, что священные реликвии образовались в Европе вследствие разграбле­ния Константинополя или Иерусалима, не представляется возможным.

Итак, опять Галлия и - на бумаге, которая все стерпит, - VIII—IX века. В реальности же происходит следующее.

Часть святынь оказывается в Аахене, резиденции Шарлеманя. Однако местом паломничества христиан сей город становится не с темных веков, а лишь с 1349 года. И опять мы упираемся, как и в случае с Туринской

Плащаницей, в XIV столетие. Верующие идут на поклон к четырем великим святыням и трем реликвиям. Речь идет, прежде всего, о платье Св. Девы Марии, свивальниках Христа, его повязке и саване Иоанна Баптиста. Что касается реликвий, то это пояс Богородицы, пояс Христа и веревка, ко­торой Его бичевали. Святыни, как уже было упомянуто выше, известны широкой публике с 1349 года, и нет никаких причин считать, что они появи­лись в Аахене раньше. Реликварии же, в которых ныне содержатся святыни, изготовлены в Праге между 1360 и 1390 годами. Очевидно, раньше надоб­ности в «боксах для хранения» не было.

Святая губка со следами крови Христа ныне находится в Риме, в церкви Св. Иоанна Крестителя на Латеранском холме. С какого времени реликвия живет в Италии, неизвестно. Однако, как мы помним, губка упомянута Анжильбертом как находящаяся в Сен-Рикье (ныне Франция). В то же время вездесущий Добрыня Ядрейкович (aka  Арх. Антоний Новгородский) сви­детельствует наличие сего артефакта в Константинополе XIII века. Как от­носиться к этой раздвоенности Св. губки, не очень понятно. Возможно, речь идет о двух разных кусках реликвии. Или кто-то из свидетелей путается в показаниях. Или... впрочем, не будем о грустном. Сегодня Св. губка - в Риме.

И уж если была помянута церковь Св. Иоанна на Латеранском холме, сле­дует вспомнить, что в ней присутствует еще одна реликвия Страстей, а именно Scala Santa (Св. Лестница) или Scala Pilati^[38] (Лестница Пилата), по которой, согласно церковному преданию, Христос поднимался к Пилату и уходил от него. Вот описание этой реликвии из XVIII века^[39] :

Великолепная Церковь Святаго Иоанна Латеранскаго после Собору Святаго Петра, за лучшую во всем Риме почитается. В ней лежащия Свя­тых Апостолов Петра и Павла нетленныя главы, по Господским Празд­никам народу показывают. Недалеко от сей Церкви Святая лесница о дватцати восьми ступенях, вся из белаго мармора. Католицкие Патры, объявляют оную за самую ту лесницу, на которой ХРИСТОС Спаситель в Святых страданиях своих с Терновым венцем на главе и в багряной ризе стоял. На сию лесницу должно на коленях ползть, а ногами по ней ходить никому не позволено. На самом верьху сей лесницы не большая Церковь, а Римские монахи сказывают будто в ней Мощи Святаго Апо­стола и Евангелиста Иоанна Богослова лежат.

Первым упоминанием об этой лестнице историки считают сведения из Liber Pontificalis, составленном в середине IX века, при папе Сергии II (844- 847). После нескольких землетрясений и пожаров XIV-XV веков Латеранский дворец, где находилась Св. лестница, пришел в совершеннейший упа­док, и реликвию перенесли на новое место в 1589 году^[40] .

Ясли Иисуса, согласно преданию, находятся в церкви Санта-Мария- Маджоре в Риме. Теоретически - с VII века. Практически же известны они стали благодаря Франциску Асизскому в XIII веке. Паломничество к святы­не началось как раз в это время.

Столб бичевания. Считается, что фрагменты этой колонны сохранились в Риме (базилика Санта-Прасседе) и Стамбуле (церковь Св. Георгия). Ита­льянская реликвия известна с первой четверти XIII века. О турецкой сведе­ний практически никаких, кроме того, что храм неоднократно перестраи­вался и горел, а свой нынешний облик обрел то ли в XVI, то ли в XVII веке.

Крест, на котором был распят Христос. Говорят, Кальвин в свое время обронил фразу о том, что, если собрать вместе все те деревяшки, которые выдают за части креста Спасителя, из них можно будет сделать целый ко­рабль. Прав был сей исторический персонаж или нет, судить не берусь, но про самую большую часть этой реликвии напишу. Итак, самый значитель­ный кусок обсуждаемого креста находится в Испании, в Santo Torobio de Liebana. Первое упоминание о нем - 1316 год.

Идем дальше. Железная корона Ломбардии, или Corona Ferrea. Извест­на тем, что ее внутренний обод сделан из переплавленного гвоздя (одного из), которым был прибит к кресту Христос. Находится сия корона в Италии. Первое упоминание - 1311 год.

Кровь Спасителя. По легенде, была собрана Иосифом Аримафейским во время казни Христа. Исследователи полагают, что флакон, в котором на­ходится Кровь, был изготовлен в XI—XII веках в Византии. Это достаточно любопытный момент, но еще любопытнее то, что торжественная церемония демонстрации Крови Спасителя возникает в Брюгге в 1311 году. И сдается мне, что эту дату я уже где-то видел.

Водоносы (или кувшины) из Каны Галилейской, где Спаситель явил свое первое чудо, превратив воду в вино. Считается, что эти сосуды нахо­дились какое-то время назад в Италии и Франции. Проследить судьбу этих реликвий до сегодняшнего дня не представляется возможным. Единствен­ное упоминание было найдено мною в книге «Достопамятное в Европе». По­вествуя о достопримечательностях французского Танжера, Э.Р. Рот писал:

Лучшее в городе здание, соборная Церковь Святаго Мавриция, в которой между многими древними вещьми показывают, цветом на подо­бие краснаго ясписа, один из тех водоносов сосудов, в которых Христос Спаситель будучи на браке в Кане Галилейской, воду в вино претворил^[41] .

Как водоносы перенеслись с Ближнего Востока во французский Танжер, загадка. Впрочем, загадка ли?

Копье Судьбы, или Копье Лонгина. Эта реликвия не менее популярна в христианском мире, чем Туринская плащаница. Легенд и мистики вокруг Копья не меньше, чем вокруг Святого Грааля. Но нет пока у реликвии своего Дэна Брауна, так что вернемся к суровой прозе статистики и отметим, что первое упоминание о Копье - начало XIII века, а место упоминания - пап­ская канцелярия в Риме. Справедливости ради надо сказать, что официально Копье Судьбы было признано все же не в XIII веке, а в XIV, то есть опять-таки в тысяча трехсотые годы. В 1354 году император Карл IV приказал сделать надпись, удостоверяющую, что это именно То Самое Копье, и в том же году ввел празднование дня Священного Копья. Таким образом, и в случае с этой реликвией речь больше идет о XIV, чем каких-либо еще веках.

Святой Потир (Santo Caliz), находящийся ныне в Валенсии. По легенде это та чаша, из которой пил Христос во время Тайной вечери. Часто сме­шивается со Святым Граалем. Первое достоверное упоминание - 1399 год, место - Испания, монастырь Сан-Хуан де ла Пенья.

Терновый венец. О нем известно не так много. К сожалению, как и в си­туации с древом Креста Господня, каждый прохиндей в рясе и без норо­вил в Средние века заявить, что у него есть «небольшой кусочек» Тернового венца. Считается, что настоящий венец находится во Франции, куда он по­пал прямиком из Византии в 1238 году. С тех пор пределов Франции, вроде бы, венец не покидал.

Хитон Христа (не путать с Ризой Господней). Легенда гласит, что Дева Мария соткала одежду для Младенца, которая росла вместе с Ним. На эту реликвию претендуют немецкий Трир и французский Аржантой. Послед­ний перл «переговорщиков» высоких сторон, претендующих на правообладание, - оба хитона принадлежали Христу, но один из них действительно нешвенный, а второй обычный. В любом случае весомые аргументы заканчиваются и у тех, и у других на XII веке. Стоит разве что добавить, что в Трире реликвию впервые показали в 1512 году. Французы же насчет «первого показа» не колются, однако напирают на легенду, согласно которой хитон попал к ним во времена Шарлеманя.

Головной убор Христа. Находится во французском городе Кагор, в ка­пелле Св. Гаусберта. Считается, что эта реликвия никогда не покидала галль­ских пределов, раз попав в руки все того же Карла Великого. Однако алтарь церкви в Кагоре был освящен, согласно данным РКЦ, лишь в XII столетии. И вот эта датировка кажется более реальной, если вообще можно говорить о реальности хронологии темных веков.

Дом Богоматери в Лорето. Считается, что в этом доме Дева Мария роди­лась, выросла и получила Благовещение. История святыни противоречива и мутна. С одной стороны, есть так называемая официальная версия, соглас­но которой дом был «перенесен» ангелами (кто выступал в роли добрых фей, оставим пока за скобками) из Назарета (или Вифлеема, как, опросто­волосившись, сообщил римский понтифик в булле 1507 года) в Далмацию. Затем чудесным образом дом переместился в Реканати, а потом еще раз в Лорето. С другой стороны, есть версия Улисса Шевалье^[43] , собравшего все свидетельства и документы, относящиеся к Лоретскому дому, который на­стаивает на том, что папская история обретения святыни полностью сфа­брикована. Скорее всего, француз прав насчет чистоплотности ватиканской канцелярии, однако отвергать принадлежность дома Богородице на том лишь основании, что папские борзописцы криво залегендировали обрете­ние реликвии, я бы не спешил. Возможно, вся «лепнина» с самостоятельно путешествующим домом была необходима для того, чтобы скрыть самую очевидную версию: где строение возвели, там оно и стоит. Причем с XI или XII века, а не со страшно далекой античности.

Итак, большая часть реликвий, связанных с жизнью Христа, по докумен­там проявляется в ХІІІ-ХІV веках. Отдельные артефакты обнаруживаются чуть раньше или чуть позже, но это уже скорее исключения, подтвержда­ющие правило. Стоит обратить внимание и на ареал появления святынь: Италия, Испания, Франция, Германия, Бельгия, Чехия (естественно, это со­временные названия этих территорий, ибо, например, Бельгия как таковая вообще существует только с XIX века).

И это либо территория древней Галлии, либо сопредельные владения, что и неудивительно.

Глава 8. Святые мощи

Совсем недавно ученым посчастливилось обнаружить реликварий с частью мощей св. праведной Елисаветы, матери Иоанна Крестителя. Естественно, находка случилась не в Палестине, не в Северной Африке и даже не в Гре­ции, а в Германии. Вот сообщение с православного сайта sedmitza.ru (ныне отсутствует):

В бывшем дворце баварских королей в Мюнхене обнаружены мощи св. праведной Елисаветы, матери св. Иоанна Предтечи.

О том, что мощи принадлежат именно св. праведной Елисавете, узнали лишь тогда, когда реставраторы расчистили латинскую надпись на металлической табличке реликвария.

МЮНХЕН. В музее «Резиденция», расположенном в бывшем двор­цовом комплексе баварских королей в Мюнхене, обнаружены мощи св. праведной Елисаветы, жены священника Захарии и матери св. Иоанна Крестителя, родственницы Пресвятой Богородицы.

Мощи находятся в зале, именуемом Reliquienkammer, где демонстри­руются драгоценные реликварии, выполненные в конце XVI - середине XVII века мастерами из Аугсбурга и Мюнхена.

Реликварий с частью мощей (по всей вероятности, главой) праведной Елисаветы в виде лежащего на подушечке расшитого жемчугом бархатно­го головного убора выполнен мюнхенскими мастерами в период с 1590 по 1640 год.

О том, что мощи принадлежат именно св. праведной Елисавете, узна­ли лишь недавно, когда реставраторы расчистили латинскую надпись на металлической табличке.

История появления этих мощей в Мюнхене до конца не изучена, но известно, что они были привезены в столицу Баварии из Рима не ранее конца XVI в.

Праведная Елисавета происходила из рода Аарона (Лк. 1:5) и, соглас­но Евангелию, жила с мужем в одном из городов Иудеи.

Праведная Елисавета вспоминается в православном богослужении в дни Зачатия Иоанна Предтечи (23 сентября ) и его Рождества (24 июня).

В населенном пункте Эвен-Сапир под Иерусалимом с 1911 года рас­положен францисканский монастырь, на территории которого, по преда­нию, находится та самая пещера, где скрывалась от воинов Ирода правед­ная Елисавета с сыном. Здесь же, согласно преданию, находится и место упокоения св. Елисаветы - гробница, обозначенная ныне небольшим вы­рубленным в камне углублением храме.

Сохранились данные о том, что св. Елисавета преставилась в 22 году по Р. X. в Хевроне.

Судьба мощей праведной Елизаветы изучена слабо. Известно, что мощи праведных Елисаветы и Захарии находились какое-то время в церкви Св. Иоанна Предтечи на месте его темницы в Севастии, о чем в 1185 году свидетельствовал паломник Иоанн Фока. Доподлинно о том, когда, как и при каких обстоятельствах мощи св. Елисаветы попали в Рим и далее в Мюнхен, неизвестно.

В администрации мюнхенской «Резиденции» корреспонденту «Сед­мицы.Ru» сообщили, что в функции музея не входит изучение мощей святых, содержащихся в реликвариях, которые здесь рассматривают лишь как произведения ювелирного искусства.

Коллекция христианских реликвий (Heiltümer) в «Резиденции» возник­ла в эпоху Контрреформации». Начало ей положил в 1577 году Баварский герцог Вильгельм V Благочестивый (1548-1626), получивший на это бла­гословение папы римского Павла IV (1476-1559). Сын Вильгельма V кур­фюрст Максимилиан I (1573-1651) значительно расширил отцовскую кол­лекцию реликвий. Курфюрст получал новые святыни преимущественно в качестве дара из Рима, а также приобретал их у знати Западной Европы. Он хранил их сначала в деревянных ящиках в построенной в 1607 году ка­пелле «Резиденции». Отсюда 60 реликвариев с мощами, многие из которых сегодня трудно идентифицировать из-за отсутствия на них каких-либо указаний об их принадлежности, были перенесены в Reliquienkammer^[44].

Привязка истории мощей к израильскому Иерусалиму осуществляется ссылкой на текст Иоанна Фоки, который якобы самолично свидетельство­вал нахождение этих мощей в церкви Иоанна Предтечи в 1185 году. Однако текста гражданина Фоки до 1658 года никто в глаза не видывал, а ввел сей опус в оборот известный греческий коллаборационист и по совместитель­ству хранитель Ватиканской библиотеки Лев Аллаций. Извлечение един­ственного сохранившегося манускрипта Иоанна Фоки из небытия выгля­дело, по признанию самого Аллация, следующим образом. Отправившись на остров Хиос, Аллаций нашел будущий литпамятник у кого-то из друзей и сначала всего лишь хотел переписать текст. После долгих хлопот оватиканившийся грек получил вместо копии самый что ни на есть оригинал и от­был с ним восвояси. Обработав текст должным образом, Аллаций наконец издал его в Кельне (очевидно, в Риме с типографским делом была напряжен­ка). Правда, злые критические языки утверждали, что обращение Аллация с текстом Фоки было несколько вольным, а титульный лист с датой «1185» выглядел, мягко говоря, неправдоподобно для Византии, где счет лет шел от сотворения мира, но ватиканского библиотекаря такими мелочами посра­мить не удалось, поэтому на Иоанна Фоку теперь ссылаются все серьезные византинисты. А что делать? Другого фоки у Ватикана для нас (пока) нет.

А то, что мощи св. Елисаветы оказались сначала в Риме, а потом у Габ­сбургов, это все очередная спецоперация французских крестоносных сил. Или подарок византийских императоров римским цесарям. Объяснение легкое и не требующее дополнительных разъяснений.

Если бы не одно но, которое находится по соседству, в Италии.

Итак, Италия. Венеция. Церковь Св. праведного Захарии.

Считается, что в ней почивают мощи св. Захарии и св. Афанасия Велико­го, а само здание было целенаправленно возведено в IX веке для хранения мощей св. праведного Захарии, переданных в дар городу Венеции визан­тийским императором Львом V.

Неплохо, правда? Вы еще не успели забыть, что в 1185 году (то есть уже в XII веке) некий Фока видел мощи Елисаветы и Захарии в Иерусалиме? То есть надо либо проглотить, что в IX веке ушлым венецианцам подсунули все что угодно, только не то, ради чего они строили храм, либо со спокойной ду­шой признать Аллация и его фокиану грубой фальсификацией и отправить все ссылки на этот «шедевр» на помойку.

А факты... факты таковы, что ныне мощи св. праведной Елисаветы находятся в Германии, а мощи ее мужа Захарии - в Венеции. И сия локация далековата от ближневосточного Иерусалима, в котором некий армянин, со слов некоего грека, служившего папе римскому, что-то там видел.

Мощи Иоанна Предтечи

Если мощи матери и отца Иоанна Крестителя обрели покой по одну сто­рону Альп, то ничего удивительного в факте сохранения мощей этого вели­кого святого человека по другую сторону горного массива, наверное, нет.

Глава Ионна Предтечи, Амьен

Многим паломникам и просто интересующимся древней историей лю­дям известно, что честная глава Иоанна Предтечи находится ныне отнюдь не в пределах древнего Израильского царства, а все в той же Франции, в городе Амьене (бывшей Самарии), что, конечно, опять же следует списать на удивительное стечение исторических обстоятельств^[45] .

И вот ведь какое чудо. Из древнего церковного предания нам известно, что Креститель погребен в Самарии (например: Hieron. In Mich. // PL. 25. Col. 1156). A ведь и вправду - в Самарии. Только не на Ближнем Востоке.

Правда, многие скептики указывают на то обстоятельство, что об облада­нии главой Иоанна Предтечи заявляли несколько конкурирующих инстан­ций, каждая из которых предъявляла права на честное имя и незапятнан­ную репутацию именно своей реликвии. Описывая эту во всех отношениях пикантную ситуацию, циники атеистического склада незамедлительно де­лали вывод, что все попы мракобесы и жулики, а Иоанн Креститель, если он, конечно, не был Лернейской гидрой или Змеем Горынычем, имел одну голову на плечах, да и ту не сберег. Возможно, в какой-то степени господа скептики и правы, потому как желание нажиться на почитаемых реликвиях всегда присутствовало в кругах, близких к клерикальным. Однако отметать с порога историю, находящуюся в определенном историческом контексте, только на том основании, что у нее есть крикливые соперницы, а некото­рые церковники не были идеалом добродетели, я бы не стал. И вот почему. Достаточно глянуть на ареал распространения других реликвий, связанных с именем Предтечи, чтобы убедиться в сомнительности греко-армянских и прочих восточных претензий на обладание чем бы то ни было.

В церквях же Италии и Франции с достаточно давних пор зафиксирова­но наличие таких реликвий, как длань святого (Сиена), фаланги Его пальцев (Saint-Jean-du-Doigt в Бретани и Флоренция), подбородок (Витербо), часть главы (Рим, передана из Амьена) и т.д. В итальянской Генуе, в сокровищни­це собора Св. Лаврентия, находится блюдо, на котором, по преданию, глава Иоанна Крестителя была поднесена Ироду. В Аахене (ныне Германия, ранее Галлия) имеется одежда, в которую был одет святой во время обезглавлива­ния. В венской Schatzkammer  (Имперская Сокровищница) сохранился рекликварий с зубом Предтечи.

И наконец, согласно церковному Преданию, мучители Крестителя - Ирод, Иродиада и Саломея - окончили свои дни не где-нибудь, а в Галлии (или в Испании). Правда, данные о точном месте их захоронения несколько рознятся, однако помещение легенды в галло-иберийский контекст весьма показательно.

Вот что знал уже цитировавшийся ранее Э.Р. Рот в XVIII веке про фран­цузский город Лион, бывший Лугдунум (орфография автора сохранена):

За городом такая могила про которую, сказывают будто Ирод с Иродиею на сем месте схоронены^[46] .

А вот цитата из сочинения святителя Димитрия Ростовского, писавшего в конце XVII столетия:

После этого Ирод лишен был своей власти и всех своих богатств кеса­рем римским и был послан на заточение с прелюбодейцею и дочерью ее первоначально в Лион, город галльский, потом был переслан оттуда в Илерду, город испанский, и здесь окончил жизнь свою в лишениях и бед­ствиях; но ранее своей смерти он видел смерть плясавицы, своей дочери, которая погибла таким образом:

Как-то раз зимою она пожелала перейти ради какой-то потребности реку, по имени Сикорис; когда она шла, лед подломился под нею и она упала в воду, погрузившись до шеи. По правосудию Божию, лед сдавил шею ее, так что она висела телом в воде, имея голову над льдом; и подоб­но тому, как некогда она плясала ногами по земле, так и на сей раз она не доставала ногами до земли, но только производила в воде беспомощные движения, как пляшущая, причем быстрое течение реки колебало ее; од­нако никто не мог оказать ей помощи; и до того времени висела окаянная в воде в таком положении, пока острый лед не перерезал шеи ее. Мерзкий труп ее, занесенный водою под лед, не был найден, глава же ее была при­несена к Ироду и Иродиаде как некогда глава Предтечева, но только была отсечена не мечем, а льдом. Так наказало правосудие Божие плясавицу, которая повинна была в усечении честной главы святого Иоанна.

После сего погиб «с шумом» и беззаконный убийца Ирод с мерзкою Иродиадою; ибо повествуют, что они были пожраны живыми землею^[47] .

Остается только добавить, что река Сикорис (ныне Сегре) течет через Францию, Андорру и Испанию. А бывшая Илерда существует до сих пор в Испании под именем Лерида. И стоит на той же реке, что и в стародав­ние времена. Разве что параллелизм преступления и наказания заставляет задуматься о литературной обработке и намеренной закольцовке сюжета. Впрочем, что посеет человек, то и пожнет, как недвусмысленно намекнул галатам^[48]  апостол Павел. И возможно, у галатов как раз была возможность убе­диться в справедливости этого наблюдения на примере душегубов-иродов.

Мощи первомученика Стефана

Святой Стефан был архидиаконом, апостолом от семидесяти и первым христианским мучеником. За проповедь Учения был побит камнями в Иеру­салиме. Основной источник информации о служении и проповеди святого - книга Деяний святых апостолов, входящая в канон Нового Завета.

Из книги Григория Турского «История франков» мы узнаем следующее:

«Итак, гунны вышли из Паннонии и, как утверждают некоторые, на­кануне святой пасхи пришли в город Мец, опустошая все на своем пути. Они предали город огню, убивали народ острием меча, а самих служите­лей господних умерщвляли перед священными алтарями. Во всем городе не осталось ни одного неповрежденного места, кроме часовни блаженно­го Стефана, первомученика и диакона. Об этой часовне я и расскажу, не откладывая, то, что я узнал от некоторых. А именно: рассказывают, что прежде чем прийти в город врагам, одному верующему человеку было видение, будто блаженный диакон Стефан беседовал со святыми апосто­лами Петром и Павлом о гибели города и говорил им так:

«Молю вас, мои владыки, возьмите под свою защиту город Мец и не позволяйте врагам сжечь его, потому что в этом городе есть место, где хранятся мои грешные останки. Пусть лучше народ знает, что я что-то значу для господа. Но если грехи народа настолько велики, что нет дру­гого исхода, как предать город огню, то, по крайней мере, пусть хоть эта часовня не сгорит». Апостолы отвечали ему: «Иди с миром, возлюблен- нейший брат, пожар пощадит только одну твою часовню! Что же до го­рода, мы ничего не добьемся, так как на то уже есть Божья воля. Ибо грехи народа возросли и молва о его злодеяниях дошла до самого Бога; вот почему этот город будет предан огню». Нет никакого сомнения в том, что благодаря защите апостолов часовня осталась невредимой, в то вре­мя как город был разрушен.»

Григорий Турский, как предполагают историки, жил в VI веке н. э. А опи­сываемое им опустошение Меца приключилось в середине V века от Рожде­ства Христова. Таким образом, подразумевается, что мощи первомученика в эти времена почивали в Галлии, в посвященном св. Стефану соборе. А как же послание палестинского священника Лукиана 415 года ко всем Церквам об открытии мощей св. Стефана неподалеку от Иерусалима? Несмотря на вселенский характер сего обращения, до Григория Турского и прочих жите­лей Галлии оно и к концу VI столетия не дошло. Они были твердо убежде­ны, что мощи первомученика Стефана находились в Меце, а не где бы то ни было еще.

Любопытно, что неподалеку от Меца, в Безансоне, еще в конце XVIII века находилась реликвия, имеющая самое непосредственное отношение к св. Стефану:

В соборной Архидиакона Стефана Церкви, хранят несколько капель крови сего Святаго и Первомученика; да при том часть тех пелен, в кото­рых младенчествующий Христос Спаситель повит был^[49] .

Как видим, самые значимые христианские реликвии опять оказываются вдали от Ближнего Востока. Правда, из современных путеводителей по Безансону упоминания об этих уликах благополучно изъяты.

Евангелисты

До сих строк авторы благовествующего канона были несправедливо обойдены вниманием. Спеша исправить эту оплошность, напоминаю, что, согласно Писанию и Преданию, Матфей и Иоанн были первоапостолами, то есть ближайшими учениками Христа, а Марк и Лука - апостолами от семидесяти.

Итак, евангелисты.

Святой Марк.

Глава 11 В каком Египте побывало святое семейство?

Согласно Евангелию от Матфея, святое семейство бежало в Египет, спасаясь от гнева царя Ирода, который, посчитав себя обманутым волхвами, решил, что сгубить всех младенцев Вифлеема проще и надежней, чем вызнавать, кто из них Христос (Мф. 2:1—16). Как известно, бойня оказалась бесполез­ной для Ирода, зато имя свое он обессмертил, и теперь практически каждый цивилизованный человек знает, что слова «ирод» и «изверг» - синонимы.

Впрочем, всякая душа когда-нибудь получает по заслугам (это мое мне­ние, а не утверждение, ежели что), и душа душегуба не исключение. Так что не будем усугублять положение бестелесной субстанции отдельно взятого правителя (тем более что многие современные нам персонажи уже давно переиродили своего «духовного отца»), а сосредоточимся на географии тех мест, где описанное Матфеем варварство приключилось.

Итак, в коротком отрезке Евангелия от Матфея топоним Египет (в грече­ском оригинале -Аΐγυπτος) употреблен несколько раз, и нет никаких при­чин подозревать, что он там оказался случайно. Традиционная трактовка географии этого эпизода однозначна и не предполагает дискуссий: дело было на территории, ныне принадлежащей Израилю/Палестине, а святое семейство бежало в тот Египет, который и сейчас Египет. Вариант простой и незамысловатый, не требующий дополнительных пояснений. А главное соответствующий нынешней карте мира. При желании можно, конечно, удивиться, зачем понадобилось Иосифу энд Компани шарашить с новорож­денным через безводную пустыню в землю пленения иудеев, если можно было двинуться в родной Назарет, куда после египетских странствий семья и вернулась, убоявшись уже сына Ирода. Но можно и не удивляться. Отпра­вились так отправились. Через пустыню - значит, через пустыню.

Но кое-кто упорно продолжает считать, что на Ближнем Востоке еван­гельских событий не происходило. Имеет этот кто-то право на такую точ­ку зрения? Очевидно, имеет. И вот теперь этот кто-то (не будем показы­вать пальцем, хотя все знают, на кого надо показать) предлагает всем ин­тересующимся этой небанальной историей задаться вопросом: а не было ли где еще в древнем мире места, связанного с названием Египта или с египтянами?

На первый взгляд - не было. И на второй. И даже на третий. Это если бить в лоб. А вот если не в лоб, а по лбу, то оказывается, что слово египтянин применялось не только к обитателям древнего Мисра.

А к кому же еще? А к тем, к кому до сих пор применяется, только не для всех это очевидно. Хотя слово это есть в нескольких европейских языках. Речь о цыганах, которых до сего дня в Англии называют gypsies (в среднеан­глийском было gyptians), а в Испании - gitanos. Оба этих слова, как и старо­французское gyptiens, восходят через разное посредство к вульгарной ла­тыни с ее Egyptanus (то есть египтянин). А латинское слово, ясен пень, ведет к тому самому греческому, которое и употреблено в Новом Завете. Ну считали люди Средневековья, что цыгане и египтяне одним мисром мазаны, что тут поделаешь? И вот теперь зададимся вопросом: а в какую страну от­правился Иосиф Обручник - в землю египтян или в страну цыган? Тради­ционный ответ известен.

А нетрадиционный вычисляем. Если древняя Галилея тождественна Гал­лии, то святое семейство, скорее всего, спасается на ближайших цыганских землях. То есть на юге нынешней Франции или в Испании. Где жили цыга­не, на вульгарной латыни называемые египтянами. Вот такое, понимаете ли, фламенко получается. Оно же цыганочка с выходом. Всеми культурными людьми называемое бегством в Египет.

Косвенно это подтверждается древней легендарной историей горо­да Сент-Мари-де-ла-Мер в Галлии, где почитаются мощи трех Марий и их служанки св. Сары. Предполагается, что в Галлию в компании с Иосифом Аримафейским, св. Лазарем, Марией Магдалиной и прочими достойными людьми прибыли две Марии - Мария Иаковлева и Мария Саломея-повитуха. Им и Магдалине прислуживала некая Сара, позднее признанная святой. И вот тут наблюдается любопытный поворот сюжета: эта самая Сара как бы была египтянкой, но при этом почитается она небесной покровительницей не египтян, а цыган. Так что вполне вероятно, что для времен написания Евангелий земля цыган была также и землей египетской. Ну, и в качестве десерта: древнее название города Сент-Мари-де-ла-Мер - Оппидум Ра. Если это не египетский (цыганский?) сюжет, то я пас.

Южногалльским покоем неожиданно оканчивается путь еще одного «еги­петского» святого, причем не какого-нибудь там неизвестного и малозначи­мого для церковной истории, а самого основателя христианского монашества Антония Великого. Его мощи непостижимым образом оказались в Сент-Антуан-л’Аббеи (фр. Saint-Antoine-l’Abbaye), неподалеку от Вьенна, где пре­бывают с X века (традиционного, разумеется), то есть со времен докрестопоходных, а часть мощей была передана в Арль. Как говорится, «где Кура, где твой дом!», и какое отношение египетская пустыня имеет к галльским циви­лизационным радостям? Однако именно в Галлии оказываются мощи св. Ан­тония Египетского и именно там они начинают работать, излечивая больных эрготизмом. И это очередной (возможно, несущественный, но все же) повод задуматься, какие земли в древности могли называть египетскими.

Еще одно небезынтересное свидетельство выныривает из Евангелия от псевдо-Матфея:

«(22) И когда они шли, Иосиф сказал Ему: Господи, нам придется стра­дать от великой жары; если Тебе угодно, мы пойдем приморской дорогой, чтобы можно было отдыхать, проходя через города, которые на берегу. И Иисус сказал ему: не страшись ничего, Иосиф; Я сокращу путь, так что то, что надо пройти в тридцать дней, вы пройдете в один день. И когда Он говорил еще, они увидели горы и города Египта.

И, исполнившись радости, они вошли в один город, который называется Сотин (Sotinen). И так как они не знали там никого, у кого могли бы попро­сить гостеприимства, то вошли в храм, который египтяне называли Капи­толием (саріtolium). В этом храме стояли сто семьдесят пять идолов, и они каждый день служили этим божествам кощунственной службой.

(23) И случилось, что, когда блаженная Мария со Своим Младенцем во­шла в храм, все идолы упали на землю, на лица свои, и оказались разру­шенными и разбитыми. Так исполнилось то, что сказал пророк Исайя: “Вот Господь восседает на облаке, и все творения рук египтян затрепещут при виде Его”.

Сент-Мари-де-ла-Мер

(24) И когда начальник этого города Афродисий (Affrodosio, Afrodisio) узнал об этом, он пришел в храм со всем войском своим и всеми военачаль­никами. И когда жрецы храма увидели Афродисия, приближающегося со всем войском, они подумали, что он идет покарать их, ибо изображения бо­гов были низвержены. И когда он вошел в храм и увидел все статуи повер­женными на лица их и разбитыми, он приблизился к Марии и поклонился Младенцу, которого Она держала на руках. И когда он поклонился Ему, он обратился с речью ко всем своим воинам и спутникам, и он сказал: если бы этот Младенец не был Богом, наши боги бы не пали на лица свои при виде Его, и не простерлись бы перед Ним. Это свидетельствует, что Он их Вла­дыка. Итак, мы не поступим благоразумно, если не совершим перед Ним того же, что совершали перед нашими божествами. Ибо в этом случае мы рискуем вызвать Его гнев, такой, какой погубил Фараона, царя египетского, который не внял великим знамениям и был поглощен морем вместе со всем своим войском.

Таким образом, весь народ этого города признал Иисуса Христа своим Господом (Domino Deo)».

Что это за город такой, Сотин(ен), в котором есть Капитолий? Говорят, что это египетский Бубастис. Но египетский Бубастис никогда названия не менял, Капитолием знаменит не был, и на каком основании считается, что Бубастис и Сотин(ен) одно и то же место, загадка. Более того, в Древнем Египте вообще не было города с подобным названием. Конечно, как это обычно случается с древними рукописями, существует несколько вариантов написания топонима. Помимо указанного Сотина/Сотинена (Sotinen), это Sotrina и Sohinen1. Но и таких имен в Египте не обнаруживается.

Считается, что римляне начали строить Капитолии во многих колониях со времен ранней империи. И, по идее, храмовых комплексов с таким на­званием должно быть немало. Однако на практике все не совсем так, как пытаются представить традиционалисты. Возможно, конечно, что храмов с функционалом, подобным капитолийскому, в римском мире было не­сколько десятков или даже сотен, однако автоматического перенесения на­звания Капитолий практически никогда не происходило.

И лишь однажды урбаноним Капитолий был успешно привит на нерим­ской почве. Произошло это в Галлии, в городе Тулузе (или Толосе, как ранее назывался сей населенный пункт). Но Тулуза далеко не Сотинен, не Сотрина и даже не Сохинен. Так что и тулузский Капитолий не удовлетворяет усло­виям поиска.

Действительно: не удовлетворяет... до тех пор, пока мы не вспомним, как часто называли Тулузу в древности и с именем какого святого связано за­рождение христианства в этих местах. А святого, принесшего благую весть на юг Галлии, звали Сатурнин (Сарнин на окситанском наречии, Сернин на французском, Садурни на каталанском, Саторди на баскском, Серенин на испанском и т.п.). Соответственно, говоря о Тулузе, христиане имели в виду город св. Сатурнина/Сернина/Сарнина/Садурни. И тогда псевдоматфеевский Сотинен/Сотрина/Сохинен/Сирен с идолами в Капитолии - это просто город Сатурнина, Тулуза. Кстати, именно за отказ поклониться тем самым капитолийским идолам и пострадал св. Сатурнин. Об этом сообща­ют Яков Ворагинский в «Золотой Легенде» и Григорий Турский в «Истории франков»:

Предвидя свою мученическую смерть, Сатурнин сказал одному из своих двух священников: «Теперь меня собираются принести в жертву, момент жертвоприношения близок. Оставайтесь около меня, прошу вас, пока я не встречу свой конец». Его схватили и повели в Капитолий, но только одного, оба его священника покинули его.

1 -Димитрием Ростовским приведен еще один вариант написания топонима: Сирен.

Увидев, что они убежали, Сатурнин, как рассказывают, стал молиться и произнес следующие слова: «Господь Иисус Христос, услышь меня от­туда, где Ты находишься на небесах: пусть эта церковь до конца своего времени существования останется без епископа, выбранного из числа ее собственных граждан».

Нам известно, что вплоть до нашего дня так оно и происходит. Са­турнина же привязали к ногам дикого быка и погнали из Капитолия, так он и закончил свои дни. Гациан, Трофим, Павел, Стремоний и Марциал провели свои дни в необычайной святости, им удалось привести мно­го людей в церковь и распространить веру в Христа среди всех тех, кого они встретили. Потом они умерли в радости, осознавая, что веруют. Они закончили земное существование кто через мученичество, другие через полное признание, но все соединились на небесах.

Естественно, во времена младенца Христа город еще не мог ассоцииро­ваться с Сатурнином, однако автору псевдо-Матфея история тулузского святого могла быть неплохо известна, отсюда и явный анахронизм в тексте.

Кстати, Тулуза расположена меньше чем в 200 км от Безье, и это весьма любопытный штрих для нашего повествования.

Ведь имя Афродисий из вышеприведенной цитаты псевдо-Матфея из­вестно гораздо лучше, чем топоним Сотин(ен). Потому что редкое и запоми­нающееся. Так вот, человек с таким именем фигурирует епископом диоцеза Безье в Лангедоке. Все в той же Южной Галлии. К которой, как ни крути, ведут все христианские дороги. Потому что все остальные, как говорится в фольклоре, ведут в Рим. Он же Roma. Эх, ромалы! Ой, египтяне!

Глава 12. Катарский вопрос

Неплохо было бы помнить, что всех «несогласных» Южной Франции, Ита­лии, Арагона, Германии и прочих центральноевропейских земель заклейми­ли именем, которое они сами себе никогда не присваивали и на которое не претендовали. Ведь катары (в переводе с греческого, кстати) - это чистые, очищенные, совершенные. Для католиков (то есть для римской курии) они и были «совершенные»: совершенные еретики. Сами себя они так не называли (в ходу были более человеколюбивые добрая жена и добрый муж).

 Очень по­хоже, что все еретичество катаров состояло в том, что они: 1) плевать хотели на притязания какого-то там папы, возомнившего себя пупом Вселенной; 2) были той ветвью первоначального гностического христианства, которую якобы затоптали еще в первые века нашей эры. С этой точки зрения так на­зываемые катары были чудовищно неудобны Риму.

Во-первых, присутствие в самом центре Европы независимого анклава мешало «единению в католи­ческом экстазе» всех «прогрессивных сил» будущего Европейского союза. В то время как избранник избранников, добрый Римский Архипастырь, засыпал под колыбельную очередной феи-утешительницы, гнусныя отще­пенцы Тулузы, Безье и Каркассона позволяли себе возмутительно искренне верить Новозаветному Слову Божию и жить в согласии с ним. В поселениях этих, с позволения сказать, христиан деление на молящихся/работающих/воинов было условным, они (еретики) не чтили Ветхий Завет, подозревая, что тот не имел к Христу никакого отношения. И вообще: папа у челове­ка может быть только один. И если кое-кто не почитает мать и отца своего (а римский папа - он же всеотец!), он должен быть (по иудейскому закону, кстати) побит камнями. Правда, представители курии были людьми тонки­ми и даже где-то цивилизованными, поэтому грубое, скотское забитие кам­нями заменили рафинированным поджариванием на костре. Да, вкус, ба­тенька, отменная манера...

Так вот-с, сказав про «во-первых», хорошо бы не забыть про «во-вторых». Во-первых, как мы помним, независимый анклав сильно беспокоил кое-кого на Тибре (или в Авиньоне, или еще где, сейчас уже точно не скажешь). А во-вторых, наличие гностического первохристианства в самом сердце Европы в XIII веке означает, что евангельские события отстояли от этого момента не на 1000 с лишним лет, а от силы на 100-200, а то и меньше. По большому счету мы должны осознать, что ереси, против которых выступали якобы во втором/третьем/четвертом веках нашей эры Ориген, Ириней и прочие отцы Церкви, благополучно существовали в Лангедоке и Провансе времен альби­гойских Крестовых походов. Я намеренно не говорю, в каком веке это было, ибо по традиционной хронологии это XIII столетие, но веры этой проримской хронологии нет никакой. Итак, речь о крестоносном времени, когда одни христиане (подписанные Римом) пошли войной на других христиан (не имевших счастья лобызать папскую обувь).

Возможно, именно в это время и стали возникать как грибы после дождя сочинения отцов Церкви, обличавшие еретиков всех мастей. И задвигать их (еретиков) в легендарное прошлое, во времена далекие и незапамятные.

И еще о ересях. В истории Церкви наблюдается удивительная вещь. Большая часть неортодоксальных учений возникает как бы на Востоке или имеет существенный восточный компонент. Однако получают распростра­нение эти ереси отнюдь не там, где возникли, и совсем не там, где жили и проповедовали первые гностики. Дуалистические секты упоминаются как действующие лишь на территории Центральной Европы (Галлия, Германия, Северная Италия, Испания), которая и становится ареной борьбы католи­ков с духовной оппозицией. Манихеи, массилиане, присциллиане, публикане, катары, вальденсы, ариане и прочие некатолики здравствуют лишь в европейском контексте и именно в тех точках, где курии нужно было раз­бираться с неугодными. При этом обычно еретики, скажем, II века ничем не отличаются от еретиков XIII. Катары всплывают сначала во II-III веках, потом исчезают на 1000 лет, чтобы быть уничтоженными в ХIII-ХIV веках. Манихеи то появляются, то исчезают, казнь Присциллиана в конце IV столе­тия совершается вследствие обвинения его двумя Соборами в ереси и кол­довстве (типичная для ХV-ХVI веков, но, мягко говоря, совершенно неправ­доподобная для IV века формулировка). Нам, с одной стороны, говорят, что катары ХI-ХIV веков не имеют никакого отношения к катарам II столетия и речь может идти только о совпадении названия, а с другой выясняется, что по своей сути учения гностиков II века мало чем отличаются от учений гностиков позднего Средневековья. И это, заметьте, при абсолютно не со­впадающем экономическом, политическом, да и просто бытовом контексте. Если между гностиками II и XIII веков нет практически никаких отличий, не свидетельствует ли это, что речь идет об одних и тех же людях, учениях и событиях? И не разнесены ли они на 1000 лет только на бумаге? Ведь если со­временному человеку, воспитанному в более-менее гуманистическую эпоху, рассказать, что все гонения, притеснения и казни, к коим причастна Рим­ская Церковь, происходили на временном интервале в 50-100 лет (а не за 1000-1500 лет, как уверяет традиционная история), он (современник) того гляди задастся вопросом: «А чем РКЦ отличается от некоторых режимов XX века, за симпатию к которым можно нынче даже оказаться за решеткой?» Католики и так постоянно извиняются: то за сожженного Джордано Бруно, то за соучастие в Холокосте, то еще за какие гадости. А тут - бац: чистый ге­ноцид и террор против своих же собратьев по вере. Это не мелкие шалости а-ля содомия или потрава конкурента ядом. Тут все по-взрослому. За это надо бы и ответить, причем не плаксиво покаявшись перед телекамерами, как практикуют в последнее время наследники св. Петра.

А когда все размазано на 1000-1500 лет, всегда можно сказать, что да, мол, были перегибы на местах и в некоторые периоды (лютые времена были: не ты, так тебя!), шла борьба с ересями, но в основном словом, а не огнем и мечом, и только изредка и в самых крайних случаях самые одиозные из представителей РКЦ решались применить силу. Этих нетопырей в своих ря­дах мы, конечно, осуждаем, но стоит ли из-за двух-трех непотребных вспле­сков за 1000 лет чернить светлый образ Ватикана?

Любопытно было бы вообще рассмотреть вопрос, откуда проросла та просто животная ненависть, которую Римско-Католическая Церковь испы­тывала к еретическим движениям Средневековья. Нет, понятно, что важ­ности влияния на умы (читай: сбора с этих неокрепших умов бабла всеми правдами и кривдами) никто не отменял. Плюс заинтересованность в тер­риториях, плюс контроль местных владык, плюс, плюс, плюс. Но тех, кто всего-то ратовал за возвращение к простоте первоначального христианства, не ждало ничего, кроме массового геноцида руками папских наймитов.

Стоит отметить, что так называемые еретики сами никогда не шли на открытый конфликт с Римским Архипастырем. Более того, многие из них обращались к владыкам Рима за благословением (как, например, Пьер Вальдо). Однако вместо него получали отнюдь не отеческое напутствие, а банду карателей в места компактного проживания. Причем основной задачей пап­ских зондеркоманд было не усмирение, а практически тотальное уничтоже­ние отклонившихся от католического курса.

Это сегодня Римская Ктолическая Црковь любит всех. Или делает вид, что любит. Папа извиняется за досадную поспешность в деле Бру­но, не отрицает, что Галилей был местами прав, лобызается с иудеями и - страшно сказать - пытается говорить добрые слова о православных. Даже дату Рождества Христова нынешний Великий понтифик готов под­вергнуть сомнению (не торопимся радоваться: душка Бенедикт за то, чтобы удревнить христианство). Недалек тот час, когда глава Ватикана, сокрушенно вздыхая и обильно слезоточа, падет ниц перед братьями му­сульманами и признает ошибкой роста коммерческие походы в Святую землю, по недоразумению названные Крестовыми. Да, сегодня РКЦ лю­бит всех. Белых и черных, кришнаитов и саентологов, здоровых и боль­ных, богатых и бедных. Даже атеистов, и тех любит. И признает за ними право таковыми оставаться.

Но не стоит обольщаться. Ибо любовь Ватикана - это всегда сложно сконструированное искусственное чувство, являющееся инструментом для достижения политических целей. Так, заглядывая с любовью в глаза кар­диналу, какой-нибудь Борджиа предлагал ему кубок с ядом. Прикрываясь словами о всепрощении и глубоком сострадании ближнему, римские перво­священники отправляли в мясорубки квазирелигиозных войн сотни ты­сяч людей. А что самое омерзительное, римские понтифики с остервенелой фарисейской настойчивостью уничтожали собратьев по вере на том лишь основании, что последние были настоящими евангелистами, следовавшими заветам Христа. Механизм был отработан до автоматизма. Сначала людей, не согласных с римской моделью христианства, объявляли еретиками, по­том отлучали от Церкви, проклинали или анафематствовали, а затем по­просту уничтожали. Причем даже тех, кто не собирался сопротивляться с мечом в руках, как, например, вальденсы.

Так откуда же растут корни римской ненависти?

Ответ, как обычно, пришел с неожиданной стороны.

В книге английского исследователя средневековой символики Гарольда Бэйли «Забытый язык символов» (впервые издана в 1912 году) обнаружива­ется следующая информация:

Любопытно, что существует прямое доказательство влияния вальденсов, и оно стоит в конце одного из самых ранних изданий Библии (изда­ния 1535 года, которое известно у коллекционеров как оливетан) - умело скрытое при помощи шифра заявление:

Les Vaudois, people e’angeique

Ont mis ce threor en publique

(Вальденсы, народ Евангелия, выпустили в люди это сокровище).

Средством передачи и укрытием от большого мира для этой интерес­ной криптограммы являются стансы, которыми завершается книга. Пер­вые буквы слов этого стихотворения составляют, как вы сейчас увидите, упомянутое секретное сообщение.

Lecteur entends, si vérité’ adresse Viens donc ouir instamment sa promesse Et vif parler: lequel en excellence Veult asseurer nostre grille esperance Lesprit iesus qui visite et ordonne Noz tenders meurs, ici sans cry estonne Tout hault raillart escumant son ordure.

Prenons vouloir bienfaire librement,

Iesus querons veoir éternellement.

(Читатель, слушай, если к тебе обращается истина. Приходи же по­стоянно, чтобы слышать ее обещание и живую речь, которая стремится великолепно упрочить нашу хрупкую надежду. Дух Иисус, который по­сещает нас и предписывает наши мягкие нравы, здесь без крика изум­ляет любого высокомерного крикуна, извергающего с пеной свою грязь. Возымеем желание добровольно творить благо, будем стремиться вечно видеть Иисуса)[53].

Итак, вот оно: прямое указание, кто был настоящим народом Евангелия. Вальденсы, люди долин, как их называли. До сих пор во франкоговорящей части Швейцарии сохранился кантон Во (Vaud), жители которого называ­ются vaudois (то есть те самые вальденсы-vaudois). А как же многократно благословенный еврейский народ? В пролете, граждане, в пролете. Как фа­нера-беспилотник над Иерусалимом. Кстати, после этого и слова Песни Пес­ней «Азъ цвѣтъ польный и кринъ удольный» приобретают совсем другой оттенок. Ведь удольный - это и есть долинный, из долины. Вот чем гордился Соломон, а не тем, что он Нарцисс Саронский и лилия долин, как лукаво пере­иначили это в Библии короля Якова, а затем и в Синодальном переводе. Нет там в греческом оригинале никакого Саронского Нарцисса. Как нет и нар­циссизма, свойственного совсем другим человеческим общностям, вообще.

И понятно, чего всегда боялись паписты. Они панически опасались ра­зоблачения. Ведь вся их властная конструкция построена на грандиозной исторической фальсификации. Только убрав подальше от себя евангель­ский пейзаж и устранив со сцены настоящих сторонников Христова учения, можно было объявить себя подлинным апостольским христианством. Толь­ко ведя линию от Петра (а не от Павла), можно было легитимно подтащить к Евангелиям Ветхий Завет. А вредоносные катары-альбигойцы-вальденсы постоянно мешали воплощению в жизнь этой грандиознейшей аферы. Толь­ко стерев их с лица земли, и можно было рассчитывать на неограниченную власть в духовной (а параллельно и в светской) сфере.

Очевидно, не все были в восторге от такого вероломного попрания Хри­стова учения, отсюда и судьбоносный раскол Церквей, и взаимное анафематствование, и прочие размежевания.

Со временем, конечно, многое забылось. И кто шел войной на брата сво­его, стало не так уж важно. Стерлись из памяти события, исказились до не­узнаваемости имена, сменились поколения владык и рабов.

В мире сем победил тот, кто и должен был победить.

Но ведь Царство Христа не от мира сего.

И это утешает.

Народ Евангелия не зря «выпустил в люди... сокровище».

Глава 13. Галльский вопрос

Есть в истории темы, трогать которые не положено. То есть лежит себе факт у всех на виду, валяется, можно сказать, в течение многих веков, но обсуж­дение его - табу. Как будто заклятие на нем какое-то или порча. Лингвисты и историки брезгливо морщатся при упоминании таких тем и практически всегда вешают на человека, вторгающегося в закрытую зону, ярлык дилетан­та. В лучшем случае от профессиональных гуманитариев можно услышать что-то типа: «ерунда» или «случайное совпадение»; а в худшем: «Куда вам со свиным рылом в кошерный заповедник, где каждая тварь давно на учете?!» Ни первая, ни вторая реакции не предполагают детального разговора на ин­тересную тему, а ставят на нем жирный крест до тех пор, пока очередной со­мневающийся не разворошит унылый профессиональный муравейник. А дальше - опять: «Ерунда, совпадение, учет и контроль, да вы, батенька, дилетант!» и т.д.

Одной из таких заказанных для непрофессионалов тем является нали­чие галльского пояса Евразии. Любой человек, хоть отчасти знакомый с историей, географией и топонимикой Старого Света, сможет легко найти эту зону, идущую от Атлантики до Ближнего Востока. Начинается этот не­видимый ныне пояс в Португалии, далее идет через испанскую Галисию, продолжается во Франции (в девичестве - Галлии), Германии (тоже часть Галлии, плюс остатки прежней роскоши: Голштиния и город Галле), Ав­стрии (Гальштат), Италии (вся верхняя часть итальянского сапога, чуть ли не до Рима, была когда-то Галлией[54], и сегодня об этом напоминает огром­ное количество топонимов типа Галлиате, Галарате, Семигаллия и пр.) и Швейцарии (Гельветика), перетекает в Галицию (ныне Австрия, Венгрия, Чехия, Польша, Украина, Россия), островками напоминает о себе в Румы­нии городом Галац и Латвии (Латгалия), уходит на юг и являет себя во всейкрасе в нынешней Турции (древняя Галатия и Геллеспонт) и Израиле (Га­лилея). И это только то, что совсем на поверхности. Более скрупулезное изучение карты Европы и части Азии наверняка приведет к кратному рас­ширению вышеприведенного списка.

Но в научной литературе термин «галльский пояс» отсутствует. Его, поя­са, как бы и не существует вовсе. Действительно, это какое ж родство может быть между Галисией и Галицией? Никакого не может быть. Вот знатный языковед Фасмер в статье Галиция так и пишет: «...совпадение... является чистой случайностью». А что еще остается великому этимологу, выводяще­му название города Галич из слова «галица» (галка то есть)? По его компе­тентному мнению, вся Галиция несется птицей-галкой (не путать с гоголев­ской птицей-тройкой) по просторам европейской истории. Выступление, прямо скажем, на уровне «в Москве по улицам ходят медведи», но научный мир считает Фасмера чуть ли не главным по этимологическим тарелоч­кам в русскоязычной культуре.

Ну и прочие немцы от этимологии не отстают от славного Макса Юли­уса Фридриха Фасмера. Говоря о происхождении имени галлов, западные лингвисты то выводят его из греческого этнонима галаты (а его, в свою оче­редь, от слова молоко), то вспоминают об ирландских гойделах, о которых в древнем мире никто не ведал, то вдруг галлы происходят от немецкого Walh (чужестранец, с заменой начального W на G). И ничего, что германское слово могло приобрести свой нынешний вид лишь в период становления французского языка (то есть в позднем Средневековье), а галаты уже были галатами в минус III веке ТИ. И неважно, что всеведущие историки счита­ют галатов галлами, переселившимися в Малую Азию. Прибыли, были обо­званы молочно-белыми, убыли. А осадочек в виде имени остался. Правда, у кого остался и как вернулся в Галлию, не очень понятно, но в древнем мире и не такие чудеса случались, так что чего уж там.

А во времена Возрождения странные франки отчего-то стали ассоции­ровать слово «галл» со словом «петух» и даже сделали последнего символом Галлии, не понимая, что это всего лишь омонимия gallus на латыни означает и галла, и петуха). Но фасмеры открыли им глаза, открыли. И теперь фран­цузы точно знают, что галлус галлусу практически люпус эст. А всякие там швейцарские гельветы - это вообще не галлы, а так... черт знает кто.

Что касается голштинцев, то им в предки без затей записали некое мифи­ческое племя, упомянутое Адамом Бременским, дабы не было никаких ассо­циаций с лягушатниками-французами. А уж откуда в названии австрийско­го Гальштата взялась первая часть, ученые, пишущие о кельтской гальштатской культуре, просто не могут и представить. Ну действительно, кельты и галлы: что тут может быть общего?

Короче, галльская топонимика имеется, древних источников, свидетель­ствующих о наличии этой топонимики, предостаточно, но все это абсолют­но случайно. Аналогии беспочвенны, измышления шовинистичны, попыт­ки сблизить абсурдны.

А почему? Потому что самая простая этимология слова «галл» лежит на поверхности. Но, принимая ее на вооружение, сталкиваешься с необходи­мостью сделать следующий напрашивающийся шаг. И шаг этот, мягко гово­ря, переворачивает некоторые представления об истории Европы. А кому это надо?! Зачем корежить славное, доброе прошлое, приносящее ныне не­которым группам особей неплохие дивиденды? Это ж того-с... бесперспек­тивно в плане стрижки овец!

Однако мы по правилам «отдельных особей» играть не нанимались, по­сему будем шагать когда и куда нам вздумается. И первым делом отправимся в сторону здравого смысла, который подсказывает, что таких случайностей, в которые нас хотят заставить поверить, не бывает. А дальше - все проще простого. В этимологических словарях и справочниках есть масса полезных статей, сведя данные из которых воедино, мы получим более чем удовлетво­рительный результат и обнаружим, что всевозможные европейские галлы - птенцы одного родового гнезда.

Для начала обратимся к словарю Фасмера и найдем в нем древнерусское слово гологолить: «болтать», ст.-слав, глаголъ «слово», глаголати «говорить», чеш. hlahol «гомон, речь», hlaholiti «звучать, возвещать».

Удвоенный корень, по-видимому, родственный слову голос и ср.- ирл. gall «слава; лебедь», кимр. galw «звать», др.-исл. kalia «звать, петь», ср.-в.-н. kaizen, kelzen «болтать, хвастать»; см. Торп 41; Ельквист 1, 435; Хольтхаузен, Awn. Wb. 148; Бернекер 1, 323; Мейе - Вайан 31. Сопоставь ление с др.-инд. gargaras «вид музыкального инструмента» или др.-инд. ghargharas «гремящий, булькающий, шум» (см. Бернекер 1, 320; Мейе, Et. 229) сомнительно, потому что здесь г и.-е. происхождения, как в греч. γαργαρίζω «булькаю». Едва ли удачнее сравнение с др.-исл. gala «петь» (см. галдётъ и галитъся), а также с арм. gai. galium «strepito, susurro» (из *ghl-ghl-); см. Петерссон, ArArmSt. 99.

Обратите внимание на то, что ирландское gall означает слава. Также не упустите из виду, что мы имеем дело с так называемым удвоенным корнем (ГОЛ/ГОЛ), и этот корень имеется в таких важнейших с культурологиче­ской точки зрения словах, как голос, глаголица, глагол (в значении слово), нагал (др.-русск. пароль) и т.д.

Теперь идем дальше и открываем статью голос:

укр. голос, блр. голас, ст.-слав, гласъ φωνη, болг. гласът, сербохорв. niâc, словен. glâs, чеш. hlas, польск. glos, в.-луж. hiös, н.-луж. gîos. || Обра­зование на -so аналогично лит. garsas «звук», др.-инд. bhäsä «речь, язык», лит. balsas «голос»: bilti «заговорить»; ср. к. гологолитъ. || Ср. осет. yalas «голос» (Хюбшман, Osset. Et. 33), далее, др.-исл. kalia «кричать, гово­рить», ирл. gall (*galno-) «знаменитый», кимр. galw «звать, призывать»; см. Фортунатов, AfslPh 4, 578; Бернекер 1, 323; Траутман, BSW 77; Торп 42; Мейе, MSL 14, 373; Перссон 852 (согласно которому, сюда же и лат. gallus «петух»; против см. Вальде - Гофм. 1, 580 и сл.); Стокс 107. Далее, сюда же нагал «пароль».

Не указать на родство русского голос и латинского gallus (петух) Фасмер не мог. Это было выше его германофилии и русофобии.

Запомним этот великолепный пассаж и откроем словарь Даля, который писал, что голосовик - это «птица с хорошим, громким голосом; голоси­стая». И чем тот же петух (gallus) не gallus ’oвик?

Теперь возвращаемся к средневековым галлам, которые избрали в каче­стве своего символа голосистую птицу по имени галлус. Омонимия, говори­те? Ну-ну.

А сопоставив все вышеизложенное, кто-то еще сомневается, что за народ галлы?

Часть II. Земная История

Глава 1. Гаудеамус

Гимн студентов «всех времен и народов» настолько известен, что даже дале­кие от альма-матерей и прочих универов люди хоть разок да слышали этот нехитрый бравурный мотивчик. Ну а у людей, получивших «высокое» об­разование, наверное, даже осталось в сумбуре головного мозга что-то типа «гаудеамус игитур, ювенес дум сумус...» и устойчивое ощущение, что речь шла о какой-то нечеловеческой радости. Немногие помнят, что там было «после радости», и уж совсем единицы знают, чем «сердце студента успо­коилось». Ведь даже на самых помпезных мероприятиях поют от силы два куплета, да и те на латыни, которую нынче понимают два с половиной чело­века в стране, но и они, как говорится, «из бывших». Впрочем, мелодию все равно, вопреки необычайной популярности высшей школы, продолжают узнавать и даже временами, проявляя недюжинную интеллектуальную под­кованность, путать с «Одой к радости», благо в обеих композициях (а это таки две разные пэстни) чувствуется сумрачность немецкого гения.

А вот история создания сего шедевра - отдельная песня, третья. И ис­полнить ее, не сфальшивив, - задача совсем непростая. Многие пытаются, но дают петуха. Ибо очень хочется взять на пару тонов выше, но, увы, вхэ- к-а-льные данные не позволяют. А очень хочется. И тогда прибегают к разным хитростям и уловкам, о которых речь пойдет ниже.

Итак, считается, что «Гаудеамус» является студенческой песней чуть ли не XIII века сочинения и родом то ли из Гейдельберга, то ли из Парижа. Даже точный год иногда называют (правда, каждый раз отчего-то разный): то 1267-й, то 1287-й. И даже объясняют, откуда такая точность в датировке взялась. Вроде бы существует в городе Париже некий манускрипт, датиро­ванный 1267 годом, в котором текст «Гаудеамуса» имеет место быть. И на­зывается он там Scribere proposui.

Музыку для этого текста, известную ныне, вроде бы написал в XV веке некий франко-фламандский композитор Йоханнес Окегем. Был он, по данным историков, капелланом французского королевского двора и обычно развлекался мессами, мотетами и шансонами. Каким ветром его занесло в студенческую среду, не очень понятно, но чего только не быва­ет в жизни!

В XVI веке некую «Гаудеамус» упоминает Себастьян Брандт, автор знаме­нитого «Корабля дураков», но что он имел в виду - вопрос темный.

А вот дальше - тишина. Аж до XVIII века. Ни слуху ни духу. Правда, кое-кто на диком Западе утверждает, что Hymnus Paranymphorum 1525 года из­дания, первое слово в котором как раз gaudeamus, безусловно напоминает студенческий гимн, но с таким же успехом можно утверждать, что любая песня со словом вчера является просто копией маккартниевской Yesterday. Аргументация, конечно, заслуживающая внимания, но, мягко говоря, не выдерживающая критики.

И вот, наконец, в XVIII веке появляется тот вариант гимна, который поют сегодня. И автор его прекрасно известен. Это Христиан Вильгельм Киндлебен (для всех чужаков - Микаэль Брефобиус; простенько, на латыни и со вкусом), немецкий теолог, писатель и публицист. Правда, сей изгнанный из университета Галле «публицист» по совместительству, похоже, был еще и плагиатором, ибо его «Гаудеамус» сильно смахивает на текст из рукопис­ной книги студенческих песен, датируемой 1723-1750 годами. Но для нас это уже не столь важно. Все равно речь идет о Германии XVIII века, а не XIII. Что касается музыки, на которую положены гаудеамусные вирши, то и с ней не все однозначно, ибо кое-какие схожие мотивчики звучали в той же Герма­нии, но опять же все они XVIII века сочинения.

Итак, Германия и XVIII век вырисовываются со всей очевидностью. А что же XIII столетие? Как же Парижский университет? Откуда эти сокро­венные знания? Каким боком прилип к студенческому гимну фламандский композитор XV века Окегем? Давайте попытаемся разобраться. Только по порядку. По порядку.

Итак, утверждается, что существует текст XIII века, имеющий самое не­посредственное отношение к ныне широко известному студенческому гим­ну. Давайте-ка глянем на этот текст.

Vita brevis breviter in brevi finietur; mors venit velociter et neminem veretur; omnia mors perimit et nulli miseretur.

Surge, surge, vigila, semper esto paratus!

Ubi sunt, qui ante nos in hoc mundo fuere?

Venies ad tumulos, si eos vis videre:

Cineres et vermes sunt, carnes computruere.

Surge, surge, vigila, semper esto paratus!

А вот текст «Гаудеамуса» XVIII века, германского образца:

Gaudeamus igitur,

Juvenes dum sumus!

Post jucundam juventutem,

Post molestam senectutem Nos habebit humus!

Ubi sunt, qui ante nos In mundo fuere?

Vadite ad superos,

Transite ad inferos,

Hos si vis videre!

Vita nostra brevis est,

Brevi finietur.

Venit mors velociter,

Rapit nos atrociter,

Nemini parcetur!

Vivat Academia!

Vivant professores!

Vivat membrum quodlibet!

Vivant membra quaelibet!

Semper sint in flore!

Vivant omnes virgines Graciles, formosae!

Vivant et mulieres Tenerae, amabiles,

Bonae, laboriosae!

Vivat et res publica Et qui illam regunt!

Vivat nostra civitas,

Maecenatum caritas,

Qui nos hic protegunt!

Pereat tristitia,

Pereant dolores!

Pereat diabolus,

Quivis antiburschius Atque irrisores!

Начнем с того, что размер стихов абсолютно не совпадает. Да и про студенчество в тексте XIII века нет ни слова. Есть некоторые лексико-фразео­логические пересечения со вторым и третьим куплетами из XVIII столетия, но и они настолько фрагментарны, что говорить о сходстве можно с очень большой натяжкой. Кроме того, фразы ubi sunt qui ante nos fuerunt й vita brevis (которые, собственно, и повторяются в обоих опусах) настолько рас­пространены в античной и ренессансной поэзии, что строить на основании такого совпадения какие-то выводы просто смешно. Отчего бы тогда вооб­ще не удлинить историю «Гаудеамуса» до времен Боэция и Цицерона, у ко­торых эта фраза имела место быть? А что? Никогда не слышали про древне­римские университетские песни? Еще услышите! Дайте только время! Скоро выяснится, что Боэций был вообще первым вагантом новой эры!

Итак, что в сухом остатке? Совпадения у текстов XIII и XVIII веков воз­никают только в двух строчках, но эти строчки по сути своей - идиомы, устойчивые словосочетания, которые повторяются в неизменяемом виде в десятках произведений античности и Средних веков. В тексте XIII века нет никаких упоминаний об университете, учебе, студентах, профессорах и т.д. Размер стихов XIII и XVIII веков не совпадает совершенно. Так на каком основании считается, что текст XIII века - это студенческая песня? Да еще и Парижского или Гейдельбергского университета?! Из каких строк текста XIII века этот вывод следует?

Теперь следующее всплытие на поверхность. XVI век. Какой-то текст с названием Gaudeamus упоминает Себастьян Брандт. Но какой точно, нико­му не известно. В XVI веке, например, написан знаменитый рождественский гимн (каланда) Gaudete. И речь там идет совсем не о студенческой пируш­ке. Так почему же упоминаемое Брандтом произведение является именно «тем самым «Гаудеамусом»? Текст XIII века - это однозначно не «Гаудеамус» (кстати, даже слова такого в стихе XIII века нет!), а текст XVIII века еще не написан. Так что имел в виду Себастьян Брандт? Религиозный гимн? Сту­денческую песню? Или еще что-нибудь? А может, упоминание вообще ему приписали постфактум? Ну, чтобы хоть на какой-то авторитет из древности сослаться?

Что касается студенческого гимна XVIII века (неважно, анонимного или Киндлебена), то его текст не мог быть написан ранее 1700-х, ибо в нем при­сутствуют такие словечки, как Academia и Professores, которые примени­тельно к университетам стали употреблять только в XVIII веке. Еще один маркер «века просвещения» - слово antiburschius  в последнем куплете. Это не латынь, а чистое школярское издевательство над ней. В основе этого cлова лежит немецкое bursch, что легко заметить даже по орфографии. А даль­ше уже на него накручены латинские аффиксы, поддерживающие нужный колорит.

Теперь о музыке. С ней дела у апологетов «древнего происхождения сту­денческого гимна», совсем плохи. В списке сочинений Окегема, на которо­го кивают некоторые «исследователи», никаких намеков на «Гаудеамус» нет. А откуда тогда вообще взялось мнение, что это может быть Окегем? Вы, наверное, будете смеяться, но вообще из ниоткуда. А вот мог бы написать! Мог! И все тут, точка. Похоже на него. Его стиль. Чувствуется рука мастера. Правда, сам маэстро, очевидно, был не в курсе своих студенческих «забав». Но звучит все равно красиво: музыка Окегема!

Итак, «Гаудеамус» - это XVIII век. Не раньше. Конечно, могут сказать, что искусственное состаривание песни (монеты, кувшина, рукописи, мебели) - это всего лишь частный случай, никак не влияющий на общую картину. Но ведь из таких казусов и составляется потом история: университета, города, страны, эпохи. Казалось бы, что тут такого: взять и честно написать о том, что это XVIII век? Но ведь потом придется рассказать и том, что профессор и академия появляются только в том же XVIII столетии. А потом возник­нут вопросы о дисциплинах, которые изучались, о студенческой культуре, вагантах (которые вообще-то никакие не ваганты, а голиарды), о Франсуа Вийоне и прочих интересных вещах и людях. А зачем ворошить исто­рию? В ней и так все очень презентабельно упаковано и перевязано ленточ­кой. Так кто тут смеет говорить, что история - не подарок?!

Глава 2. Проект «Святой Георгий»

Можно было бы размазать информационную кашу по текстуальной тарелке тонким слоем, но отчего-то нет желания. Поэтому буду капать на мозги кон­спективно, почти в телеграфном стиле.

Что такое Англия по своей сути? Тщательно реализованный бизнес-про­ект, как и любое другое государственное образование в новой истории. Кем реализованный? Узким кругом лиц. Ради чего? Ради безбедного существова­ния указанного круга.

Как известно, у любого проекта есть некоторое количество опознава­тельных знаков (символика), по которым его узнают либо свои, либо чужие, либо и те, и другие одновременно. У Англии как проекта есть один широ­ко известный и распространенный опознавательный символ-метка, при­сутствующий (явно или не совсем явно) во всех ее телодвижениях. Символ этот - святой Георгий (как вариант - его крест).

Конечно, группе господ, разработавших бизнес-проект «Новая Англия», больше подошел бы какой-нибудь другой знак: черная кошка, например, или там череп с костями, или вообще перечеркнутый крест, но господа были людьми не только циничными, предприимчивыми и аморальными, но и со­образительными, поэтому сразу поняли, что самая лучшая одежда для волка - это овечья шкура. Наденешь ее - и дуй всем в уши, какой ты мягкий и пушистый. Подошел поближе, щелкнул зубами, съел... и опять белая овечка желает познакомиться.

Поэтому символ не должен вводить никого в заблуждение, тем более что под прикрытием этого символа творились не самые богоугодные дела. Взять замес проекта «Новая Англия». С чего все началось? Да с банального выноса святого! Был у англичан небесный покровитель - св. Эдмунд. Но для бизнес-проекта ну­жен был не столько мученик, сколько воин (солдат удачи), на роль которого и отрядили св. Георгия, хотя сам бы он от этого в восторге явно не был. И вот уже печально знаменитый Генрих (Синяя Борода) № 8 официально (только вдумай­тесь - специальный документ издал!) запрещает поминать Эдмунда в молитве и ликвидирует монастырь Бери-Сент-Эдмундс, где находились мощи святого.

Дальше - больше. Символы нового порядка должны бросаться в глаза везде, ибо, как известно, ложь обязана быть чудовищной, чтобы выглядеть правдиво. И вся история Англии начинает верстаться под символику свято­го Георгия, хотя, повторюсь, он такой мерзости явно не заслуживал. Возни­кает Совет директоров бизнес-проекта «Новая Англия». Нет, конечно, уш­лые новые англы не называли свой междусобойчик Советом директоров. На бумаге все выглядело много пристойнее. Ребята обозвались орденом Под­вязки (тоже не без черного юмора, конечно). Во главе сего замечательного объединения встал сам (чисто конкретный) монарх, а в подельни... пардон, в компаньоны себе он назначил главных выгодоприобретателей проекта. Естественно, символом ордена стал святой Георгий, а производство в рыца­ри Ордена происходит 23 апреля каждого года, аккурат в день св. Геор­гия, в часовне Св. Георгия в Виндзоре.

По такому случаю придворным летописцам поступил заказ на создание правильной истории ордена, коя и была состряпана к 1614 году. Согласно этой сказке, орден Подвязки был учрежден 23 апреля (а когда ж еще-то?) то ли 1344, то ли 1347, то ли 1348 года. А может - и 1349-го. Или даже 1350-го. Типа, танцевал Эдуард № 3 на балу с дамой, а у той упала подвязка. Ну, король как истинный джентльмен сделал вид, что все так и было задумано, нацепил подвязку на рукав и продолжил танец. А между следующим танцем и выходом на крепостную стену для отправления естественных нужд объ­явил, что учреждает орден Подвязки. Для тех же, кто понял все слишком буквально и уже начал нащупывать подвязки у своих партнерш по танцу, король, как пишут сказочники, добавил: «И пусть будет стыдно тем, кто плохо об этом подумает!» Слова эти так запали в душу поддатым поддан­ным, что тут же перекочевали на английский государственный герб. Кстати, если у кого-то есть сомнения относительно преемственности поколений в Совете директоров, гляньте на современный полный вариант английского герба. Всех львов, леопардов и прочих единорогов окружает петля-удавка с приветливой надписью: «Пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает». Очевидно, всем до сих пор стыдно, оттого и никаких мыслей, кроме верноподданических, никто не выражает.

А вот после легитимизации Совета директоров новые управленцы нача­ли составлять совсем правильную историю прихода орденоносцев к власти. Тут и начинается составление истории государства Англия. Под патрона­жем доблестных управленцев, которые на самом деле одной Англией до­вольствоваться и не собирались. В ход пошла тяжелая артиллерия. Был дан ход многовекторному проекту «Шекспир», который тоже не остался без от­метины ордена: как известно, Shake-speare в переводе означает «Потрясаю­щий копьем», то есть все тот же святой Георгий. Родился «Шекспир» 23 апреля (в тот самый день), да и умер 23 апреля (какое совпадение!). Проект «По­трясающий копьем» был грандиозным пиар-проектом по внедрению нового языка, новой идеологии и новой истории Англии.

И создан был сей «Шекспир» в довесок к программе «обнаружения ста­ринных манускриптов», запущенной не без участия знатного рыцаря ордена Подвязки Уильяма Сесила, первого барона Бергли. Этот человек, по совме­стительству, был государственным секретарем, лордом-казначеем и главным советником Елизаветы Генриховны Тюдор № 1. И вот ведь что любопытно: практически все судьбоносные для Англии документы были «обнаружены» либо ближайшим окружением Сесила, либо придворными его круга. Так, воспитывавшийся в доме Сесила Эдуард де Вер, граф Оксфорд получил в наставники от Сесила некоего Лоренса Новелла (которого стыдливые по­томки, что могут «подумать об этом плохо», назвали антикваром), знамени­того тем, что именно он обнаружил «Беовульфа» и один из основных спи­сков Англосаксонской Хроники. Новелл был известным персонажем своего времени, учитывая тот факт, что он создал кучу географических карт, ко­торые по какой-то непонятной причине подписывал на древнеанглийском языке. Ученые мужи последующих эпох, кстати, не задаются вопросом, от­куда в XVI столетии появился человек, превосходно знавший англосаксон­скую мову, которая почила еще в XI веке. Ведь ни традиции преподавания англосаксонского, ни словарей, ни текстов-билингв в распоряжении ученых XVI века не было! Остается два варианта: либо древний язык еще был в ходу в XVI столетии, либо Лоренс Новелл был 500 лет от роду. Второе предполо­жение, скорее всего, придется с негодованием отмести, как слабо согласую­щееся с действительностью, а вот первое... и чего тогда все удивляются, что «Беовульфа» нашел именно Новелл?!

Так вот-с, Новелл и де Вер - не единственные из круга Сесила. Лепшим ко­решем рыцаря Сесила был некто Мэтью Паркер, архиепископ Кентерберий­ский. И вот ведь какой парадокс: самый главный список Англосаксонской Хроники, к которому восходят все остальные, всплыл именно у господина Паркера! Как он у него оказался - вопрос непраздный, но проследить судь­бу документа далее середины XVI века не представляется возможным. Не потому ли, что Паркер был накоротке с Сесилом и Новеллом? Кстати, «уси­лиями» Паркера Англия обрела манускрипты Матфея Парижского, валлий­ского средневекового монаха Ассера (о котором вообще никто не слышал и от которого остался один-единственный список!) и Томаса Уолсингема (от него благодарная Новая Англия узнала о своей истории ХIII-ХIV веков). Ах, да! Ведь у Паркера был еще секретарь! Да какой! Звали добра молодца Джон Джослин, и был он знаменит трогательной заботой о древних манускриптах. В том смысле, что очень любил их трогать. И до такой степени самозабвения доходил добрый молодец Джон Джослин, что вставлял в древние рукописи подделанные страницы! На Англосаксонской Хронике его прищучили (ну, не те страницы тиснул, с кем не бывает!), а вот дальше делу хода не дали. Видимо, связка Паркер - Сесил сработала и «своего засранца» не сдала.

Кстати, весь архив Паркера - Джослина перешел потом к некоему сэру Роберту Брюсу Коттону, еще одному «конкретному антиквару», через кото­рого всплывали потом основные списки Беды и прочих, менее достопочтен­ных, авторов.

Процесс, запущенный под контролем орденоносца Сесила, шел. Про­пагандистская машина Новой Англии работала без сбоев. Контора им. Св. Георгия писала и писала. А Новая Англия все хавала и хавала. Дело дошло и до новой трактовки Библии, которая увидела свет под присмотром короля Якова, следующего за Елизаветой председателя Совета директоров. Посте­пенно орден перерос свой же проект и вышел на международный уровень.

Клуб «тех, кто в теме», облагороженный красивой историей и снабжен­ный правильным антуражем, процветал. В сферу влияния ордена начали попадать заморские владения. Некоторые, не особо дальновидные, местные правители, получали орден и кое-какие объедки с барского стола, правда, потом оказывалось, что объедки кончились, а контроль над территорией осуществляют управленцы от ордена, но поделать уже ничего было нельзя. Любопытно, что Петр Первый отказался от «высокой» чести получить орден Подвязки, чем, возможно, и сильно осложнил себе жизнь. Впрочем, его по­томки восстановили историческую справедливость, приняв от британских родственников красиво обернутую конфетку (кавалером ордена Подвязки стал Николай Второй), вкус которой в полной мере они смогли оценить в 1917 году.

А что же Совет директоров? Да по-прежнему не бедствует. Круг «рыца­рей в теме» не сужается. Все те же 24 + 1. И никто в открытую не задается вопросом, откуда у аглицких сэров-пэров, протирающих всю жизнь штаны в парламенте и не имеющих якобы никакого отношения к крупному бизнесу, деньги на содержание замков, конюшен, благотворительных обществ и т.п.

А если все же возникает недоумение, вспомните: «пусть будет стыдно всем, кто дурно об этом подумает»...

Глава 3. Проект «Шекспир»

Некоторое время назад в кинопрокат поступила англо-немецкая фильма «Аноним» про то, что «на самом-то деле» под маскою Шекспира скрывался граф Оксфорд. Англичане по этому поводу тут же устроили бучу (не тро­гайте, мол, наше британское всё), чем несказанно порадовали продюсеров и прокатчиков, не ожидавших такого подспорья в раскручивании картины. Любители прочитать десять новостных строк и обнаружить в них намек на краеугольный камень получили очередной повод блеснуть своей недюжинной эрудицией в области шекспировского вопроса, не забыв (по совету героя Евстигнеева) сказать «быть или не быть». Интеллектуалы, съевшие в области шекспироведения не одну собаку, в предвкушении очередной серии мыльной оперы «А был ли мальчик?» по мотивам богатого переругивания на тему в течение последних 400 лет, отточили перья и заготовили обли­чительные спичи. И т.д. и т.п. Собаки лают, караван идет. Один из самых грандиозных проектов человечества живет уже в нескольких измерениях и несколькими параллельными жизнями.

У этого проекта было много инкарнаций. Первая - в начале XVII века, вторая - со дня смерти лавочника Шакспера до выхода Первого фолио, третья - жизнь между Первым фолио и изданием Поупа, четвертая - после издания Поупа (которого, помнится, изрядно поносили за «авторскую» правку текстов), пя­тая - в XVIII веке и т.д., вплоть до нынешней, неизвестно какой уже по счету, классическо-коммерческой. А ведь есть еще и боковые ответвления, особенно интересна в контексте шекспирианы «внезапная и скоропостижная» смерть Сервантеса 23 апреля 1616 года, аккурат в один день с «Шекспиром».

Спору о том, кто написал произведения Шекспира, не десятилетие и даже не век. За это время одна часть интеллектуально продвинутой общественно­сти выдвинула пару-тройку десятков кандидатов на титул Великого Барда, а другая ее часть, чертыхаясь в адрес первой, призывала не искать заговор там, где его нет, и отстаивала права на пьедестал некоего Вилли Шакспера, актера и совладельца театра «Глобус», родившегося и умершего в Богом за­бытой деревне Стратфорд.

Аргументы обеих сторон спора известны, и вряд ли есть нужда повторять их в очередной раз. Проблема, однако, заключается в том, что обе партии (и стратфордианцы, и нестратфордианцы) пытаются решить вопрос авторства прямолинейно, выдвигая всякий раз лишь одного кандидата в гении. Конеч­но, среди исследователей были и есть те, кто признает наличие соавторов шекспировских пьес, однако практически никто не готов поделить славу выдающегося драматурга и поэта поровну между целой группой писателей той эпохи. Кто-то настаивает на том, что автором «Гамлета» и «Макбета» мог быть только Рэтленд (в крайнем случае - с супругой, дочерью Филиппа Сидни), для кого-то в качестве творца этих пьес милее Кристофер Марло, а кому-то изысканным гением, соединившим безумие, страсть и величие, видится граф Оксфорд. Сторонники же актера из Стратфорда, имея явные свидетельства участия Пиля, Марстона или Грина в написании пьес, тоже не спешат выплескивать славу Шекспира на этих драматургов. И получается презабавная картина. Все, вроде бы, понимают, что Шекспир - это не лицо, а маска, скрывающая истинного автора или авторов, но дальше этого пони­мания дело не идет.

Вот, например, Илья Гилилов, написавший блестящую книгу «Игра об Уильяме Шекспире», дает абсолютно беспристрастную оценку наследию Ве­ликого Барда:

Шекспировские произведения свидетельствуют не только о гениальном художественном мастерстве их автора, но также об огромном, ни с чем не сравнимом богатстве языка Шекспира. Его словарь насчитывает около 20 тысяч слов, то есть в два-три раза больше, чем у самых образованных и ли­тературно одаренных его современников и даже писателей следующих по­колений и веков (для сравнения, у Джона Мильтона, Фрэнсиса Бэкона - по 8 тысяч слов, у Уильяма Теккерея - 5 тысяч; в словаре таких французских писателей, как Виктор Гюго, Ипполит Тэн, живших через два столетия по­сле Шекспира, - примерно по 9 тысяч). Англичанин нашего времени, имеющий высшее образование, употребляет не более 4 тысяч, а малообразо­ванный провинциальный житель елизаветинской Англии обходился 1 тысячью или даже половиной того. Такой огромный разрыв говорит сам за себя - ничего подобного история мировой литературы не знает. Шекспир ввел в английский язык, как сообщает Оксфордский словарь, около 3200 новых слов - больше, чем Бэкон, Джонсон, Чапмен, вместе взятые.

Казалось бы, все ясно. 20 тысяч слов - это слишком много для одного и даже двух людей. 3200 неологизмов - невероятная цифра. Ее появление возможно, лишь если за дело берется артель, причем целенаправленно, не красного словца ради, а формирования языка для.

И еще из Гилилова:

В шекспировских произведениях насчитали 124 места, связанных с юриспруденцией, 172 - с морским делом, 192 места свидетельствуют о знании - и каком-то опыте - военного дела, слово «музыка» и произво­дные от него встречаются 170 раз. В те времена подавляющая часть таких знаний, такой эрудиции могла быть получена только в университете, от домашних учителей, от людей, лично участвовавших в военных походах. Напомню, что публичных библиотек до конца XVI века в Англии еще не было. Многое говорит об очень близком знакомстве Шекспира с при­дворным этикетом, титулатурой, родословными, языком самой высоко­родной знати и монархов. Именно в этой среде, где происходит действие большинства его пьес, Великий Бард чувствует себя наиболее уверенно. Статистики насчитали 196 мест в его произведениях, где проявилось зна­ние времяпрепровождения титулованных лендлордов, их игр и развле­чений, в том числе редких и дорогих, как охота с соколами, псовая охота, теннис; эти знания не могли быть обретены заочно. Ботаники обратили внимание, что герои Шекспира упоминают названия 63 различных трав, цветов и деревьев. Можно предложить читателям этой книги проверить себя: сколько разновидностей растительного мира они могут назвать...»

Позволю себе слегка развить мысль Гилилова. Совсем слегка. Такая эру­диция - это не только знания, полученные в университете, ибо никакой университет не научит морскому или военному делу, а также придворному этикету. Энциклопедизм Шекспира и его невероятный тезаурус абсолютно очевидно свидетельствуют, что произведения, выходившие под именем По­трясающего Копьем, - плод трудов группы людей. Самое забавное, что Гилилов, написавший абсолютно правильные слова о немыслимом кругозоре и словарном запасе Шекспира, после этого предлагает на роль Барда графа Рэтленда, писавшего в соавторстве с женой. При этом другие варианты даже особо и не рассматриваются.

В чем можно согласиться с Гилиловым почти на сто процентов, так это в том, что «Гамлет» был написан именно Рэтлендом или в соавторстве с ним. Иначе откуда бы взяться Розенкранцу с Гильденстерном, которые были одно­кашниками Рэтленда в Падуе, и описанию Эльсинора после поездки графа в Данию?! Впрочем, не стоит зацикливаться на частном вопросе авторства «Гам­лета». Гораздо важнее та информация, которую дает Гилилов параллельно.

Книга «Игра об Уильяме Шекспире» написана действительно виртуозно, поэтому позволю себе процитировать еще один кусочек:

Произведения Шекспира также свидетельствуют, что он владел фран­цузским, латинским, итальянским языками, мог читать на греческом, возможно, и на других языках. Напомню, что в «Генрихе V» 4-я сцена III акта написана целиком по-французски, так же как и разговор с пленным в 4-й сцене IV акта, а всего в этой пьесе около 100 строк на хорошем фран­цузском языке. Отдельные французские, итальянские, латинские слова и фразы присутствуют во многих пьесах. Сюжет «Гамлета» взят из «Траги­ческих историй» француза Бельфоре, переведенных на английский толь­ко через столетие; сюжеты «Отелло» и «Венецианского купца», включая многие детали, заимствованы соответственно из сборников итальянских новелл Джиральди Чинтио и Джованни Фьорентино, тоже появивших­ся на английском языке лишь в XVIII веке. Шекспир знал произведения Монтеня, Рабле, Ронсара, Ариосто, Боккаччо, Банделло. Сюжет «Двух ве­ронцев» взят из испанского пасторального романа Монтемайора, на английском языке до появления пьесы не печатавшегося.»

Думаю, нет смысла в тысячный раз повторять, что в деревне Стратфорд вряд ли можно было выучить все вышеуказанные языки, да еще в объеме, не­обходимом для почти дословного цитирования. Кроме того, есть указание Бена Джонсона на скудость знаний актера Шекспира в области латыни и греческого. О других языках никто даже не заикался. Еще неплохо было бы вспомнить о цене книг того времени и их количестве в библиотеках даже самых состоятель­ных господ. Неужели все, на что можно найти ссылки у Шекспира, находилось в одном-единственном месте? Кстати, заметим, у жителя Стратфорда (согласно его завещанию) с книгами отношения как-то не складывались.

Весьма знаменательно, что и сторонники «актерского» происхождения пьес не отрицают фундаментального вклада «других» авторов в шекспиров­ский канон. При этом их ничуть не смущает, что чуть ли не все произведе­ния были написаны «при участии» или «в соавторстве» с кем-либо.

Вот выдержки из издания Шекспира начала XX столетия (Шекспиръ / Под ред. С.А. Венгерова. С.-Петербургъ: Изд. Брокгаузъ-Ефрон, 1904. Серия «Библиотека великихъ писателей»).

Из статьи «Король Генрих Шестой» Евгения Аничкова:

В 1592 г. умирающий Грин в своем прощальном злобном памфлете «Грош мудрости, купленный за миллион раскаяния» предостерегает сво­их собратий драматургов против каких-то новичков. «О, не доверяйте им, восклицает Грин, потому что между ними есть один взлетевший вы­соко ворон, разукрашенный нашими перьями, с сердцем тигра, скрытым под шкурой актера...»

Малон, Колльер, Дайс, Кортене и Крейсиг считали авторами «Первой части борьбы» и «Истинной трагедии» - Грина или Марло, а Шекспиру приписывали только их дальнейшую переработку в пьесы, известные нам по изданию произведений Шекспира. Так же думает и новейший биограф Шекспира Сидней Ли, склоняющийся только скорее в сторону Грина и Пиля, как сотрудников великого драматурга.

Уже неплохо, правда? А кто настоящий автор, наука пока не в курсе. Лад­но, идем дальше.

Статья Роберта Бойля «Тит Андроник»:

Вероятно, нет пьесы, принадлежность которой тому или иному авто­ру возбуждала бы больше сомнений, чем «Тит Андроник».

Мнение критиков относительно «Тита Андроника» очень расходятся. Теобальд, Фармер, Стивенс, Дрек, Зингер, Дайс, Галам, Р. Кольридж и B.C. Уокер отказываются признать какое-либо участие Шекспира в этой пьесе. Мэлон и Стаунтон считают, что не будучи вполне автором, Шек­спир, однако, внес в него много своего.

Доказательства, что в «Тите Андронике» много заимствований из по­эмы Пиля, слишком многочисленны, чтобы можно было воспроизвести их все здесь.

По-моему, здесь открытым текстом сказано, что количество заимствова­ний уже не позволяет определить, где кончается Пиль и начинается Шек­спир. Или это одно и то же?

Статья «Два знатных родича»:

Эта драма впервые напечатана в 1634 г....

Затем, пьеса появилась во втором издании (in folio) соч. Бомонта и Флетчера 1679 года...

И здесь практически полная определенность. Остается добавить, что вплоть до середины XIX века эта пьеса издавалась в каждом издании Бомон­та и Флетчера, и только потом ее начали рассматривать как шекспировскую, и то - с большой натяжкой.

Следующая статья Роберта Бойля - «Эдуард III и его место в ряду сомни­тельных пьес Шекспира»:

В отличие от многих других сомнительных пьес, «Эдуарда III» никог­да не приписывали Шекспиру при его жизни. Первый, кто обратил вни­мание на нее, как на пьесу, относительно которой было основание ут­верждать, что в ней участвовал Шекспир, был Кепель, который в своих «Prolusions of select pieces of Ancient Poetry» (1760) напечатал ее с таким замечанием на заглавном листе: «Полагают, что написана Шекспиром».

Комментарии, как говорится, излишни. Приписками в окололитератур­ном цехе баловались всегда.

И, наконец, подытоживающий очерк С. Венгерова «Вильям Шекспир»:

...целых 20 пьес впервые были напечатаны в посмертном folio 1623 г.

Возникают, однако, весьма основательные сомнения относительно того, всецело ли принадлежат Шекспиру некоторые из них. По всей ве­роятности, в «Генрихе VI» он только приложил руку к чужому произ­ведению; «Тит Андроник», может быть, вовсе ему не принадлежит; видимо, в сотрудничестве с Вилькинсом написаны «Тимон Афинский» и «Перикл»; в «Троиле и Крессиде», вероятно, принимал участие Марстон, и, наконец, едва ли может быть сомнение относительно того, что в «Генрихе VIII» Шекспир принимал лишь самое незначительное участие, а большая часть этой весьма слабой пьесы написана Флетчером и, может быть, Мэссенджером.

Хорошенькое дело. Большая часть пьес (аж 20 штук из 37, приписанных мистеру Ш.) впервые увидела свет только после его смерти, причем не сра­зу, а только в 1623 году (актер из Стратфорда умер в 1616-м). А из осталь­ных - чуть ли не половина написана точно либо в соавторстве, либо вообще не им. Добавим к этому то, что стало известно позже о «Гамлете» и Рэтленде, а также некоторые веселые «чисто случайные» пересечения с Бэконом, Ок­сфордом, Марло и прочими. И что же после этого остается?

А остается то, что было всегда. Остается проект «Шекспир», название ко­торого весьма условно, хоть и символично для Англии. Грандиозное меро­приятие, авторами и исполнителями которого были самые одаренные и талантливые фигуры своего времени.

Каковы были цели сего масштабного проекта?

Их было несколько.

Во-первых, создание новой, британской идеологии. Как это выглядело на деле? Очень просто. Единственным СМИ эпохи Ренессанса был театр. Где еще можно собрать большое количество народа, чтобы донести до него должным образом сформулированную информацию? Только там, где есть зрелища. Но во время казней, например, ничего, кроме приговора, не про­чтешь, да и занимает это от силы минуту-другую, а в театре есть возмож­ность на протяжении часа-двух-трех скармливать ничего не подозревающе­му плебсу любую наживку, и он будет с радостью глотать ее, переваривать и думать, что ему показывают жизнь, как она есть. Метод работы ровно тот же, что и у современных СМИ. Главное, чтобы актеры уверенно и громко декламировали. И тогда плебс узнает всю правду о Генрихе Шестом, Ричарде Третьем, Юлии Цезаре и Перикле. Особенно важна информация об англий­ских монархах и древней истории Англии. Одновременно на подготовлен­ную почву упадут древние хартии и рукописи, в общем и целом подтверж­дающие то, о чем идет речь в пьесах.

Во-вторых, создание и внедрение нового языка. Как вы помните, Гилилов назвал уникальную цифру: посредством Шекспировых усилий в язык во­шло 3200 новых слов!!! А весь вербальный запас Теккерея, жившего сильно позже и вязавшего не самые косноязычные тексты, состоял из 5000 слов! Способен ли один человек, пусть и гениальный, выполнить такую адскую задачу - придумать 3200 неологизмов? Конечно нет. Перед нами целена­правленная, многолетняя работа группы высоколобых по созданию нового английского языка. Для чего? Для того, чтобы он хоть как-то соответство­вал параллельно ваяемой истории острова. Кстати, говоря о новых словах, Гилилов забыл еще об одной важной составляющей языка - идиомах (или фразеологизмах). Так вот, большая часть английской идиоматики (чуть ли не половина) - это Шекспир и Библия короля Якова. Время создания пьес Шекспира и упомянутого варианта перевода Библии совпадает - это начало XVII века. Неплохое подспорье для 3200 неологизмов, внедренных группой Ш., не так ли?

В-третьих, совместив новый язык с новым видением истории острова, новая английская династия фактически решила все проблемы с легитими­зацией Великобритании как суверенного государства и закрепила свои при­тязания на ее трон. ShakesРR удался на славу.

И все получили свое: Стюарты - независимую Британию, интеллектуалы - моральное удовлетворение и денежные компенсации, зрители - театр, в кото­ром они же и были актерами, как им недвусмысленно намекнули в одной пьесе, а родившийся в Стратфорде мелкий лавочник Шакспер получил... бессмертие, в котором он сам вряд ли нуждался.

Глава 4. Томас Кид

Нам говорят: это крупнейший драматург елизаветинской эпохи, предтеча Шекспира. И еще говорят: его «Испанская трагедия» изменила театр, после нее немыслимы стали плоские, банальные сюжеты, свойственные незре­лому английскому ренессансу. И «все знают», что первый «Гамлет» вышел из-под пера именно этого автора. А уж в скольких пьесах он должен был бы числиться соавтором - просто не сосчитать! Ну, и по последним аген­турным данным, приписываемая Уильяму нашему Шекспиру хроника про правление Эдуарда III написана при непосредственном участии этого уни­кального писателя...

Итак, встречайте, господа: ТОМАС КИД!

Непревзойденный, умопомрачительный и таинственный. Интеллектуал и тонкий знаток латыни, переводчик творений Торквато Тассо и Робера Гарнье. Знакомец Бена Джонсона и товарищ Кристофера Марло, однокашник Эдмунда Спенсера и Томаса Лоджа. Человек, обвиненный в атеизме и поте­рявший из-за этого все: доходное место, внимание сильных мира сего и, в конечном счете, саму жизнь. Томас Кид умер в возрасте 35 лет в Лондоне и был забыт на долгих два века, пока некий Томас Хокинс в 1773 году случайно не обнаружил имя Кида в книге An Apology for Actors (1612 года издания). И лишь через сто лет (в конце XIX века) немецкие и английские литературо­веды «заново открыли миру» несправедливо забытого драматурга. С тех пор слава Кида только увеличивалась, и сегодня уже никого не удивляет постановка вопроса, кто внес больший вклад в «Гамлета» или «Эдуарда III» - Кид или Шекспир.

Вот это перипетии! Вот это сюжет! Сам мистер Кид, мастер сложных комбинаций, позавидовал бы такому лихому повороту в исследовании его творчества. Впрочем, мог ли он предвидеть, что о нем будут говорить как... о литераторе?

Ведь все, что известно доподлинно о человеке по имени Thomas Kydde, это что он был сыном лондонского стряпчего, был крещен 6 ноября 1558 года, а похоронен 15 августа 1594-го. Еще о Киде известно, что он написал некое письмо, в котором отрицал приписываемые ему атеистические взгля­ды. Все. Точка. «А как же “крупнейший драматург”, “Испанская трагедия”, “друг Марло” и прочее?», - спросите вы. А вот как...

Проблема авторства и... наличия пьес

Литературно Томас Кид был чудовищно плодовит. Он написал целых... нет, пардон, целую одну пьесу! Вернее, написал-то он, конечно, ну очень много, но до нас дошла лишь «Испанская трагедия». Все остальное, как вы­яснилось при ближайшем рассмотрении, лишь приписывается Томасу Киду, о чем честные исследователи его творчества радостно и сообщают (хотя чему тут радоваться, не очень понятно). А что же «Гамлет»? Ведь Кид, ка­жется, заподозрен в причастности? О «Гамлете» и других «анонимных» тво­рениях Кида поговорим особо и чуть позже, а пока сконцентрируемся на единственной, как нас уверяют, точно написанной Кидом пьесе - «Испан­ской трагедии», которая так изменила театр.

Итак, что известно об «Испанской трагедии»? Впервые напечатана в 1592 году. Правда, остался лишь один экземпляр, но, положим, и этого достаточ­но, чтобы подтвердить авторство Кида. А ведь есть еще масса сохранивших­ся книг из изданий 1594, 1599, 1600, 1602 и т.д. годов. Казалось бы, все ясно и очевидно. Вот только есть одна немаловажная и редко упоминаемая исто­риками театра и литературы деталь: все указанные публикации пьесы были анонимными, то есть имени автора на них попросту нет! Как нет его, между прочим, и на последующих изданиях «Испанской трагедии», вплоть до 1612 года. Заметим, что и в 1612 году ничего сверхъестественного не произошло: Кид не вышел из могилы, чтобы заявить свои права на пьесу, да и ближайшие родственники драматурга вроде бы ни на что уже не претендовали. В 1612-м всего лишь вышла книга Томаса Хейвуда An Apology for Actors, в которой он приписывает «Испанскую трагедию» Киду. И все! Никакого текстуального или стилистического анализа, никаких доказательств, никаких ссылок на дру­гих авторов. И вот, на основании одного-единственного кивка в сторону Кида главная новаторская пьеса елизаветинской эпохи записана за ним! Заметим, что и после книги Хейвуда никаких бронебойных свидетельств причастности Кида к «Испанской трагедии» не появилось. Да и современники не обратили никакого внимания на хейвудовские откровения, и в 1615 году «Испанская трагедия» вышла в тираж такой же анонимной, как и раньше.

Лишь в XIX столетии немецкие ученые, сравнив ее текст с «Корнелией», заявили об абсолютно очевидном лексическом и стилистическом сходстве этих двух произведений. Но весь юмор в том, что «Корнелия» не является текстом Кида, это перевод пьесы Робера Гарнье! Поэтому с таким же успе­хом можно говорить о том, что «Испанская трагедия» написана Гарнье. По­чему бы и нет?! Да и то, что Кид «перевел» Гарнье, совершенно не очевидно. Ведь этот «перевод» точно так же всего лишь приписывается Киду, причем на весьма сомнительных основаниях.

Начать с того, что пьеса Гарнье вышла без имени переводчика, и случи­лось это в 1594 году, то есть как раз в год смерти Кида. А в 1595-м (то есть Кида уже нет в живых) выходит «перевод». То ли безымянный, то ли с бук­вами «Т. К.». Можно ли, основываясь на таких весомых уликах, однозначно записать Кида: а) в переводчики Гарнье и Тассо (там тоже были буквы «Т. К.»); б)  в авторы «Испанской трагедии», которая по стилю похожа на «Корнелию» Гарнье, переведенную анонимом?

Причем заметим, что сходство это уловлено немецкими, а не английски­ми учеными через 300 лет после выхода всех указанных произведений в свет.

Гамлет, Солиман и другие dramatis personae

Считается, что Кид был автором первого «Гамлета». Того, который до нас не дошел: ни книгой, ни строчкой, ни обрывком текста. Но на которого якобы открыто намекает Нэш в предисловии к «Манефону» Роберта Грина. Некоторые исследователи, очевидно изучившие наследие Нэша вдоль и по­перек, доходят до того, что приписывают ему упоминание «Испанской тра­гедии» и самого имени Кида.

С тем, что на самом деле писал Нэш, можно ознакомиться практически в любой библиотеке, да и в Интернете Préfacé to Greenes Menaphon под за­головком То the Gentlemen Students of Both Universities, совсем не редкость[1] .

Ни именем Кида, ни «Испанской трагедией», ни сближением Кида с «Гам­летом» тут и не пахнет. Зато отвратительно смердит чьей-то подпорченной репутацией. И «аромат» этот на удивление притягателен для любителей создавать пышные, местами даже костюмированные и пропитанные духом эпохи научно-исторические сюжеты.

Что касается еще трех пьес, время от времени фигурирующих в списке творений Кида, то и о них можно сказать лишь одно: и «Король Лир» (не путать с шекспировским), и «Арден из Февершема», и «Солиман и Перседа» написаны самым модным автором XVI века по фамилии Anonymous. Ни одно из этих произведений не ассоциировалось с Кидом ни в XVI, ни в XVII, ни в XVIII веках. И только немецкая историческая дальнозоркость XIX века рождения позволила установить связь между неким жителем Лондона и ря­дом драматических произведений бурного елизаветинского века.

Жизнь в веках

Если человек не создает себе биографию, ее запросто могут соорудить другие. Это даже может стать делом их жизни. И потом про них тоже кто-нибудь напишет. Или даже помянет добрым словом.

Томасу Киду, сыну лондонского стряпчего, повезло. Не так, как за­штатному актеру Ш. из Стратфорда, но все же. Его имя пригодилось историкам театра и литературы, исследователям Англии XVI века и куль­турологам. Жизнь Томаса описана и увековечена. И сегодня уже никого не удивляет, что мистера Кида определяют настоящим автором некото­рых шекспировских произведений. Ведь мог же, мог! Такой же титан, мо­гучий человечище эпохи Великих Умов. Гений, не оставивший ни единой рукописи. Автор, не числящийся автором. Драматург, о котором не гово­рили в театре. Соавтор Шекспира на доверии. Английский голем немец­кого производства.

Итак, встречайте, господа: ТОМАС КИД. / ’m not KIDDING.

Глава 5. Англосаксонская Хроника (АСХ)

Нет, это я не о себе, любимом, собрался писать, а об Англосаксонской Хро­нике (сокращенно - АСХ). Приобретя русский перевод сего документа с комментариями специалистов, я с новыми силами принялся за старое  - с го­ловой погрузился в изучение как самого текста, так и сопутствующих ему пояснений. Очень хороший перевод, кстати сказать, и достаточно разверну­тые во все стороны комментарии. Плюс, что приятно, есть в книге отдель­ный отрывок, посвященный обнаружению манускриптов АСХ. Там и про XVI век, и про компанию Сесила - Паркера - Новелла - Джослина, и про прочие архивно-интимные подробности.

Но сейчас хотелось бы поговорить не про сам документ, ибо и так ясно, что он слеплен по «щучьему велению, королевскому хотению», а про фак­тический материал, в этом документе подсвеченный. В принципе, АСХ, как и прочие источники по истории саксонской Англии, подталкивает читате­лей к мысли, что жили-были на островах кельты, которых облагородили римляне, а потом пришли англосаксы, и началась на островах совсем дру­гая жизнь. Но главное - давно дело было, очень давно. И вообще: Англия успела впитать в себя все лучшее, что было в Европе. От кельтов получила высокую духовность, от римлян-дураков города и дороги, от саксов - язык и знать, от викингов – пиратство-военно-морское дело и, наконец, от фран­цузов - латынь, спорт и представления о прекрасном (то есть искусство, архитектуру и прочие приятные в быту мелочи). Вот для этого, собственно, и необходима богатая на события и древняя история, если кто спросит.

На бумаге (или пергаменте) все, конечно, выглядит чудовищно правдо­подобно, как будто летописец лично наблюдал высадку на остров отрядов Цезаря или собственноручно конспектировал выступление Кнута Великого на местном вече (витане, на англской мове). А вот в реальности... как было на самом деле, мало кто знает. Но вот что доподлинно известно, так это то, что кельты отчего-то пользовались монетами с надписью СUNА (СUN О), а правителей их звали Будица, Беленое, Тугодум и т.д. Римляне исчезли с острова как-то очень по-английски, прихватив с собой водопровод, цен­тральное отопление и канализацию. Викинги умудрились стрясти с Англии столько серебра, сколько в ней никогда не было, и не оставить о себе ника­ких воспоминаний, кроме французского языка, а вот саксы...

О саксах разговор особый. И как раз по мотивам АСХ.

По легенде, прибыли, значит, эти самые немцы в 449 году от Р. X. в Бри­танию, подмяли под себя местных и, освоившись на острове, решили, что он им по всему подходит. С тех пор и жили, особо не тужили, пока не до­стали их своими свинскими набегами невменяемые даны, но это уже было лет через 500. А за полтысячелетия много чего произошло: привилось на Альбионе христианство, сформировались англосаксонские королевства, развился английский язык, было написано законодательство и т.д. и т.п. Ко­роче, любой культур-мультурный, цивилизованный человек должен знать, что Англия - это вам не занюханная Европа и не дикая Азия. Тут все было сделано по уму, с саксонской (читай: германской) педантичностью, римской (античной) прямотой линий и французским юмором.

Вот только слишком быстро перелистывают обычно страницы, пове­ствующие о прибытии на остров храбрых саксов, и не обращают внимания на некоторые детали, а ведь именно они всегда доносят самое интересное. В той же АСХ, например, очень точно указано место, откуда прибыли саксы. Находится этот медвежий угол в нынешней Германии и называется... нет, не Саксония, как можно было бы подумать. Родина переселенцев - Ангельн (это малюсенький кусочек нынешнего Шлезвиг-Гольштайна), откуда, соб­ственно, и происходит название Англия. Но это только присказка. Сказка, как вы понимаете, впереди.

Чем вообще знаменита область Ангельн? Да практически ничем, кроме того, что дала миру англичан. Зато по соседству находится более чем инте­ресная местность со схожим названием - Анхальт. Для русского человека вопрос, что это за зверь такой, Анхальт, - легкий. Анхальт-Цербст - родина Екатерины Великой, одной из самых значимых фигур отечественной истории. Почему именно Анхальт-Цербстская принцесса удостоилась внимания русского императорского дома? Вопрос, вроде бы, тоже не самый сложный. Вся эта так называемая германская область издревле была славянской, при­чем выдавили славян оттуда настолько поздно, что у сочинителей истории Европы не осталось даже малюсенького временного зазора для разведения топонимики и имен местных правителей, из-за чего случались прелюбопыт­ные казусы. Так, Берлин (не Анхальт, конечно, но тоже очень близко), воз­никший в XIII веке (когда Германия уже давно была под рукой немецкой знати), отчего-то называется славянским именем, хотя должен был бы стать каким-нибудь -бургом или -дорфом. А город на другом берегу Шпреи, ко­торый потом слился с Берлином, в том же XIII веке получает имя Кельн, то есть назван по-латински. Отсюда, кстати, возникает законный вопрос: а кем же были «немецкие» маркграфы? Не римскими ли военачальниками, про­двигавшими христианство в языческие массы? И не это ли были реальные «Крестовые походы», совпадающие, кстати, по времени с другими подоб­ными мероприятиями в других областях не подконтрольного «римско-ави­ньонскому папе» мира?

Так вот, возвращаясь в Анхальт и Ангельи времен, внезапно решивших переселиться саксов, мы натыкаемся... э-э-э... как бы это помягче сказать? Ну, не совсем на немцев. Живут себе люди (венды и ободриты) на реке со славянским именем Лаба (ныне Эльба) в селениях Росток (ныне Росток), Любич (ныне Любек), Березин (ныне Брезен), Козельск (ныне Кёзелиц), Рагузин (ныне Рагёзен), Грибов (ныне Грибо), Полянск (ныне Поленцко) и т.д. (можно набрать сотни подобных топонимов), живут, не тужат. И вдруг по какой-то причине снимаются с насиженных мест и двигают на остров бриттов. Зависнув по ту сторону моря, эмигранты чувствуют резкие при­ступы тоски по оставленной родине (модного слова «ностальгия» тогда еще не было - до французов и их языка еще пилить и пилить) и называют новые места... правильно, по старой памяти. И Эльба, которую покинули и которая вывела в результате к острову бриттов, становится Эльбионом. Или Альбио­ном, как стали писать потом. А Ангельн стал Англией. Потом на территории Англии появились реки Северн, Волга, Выра и пр. А в англосаксонском язы­ке оказалось поразительно много славянских корней, в том числе и в самых важных для Средневековья областях деятельности (военном деле, налогах, торговле и др.).

А на территории Шлезвиг-Голштинии (с ее Ангельном), Анхальта, Сак­сонии и прочих «немецких» мест обитания отчего-то аж до XIII века звучит славянская речь. С точки зрения ТИ, ситуация просто анекдотичная: в V веке «англосаксы», живущие на землях со славянской топонимикой и говорящие, судя по всему, на одном из славянских наречий, захватывают Британию и приносят туда... германский язык, как это сейчас называют. Проходит пять-шесть веков, но на территории, где жили «англосаксы», упорно продолжа­ют говорить по-славянски и давать населенным пунктам славянские имена. И так продолжается вплоть до ХIII-ХIV веков, то есть до эпохи «дранг нах Остен», «крестовых походов» против восточных «поганцев».

Вот и сдается мне, что дело было не совсем так, как пытаются изло­жить в традиционных историографиях.

Похоже, что заселение Англии беженцами из Саксонии, Анхальта и Ангельна - это как раз и есть последствие давления Рима на славянскую «Гер­манию». Точно таким же следствием давления на славян стал отход их на территорию нынешних Украины и России и смешение славянских племен с местными финно-уграми, скифами, тюрками и т.д., в результате чего появи­лась Древняя Русь. Очевидно, одним из этапов папского шествия по Европе стали и альбигойские Крестовые походы, и многочисленные войны в Евро­пе XII- XIV веков. И вот как раз за свою отменную службу папскому делу реальные «германцы» (то есть те самые дойче-дуйцы-дети войны) получали земли, оставленные славянами и галлами. А другие бравые парни зачищали в то же самое время Пиренейский п-ов от арабо-еврейского контингента, называя это богоугодное дело Реконкистой. Славяне вынуждены были сдать почти всю Центральную Европу и откатиться на восток, арабы и евреи ушли из Испании и Португалии, галлы остались только в топографии и античной истории. И образовалась Римская империя. Германской нации. Подобное к подобному. Кстати, до сих пор криминальных авторитетов первой величи­ны во всем мире называют крестными папами или отцами, а исполнителей их воли братвой (это практически точный перевод слова hermano с испан­ского). История помнит своих «героев»! Папский секретариат был идейным вдохновителем мероприятия, а «чисто конкретные» дети (дойче) были ис­полнителями, зачищавшими поляну. Кстати, говорящие на немецком швей­царцы - до сих пор самая преданная стража Ватикана. Папа знает, на кого можно опереться, ежели что.

И на десерт - про славное имя англов. Angel на немецком до сих пор оз­начает удочка, Angler - рыболов. Современное русское уда, несмотря на все отличия, является близким родственником этих слов (см. словарь Фасмера, статья «Уда») через соответствие угол/angle/unkus. Сие означает, что англы - это просто рыбаки. Мирные, тихие, спокойные. Которых просто-напросто вынудили покинуть насиженные места и отправиться куда глаза глядят. То есть за море. В будущую Англию. Которую они, конечно же, не завоевывали, а полегоньку обживали и обустраивали. Наивно надеясь, что до островов на окраине мира папистам не будет никакого дела.

Глава 6. Норманнское иго

Согласно одной веселой теории, варяги оказали существенное влияние на русскую историю. Даны, нормандцы и прочие викинги создали полити­ческий ландшафт Британии. Дружины северян во многом сформировали французское Средневековье. Вся Южная Италия жила под властью норман­нов на протяжении нескольких веков. А еще скандинавы без затей подмяли под себя Ирландию с Исландией. И двинулись дальше. Говорят, что дошли до самой Америки. То есть открыли ее до всяких там колумбов и прочих авантюристов. Да, не забудьте, норманны ходили в походы и показывали сноррину мать испанским и португальским арабам, германцам и разному другому европейскому охвостью.

Получается, что на достаточно приличном временном промежутке (VIII-Х века) норманны контролировали или терроризировали чуть ли не всю более-менее обжитую Европу (включая империю Карла нашего Вели­кого, Шарлеманя). При этом викинги еще успевали воевать друг с другом и составлять заговоры против отбывших на ратно-промысловый подвиг товарищей. А потом вдруг раз - и исчезли. Были, но все вышли. Самолик­видировались. И до XIV века о них практически не было слышно. Причи­ны тотального растворения северян в пространстве всегда разные: где-то они слились с туземной элитой, где-то потерпели поражение от местных, откуда-то ушли сами и т.д. и т.п. Неудобнее всего получилось с Америкой. Открыть-то открыли, а патент на открытие не оформили. А ушлым ис­панцам только того и надо было. Подсуетившись, они быстренько донесли до обывателя, кто на самом деле первооткрыватель, а кто - так, викинг в проруби. И скандинавам осталось утешаться только сагами о великом прошлом, в котором они всех рвали, как небезызвестный Тузик доставшу­юся ему по случаю грелку, и мыслями о светлом, социально обустроенном будущем.

Вот о великом прошлом как раз и имеет смысл поговорить.

«МАЛЕНЬКИЙ ЭКСКУРС В ИСТОРИЮ... а к практике мы перейдем потом»

Начнем с населения. Что из себя представляла Скандинавия косматых веков? Правильнее всего сказать, что это была земля виков, то есть неболь­ших хуторов. Населенных кем? Правильно, хуторянами, то есть викингами. Так вот, эти самые хуторяне, которых, по самым оптимистичным подсчетам, было два с половиной человека, умудрились создать несколько государств на своей территории. Но этого им показалось мало. И викинги выдвинули достойнейших для того, чтобы те реорганизовали систему управления соседей-славян. Достойнейшие, переехав из деревни в город, сразу же научили тупых горожан жить по-новому, в результате чего у славян возникла непре­одолимая тяга к русскому государству норманнского типа. Как жители сла­вянских городов обходились без твердой деревенской руки ранее, история скромно умалчивает. А укрепления вокруг городов, очевидно, возводились сами собой, без какого-либо вмешательства местных элит и собирания на­логов.

Еще не до конца разобравшись с делегатами на славянское вече, скан­динавы начали предлагать своих чудо-управленцев другим европейским территориям. Например, английским. Норманны были настойчивы и без­апелляционны, и дело в большинстве случаев доходило до рукоприкладства и членовредительства. Завершилось все тем, что на Британских островах появилась целая область (и немалая), жившая по так называемому Датскому праву (Denalagu), а королями Англии стали люди из дружин данов. Местная знать, конечно, сопротивлялась, но аргументы хуторян были брутальнее, а следовательно, весомее. Даже освободившись на короткий период от при­зора данов, англосаксы не смогли в полной мере насладиться независимо­стью, потому что еще одна группа хуторян (на этот раз из Нормандии) по­требовала признать свои права на Англию и была столь убедительна в своих притязаниях, что господам островитянам не осталось ничего иного, как в очередной раз испытать все прелести норманнского ига.

Кстати, о пришельцах из Нормандии. Они ведь пришли в Англию не из Скандинавии, а уже из другой точки Европы. Да и не точка это была даже, а хорошее такое, жирное пятно на карте. И пятно это контролирова­лось все теми же неутомимыми хуторянами, отгрызшими кусок будущей Франции у Карла Простоватого.

И если кто-то полагает, что Русь, Англия и кусок Франции были един­ственными местами, крышуемыми викингами, то позволю себе напомнить о том, что:

1)  вся Южная Италия (включая королевство Сицилию) находилась под норманнами, начиная с XI столетия;

2)в Ирландии в IX веке было образовано норманнское королевство (Дуб­лином северяне владели более 200 лет);

3)  империя Карла Великого постоянно подвергалась набегам норманнов, начиная с 810 года;

4)  в течение короткого периода в IX веке норманнами были последова­тельно разорены Париж, Гамбург, Лиссабон, Севилья и другие европейские центры торговли;

5)  начиная с XI века, значительная часть викингов находилась на службе у византийского императора, составляя его гвардию;

6)  варягами в значительной степени контролировался торговый путь «в греки»;

7)скандинавы освоили Исландию;

8)варяги подвинули кельтов в Шотландии;

9)смелые северяне добрались до неких земель, ставших позже Америкой;

10)   внутри самих Скандинавских стран перманентно шла ожесточенная межродовая борьба за главенство над территорией и ресурсами, при этом чужаков (немцев, славян или кого-либо еще) там не было.

То есть ходили ребята в походы, сражались с не самыми слабыми про­тивниками, оставляли дружины на местах, сами становились управленца­ми, торговали и держали под контролем торговые пути, осваивали новые территории, строили корабли, вели междоусобные войны и т.д. и т.п. А по­том вдруг...

Язык

Начнем, пожалуй, с языка. Того самого, на котором говорили норман­ны. Или должны были говорить. Сейчас этот язык называют древнесканди­навским. Он существовал практически в неизменном виде до Х-Х веков, потом, вроде бы, появились региональные отличия, но столь незначитель­ные, что серьезно можно говорить о норвежском, шведском и датском язы­ках только с ХIII-ХIV веков. Казалось бы, следы этого языка должны были остаться если уж не по всей Европе, то хотя бы в тех ее частях, где норманны (варяги, даны) оставались всерьез и надолго.

Однако в русском языке какого-либо заметного скандинавского следа не наблюдается, даже учитывая глубокие чувства отдельных составителей этимологических словарей ко всему германоязычному. Ни в топонимике, ни в антропонимике, ни в прочих -нимиках. И сказочный Рюрик, который продлил себя в родовом имени наших управленцев, скорее всего, никаким варягом-викингом не был, ведь таких, как он, северяне за своих не считали и ухлопывали за милую душу Подтверждение находим в Вертинских анна­лах, сообщающих, что викинги порешили Рорика, брата то ли Жофруа, то ли Готфрида ( Rorigus frater Gausfridi) в 866 году. И вообще этих Рориков (поз­же обозванных Роргонидами) было немало, только принадлежали они не к скандинавской, а к бретонской знати. Даже графами Ренна были и при дворе Шарлеманя околачивались.

С Нормандией, где скандинавы сидели не одну сотню лет, ситуация про­сто комическая. Пришли, значит, норманны в Северную Францию, осели там, а через пару сотен лет, отправившись завоевывать Англию, принесли туда... французский язык! Какое количество скандинавских слов можно обнаружить во французском языке? Думаю, что не сильно отличающееся от нуля. Как норманны умудрились за 200 лет полностью утратить родные лексику, грамматику и синтаксис, не очень понятно. Прямо скажем, такого попросту не бывает. Ладно бы скандинавы были угнетенной частью обще­ства, вынужденной перейти на язык господ, так ведь нет! Они хозяйничали на земле Нормандии! Но воевать Англию отправились люди с французски­ми именами и говорившие на языке, не имевшем вообще никаких точек со­прикосновения со скандинавским! Любопытно, что норманны, пришедшие в Англию, так и не выучили англосаксонское наречие, и французский дожил в Британии аж до XVIII века. Такая вот метаморфоза, понимаете ли: в одном случае северяне проявили фантастическую податливость к местной мове, а в другом - вообще ее не восприняли. Кстати, в самой Нормандии, отку­да якобы пришли норманны, никаких языковых свидетельств присутствия скандинавов не сыскать. Якобы растворившийся во французских диалектах и наречиях язык норманнов ушел как-то очень по-английски. Причем на­всегда.

И в Южной Италии, где существовало норманнское королевство, со скандинавизмами большая напряженка. А все известные миру представите­ли этой области Ойкумены носили отчего-то французские имена. Куда что девалось - вопрос, пожалуй, риторический.

В английском языке есть некоторое количество слов, возможно имеющих отношение к древнескандинавскому, но с таким же успехом их можно на­звать общегерманскими, ничего специфически норвежского или датского в них нет. Особо хотелось бы остановиться, если уж речь зашла об Англии, на таком явлении, как Область датского права. Если было такое право, оно должно было бы быть как-то зафиксировано. Уж на языке данов-то точно. Но никто отчего-то не слышал о текстах, фиксирующих положения датского права. Латынь до скандинавов тогда еще не дошла, она появится только бли­же к XII веку и христианизации, на англосаксонском никаких указаний на тексты данов нет. Так на каком языке даны узаконивали свои поборы? И во­обще: как могли даны создавать налоговые кодексы на чужой территории, если на собственной ничего подобного у них не было? Особенно умиляет в свете сказанного забота Канута Великого об английской природе, увекове­ченная им в Лесном кодексе на древнеанглийском языке, оставшемся только в латинской редакции, которую Канут, увы, никак не мог создать по причине отсутствия у датчан того периода латиницы.

А латиница, как уж было упомянуто выше, пришла вместе с христиани­зацией и прочими католическими радостями никак не ранее XII столетия. А до того все скандинавские тексты слов записывалась с помощью рун. По которым, кстати, и датируют памятники - либо до XII века, либо после. Есть только один нюанс. В Швеции, например, рунами пользовались аж до XIX столетия, поэтому по большому счету отнесение какого-либо памятника к мохнатому веку по причине наличия на нем рун есть лукавство. Известно также, что на языке, близком к старонорвежскому (то есть опять же при­вет Средневековью!), говорили на Шетландских островах в том же XIX веке. Поэтому обнаруженные в ХVII-ХХ веках камни с руническими надписями совершенно спокойно могли быть написаны в том же XVI, XVII или XVIII столетии; соответственно и информация с них должна считываться с опре­деленными поправками.

Кроме того, историками отчего-то вежливо обходится вопрос, куда по­девались камни с рунами из России, Нормандии, Южной Италии и прочих мест, где норманны оказались всерьез и надолго. Неужели, поселившись на новой территории, северяне тут же отказывались от всех своих прежних традиций и сливались с местным пейзажем? Как-то непохоже это на поведе­ние господ: обычно жить с нуля начинают вынужденные переселенцы, эми­гранты, коими викинги вряд ли себя считали.

И уж если речь зашла о камнях с рунами, не могу не вспомнить просто таки анекдотическую ситуацию вокруг этих валунов, возникшую на рубеже XIX и XX веков в США. В 1898 году американский фермер шведского (!) про­исхождения Олаф Ёхман заявил, что нашел на своем участке камень с руни­ческим текстом, в котором рассказывалось о том, что в 1362 году 8 готов и 22 норвежца достигли Америки и потеряли в схватке с местными 10 человек. После долгих и жарких споров большинство ученых сошлись на том, что камень является подделкой, а находчивый швед - авантюристом. Однако до наших дней находятся специалисты, не согласные с этим вердиктом, что, в общем-то, говорит о том, что убедительных методик для отделения исто­рических зерен от не менее исторических плевел нет до сих пор. Смешно в этой ситуации другое: если валун настоящий, то пусть хоть кто-нибудь объяснит, как в 1362 году христианизированные норвежцы и готы (ха-ха) пишут рунами, а не латиницей, на которую они должны были перейти 200 лет назад, и что делать с другими камнями с такими же рунами - относить автоматом все в XIV век? Если же камень поддельный (что, на мой взгляд, вероятнее), то качество подделки свидетельствует о том, что, извините, лю­бой фермер скандинавского происхождения мог в конце XIX века написать то, что сегодня охраняется ЮНЕСКО как памятники 1000-летней давности. Все это было бы смешно...

Археология

Ну, о языке в первом приближении достаточно. Теперь об археологии. Подтверждает ли археология богатое военно-историческое прошлое скан­динавов? Говорят, что подтверждает. На территории самой Скандинавии. Ну, фибулы там всякие, молоточки Тора, мечи (франкские, заметим) и пр. Только вот грызут меня смутные сомнения относительно того, можно ли на основании застежек для одежды реконструировать великую норманнскую цивилизацию.

Смотрите, какая интересная штука получается. Вот, все говорят: клады викингов (как вариант: варягов, норманнов, данов). А что в этих кладах не­посредственно норманнского (датского, варяжского)? Монеты - на 70-80 процентов арабские. Из оставшихся - немецкие и английские. А где, пардон, пресловутое Ярославле серебро? Почему арабские монеты свидетельствуют о том, что именно варяги его прятали? Почему даны и прочие викинги не начали чеканить собственную монету из полученного в виде дани? Где нор­маннские клады во Франции? Где в Италии? Вопросы, вопросы, вопросы. .

Но апофеоз скандинавской археологии - это, конечно, корабли. Самый знаменитый из которых - Осебергский, откопанный в 1904 году близ Тёнсберга в Норвегии. Дендрохронология безапелляционно отправляет сей драккар в 820-834 годы, после чего он, по мнению историков, был исполь­зован в качестве погребального судна. Что же интересного обнаружили на сем корабле?

Самая главная находка - это, конечно, превосходно сохранившиеся части гобеленов. Ученым оставалось только развести руками: некоторые куски были такими, как будто вчера сошли со станка. Всю эту гобеленовую радость собрали, пронумеровали, тщательно изучили и описали. Жаль только, не задались простым вопросом: откуда на корабле IX века взяться гобеленам? Ведь производство этих ковров (или шпалер) началось в Ев­ропе только в ХIII-ХIV  веках, когда перед владельцами многочисленных холодных замков встал вопрос об утеплении стен. Именно тогда шпалеры и получили распространение сначала в Германии (как бы она тогда ни на­зывалась), потом во Франции (Галлии) и Фландрии. Так что найденный драккар был закопан отнюдь не в IX, а в самом лучшем случае в ХIII-ХIV веках вместе со всем своим содержимым. А скорее всего, еще позже, веке в ХVI-ХVII . Этим и объясняется превосходная сохранность некото­рых кусков гобеленов.

Но Осебергский корабль - это, прежде всего, захоронение. И археологами были найдены останки двух женщин. Отправив фрагменты тканей на ДНК-анализ, скандинавские ученые были, видимо, слегка удивлены полученными результатами. Выяснилось, что младшая из захороненных имела гаплогруппу, широко распространенную в Причерноморском регионе (точнее не указыва­ют), а в Европе эта гаплогруппа практически не встречается. В переводе с уз­коспециального на русский это означает, что знатная скандинавка была слегка не скандинавкой. А уж кого имели в виду под жителем Причерноморского региона - вопрос отдельный. Персы? Славяне? Скифы? Татары? Да неважно, в историю все равно войдет «захоронение знатных скандинавок».

Демография

Сколько было скандинавов в VIII-Х веках? Точно, конечно, не скажет никто. Даже прикинуть сложно. Однако всезнающие демографы предпола­гают, что самыми крупными населенными пунктами в середине XIV века были Берген (7000 человек), Тронхайм (3000) и Осло (не более 2000). Все остальное - хутора да веси. Ну, предположим, на этих хуторах жило еще сколько-то тысяч. А теперь напоминаю: данные приблизительные и середи­ны XIV века. Что было за 300 лет до того? За 400? За 500? Сколько народу жило в Скандинавии тогда? Вычтите из этой «могучей кучки» женщин, де­тей и стариков, которые ни в какие походы не ходили и ни с кем не воевали. Минус те мужчины, которые занимались не ратным делом. Что остается? Остаются покорители Ойкумены VIII-XI веков. Ровно два с половиной ва­ряга. Как же бедные разрывались между Византией, Русью, Англией, Фран­цией, Италией и прочими хлебными местами?!

А в XIV веке ватаги ушкуйников так затерроризировали великих норвегов, что те обратились за защитой аж к папе римскому. А к кому же им, болезным, еще было обращаться? Не к великим же предкам, в конце-то кон­цов! Тем самым предкам, которые, по мнению некоторых ученых людей, могли выставить в IX веке тридцатитысячную армию для штурма одного только Парижа.

Норманнское иго (вместо послесловия)

Занятно, что в том же XVIII веке, когда в России впервые заговорили о роли норманнов в становлении Русского государства, на другом конце Ев­ропы возник и закрепился применительно к английской истории термин Норманнское иго. Посыл был таков: жили себе настоящие англосаксы, не тужили, но пришли норманны, и Англия стала развиваться не так, как мог­ла бы. Короче, крайние были найдены, ответственность за все совокупное хулиганство прошлого возложена, и волна антинорманнизма постепенно улеглась. Но нужный осадок у всех остался. Кому платили дань? Данам. Кто испоганил великий англосаксонский язык? Не-а, не французы, а норманны (ставшие нормандцами). Кто закрепостил, закабалил и выдавил из англов все лучшее, что у них было? Да все эти, северные. Кто грабил, насиловал, убивал? Ответ очевиден. А потом оказалось, что англичане не одиноки в своем горе. Оказывается, все то же самое было и на Руси. Только иго было не норманнским, а татаро-монгольским. Но дань, Золотая Орда и прочая атри­бутика были из того же замеса, что и у господ англичан. Только скандинавские татаро-монголы пришли в Англию не с востока, а с северо-востока. Но это уже детали. Перемена мест слагаемых. А сумма рассчитана задолго до.

Глава 7. Серебряные выкрутасы

По мотивам книги Якова Вернера «Клейма серебра. Англия. Франция». Весьма узкоспециализированная работа. Предназначена для людей, занима­ющихся антиквариатом, и музейных сотрудников, соприкасающихся с кол­лекциями или отдельными серебряными изделиями из Европы. Опус Вер­нера прекрасен тем, что показывает фундаментальные противоречия ТИ и реальной истории развития ремесел.

Без цитат тут, конечно, не обойтись. Вот что пишет автор монографии, основываясь на данных ТИ:

Первое упоминание о Гильдии, имевшей отношение к серебряному делу, относится приблизительно к 1180 году.

Речь в данном отрывке идет об Англии. Сразу, правда, возникает вопрос: что означает «приблизительно к 1180 году»? Предполагаю, что в каком-то тексте нашлось слово гилъдия, и специалисты по одним им известным при­знакам отнесли этот текст к «приблизительно 1180 году». Ну, ладно, отнесли так отнесли. Цитируем дальше:

С течением времени руководство Гильдии наделялось все большей властью. В 1300 году она должна была проверять каждый серебряный предмет. Гильдия... имела право конфисковать и уничтожать изделия из серебра, которые не соответствовали установленным нормам. Лондон­ской гильдии предоставили право пробировать каждое изделие из сере­бра до того, как оно выставлялось на продажу.

И чуть ниже:

В 1300 году законом была введена проба (sterling), которая установила наличие 925 частей чистого серебра и 75 частей примесей. Свое название она получила от монеты. Знак пробы металла - идущий лев - использо­вался в Лондоне примерно с 1544 года.

А далее Вернер приводит интереснейшую таблицу пробирных клейм британских городов и ювелиров. И отчего-то таблицы эти начинаются не с заявленного 1544 года, а совсем с другой эпохи. Выясняется, что у Лондона, например, реальные клейма существуют с 1618 года, у Бирмингема - с 1773-го, у Честера - с 1680-го (хотя «имеются сведения», что златокузнецы были в Честере аж в XIII веке!), у Дублина - с 1717-го, у Эдинбурга - с 1681-го и т.д.

Остановимся на этой информации и попробуем ее проанализировать. Оставим пока первое упоминание о Гильдии в покое, к нему мы еще вернемся, и сосредоточимся на том, что происходило в конце XIII и самом начале XIV века. Итак, стерлинговая проба для серебра была вроде бы введена по за­кону с 1300 года. Однако еще Генрих II в 1154 году чеканил серебряные монеты с 925 частями серебра. Но как же так? Значит, эта проба существовала задолго до ее законного утверждения? А что тогда узаконили в 1300 году? Или монеты Генриха II, которые так странно схожи со всеми монетами последующих 125 лет, чеканились не с 1154 года? Или (даже страшно предположить - тсс!) спе­циалисты ошибаются с помещением Henricus’a Rex’а в XII век?

Теперь - следующий шаг. Если с 1300 года Гильдия должна была проверять и пробировать каждый предмет (то есть, по-русски говоря, ставить пробное клеймо, иначе откуда покупатель узнает, что перед ним не подделка?), почему не существует ни одного предмета до 1544 года, на котором это клеймо можно увидеть? И еще вопросик: а с 1544 года по 1618-й серебряных дел мастеров в Лондоне не водилось? Если таковые существовали, где их клейма? Куда про­пала Гильдия с 1300 по 1544 год и с 1544 по 1618-й, когда у Лондона, наконец, появились реальные клейма на изделиях, а не на бумаге, которая все стерпит? Самое время снова вернуться к цитированию книги Якова Вернера:

К началу XV в. столовое серебро нашло широкое применение (подчер­кнуто мной. - АСХ) у высшей аристократии.

То есть серебра должно быть, по идее, много. Однако:

Английских серебряных изделий, выполненных до XV в., практиче­ски не сохранилось (подчеркнуто мной. - АСХ). Причиной тому явились продолжительные феодальные смуты, раздиравшие страну, и религиоз­ные конфликты.

Можно утверждать, что в коллекциях почти не имеется (подчеркнуто мной. - АСХ) английского серебра, изготовленного ранее середины XVI в.

Как все занимательно-то! Серебра не сохранилось, но о «широком при­менении» достоверно известно. Хотелось бы только уточнить: с каких таких пор смуты и конфликты являются поводом для полного уничтожения ма­териальных ценностей? Для перераспределения - да, безусловно, являются. А вот для уничтожения вовсе нет. Конечно, проще свалить все на смуты и революции, чем разбираться, было ли вообще серебро. При этом те же са­мые ужасные аглицкие пертурбации не уничтожили целиком и полностью документы, в которых о пресловутом серебре рассказывается, хотя горят и отсыревают бумаги намного быстрее, чем серебряные украшения.

Короче говоря, специалисты рисуют нам картину маслом, на которой аж в 1180 году Гильдия златокузнецов в Англии живет и здравствует. Правда, на удивление, практически до середины XVI века ничего не выдает на-гора: ни изделий, ни клейм. Но это ведь частности. Главное, что с XII столетия у англичан все зафиксировано, почти как у китайцев. С 1300 года вводится проба, которая должна бы уже существовать к тому моменту полтора сто­летия. Но это тоже никого не напрягает и не смущает. Правда, пробирного клейма 1300 года найти никто не может (и так вплоть до XVI века), но беда- то ведь небольшая: на бумаге Гильдия и проба существуют. А англий­ского серебра, у которого было «широкое применение», днем с огнем. Но и это несущественно. Контора пишет. И будет продолжать сочинять байки из склепа. В конце концов, выяснится, что все английское серебро было «на самом деле» привезено из Китая, где оно и «было впервые обнаружено и об­работано». А клейма - что клейма?.. Их и так негде ставить на произведени­ях традических скальдов.

Глава 8. Серия ЖЗЛ: Томас Перси

13 апреля 1729 года в деревушке Бриджнорт в семье фермера Артура Лоу Пирси родился мальчик, которого назвали Томас. Фермерский сын вырос, закончил Оксфордский университет, получив степень магистра (неплохо для крестьянского сына?), и... сменил фамилию, убрав из своей старой всего одну букву. Теперь он стал Томасом Перси (был Piercy, стал Percy), а Перси - это вам не хухры-мухры, а старинный и знатный дворянский род! Мальчик очень стремился казаться лучше, чем это позволяло ему происхождение, и трюк с фамилией немного ему помог. Очевидно, это была не первая хит­рая комбинация в жизни Тома, но зато самая многообещающая. Объявив о своем родстве с Перси, фермерский сын приобрел не столько новую фами­лию, сколько новый статус, а в чопорной и не доверяющей чужакам Англии иметь правильный статус зачастую лучше, чем обладать тоннами золота.

Почему я так подробно останавливаюсь на таких малозначительных дета­лях, как замена буквы в родовом имени какого-то Пирси, жившего черт знает когда и где? Потому что история должна знать своих героев, а вечно благодарное всем и за всё человечество должно, наконец, понять, кому и за что оно возносит хвалу. Предприимчивому Томасу Перси английские (и не только) литературо­веды и читатели поют осанну уже три века подряд. Как же иначе?! Ведь мистер Перси - тот самый джентльмен, который фактически заново открыл для всех любителей словесности древние английские и шотландские баллады! А значит, обогатил сокровищницу мировой литературы и... бла-бла-бла, как будто без мистера Перси эта пресловутая сокровищница осталась бы вечно неполной.

Итак, обладатель недурно звучащего для английских болот имени, То­мас Перси, как уже стало понятно, облагодетельствовал родную историю феноменальным открытием. Нет, он не отправился в Данию, чтобы найти там лежащий в стопке макулатуры единственный список «Беовульфа», и не распотрошил в поисках раритетов несуществующую библиотеку отца-фермера. Мистер Перси даже не подал виду, что «совершенно случайно» «в ветхом чулане», «среди разобранных столов и не имеющих пары ножек стульев» нашел нечто восхитительно ценное, имеющее отношение к английской культуре. Томас Перси всего лишь «отобедал у своего товарища» (а может, и не товарища) Хэмфри Питта, у которого была служанка, кото­рая имела обыкновение растапливать камины древними рукописями. Про­грессивного выпускника Оксфорда естественным образом возмутила эта безобразная привычка неотесанной деревенщины, хотя, спасая от огня не­известные страницы, мистер Перси даже не предполагал, чем обернется в будущем это спасение. Или предполагал, но как истинный джентльмен не давал волю чувствам. В любом случае итогом истории стала публикация То­масом Перси книги «Памятники старинной английской поэзии» (Reliques of Ancient English Poetry). Именно они, памятники, составляли большую часть спасенного манускрипта. Как выяснилось впоследствии (не без помощи са­мого мистера Перси и прочих очарованных странников), рукопись содержа­ла неизвестные английские и шотландские стихи и баллады, самая древняя из которых датировалась XII веком. Изданная Перси книга наделала много шума, и, если бы в те стародавние времена существовал журнал Time, он, безусловно, объявил бы Томаса человеком года. Ибо вклад его в английскую культуру, историю и литературу нельзя было переоценить.

К самой книге мы еще вернемся, но прежде хотелось бы обратить внима­ние на Перси и остановиться на нескольких эпизодах из жизни несостоявшегося лауреата Time. Любопытно, что интерес «мещанина во дворянстве» к античной и древней литературе возник у него за пару-тройку лет до опи­санной выше находки. Сначала (в 1761 году) Перси в сотрудничестве с Вил­кинсоном перевел с португальского и отредактировал некий китайский ро­ман, потом (в 1763-м) обратился к исландской рунической поэзии (sic!), из­дав ее с существенной правкой (!), а в 1770 году издал книгу Малле об Эддах. Но самое замечательное, что, введя моду на баллады, Перси сам разразился поэмой «Уорквортский отшельник» (The Hermit of Warkworth, 1771). Из ску­пых строк биографии начинает вырисовываться силуэт поэта, переводчика, редактора, любителя древностей и просто весьма тщеславного господина. Ко всему этому следует добавить, что Перси был журналистом и редактором таких неслабых изданий, как «Тэтлер», «Гардиан» и «Спектейтор». А в конце жизни у Томаса Перси случилась очередная переоценка ценностей, и вот - мы уже видим его епископом Дромора в Ирландии. Но мало того. О Перси известно, что некоторое время он был капелланом... короля Георга III. Вот такая жизнь и карьера. Фермерский сын несет свет культуры и капелланит у английского короля.

Впрочем, самое время вернуться к тому, что сделало Перси знаменитым и открыло ему все двери английского общества. К сборнику «Памятники старинной английской поэзии» (Reliques of Ancient English Poetry), изданному в 1765 году. Как вы помните, оценивая прелести чьей-то служанки, Перси совершенно нечаянно обратил свой взор на то, что было у нее в руках. По­сле чего английская литература обрела кусок своей древней истории в виде баллад и стихов XII-XVII веков.

Итак, что же нашел мистер Перси у нерастопленного камина? Фолио, впоследствии награжденное его именем, содержало 45 или 46 стихов, пере­писанных кем-то в середине XVII века. Почерковеды, исследовавшие сей замечательный памятник, и вслед за ними злые языки утверждали, что сти­хи вышли из-под пера некоего Томаса Блаунта, антиквара и лексикографа. Впрочем, не так важно, чья рука выводила или переписывала тексты, - важ­но, что речь идет о второй половине XVII века, никак не раньше. Среди баллад и стихов мистером Перси были обнаружены совершенно уникальные композиции, ставшие жемчужинами его коллекции древней английской лирики. Например, аллитерационные стихи на северном диалекте среднеанглийского под названием Death and Liffe и Scottish Feilde, а также другие ранее неизвестные произведения английских и шотландских анонимов, по большей части - XVI-XVII веков. Несмотря на уникальность находки, То­мас Перси легко позволял себе писать на старинном манускрипте и править его, заменяя рифмы, переиначивая строчки и т.д. В результате в «Памятни­ки...» вошла творчески переработанная и переосмысленная мистером Перси часть спасенного ранее манускрипта. Но чего не сделаешь для популяриза­ции древней английской литературы?! Правда, современники еще ловили Перси и на выдергивании из рукописи листов, но это уже было потом и не имело никакого отношения к вновь обретенной английской поэзии Средне­вековья. Никакого. Ну, чудил джентльмен, а не странен кто ж?!

А что аглицкие профессионалы - филологи и прочие ревнители литера­турных древностей? Как они отреагировали на появление неизвестных тек­стов? Да практически так же, как любители, то есть бурно. И восторгам их не было конца и края. Правда, никто из помянутых выше господ за все время существования фолио Перси отчего-то не задался вопросом, откуда в анно­тациях взялся XII век и почему аллитерационные стихи вдруг воскресли из небытия после сотен лет забвения, но это мелочи. Зато книжные черви сде­лали много другой полезной работы, за что им можно сказать большое человеческое спасибо. Например, исследователи двух названных выше аллите­рационных текстов установили, что они имеют множество общих мест. Это, конечно же, не означает автоматически, что писал их один и тот же человек, но фиксируют: стилистически, композиционно и лексически произведения эти здорово пересекаются. Более того, некоторые знатоки средневековой анг­лийской поэзии видят явные параллели между этими стихотворениями и знаковым «Видением Петра Пахаря», написанным в XIV веке.

Короче говоря, сборник мистера Перси окончательно убедил всех в су­ществовании удивительной и неповторимой традиции, красной нитью проходившей через всю английскую литературу и связывавшей ее пласты. Издатели получили новый хит продаж, поэты - образец для подражания и вдохновения, читатели - древние произведения, англичане - предмет наци­ональной гордости, а фермерский сын Томас - положение в обществе при жизни и благодарность потомков в веках. Но больше всех выиграла старая добрая Англия. Она приобрела самый главный капитал - Историю. Вернее, кусок истории страны с XII по XVII век.

Но... все, что сказано, - только присказка. Ибо сказка - впереди.

Относясь с пониманием к желанию господ англичан увековечить свое превосходство над старушкой Европой и доказать свою состоятельность в области культуры, нам все же придется спустить их с лиро-эпических не­бес на грешную землю. А инструментарий для сего болезненного действа мы одолжим у того самого мистера Перси.

Итак, начнем. Как мы помним, найденный в XVIII веке манускрипт на­писан почерком XVII века и содержит образчики средневековой аллитера­ционной поэзии, аналогичные текстам XIV века. При этом, как будто при коллективном гипнозе, XIV век как-то сам собой трансформируется в анон­сируемый XII. Специалистами выяснено, что два древних стихотворения могли быть созданы одним человеком и хорошо коррелируют с «Видением Петра Пахаря» XIV века рождения. Остальные баллады и стихи анонимных авторов из фолио Перси значительно моложе и принадлежат XVI-XVII ве­кам. На чем же базируется святая убежденность в том, что перед нами древ­няя поэзия? Фактически на датировке двух произведений, и сейчас мы о них поговорим.

Напомню названия: Death and Liffe и Scottish Feilde. Перед нами алли­терационная поэзия, то есть акцентный стих, присущий древнегерманской и кельтской эпике и основанный на особенностях древних языков. Таким стихом написан, например, знаменитый «Беовульф». После XI столетия этот тип стихосложения в Англии не отмечался, однако в XIV -XVI веках вдруг откуда ни возьмись появляется сразу несколько произведений на среднеан­глийском языке, сложенных по правилам акцентного стихосложения (свое­го рода аллитерационное возрождение). А потом - опять полная тишина, и никакого отклика или последователей.

Но самое любопытное заключается даже не в том, что Death and Liffe, Scottish Feilde и «Видение Петра Пахаря» были абсолютно вне контекста эпохи. Самое интересное и интригующее - это их содержание. Особенно содержание Scottish Feilde. Речь в этом стихотворении идет о Флодденской битве или битве на Флодденском поле. Знаете, когда состоялась сия битва? 8 сентября 1513 года. И выходит, что на средневековом наречии XIV века не­кий Аноним накатал нетленку о сражении XVI. Да еще и акцентным стихом.

И тут одно из двух: либо автору на момент написания было не менее 200 лет от роду, либо средневековый английский XIV века ничем не отличается от английского XVI столетия, несмотря на заклинания британских и прочих глубоко ученых мужей и жен.

А вот еще один поворот. Исследователей всегда сильно напрягали два обстоятельства, связанные с появлением «Петра Пахаря» на свет божий. Первое - отсутствие этого «всем известного и самого популярного» сти­хотворения XIV века у первопечатника Кэкстона («Пахаря» напечатали только в 1550 году). И второе - откровенно протестантский характер про­изведения (ау, когда у нас там Реформация-то замаячила, неужто в XIV веке?). Но ведь некоторые британские исследователи утверждали, что все три стихотворения (два из сборника Перси и «Петр Пахарь») неплохо кор­релируют друг с другом, то есть написаны в одной манере, одним стилем и в одном ключе! Если «Шотландское поле» не могло быть создано ранее 1513 года, а «Петр Пахарь», написанный в той же тональности, происходит из протестантских времен, то возникает интереснейшая картинка англий­ской истории! Получается, что эти вещи написаны в XVI столетии, и сред­неанглийский еще, что называется, о-го-го как жив-здоров. И аллитера­ционный стих, свойственный древнеанглийскому, еще даже не вымер, аки мамонт. Это просто какое-то волшебство. Язык англосаксов не успел еще скрыться за горизонтом, только что был в ходу... в середине-то XVI века! И ведь были же этому подтверждения, были. Но мало кто обращал на них внимание. А ведь недаром в конце XVI столетия жил в Англии картограф Лоренс Новелл, подписывавший свои карты на древнеанглийском! Не су­масшедшим, выжившим из ума старикашкой он был, а реликтом только что отгремевшей эпохи! И эпоха эта была для XVI века не 500 лет назад, а 50-100.

Но что же это тогда получается, господа хорошие? Если в XVI столетии еще говорят и пишут стихи на среднеанглийском, откуда у Чосера в XIV веке такой блестящий, практически новоанглийский язык? Ааа. Хороший вопрос. И думается мне, что ответ на него очевиден. Но об этом не сегодня.

Сегодня - о сборнике мистера Перси, который на поверку оказывается не коллекцией стихов XII-XVII веков, а (в лучшем случае) манускриптом с по­эзией XVI-XVII столетий, что не менее ценно, но более честно. Видимо, зная истинный возраст произведений, редактор Перси и позволил себе «чуток подправить» авторов, если только сочинителем некоторых опусов не был он сам, что, в принципе, тоже не исключено.

И последний вопрос, оставшийся на сегодня неразрешенным: как Томасу Перси удалось его мероприятие? Почему Англия вдруг сошла с ума по пре­даньям старины глубокой и не взглянула критически на предоставленные ей «первоисточники»? Разгадка - в контексте эпохи. Совершенно случайно ровно в 1761 году шотландский поэт Макферсон объявляет о находке древ­них текстов Оссиана. В 1761, 1763 и 1765 годах (какой недвусмысленный па­раллелизм с Перси!) выходят сборники вновь открытой кельтской поэзии.

Ответить молчанием на шотландский вызов? Конечно, нет. И Англия в лице Перси ответила. Только Макферсона-Оссиана в конце концов разобла­чили, а Фолио Перси до сих пор числится подлинником. Не мог же быть капелланом его величества... э-э-э... фальсификатор?!

Глава 9. Роман об Александре

Романы, как известно, пишутся по-разному. Кто-то кропает на коленке, кто-то строчит, вальяжно развалившись в вольтеровском кресле за письменным столом эпохи Людовика XIV, а кто-то медленно и печально фиксирует-рефлексирует, лежа на полу. Одни пользуются только шариковой ручкой, дру­гие - карандашным огрызком, а третьи вообще не понимают, зачем марать бумагу, если есть компьютер (он же писучая машинка). Есть индивиды, всю жизнь ваяющие один-единственный текст слов, а есть графоманы, для ко­торых пятисотстраничый опус за месяц - норма бытия. Кто-то сочиняет на одном языке, кто-то на двух. Водятся в мире и плагиаторы, выдающие чужие бездарные творения за свои, выстраданные и гениальные.

А еще скользит тихим привидением по закромам художественного вы­мысла странный зверь по прозвищу Бродячий Сюжет. Как он возник, ког­да, при каких обстоятельствах - неведомо. Но благодаря ему десятки, сотни сплетателей словес удружили читающему миру своими нетленками. Сюжет-странник живет при этом собственной жизнью, расширяясь, съеживаясь, углубляясь или упрощаясь до примитива. Его воплощения известны мно­гим, но оригинальную субстанцию не видел никто, даже те, кто убежден, что привидения реальны...

Одним из таких вечных жидов изящной словесности стал Роман об Александре, перетекающий из века в век и из версии в версию. Средневе­ковые переписчики полагали, что автором изначального произведения, по­вествующего о жизни великого македонянина, был историк Калисфен, но подкрепить это мнение ничем существенным не могли. Современные иссле­дователи числят отцом Романа анонимного александрийского грека, жив­шего около 300 года до н. э., или Клитарха, труды которого до нас не дошли. Но и это ближе к гаданию на кофейной гуще, чем к истине, ибо метрики у Александрии нет, да и живых свидетелей появления сюжета о великом государе не осталось. Посему оставим вопрос об авторстве и о том, как и в каких творческих муках был рожден Роман об Александре, открытым. Да и неважно, было сие начертано на пергаменте или бумаге, стилом или пером, придумано в одном доме за одну ночь или собиралось по крупицам в разных местах и в конце концов превратилось в единое целое. Возможно, автором был ленивый бездарь, глупость которого была затушевана поколениями та­лантливых переписчиков, а может - и гений беллетристики, остроту слога которого притупила многовековая редакторская правка. Роман об Алексан­дре - корабль-призрак без порта приписки, появляющийся и исчезающий по воле сочиняющих о нем.

А уж господ сочинителей за многовековую историю набралось немало. Это, не считая разнокалиберных переводчиков, переписчиков и помесей первых со вторыми. Но при всей громогласно заявляемой многовековой тра­диции Романа об Александре наблюдается в его развития одна странность хронологического характера, объяснить которую никто даже не пытается.

Итак, согласно мнению большинства исследователей, роман о македон­ском царе Александре Великом возник в районе 300 года до н. э. Однако те же ученые люди утверждают, что «древнейшая греческая редакция, которая обозначается литерой а2 и является в конечном счете источником всех по­следующих версий, дошла до нас в единственной рукописи XI в.» (Н.М. Бот­винник, «Роман об Александре. Рукописная традиция и история изучения»).

Опуская все буквоедческие подробности, замечаем, что между минус 300 годом и XI веком нашей эры - дистанция нехилого размера. А документ XI века при всем при том еще и единственный в своем роде, то есть существует как бы вне контекста эпохи. И хрен бы с ним, с контекстом, ведь исключения тоже бывают, но дело в том, что и все другие «редакции Романа» и их «твор­ческие переосмысления» обнаруживают ту же удивительную закономер­ность. При заявленной древности той или иной редакции ее жизнь замирает где-то в районе античности и возобновляется ближе к Возрождению.

Вот, например, первый из известных переводов Романа об Александре, латинский. Выполнен неким Юлием Валерием. Говорят, что в IV веке. По­верить в это невозможно, потому как самый ранний из сохранившихся текстов «линии Юлия Валерия» датируется IX столетием (тоже, кстати, уни­кальный в своем роде экземпляр, ибо все остальные «переводы» уплывают в XI и более поздние века). Откуда возникли IV век и Юлий Валерий, вопрос, как всегда, почти риторический, ибо о Юлии Валерии неизвестно вообще ничего, а на некоторых версиях «линии Юлия Валерия» стоит имя Эзопа. При этом никаких отдельных произведений других авторов, основанных на переводе Юлия Валерия, до XII века не существует, а вот с XII века - как про­рвало: и на франко-прованском языке, и на старофранцузском, и на средне­верхненемецком, и на латыни, и на средненидерландском, и на прочих европейских языках. Варианты Романа плодились как грибы после дождя. И вот эта традиция, уже не прерываясь, доживает до конца Возрождения, без выходов на перекур на 500 лет.

Еще одна ветвь Романа об Александре идет от псевдо-Калисфена. Дав по­бег в античности, она благополучно загнулась на 1000 лет, чтобы вынырнуть из небытия у арабов в IX-XI веках, а потом расцвести буйным цветом в Ев­ропе XIII века. Каким макаром удалось сохранить псевдо-Калисфена нетро­нутым в течение миллениума, а потом еще и определить, что европейские варианты XIII века восходят к арабам, у которых они напрямую от полуанонимного древнего грека, сказать трудно. Но факт налицо: практически 1000 лет текст где-то как-то плавал, никем не видимый. С XIII же века ника­ких провалов не наблюдается; до конца XV века Роман, восходящий к псевдо-Калисфену, изрядно подстегивает любителей творчески переосмыслить бродячий сюжет, не ссылаясь при этом на первоисточник. Оно и понятно: никаким авторским правом в европейских читальнях еще не пахнет.

Справедливости ради надо вспомнить еще об одной версии псевдо-Калисфена, которая живет своей жизнью и именуется исследователями редак­цией б*. Она варится где-то в собственном соку 800 лет и предъявляется миру Львом Неаполитанским в X столетии, чтобы дать жизнь разнородным рукописям XII, XIII и прочих последующих веков. Видимо, отличия первой версии псевдо-Калисфена от второй настолько значительны, что исследова­тели даже не пытаются сблизить их. Но законная 1000 лет все так же отделя­ет начало от продолжения.

Идем дальше. Еще одним автором античности, небеспристрастным к Александру Великому, был римлянин Курций Руф (I век н. э.). Его Res Gestae Alexandri Magni была, по мнению историков, чудовищно популярна в Сред­невековье. Единственное, что омрачает торжество исследователей творче­ства Курция Руфа, это отсутствие рукописей сего мэтра, датируемых до X века нашей эры. В свете нашего маленького экскурса в прошлое Романа о Саше Македонском можно только всплеснуть руками и воскликнуть: «Какое не­вероятное совпадение!» И этот писатель исчез на 1000 лет, чтобы вернуться за вполне заслуженной литературной славой! А уж после X-XI веков Курций Руф вдохновил и Готье де Шатильона (XII в.), и Рудольфа Эмского (сер. XIII столетия), и Гонсало де Беркео (сер. XIII в.), и многих, многих других ав­торов.

Теперь давайте снова вернемся в древний мир. И поговорим о Марке Юниане Юстине, написавшем «Эпитому» в I веке н. э. Сочинение сие имеет самое непосредственное отношение к Александриям и как под копирку по­вторяет судьбу всех «братских» произведений на указанную тему. О Юсти­не читающая Европа узнала, по большей части, от итальянских гуманистов (три четверти всех рукописей Юстина родом из Италии XV столетия), а са­мыми ранними произведениями, испытавшими влияние Юстина, считают­ся Le Roman de Toute Томаса из Кента (конец XII века) и Chevalerie Tresor des Histoires Бодуина д’Авена (конец XIII века). Таким образом, между антич­ным оригиналом и эпигонами Средневековья вкрались 11-12 веков. Где хра­нились все это время труды Марка Юниана и почему никем не поминались, загадка.

Вот мы и добрались до Плутарха. Из античного II века. Его «Сравнитель­ные жизнеописания» внесли немалый вклад в создание образа Александра Великого. И что же? Оказывается, и этот автор был забыт. А первый перевод «Жизнеописаний» состоялся в XIV веке. Соответственно все факты о жизни македонского владыки Александра, упомянутые Плутархом, были повторе­ны различными европейскими авторами лишь в произведениях XIV-XVI веков.

Говорят, был еще некий сирийский текст IX века. Но он потерян. Кем, когда, при каких обстоятельствах - не уточняют. Но точно знают, что «был потерян». Видимо, стояли со свечкой. Еще говорят, что этот сирийский текст послужил основой эфиопской версии Романа об Александре (XIV- XVI века). Как получилось, что «потерянный» текст прожил еще 500-700 лет и добрался целым и невредимым до Африки, можно не спрашивать. Ответ известен заранее.

Также предполагают, что существовала грузинская версия XI столетия, славянская XII и армянская ну очень древняя (степень ветхости определя­ется, видимо, в строгой зависимости от количества выпитого армянского коньяка: чем больше, тем античней).

Поэтому у исследователей Романа об Александре безусловно есть еще шанс преодолеть 1000-летнюю пропасть и связать с помощью бутылки Ахтамара и официального заявления Армянского Радио античность со Сред­невековьем. Предлагается следующий вариант: Калисфен передал данные псевдо-Калисфену, еще не подозревая, что он «псевдо-». Псевдо-Калисфен черкнул Плутарху, тот дошел до Арарата и, хлебнув Ноя, забыл у местных пастухов рукопись. Те ждали пару-тройку веков (долгожители...) и про­дали, в конце концов, ненужную пергамину местному монастырю. Там Ро­ман отлежался еще пару-тройку столетий и двинул в Сирию. Где его снова потеряли, но с помощью свечки, которую зажгли специалисты XXI века, нашли и передали на хранение арабам. А те имели неосторожность доверить список евреям. Ну, дальше была Испания, Италия, гуманисты и пр. Да вы все и так знаете.

Вообще же... кто сказал, что Роман потеряли на 1000 лет? И никакой Александр не рыцарь без страха и упрека. Его ж, того - в Помпеях видели! На коне! А Помпеи - это старинаааа! Такая античность, что писателям ро­манов и не снилось...

Глава 9. Космография

Космографических сочинений античности до нас дошло совсем немного. То ли все угорело в александрийской вивлиофике, то ли не было в помеси геогра­фии с этнологией надобности, а для военных набегов древним хватало инфор­мации типа: идем до большой реки три дня, потом еще два, а потом - либо мы их, либо они нас. Впрочем, не будем гадать о причинах, не позволяющих нам насладиться трактатами о подробностях античного мироустройства. Просто примем как данность, что работ таких осталось раз-два и обчелся.

Однако тем ценнее информация, содержащаяся в уникальных рукопи­сях, доковылявших до нашего времени (пусть и со значительными лакунами и разночтениями). И относиться к ней следовало бы бережно, внимательно. А еще желательно - беспристрастно. То есть заведомо не считая ветхих ав­торов необразованными идиотами, если их воззрения отличались от ныне установленных представлений о древнем мире.

Короче говоря, внимательное и вдумчивое изучение космографий при­носит немалую пользу любому интересующемуся историей.

Посему предлагаю, не откладывая дела в долгий ящик, обратиться к тек­стам ветхих географов и сопутствующей им в научном мире информации.

Итак, первым делом прильнем к труду ученого человека по имени Юлий Гонорий. Его «Космография» дошла до нас «в рукописях VI-XII вв. в трех ре­дакциях, различно озаглавленных и несколько различающихся по строению и полноте материала» (см.: Подосинов A.B.  Восточная Европа в римской карто­графической традиции: Тексты, перевод, комментарий. М., 2002). А жил сей за­мечательный космограф, как подозревают специалисты, веке эдак в IV от P. X. (См.: Modéran Y. Les Maures et FAfrique Romaine (IVe-VIIe siècle). Ecole Française de Rome, 2003). Или в V, хотя, возможно, и в VI. Никаких явных улик, позво­ляющих локализовать Гонория во времени и пространстве, не существует, но наши ученые имеют основания намекать, что сей описатель земель мог быть уроженцем Кесарии (то ли испанской, то ли палестинской) и обитал либо в Риме, либо в Испании, либо в Африке. К сожалению, ничего более определенного армянское радио древнеримский паспортный стол не сообщает.

Имя Юлия Гонория, как уведомляет неутомимый Савранский исследова­тель сего географического опуса немец А. Ризе, сохранилось лишь в первой редакции (VI век). Почему она первая, а не вторая (тот же VI век и позже), очевидно, мог бы объяснить сам Ризе, но полагаю, что автор, издавший свое исследование в 1878 году, вряд ли сможет ответить сегодня чем-либо, кроме гробового молчания. Впрочем, первое-второе - не суть важно. Главное, что во «второй редакции» имя Юлия Гонория отчего-то утрачено. Зато приобретено сообщение об измерении мира при Цезаре и Августе, и труд обзывается «Кос­мографией Юлия Цезаря». А еще во «второй редакции» обнаруживаются «библейские реминисценции», позволяющие предположить, что редактор (или автор?) был христианином (см. указанную выше книгу Подосинова). Стоит также отметить, что «третья редакция» засветилась лишь в XII веке.

Так вот, Юлий Гонорий, который мог быть Цезарем, а мог им и не быть, писавший где-то между IV и VI веками и редактировавшийся аж до XII сто­летия, живший то ли в Европе, то ли в Азии, то ли в Африке и впервые из­данный в Лейдене в 1685 году, донес до нас чрезвычайно полезные сведения о древнем мире.

Вот, например, что сообщается о городах Ближнего Востока и его окрестностей:

Oppida oceani orientalis quae sunt: Seres oppidum / Theriodes oppidum / Sigotani oppidum / Palibothra oppidum / Alexandropolis oppidum / Sallenites oppidum / Colice oppidum / Patale oppidum / Patalete oppidum / Corprates oppidum / Ortaciae oppidum / Euergetae oppidum / Pasargadae oppidum / Ariduli oppidum / Tarchi oppidum / Scythae Thuni oppidum / Dahae oppidum / Salfamies oppidum / Babylonia oppidum / Chaldaei oppidum / Eudaemon oppidum / Nabataei oppidum / Sabaei oppidum / Macae oppidum / Persepolis oppidum / Andis oppidum / Augae oppidum / Susiani oppidum / Persis oppidum / Elymaei oppidum Paropanodae oppidum / Adiabena oppidum / Carrha oppidum /
Alexandria oppidum / Nisibi oppidum / Arbaei oppidum / Commagene oppidum / Dolicha oppidum / Palmyra [oppidum] / Damascos oppidum / Iordanes oppidum / Heliupolis oppidum / Apamia oppidum /
Antiochia oppidum / Daphne oppidum / Laudicia oppidum / Byblos oppidum / Berytos oppidum / Sidona oppidum /
Tyros oppidum / Ptolomais oppidum /
Caesarea oppidum / Ascalona oppidum / Gaza oppidum / Ostracine oppidum / Scythopolis oppidum / Philadelphia oppidum / Cyrupolis oppidum / Arabia [oppidum].

Города восточного океана суть сле­дующие: город Серы / город Териодес / город Сиготаны / город Палиботра / город Александрополис / город Саллениты / город Колика / город Патала / город Паталета / город Копраты / город Ортации / город Эвергеты / город Пасаргады / город Аридулы / город Тархи / го­род Скифы Туны / город Даги / го­род Салфамии / город Вавилония / город Халдеи / город Эвдемон / го­род Набатеи / город Сабеи / город Маки / город Персеполис / город Андис / город Авги / город Сусианы / город Персис / город Элимеи / го­род Паропаноды / город Адиабена / город Карра / город Александрия /город Нисибы / город Арбеи / город Коммагена / город Долиха / [город] Пальмира / город Дамаск / город Иордан / городГелиуполис / город Апамия / город Антиохия / город Дафна / город Лаудиция / город Библ / город Берит / город Сидона / город Тир / город Птоломанда / го­род Цезарея / город Аскалона / го­род Газа / город Острацина / город Скифополис / город Филадельфия / город Кируполис / [город] Арабия1

1 Племена и народы Восточного океана (из книги: Подосинов A.B. Восточная Европа в римской картографической традиции

Ничего любопытного не замечаете? Нет, ну, когда «Казань брал, Новго­род брал, Шпака... не брал» - все логично и понятно. Кому он, Шпак, с точки зрения мировой рррреволюции, нужен? А вот когда Дамаск есть, Филадель­фия есть, Вавилония присутствует, Аскалона отсвечивает, даже какой-то «город Даги» имеет место быть, а ИЕРУСАЛИМА нет, тут поневоле заду­маешься. И ведь не скажешь, что мог забыть или случайно пропустить. Тем более, как нас уверяют исследователи редакций сего документа, автор был христианином или подвергся соответствующей правке. Ладно, не знает рим­ский географ Вифлеема или Назарета с Капернаумом. Это можно понять. В конце-то концов, и сегодня еще люди спорят, где это и имелось ли вообще. Но Иерусалим?! Огромный город, чуть ли не самый большой на Востоке, как нас уверяют некоторые знатоки вопроса (см., например, сочинения Ио­сифа Флавия, в которых 40 тысяч народу - направо, 100 тысяч - налево, еще несколько тысяч скормили диким животным и т.п.). Да и воевали, как нас уверяют историки, за Иерусалим во все века. То его корчевали под ноль, то отстраивали, но жизнь там не прекращалась никогда. Так как же космограф IV-VI веков, ласково подправленный в XII заботливыми христианскими (а какими же еще?) руками, проморгал главный город Ближнего Востока?
Ну, хорошо, предположим нашло на Юлия нашего Гонория затмение. Со всеми бывает. Возможно, перечисляя племена и народы Восточного океана, космограф расставит все по местам?
Quae gentes sint in provinciis

Племена, живущие в провинциях
oceani orientalis:

восточного океана, суть следующие:
Scythae Anthropophagi

скифы антропофаги
Scathae Thuni

скифы туны
Sigotani

сиготаны
Derbiccae

дербики
Pasicae

пасики
Pärosmi

паросмы
Anartacae

анартаки
Geloni

гелоны
Chorasmii

хорасмии
Massagetae

массагеты
Bactriani

бактианы
Paropanisidae

паропаничиды
Traumeda

трауседа
Hypergenes

гипергены
Pambothi

памботы
Arachosia

арахосия
Arachoti

арахоты
Ariani

арианы
Oraccae

оракки
Anydros

анидрос
Arabii

арабии
Sittacene

ситтакена
Armuzia

армузия
Ichthyophagi

ихтиофаги
Parthi

парфы
Idumaei

идумеи
Hieromices

гиеромикес
Chatti. Chauci

хатты. хавки
Cherusci

Хе-руски
Usipii

усипии1

Не тут-то было! Парфы есть, массагеты отмечены, арабии имеются, даже идумеи с, не побоюсь этого слова, херусками присутствуют. А где же иудеи, граждане?
В списках не значатся. Увы и ах.
И если удивлению вашему нет конца, спешу задать законный вопрос: а чего вы, собственно, хотели? В той же Википедии (будь она нецитируема вовсе!) в статье про Иерусалим есть данные по населению с 1471 года. Конечно, неизвестно, из какого пальца высосана эта «статистика», но даже по ней видно, что в конце XV века вечера на хуторе близ Диканьки - Эль-Кудиски были практически томными. 76 семей в «городе» образца 1488 года - это фантастика. Зато какой повод в очередной раз поговорить о тотальном уничтожении всех и вся на исконной земле Израиля. Было-то нас о-го-го сколько, да всех ликвидировали, изверги.
Коль скоро речь зашла о ближневосточной тематике у Гонория, никак не могу обойти такую пикантную тему, как упоминание космографом еги­петских пирамид. Несметное количество авторов различных по качеству и направленности текстов слов отчего-то упорно считает, что Юлий Гонорий (наравне с Руфином) является автором теории, что пирамиды - это «те са­мые» житницы Иосифа.
Возможно, у меня гранаты не той системы - не та редакция Гонория, кото­рой пользовались авторы, заявляющие, что римский космограф пишет о пи­рамидах как житницах Иосифа. Но нигде в тексте, опубликованном на латы­ни и русском (цитированная выше книга A.B. Подосинова), я не нашел слов о библейском персонаже по имени Иосиф. Ровно так же не были мною об­наружены какие-либо упоминания о житницах. Сами пирамиды безусловно называются, причем не единожды. Но вот житницы Иосифа, отождествляе­мые с пирамидами Юлием Гонорием, - это, простите за вульгаризм, натяги­вание резинового изделия на глобус. Похоже, что кто-то когда-то запустил этот штамп, который кочует из текста в текст, не удосужившись проверить, что на самом деле написано в «Космографии». Однако повторюсь: возмож­но, в какой-то (не доступной мне) редакции эти слова и есть. Так что, ежели у кого имеется точная цитата Гонория с пирамидами и житницами в одном флаконе, будьте любезны, не откажите в ссылке...
Впрочем, что житницы? Иерусалима и иудеев все равно Гонорию не вернешь.
Как не подошьешь к его опусу новых сведений о Европе в целом и вели­ком Риме в частности.
Какие же старосветские города и веси знает пишущий на латыни антич­ный географ? Вот:
Quae oppida in provinciis suis habeat oceanus occidentalis. Calpis oppidum / Corduba oppidum / Vettones oppidum / Toletum oppidum / Bracara oppidum / Lucus Augusti oppidum / Asturica oppidum / Vaccaei oppidum / Celtiberia oppidum / Caesarea Augusta oppidum / Tarraco oppidum / Gesoriacum oppidum / Ambiani oppidum / Tungri oppidum / Agrippini oppidum / Treveri oppidum / Senones oppidum / Augustodunum oppidum / Lugdunum oppidum / Mogontiacum oppidum / Vienna oppidum / Arelate oppidum / Massilia oppidum / Taurini oppidum / Aquileia oppidum / Emona oppidum / Altinum oppidum / Patavis oppidum / Verona oppidum / Brixia oppidum / Mediolanum oppidum / Placentia oppidum / Mutina oppidum / Bononia oppidum / Ravenna oppidum / Faventia oppidum / Ariminum oppidum / Pisaurum oppidum / Iadera oppidum / Salona oppidum / Brecantium oppidum / Naissos oppidum / Viminacium oppidum / Sirmium oppidum / Mursa oppidum / Siscia oppidum / Aquincum oppidum / Brigetione oppidum / Carnunti oppidum / Savaria oppidum / Petavione

Города, которые имеет западный океан в своих провинциях: город Кальпис / город Кордуба / город Веттоны / город Толет / город Бракара / город Роща Августа / город Астурика / город Ваккеи / город Кельтиберия / город Цезарея Авгу­ста / город Тарракон / город Гезориак / город Амбианы / город Тунгры / город Агриппины / город Треверы / город Сеноны / город Аугустодун / город Лугдун / город Могонтиак / город Виенна / город Арелата / го­род Массилия / город Таврины / город Аквилея / город Эмона / го­род Альтин / город Натавис / город Верона / город Бриксия / город Медиолан / город Плаценция / город Мутина / город Бонония / город Равенна / город Фавенция / город Аримин / город Писавр / город Иадера / город Салона / город Бреканций / город Наисс / город Виминаций / город Певка / город Сингидун / город Сирмий / город Мурса / го­род Сисция / город Аквинк / город Бригецион / город Карнунт / город Савария / город Петавион1
1 Племена и народы Восточного океана (из книги: Подосинов A.B. Восточная Европа в римской картографической традиции

Знает он и Кордубу, и Массилию, и Бононию, и Верону, и Лугдун, и Ари­мин, и Треверы, и даже заштатный Вьен (это куда, по легенде, спровадили на пенсию Понтия Пилата). Только про вечный город РИМ ничего не пишет.
Как будто какая-нибудь Аквилея или Равенна важнее. Впрочем, может быть, на момент создания «Космографии» так оно и было.

Сфера по Юлию Гонорию

Правда, те, кто восстанавливал по мотивам Гонория карту древнего мира (так называемую сферу), не удержались и, вопреки тексту памятника, вклеи­ли Рим в Этрурию.
Потому что куда ж вести всем научным дорогам, если даже Рим... даже Рим!
Хотя...
Может быть, Равенна ничем не хуже? Кстати, этот населенный пункт Юлием Гонорием очень даже упомянут. А почему Равенна? Да хотя бы по­тому, что ей тоже есть чем похвастаться в космографическом плане.
Ведь имеется в наличии такой известный литературный памятник ранне­го Средневековья, как «Космография» Равеннского Анонима (Cosmographia Anonymi Ravennatis). Важнейший для историков документ, состоящий из 5 книг, описывает Европу после развала Римской империи. Большинство современных исследователей «Космографии» относят ее к VII—VIII векам н. э. (не ранее 660 года, но и не позже начала VIII века) и называют одним из самых любопытных и обстоятельных источников по истории «переходно­го» (от античности к темным векам) периода. Признаем и мы справедли­вость такого определения.
Труд Равенната действительно фантастически интересен. Особенно для ревнителей традиционной хронологии. Думается, они чувствовали бы себя много лучше, если бы этого опуса вообще не суще­ствовало. Однако он, к глубокому прискорбию консервативно настроенных историков, уцелел. И сегодня, включая этот текст в антологии и сборники, составители оных и комментаторы «Космографии» вынуждены либо целе­направленно не замечать некоторых ее особенностей, либо страдать приступами внезапной слепоты при чтении отдельных пассажей Анонима из Равенны. Исследователей можно понять: сочинение Равенната должно, судя по традиционным представлениям об истории, произрастать из VII—VIII ве­ков н. э., а оно оттуда выпирает.
И деятели с высшим историческим (филологическим) начинают лезть из кожи вон, чтобы подогнать действительное под желаемое. Имея руко­писи «Космографии» XIII-XV веков (более ранних попросту нет), господа оформители исторических сказок высасывают из пальца непрерывную ру­кописную традицию и счастливо дотягивают ее до нужного им рубежа VII-VIII веков. На каком основании они это делают, уму непостижимо. Автор блестящей идеи - некто Й. Шнетц. По его мнению, сначала был Автограф (изначальная рукопись VII—VIII веков), потом рукопись с минускульным письмом не ранее XI века, затем более поздний минускул, далее - еще одна рукопись после 1150 года, а вот из нее уже и слеплены варианты XIII-XV веков. Вся прелесть ситуации в том, что ни одного из описанных доку­ментов (кроме списков XIII-XV веков) не сохранилось, и вся конструкция построена на одном-единственном «я так считаю» упомянутого выше ис­следователя.
Подосинов, на которого я уже неоднократно ссылался, приводит Стемму рукописной традиции по Шнетцу (тому самому, который виртуозно изо­брел несуществующие рукописи).
 
Картина получается следующая:
Автограф (рубеж VII-VIII веков), не сохранился
↓
V(а, Ь, с, g), минускульное письмо не ранее XI века, не сохранился
↓
X (более поздний минускул), не сохранился
↓
V(а, Ь, с), после 1150 года, не сохранился
↓
рукопись В (XIII-XIV века),
параллельно с ней рукопись V (тоже не со­хранилась),
а от нее уже рукопись A (XIII-XIV века) (Vaticanus Urbinas 961) XIII- XIVвека,
В (Parisinus bibl. nat. 4794) XIII-XV века и С (Basiliensis F.V. 6) XV века

Десятки исследователей пользуются этой умозрительной пирамидой и полагают, что так все и было на самом деле. Нет, конечно, блажен, кто веру­ет, тепло ему на свете, но только почему все должны соглашаться с образ­цовыми глупостями? Руководствуясь какой такой методикой, Й. Шнетц и на дуде игрец выводил один несуществующий вариант из другого несуществу­ющего варианта (и так 4 раза!)?
Итак, по факту: рукописей «Космографии» старше XIII-XV веков нет, хотя и эта датировка весьма условна. Ведь разброс XIII-XV оставляет про­стор для фантазии: это может быть 1201 год или 1499-й. А ведь между ними - дистанция некислого размера, не правда ли?
Теперь о тексте Равеннского Анонима. Сочинение сие просто кладезь ценнейшей информации для любого незашоренного исследователя. Только нужно не пытаться подгонять написанное под свои концепции и не трак­товать абсолютно ясно изложенные вещи на свой манер. Тогда, глядишь, и исторический дебет с историческим кредитом сольется в экстазе, а не бу­дут искать друг друга в трех соснах.
Вот, к примеру, ссылается Равеннат на св. Епифания Кипрского: «ut testatur sanctus Epiphanius Cypri archiepiscopus - как свидетельствует архие­пископ Кипра св. Епифаний». И правда, отчего бы Анониму не сослаться на Епифания, который жил в IV веке и писал о разделении земель между по­томками Ноя? Все логично: человек, живущий в VIII веке, пишет о человеке из IV века. Вот только откуда, пардон, Равеннат знает о том, что Епифаний был канонизирован? Ведь произошло сие знаменательное событие никак не ранее конца IX столетия (более подробно об этом можно прочитать в до­кладе митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия «О канонизации святых в Русской Православной Церкви»[2] :
До какой степени осмотрительно поступала Церковь при возведении поместных иерархов в святые всей Церкви, видно из того, что даже Афа­насий Александрийский, Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский, Иоанн Златоуст, Кирилл Александрийский, Епифаний Кипр­ский были признаны святыми всей Церкви не ранее, как во времена им­ператора Льва Мудрого (886-911).
Так что называть Епифания святым Равеннат ну никак не мог. Бац! Про­моргали господа комментаторы явный анахронизм, проморгали. Итак, уже не рубеж VII—VIII веков, а минимум IX-X столетие. А уж когда точно после IX-X веков, вопрос темный. Может, в X веке, а может, и в XV. Точно никто не знает.
Читаем Равенната дальше. «Quarta ut hora noctis Northomanorum est patria, que et Dania ab antiquis dicitur. - В четвертом часе ночи находится стра­на норманнов, которую древние также называют Данией». И снова Аноним впереди планеты всей. До первого упоминания о норманнах хоть в каких-нибудь летописях еще минимум 120-150 лет, а наш человек из Равенны уже твердо отождествляет их с данами, у которых в то время с государственны­ми образованиями тоже была большая напряженка, но какие-то «древние» для космографа люди уже твердо знали, что страну норманнов называли Данией. О как! А реально слово northmanni стало широко употребляться века с XII—XIII (по ТИ, разумеется). Еще один прокол исследователей творчества Равенната.
Дальше - больше. В книге IV, глава 3 Аноним дает перечень городов, находящихся у Понтийского моря. Одно из поселений имеет совершенно потрясающее название: Malorossa. Переводчики, не дрогнув, честно выво­дят: Малоросса. Но великодушие переводчиков встает как кость в горле у профессиональных лингвистов. Какие только этимологии не предлагают­ся к рассмотрению: и дакийские, и албанские, и киммерийско-боспорские! Действительно, а какие еще можно применить для города, соседствующего с Великой Скифией? Какие россы?! Какие малороссы?! Никаких россов в мох­натом веке Анонима быть не могло. А уж малороссов - и подавно! А передатировать текст Равенната - ни-ни! Не сметь свое суждение иметь! Кстати, в Скифии (по Анониму) была еще и река Bustricius, то есть Быстрица, одна­ко как могли ираноязычные скифы, которых к тому времени тоже уже не существовало (в рамках ТИ), назвать водную артерию славянским именем, комментаторы объяснять не спешат.
Но совершеннейшим перлом «Космографии» безусловно является следу­ющая фраза Анонима: «Quinta ut hora noctis Scirdifrinorum vel Rerefenorum est patria. - В пятом часе ночи находится страна скирдифринов, или же рере­фенов». С каким нескрываемым наслаждением, упиваясь своей эрудицией и смакуя каждую ссылку, разбирают комментаторы Равенната этот пассаж. Речь тут идет о финнах, коих в поздней латыни действительно называли Rerifenni и Scerdifenni. Оказывается, этот этноним был известен уже Таци­ту (I век) и Птолемею (II век), а также Прокопию Кесарийскому и Иордану (оба - VI век). Это ж надо было так скомпрометировать всю честную ком­панию! Тацит, значит, у них знал про скирдифенов! А знал Тацит, что это слово означает и на каком языке?! Скирдифены - это финны на лыжах на древненорвежском, которого ни в эпоху Тацита, ни во времена Иордана, ни даже в мрачные годы жизни Равеннского Анонима еще в помине не суще­ствовало! Да и о каких вообще финнах может идти речь, если даже в рамках ТИ единый финский этнос сложился из племен суми и еми с вкраплением карел только к XIV веку?! Но Тацит - это головаааа! И Иордан - головаааа! И Прокопий, конечно, тоже. Все знали, все предвидели. На тысячелетие впе­ред. И даже возникновение в будущем норвежского языка предусмотрели. И финских лыжников. Жаль только, у Тацита нигде про Матти Нюканена не сказано. А ведь мог бы и помянуть всуе, порадовать потомков...
А вот Равеннский Аноним порадовал. Столько всего интересного о своей эпохе поведал. И ведь жил он, судя по всему, аккурат веке в XIV-XV, судя по реальной датировке рукописей и финнам на лыжах. А уж как его коммента­торы порадовали - сил нет описать! Как добросовестно подобрали матери­ал по скирдифенам! И отправили тем самым античных Тацита и Птолемея, а также средневековых Прокопия, Иордана и Равенната туда, где им самое место - в XIV-XV  веках.
Кстати, про XIV-XV века. Население мегаполиса под названием Иерусалим (aka Эль-Кудс) перевалило за 76 семей. Рим на Тибре уже существует и папствует. Китайцы изобретают паровоз, компьютер и лампочку накаливания.
Жизнь в Ойкумене налаживается.

Глава 10. Чистая случайность, или Смешная латынь

Латынь по праву считается одним из древнейших письменных языков ци­вилизации. Люди образованные и не балующиеся сомнительными сочине­ниями ревизионистов истории твердо знают, что эта италийская лингва - часть великой античной культуры. Золотой век латыни пришелся на первое столетие до нашей эры и первое после Рождества Христова, когда великий Рим был грандиозен и могуч во всех своих проявлениях. Но и с распадом удивительнейшей из всех империй латинская языковая картина мира про­должала, согласно данным историков, господствовать в умах и речевых аппаратах многих средиземноморцев и примкнувших к ним в культурном отношении варваров. Латынь стала попутчиком Христианской Церкви и богословия, а позже - базовым языком ученых и образованцев. На латыни сочинялись трактаты и диссертации, проводились диспуты и дискуссии, велась научная и дипломатическая переписка, составлялись хроники и ле­тописи.

Совсем иная судьба у славянских языков. Несмотря на многочисленные попытки доказать, что уже за полтора тысячелетия до Рождества Христова некая праславянская речь звучала на европейских просторах (см., например, работы Ф. Славского и Л. Мошинского), первые зафиксированные тексты на славянских диалектах относятся учеными самое раннее к X веку нашей эры. Из этого, как нетрудно догадаться, делается простой вывод: к моменту возникновения у славян письменности и способности создавать с ее помо­щью культурный ландшафт латынь уже минимум 1500 лет облагораживала вокруг себя все живое и неживое пространство. Из этого тезис о культур­трегерстве вытекает самым естественным образом. А вместе с ним и взгляд сверху вниз, и желание поучаствовать в судьбе незатейливых дикарей, и апел­ляции к прошлому, в котором одни как бы создавали цивилизацию, а другие лишь пытались копировать (и то с горем пополам) ее достижения. Но самое главное - весь этот гуманизм для избранных предполагает незатейливое «а вы чьих будете» с последующим делением «контингента» на первый, вто­рой и прочие сорта.

При этом и наука, и общественное сознание изначально ставятся перед фактами, от которых нужно плясать, как от печки. Латынь - это античность, язык Церкви и образования. Славянские же языки - всего лишь средство коммуникации, заведомо черпающее все лучшее из той же античной или средневековой цивилизации. В крайнем случае то, что не было получено от древности с ее греко-римским профилем, славяне позаимствовали у немцев, арабов и прочих тюрок в период разброда и шатания Средневековья. По­тому что никакого прямого контакта блестящей антики с гога-магогами не было и быть не могло.

И спорить тут с людьми образованными и начитанными практически бессмысленно. Любые попытки указать на вопиющие факты наталкиваются на песню отпора с припевом: непрофессионализм, шарлатанство, псевдопа­триотизм, дилетантство, лженаука. В крайнем случае подключается тяжелая артиллерия в виде маститых (чуть было не сказал «племенных») исследо­вателей с солидной академической репутацией, которые, брезгуя вда­ваться в подробности, бросают с барского плеча что-нибудь типа: «чистая случайность». После чего всякому здравомыслящему индивиду становится ясно как дважды два, что очередная группа покусившихся на устои законно получила по сусалам от представителей интеллектуальной научной элиты. Лавровые венки, фанфары, vivat Academia, vivant professores! И полные ще­нячьего гаудеамуса глаза сочувствующей интеллигенции.

А потом аккуратная констатация одним из мэтров факта безусловного превосходства правильной науки. Чтобы ни у кого даже тени сомнения не возникло, кто есть who. Причем, как это принято у ученых с большой буквы, обращение следует не к кому-то конкретному, а ко всем несогласным сразу, скопом (A.A. Зализняк «О профессиональной и любительской лингвистике»):

Вот некоторые примеры сходства как формы, так и значения, за кото­рым, однако, не стоит ни отношения родства, ни отношения заимствова­ния, то есть ничего, кроме чистой случайности.

Итальянское stran-o «странный» и русское странный одинаковы по значению и имеют одинаковый корень (но итальянское слово произошло из латинского extraneus «внешний, посторонний, иностранный», от extra «вне», а в русском тот же корень, что в «страна, сторона»).

Действительно, академик от профессионалов привел блестящий пример «чистой случайности» совпадения содержания и формы. Ведь итальянское strano к русскому странный не имеет никакого отношения. Почему не име­ет? Потому что происходит от латинского extraneus,  которое, в свою очередь, идет от латинского extra. И все было бы чудесно, ежели б не одно но: слова extraneus не существовало в классической латыни, а появилось оно только в латыни позднесредневековой, когда славянские языки уже могли оказывать на нее влияние. Академик об этом попросту забыл (вариант № 1) или банально не знал (вариант № 2). А еще забыл Зализняк сообщить, что и отдельной лексемы extra в классической латыни не было, она появляется в виде приставки только в одном (одном!) слове - extraordinarius. Все осталь­ные псевдолатинские слова с extra - продукт совсем поздней, ученой латыни XVII-XVIII  столетий (это не изобретение новохронологов, это жесткая ТИ-версия). Так с чего вдруг мы должны поверить (а иного слова и не подбе­решь, ибо никаким знанием реалий тут и не пахнет), что странный и strano не являются родственниками? Вообще-то все может быть с точностью до наоборот. Сначала новые языки, а потом - научная псевдолатынь, в кото­рую, кстати, вошло огромное количество совсем не латинских, переделан­ных слов, ибо школяры всегда баловались фразами типа тамбовский люпус тебе амикус.

Впрочем, возможно, ошибка резидента-академика - это всего лишь «чи­стая случайность»? Ну с кем не бывает? Подсунули ассистенты не тот при­мер, а мы и рады глумиться... Что ж, дайте блондинке еще один шанс, как говорили ее поклонники в стародавнем анекдоте. Вот, предположим, вели­кий и непотопляемый Фасмер. Этимолог с большого Э-э-э... Человек, чей словарь считается образцом работы ученого.

Смотрим, что наудил герр Фасмер про простое слово палата:

полата, обычно палата, палатка, полати мн. «дощатый настил, нары», также «чердак, настил для охотника в лесу», укр. палата, др.-русск. полата (Син. Патер. XI в.; см. Срезн. II, 1122 и сл.), ст.-слав, подата «дво­рец, покой, шатер» (Супр.). Из ср.-греч. TtaAcmov от лат. palatium; см. Mi. EW 255; Г. Майер, Ngr. Stud. 3, 51; Фасмер, ИОРЯС 12, 2, 267; Гр.-сл. эт. 154; Брандт, РФВ 23, 302; Соболевский, ЖМНП, 1914, авг., стр. 365; Романский, JIRSpr. 15, 125; Стендер - Петерсен, Class, et Mediaev. 3, 10 и сл. Сюда же др.-русск. полати мн. «хоры в церкви» (Зеленин, AfslPh 32, 602). Менее вероятно непосредственное заимствование из лат.  palatium (Мейе, Et. 183); см. также Преобр. II, 90.

Таким образом, получается, что слово палата (полата) заимствовано в русский язык из среднегреческого, а у греков оно из латыни. А уж в латынь слово пришло незнамо как. То ли богиня с таким именем была, то ли везде­сущие этруски подсуетились. Но путь Рим - Греция - Русь ни у кого возражений не вызывает. При этом перечитывать даже себя, любимых, у знатоков русской и прочей словесности не сильно принято. Ведь тот же Фасмер на одной странице с палатами рассказывает о том, что:

пол I, род. п. -а «пол»; укр. піл, род. п. полу «спальная лавка», блр. пол, др.-русск. полъ «основание».

И любому вменяемому человеку ясно, что полаты произошли от пола, то есть сначала основание, спальное место, настил, а потом уже полати (настил, нары и т.п.) и полаты (жилье вокруг этого самого настила). И только лингви­сты работают по принципу «не верь глазам своим». Может быть, поэтому о некоторых из них говорят, что они существа бесполые...

Никаких сомнений не было у г-на Фасмера и по поводу слова поганый. Максимилиан Романович твердо знал, что сначала было латинское paganus (языческий, сельский), а потом уже все остальное. Ничего, что в польском и чешском сохранились hanic и haniti (хулить, осуждать). Такие досадные и мелкие глупости не выбьют из седла настоящего ученого. Кто сказал, что по- является приставкой? Это фсё есть диферсия и злобное потяффкифание из кустофф!

И слово обет Фасмер раскалывает на раз-два. Только после раз-два отчего-то три-четыре не услышать. А жаль. Ведь слово-то какое интересное! Действи­тельно, состоит из двух компонентов: приставки об- и корня -вет*. С этим не поспоришь. А то, с чем можно спорить, Фасмер благополучно оставляет за скобками. И отчего-то не верится, что не знал сей ученый муж слова obey (подчиняться, слушаться, повиноваться). Или, может быть, мне кажется, что слова обет и obey, имеющие к тому же практически одинаковое значение, яв­ляются родственными? Ну а латинское obedire, oboedire, наверное, вообще ни при чем. Потому как это очередной образчик «чистой случайности».

Такой же, какую мы наблюдаем в словах обитать/обитель, сравнивае­мых с латинским oppidum (оппидум, временный город-крепость). Известно и очевидно, что славянское обитать - это добавка приставки об- к слову витать в значении жить. А чем же нас порадуют профессиональные знато­ки латыни? Они полагают, что oppidum - это ob + pedum, то есть попросту след, отпечаток (ноги). А уж там, где наследили римляне, обитать можно лишь с придыханием, замерев в глубоком пардоне перед их культурным ве­личием. Поэтому oppidum обители не товарищ, не брат и даже не однофа­милец. Ничего, что в некоторых языках это самое oppidum превратилось в совсем понятное obitos, а потом в Обидуш (есть такой город в Португалии). Никакими сравнениями настоящего лингвиста не переубедить. Потому что немецкая лингвошкола XIX столетия не завещала верить в такие глупости. Кстати, в статье Витать, где Фасмер честно пишет, что это слово раньше имело значение жить (оно, например, осталось в идиоме витать в облаках), никаких упоминаний о латинском слове vita не имеется. Интересно было бы узнать, почему. Впрочем, в статье Обитать Фасмер habitatio упоминает, но расшифровки родства от него не дождаться. Потому что это обратно чудес­ное совпадение. Называемое профессионалами «чистой случайностью».

У западных ученых такого безобразия, конечно же, не наблюдается. Они про славянские языки что-то когда-то слышали, но брать в расчет всякую периферийную дребедень ни в коем разе не подписывались. Отсюда и чу­десные этимологические зарисовки на тему латинской основы всего и вся. Просто прелесть что такое, разумом и логикой веет от еще даже не про­читанного исследования. А уж после прочтения нет никакой человеческой возможности воздержаться от громких и продолжительных аплодисментов.

Вот, к примеру, предлагают нам британские ученые западные этимологи логическую цепочку:

Testament, с. 1290, “last will disposing of property,” from L. testamentum “a will, publication of a will,” from testari “make a will, be witness to,” from testis “witness,” from PIE *tris- “three,” on the notion of “third person, disinterested witness.” Use in reference to the two divisions of the Bible (c. 1300) is from L.L. vetus testamentum and novum testamentum, loan-translations of Gk. palaia diatheke and kaine diatheke. L.L. testamentum in this case was a mistranslation of Gk. diatheke, which meant both “covenant, dispensation” and “will, testament,” and was used in the former sense in the account of the Last Supper (see testimony) but subsequently was interpreted as Christs “last will”.

Перед нами латинское (а позже и английское, и французское, и еще не­знамо чье) слово завещание. По мнению экспертов, изначальное латинское testamentum произошло от глагола testari (завещать, свидетельствовать, за­верять). Что ж, пока все логично. Смотрим далее. Testari  произошло от testis (свидетель, заверитель, очевидец). Что ж, уже кривовато (ибо завещательное значение куда-то потерялось), но еще, с натяжками, логика просматривает­ся. Глагол обычно появляется позже основного в смысловом гнезде суще­ствительного. И это правило действует практически во всех индоевропей­ских языках. А вот что было до существительного testis? Слово-то явно по­явилось не на пустом месте. Нам говорят: до него была... индоевропейская основа *tris- (то есть три). Тут, что называется, хотелось бы подробностей. Что хотят сказать глубокоуважаемые эксперты? Во-первых, как это три лег­ко превратилось в testis? Где, пардон, зафиксированы промежуточные сло­ва? Ведь свидетель, завещатель - это термины права, а наличие развитого института права предполагает уже некое развитие цивилизации, со всеми ея атрибутами. И, во-вторых, почему это завещатель - некто третий? В чем логика? Ведь в вопросах наследования фраза «третьим будешь?», мягко го­воря, не всегда уместна. Или лингвисты считают, что свидетель - это «тре­тий лишний»? Можно, конечно, принять во внимание и то, что написано выше, в словарной статье: третий - потому что «незаинтересованное лицо». Убийственный аргумент. Приблизительно так же можно вывести, например, слово муха из слова котлета на том основании, что теоретически и практи­чески надо уметь отделять первое от второго.

Итак, логика произведения латинского testis из индоевропейского три, прямо скажем, хромает. А вот были бы господа лингвисты людьми любоз­нательными и незашоренными, глядишь, и увидели бы в латинском слове зашитый славянский корешок:

часть ж., род. п. -и, участь, счастье (см.), укр. часть, блр. часць, др.- русск. часть «доля, земельный участок, наследство», ст.-слав, часть (iepoq (Остром., Супр.), болг. чест ж. «часть, доля, счастье», сербохорв. чёст ж., чеш. cast, стар, сiest ж. «часть», елвц. cast’, польск. czesc, в.-луж. ease. || Праслав. sestѣ, связано чередованием гласных с кosъ (см. кусок), польск. kadek «кусок» (из kdъkъ), лит. kandu, kasti «кусать», kandis «укус”, лтш. kuöst, kuozu «кусать»; см. Брандт, РФВ 21, 215; Бернекер 1 155; Траутман, BSW 116; Младенов 679; М. - Э. 2, 349. Следует от­делять, вопреки Педерсену (Kelt. Gr. 1, 160), эти слова от греч. τενδω «обгладываю», которое связано с лат. tondeö, totondl, tondere «стричь, ощипывать»; см. Буазак 954 и сл.; Вальде - Гофм. I, 689 и сл. Неприем­лемо сближение с лат. scindö, -ere «раскалывать», греч. σχίζω, вопреки Миклошичу (Mi. EW 32), Шарпантье (AfslPh 29, 4), Микколе (Ursl. Gr. 3, 40); см. Бернекер, там же.

И ведь, что характерно, в древнерусском часть - это как раз доля, земель­ный участок, наследство. А ведь кто бы мог подумать?! И все сразу встает на свои места. Что человек получает по завещанию? Правильно, свою ЧАСТЬ (TEST в латинской транскрипции) имущества. И никак не потому, что был где-то «третьим» или некто «третий» свидетельствует это право. Все гораздо проще и прямее. Получил свою ЧАСТЬ, вот тебе и завещание, твоя УЧАСТЬ. И будет тебе, мил человек, если не потеряешь завещанное добро, СЧАСТЬЕ. А господам лингвоэтимологам останется только тихо, по-индоевропейски, соображать «на троих», разумно уповая на то, что их соплеменники никог­да не освоят славянику настолько, чтобы прочувствовать это самое счастье. Разумно уповая...

Кстати, о разуме. В русском разум. В английском и французском reason. Из латыни, естественно. От rationem.  Которое от reri (считать, вычислять). Ну что ж, можно и так. Потому что русское раз-ум точно им не подходит. Зачем им ум? Им нашего ума не надо. У них своего палата palatium. Вот, опять безрассудно нарвались на «чистое совпадение». Потерпевший случай­но упал на нож, и так 48 раз.

О! Кстати, о ножах. Полулирическое отступление. Наука, как говорится, наукой, а кесарю кесарево.

Кесарево сечение есть проведение родов с помощью полостной опера­ции, при которой новорожденный извлекается через разрез брюшной стен­ки матки. Общеизвестный (медицинский) факт.

А откуда термин взялся? Большинство исследователей настаивает на «царском» происхождении. То ли кто-то из предков Цезаря (Кесаря) был рожден таким образом, то ли сам Гай Юлий появился на свет после опера­ционного вмешательства, то ли был римский закон, предписывающий до­ставать ребенка у умирающей матери, то ли еще какие латинские радости повлияли... Иногда, правда, исследователи вопроса упоминают латинский глагол caedere (резать, отсекать), который под влиянием народной этимологии мог превратиться в царский, но, принимая эту точку зрения, мы полу­чаем масло масляное, ибо произведенное от caedere слово (кстати, как об­разованное?) в сочетании с сечением даст отсекающее сечение.

Итак, ясно, что ничего неясно. Явление названо кесаревым сечением, но связи между царями и полостной операцией не наблюдается. Кроме того, о каких вообще цезарях может идти речь, если первые удачные роды по­средством кесарева сечения приходятся (по разным данным) на XV -XVII века? Или Юлий Цезарь жил именно в это время и был жертвой аборта?

Ладно, попробуем разобраться, что к чему.

Применяем стандартный метод. Латынь, как теперь уже понятно, заме­шана на славянике. Что будет, если мы прочтем слова caesarea и sectio на языке оригинала? Масло масляное? He-а. Слово косарь/косырь/касарь (мож­но посмотреть у Даля статью Коса) означало большой (широкий) нож. Слово сечь, думаю, переводить не надо. Что получаем на выходе? Косареву сечь, то есть рассечение ножом, чем полостная операция и является. Никаких царей, цезарей, их родственников и сказочников Плиниев. Все четко по существу. Для тех, кто, тяжело вздохнув, осклабился со словами «ну да, Россия - родина слонов, фоменковщина», в очередной раз повторяю: речь не о русском языке и не о том, что все на свете изобрели русские. А о том, что латынь есть искаженный язык славян. Не русских, которые появились как народ доста­точно поздно, а именно славян, аборигенов Центральной Европы.

Кстати, из этого же смыслового гнезда вывалилось еще несколько лю­бопытных «латинских» слов. Например, castrare (кастрировать), castus (от­резанный, отделенный), которое позже превратилось во всем нам знакомое слово каста, cestus (кастет) и пр. При этом этимологи честно признают, что в основе этих слов лежит индоевропейская основа kes- (резать), но никаких примеров живых слов в мертвых древних языках с этой основой не при­водят, ограничиваясь гипотетическими формами. Оно и понятно. Трудно привести в пример то, чего никогда не было. Зато в славянских языках эта основа всегда была более чем продуктивна. Да и семантика преобразований просматривается практически идеально. Сначала была кость (нечто твер­дое, окаменевшее), потом из нее получали и костыли (палки для опоры), и косыри (ножи), и косы (заостренные инструменты для разных нужд), и костры (ритуальные, для сожжения костей), и костерь (жесткая кора, иду­щая на пряжу) и т.д. Основа кос- в славянских языках рабочая (в отличие от той же латыни, где этой основы в чистом виде просто не существует). Кстати, выскажу еще более радикальное предположение: от кости (то есть, по Далю, каменистой основы животного тела) могло произойти и латинское castrum (крепость), оно же (каменное) укрепление. То есть по материалу на­звано и изделие. Что логично.

Логично. Ладно. Выходим из состояния полулирического отступления и возвращаемся к латинским этимологиям. Но чтобы не сразу с места в ка­рьер, сначала присказка. А лингвистическая сказка - впереди. И уж если был помянут Юлий наш Цезарь, то о нем как об ученом-словеснике (не шучу, между прочим) и поговорим.

В стародавние времена жил-был славный римлянин Юлий по прозвищу и призванию Цезарь. И был он политиком, военачальником, эдилом, писате­лем, администратором, диктатором и прочая, и прочая. А уж каким острым на язык был пламенный трибун Гай из древнего рода Юлиев! «Пришел, уви­дел, победил». Каково сказано, а? Или это: «Каждый кузнец своей судьбы». Бессмертная классика, рядом только Грибоедов устами Скалозуба или на худой конец Фамусова. И даже предсмертное «И ты, Брут!» звучит не хуже, чем шекспировский канон. Эх, ему бы Марло в секретари или Джона Донна! Уж они бы не допустили, что до нас дошли всего лишь два незначительных сочинения и десяток афоризмов. Но большое, как известно, видится на расстоянии (кстати, это не Цезарь сказал?), а современники оказались слепы к пророку в римском отечестве. Не разглядели, не сохранили, не уберегли. Ни самого правителя, ни его «сборники речей и писем, 2 памфлета, ряд сти­хотворных работ и трактат по грамматике»[3] . Особенно отчаянно жаль по­следний. Подумать только: мы могли бы изучать строй латыни не по учебни­кам схоластов, а по «Грамматике Цезаря»! Учитывая его блестящее владение языком и диалектами (недаром же были предприняты научные экспедиции в Галлию и Испанию Дальнюю), не приходится сомневаться, что романисти­ка понесла невосполнимую утрату в тот день, когда неблагодарные римляне профукали лингвистические наброски Гая Юльевича Ц.

Впрочем, и в «Записках о галльской войне» языковедам есть чем пожи­виться. Не сказать, чтобы все было на поверхности, но кое-что для наблю­дательного собрата-филолога Гай Юлий припас. Вот, например, этот пассаж:

Turn demum necessario Germani suas copias castris eduxerunt generatimque constituerunt paribus intervallis, Harudes, Marcomanos, Tribocos, Vangiones, Nemetes, Sedusios, Suebos, omnemque aciem suam raedis et carris circumdederunt, ne qua spes in fuga relinqueretur (Только тогда германцы уже по необходимости вывели из лагеря свои силы и поставили их по пле­менам на одинаковом расстоянии друг от друга: это были гаруды, маркоманы, трибоки, вангионы, неметы, седусии и свебы. Все свое войско они окружили повозками и телегами, чтобы не оставалось никакой надежды на бегство).

Перечисляя племена германцев, Цезарь честно признается, что среди них были и NEMETES, то есть по-нашему, неметы или немцы (кому больше нра­вится словенское произношение, кому русское - это вопрос десятый). К со­жалению, Гай Юлий не приложил к тексту этимологической справки (а ведь, будучи грамматиком, мог бы) и тем самым поставил своих потомков-коллег по языковому цеху в неприлично наклонное положение. Ведь слово немец, какой бы из его вариантов ни звучал, однозначно и бесспорно является сла­вянским, произошедшим от немой или нем. Этим словом называли герман­цев только и исключительно славяне, спорить с этим бессмысленно. Но ка­кие же могут быть славяне под боком у Цезаря, если ближайшие к нему по времени и географии представители этого племени (словенцы) всплывут из ниоткуда только в VI в. н. э.?!

Может быть, Гай Юлий заблуждался? И не было никаких немцев, и во­обще все ему померещилось? Как, кстати, померещилось Корнелию Тациту и Плинию Старшему. Они, оказывается, тоже знали о немцах и не молчали:

...ipsam Rheni ripam haud dubie Germanorum populi colunt, Vangiones, Triboci, Nemetes (Тацит, Opera Minora);

rhenum autem accolentes germaniae gentium in eadem provincia nemetes, triboci, vangiones, in vbis colonia agrippinensis, guberni, batavi et quos in insuli diximus rheni (Плиний Старший, Naturalis Historia).

Нет. Видимо, не мерещилось и даже не казалось. Теперь остается только узнать у господ профессионалов с лингвистическим образованием, откуда в минус I веке Цезарь и в I веке нашей эры прочие деятели римских искусств получили в латынь славянский этноним. Впрочем, можно рассмотреть еще один вариант развития событий: Цезарь энд компани жили не в лохматых минус веках, а в столетии эдак XII—XIII, а то и XIV. Тогда, в общем и целом, понятно, откуда свалились на их голову галльская война и немцы.

И ведь ладно бы только немцы! Так ведь помимо них, вопреки всем историческим нетленкам, Цезарь и прочие латинские граждане вынужде­ны были подчинять Риму славянские города в самой Италии. И подчинили, слава Юпитеру! Отчего ж не подчинить?! Вот только об историках и этимо­логах будущего не подумали. Нет чтобы сразу назвать свежеприхваченные обиталища как-нибудь по-древнеримски: Юлия Капитолина там, или Альба Лонга, или Кесария Маритима! Красиво, звучно, и комар носа не подточит. Но сначала развели демократическую бодягу, потом чиновникам было уже не до этого, а затем Рим накрылся классическим медным тазом, и всем стало скучно, средневеково и не до заметания следов. Кто ж тогда знал, что славян книжно омолодят на несколько веков, чтобы они смотрелись в Европе при­шельцами из Тартара? Так что славянские корни выпирают теперь чуть ли не из половины итальянских топонимов, а этимологи с историками дружно это игнорируют. То есть замечают, но, во избежание лишних недоумений, никак не комментируют. От греха подальше.

А вот Цезарь мало того что ничего не боялся, так еще и (как истинный фольклорист) славянские названия записывал максимально достоверно. Например, в «Записках о галльской войне» им упомянут город Tergeste, ны­нешний Триест. Не увидеть в этом названии торг можно только при нечело­веческом желании. Но самое забавное, что Цезарь фактически дает славян­ское Торжище (Tergeste) в чистом виде, а на латыни это название не имеет никакого смысла.

Точно так же обстоят дела с римским городом Ravenna. Не трудитесь ис­кать этимологию этого имени в латыни, ее там нет. Зато в соседней Балкан­ской республике имеется город с аналогичным названием - Ровенье. И его этимология прозрачна, как хорошо очищенный самогон. Ровенье - это селе­ние на равнине, на ровном месте. Как и украинское Ровно.

Очевидное славянское пятно на карте Древнего Рима - Petavium, он же современная Падуя (Padova). Однокоренных латинских слов не существу­ет, зато на словенском potovje означает перекресток, пересечение дорог. Чем, собственно, Падуя всегда и была.

А еще есть такой город, как Виченца. С гордым псевдоримским профилем. В древности звалась Vecetia. То есть, по-нашему, соборная (ВЕЧЕВАЯ) площадь.

Болонья. Тут старика АСХ опередили. Хотя писали совершенно о дру­гой местности и параллелей не провели. А могли бы. Имели полное римское право. Вот:

Соседство славян и угро-финских племен в Восточном Подмосковье продолжалось до конца XV века, когда последние были окончательно ас­симилированы Московским княжеством. Тем не менее, интересен про­цесс перенесения смысловых созвучий в язык другого народа. Так, древ­нерусское БЪЛОНЬ обозначает и утолщение, расширение, шишку, и сруб дерева (аналогично коми); БЪЛОНА - оболочка, БЪЛОКОМ - укрытый чем-либо (у В.И. Даля: БОЛОНКА, ОБОЛОНЬ - щит, заслон, преграда; БОЛОСНИТЬ - затягивать тучами). Кроме того, БЪЛОНЬЕ (так же, как и в польском языке BLONE) обозначает окрестности, околицу, низменный, пойменный участок реки (как у вепсов BALAT). Таким образом, топоним мог перейти в русский язык с похожим смысловым значением. Опять-таки название связывается по смыслу с границей, оградой. Действительно, места, о которых идет речь, были околицей, краем угодий общин сел и деревень Лукино, Никольское (Трубецкое тож), Остеево[4] .

И откуда же, спрашивается, взялся на землях то ли галлов, то ли этрусков город Болонья? Да оттуда. От «чистой случайности», вот.

Про Венецию пока ни слова. Ибо о венетах, которые, конечно же, ника­кого отношения к славянам не имеют (как, впрочем, и этруски), разговор отдельный, долгий и обстоятельный. Даже, не побоюсь этого определения, серьезный (не путать с «профессиональным»).

Впрочем, что нам, ниспровергателям, серьезно, то большим ученым смех. Действительно, как еще можно реагировать на людей, на голубом глазу уве­ряющих, что вся античность фальсифицирована? Да никак, снисходитель­но. С присущим настоящим профессионалам циничным юмором. Который, кстати, тоже изобрели те самые античные римляне. Вы не знали? Да что вы! Ведь латинское итог и есть основа нашего юмора! Это ведь так очевидно. И в латыни это слово вполне мотивировано. Что означает? Да влагу озна­чает, жидкость. Если кому смешно, так сразу и вся тога мокрая от хохота бывает. Ну, люди культурные понимают. А некультурные (то есть варвары) говорят, что это просто УМОРА. Приставка у-, корень м(о)р. Воистину: что латинянину хорошо, то славянину...

Ладно-ладно, закругляюсь. Надо знать меру даже при перечислении «чи­стых случайностей». Хотя еще один лингвистический анекдот рассказать стоит. На посошок, так сказать. Наука, знаете ли, это вам не только сел, по­думал, открыл.

Кунштюк из серии «нарочно не придумаешь».

Слово vagina (влагалище) в латыни изначально имело значение ножны. Отчего именно так, специалисты объяснить затрудняются. Этимологи пред­полагают, что основу слова составляет компонент *wag- (рассекать, разби­вать, рубить). Какое отношение рассекание-разбивание имеет к ножнам, лингвисты не уточняют, зато твердо уверены, что современное медицинское значение существует только с начала XX века.

Теперь открываем книгу гениального собирателя слов русских В.И. Даля и читаем в статье Нож: «Ножны ж. мн. ВЛАГАЛИЩЕ (выделено мной. - АСХ) для ножа, кинжала, сабли, шпаги и пр.». И из того же источника статья Влагать: «Влагалище ср. вместилище, вещь, служащая для вложения в нее другой; ме­шок, кошелка; чехол, НОЖНЫ (выделено мной. - АСХ), футляр». И ведь как все логично и точно! Место, в которое влагают что-либо, и есть влагалище.

Возвращаемся к латинскому vagina. Восстановив в нем утерянную «са­мыми древними римлянами» буковку L, мы и получим слово вложено. И ни­какие псевдоколющие и псевдорубящие основы не нужны. А дальше - все просто: аффикс в-, основа лаг/лож и т.д. И древнеримские ножны накрыва­ются... э-э-э... вагиной.

За последнюю фразу готов извиниться. Потому как «чисто случайно» вы­рвалось. Хотелось ведь как у больших ученых. Как у настоящих професси­оналов. Ведь за сходством формы и значения обычно не стоит ничего, кро­ме... ну, вы понимаете.

Глава 12. Авестийский язык

Авестийский язык. На него постоянно ссылаются авторы всевозможных этимологических словарей. А что же собственно такое язык Авесты? Что это за фрукт? С чем его едят? Откуда он взялся, кому сват и брат? Почему этот язык вызывает такой пиетет у авторов, пишущих об индоевропейской этимологии? Попробуем разобраться в традиционной информации, изло­женной в разных источниках.

Итак, что такое авестийский язык?

Читаем БСЭ:

Авестийский язык, один из древних языков иранской группы, на котором написан древ­неиранский религиозный памятник «Авеста». Различают два диалекта - более архаичный, гатский, на котором написаны молитвы (гаты) древ­неиранского религиозного реформатора Заратуштры (Зороастра), и позд­неавестийский. Древнейшие части «Авесты» восходят к 1-й половине 1-го тыс. до н. э. Уже тогда А.я. не был разговорным, а отражал в своей лексике, синтаксисе, стиле традиционные каноны устной культовой ли­тературы. В дальнейшем произошел полный отрыв А.я. от живых иран­ских языков, и единственным хранителем этого уже мертвого языка было зороастрийское жречество, пользовавшееся им для литургических целей (как католическое духовенство - латинским). Парсы-зороастрийцы в Индии до сих пор пользуются в богослужении авестийскими текстами.

Читаем энциклопедию «Кругосвет»:

АВЕСТИЙСКИЙ ЯЗЫК,

язык Авесты, священной книги зороастризма. В прошлом этот язык ошибочно называли зендским. Авеста написана на двух диалектах: язы­ке Гат - гимнов, автором которых предположительно является сам Заратуштра (Зороастр), и позднеавестийском остальной части книги (так называемая Младшая Авеста), записанной на языке, на котором к тому времени, по-видимому, уже не говорили.

Авестийский принадлежит к индоиранской ветви индоевропейских языков (иранской подгруппе). Авестийский - язык с богатой системой словоизменения; диалект Гат близок к языку Ригведы. Ученые датируют Гат приблизительно 7 в. до н. э., а более позднюю часть Авесты - 5 в. до н. э. На авестийском языке говорили в восточной части территории со­временного Ирана, вероятно в районе Мервского оазиса.

Хотя Авеста могла быть записана разными вариантами арамейского алфавита, она безусловно передавалась в устной форме, как это обычно происходило со священными текстами на Древнем Востоке. Авестийское письмо, восходящее к пехлевийскому, было разработано в 5 в. до н. э. специально для священных текстов. Самые древние списки Авесты дати­руются 19 в. до н. э.

Авеста была сохранена до наших дней последователями зороастриз­ма - парсами, живущими преимущественно в Бомбее, и их иранскими единомышленниками в Йезде и Кермане.

Приблизительно такую же информацию выдают и другие источники, как лингвистические, так и чисто энциклопедические.

Итак, авестийский язык - это фактически мертвый язык ОДНОЙ КНИ­ГИ, то есть Авесты. Да, им пользуются до сих пор, но с какой степенью пони­мания - большой вопрос. Ведь даже по поводу самого слова «Авеста» ученые мужи не могут прийти к согласию. То ли это «знание», то ли «основание», то ли еще что.

По поводу места и времени возникновения этой книги споры тоже не утихают. Вот что писал об этом известный филолог-востоковед И.С. Бра­гинский[5] :

Тенденциозность многих авторов часто приводит к антиисторической модернизации и к некоторым необоснованным утверждениям. Напри­мер, такой крупный специалист, как Дж. Дармстетер, пытается всяче­ски принизить значение Авесты, представить ее чуть ли не жреческой «фальшивкой» периода царствования Аршакидов; другие исследователи, наоборот, идеализируют «искони арийский дух» Авесты. Идеализаторско-апологетические позиции занимают и многие парсийские ученые, которые, стремясь доказать якобы извечный монотеизм зороастризма, искусственно подгоняют факты под свою концепцию. В результате оста­лись спорными многие вопросы, касающиеся Авесты, особенно вопрос о ее датировке. Одни ученые относят возникновение Авесты к X в. до н. э., другие - к первым векам нашей эры.

И еще:

Представляет предмет спора и место возникновения Авесты. Одни (Дж. Дармстетер, A.B. Джексон) считают местом зарождения зороастриз­ма Атропатену, другие (И. Маркварт, Г. Нюберг, Э. Бенвенист, С.П. Толстов) - Хорезм, третьи (В. Гайгер, В. Бартольд, Ф. Шпигель) - Бактрию, четвертые (Э. Херцфельд) - Мидию, пятые (В. Хеннинг, Д.Н. Гершевич) - Маргиану (оазис Мерва).

Наконец:

По вопросу генезиса текста Авесты также существуют различные мнения. X.Бартоломэ считает, что дошедший до нас текст Авесты вос­производит устную традицию, но поскольку его записали люди, гово­рившие уже на другом языке, то они бессознательно изменили старый язык, неравномерно введя в текст среднеиранские формы. Ф.К. Андреас полагает, что сохранившийся текст Авесты механически передает гра­фическую традицию стабильного, исконного текста с небольшими изме­нениями. По Х.В. Байли, современный текст Авесты восходит к тексту, составленному после падения Сасанидов, и состоит из фрагментов, со­хранившихся от первого канонизированного текста середины VI в. н. э., когда он впервые был записан авестийским алфавитом. Наконец, по мне­нию Ф. Альтгейма, первоначально Авеста была записана на востоке Ира­на (Средняя Азия) арамейским (безгласным) алфавитом. В такой записи Авеста как письменный памятник существовала уже к началу господства Сасанидов. При Аршакидах (I—III вв.) под влиянием греческого (вокали­зированного) алфавита стал разрабатываться на востоке Ирана (в Парфии) новый, вокализированный алфавит. Этот алфавит существовал к V в., так как заметно его влияние на возникшие в тот период армянскую и грузинскую письменности. Авестийское же письмо, таким образом, возникло намного ранее V в. и, скорее всего, также на востоке. Сасаниды же предприняли кодификацию Авесты, уже получив ее в разных записях, на разных алфавитах.

Ничего себе разбросец мнений специалистов, а? От минус X века до пер­вых веков нашей эры. А некоторые вообще считают это фальшивкой времен Аршакидов или составным текстом времен Сасанидов. О чем это говорит? Только об одном: никаких четких лингвистических критериев оценки древ­ности языка, подтверждающих независимую от утвержденной хронологии датировку, у языковедов банально нет.

Может быть, существуют ну чудовищно древние манускрипты Авесты, которые хоть как-то могли бы прояснить ситуацию? Давайте посмотрим, что об этом пишут.

Вот, например:

The manuscripts of the Avesta are quite numerous. Some of our specimens were copied down over five hundred years ago. They are written on parchment. The oldest was copied about the middle of the 13th century. From that date onward we have a considerable number of codices still extant. They come to us from India and from Yezd and Kirman in Persia. A number of the manuscripts are deposited in the libraries at Copenhagen, Oxford, London, Paris, Munich. The Parsi priests, especially the Dasturs, Dr. Jamaspji Minocheherji and also Peshotanji Behramji, have shown princely generosity in aiding Western scholars in editing texts by putting valuable MSS. in their possession. It is thus that the new edition of the Avesta texts by Professor Geldner of Berlin, is able to be presented in so critical a manner. No codex is complete in containing all the texts. The different MSS. themselves, moreover, show certain variations in reading; but these chiefly affect the form and construction of single words, rather than entire passages and the sense. As a rule, the older the MS. is, the better is its grammar; and the later, the more faulty. Notable exceptions, however, must be made, especially in favor of some later MSS. from Persia[6].

Или у того же Брагинского:

Наиболее старинная рукопись Авесты, дошедшая до нас, датирована 1278 г., таким образом, она почти на две тысячи лет моложе традицион­ной даты появления Авесты. Естественно поэтому, что текст Авесты вы­зывает острые филологические споры.

Красиво, правда? Самый старый манускрипт датируется (подчеркиваю, датируется, а не точно установлено, что так и есть) концом XIII века. И сам же Брагинский пишет о 2000 лет провала между тем, как «считают специ­алисты», и тем, как датируется.

А теперь попытаемся выяснить, когда же датированные рукописи впервые предстают взору изумленной общественности. Тут мнения расходятся, но не сильно. Кто-то называет в качестве отправной точки 1740 год, кто-то - 1723-й, кто-то - 1754-й.

Типичный комментарий по теме имеется в уже цитированной выше «Грам­матике Авесты», изданной в 1892 году в Штутгарте. В нем пишут, что, кажет­ся, как будто, эти тексты должны были бы быть в Кентербери в 1633 году. Но были ли, неизвестно. Во всяком случае, некий ученый муж по фамилии Хайд эти тексты в своих работах по персам не использовал. А вот в 1723 году копия (а где был оригинал?) авестийской книги у англичан все-таки появи­лась. Правда, как пишут чуть ниже, прочитать эти авестийские тексты никто не смог. И возникает законный вопрос: как же тогда узнали, что это именно авестийские тексты? По наитию, что ли? Когда об этом узнали? Только в 1771 году некий француз дю Перрон, побывавший в Персии и пообщавшийся с местными жрецами, смог перевести эти тексты и назвать их.

Итак, только в XVIII столетии тексты Авесты становятся известны пу­блике, и только в 1771 году выходит первый перевод книг Авесты. На каком основании тексты, найденные в XVIII веке, приписывают минус X веку - за­гадка. Как была выведена дата первого манускрипта (1278) - тоже загадка. Зато этимологи всего мира получили возможность при любом удобном слу­чае ссылаться на авестийский язык, язык ОДНОЙ книги, сохранившейся ку­сками и обретенной благодарным человечеством в XVIII веке. А что? Очень удобно. Как и должно быть в настоящей науке. И один из самых древних языков мира шагает по планете.

 
Глава 13. Ганза и Новгород

Есть такое любопытное исследование Е.Р. Сквайре и С.Н. Фердинанд под названием «Ганза и Новгород: языковые аспекты исторических контактов». За­нимательно - сил нет! Авторы перелопатили значительный пласт документов из архива Любека и РГАДА и нарисовали весьма красочную картину языково­го взаимопроникновения древнерусского и средненижненемецкого языков. Особое внимание в книге уделено заимствованным в немецкий язык русским словам и фразам. Сквайре и Фердинанд, сосредоточившись на чистой фило­логии, далеко идущих выводов избегают, однако собранный и проанализиро­ванный учеными уникальный лингвистический материал может подтолкнуть читателя к весьма неортодоксальной оценке средневековой Европы.

Но обо всем по порядку. Сначала о датах. Любопытно, что первый торго­вый договор, свидетельствующий о русско-ганзейских контактах, относится историками к концу XII столетия и написан на древнерусском языке. Не на латыни, не на немецком, а именно на древнерусском. А вот первые сохранив­шиеся источники на языках Ганзы относятся лишь к 60-м годам XIII века. При этом на протяжении всего XIII столетия латынь в документах Ганзы еще вовсю конкурирует с немецким. Авторы книги справедливо отмечают, что до этого времени все делопроизводство в германских городах и магистратах ве­лось исключительно на латыни, а «народный» немецкий еще был фактически в зачаточном состоянии. В отличие от древнерусского, на котором не только говорили, но и писали законы и составляли договорные грамоты. Как после констатации этого факта можно всерьез относиться к «этимологиям» Фасмера и его последователей, Сквайре и Фердинанд не уточняют, а жаль.

Впрочем, не даты в документообороте Ганзы с Новгородом самое интерес­ное, отнюдь не даты. Любопытно то, по каким образцам строятся договоры между русскими и ганзейскими гостями, какими формулами пользуются раз­номастные договаривающиеся стороны, какой лексикой пользуются, какие денежные и весовые эквиваленты принимают в расчет. Казалось бы, за пле­чами немецких товарищей (от слова «товар») - вся мощь и история римского права с его четкими и понятными определениями и отточенными формулами.

Да и языком Ганзы до XIII века, вроде бы, был исключительно латинский. Ведь не Новгородом же единым жила торговая братия до конца XII века!? Немец­кие купцы промышляли и в Голландии, и в Англии, и в Дании, и в Шотландии, и везде языком договоров была латынь, причем в Голландии аж до 1380 года, а в Дании - до середины XV века. И везде - одни и те же расчетные средства, условия, перечни, формулы мены и поручительства. И вдруг ради торговли с каким-то там заштатным Новгородом все переворачивается с ног на голову. Основным языком грамот становится древнерусский (а с него уже делаются переводы на латынь и немецкий), во все грамоты вводятся русские формулы обязательства, крестоцелования, челобития и т.д., передираемые в латынь и немецкий. В немецкий язык заимствуется огромное количество новых слов и терминов, связанных с торговлей и расчетами.

Впрочем, что это я лозунгами да лозунгами?! Пора и примеры из книги привести. Благо Сквайре и Фердинанд поработали на славу и создали уни­кальный справочник для интересующихся темой языковых контактов Ганзы с Новогродом.

Итак, сначала о формулах. Например, о формуле крестоцелования, одной из самых значимых в юридической практике Руси. Для ганзейцев, воспи­танных в другом правовом поле, этой формулы до контактов с Новгородом просто не существовало. Однако для русских ссылка на крестное целование была строго обязательной, вследствие чего в немецком появляется оборот dat kruze küssen (целовать крест, скреплять клятвой). И это словосочетание ста­ло употребляться не только в торговых, но и в дипломатических документах. Не менее широкое распространение получили русские формулы ручательства на княжей руке (uppe des koninges hant) и выдать/взять на поруки (de hant don/nemen). Вошли в канцелярский оборот и русская формула бить челом (syn/eren houet slan), и формула зачина к нам приехали (hir sint gekommen), и формула докончать (мир) - endigen+... Ни в римском, ни в выросшем на его базе немецком праве такой идиоматики не было. Однако ганзейцы не только, смирились с наличием чужих правовых формул в деловых и дипломатиче­ских документах, но и сами стали пользоваться некоторыми из них. Отсюда возникает интересный вопрос: кто, собственно, заказывал музыку в двусто­ронней торговле? И чье правовое поле было более подготовленным и привыч­ным для договоров того типа, что заключались между Ганзой и Новгородом? Учитывая то обстоятельство, что перевод осуществлялся всегда с русского на латынь или немецкий, а не наоборот, можно предположить, что контрагенты подстраивались под более удобную и отлаженную систему русского права, а не искали приключений на собственную пятую точку в мутных водах пра­ва римского. Либо римского права в том виде, в каком мы его сегодня знаем, просто еще не существовало, а торговые люди обменивались привычными и понятными в то время ручательствами и формулами, наиболее четко сформу­лированными именно в древнерусском языке.

Кстати, легкое нелирическое отступление о переводах и переводчиках. Оба слова, имеющиеся ныне в немецком языке для обозначения перевод­чика, по удивительному стечению обстоятельств пришли либо напрямую из русского языка, либо через русский. Первое слово - это tolk, второе - tolmetzer. В древнерусском толкъ - это как раз переводчик (тут даже Фасмер сурово не возражает, что немцы тиснули словечко на Руси). Существитель­ное же толмач, заимствованное русскими у тюркских народов, посредством русского языка оказалось у немцев. Неужели у германцев вообще не существовало такого понятия, как перевод, что они вынуждены были брать слова для обозначения этого рода деятельности у русских? Или до встречи с «дарахгими рассиянами» языкового барьера у немцев не возникало как класса? Или немецкий язык был в таком зачаточном состоянии, что не особо и мог быть переложен на иную мову? Вообще-то сильно похоже, что такое циви­лизационное явление, как перевод, оказалось для многих германоязычных диковинкой и символом нового времени. Иначе как объяснить, что русское толкъ закрепилось в качестве основного слова не только в немецком, но и в голландском, древнескандинавском и прочих языках? Им что, тоже ни одного наречия не было ведомо, кроме собственного? Даже про латынь не слыхали? Да-да. Верю. Как не поверить?! А вот самое смешное превраще­ние произошло со словом толкъ в английском языке. Там, как известно, talk означает разговор (если это существительное) или говорить (ежели глагол). Аглицкие этимологи, не моргая бесстыжими глазами, сообщают, что сло­во talk обозначилось в их родном языке аккурат в XIII веке, однако детали волшебного появления довести до широкой общественности отказываются. Действительно, кто же сознается, что научился говорить (talk) в том возрас­те, когда нормальному человеку уже полагается мыслить абстрактными категориями?! А ведь именно так и получается с господами англичанами. Если только в XIII веке они выяснили, что можно talkoвать, что же они делали до того? Видать, Ульян Завоеватель на их неокрепшие мозги так подействовал, что сидели они, набрав воды в рот, аж до самого ганзейского пришествия, когда и получили возможность влиться в стройные ряды европейских него­циантов. Или все же родным языком островитян был не совсем английский?

Ну да ладно, вернемся от толкований к практике. Речь, напомню, шла о том, что Ганза совершенно не брезговала достижениями новгородской правовой школы, несмотря на богатый опыт римского права, который дол­жен был бы витать над немецкими городами и весями. Да что там область права! Как убедительно показывают Сквайре и Фердинанд, германцы с чувством глубокого удовлетворения черпали из русской цивилизацион­ной копилки понятия, доселе им неизвестные. И если такие заимствова­ния, как соболь или ласка, еще можно хоть как-то оправдать (ну не води­лись эти зверьки в Европах, хоть ты тресни, не водились!), то объяснить, зачем немцы выуживали в свою мову другие русские слова, в рамках тра­диционной лингвистики и истории практически невозможно. Вот скажите на милость, на кой ляд понадобились ганзейцам такие слова, как borane (др.-рус. боранъ) для обозначения овчины, teletein для телячьей кожи и kunnini для описания кожи лошади? У них что, своих слов для этого не было? Или они лошадей в своей жизни не видали? Какого ж рожна им по­надобились термины для таких обыденных вещей? Или они (немцы) были настолько дикими, что технологий обработки кож у них не было в поми­не? Если последнее, то что делать с культуртрегерской теорией о великих цивилизаторах, несущих просвещение отсталой Руси? А зачем ганзейским гостям понадобилось заимствовать слово деньга? Они что, про денарии и денье слыхом не слыхивали? А как же россказни про то, что чуть ли не со времен распада Римской империи эти монеты были в ходу по всей Европе, особливо на территориях империи Карла Великого? Или про этого выдаю­щегося Шарлеманя тогда еще не знали?

Еще смешнее выглядит заимствование русского слова пяток (реttken) для обозначения 50 горстей льна или конопли. А что, спрашивается, в не­мецком тогда слова пятьдесят не существовало? Или после 50 горстей ко­нопли проще выговаривать реttken, чем что-либо еще? Весело становится, когда выясняется, что и слово рядъ немцы, не удержавшись, оприходовали в своем лексически богатом и синтаксически развитом языке. Нет, понятно, что дальнейшее reide (рейд, то есть ряд для кораблей) никакого отношения, по мнению лингвистов, к русскому слову уже не имеет, но спасибо уже за то, что факт заимствования слова рядъ признается хоть на каком-то уровне. И уж если речь зашла о кораблях, то вот и примерчик на эту тему: из рус­ского лодия получилось немецкое loddіе, а потом и  loddіеnman (ладейщик, кормщик). Любопытно, что в датский, норвежский и шведский ладья тоже перекочевала, как будто эти ребята никогда викингами и варягами не рабо­тали и о кораблях знали только из саг.

Но больше всего, конечно, порадовало заимствование в немецкий рус­ского слова боярин. Порадовало не тем, что оно случилось как таковое, а тем, как оно случилось, то есть в какой форме. Например, в единственном числе это выглядит так: boyerne. Изящно, ничего не скажешь. Вот только любо­пытно, а со своей родной Баварией русских бояр немцы никогда не путали? Это я к тому, что Бавария по-немецки будет Bayern. Причем этимологически топоним этот возводится к полумифическому кельтскому племени бойев - выходцев из Богемии. А может быть, все проще? И баварцы - всего лишь боярские дети? То есть те же бояре, только в профиль? И земля им принад­лежит по праву высокого происхождения, а не потому, что откуда-то приш­ли какие-то бойи? Однако это уже из области предположений.

А факты... факты говорят о том, что немалое количество русских слов и понятий безвозмездно (то есть даром) перекочевало в немецкий язык в результате торгового взаимодействия Ганзы с Русью. Впрочем, как показы­вают языковые данные, заимствования шли не только в немецкий язык, но и в латынь. Превосходным примером такого рода кочевья русского слова в романо-германские наречия может служить переход лексемы мордка (ку­нья шкурка) в английское marten (куница), французское martre, итальян­ское martora, немецкое Marder, латинское capita  martarorum и т.п. В любом этимологическом словаре вы прочтете, что все вышеперечисленные слова упираются в германский корень неизвестного происхождения. И будут упи­раться, пока господа западные этимологи не выучат русский язык и не узна­ют, что немцы заимствовали слово мордка у новгородцев. Ведь даже пишу­щие на русском авторы каждый раз как будто извиняются за то, что немцы что-то там заимствовали из древнерусского языка, и пытаются принизить значимость перешедших в германские языки слов. Создатели монографии о языковых контактах Новгорода с Ганзой - не исключение. Испугавшись огромного количества обнаруженных заимствований, Сквайре и Ферди­нанд не удерживаются в конце от комментария, что, мол, конечно, заим­ствований много, но не так много, как из немецкого в русский (по Фасмеру, естественно), да и значимость их не так велика, как может показаться на первый, второй, третий и даже пятьдесят девятый взгляд. Короче, мы тут много чего накопали и факты налицо, но не надо слишком сильно волно­ваться, потому что где Германия и где мы! На этой оптимистичной ноте ав­торы и сворачивают, практически не начав, дискуссию о роли славянского влияния на германскую мову. И все равно - работа получилась отменная. Пусть без далеко идущих выводов, но с огромным количеством фактическо­го материала, которым можно пользоваться. За что Сквайре и Фердинанд большой исследовательский решпект.

Глава 14. Апологетика

Перечитывая на досуге «Гетику» душки Иордана, набрел на кусок, который раньше как-то ускользал от внимания. Нет, я твердо помнил, что автор с темным прошлым и каким-то странным для византийца именем писал о славянах и даже указывал, где обитают представители этого многолюдного племени. Но вот детали... детали всегда утекали сквозь пальцы, откладыва­ясь на потом. А это «потом» все никак не наступало.

И вот, появилась пара свободных часов, чтобы, так сказать, освежить в памяти текст о происхождении и деяниях гетов. А заодно проверить, что же там на самом деле писал Иордан и как его текст доводят до современного читателя. С чего я взял, что текст «тюнингуют», а не выдают гладко переве­денным? Ну, скажем так, опыт сличения древних произведений с современ­ными их редакциями дает мне право так говорить. Даже забегая чуть-чуть вперед.

Естественно, предчувствия меня не обманули, и в тексте нашелся не один переводческий перл, особенно порадовало откровение про остров Скандза, который «подобен лимонному листу». Но сейчас, чесслово, не об этом.

А о чистейшей предвзятости, которую до сих пор выдают за образец ис­тинно научного подхода при изучении древних источников. Причем пред­взятости политически обусловленной и откровенно вредоносной. Конечно, что вред одним, то польза другим. Вопрос только в том, зачем «наши уче­ные» (”) поддерживают западные мифологемы, направленные на приниже­ние роли славян в европейской истории. Это ментальный мазохизм, атро­фия головного мозга или просто профнепригодность?

О каких мифологемах идет речь? Сейчас расскажу. Для начала берем ку­сок текста Иордана. Тот, где речь о границах Скифии, племенах склавенов и венедов и т.д.

Сначала перевод:

В Скифии первым с запада живет племя гепидов, окруженное велики­ми и славными реками; на севере и северо-западе [по его области] про­текает Тизия; с юга же [эту область] отсекает сам великий Данубий, а с востока Флютавзий; стремительный и полный водоворотов, он, ярясь, катится в воды Истра. Между этими реками лежит Дакия, которую, напо­добие короны, ограждают скалистые Альпы. У левого их склона, спуска­ющегося к северу, начиная от места рождения реки Вистулы, на безмер­ных пространствах расположилось многолюдное племя венетов. Хотя их наименования теперь меняются соответственно различным родам и местностям, все же преимущественно они называются склавенами и ан­тами. Склавены живут от города Новиетуна и озера, именуемого Мурсианским, до Данастра, и на север - до Висклы; вместо городов у них болота и леса. Анты же - сильнейшие из обоих [племен] - распространяются от Данастра до Данапра, там, где Понтийское море образует излучину; эти реки удалены одна от другой на расстояние многих переходов.

А теперь то, что принято считать оригинальным текстом Иордана:

In qua Scythia prima ab occidente gens residet Gepidarum, quae magnis opinatisque ambitur fluminibus. Nam Tisianus per Aquilonem eius Corumque discurrit. Ab africo vero magnus ipse Danubius, ab Euro fluvius Tausis secat, qui rapidus ac verticosus in Histri fluenta furens divolvitur. Introrsus illis Dacia est, ad coronae speciem arduis Alpibus eniunita, iuxta quorum sinistrum latus, qui in Aquilone vergit, et ab ortu Vistulae fluminis per immensa spatia venit, Vuinidarum natio populosa consedit. Quorum nomina  licet nunc per varias familias et loca mutentur; principaliter tamen Sclavini et Antes nominantur. Sclavini a Civitate Nova et Sclavino Rumunnensi, et lacu qui appellatur Murianus, usque ad Danastrum, et in Boream Viscla tenus commorantur: hi paludes silvasque pro civitatibus habent. Antes vero, qui sunt eorum fortissimi, qui ad Ponticum mare curvantur, a Danastro extenduntur usque ad Danubium, quae flumina multis mansionibus ab invicem absunt.

Даже в этом коротком отрывке переводчик умудрился потерять по пути Sclavino Rumunnensi (не знаю уж, сознательно или нет), произволь­но превратить реку Тавсис во Флютавзий (возможно, есть варианты спи­сков Иордана с таким прочтением) и Civitate Nova в Новиетун, но сейчас, как уже было сказано выше, речь не о мелких шалостях, а о крупномас­штабных махинациях. Поэтому оставим в покое ремесленные хлопоты толмачей (в защиту могу сказать, что текст реально трудный, а латынь Иордана, мягко говоря, далека от образцово-показательной) и обратим внимание на то, как расшифровывают этот пассаж Иордана разные ис­следователи.

Начнем с классики жанра. Е.Ч. Скржинская (она же, кстати, переводчик «Гетики»), «О склавейах и антах, о Мурсианском озере и городе Новиетуне (из комментария к Иордану)». В этой статье достаточно подробно разбира­ется, кто и что сказал на тему загадочного Мурсианского озера и не менее за­гадочного города Новиетуна за последние 200 лет. Несмотря на то что ком­ментарий Скржинской написан в конце 40-х годов XX века, актуальности он не потерял. С тех пор никаких существенных подвижек в решении вопроса не наблюдается. Скржинская констатирует:

Итак, в настоящее время еще нет окончательно установленного ото­ждествления ни Мурсианского озера, ни города Новиетуна. Одни по­лагали, что Мурсианское озеро соответствует болотам Нuilca около гор. Мурсы (Карамзин, Реслер, Моммзен, Нидерле, Третьяков); другие видели его в озерах близ дельты Дуная: либо к югу от нее (Шафарик, Брун), либо к северу от нее (Кулаковский, Шахматов, Шишич, Хауптманн, Графенауэр); наконец, третьи определяли его, как Нейзидлерское озеро в Паннонии (Базтек, Вестберг, Нидерле, Готье). Как видно по указанным в скобках фамилиям, Нидерле принял сразу две точки зрения на местоположение Мурсианского озера, признав и болота у Мурсы, и Нейзидлерское озеро, чем подчеркнул продолжающую наблюдаться гадательность в решении вопроса. Поэтому естественно привести некоторые соображения в разъ­яснение текста Иордана помимо тех, которые уже высказывались.

К чести Скржинской (вот она - старая школа!) надо отметить, что Елена Чеславовна мягко, но решительно отмежевалась от представлений моммзенов о прекрасном и отметила, «что и вообще-то искать это озеро около дель­ты Дуная представляется в корне неправильным: ведь отмечаемую Мурсианским озером западную границу распространения склавенов современни­ки не могли, конечно, помещать где-то около Черного моря в то время, когда каждому обитателю дунайского правобережья, более того - в Константино­поле, в Фессалонике, в Диррахии и отчасти даже в Италии было известно, что страшные набеги склавенов из-за Дуная совершаются в ряде мест гораз­до западнее и выше его устьев, вплоть до опаснейшего пункта в отношении переправы варварских отрядов около Сингидуна и Сирмия».

Также Скржинская не без оснований напоминала всем любителям не за­мечать очевидное:

Мурсианское озеро отмечено у Иордана еще одним существенным признаком: оно упомянуто вместе с городом Новиетуном, причем от­носящийся к обоим названиям общий предлог «а» (от) показывает, что автор представлял себе эти пункты вместе и что для указания границы территории с одной стороны он привлек два, дополняющие друг дру­га географические пункта. Мало возможной кажется точка зрения тех (Моммзен, Нидерле), кто разделяет эти пункты, полагая - надо думать, - что Иордан начертил линию от Дравы до Черного моря, а затем как-то странно прибавил еще кусок территории до Днестра. Текст говорит иное: называются два пункта (начало Истра и озеро в § 30, озеро и город в § 35), а затем указано, что определяемая ими с одной стороны (с запада) область простирается вплоть до Днестра (tendens usque ad ilumina Tyram Danastrum).

Однако возражение Скржинской так и осталось гласом вопиющего в пу­стыне. Достаточно открыть любой современный комментарий к «Гетике», чтобы счастливо просветиться насчет Мурсианского озера где-то в совре­менной Румынии и города Новиетун там же. А все почему? Да потому, что Моммзен, Нидерле, Хауптманн и прочие, прости Господи, графенауэры, не велели даже думать об ином. А наши доморощенные деятели науки смотре­ли в рот западным коллегам и, впадая в общечеловеческое, трепетали от од­ного приближения мысли, что герры прохфессоры могут заблуждаться. А те и правда не заблуждались. Они просто гнули свою линию: целенаправленно, пристрастно и педантично. Установка «никаких славян в центре Европы» отрабатывалась с истинно немецким автоматизмом.

И ведь зомбирование работало! Еще как работало! Старорежимная Скржинская была человеком интеллигентным и чудовищно вежливым, поэтому ее «мало возможно» напрочь заглушалось бравурным арийским многоголосьем германофильствующих подпевал. Да, по большому счету, глушится и теперь, несмотря на понимание, какие гнусные пакости наколо­бродили в российских древностях допущенные к ним скотины.

А ведь стоит только посмотреть на тексты без особым образом настро­енной немецкой оптики, чтобы понять: в течение 200 лет ученые мужи за­нимались чем угодно, только не выяснением, где же на самом деле находятся места, упомянутые Иорданом.

Нет, ну вот в самом деле, находясь в состоянии, близком к адекватному, можно ли на полном серьезе утверждать, что «Мурсианское озеро соответ­ствует болотам Hiulca» на том лишь основании, что рядом с ними имеется город Мурса? А чего ж тогда не ищут это озеро в Португалии? Там тоже есть населенный пункт Мурса. А еще отличный вариант - Испания, где с древних времен имеется цельный регион с подходящим названием: Мурсия. Кстати, с Новым Городом на берегу Средиземного  озера моря (Карфаген называется). А что? Очень даже. Чем ущербна логика? Альп, говорите, нет? Так их и в Вен­грии с Румынией нет. Вместо них Карпаты вспоминают и Альпами обзывают. А уж отыскать в Мурсии пару-тройку озер не составит труда. И не беда, что у них имеются свои, древние, названия. Всегда можно возразить, что Иордан их не знал и для него все болота и лужи в Мурсии были Мурсианскими.

Еще смешнее, когда Новиетуном (или Новгородом, или Civitate Nova) пы­таются признать любой Новый Город, лишь бы он был поближе к Румынии или, на худой конец, Венгрии. И не важно, есть там рядом Мурсианское озе­ро или нет. Если нет, найдем болото и присвоим ему гордое имя. Лишь бы нужной букве иорданова опуса соответствовало, которую заботливо нари­совали заранее. Да! И не забыть, что есть негласная установка: искать только в Восточной Европе! Если от Дуная никуда не деться, ну что ж, ну что ж. Будем плясать от Дуная. Только не от того, который от чистого истока течет по Австрии и Германии в непрекрасное далеко, а от того, который угоразди­ло оказаться в варварских краях. А Альпы... что Альпы? Надо срочно объ­яснить всем, что в данном контексте Альпы читаются, как Карпаты. Типа: пишем Манчестер, произносим Ливерпуль. Да-да, исключение. Безусловно подтверждающее общее правило. Искренне Ваш, Макс Фасмер.

Есть, правда, в обсуждаемом куске из Иордана еще одна неприятная для арийских ученых людей закавыка в виде реки Тавсис, но и эту водную пре­граду настоящие исследователи с легкостью преодолевают. С помощью, не по­боюсь громкого выражения, просто таки выдающейся консепсии румынского фылолога с большой буквы Фы - Никулеску. Вот, кто открыл глаза немецким специалистам на истинное местонахождение реки Флютавзий! Оказалось, что древний Тавсис - это река Алюта, о! А почему именно так, не спрашивайте. Секреты румынской лингвистической школы умрут только с представителя­ми румынской лингвистической школы. Да ладно, ладно, пошутил, пару сотен леев - и мы покажем, как Тавсис превращается... превращается... превраща­ется Тавсис... опля... в Алюту! Алле гоп! Правда, римляне тоже называли реку Aluta или Alutus, но для добрых немецких друзей можно на минуточку и за­быть об этом. Чего не сделаешь ради истинной науки и упорядоченной карти­ны мира! Конечно, несколько напоминает попытку пробиться к гландам через анальное отверстие, но сумрачный румынский гений легких путей не ищет. Какие уж тут возражения Скржинской! Кстати, а кто это? Из какого универ­ситета? Лейден? Виттенберг? Петербург... фи! Даже не заслуживает внимания.

Ох, заслуживает, еще как заслуживает! Несмотря на то, что Елена Чес­лавовна была лишь частично свободна от всепронизывающего германского влияния в исторической науке того времени. Несмотря на некоторые неточ­ности перевода и слишком мягкое отношение к откровенному антиславянскому бреду, вводившемуся в обиход посредством наукообразных гипотез. Безусловная заслуга Скржинской состоит в том, что она показала нелепость и безосновательность практически всех вариантов чтения Иордана, усылав­ших славян с глаз долой из центральной Европы. Фактически это было про­тивостояние даже сложившейся русской традиции, шедшей от Карамзина. Единственное, чего Скржинская не сделала (то ли испугалась собственной смелости, то ли действительно не увидела), она не сформулировала своей версии, где находились искомые Новиетун (Новиодун), Мурсианское озеро, река Тавсис и т.д.

Задачка, конечно, не самая легкая, но и не феерически трудная. Ведь все компоненты имеются в наличии. Надо только правильно собрать пазл. Для начала неплохо было бы просто следовать тексту Иордана и определить, где неподалеку от Альп имеются находящиеся рядом город Новиодун (Новый город) и Мурсианское озеро. Сложность в том, что, кроме Иордана, про Мурсианское озеро не писал никто и никогда, поэтому, возможно, его нуж­но будет искать по косвенным уликам. И еще надо не запамятовать, что где-то в этом же регионе (не обязательно совсем близко, но и не радикально да­леко) должна быть река Тавсис. И - в качестве подсказки - следует держать в голове, что Иордан причисляет склавенов и антов к многочисленному пле­мени венетов.

Итак, где же находилась западная граница расселения славян по Иорда­ну? Смотрим на карту. Существовал ли где-нибудь в районе Альп древний город Новиодун? Существовал. Это современный швейцарский Ньон. А нет ли где поблизости озера? Есть, да еще какое! Ведь Ньон стоит на Женевском озере, одном из крупнейших в Европе!

А всегда ли Женевское озеро называлось именно так? Нет, не всегда. Ведь вокруг него жили и продолжают жить народы, говорящие на разных языках. Да и римляне тут хаживали, свои названия озеру давали. А как же обзывали сие озеро разные племена? По-разному, совсем по-разному. Даже в рамках одной языковой культуры. Вот, например, латиняне именовали этот водоем Lacus Lemannus, Lacus Lausonius или даже  Lacus Losanetes. Французы - Lac de Genève, Lac Léman, Lac de Lausanne и Lac d’Ouchy.

Для немцев же сие озеро всегда было Genfersee. Или не всегда. Потому что один из древних городов на берегу носил раньше очень любопытное на­звание: Morsee. А потом почему-то перестал носить. И стал нынче Morges. А ведь Morsee  - имя говорящее. See на немецком - озеро. Соответственно, Morsee - озеро Мор. А для человека не из немецкой языковой среды озеро так и было бы Морзеё. Или Морзейское. Как, например, для Иордана. Конеч­но, можно сказать, что во времена Иордана никакого немецкого названия у озера быть не могло, но, во-первых, о чудесатости древней хронологии всем хорошо известно, а, во-вторых, тот же Днестр из вышеприведенной цитаты Иордана тоже никак не мог быть Danastrum’ oм по той простой причине, что римляне именовали его Tyras, однако факт налицо. И вырисовывается пре­любопытнейшая картина иордановой древности, в которой славяне живут сразу от Новиодуна, стоящего на Morsee’йском озере, как раз в Альпах, а с другой стороны перевала как была, так и есть Венетия, то есть край венетов. Неужели это все так совпало? Да-да, совпало. Случайно. Как это всегда бы­вает, когда речь заходит о народах, которые Рим, сходя в гроб, не благосло­вил. Вот немцев - тех Тацит засвидетельствовал, поэтому германцам почет и уважуха. Галлов сам Юльчик Кесарь обсчитал, поэтому вива ла франс. Брит­там повезло с понтовым (в смысле родившемся в провинции Понт) Дионом Кассием. А славян случайно (практически по ошибке) вспомнил Иордан. Которому постфактум все простили за готов.

Да, а как же река Тавсис? Которую насквозь европеизированные ромалы уже практически считают своей за схожесть с Алютой (одно лицо, честное благородное слово!). Неужели и она оставила след в альпийском регионе? Ой, даже и не знаю, что сказать. Не хочется огорчать б.у. даков, у них и так, кроме замка Цепеша, мало что осталось на продажу. Но, уж коль назвался груздем...

Есть такая река, есть. И течет ровно так, как и описывал Иордан. Напо­минаю: «а с востока Флютавзий; стремительный и полный водоворотов, он, ярясь, катится в воды Истра». Как написано, а? «Ярясь, катится в воды Ис­тра». Практически поэзия. Румынская античная. Остается лишь прозаиче­ски напомнить, что Истр - это одно из древних названий части Дуная.

А Тавсис лишь чуть-чуть, можно сказать косметически, изменился и се­годня называется Тайя (в латинице Thaya), хотя этимологи со знанием дела сообщают, что «название реки происходит от иллирийского слова Дуяс (от­бросьте в слове Тавсис окончание и сравните с дуяс, а еще лучше обратите внимание на корень течь, который совершенно недвусмысленно читается в любом из этих слов), что в переводе означает “бурлящая река”» (см. тут:  http://ru.wikipedia.org/wiki/fl).

Надо же! А у Иордана «ярясь, катится». Не­ужели это не про бурлящую реку? Тайя сначала впадает в Мораву, а Морава уже несется в Дунай. Можно, конечно, придраться к неточности, мол, это Тайя должна впадать в Дунай напрямую, согласно Иордану, но стоит напомнить, что Тайю зачастую не отделяли от Моравы и так и называли: Морав­ская Тайя. А течет сия вода по границе современных Австрии и Чехии.

Казалось бы, а из-за чего весь сыр-бор? Ну, жили славяне чуть западнее, чем хотят видеть европейские наперсточники бытописатели. Ну, не вытан­цовывается из конкретно этого источника германское аборигенство в цен­тральной части Европы. И что? А то, уважаемые сэры, что помимо Иордана есть и другие интересные средневековые авторы. Бартоломей Английский, например. Или Прокопий Кесарийский. И, собрав всю имеющуюся у этих и других писателей информацию воедино, можно вообще усомниться в гене­зисе великой и могучей германской нации. А присовокупив к этому сомне­нию то, что известно нынче о так называемых северных германцах (шведы, норвеги, даны, юты, саксы и т.д.), можно вообще смело браться за перепи­сывание всей истории Европы. Причем лейтмотив «а ты кто такой?» будет по отношению к немчуре самым безобидным. А дальше возникнут вопросы и к самой правдивой на свете итальянской истории, и к французской, и к испанской...

И это мало кому понравится.

Посему гнить Мурсианскому озеру в венгерских болотах или высыхать в румынском захолустье. А швейцарские Альпы и женевские воды останутся незапятнанными варварским присутствием. Да и соседняя Венеция может спать спокойно. Племя, давшее имя славному городу, уже не вернется требо­вать фамильное добро назад.

Хотя история обычно повторяется два раза. А трагедия-то уже сыграна...

Глава 15.  Читая Фасмера

Оказывается, русское слово «гораздый» является заимствованием из гот­ского. Тамошнее *garazds (перевод - говорящий разумно) получается из при­ставки ga- и корня  razda (язык). Вон оно как! Интересно, а что же означает по-готски это ga-? Неужели разум? А славяне, понятное дело, слова говорить и разумно сложить вместе никак не могли? Очевидно, нет. Потому что до них (по мнению Фасмера) это уже давно сделали готские братья по ga-!

Еще Фасмер точно знал, что кусать произошло от кус. Но сравнить это с английским kiss или немецким kuessen (целовать)  не решился. А почему, спрашивается? Да потому, что англосаксонские ученые давно объяснили всем цивилизованным людям, что слово kiss - это звукоподражание! То есть все люди просто целуются, а цивилизованные германцы звукоподражают. Интересно только, кому или чему?

Несмотря на горячую любовь к арийским корням, слово ужас отчего-то объявляется Фасмером трудным. А ведь древнеанглийское egesa (ужас) еще, кажется, никто не отменял. Но коренной петербуржец скромно умалчивает о существовании древнеанглийского слова. С чего бы это? Не с того ли, что придется объяснять некоторые неудобные факты? Например, тот, что в сла­вянском ужасе у- является приставкой, а в древнеанглийском эту приставку выделить не удастся? А отвертеться от приставочного характера у- никак не возможно-с, ибо есть церковно-славянские жасити (пугать) и прѣжасъ (ужас), чешское zas (ужас) и прочие интересные слова.

Про слово прохлада М. Фасмер пишет, что «исходной формой являет­ся ц.-слав. прохладъ, род. п. -а “прохлада, свежесть”, связанное с холод; см. Унбегаун, RES 27, 279 и сл.; Грюненталь, ИОРЯС 18, 4, 127 и сл.». А потом, явив всем свое многознайство, великий этимолог небрежно бросает с барского профессорского плеча, что «созвучие с др.-инд. prahladas “осве­жение” случайно (Преобр. II, 130)». «Конечно, случайно!», - единогласно согласимся мы. Это как раз та самая, классическая «чистая случайность», о которой до сих пор знают все лингвисты (спрашивать Зализняка, если что).

А еще у венетов и позже у венецианцев было слово саranto (от него же, кстати, произошло и название Коринтия). И переводится оно очень просто: гора. Но никакого отношения САRАnto к слову ГОРА, конечно же, не имеет. Просто не может иметь. Правами такими не обладает.

Само же слово гора, имеющееся, кстати говоря, во всех славянских язы­ках, по Фасмеру, родственно древнепрусскому garian (дерево). Ясен пень, славяне дерево от груды камней отличали очень плохо. Потому что гор от­родясь не видели, а на деревьях практически жили. А Фасмер, как посмотрел на славянское слово, сразу смекнул: что для русского камень, то для немца лес. Причем густой. Понимал ведь человек, не то что нынешние-то!

Да, велик и могуч Макс Фасмер. Сколько любопытной информации чер­паешь из того, что он пишет, а еще более - из того, о чем не пишет. А «дараг’ия рассияне» черпают из этого «незамутненного источника» сведения о своей истории и культуре и замирают в глубоком пардоне.

«А как на латыни любов? - Любов, Фимка, по-ихнему будет амор, и гла­зами так: ууууууу.»

Наверное, мы это заслужили.

Впрочем...

Использованная литература. Ссылки. Инфо.

Доп.Ссылки по теме. Книги.